Страница:
Медлительная горбачевская гласность, сделав на четвертом году перестройки очередной свой шаг на пути к полной свободе слова в стране, сдернула нежданно-негаданно – и наконец-то! – завесу плотной секретности с так называемой "контактной темы".
Пресса в ответ буквально взорвалась тут же десятками статей о контактах наших современников с экипажами НЛО и полтергейста-ми, домовыми и лешими, привидениями и незримыми сущностями.
Приехав летом того памятного года в Ростов, я не мешкая напечатал в местных газетах серию статей о моих персональных многолетних исследованиях аномальных явлений, проводившихся мною в СССР времен правления Брежнева и его последышей в сущности нелегально. В статьях я не забыл высказать в выражениях, отнюдь не деликатных, все, что накипело на душе. Все, что я думал, по сей день думаю о государственной власти, с осознанным садистским цинизмом мешавшей на протяжении десятилетий вести исследования такого рода открыто, гласно. В конце каждой статьи указывал я на всякий случай свой временный адресок "до востребования" в одном из ростовских почтовых отделений. И присовокупил к нему просьбу сообщать по названному адресу о "странных происшествиях", "встречах с чуждым" в жизни читателей статей, ежели таковые когда-либо имели в ней место.
Письма читателей хлынули в ответ на мою просьбу, что называется, лавиной – на радость мне.
В тот жаркий летний день, о котором идет речь, пришаркивающим от усталости шагом я медленно брел по широкому и шумному городскому проспекту, мысленно переваривая на ходу информацию, накопленную с утра. Было воскресенье, примерно около шести часов вечера. А отправился я в путешествие по адресам, указанным в читательских письмах, утром. И успел обойти за день, представьте себе, двенадцать домов, всласть наговорившись с авторами писем в каждом, подробно записав их удивительные рассказы, уточнив при личных встречах все мельчайшие нюансы того, о чем толковалось в их письмах.
Утомленный, но бесконечно довольный, шел я сейчас к самому лучшему – с моей, понятное дело, точки зрения – дому в Ростове-на-Дону. Там меня поджидала моя мать, а вместе с нею тепло и уют родного очага. Тихая узкая улочка, где стоял тот дом, пересекала проспект, по которому я мерно шаркал натруженными ногами, под прямым углом.
Когда я добрел до нее, мне осталось лишь пересечь проезжую часть проспекта, а там уж до маминого дома было рукой подать… Занятый своими мыслями, ничего не видя вокруг, я шагнул с тротуара на проезжую часть.
Рев автомобильного клаксона оглушил меня почти тотчас же. Завизжали тормоза. И что-то пребольно садануло по левой ноге сбоку. Удар оказался чувствительным – сердитым и сильным. Взбодренный им, я едва устоял на ногах. Нелепо взмахнул руками и замер как вкопанный на месте, озираясь недоуменно по сторонам.
– Куда прешься, псих ненормальный?! – с отчаянием в голосе вскричал водитель синих "Жигулей", едва не протаранивших меня. – Жить надоело, что ли?
Распахнув дверцу, он высунулся всем своим дородным телом из машины и погрозил кулаком. На круглом его лице, краснощеком и гладко выбритом, застыла гримаса ужаса.
– Извините, – молвил с запинкой я и потер рукой ногу, ощутимо подшибленную автомобильным бампером.
Комок в горле, ватный клок испуга, пресекая дыхание, мешал мне говорить.
– Идиот! Псих!
– Э-э… Гм… Извините. Задумался, знаете ли.
– Ах, он задумался! – прорычал в ответ широкоплечий владелец "Жигулей", продолжая в гневе размахивать кулаком. – Остолоп! Болван! Я же чуть было между глаз тебе не въехал!
Кулак в последний раз описал возмущенную дугу в воздухе над головой водителя.
– Раззява и кретин. Да, кретин и раззява. Ладно. Проваливай. Видеть твою задумчивую рожу не могу!
Дверца синих "Жигулей" с чувством хлопнула, закрываясь. Мотор взревел. Машина резво, споро стронулась с места, унося в своем нутре в неведомые мне дали ее осерчавшего хозяина, разгневанного, согласитесь, совершенно справедливо.
Но я даже не глянул "Жигулям" вслед. Я стоял столбом, вперившись остановившимся взглядом в улочку, где в некотором отдалении от перекрестка виднелся дом, в котором жила моя мама. Призраки прошлого, всполошенные только что происшедшим, реяли на той улочке перед моим внутренним взором. Забытые, казалось бы, напрочь воспоминания вдруг всплыли дружной стайкой из потаенных уголков памяти, заросших паутиной времени. Слова владельца синих "Жигулей", в сердцах оброненные им в экстремальной не только для него, но и для меня ситуации, стали чем-то вроде пароля к ним.
– Псих ненормальный! – сказал водитель.
А еще он проронил:
– Я же чуть было между глаз тебе не въехал!
И в сознании моем словно бы щелкнуло что-то, отзываясь на кодовые эти для меня слова, сказанные в нужном месте и в нужный момент – в условиях аварийной, критической для жизни встряски, растревожившей все мое естество. Некая перепонка между прошлым и настоящим в ту же секунду лопнула в голове.
И вдруг отчетливо вспомнил все. Вспомнил до мельчайших подробностей!
Из пыльных кулис памяти выплыло хмурое и озабоченное лицо Якова Приймы, младшего брата моего отца. Это он сейчас переминался с ноги на ногу там, в глубине улочки, с понуро поникшей головой и потухшим взглядом, устремленным потерянно в землю. Это он там, во мгле навсегда сгинувших дней, рассказывал мне, двадцатилетнему, одну из самых удивительных историй, какие мне вообще доводилось когда-либо слышать в жизни.
Яков Иванович Прийма… Потомственный донской казак… Мой сумасшедший дядюшка, "псих ненормальный"… Память тут же услужливо подсказала: Яков был человеком, которому, по его собственному выражению, аномальное явление в буквальном смысле этих слов "въехало между глаз".
Надо вам тут сказать, что виделся я с дядей Яковом в годы моей юности крайне редко. Он бывал в Ростове наездами – от случая к случаю; жил же и работал Яков в одном из небольших степных провинциальных городков, каких немало в Ростовской области. Человек, тяжелый на подъем, обстоятельный и серьезный, дядюшка мой не имел привычки попусту, без особо важной причины кататься на автобусах до областного центра, а оттуда назад – в свою тишайшую степную глухомань. Ростовская театральная жизнь не интересовала его. Ростовские кинотеатры и магазины – тоже.
