Проктор Кэндис. Шепот небес

   – До вашей свадьбы он останется в тюрьме в Блэкхейвен-Бей, а потом его отвезут в Хобарт, где он продолжит отбывать срок своего наказания в другом имении.
   – Неужели ты допустишь, чтобы повесили невиновного человека?
   – Я не считаю его невиновным.
   Они опять замолчали. Стоя в освещенной мерцающим пламенем свечей гостиной, мать и дочь буравили друг друга гневными взглядами. В комнате стояла напряженная тишина.
   – Ты вынуждаешь меня сделать по-твоему, – холодно констатировала Джесси. – Хорошо, я выйду замуж за Харрисона. Но как только Лукас окажется в безопасности, я порву с тобой все отношения. Я не хочу больше тебя видеть!
   – Что бы ты сейчас ни говорила, я уверена, пройдет время, и ты поймешь, что я права. – Беатрис горделиво расправила плечи, придав своему виду величественную осанку. – Я готова на все, чтобы спасти репутацию нашей семьи, Джесмонд.
 
   Джесси проснулась рано утром и, ежась от холода, подошла к выходившей на террасу двери, чтобы раздвинуть занавески и выглянуть во двор. Ветер стих, но небо затянули дождевые облака.
   Прислонившись горячим лбом к стеклу, Джесси вздохнула, и холодное стекло запотело от ее теплого дыхания. Она глубоко задумалась. Джесси еще не дала матери слова, что выйдет замуж за Харрисона. Но, по-видимому, ей придется. У Джесси просто не осталось другого выхода. Необходимо во что бы то ни стало спасти жизнь Лукасу Галлахеру, даже ценой счастья Харрисона и ее собственного благополучия. Она не сказала матери, что решила уйти от мужа сразу же, как только Лукас окажется в безопасности. Этот поступок, конечно, нанесет глубокую душевную травму Харрисону, который любил ее. Впрочем, можно сохранить все в тайне от него и всю жизнь притворяться верной любящей женой. Лгать Харрисону изо дня в день до конца жизни. Однако Джесси никогда не смогла бы дать мужу то, чего он хотел от нее, потому что ее сердце несвободно, оно принадлежало другому мужчине.
   – Лукас… – прошептала Джесси и закрыла глаза, стараясь сдержать слезы. Ее сердце сжималось от страха за любимого.
   Открыв снова глаза, она протерла запотевшее от ее дыхания стекло. Скоро Лукаса должны увести в Блэкхейвен-Бей и бросить в тюрьму. Ей хотелось повидаться с ним, но она знала, что Уоррик приказал сторожам никого не пускать к узнику. Легче подкупить констебля в городской тюрьме, чем заставить слугу нарушить приказ владельца усадьбы. Если Беатрис удалось найти продажных людей, способных оклеветать Галлахера, то и Джесси сможет найти способ увидеться с любимым в тюрьме. А быть может, и попытаться устроить ему побег.
 
   Лукаса бросили в тесную одиночную камеру, похожую на гроб, без окон. В ней стоял жуткий холод. Хорошо, что с него не сняли одежду. Обычно узников здесь раздевали догола. В таких каменных мешках люди, сидевшие в мертвой тишине, на воде и хлебе, лишенные света и тепла, постепенно сходили с ума. Когда Лукас закрывал глаза, ему казалось, что он слышит крики и стоны сидевших здесь до него узников.
   В одиночном заключении человеку в голову лезут самые невероятные мысли, ведь он предоставлен самому себе. Воспоминания причиняли Лукасу боль, вызывали у него поздние сожаления и бессильный гнев. Лукас пытался ни о чем не думать, но у него не получалось.
   Через несколько дней его вывели на яркий свет и поместили в другую часть тюрьмы, в более просторную камеру, размерами десять на двенадцать футов. Высоко вверху, у самого потолка, здесь имелось зарешеченное окно. В камере сидели пять заключенных.
   – С некоторыми людьми судьба постоянно сталкивает нас, приятель, – услышал Лукас знакомый голос, как только надзиратель закрыл за ним дверь камеры.
