Страница:
Горничная бросила на нее испуганный взгляд и торопливо поклонилась.
– Эмма. Эмма Поуп, мисс.
Слуги в доме жили в комнатах, расположенных в цокольном этаже рядом с кухней. Их тоже запирали на ночь, как и каторжников в каменном бараке. Джесси краем глаза следила за Эммой. Интересно, что она чувствовала, когда в замке ее комнаты поворачивался ключ и помещение погружалось в полную темноту?
Эмма, затаив дыхание, почти с благоговением расстелила роскошное шелковое платье на кровати Джесси. Хозяева усадьбы спали в уютных постелях на пуховых перинах, а ночевавшие в бараках каторжники – в гамаках. Джесси в детстве, проходя по хозяйственному двору, часто с любопытством заглядывала сквозь открытую дверь в большое каменное здание. Что же касается работавших в усадебном доме слуг, то они спали на деревянных скамьях. Однако Джесси ни разу в жизни не спускалась в цокольный этаж и не переступала порог тех помещений, в которых они жили.
– У тебя удобная постель? – неожиданно спросила она Эмму.
– Да, мисс, – испуганно пролепетала девушка, бросив на госпожу изумленный взгляд.
Джесси тем временем разделась и, подойдя к туалетному столику, взяла расческу с серебряной ручкой.
– Ты не лукавишь? – спросила она, глядя на девушку в зеркало.
– О нет, мисс! Я никогда в жизни не имела столь удобной постели. Мне дали два одеяла. Кроме того, я всегда сыта. Раньше я часто голодала.
Наблюдая за горничной в зеркало, Джесси задумчиво расчесывала свои длинные золотистые волосы. Эмма говорила на кокни, а значит, она родилась в Лондоне. Девушка, должно быть, выросла в лондонских трущобах, в маленькой душной комнатке, населенной множеством полуголодных, вшивых, оборванных братишек и сестренок. По сравнению с подобным жалким существованием ее жизнь в усадьбе Корбеттов могла действительно показаться настоящим раем. Возможно, лишь такие каторжники, как ирландец Галлахер, действительно страдали в неволе. Что же касается Эммы Поуп и многих других несчастных, приехавших в Тасманию, то они вряд ли скучали по дому, своим родным и свободе. Хотя кто знает…
Джесси вспомнила свой сегодняшний разговор со стариной Томом – конюхом. В детстве Том и учил ее держаться в седле. Старина Том когда-то тоже принадлежал к числу каторжников, но много лет назад его амнистировали и он поселился в одной из хижин, где жили те, чей срок наказания истек или кого отпустили на свободу за хорошее поведение. Таких людей немного, поскольку освобожденные старались как можно скорее уехать из Тасмании, имевшей дурную репутацию, несмотря на мягкий благоприятный климат.
Старина Том сидел на скамеечке у своего домика и играл на волынке. Сухонький старичок небольшого роста с седыми волосами, закрыв глаза, наслаждался жалобными звуками, которые издавал его инструмент. Прожитые в неволе годы отложили неизгладимый отпечаток на его лицо. В его глазах навечно поселилась грусть. Услышав шаги Джесси, он открыл глаза и перестал играть.
– Вы пришли навестить меня? – спросил он. Джесси улыбнулась, остановившись у ветхого крыльца.
– А ты не ожидал?
– Ожидал, конечно. Я знал, что мисс Джесси придет повидаться со мной. И все же прошло два года с тех пор, как вы уехали с острова. За такой срок люди, бывает, сильно меняются.
Джесси осторожно поднялась по шатким ступенькам на веранду. Ветер раздувал ее юбку из ярко-синей шерсти.
– Я не изменилась, – промолвила она.
Старина Том, страдавший артритом, кряхтя повернулся и положил волынку на ветхий столик.
– Слышал, вы купили гнедого жеребца по кличке Ураган.
– Да, правда. Ну давай, не стесняйся. Говори мне в лицо все, что думаешь. Мне не следовало покупать его, да?
– Ну почему же? – Том пожал плечами. – Урагана можно отучить от дурной привычки взбрыкивать. С этим вполне может справиться тот молодой ирландец, которого ваш брат прислал работать в конюшни.
Джесси бросила на старика удивленный взгляд. Она и не знала, что Уоррик поручил Лукасу Галлахеру ухаживать за гнедым жеребцом.
– Он разбирается в лошадях?
– Лучше, чем большинство из нас. Он уже придумал, как отучить Урагана от дурных привычек.
Джесси посмотрела туда, где паслись верховые лошади. Ей не хотелось разговаривать о темноволосом ирландце. Мысли о нем смущали ее. Она чувствовала на себе пристальный взгляд Тома, который слыл очень проницательным человеком.
– Сегодня утром я обратила внимание на Симмерию, – проронила Джесси, переводя разговор на другую тему. – Ты прекрасно ухаживаешь за ней.
– Да, ваша лошадь находится в превосходной форме. С ней занимается Чарли, он регулярно выезжает ее. – Том взял со стола перочинный ножик и кусок дерева, из которого он вырезал фигурку. – Если хотите, вы можете завтра покататься на ней. Прогуляться до Бухты кораблекрушений, например.
Том разговаривал с Джесси, не отрывая глаз от поделки.
– Нет, мама настаивает на том, чтобы я отдохнула несколько недель и никуда не ездила. – Джесси села на перила веранды и взглянула туда, где несла свои воды река Деймонд, огибавшая усадьбу. – Как она?