Если уж он и заявлялся из провинциальной своей глуши примерно один раз в полгода в наш многолюдный и шумный город, то разве что по какому-то неотложному делу, вынуждавшему его совершать такой вояж.
Мы никогда не были особенно близки с Яковом.
Но вот однажды, приехав в Ростов, он озадачил меня тем, что назначил спешное свидание с глазу на глаз, дабы без посторонних свидетелей потолковать со мной кое о чем сугубо личном, глубоко интимном. Почему дядюшка избрал в качестве своего духовника именно меня, тогда, напоминаю, двадцатилетнего студента, – по сию пору остается для автора этих строк абсолютно неразрешимой загадкой.
Ранним утром задребезжал телефон. Мама моя в тот момент еще спала, а я, как сейчас помню, складывал в портфель тетради и книги. Впереди ждал меня самый обычный, ничем особенно не примечательный учебный день в университетских стенах.
– Здравствуй, – раздался в телефонной трубке мужской голос, слегка хрипловатый. – Это говорит Яков Прийма.
– Добро утро, дядюшка, – бодро сказал я в ответ, малость, впрочем, удивившись его звонку; в последний раз общался я с этим нелюдимым и неразговорчивым человеком, помнится, что – то около года тому назад. – Как поживаете?
– Спасибо. Хорошо поживаю… Гм. Вот что, парень. Мне надо бы сию же минуту обсудить с тобой одно… гм… секретное дело. Я звоню из телефонной будки, что напротив твоего дома. Можешь немедленно выйти на улицу?
– Конечно, могу.
– Выходи. Жду.
В трубке послышались короткие гудки. Яков отсоединился.
Он крепко и молча пожал мне руку, когда спустя пару минут я подошел к нему, одиноко подпиравшему плечом будку телефона-автомата на пустынной в тот ранний час улочке. Яков бросил на меня короткий взгляд, настороженный и изучающий. Криво улыбнулся и уткнул глаза в землю, да так ни разу и не поднял взор до конца нашего с ним разговора.
Таким он и запомнился мне навсегда – уныло рассматривающим носки собственных ботинок, небритым, в потертом сером пиджаке и давно не глаженных брюках, заляпанных грязью. Это была моя последняя встреча с ним. С той поры я больше никогда не виделся с дядей Яковом. Он перестал звонить нам с мамой, перестал заходить к нам в гости, и это тогда, двадцать лет назад, ничуть не беспокоило меня, а, напротив, радовало; позже вы поймете – почему.
– Тут вот какое дело, парень, – усталым голосом молвил он. – Гм… Скажи честно, веришь ли ты в существование внеземных цивилизаций?
– Верю, – сказал я, удивленно распахивая глаза. Странную тему выбрал мой дядюшка для срочной беседы ранним утром по секретному, как выразился он по телефону, делу.
– Это хорошо, что веришь. Да, очень хорошо. Гм… Скажи, пожалуйста, не доводилось ли тебе случаем слышать от кого бы то ни было из твоих знакомых об их личных встречах с пришельцами из космоса?
– С кем?!
– Ну, с этими… С инопланетянами.
– Н-н-нет. Не доводилось, – обронил после короткой заминки я. – А что? Разве такие встречи уже происходят?
– Да как тебе сказать… Гм. По всей видимости, да. Заинтригованный услышанным, я быстро спросил:
– Откуда вы знаете об этом?
Дядя Яков задумчиво пожевал губами. Возникла томительная пауза.
– Слушай меня внимательно, парень. И не перебивай, – произнес наконец решительным тоном он. – Я расскажу тебе сейчас все, что со мною произошло. А ты, юноша, молчи! Не открывай рта. Не мешай мне. Просто слушай. Договорились?
И Яков Иванович Прийма, известный всем своим родственникам как бирюк и тугодум, на редкость молчаливый от природы, разразился длиннейшим монологом. Суть его рассказа, похожего на страшную сказку, сводилась к следующему.
Приблизительно месяцев девять или десять тому назад он приехал на несколько часов в Ростов по какому-то спешному делу, чисто служебному. Мельком замечу попутно, что Яков был по образованию радиоинженером; в своем степном городке он работал в ту пору, если не ошибаюсь, в мастерской по ремонту телевизоров. Его собственная оценка того, что с ним приключилось, ценна для нас с вами тем, что она – взгляд на события, брошенный человеком, профессионально разбирающимся в средствах волновой связи… Итак, Яков прибыл в Ростов и торопливым шагом занятого человека шел около десяти часов утра по одной из тихих окраинных городских улиц, когда все это и началось.
Сперва мой дядюшка услышал слабое жужжание, отдаленно похожее на звук, испускаемый работающей электробритвой. Жужжание приближалось, нарастая.
Внезапно он увидел, что строго навстречу ему летит нечто, похожее на шмеля.
Шмель подлетел к Якову и на какое-то мгновение завис неподвижно в воздухе напротив его лица. Сам не зная почему, дядюшка остановился.
– Некая неведомая сила круто притормозила меня, – пояснил он в ходе своего невероятного рассказа. – Чувствую, не могу пошевелить ни рукой, ни ногой. Если бы ты только знал, парень, как я перепугался!
Но все это были лишь милые невинные цветочки по сравнению с тем, что произошло потом.
Шмель, паривший какое-то малое время в полуметре от лица Якова и злобно при этом гудевший, оказался на поверку вовсе не шмелем. Мой дядюшка не поверил своим глазам, когда, вглядевшись в летающую эту тварь, сообразил, что она не имеет ровным счетом ничего общего с крылатыми насекомыми. В воздухе висел, истошно подвывая, абсолютно черный, непрозрачный шарик.
Окраинная улочка, на которой все это случилось, была в тот момент, по словам Якова, пустынна в оба ее конца. Прохожих на ней не было. Стало быть, бессмысленно обсуждать вопрос о розыске и опросе сторонних свидетелей происшествия.
Прошла длинная-предлинная секунда. Две секунды. Три… Круглая завывающая бестия величиною с наперсток пришла вдруг в движение. Медленно, но неотвратимо черный шарик двинулся к Якову, целя ему прямо в лоб.
– Хочешь – верь, парень, хочешь – не верь, – сказал с тяжелым вздохом Яков, – но проклятый шарик, подлетев к моему лбу, не остановился. Каким-то непостижимым образом он прошел лобную кость насквозь, ничуть не повредив ее. Влетел, мерзавец, в мою голову, въехал в нее между глаз и… И навсегда остался там!