   Повернувшись, он увидел своего товарища по несчастью Лиса и невольно улыбнулся.
   – К сожалению, ты оказался прав, нам не следовало бежать, – проговорил Лис, когда их вывели на прогулку в тесный тюремный дворик.
   Он держал Лукаса под руку, поскольку еще не оправился после ранения. Пуля попала ему в правый бок.
   – Но ведь все могло и обойтись, – предположил Лукас, пожимая плечами. – Вам просто не повезло.
   Комплекс тюремных зданий образовывал в плане квадрат. Три его стороны занимали камеры для заключенных и кухня, а четвертую – квартира начальника тюрьмы. Внутри располагался тюремный двор, а дворик для прогулок заключенных находился в юго-восточном углу квадрата и огораживался толстой, но невысокой каменной стеной. Лукас смерил ее внимательным взглядом.
   – Почему Дэниел убил Пайка? – спросил Лукас, отводя глаза от покрытой побелкой стены.
   Лис пожал плечами:
   – Он мог донести на нас, поднять раньше времени тревогу. Дэниел решил, что не следует оставлять его в живых.
   – А что случилось с самим Дэниелом?
   – Пуля попала ему в челюсть, и он попросил меня пристрелить его. Я так и сделал. Он все равно не выжил бы, рана оказалась смертельной. Дэниел страшно мучился, и я помог ему избавиться от страданий. Мы не боялись смерти и готовились к ней.
   Лукас кивнул. На Тасмании из уст в уста передавали рассказ о том, как два приятеля тянули жребий, кому из них быть убийцей, а кому закончить свои дни на виселице. Тот, кто вытянул короткую соломинку, убил своего друга, за что его приговорили к смертной казни. Смерть – известный способ избежать мучений. Однако самоубийства случались редко, так как большинство каторжников считали его грехом и боялись гнева Божия.
   – А что произошло с остальными?
   – Двое погибли при перестрелке. Бейли даже царапины не получил, а новенький, Шин, потерял руку. Их содержат в соседней камере. Мы редко видимся.
   Некоторое время они молча ходили по кругу.
   – Когда они собираются отправить тебя в Хобарт? – наконец снова заговорил Лукас. Все серьезные дела рассматривались в суде города.
   Лис, прищурившись, взглянул на солнце.
   – В следующем месяце. Власти почему-то тянут с судом.
   – А ты куда-то торопишься?
   Лис засмеялся.
   – Нет, конечно.
 
   Спустя два дня пасмурным утром, возвращаясь с хозяйственного двора, Уоррик увидел только что приехавшую в усадьбу Филиппу Тейт. Заметив его, она поспешила ему навстречу.
   В вишневого цвета накидке и подобранной в тон ей широкополой шляпе, оттенявшей ее пепельные кудри и миловидное лицо с полными румяными щечками, девушка выглядела великолепно. Подойдя к Уоррику, Филиппа бросила на него сердитый взгляд.
   – Зачем ты это сделал? – спросила она не здороваясь. – Как ты мог так поступить?
   Уоррик с недоумением посмотрел на нее.
   – О чем ты?
   – Я говорю об аресте Галлахера, грума Джесси.
   – Галлахера? Он заподозрен в убийстве кузнеца в моем имении.
   Взглянув на яркий румянец, игравший на щеках девушки, Уоррик почувствовал, как в его душе шевельнулась ревность. Почему Филиппу волновала судьба ирландца?
   – Неужели ирландец что-то значит для тебя? – подозрительно глядя на нее, спросил он.
   – Речь не обо мне, а о Джесси, моей подруге. И не говори мне, что Галлахера арестовали за убийство кузнеца. Ты говоришь неправду.
   – Джесс что-то успела рассказать тебе?
   Филиппа усмехнулась:
   – Неужели ты думаешь, что она стала бы открывать душу передо мной, сестрой Харрисона? Конечно, она ничего не сказала мне. Да ей и не нужно ничего рассказывать, у Джесси все написано на лице. Я видела, как она смотрит на Галлахера, и все поняла.