Том понимал, о чем спрашивает Джесси. Речь шла вовсе не о миссис Корбетт. Старик Том находился в курсе всех тайн своей юной госпожи. Он много лет сопровождал ее во время поездок – верхом и конных прогулок. И одним из самых сокровенных секретов Джесси стали ее посещения некой женщины, жившей неподалеку от Бухты кораблекрушений.
– Она очень скучала по вас, – ответил Том. – Бесконечный рокот моря и призраки, появляющиеся в бухте, где произошло не одно кораблекрушение, не успокаивают, а только будоражат человека. Джесси тяжело вздохнула.
– Я не могла писать ей, я боялась, что мама узнает о моих письмах. На острове слишком много тех, кто любит совать нос в чужие дела.
– У нас в Ирландии существует поговорка: «Что знают три человека, то знают все».
Джесси улыбнулась и, протянув руку, дотронулась до лежавшей на столике волынки.
– Ты все еще скучаешь по Ирландии?
– Да, – дрогнувшим голосом ответил Том, хотя выражение его лица оставалось, как всегда, безучастным и лишь на его выцветших старческих глазах блеснули слезы. Том отвернулся.
– В таком случае почему ты не хочешь вернуться на родину? Ты мог бы уже давно уехать.
Том взглянул на Джесси и, покачав головой, снова принялся вырезать фигурку из дерева.
– Вряд ли вам будет приятно слышать мое объяснение, мисс Джесси, – негромко уведомил он. – Впрочем, слушайте, если хотите. Я предпочел бы, чтобы меня повесили, а не посылали на каторгу за пределы Ирландии. Я умолял судей приговорить меня к виселице. Но меня под конвоем отвели на транспортное судно. И тогда я поклялся памятью своей матери не возвращаться в Ирландию до тех пор, пока ее землю топчут сапоги английских солдат.
Джесси бросила на Тома изумленный взгляд.
– Но на Тасмании ты живешь в окружении англичан!
– Да, но она не моя родина.
Потупив взор, Джесси долго разглядывала валявшиеся на полу веранды стружки. Она никогда всерьез не задумывалась над тем, за что старый Том попал на каторгу. Возможно, за браконьерство или сбыт партии незаконно произведенного ирландского виски. Однако сейчас ей пришло в голову, что преступление, совершенное Томом, могло быть куда опаснее.
– Ты всегда так сильно ненавидел нас? – мягко спросила она.
– Не знаю. Во всяком случае, к вам, мисс Джесси, я никогда не испытывал ненависти.
– Но почему? Ведь я тоже англичанка.
– И тем не менее вы находитесь во многом в таком же положении, как отбывающие здесь срок наказания каторжники. Вас тоже держат под неусыпным надзором.
– Не понимаю, о чем ты говоришь.
– Вы все отлично понимаете.
Джесси перевела разговор на другую тему. Они поболтали о Симмерии, об охотничьих собаках Уоррика и празднике в усадьбе, который намеревалась устроить миссис Корбетт в честь возвращения дочери. Однако в память Джесси навсегда врезались слова старого Тома.
– Мисс Корбетт! – Голос служанки вывел Джесси из задумчивости.
Повернувшись, она увидела Эмму Поуп, которая держала в руках ее вечерний наряд из синего шелка. Джесси подняла руки, и горничная надела на нее шуршащее платье.
Глава 6
Глава 7
– Эмма. Эмма Поуп, мисс.
Слуги в доме жили в комнатах, расположенных в цокольном этаже рядом с кухней. Их тоже запирали на ночь, как и каторжников в каменном бараке. Джесси краем глаза следила за Эммой. Интересно, что она чувствовала, когда в замке ее комнаты поворачивался ключ и помещение погружалось в полную темноту?
Эмма, затаив дыхание, почти с благоговением расстелила роскошное шелковое платье на кровати Джесси. Хозяева усадьбы спали в уютных постелях на пуховых перинах, а ночевавшие в бараках каторжники – в гамаках. Джесси в детстве, проходя по хозяйственному двору, часто с любопытством заглядывала сквозь открытую дверь в большое каменное здание. Что же касается работавших в усадебном доме слуг, то они спали на деревянных скамьях. Однако Джесси ни разу в жизни не спускалась в цокольный этаж и не переступала порог тех помещений, в которых они жили.
– У тебя удобная постель? – неожиданно спросила она Эмму.
– Да, мисс, – испуганно пролепетала девушка, бросив на госпожу изумленный взгляд.
Джесси тем временем разделась и, подойдя к туалетному столику, взяла расческу с серебряной ручкой.
– Ты не лукавишь? – спросила она, глядя на девушку в зеркало.
– О нет, мисс! Я никогда в жизни не имела столь удобной постели. Мне дали два одеяла. Кроме того, я всегда сыта. Раньше я часто голодала.
Наблюдая за горничной в зеркало, Джесси задумчиво расчесывала свои длинные золотистые волосы. Эмма говорила на кокни, а значит, она родилась в Лондоне. Девушка, должно быть, выросла в лондонских трущобах, в маленькой душной комнатке, населенной множеством полуголодных, вшивых, оборванных братишек и сестренок. По сравнению с подобным жалким существованием ее жизнь в усадьбе Корбеттов могла действительно показаться настоящим раем. Возможно, лишь такие каторжники, как ирландец Галлахер, действительно страдали в неволе. Что же касается Эммы Поуп и многих других несчастных, приехавших в Тасманию, то они вряд ли скучали по дому, своим родным и свободе. Хотя кто знает…
Джесси вспомнила свой сегодняшний разговор со стариной Томом – конюхом. В детстве Том и учил ее держаться в седле. Старина Том когда-то тоже принадлежал к числу каторжников, но много лет назад его амнистировали и он поселился в одной из хижин, где жили те, чей срок наказания истек или кого отпустили на свободу за хорошее поведение. Таких людей немного, поскольку освобожденные старались как можно скорее уехать из Тасмании, имевшей дурную репутацию, несмотря на мягкий благоприятный климат.