В следующее мгновение дядюшка услышал Голос.
Неведомый акустический корреспондент, заговоривший подчеркнуто поначалу спокойным тоном непосредственно в его мозгу, приказал Якову не горячиться зря, не лезть от ужаса на стенку. Повода для паники нет, сказал Голос. Вы не сошли с ума, а стали объектом транскосмического эксперимента. С вами вступила в контакт высокоразвитая инопланетная цивилизация.
– С того дня я и живу со внеземным радиопередатчиком, внедренным в мой мозг, – сообщил Яков. – Инопланетная рация, чтоб ей пусто было, примерно дважды в неделю жужжит и разговаривает в моей башке по нескольку часов подряд. Подозреваю, в основе ее работы лежит некий… гм… волновой принцип.
Время от времени в часы работы того передатчика возникают помехи, и я ясно слышу их. Типичные такие ионосферные помехи, мешающие не менее типичной, на мой слух, радиоволне пробиться к устройству, принимающему ее, – к тому самому черному шарику. Я вовсе не утверждаю, что Голос использует в своих общениях со мной нечто вроде наших обычных современных радиостанций. Но посылаемые им ругательства передаются явно в частотном диапазоне радиоволн. У меня почти нет сомнений в том.
– Ругательства?
– Да. Площадная брань.
Кошмар психического контакта неизвестно с кем настолько изводил Якова, что тот даже стал подумывать о самоубийстве. Немедленно выбросьте все эти вздорные мыслишки из своей глупой головы, приказал ему Голос. Мы не дадим вам сбежать от нас в смерть. Ибо вы, лично вы нужны нам.
– Когда тот Голос молчал, – сказал далее мой дядюшка, – я все равно чувствовал присутствие чужеродных сил, если угодно – чужой личности в мозгах. Описать словами это чувство крайне трудно. Та неведомая личность сидела, затаившись, в моей голове, время от времени молча пошевеливаясь там. И когда она без единого звука переворачивалась с боку на бок, волна кромешного ужаса прокатывалась по всему моему телу.
По словам Якова, он пытался расспросить своего невидимого собеседника о жизни внеземной цивилизации, представитель которой якобы общался с ним. В ответ раздавались угрозы:
– Заткнись! По сравнению со мною, ты – дешевка и жалкий недоумок. Все равно ничего не поймешь! Ах, ты…
И далее этот агент высокоразвитой, напоминаю, цивилизации начинал ругаться матом. Ругань была заковыристой, отборной. Тот, кто назвался инопланетянином, владел русским уличным арго в совершенстве.
Отвлекусь ненадолго от "случая Якова Приймы". Проведу параллель ему, которая, по-моему, напрашивается. Несколько лет назад обратилась ко мне за консультацией сорокапятилетняя Екатерина Скворцова из Ярославля. Она продемонстрировала несколько блокнотов с записями ее диалогов с представителями тоже некой сверхвысокоразвитой внеземной суперцивилизации. Во всяком случае, так представился Голос, полтора года тому назад внезапно зазвучавший в сознании Скворцовой.
Едва представившись, он с ходу принялся стращать и запугивать женщину. Вот мои выписки из тех ее блокнотов:
"Передай всем людям Земли, этим дуракам, что им придется покориться нам! У вас нет надежды на спасение… Всех вас ждет страшная кара за неповиновение нашему могуществу… Безусловно, мы сможем покорить вас насильно. Наше превосходство неоспоримо!"
Голос постоянно подчеркивал, что цивилизация, которую он представляет, намного обогнала в своем развитии земную цивилизацию. Поверить в это было очень и очень затруднительно, ибо в сознании Скворцовой бушевал и истекал ядами ненависти злобный узколобый хам, агрессивный психопат с замашками при-блатненной шпаны из темного переулка.
Екатерина Скворцова утверждала, что тот Голос продолжает звучать сейчас, сию минуту – в момент моей встречи с ней – в ее голове.
Само собой, я не мог отказать себе в удовольствии пообщаться через женщину с Голосом. Я задавал вопросы, а Скворцова писала ответы на них в блокноте. Очень важно подчеркнуть, что запись осуществлялась в режиме так называемого автоматического письма. Женщина не смотрела на страницу блокнота, когда писала.
Перо в ее руке как бы само бегало-по бумаге, в стремительном темпе выписывая на ней букву за буквой.
Среди прочих я задал несколько контрольных вопросов, дабы на простейшем научном материале проверить и оценить интеллектуальный уровень того, кто заявил, что он представляет высокоразвитую цивилизацию.
Приведу сейчас три ответа на мои вопросы, ни слова не меняя в них. Обратите внимание не только на их эмоциональную окраску, но и на косноязычие отвечающего. А также на абсолютное незнание им элементарных вещей, прикрываемое пустой болтовней о нашей – людей – глупости.
– Что такое ДНК? И какое место занимает в ней триплет нуклеотидов?
– Нам очень понятно, что это такое, но мы – не подопытные кролики, чтобы отвечать на вопросы людей ниже по умственному развитию в сравнении с нами.
– Пожалуйста, продиктуйте уравнения электромагнитного поля Джеймса Максвелла, а затем прокомментируйте их.
– Сам дурак! Мы знаем про эти уравнения все и больше… Мы – самые умные. А Маквел (так в тексте. – А.П.) у нас для оружия. Мы тебе за него ни фига не скажем.
– Согласно закону Хаббла, скорости разбегания галактик прямо порциональны… Чему?
– Идиотский вопрос. Не желаем разговаривать с тем, который сосунок, сравнивая с нашей могучей умственностью.
Уровень сей "могучей умственности" не требует, по-моему, комментариев. С ним все ясно.
Вернемся к "случаю Якова Приймы".
Голос, вещавший в его голове, тоже беспрерывно ругался. Как и в "случае Скворцовой", его общение с моим дядюшкой сводилось к угрозам и запугиваниям.
– Я всегда был очень здоровым человеком, – сказал дядюшка, завершая свой рассказ. – Но после того как заговорил в моих мозгах тот злобный Голос, самочувствие резко ухудшилось. Общая слабость, головные боли и боли в сердце, ломота в костях не дают мне покоя.
– Ну и ну, – развел руками я, не зная, что и сказать! Потом, чуть помешкав, полюбопытствовал: – А сию минуту? Сейчас?
– Что – сейчас?
– Сейчас тот Голос тоже звучит у вас в голове?
– Нет. Сейчас там все тихо. Он молчит, но… – Мой дядюшка яростно сплюнул. – Но подслушивает!