   – А я ничего не замечал, – признался Уоррик.
   Он внимательно вгляделся в хорошо знакомое ему лицо Филиппы. Ветер развевал ее выбившиеся из-под шляпки пепельные кудри. Она держалась очень уверенно, как всегда находясь в мире с собой. Уоррик невольно залюбовался ею.
   – Неудивительно, – промолвила Филиппа.
   – Почему?
   – Потому что ты эгоцентричен и любишь лишь самого себя.
   – Черт возьми! Можно подумать, что ты сама когда-нибудь кого-нибудь любила!
   – Конечно. Я всегда любила тебя.
   Уоррик засмеялся.
   – Неужели ты думаешь, что я тебе поверю?
   Кровь отхлынула от лица Филиппы, ее глаза потемнели от обуревавших ее чувств.
   – Я никогда не лгу, Уоррик.
   Она хотела уйти, но он схватил ее за руку.
   – Я думал, ты будешь рада, что мы избавились от проклятого грума. Ведь твой брат собирается жениться на Джесси.
   Филиппа посмотрела на его руки, сжимавшие ее запястье. Уоррик чувствовал, как бьется ее пульс, и отпустил руку девушки.
   – Я думаю, что Джесси не стоит выходить замуж за Харрисона.
   – Но почему?
   Филиппа вздохнула.
   – Потому что ей нужен совсем другой человек. Джесси никогда не будет счастлива с Харрисоном. Впрочем, как и он с ней. Они погубят друг друга.
   Уоррик засмеялся. Однако его смех звучал неестественно и выглядел бравадой. Он просто не хотел смотреть в глаза правде.
   – Я и не предполагал, что ты любишь мелодрамы.
   – Ты вообще плохо знаешь меня, Уоррик! – отрезала Филиппа и, повернувшись, пошла прочь.

Глава 34

   Старому Тому пришлось справляться с делами на конюшне. У него, конечно, были помощники, в том числе и маленький Чарли, но все равно старику не хватало такого умелого и опытного конюха, как Галлахер.
   Зайдя однажды дождливым днем на конюшню, Джесси застала старика за работой. Он чистил Урагана. Увидев Джесси, Том отослал Чарли в загон, приказав ему привести гнедую кобылу, а потом отвел девушку к дальнему стойлу, где их никто не мог подслушать.
   – Сегодня слишком плохая погода для прогулки верхом, милочка, – пояснил он.
   Джесси покачала головой.
   – Я не собираюсь кататься верхом, я пришла поговорить с тобой, Том.
   Старик понял по выражению ее лица, что у девушки к нему серьезный разговор, и вытер руки о фартук.
   – Хорошо, я слушаю тебя.
   У них явно сложились дружеские, почти родственные, отношения. И все же Джесси не могла так сразу начать разговор. Некоторое время ее взгляд блуждал по конюшне, где пахло сеном, лошадиным потом и кожей. Запахи навевали воспоминания о Лукасе и счастливых минутах, проведенных с ним. Сердце Джесси наполнилось печалью. Она бросила на старика умоляющий взгляд.
   – Мне нужна твоя помощь, Том. Я знаю, что, быть может, совершаю сейчас ошибку, но мне никак не обойтись без тебя.
   Дождь забарабанил по крыше конюшни, его капли прибили пыль во дворе, и в воздухе запахло влажной землей.
   – Чего ты хочешь, деточка?
   – Я хочу освободить Галлахера из тюрьмы и доставить его на борт китобойного судна, направляющегося в Нантакет.
   В карих водянистых глазах старика зажглись искорки смеха.
   – Только и всего? – спросил он, усмехаясь в седые усы.
   На губах Джесси заиграла улыбка, хотя ей казалось, что она уже разучилась улыбаться.
   – Да, только и всего.
   Том поднял с пола щетку и стал чистить бока стоявшей в стойле лошади.
   – И когда ты собираешься осуществить свой замысел?
   – Когда «Агнес Энн» будет готова к отплытию. Лукас сказал, что в конце месяца. Но я хочу поговорить с капитаном, чтобы уточнить дату отплытия.