Старина Том сидел на скамеечке у своего домика и играл на волынке. Сухонький старичок небольшого роста с седыми волосами, закрыв глаза, наслаждался жалобными звуками, которые издавал его инструмент. Прожитые в неволе годы отложили неизгладимый отпечаток на его лицо. В его глазах навечно поселилась грусть. Услышав шаги Джесси, он открыл глаза и перестал играть.
– Вы пришли навестить меня? – спросил он. Джесси улыбнулась, остановившись у ветхого крыльца.
– А ты не ожидал?
– Ожидал, конечно. Я знал, что мисс Джесси придет повидаться со мной. И все же прошло два года с тех пор, как вы уехали с острова. За такой срок люди, бывает, сильно меняются.
Джесси осторожно поднялась по шатким ступенькам на веранду. Ветер раздувал ее юбку из ярко-синей шерсти.
– Я не изменилась, – промолвила она.
Старина Том, страдавший артритом, кряхтя повернулся и положил волынку на ветхий столик.
– Слышал, вы купили гнедого жеребца по кличке Ураган.
– Да, правда. Ну давай, не стесняйся. Говори мне в лицо все, что думаешь. Мне не следовало покупать его, да?
– Ну почему же? – Том пожал плечами. – Урагана можно отучить от дурной привычки взбрыкивать. С этим вполне может справиться тот молодой ирландец, которого ваш брат прислал работать в конюшни.
Джесси бросила на старика удивленный взгляд. Она и не знала, что Уоррик поручил Лукасу Галлахеру ухаживать за гнедым жеребцом.
– Он разбирается в лошадях?
– Лучше, чем большинство из нас. Он уже придумал, как отучить Урагана от дурных привычек.
Джесси посмотрела туда, где паслись верховые лошади. Ей не хотелось разговаривать о темноволосом ирландце. Мысли о нем смущали ее. Она чувствовала на себе пристальный взгляд Тома, который слыл очень проницательным человеком.
– Сегодня утром я обратила внимание на Симмерию, – проронила Джесси, переводя разговор на другую тему. – Ты прекрасно ухаживаешь за ней.
– Да, ваша лошадь находится в превосходной форме. С ней занимается Чарли, он регулярно выезжает ее. – Том взял со стола перочинный ножик и кусок дерева, из которого он вырезал фигурку. – Если хотите, вы можете завтра покататься на ней. Прогуляться до Бухты кораблекрушений, например.
Том разговаривал с Джесси, не отрывая глаз от поделки.
– Нет, мама настаивает на том, чтобы я отдохнула несколько недель и никуда не ездила. – Джесси села на перила веранды и взглянула туда, где несла свои воды река Деймонд, огибавшая усадьбу. – Как она?
Том понимал, о чем спрашивает Джесси. Речь шла вовсе не о миссис Корбетт. Старик Том находился в курсе всех тайн своей юной госпожи. Он много лет сопровождал ее во время поездок – верхом и конных прогулок. И одним из самых сокровенных секретов Джесси стали ее посещения некой женщины, жившей неподалеку от Бухты кораблекрушений.
– Она очень скучала по вас, – ответил Том. – Бесконечный рокот моря и призраки, появляющиеся в бухте, где произошло не одно кораблекрушение, не успокаивают, а только будоражат человека. Джесси тяжело вздохнула.
– Я не могла писать ей, я боялась, что мама узнает о моих письмах. На острове слишком много тех, кто любит совать нос в чужие дела.
– У нас в Ирландии существует поговорка: «Что знают три человека, то знают все».
Джесси улыбнулась и, протянув руку, дотронулась до лежавшей на столике волынки.
– Ты все еще скучаешь по Ирландии?
– Да, – дрогнувшим голосом ответил Том, хотя выражение его лица оставалось, как всегда, безучастным и лишь на его выцветших старческих глазах блеснули слезы. Том отвернулся.
– В таком случае почему ты не хочешь вернуться на родину? Ты мог бы уже давно уехать.
Том взглянул на Джесси и, покачав головой, снова принялся вырезать фигурку из дерева.
– Вряд ли вам будет приятно слышать мое объяснение, мисс Джесси, – негромко уведомил он. – Впрочем, слушайте, если хотите. Я предпочел бы, чтобы меня повесили, а не посылали на каторгу за пределы Ирландии. Я умолял судей приговорить меня к виселице. Но меня под конвоем отвели на транспортное судно. И тогда я поклялся памятью своей матери не возвращаться в Ирландию до тех пор, пока ее землю топчут сапоги английских солдат.
Джесси бросила на Тома изумленный взгляд.
– Но на Тасмании ты живешь в окружении англичан!
– Да, но она не моя родина.
Потупив взор, Джесси долго разглядывала валявшиеся на полу веранды стружки. Она никогда всерьез не задумывалась над тем, за что старый Том попал на каторгу. Возможно, за браконьерство или сбыт партии незаконно произведенного ирландского виски. Однако сейчас ей пришло в голову, что преступление, совершенное Томом, могло быть куда опаснее.
– Ты всегда так сильно ненавидел нас? – мягко спросила она.
– Не знаю. Во всяком случае, к вам, мисс Джесси, я никогда не испытывал ненависти.