И, круто повернувшись через плечо, не попрощавшись даже, дядя Яков характерной своей, слегка подпрыгивающей походкой двинулся прочь от меня.
Растерянным взглядом я шарил по его широкой удаляющейся спине. Одна-единственная мысль, набирая силу, крепла в тот момент в моем сознании: младший брат моего отца слетел с катушек, тронулся умом. Вот несчастье-то!
Итак, в нашем роду завелись сумасшедшие.
От такой мысли волосы встали дыбом у меня на голове. И хотя было мне в ту пору лишь двадцать лет, однако хватило ума, не сходя с места, принять важное решение. Никогда никому и ни за что я не расскажу про эту встречу с Яковом. Стоит моим однокурсникам или, хуже того, университетским преподавателям узнать о том, что мой родной дядя – "псих ненормальный", как тут же все подряд начнут опасливо коситься на меня. Ибо о такой штуке, как наследственность и генетические связи, не только университетские преподаватели, но и студенты моего поколения были неплохо наслышаны; сужу о том по себе.
Сомнительная репутация человека, в роду которого внезапно обнаружились умалишенные, заведомо не устраивала меня. Я должен выбросить воспоминания о странном свидании с дядей Яковом из головы, решил я.
И я их выбросил.
Миновало 20 лет, прежде чем те воспоминания вновь вынырнули из дальних уголков памяти, вышибленные оттуда синими "Жигулями", едва не угрохавшими меня.
На страницах этой книги я впервые делаю их достоянием широкой общественной гласности.
Яков Иванович Прийма, выходец из простой казачьей крестьянской семьи, не был, по всей видимости, сумасшедшим. А его удивительный рассказ, как я теперь – увы, с большим опозданием – понимаю, был отнюдь не плодом болезненных шизофренических фантазий. Дядя Яков на свою беду оказался, очевидно, в реальном контакте со вполне реальными, хотя и незримыми силами нечеловеческого уровня. По моим нынешним догадкам, те силы взнуздали его, взяли на поводок и повели.
С конкретными контактными фактами в руках я вскоре покажу и, надеюсь, докажу, что сказанное только что – не пустые слова. Контактный "случай Якова Приймы" можно и нужно рассматривать как типический.
В типологии контактов, "встреч с чуждым" он занимает свое место основательно и крепко. Я знаю, о чем говорю; много, очень много часов посвятил я статистическому анализу сообщений о "странных происшествиях". Голоса, подобные Голосу, изводившему Якова, звучали и по сей день звучат в сознании десятков наших с вами современников.
О них, в частности, и пойдет сейчас речь…
Что мы знаем о них? О чем вещают они людям помимо площадной брани?
Вот вам одно мое житейское наблюдение: современные отечественные исследователи аномальных явлений избегают в своих книгах темы неведомых этих голосов. Как правило, они применяют к ней фигуру умолчания, "не замечают" ее. Листаю книжку за книжкой – нигде ни слова о голосах, бранящихся, а то даже и матерящихся, угрожающих людям, стращающих их.
Лишь в сочинениях Ю. Фомина, известного ученого, нахожу кратенькую справку на сей счет, да и то сугубо констатационного толка. Мол, да, есть такой непонятный феномен – "голоса", но чьи они и откуда, никто не знает. Когда в доме, том или ином, принимаются самопроизвольно двигаться вещи, то есть начинается полтергейст, то иной раз – чрезвычайно, впрочем, редко – бывают слышны и голоса невидимок. Чьи голоса? Кто разговаривает? Неизвестно.
Даже в таком фундаментальном, казалось бы, сочинении, как знаменитая "Парапсихология…" А. Дуброва и В. Пушкина, упоминается о тех голосах буквально вскользь, мельком. Не догадываетесь почему? А вот я, кажется, догадываюсь.
Да потому, что психиатры издавна диагностируют такие "голоса" как классический симптом шизофрении. Это широко известное психическое заболевание, заявляют они.
Вы слышите "голос", голубчик? Вот вам, говорят психиатры, смирительная рубашка и вот вам койка в клинике для психов. Ложитесь на нее, а мы полечим вас психотропными препаратами, инсулиновой блокадой да электрошоком. Устроим в ваших поскользнувшихся мозгах живительную для них свистопляску. И "голоса" уйдут. Разбегутся во все стороны, так сказать, в страхе из эпицентра устроенных нами электрических бурь и сокрушительных медикаментозных атак на них…
Итак, слышание "голосов" – результат заболевания мозга. Слуховые галлюцинации. Психическая болезнь. Предмет интересов и неустанных хлопот высокоученых медиков. Стоит опрометчиво объявить такие "голоса" – рассуждают про себя исследователи аномальных явлений – психическими контактами со внеземлянами, как психиатры в ответ так и вскинутся. И не дай бог скажут, покрутив пальцем у виска: ах, вот как, записных шизофреников вы называете контактерами? В таком случае все ваши прочие так называемые контактеры – тоже психически больные. Все подряд, все до одного. А значит, все они требуют немедленного помещения в стационар закрытого типа, то бишь в психушку.
Дабы избежать долгих нервных полемик на эту деликатную, крайне болезненную для исследователей тему достоверности показаний контактеров, исследователи, по моей догадке, и обходят дружным молчанием "голоса". Оставляют их целиком и полностью на откуп психиатрам.
А. Кузовкин, А. Семенов, М. Мильхикер, В. Семаков, В. Авин-ский, Э. Ермилов, Н. Новгородов. О ком и о чем пишут они, рассуждая о предположительных контактах с Иным Разумом? Да о ком угодно и о чем угодно, кроме "голосов" и тех, кто слышит их.
Ибо раз и навсегда поставлен медицинский диагноз: все это – слуховые галлюцинации.
Еще один пример, который носит в контексте наших рассуждений принципиальный характер. В. Рубцов и А. Урсул, авторы широко известной монографии "Проблема внеземных цивилизаций", вторя психиатрам, вообще отказывают в праве на существование так называемым "психическим контактам", то есть все тем же "голосам". Размышляя о возможных космических коммуникациях, они обрушиваются с резкой критикой на "миражи буржуазного сознания" – по их собственной формулировке, которую я нахожу занятной.
Пресса в ответ буквально взорвалась тут же десятками статей о контактах наших современников с экипажами НЛО и полтергейста-ми, домовыми и лешими, привидениями и незримыми сущностями.