   – Я тоже хочу помочь вам, – раздался с порога голос Чарли.
   У Джесси упало сердце. Она резко повернулась и увидела мальчика. Оказывается, он уже давно подслушивал их. Его бледное веснушчатое лицо выражало решимость.
   Джесси поманила его и, когда Чарли подошел, похлопала по плечу.
   – Я искренне признательна тебе за готовность помочь нам, Чарли, но я не могу подвергать твою жизнь смертельной опасности. Тебя могут жестоко наказать.
   – Если я вместе с Лукасом убегу в Америку, то смогу избежать наказания.
   Выражение его лица стало не по-детски серьезным. Джесси покачала головой:
   – Нет, Чарли, все слишком опасно. Вас могут обнаружить и схватить или просто убить на месте.
   Старый Том фыркнул.
   – А по-твоему, милочка, на Тасмании его ожидает более счастливое будущее? – насмешливо спросил он. – Мне кажется, тебе не следует останавливать мальчишку. Он сам сделал выбор, и в его жизнь не надо вмешиваться.
   Может, старик действительно прав? Джесси взглянула на Тома и печально улыбнулась.
   – Ты, как всегда, все правильно рассудил, Том, – проговорила она и обратилась к мальчугану: – Я с удовольствием приму твою помощь, Чарли. Думаю, она будет весьма кстати.
   – Старому Тому необходим опытный помощник для работы в конюшне, – обратилась Джесси к брату.
   Они ехали в легкой коляске в Блэкхейвен-Бей. Утро выдалось прохладным, но погожим. Блики яркого солнца, игравшие на морских волнах, слепили глаза. Когда на горизонте показался город, внимание Джесси сразу же привлекло стоявшее на окраине мрачное здание тюрьмы, возведенное из песчаника.
   Уоррик, который правил коляской, с усмешкой взглянул на сестру.
   – У нас работал прекрасный конюх, – заметил он, – но ты решила использовать его в другом качестве. – Уоррик подстегнул лошадь, и она побежала быстрее. – Признаюсь, я не ожидал, Джесс, что ты преподнесешь Харрисону такой сюрприз.
   Джесси отвернулась от брата, придерживая рукой поля шляпки, которую сдувал ветер. Коляска теперь летела как стрела по склону холма. Уоррик обожал быструю езду.
   – Я не использовала Лукаса Галлахера, Уоррик, – промолвила она. – Я люблю его.
   – Ты любишь каторжника, Джесс? Ирландского мятежника?
   – О Боже, ты повторяешь слова мамы! Я и не знала, что ты такой сноб!
   Уоррик неожиданно покраснел.
   – Я вовсе не сноб, – стал оправдываться он.
   – Но ты отзываешься о людях слишком высокомерно. – Джесси дотронулась до руки брата. – Я думала, ты поймешь, почему я испытываю к Харрисону противоречивые чувства.
   Румянец на щеках Уоррика стал еще более ярким, но он промолчал.
   Они въехали на окраину города, и теперь их коляска катила вдоль побережья. Джесси увидела несколько судов, стоявших на якоре, среди них и «Агнес Энн».
   – Порой дружба перерастает в любовь, Джесси, – заметил Уоррик. – И такое происходит совершенно неожиданно.
   Джесси бросила на брата удивленный взгляд.
   – Мои дружеские чувства к Харрисону никогда не перерастут в любовь.
   – В таком случае почему ты все же согласилась выйти за него замуж? – спросил он.
   Джесси молча пожала плечами.
   Они оставили коляску в городской конюшне.
   – Я не позволю тебе даже подойти к тюрьме, – заявил Уоррик, когда они вышли на улицу. – Если ты надеялась увидеть Галлахера и поэтому увязалась за мной в город, то должен сказать, что твои надежды тщетны.
   – Нет, я ни на что не надеялась, – весело заявила она. – Мне надо зайти к портнихе, а потом я прогуляюсь по набережной. Давай встретимся здесь через два часа.