– Но почему? Ведь я тоже англичанка.
– И тем не менее вы находитесь во многом в таком же положении, как отбывающие здесь срок наказания каторжники. Вас тоже держат под неусыпным надзором.
– Не понимаю, о чем ты говоришь.
– Вы все отлично понимаете.
Джесси перевела разговор на другую тему. Они поболтали о Симмерии, об охотничьих собаках Уоррика и празднике в усадьбе, который намеревалась устроить миссис Корбетт в честь возвращения дочери. Однако в память Джесси навсегда врезались слова старого Тома.
– Мисс Корбетт! – Голос служанки вывел Джесси из задумчивости.
Повернувшись, она увидела Эмму Поуп, которая держала в руках ее вечерний наряд из синего шелка. Джесси подняла руки, и горничная надела на нее шуршащее платье.
Глава 6
На следующий день рано утром Джесси отправилась в конюшню, чтобы посмотреть, как ирландец усмиряет нрав Урагана. Она убеждала себя в том, что ее интересует прежде всего судьба гнедого жеребца, хотя истинная причина заключалась совсем в другом.
Всю ночь шел дождь, и земля напиталась влагой. В огороде пышно зеленели овощи. Небо над долиной, затянутое серыми, тяжелыми и низко нависшими облаками, того и гляди, казалось, снова прольется сильным дождем. В утренних сумерках деревья в парке походили на призраки. Приблизившись к конюшням, Джесси почувствовала в воздухе запахи мокрого сена и лошадиного пота.
Со стороны загона слышались мужские голоса и топот копыт. Подойдя поближе, Джесси увидела брата, который сидел на ограде загона. Бросив на сестру недовольный взгляд, он вновь сосредоточил внимание на ирландском гунтере, бегавшем по кругу. Гордая посадка головы, гибкость и упругость походки, развевавшиеся по ветру ухоженные темные грива и хвост свидетельствовали о благородстве животного. В центре загона стоял Лукас Галлахер. Держа жеребца на длинном поводу, он отдавал ему команды негромким спокойным голосом. Джесси остановилась рядом с братом и, опершись на ограду, залюбовалась великолепным скакуном и занимавшимся его выездкой ирландцем.
Ураган сначала бежал рысью, потом перешел на легкий галоп. Лукас, казалось, не замечал ничего вокруг, сосредоточившись на своем занятии. Рядом с ним стоял худой подросток, следивший за каждым движением ирландца.
Джесси не могла не восхищаться красотой, силой и энергией Лукаса Галлахера, хотя сознавала, что перед ней опасный преступник, жестокий и коварный мятежник. Ее с детства приучили бояться и ненавидеть таких людей. Но Джесси любовалась его покрытыми шрамами руками с длинными изящными пальцами, его мускулистой спиной, крепкими бедрами. На какой-то миг их глаза встретились, и у Джесси перехватило дыхание. В висках у нее гулко застучала кровь, и она ощутила смущение.
Испуганная и смущенная, Джесси отвела глаза в сторону.
– Я хочу посмотреть, как укрощают нрав Урагана, – сообщила она брату цель своего появления.
Уоррик нахмурился. Он всем своим видом выражал недовольство приходом сестры.
– Парень только начал знакомиться с повадками лошади, Джесс. Он говорит, что нельзя спешить, – поморщился Уоррик.
– Но почему ты не поручил заботу об Урагане старому Тому?
– Я советовался с ним. Именно старый Том предложил кандидатуру парня. Том говорит, что Галлахер справится с заданием. Он знает, что делает. И я верю ему. А у тебя он вызывает сомнения?
– Да нет. Но мне кажется…
Услышав за спиной чьи-то шаги, Джесси замолчала и обернулась. К ним решительной походкой направлялся Харрисон, одетый в дорогой зеленый сюртук для верховой езды, замшевые брюки и начищенные до блеска кожаные сапоги. Его горделивая осанка и спокойствие внушали уверенность. Джесси почувствовала радость и облегчение при виде его высокой фигуры. У нее создалось такое чувство, как будто она на мгновение заглянула в чужой пугающий мир, но тут же вернулась в привычную обстановку.
– Какая приятная неожиданность, Харрисон! – воскликнула она, протягивая ему руку. – Я очень рада видеть тебя.
– Миссис Корбетт сообщила мне, что ты пошла на конюшню. – Харрисон нежно пожал ей руку. – Она хотела послать кого-нибудь за тобой, но я решил сам отправиться сюда. Я не мог упустить возможность полюбоваться ирландским гунтером, о котором так много слышал.
– Ты совершил ошибку, – заявил Уоррик, не сводя глаз с Урагана. – Боюсь, мама тебе такого не простит. Из-за тебя она упустила шанс вернуть дочь с прогулки и засадить ее в гостиную, где, по ее мнению, истинная леди должна проводить свое время.
В глубине серых глаз Харрисона зажегся озорной огонек.
– Да, боюсь, я разочаровал ее, – согласился он, и на его губах заиграла лукавая улыбка, которая всегда так нравилась Джесси. – Но я реабилитировал себя в ее глазах, обещав привести Джесмонд домой к чаю. – Бросив взгляд на Урагана, Харрисон продолжал: – Так вот он какой, ваш новый ирландский гунтер! Великолепный жеребец! Ты уже садился на него, Уоррик?
Опершись на ограду загона, Харрисон внимательно следил за тем, как Лукас заставляет скакуна бегать по кругу.
– Нет, я хочу, чтобы сначала конюх позанимался с ним пару дней, – ответил Уоррик.