Приехав летом того памятного года в Ростов, я не мешкая напечатал в местных газетах серию статей о моих персональных многолетних исследованиях аномальных явлений, проводившихся мною в СССР времен правления Брежнева и его последышей в сущности нелегально. В статьях я не забыл высказать в выражениях, отнюдь не деликатных, все, что накипело на душе. Все, что я думал, по сей день думаю о государственной власти, с осознанным садистским цинизмом мешавшей на протяжении десятилетий вести исследования такого рода открыто, гласно. В конце каждой статьи указывал я на всякий случай свой временный адресок "до востребования" в одном из ростовских почтовых отделений. И присовокупил к нему просьбу сообщать по названному адресу о "странных происшествиях", "встречах с чуждым" в жизни читателей статей, ежели таковые когда-либо имели в ней место.
Письма читателей хлынули в ответ на мою просьбу, что называется, лавиной – на радость мне.
В тот жаркий летний день, о котором идет речь, пришаркивающим от усталости шагом я медленно брел по широкому и шумному городскому проспекту, мысленно переваривая на ходу информацию, накопленную с утра. Было воскресенье, примерно около шести часов вечера. А отправился я в путешествие по адресам, указанным в читательских письмах, утром. И успел обойти за день, представьте себе, двенадцать домов, всласть наговорившись с авторами писем в каждом, подробно записав их удивительные рассказы, уточнив при личных встречах все мельчайшие нюансы того, о чем толковалось в их письмах.
Утомленный, но бесконечно довольный, шел я сейчас к самому лучшему – с моей, понятное дело, точки зрения – дому в Ростове-на-Дону. Там меня поджидала моя мать, а вместе с нею тепло и уют родного очага. Тихая узкая улочка, где стоял тот дом, пересекала проспект, по которому я мерно шаркал натруженными ногами, под прямым углом.
Когда я добрел до нее, мне осталось лишь пересечь проезжую часть проспекта, а там уж до маминого дома было рукой подать… Занятый своими мыслями, ничего не видя вокруг, я шагнул с тротуара на проезжую часть.
Рев автомобильного клаксона оглушил меня почти тотчас же. Завизжали тормоза. И что-то пребольно садануло по левой ноге сбоку. Удар оказался чувствительным – сердитым и сильным. Взбодренный им, я едва устоял на ногах. Нелепо взмахнул руками и замер как вкопанный на месте, озираясь недоуменно по сторонам.
– Куда прешься, псих ненормальный?! – с отчаянием в голосе вскричал водитель синих "Жигулей", едва не протаранивших меня. – Жить надоело, что ли?
Распахнув дверцу, он высунулся всем своим дородным телом из машины и погрозил кулаком. На круглом его лице, краснощеком и гладко выбритом, застыла гримаса ужаса.
– Извините, – молвил с запинкой я и потер рукой ногу, ощутимо подшибленную автомобильным бампером.
Комок в горле, ватный клок испуга, пресекая дыхание, мешал мне говорить.
– Идиот! Псих!
– Э-э… Гм… Извините. Задумался, знаете ли.
– Ах, он задумался! – прорычал в ответ широкоплечий владелец "Жигулей", продолжая в гневе размахивать кулаком. – Остолоп! Болван! Я же чуть было между глаз тебе не въехал!
Кулак в последний раз описал возмущенную дугу в воздухе над головой водителя.
– Раззява и кретин. Да, кретин и раззява. Ладно. Проваливай. Видеть твою задумчивую рожу не могу!
Дверца синих "Жигулей" с чувством хлопнула, закрываясь. Мотор взревел. Машина резво, споро стронулась с места, унося в своем нутре в неведомые мне дали ее осерчавшего хозяина, разгневанного, согласитесь, совершенно справедливо.
Но я даже не глянул "Жигулям" вслед. Я стоял столбом, вперившись остановившимся взглядом в улочку, где в некотором отдалении от перекрестка виднелся дом, в котором жила моя мама. Призраки прошлого, всполошенные только что происшедшим, реяли на той улочке перед моим внутренним взором. Забытые, казалось бы, напрочь воспоминания вдруг всплыли дружной стайкой из потаенных уголков памяти, заросших паутиной времени. Слова владельца синих "Жигулей", в сердцах оброненные им в экстремальной не только для него, но и для меня ситуации, стали чем-то вроде пароля к ним.
– Псих ненормальный! – сказал водитель.
А еще он проронил:
– Я же чуть было между глаз тебе не въехал!
И в сознании моем словно бы щелкнуло что-то, отзываясь на кодовые эти для меня слова, сказанные в нужном месте и в нужный момент – в условиях аварийной, критической для жизни встряски, растревожившей все мое естество. Некая перепонка между прошлым и настоящим в ту же секунду лопнула в голове.
МОЙ СУМАСШЕДШИЙ ДЯДЮШКА
В глубине улочки, перед домом моей матери я ясно увидел внутренним взором самого себя, помолодевшего ровно на двадцать лет. Восхитительно юный, двадцатилетний, я стоял там, покуривая сигаретку и слушая то, о чем толковал мне какой-то мужчина средних лет. Было в облике мужчины, неряшливо одетого, небритого, что-то очень знакомое мне. И не просто знакомое, а вроде даже как бы родное… Я слегка прищурился, всматриваясь в тени прошлого.И вдруг отчетливо вспомнил все. Вспомнил до мельчайших подробностей!
Из пыльных кулис памяти выплыло хмурое и озабоченное лицо Якова Приймы, младшего брата моего отца. Это он сейчас переминался с ноги на ногу там, в глубине улочки, с понуро поникшей головой и потухшим взглядом, устремленным потерянно в землю. Это он там, во мгле навсегда сгинувших дней, рассказывал мне, двадцатилетнему, одну из самых удивительных историй, какие мне вообще доводилось когда-либо слышать в жизни.
Яков Иванович Прийма… Потомственный донской казак… Мой сумасшедший дядюшка, "псих ненормальный"… Память тут же услужливо подсказала: Яков был человеком, которому, по его собственному выражению, аномальное явление в буквальном смысле этих слов "въехало между глаз".
Надо вам тут сказать, что виделся я с дядей Яковом в годы моей юности крайне редко. Он бывал в Ростове наездами – от случая к случаю; жил же и работал Яков в одном из небольших степных провинциальных городков, каких немало в Ростовской области. Человек, тяжелый на подъем, обстоятельный и серьезный, дядюшка мой не имел привычки попусту, без особо важной причины кататься на автобусах до областного центра, а оттуда назад – в свою тишайшую степную глухомань. Ростовская театральная жизнь не интересовала его. Ростовские кинотеатры и магазины – тоже.