   Джесси сидела на низком каменном парапете набережной и смотрела на приближающегося к ней высокого моряка с бакенбардами соломенного цвета. Несмотря на хромоту, он шел довольно решительным размашистым шагом, выдававшим в нем американца. Приблизившись к Джесси, он остановился у парапета и сделал вид, что смотрит на горизонт, туда, где синее море сливалось с голубым небом.
   – Мне сказали, что вы ищете встречи со мной, – произнес моряк, не глядя на Джесси.
   Джесси тоже не смотрела на него.
   – Вы капитан Чейз?
   – Да.
   – Как я понимаю, вы друг Лукаса Галлахера?
   Капитан Чейз скользнул по ней взглядом, но тут же отвел его в сторону.
   – Да, я его друг.
   – А вы знаете, что он сейчас в тюрьме?
   – Я слышал.
   – Я хочу устроить ему побег.
 
   Она не носила ночного чепчика, что очень удивило Уоррика. Впрочем, он вообще плохо знал Филиппу Тейт. Она мирно спала на своей массивной кровати, ее волосы разметались по подушке. Филиппа говорила правду: у Уоррика сложилось о ней неправильное мнение. А вот она хорошо понимала его и принимала таким, каков он есть, со всеми его странностями и причудами, со всей болью, мечтами и страхами.
   Уоррик заблуждался, думая, что хорошо знает Филиппу с самого детства. Он зажег спичку, нарушив тишину ночи, и поднес ее к свече. Вскоре комната озарилась тусклым мерцающим светом. За окном бушевал ветер, от которого сотрясались стены большого дома.
   Филиппа зашевелилась и внезапно открыла глаза. Увидев Уоррика, она быстро села и потянулась за халатом, висевшим на спинке стула, но Уоррик перехватил ее руку.
   – А ты молодец, – улыбнулся он. – Другая женщина на твоем месте закричала бы от страха на весь дом.
   Филиппа откинулась на подушки. Она не стала лицемерно натягивать одеяло до подбородка, чтобы показать свою девическую скромность.
   – Ты пьян.
   Девушка по-прежнему сохраняла спокойствие. Она всегда вела себя невозмутимо, и поэтому многие считали ее уступчивой и готовой к компромиссам. Но такое мнение ошибочно. Просто ей очень повезло в жизни и ее характер и вкусы соответствовали требованиям, предъявляемым обществом. Филиппа никогда не притворялась, не юлила и ничего не скрывала. Она вела себя естественно и непринужденно.
   – Да, я немного выпил. – Уоррик отвесил ей поклон.
   – Зачем ты явился сюда?
   Он лукаво посмотрел на девушку.
   – Тебя смущает, что я пришел в твою спальню в час ночи? Может, ты думаешь, что я хочу изнасиловать тебя?
   Филиппа побледнела, ее огромные темные глаза тревожно смотрели на Уоррика.
   – Нет, я так не думаю.
   – Нет? – Уоррик прислонился к одному из четырех столбов, на которых крепился балдахин над кроватью. – Мне кажется, ты плохо знаешь меня. Впрочем, я пришел сюда просто поговорить.
   – Но почему ты выбрал такое неподходящее время и место для разговора?
   – Напротив, мне показалось, что время и место самые подходящие.
   На губах Филиппы заиграла улыбка. К удивлению Уоррика, она спустила ноги с кровати и откинула одеяло.
   – И о чем же ты хочешь поговорить со мной?
   Филиппа встала. Она не надела халат. Впрочем, он ей и не понадобился – она была в закрытой ночной рубашке, доходившей до пят.
   Уоррик окинул Филиппу внимательным взглядом. Их разделяло расстояние в шесть-семь футов. Улыбка сошла с его лица, и оно приняло серьезное выражение.
   – Ты недавно сказала, что любишь меня.
   Филиппа скрестила руки на груди, и ткань рубашки туго обтянула ее грудь.
   – Правда? Я что-то такого не припомню…
   Взгляд Уоррика притягивали ее белоснежная шея, босые ноги, линия груди. Он почувствовал, как в нем пробуждается желание… Уоррика охватило беспокойство. Он не думал, что в нем проснутся чувства, когда шел сюда.