Харрисон хмыкнул. Прищурившись, он внимательно следил за действиями Галлахера.
– Этот парень недавно работает у вас в конюшне? – спросил он.
Уоррик кивнул:
– Нам повезло. Среди каторжников нечасто встречаются люди, умеющие обращаться с лошадьми.
Галлахер тем временем заставил Урагана остановиться. Харрисон продолжал неотрывно наблюдать за ним с непроницаемым выражением лица. Ирландец отстегнул длинный повод и снова пустил жеребца по кругу, подав ему команду голосом. Ураган повиновался, хотя теперь ничто не сковывало его свободы.
– А тебе не приходило в голову, что парень, возможно, конокрад? – задумчиво предположил Харрисон.
Уоррик рассмеялся.
– Все может быть. Хотя скорее всего его сослали на каторгу за участие в мятеже и измену короне. Он ирландец и когда-то был джентльменом. Его говор выдает в нем человека благородного происхождения. Правда, он пытается скрыть его за ужасающим наигранным акцентом.
Галлахер вновь отступил на середину загона, а гунтер продолжал делать вокруг него широкие круги.
Джесси взглянула на брата. Она не раз слышала слова о том, что тот или иной каторжник «когда-то был джентльменом», и они всегда вызывали у нее противоречивые чувства. Такие каторжники в ее представлении похожи на падших ангелов, которых прогнали с небес на грешную землю. Сами по себе богатство и красивая одежда недостаточны для того, чтобы человек перешел из разряда простолюдинов в разряд джентльменов. Но утрата того и другого лишала его благородного происхождения и былого высокого статуса.
– Что за нелепое выражение: «Этот человек был когда-то джентльменом», – промолвила Джесси, делясь своими мыслями. – Задумайся над тем, что ты сказал, Уоррик. Я могу понять, что такое «бывший викарий» или «бывший врач». Но как человек может перейти в разряд бывших джентльменов, если он благородного происхождения и получил хорошее воспитание?
Уоррик раздраженно посмотрел на сестру.
– Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Взгляни на него!
Джесси посмотрела на ирландца. Несмотря на утреннюю прохладу, на нем были только серый жилет, грубая хлопчатобумажная рубашка и полотняные брюки. Его нестриженые темные волосы длинными прядями ниспадали на плечи. Тяжелый труд по десять – двенадцать часов на знойном австралийском солнце наложил свой отпечаток на его внешность. Кожа Лукаса имела бронзовый цвет от загара, а крепкие руки поражали своей мускулатурой. Человек явно обладал сильной непреклонной волей и умел повелевать. Гнедой жеребец, не сдерживаемый теперь поводом, беспрекословно слушался его. В Лукасе ощущалась необузданность характера, но как ни присматривалась к нему Джесси, она не чувствовала в нем джентльмена.
– Честно говоря, – сказал Харрисон, сдув невидимую пушинку с рукава своего безупречно чистого сюртука, – я всегда считал таких людей заслуживающими большего презрения, нежели преступники, рожденные в трущобах. Ведь человек благородного происхождения имеет все возможности стать достойным членом общества. И если он совершает преступление, то это свидетельствует о его полной безнравственности и испорченности.
Харрисон многозначительно посмотрел в сторону Лукаса.
Джесси совсем забыла, как напыщенно и высокомерно порой может вести себя Харрисон, как он умеет задирать нос и с каким пренебрежением относиться к окружающим. Он, пожалуй, и есть воплощение истинного английского джентльмена, которого, как считается, отличают холодная сдержанность, несгибаемая воля и убежденность в своей правоте. Харрисон никогда не смог бы поставить под угрозу свою репутацию, совершать поступки, рискуя лишиться полученных в силу социального положения привилегий и прав. И хотя Джесси знала его всю свою жизнь, она вдруг подумала о том, что на самом деле душа ее жениха для нее потемки. Она не ощущала к нему того доверия, которое должна испытывать жена к своему мужу. Мечты, фантазии, сокровенные желания Харрисон тщательно скрывал в глубине своего сердца.
– Почему ты нахмурилась, Джесмонд? Ты чем-то недовольна? – спросил Харрисон. – Ты, наверное, полагаешь, что я слишком несправедлив к новому конюху твоего брата.
– Мне кажется, ты слишком поспешно судишь о человеке, которого совершенно не знаешь.
В глазах Харрисона промелькнуло выражение удивления. Взяв руку Джесси в свои ладони, он нежно пожал ее.
– Ты, как всегда, права, дорогая. Так не пристало вести себя христианину. Но позволь мне реабилитировать себя в твоих глазах и доказать, что я не потерянный человек. У меня есть для тебя любопытная новость. В Научном обществе Блэкхейвен-Бей в субботу состоится лекция по спелеологии, которой ты так интересуешься, ее будет читать профессор Генрих Люнеберг, гость местных ученых. Буду счастлив сопровождать тебя на эту лекцию. А завтра мы с Филиппой ждем тебя к обеду. Видишь, как я забочусь о тебе? Я готов утолить не только твой физический, но и духовный голод! Итак, ты простила меня?
Харрисон имел привычку скрывать за болтовней свои истинные эмоции. Джесси улыбнулась его словам, хотя и заметила холодок в глазах жениха.
– Спасибо, Харрисон, – поблагодарила она, высвобождая свою руку. – Я принимаю оба предложения.
– Лекция по спелеологии?! – воскликнул Уоррик, спрыгивая на землю с невысокой ограды загона, на которой сидел. – О Боже, Харрисон! Жертвы, на которые ты идешь ради моей сестры, кажутся мне неоправданно большими, даже учитывая, что ты собираешься жениться на ней.