Если уж он и заявлялся из провинциальной своей глуши примерно один раз в полгода в наш многолюдный и шумный город, то разве что по какому-то неотложному делу, вынуждавшему его совершать такой вояж.
Мы никогда не были особенно близки с Яковом.
Но вот однажды, приехав в Ростов, он озадачил меня тем, что назначил спешное свидание с глазу на глаз, дабы без посторонних свидетелей потолковать со мной кое о чем сугубо личном, глубоко интимном. Почему дядюшка избрал в качестве своего духовника именно меня, тогда, напоминаю, двадцатилетнего студента, – по сию пору остается для автора этих строк абсолютно неразрешимой загадкой.
Ранним утром задребезжал телефон. Мама моя в тот момент еще спала, а я, как сейчас помню, складывал в портфель тетради и книги. Впереди ждал меня самый обычный, ничем особенно не примечательный учебный день в университетских стенах.
– Здравствуй, – раздался в телефонной трубке мужской голос, слегка хрипловатый. – Это говорит Яков Прийма.
– Добро утро, дядюшка, – бодро сказал я в ответ, малость, впрочем, удивившись его звонку; в последний раз общался я с этим нелюдимым и неразговорчивым человеком, помнится, что – то около года тому назад. – Как поживаете?
– Спасибо. Хорошо поживаю… Гм. Вот что, парень. Мне надо бы сию же минуту обсудить с тобой одно… гм… секретное дело. Я звоню из телефонной будки, что напротив твоего дома. Можешь немедленно выйти на улицу?
– Конечно, могу.
– Выходи. Жду.
В трубке послышались короткие гудки. Яков отсоединился.
Он крепко и молча пожал мне руку, когда спустя пару минут я подошел к нему, одиноко подпиравшему плечом будку телефона-автомата на пустынной в тот ранний час улочке. Яков бросил на меня короткий взгляд, настороженный и изучающий. Криво улыбнулся и уткнул глаза в землю, да так ни разу и не поднял взор до конца нашего с ним разговора.
Таким он и запомнился мне навсегда – уныло рассматривающим носки собственных ботинок, небритым, в потертом сером пиджаке и давно не глаженных брюках, заляпанных грязью. Это была моя последняя встреча с ним. С той поры я больше никогда не виделся с дядей Яковом. Он перестал звонить нам с мамой, перестал заходить к нам в гости, и это тогда, двадцать лет назад, ничуть не беспокоило меня, а, напротив, радовало; позже вы поймете – почему.
– Тут вот какое дело, парень, – усталым голосом молвил он. – Гм… Скажи честно, веришь ли ты в существование внеземных цивилизаций?
– Верю, – сказал я, удивленно распахивая глаза. Странную тему выбрал мой дядюшка для срочной беседы ранним утром по секретному, как выразился он по телефону, делу.
– Это хорошо, что веришь. Да, очень хорошо. Гм… Скажи, пожалуйста, не доводилось ли тебе случаем слышать от кого бы то ни было из твоих знакомых об их личных встречах с пришельцами из космоса?
– С кем?!
– Ну, с этими… С инопланетянами.
– Н-н-нет. Не доводилось, – обронил после короткой заминки я. – А что? Разве такие встречи уже происходят?
– Да как тебе сказать… Гм. По всей видимости, да. Заинтригованный услышанным, я быстро спросил:
– Откуда вы знаете об этом?
Дядя Яков задумчиво пожевал губами. Возникла томительная пауза.
– Слушай меня внимательно, парень. И не перебивай, – произнес наконец решительным тоном он. – Я расскажу тебе сейчас все, что со мною произошло. А ты, юноша, молчи! Не открывай рта. Не мешай мне. Просто слушай. Договорились?
И Яков Иванович Прийма, известный всем своим родственникам как бирюк и тугодум, на редкость молчаливый от природы, разразился длиннейшим монологом. Суть его рассказа, похожего на страшную сказку, сводилась к следующему.
Приблизительно месяцев девять или десять тому назад он приехал на несколько часов в Ростов по какому-то спешному делу, чисто служебному. Мельком замечу попутно, что Яков был по образованию радиоинженером; в своем степном городке он работал в ту пору, если не ошибаюсь, в мастерской по ремонту телевизоров. Его собственная оценка того, что с ним приключилось, ценна для нас с вами тем, что она – взгляд на события, брошенный человеком, профессионально разбирающимся в средствах волновой связи… Итак, Яков прибыл в Ростов и торопливым шагом занятого человека шел около десяти часов утра по одной из тихих окраинных городских улиц, когда все это и началось.
Сперва мой дядюшка услышал слабое жужжание, отдаленно похожее на звук, испускаемый работающей электробритвой. Жужжание приближалось, нарастая.
Внезапно он увидел, что строго навстречу ему летит нечто, похожее на шмеля.
Шмель подлетел к Якову и на какое-то мгновение завис неподвижно в воздухе напротив его лица. Сам не зная почему, дядюшка остановился.
– Некая неведомая сила круто притормозила меня, – пояснил он в ходе своего невероятного рассказа. – Чувствую, не могу пошевелить ни рукой, ни ногой. Если бы ты только знал, парень, как я перепугался!
Но все это были лишь милые невинные цветочки по сравнению с тем, что произошло потом.
Шмель, паривший какое-то малое время в полуметре от лица Якова и злобно при этом гудевший, оказался на поверку вовсе не шмелем. Мой дядюшка не поверил своим глазам, когда, вглядевшись в летающую эту тварь, сообразил, что она не имеет ровным счетом ничего общего с крылатыми насекомыми. В воздухе висел, истошно подвывая, абсолютно черный, непрозрачный шарик.
Окраинная улочка, на которой все это случилось, была в тот момент, по словам Якова, пустынна в оба ее конца. Прохожих на ней не было. Стало быть, бессмысленно обсуждать вопрос о розыске и опросе сторонних свидетелей происшествия.
Прошла длинная-предлинная секунда. Две секунды. Три… Круглая завывающая бестия величиною с наперсток пришла вдруг в движение. Медленно, но неотвратимо черный шарик двинулся к Якову, целя ему прямо в лоб.
– Хочешь – верь, парень, хочешь – не верь, – сказал с тяжелым вздохом Яков, – но проклятый шарик, подлетев к моему лбу, не остановился. Каким-то непостижимым образом он прошел лобную кость насквозь, ничуть не повредив ее. Влетел, мерзавец, в мою голову, въехал в нее между глаз и… И навсегда остался там!