   – Прекрати свои глупые игры, Филиппа. Ты прекрасно помнишь, что говорила мне на днях.
   – Ну хорошо. Я говорила, и что дальше?
   Уоррик растерялся от того, что она так быстро сдалась. Ему хотелось задать следующий вопрос, но он боялся услышать на него ответ. От того, что скажет сейчас Филиппа, зависело очень многое. Для него Филиппа всегда оставалась частью его жизни, и теперь он страшно боялся потерять ее.
   – Скажи, ты говорила серьезно?
   Филиппа не сразу ответила. У Уоррика перехватило дыхание. Почему она молчит?
   – Да, – наконец промолвила девушка, гордо подняв подбородок.
   – И когда ты, интересно, поняла, что любишь меня?
   – Я не могу сказать, когда именно. Я всегда любила тебя.
   – В таком случае ты имеешь в виду просто детскую любовь.
   Уоррик подошел к Филиппе.
   – Да, когда-то я испытывала к тебе детскую любовь, но я уже не ребенок.
   – Да, ты взрослая женщина.
   Он коснулся темных волос, падавших на грудь Филиппы, и удивился тому, что его пальцы дрожат.
   – Хочешь сказать, что, когда была помолвлена сначала с Сесилом, потом с Ридом, ты любила меня?
   – Да.
   Он вгляделся в ее потемневшие глаза.
   – Но если бы Сесил не умер, ты бы вышла за него замуж, несмотря на то что любишь меня?
   – Я говорила тебе, что не обладаю мужеством и отвагой. – Филиппа подошла к окну и продолжала разговаривать с Уорриком, стоя к нему спиной. – И потом, ты хотел стать моряком и всю свою жизнь посвятить морю.
   – Ты говоришь так, как будто ревнуешь меня.
   – К морю? – Филиппа раздвинула шторы и взглянула на залитый лунным светом сад. Ее лицо с правильными чертами призрачно мерцало в темноте. – Да, я действительно ревновала тебя к твоей мечте.
   – Но ведь на днях ты посоветовала мне снова начать выходить в море.
   Филиппа резко повернулась и взглянула Уоррику в лицо.
   – Так ты последуешь моему совету?
   – Возможно.
   Подойдя к ней, Уоррик увидел, как на ее шее пульсирует голубая жилка.
   – Я хочу знать, сильна ли твоя любовь ко мне. Филиппа взглянула на Уоррика снизу вверх. Ее темные волосы падали густыми прядями на спину и грудь.
   – Настолько сильна, что я готова отдаться тебе здесь и сейчас.
   – Тебе легко говорить, потому что ты знаешь, что я никогда не сделаю подобного.
   Филиппа внимательно взглянула в глаза Уоррика и развязала тесемки на вороте ночной рубашки.
   Тонкая ткань соскользнула с ее плеч, и рубашка упала на пол к ногам девушки. В рассеянном свете луны, падавшем из окна, ее тело казалось нежным и трепетным. У Уоррика перехватило дыхание. Она оказалась миниатюрнее Фионы, и в то же время ее тело имело более мягкие женственные формы. Белоснежная кожа Филиппы свидетельствовала о том, что она никогда не лежала нагой на солнце под открытым небом. Филиппа взволнованно дышала, ее глаза пылали страстью.
   Уоррик погладил ее по щеке, его пальцы слегка коснулись ее шеи и верхней части груди. Его рука в нерешительности приблизилась к ее соску и наконец легла на него. Уоррик думал, что девушка сейчас оттолкнет его, охваченная страхом или отвращением, что она отпрянет от него и убежит. Но из груди Филиппы вырвался тихий стон наслаждения. И Уоррик понял, что она не только любит его, но и испытывает к нему настоящую страсть.
   Сделав над собой неимоверное усилие, Уоррик отступил от девушки и поднял с пола ее ночную рубашку. Взяв ее из его рук, Филиппа прижала мягкую ткань к своей груди.
   – Ты не хочешь меня, – прошептала она. На ее глаза навернулись слезы.