– Я ничего не имею против посещения лекции о пещерах, – заявил Харрисон и, взяв Джесси под руку, направился с ней к дому. Уоррик последовал за ними.
Мужчины продолжали разговаривать, а Джесси молчала, уйдя в свои мысли. Она не понимала, почему вдруг вступилась за темноволосого ирландца, который вел себя с ней довольно вызывающе.
Бессознательно ускорив шаг, Джесси подавляла в себе нарастающее желание подхватить юбки и убежать подальше от хозяйственного двора, туда, где не будет слышно топота копыт гнедого жеребца и подающего команды голоса Лукаса Галлахера. Девушка боялась тех смутных чувств, которые зародились в ее душе и грозили выплеснуться наружу.
Нырнув в воду, Галлахер почувствовал, как его обдало приятным холодом. Оттолкнувшись ногами от дна, он снова появился на поверхности и поплыл вдоль берега реки.
В зарослях орешника, росших на холме рядом с конюшней, пели дрозды. Лукас тряхнул головой, стараясь закинуть назад упавшие на глаза мокрые пряди длинных волос, и блаженно улыбнулся. Дневная усталость исчезала, по мере того как он смывал въевшиеся в его тело пот и грязь. На каторге его больше всего мучило унизительное ощущение нечистоты собственного тела, вонь и грязь причиняли ему страдания. Каторжники порой месяцами не имели возможности помыться и сменить одежду. Но теперь Лукас мог в свое удовольствие купаться в реке под названием Деймонд, которая огибала имение Корбеттов. Один-два раза в неделю Лукас стирал свою одежду на закате дня, пользуясь тем, что дни становились длиннее и теплее.
Плавая вдоль берега реки, Лукас чувствовал, как на него сходит умиротворение. Ему вспомнился отчий дом, стоявший на берегу бурного Ирландского моря. Лукас с детства не боялся воды, бросаясь в его волны. Закрыв глаза, он представил себе, что и сейчас плещется у родного побережья.
Однако солнце уже садилось и пора возвращаться. Выйдя из воды на поросший травой берег, Лукас полной грудью вдохнул ароматный вечерний воздух, напоенный благоуханием лимонных деревьев и акаций. Лукас надел на еще влажное тело чистые холщовые брюки и, чувствуя, как вечерний ветерок приятно холодит его обнаженный торс, вошел по колено в воду, чтобы постирать грязную одежду.
Тяжелый труд изматывал не только физические, но и моральные силы Лукаса. У него оставалось слишком много времени, чтобы предаваться невеселым думам. Ему в голову лезли мучительные мысли, от которых он не мог найти спасения. Лукас подозревал, что не только он один страдает от воспоминаний, ностальгии и безнадежности своего настоящего. Подобные чувства иссушали душу. Отсюда, видимо, появлялся пустой потухший взгляд у тех, кто пробыл на каторге двадцать – тридцать лет. Они просто разучились думать, потому что все их бесплодные размышления причиняли только боль.
Усевшись на берегу, Лукас стал смотреть на покрытую рябью поверхность реки. Когда-то он думал, что, спустившись вниз по ее течению, сможет добраться до моря и бежать. Но потом выяснилось, что Деймонд впадает в залив Блэкхейвен, куда английские военные суда доставляли каторжников. Там находился большой порт, откуда невозможно бежать незамеченным.
Лукас слышал, что существует другой удобный выход к морю. Он вел через пещеру к северной части залива Блэкхейвен. До сих пор не представлялось возможности разведать этот путь, но теперь, работая в конюшне, он мог попытаться найти пещеру, ведущую на побережье. Он уже начал активно готовиться к побегу, запасаясь смолой, древесиной и инструментами на случай, если не удастся раздобыть лодку и придется делать ее своими руками. Лукас во всех деталях обдумал план предстоящего побега. Подобные мысли помогали ему не сойти с ума и не превратиться в одного из тех павших духом каторжников, которые ходили с потухшим безжизненным взглядом.
Выжимая выстиранную одежду, Лукас внезапно услышал шаги за спиной. Кто-то приближался к нему, мягко ступая по траве.
У Лукаса перехватило дыхание, его чувства обострились. Он ожидал увидеть кенгуру или другое местное животное, пришедшее на водопой. Но увидел юную леди, одетую в элегантное платье в лилово-белую полоску с длинными, отделанными кружевами рукавами. Из-под соломенной, украшенной лиловыми лентами шляпки выбивались легкие золотистые локоны.
– Добрый вечер, мистер Галлахер, – поприветствовала его мисс Джесмонд Корбетт.
Всю ночь шел дождь, и земля напиталась влагой. В огороде пышно зеленели овощи. Небо над долиной, затянутое серыми, тяжелыми и низко нависшими облаками, того и гляди, казалось, снова прольется сильным дождем. В утренних сумерках деревья в парке походили на призраки. Приблизившись к конюшням, Джесси почувствовала в воздухе запахи мокрого сена и лошадиного пота.
Со стороны загона слышались мужские голоса и топот копыт. Подойдя поближе, Джесси увидела брата, который сидел на ограде загона. Бросив на сестру недовольный взгляд, он вновь сосредоточил внимание на ирландском гунтере, бегавшем по кругу. Гордая посадка головы, гибкость и упругость походки, развевавшиеся по ветру ухоженные темные грива и хвост свидетельствовали о благородстве животного. В центре загона стоял Лукас Галлахер. Держа жеребца на длинном поводу, он отдавал ему команды негромким спокойным голосом. Джесси остановилась рядом с братом и, опершись на ограду, залюбовалась великолепным скакуном и занимавшимся его выездкой ирландцем.