В следующее мгновение дядюшка услышал Голос.
Неведомый акустический корреспондент, заговоривший подчеркнуто поначалу спокойным тоном непосредственно в его мозгу, приказал Якову не горячиться зря, не лезть от ужаса на стенку. Повода для паники нет, сказал Голос. Вы не сошли с ума, а стали объектом транскосмического эксперимента. С вами вступила в контакт высокоразвитая инопланетная цивилизация.
– С того дня я и живу со внеземным радиопередатчиком, внедренным в мой мозг, – сообщил Яков. – Инопланетная рация, чтоб ей пусто было, примерно дважды в неделю жужжит и разговаривает в моей башке по нескольку часов подряд. Подозреваю, в основе ее работы лежит некий… гм… волновой принцип.
Время от времени в часы работы того передатчика возникают помехи, и я ясно слышу их. Типичные такие ионосферные помехи, мешающие не менее типичной, на мой слух, радиоволне пробиться к устройству, принимающему ее, – к тому самому черному шарику. Я вовсе не утверждаю, что Голос использует в своих общениях со мной нечто вроде наших обычных современных радиостанций. Но посылаемые им ругательства передаются явно в частотном диапазоне радиоволн. У меня почти нет сомнений в том.
– Ругательства?
– Да. Площадная брань.
Кошмар психического контакта неизвестно с кем настолько изводил Якова, что тот даже стал подумывать о самоубийстве. Немедленно выбросьте все эти вздорные мыслишки из своей глупой головы, приказал ему Голос. Мы не дадим вам сбежать от нас в смерть. Ибо вы, лично вы нужны нам.
– Когда тот Голос молчал, – сказал далее мой дядюшка, – я все равно чувствовал присутствие чужеродных сил, если угодно – чужой личности в мозгах. Описать словами это чувство крайне трудно. Та неведомая личность сидела, затаившись, в моей голове, время от времени молча пошевеливаясь там. И когда она без единого звука переворачивалась с боку на бок, волна кромешного ужаса прокатывалась по всему моему телу.
По словам Якова, он пытался расспросить своего невидимого собеседника о жизни внеземной цивилизации, представитель которой якобы общался с ним. В ответ раздавались угрозы:
– Заткнись! По сравнению со мною, ты – дешевка и жалкий недоумок. Все равно ничего не поймешь! Ах, ты…
И далее этот агент высокоразвитой, напоминаю, цивилизации начинал ругаться матом. Ругань была заковыристой, отборной. Тот, кто назвался инопланетянином, владел русским уличным арго в совершенстве.
Отвлекусь ненадолго от "случая Якова Приймы". Проведу параллель ему, которая, по-моему, напрашивается. Несколько лет назад обратилась ко мне за консультацией сорокапятилетняя Екатерина Скворцова из Ярославля. Она продемонстрировала несколько блокнотов с записями ее диалогов с представителями тоже некой сверхвысокоразвитой внеземной суперцивилизации. Во всяком случае, так представился Голос, полтора года тому назад внезапно зазвучавший в сознании Скворцовой.
Едва представившись, он с ходу принялся стращать и запугивать женщину. Вот мои выписки из тех ее блокнотов:
"Передай всем людям Земли, этим дуракам, что им придется покориться нам! У вас нет надежды на спасение… Всех вас ждет страшная кара за неповиновение нашему могуществу… Безусловно, мы сможем покорить вас насильно. Наше превосходство неоспоримо!"
Голос постоянно подчеркивал, что цивилизация, которую он представляет, намного обогнала в своем развитии земную цивилизацию. Поверить в это было очень и очень затруднительно, ибо в сознании Скворцовой бушевал и истекал ядами ненависти злобный узколобый хам, агрессивный психопат с замашками при-блатненной шпаны из темного переулка.
Екатерина Скворцова утверждала, что тот Голос продолжает звучать сейчас, сию минуту – в момент моей встречи с ней – в ее голове.
Само собой, я не мог отказать себе в удовольствии пообщаться через женщину с Голосом. Я задавал вопросы, а Скворцова писала ответы на них в блокноте. Очень важно подчеркнуть, что запись осуществлялась в режиме так называемого автоматического письма. Женщина не смотрела на страницу блокнота, когда писала.
Перо в ее руке как бы само бегало-по бумаге, в стремительном темпе выписывая на ней букву за буквой.
Среди прочих я задал несколько контрольных вопросов, дабы на простейшем научном материале проверить и оценить интеллектуальный уровень того, кто заявил, что он представляет высокоразвитую цивилизацию.
Приведу сейчас три ответа на мои вопросы, ни слова не меняя в них. Обратите внимание не только на их эмоциональную окраску, но и на косноязычие отвечающего. А также на абсолютное незнание им элементарных вещей, прикрываемое пустой болтовней о нашей – людей – глупости.
– Что такое ДНК? И какое место занимает в ней триплет нуклеотидов?
– Нам очень понятно, что это такое, но мы – не подопытные кролики, чтобы отвечать на вопросы людей ниже по умственному развитию в сравнении с нами.
– Пожалуйста, продиктуйте уравнения электромагнитного поля Джеймса Максвелла, а затем прокомментируйте их.
– Сам дурак! Мы знаем про эти уравнения все и больше… Мы – самые умные. А Маквел (так в тексте. – А.П.) у нас для оружия. Мы тебе за него ни фига не скажем.
– Согласно закону Хаббла, скорости разбегания галактик прямо порциональны… Чему?
– Идиотский вопрос. Не желаем разговаривать с тем, который сосунок, сравнивая с нашей могучей умственностью.
Уровень сей "могучей умственности" не требует, по-моему, комментариев. С ним все ясно.
Вернемся к "случаю Якова Приймы".
Голос, вещавший в его голове, тоже беспрерывно ругался. Как и в "случае Скворцовой", его общение с моим дядюшкой сводилось к угрозам и запугиваниям.
– Я всегда был очень здоровым человеком, – сказал дядюшка, завершая свой рассказ. – Но после того как заговорил в моих мозгах тот злобный Голос, самочувствие резко ухудшилось. Общая слабость, головные боли и боли в сердце, ломота в костях не дают мне покоя.
– Ну и ну, – развел руками я, не зная, что и сказать! Потом, чуть помешкав, полюбопытствовал: – А сию минуту? Сейчас?
– Что – сейчас?
– Сейчас тот Голос тоже звучит у вас в голове?
– Нет. Сейчас там все тихо. Он молчит, но… – Мой дядюшка яростно сплюнул. – Но подслушивает!