   Он коснулся кончиками пальцев ее губ и почувствовал, что они дрожат.
   – Я хочу тебя, Филиппа, поверь. Но я не могу овладеть тобой сейчас, в такой обстановке.
   Положив ладонь на ее затылок, он поцеловал ее в губы.

Глава 35

   Харрисон подстегивал своего гнедого мерина, спеша поскорее добраться до усадьбы Корбеттов. Он сгорал от нетерпения снова увидеть Джесмонд, с которой больше месяца находился в разлуке. Харрисон подбадривал себя тем, что Джесмонд скоро станет его женой. От этой мысли у него радостно сжималось сердце и в крови загорался пожар страсти.
   И вот наконец он увидел ее, свою любимую. Высокая стройная фигура Джесси мелькала среди деревьев парка. Она обладала решительной мужской походкой, которая не нравилась Харрисону. Джесси, должно быть, гуляла и теперь возвращалась домой. День стоял прохладный и пасмурный. Небо затягивали тучи, а между деревьями клубился туман. Джесси надела плащ, отделанный золотой тесьмой, и широкополую шляпу. Ее лицо показалось Харрисону бледным и исхудавшим, но все равно столь прекрасным, что у Харрисона перехватило дыхание.
   – Джесмонд! – окликнул ее Харрисон и направил к ней коня.
   Подъехав к Джесси, он спешился, но не бросился обнимать ее, считая неприличным демонстрацию своих эмоций. Даже чувствуя сильную страсть, Харрисон старался держаться в рамках приличий и соблюдать все условности, принятые в обществе. Взяв ее руку в мягкой замшевой перчатке, он поднес ее к губам.
   – Добро пожаловать домой, Харрисон, – приветливо встретила его Джесси.
   Ее улыбка показалась ему скорее печальной, чем радостной. В глазах Джесси блестели слезы. Харрисон удивился, потому что Джесси очень редко плакала, даже в детстве. Взглянув на Джесси еще раз искоса, Харрисон решил, что ошибся и что она выглядит как обычно. Ему не понравилось только, что она держалась отчужденно. Мысли Джесси витали, по-видимому, далеко отсюда. Она никогда не скучала по нему. Во всяком случае, не больше, чем по Уоррику или Филиппе. И такое отношение огорчало Харрисона. Джесси не влекло к нему так, как влекло его к ней. Порой ему казалось, что ее больше, чем семейная жизнь, манят наука и занятия, несвойственные женщине. Ее прогулки по побережью в поисках окаменелостей и обследования пещер смущали Харрисона. Впрочем, сейчас ему не хотелось ни о чем таком думать, и он отогнал неприятные мысли.
 
   Вечером, закрывшись в своей комнате, Джесси достала из шкафа белое атласное платье с вышитыми белыми розами и разложила его на постели. Ее свадебный наряд. Она сшила его накануне отъезда из Лондона по распоряжению матери. Теперь Джесси казалось, что с тех пор прошло сто лет.
   Она провела рукой по гладкой шелковистой ткани и кружевной отделке. Когда-то она с огромной радостью выбирала ткань и фасон для свадебного платья. Но теперь радость в ее душе уступила место горечи и чувству вины. Джесси понимала, что она и ее мать дурно поступали с Харрисоном.
   А Харрисон совсем не изменился, подумала Джесси. Он все такой же самодовольный, забавный и чопорный. Да, он действительно остался прежним. Но с Джесси произошли кардинальные перемены. Она наконец поняла, чего хочет в жизни.
   Прижав мягкую ткань к лицу, Джесси разрыдалась.
 
   – Почему ты не рассказала мне раньше? – качая головой, спросила Джесси.
   Они с Женевьевой прогуливались по берегу в Бухте кораблекрушений. Волны с шипением и плеском набегали на мокрый песок у их ног. Над головой с пронзительными криками кружили чайки. Дождь прекратился, но воздух оставался все еще прохладным. Море почернело и покрылось белыми барашками пены. Пасмурная погода соответствовала мрачному настроению Джесси.