Ураган сначала бежал рысью, потом перешел на легкий галоп. Лукас, казалось, не замечал ничего вокруг, сосредоточившись на своем занятии. Рядом с ним стоял худой подросток, следивший за каждым движением ирландца.
Джесси не могла не восхищаться красотой, силой и энергией Лукаса Галлахера, хотя сознавала, что перед ней опасный преступник, жестокий и коварный мятежник. Ее с детства приучили бояться и ненавидеть таких людей. Но Джесси любовалась его покрытыми шрамами руками с длинными изящными пальцами, его мускулистой спиной, крепкими бедрами. На какой-то миг их глаза встретились, и у Джесси перехватило дыхание. В висках у нее гулко застучала кровь, и она ощутила смущение.
Испуганная и смущенная, Джесси отвела глаза в сторону.
– Я хочу посмотреть, как укрощают нрав Урагана, – сообщила она брату цель своего появления.
Уоррик нахмурился. Он всем своим видом выражал недовольство приходом сестры.
– Парень только начал знакомиться с повадками лошади, Джесс. Он говорит, что нельзя спешить, – поморщился Уоррик.
– Но почему ты не поручил заботу об Урагане старому Тому?
– Я советовался с ним. Именно старый Том предложил кандидатуру парня. Том говорит, что Галлахер справится с заданием. Он знает, что делает. И я верю ему. А у тебя он вызывает сомнения?
– Да нет. Но мне кажется…
Услышав за спиной чьи-то шаги, Джесси замолчала и обернулась. К ним решительной походкой направлялся Харрисон, одетый в дорогой зеленый сюртук для верховой езды, замшевые брюки и начищенные до блеска кожаные сапоги. Его горделивая осанка и спокойствие внушали уверенность. Джесси почувствовала радость и облегчение при виде его высокой фигуры. У нее создалось такое чувство, как будто она на мгновение заглянула в чужой пугающий мир, но тут же вернулась в привычную обстановку.
– Какая приятная неожиданность, Харрисон! – воскликнула она, протягивая ему руку. – Я очень рада видеть тебя.
– Миссис Корбетт сообщила мне, что ты пошла на конюшню. – Харрисон нежно пожал ей руку. – Она хотела послать кого-нибудь за тобой, но я решил сам отправиться сюда. Я не мог упустить возможность полюбоваться ирландским гунтером, о котором так много слышал.
– Ты совершил ошибку, – заявил Уоррик, не сводя глаз с Урагана. – Боюсь, мама тебе такого не простит. Из-за тебя она упустила шанс вернуть дочь с прогулки и засадить ее в гостиную, где, по ее мнению, истинная леди должна проводить свое время.
В глубине серых глаз Харрисона зажегся озорной огонек.
– Да, боюсь, я разочаровал ее, – согласился он, и на его губах заиграла лукавая улыбка, которая всегда так нравилась Джесси. – Но я реабилитировал себя в ее глазах, обещав привести Джесмонд домой к чаю. – Бросив взгляд на Урагана, Харрисон продолжал: – Так вот он какой, ваш новый ирландский гунтер! Великолепный жеребец! Ты уже садился на него, Уоррик?
Опершись на ограду загона, Харрисон внимательно следил за тем, как Лукас заставляет скакуна бегать по кругу.
– Нет, я хочу, чтобы сначала конюх позанимался с ним пару дней, – ответил Уоррик.
Харрисон хмыкнул. Прищурившись, он внимательно следил за действиями Галлахера.
– Этот парень недавно работает у вас в конюшне? – спросил он.
Уоррик кивнул:
– Нам повезло. Среди каторжников нечасто встречаются люди, умеющие обращаться с лошадьми.
Галлахер тем временем заставил Урагана остановиться. Харрисон продолжал неотрывно наблюдать за ним с непроницаемым выражением лица. Ирландец отстегнул длинный повод и снова пустил жеребца по кругу, подав ему команду голосом. Ураган повиновался, хотя теперь ничто не сковывало его свободы.
– А тебе не приходило в голову, что парень, возможно, конокрад? – задумчиво предположил Харрисон.
Уоррик рассмеялся.
– Все может быть. Хотя скорее всего его сослали на каторгу за участие в мятеже и измену короне. Он ирландец и когда-то был джентльменом. Его говор выдает в нем человека благородного происхождения. Правда, он пытается скрыть его за ужасающим наигранным акцентом.
Галлахер вновь отступил на середину загона, а гунтер продолжал делать вокруг него широкие круги.
Джесси взглянула на брата. Она не раз слышала слова о том, что тот или иной каторжник «когда-то был джентльменом», и они всегда вызывали у нее противоречивые чувства. Такие каторжники в ее представлении похожи на падших ангелов, которых прогнали с небес на грешную землю. Сами по себе богатство и красивая одежда недостаточны для того, чтобы человек перешел из разряда простолюдинов в разряд джентльменов. Но утрата того и другого лишала его благородного происхождения и былого высокого статуса.
– Что за нелепое выражение: «Этот человек был когда-то джентльменом», – промолвила Джесси, делясь своими мыслями. – Задумайся над тем, что ты сказал, Уоррик. Я могу понять, что такое «бывший викарий» или «бывший врач». Но как человек может перейти в разряд бывших джентльменов, если он благородного происхождения и получил хорошее воспитание?