И, круто повернувшись через плечо, не попрощавшись даже, дядя Яков характерной своей, слегка подпрыгивающей походкой двинулся прочь от меня.
Растерянным взглядом я шарил по его широкой удаляющейся спине. Одна-единственная мысль, набирая силу, крепла в тот момент в моем сознании: младший брат моего отца слетел с катушек, тронулся умом. Вот несчастье-то!
Итак, в нашем роду завелись сумасшедшие.
От такой мысли волосы встали дыбом у меня на голове. И хотя было мне в ту пору лишь двадцать лет, однако хватило ума, не сходя с места, принять важное решение. Никогда никому и ни за что я не расскажу про эту встречу с Яковом. Стоит моим однокурсникам или, хуже того, университетским преподавателям узнать о том, что мой родной дядя – "псих ненормальный", как тут же все подряд начнут опасливо коситься на меня. Ибо о такой штуке, как наследственность и генетические связи, не только университетские преподаватели, но и студенты моего поколения были неплохо наслышаны; сужу о том по себе.
Сомнительная репутация человека, в роду которого внезапно обнаружились умалишенные, заведомо не устраивала меня. Я должен выбросить воспоминания о странном свидании с дядей Яковом из головы, решил я.
И я их выбросил.
Миновало 20 лет, прежде чем те воспоминания вновь вынырнули из дальних уголков памяти, вышибленные оттуда синими "Жигулями", едва не угрохавшими меня.
На страницах этой книги я впервые делаю их достоянием широкой общественной гласности.
НЕВЕДОМЫЕ ГОЛОСА
В свое время я стыдился того, что мой родной дядя, мой кровный родственник вдруг в одночасье свихнулся, и тщательно скрывал сей факт от окружающих. Сейчас мне стыдно, что я тогда стыдился.Яков Иванович Прийма, выходец из простой казачьей крестьянской семьи, не был, по всей видимости, сумасшедшим. А его удивительный рассказ, как я теперь – увы, с большим опозданием – понимаю, был отнюдь не плодом болезненных шизофренических фантазий. Дядя Яков на свою беду оказался, очевидно, в реальном контакте со вполне реальными, хотя и незримыми силами нечеловеческого уровня. По моим нынешним догадкам, те силы взнуздали его, взяли на поводок и повели.
С конкретными контактными фактами в руках я вскоре покажу и, надеюсь, докажу, что сказанное только что – не пустые слова. Контактный "случай Якова Приймы" можно и нужно рассматривать как типический.
В типологии контактов, "встреч с чуждым" он занимает свое место основательно и крепко. Я знаю, о чем говорю; много, очень много часов посвятил я статистическому анализу сообщений о "странных происшествиях". Голоса, подобные Голосу, изводившему Якова, звучали и по сей день звучат в сознании десятков наших с вами современников.
О них, в частности, и пойдет сейчас речь…
Что мы знаем о них? О чем вещают они людям помимо площадной брани?
Вот вам одно мое житейское наблюдение: современные отечественные исследователи аномальных явлений избегают в своих книгах темы неведомых этих голосов. Как правило, они применяют к ней фигуру умолчания, "не замечают" ее. Листаю книжку за книжкой – нигде ни слова о голосах, бранящихся, а то даже и матерящихся, угрожающих людям, стращающих их.
Лишь в сочинениях Ю. Фомина, известного ученого, нахожу кратенькую справку на сей счет, да и то сугубо констатационного толка. Мол, да, есть такой непонятный феномен – "голоса", но чьи они и откуда, никто не знает. Когда в доме, том или ином, принимаются самопроизвольно двигаться вещи, то есть начинается полтергейст, то иной раз – чрезвычайно, впрочем, редко – бывают слышны и голоса невидимок. Чьи голоса? Кто разговаривает? Неизвестно.
Даже в таком фундаментальном, казалось бы, сочинении, как знаменитая "Парапсихология…" А. Дуброва и В. Пушкина, упоминается о тех голосах буквально вскользь, мельком. Не догадываетесь почему? А вот я, кажется, догадываюсь.
Да потому, что психиатры издавна диагностируют такие "голоса" как классический симптом шизофрении. Это широко известное психическое заболевание, заявляют они.
Вы слышите "голос", голубчик? Вот вам, говорят психиатры, смирительная рубашка и вот вам койка в клинике для психов. Ложитесь на нее, а мы полечим вас психотропными препаратами, инсулиновой блокадой да электрошоком. Устроим в ваших поскользнувшихся мозгах живительную для них свистопляску. И "голоса" уйдут. Разбегутся во все стороны, так сказать, в страхе из эпицентра устроенных нами электрических бурь и сокрушительных медикаментозных атак на них…
Итак, слышание "голосов" – результат заболевания мозга. Слуховые галлюцинации. Психическая болезнь. Предмет интересов и неустанных хлопот высокоученых медиков. Стоит опрометчиво объявить такие "голоса" – рассуждают про себя исследователи аномальных явлений – психическими контактами со внеземлянами, как психиатры в ответ так и вскинутся. И не дай бог скажут, покрутив пальцем у виска: ах, вот как, записных шизофреников вы называете контактерами? В таком случае все ваши прочие так называемые контактеры – тоже психически больные. Все подряд, все до одного. А значит, все они требуют немедленного помещения в стационар закрытого типа, то бишь в психушку.
Дабы избежать долгих нервных полемик на эту деликатную, крайне болезненную для исследователей тему достоверности показаний контактеров, исследователи, по моей догадке, и обходят дружным молчанием "голоса". Оставляют их целиком и полностью на откуп психиатрам.
А. Кузовкин, А. Семенов, М. Мильхикер, В. Семаков, В. Авин-ский, Э. Ермилов, Н. Новгородов. О ком и о чем пишут они, рассуждая о предположительных контактах с Иным Разумом? Да о ком угодно и о чем угодно, кроме "голосов" и тех, кто слышит их.
Ибо раз и навсегда поставлен медицинский диагноз: все это – слуховые галлюцинации.
Еще один пример, который носит в контексте наших рассуждений принципиальный характер. В. Рубцов и А. Урсул, авторы широко известной монографии "Проблема внеземных цивилизаций", вторя психиатрам, вообще отказывают в праве на существование так называемым "психическим контактам", то есть все тем же "голосам". Размышляя о возможных космических коммуникациях, они обрушиваются с резкой критикой на "миражи буржуазного сознания" – по их собственной формулировке, которую я нахожу занятной.