Уоррик раздраженно посмотрел на сестру.
– Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Взгляни на него!
Джесси посмотрела на ирландца. Несмотря на утреннюю прохладу, на нем были только серый жилет, грубая хлопчатобумажная рубашка и полотняные брюки. Его нестриженые темные волосы длинными прядями ниспадали на плечи. Тяжелый труд по десять – двенадцать часов на знойном австралийском солнце наложил свой отпечаток на его внешность. Кожа Лукаса имела бронзовый цвет от загара, а крепкие руки поражали своей мускулатурой. Человек явно обладал сильной непреклонной волей и умел повелевать. Гнедой жеребец, не сдерживаемый теперь поводом, беспрекословно слушался его. В Лукасе ощущалась необузданность характера, но как ни присматривалась к нему Джесси, она не чувствовала в нем джентльмена.
– Честно говоря, – сказал Харрисон, сдув невидимую пушинку с рукава своего безупречно чистого сюртука, – я всегда считал таких людей заслуживающими большего презрения, нежели преступники, рожденные в трущобах. Ведь человек благородного происхождения имеет все возможности стать достойным членом общества. И если он совершает преступление, то это свидетельствует о его полной безнравственности и испорченности.
Харрисон многозначительно посмотрел в сторону Лукаса.
Джесси совсем забыла, как напыщенно и высокомерно порой может вести себя Харрисон, как он умеет задирать нос и с каким пренебрежением относиться к окружающим. Он, пожалуй, и есть воплощение истинного английского джентльмена, которого, как считается, отличают холодная сдержанность, несгибаемая воля и убежденность в своей правоте. Харрисон никогда не смог бы поставить под угрозу свою репутацию, совершать поступки, рискуя лишиться полученных в силу социального положения привилегий и прав. И хотя Джесси знала его всю свою жизнь, она вдруг подумала о том, что на самом деле душа ее жениха для нее потемки. Она не ощущала к нему того доверия, которое должна испытывать жена к своему мужу. Мечты, фантазии, сокровенные желания Харрисон тщательно скрывал в глубине своего сердца.
– Почему ты нахмурилась, Джесмонд? Ты чем-то недовольна? – спросил Харрисон. – Ты, наверное, полагаешь, что я слишком несправедлив к новому конюху твоего брата.
– Мне кажется, ты слишком поспешно судишь о человеке, которого совершенно не знаешь.
В глазах Харрисона промелькнуло выражение удивления. Взяв руку Джесси в свои ладони, он нежно пожал ее.
– Ты, как всегда, права, дорогая. Так не пристало вести себя христианину. Но позволь мне реабилитировать себя в твоих глазах и доказать, что я не потерянный человек. У меня есть для тебя любопытная новость. В Научном обществе Блэкхейвен-Бей в субботу состоится лекция по спелеологии, которой ты так интересуешься, ее будет читать профессор Генрих Люнеберг, гость местных ученых. Буду счастлив сопровождать тебя на эту лекцию. А завтра мы с Филиппой ждем тебя к обеду. Видишь, как я забочусь о тебе? Я готов утолить не только твой физический, но и духовный голод! Итак, ты простила меня?
Харрисон имел привычку скрывать за болтовней свои истинные эмоции. Джесси улыбнулась его словам, хотя и заметила холодок в глазах жениха.
– Спасибо, Харрисон, – поблагодарила она, высвобождая свою руку. – Я принимаю оба предложения.
– Лекция по спелеологии?! – воскликнул Уоррик, спрыгивая на землю с невысокой ограды загона, на которой сидел. – О Боже, Харрисон! Жертвы, на которые ты идешь ради моей сестры, кажутся мне неоправданно большими, даже учитывая, что ты собираешься жениться на ней.
– Я ничего не имею против посещения лекции о пещерах, – заявил Харрисон и, взяв Джесси под руку, направился с ней к дому. Уоррик последовал за ними.
Мужчины продолжали разговаривать, а Джесси молчала, уйдя в свои мысли. Она не понимала, почему вдруг вступилась за темноволосого ирландца, который вел себя с ней довольно вызывающе.
Бессознательно ускорив шаг, Джесси подавляла в себе нарастающее желание подхватить юбки и убежать подальше от хозяйственного двора, туда, где не будет слышно топота копыт гнедого жеребца и подающего команды голоса Лукаса Галлахера. Девушка боялась тех смутных чувств, которые зародились в ее душе и грозили выплеснуться наружу.
Нырнув в воду, Галлахер почувствовал, как его обдало приятным холодом. Оттолкнувшись ногами от дна, он снова появился на поверхности и поплыл вдоль берега реки.
В зарослях орешника, росших на холме рядом с конюшней, пели дрозды. Лукас тряхнул головой, стараясь закинуть назад упавшие на глаза мокрые пряди длинных волос, и блаженно улыбнулся. Дневная усталость исчезала, по мере того как он смывал въевшиеся в его тело пот и грязь. На каторге его больше всего мучило унизительное ощущение нечистоты собственного тела, вонь и грязь причиняли ему страдания. Каторжники порой месяцами не имели возможности помыться и сменить одежду. Но теперь Лукас мог в свое удовольствие купаться в реке под названием Деймонд, которая огибала имение Корбеттов. Один-два раза в неделю Лукас стирал свою одежду на закате дня, пользуясь тем, что дни становились длиннее и теплее.
Плавая вдоль берега реки, Лукас чувствовал, как на него сходит умиротворение. Ему вспомнился отчий дом, стоявший на берегу бурного Ирландского моря. Лукас с детства не боялся воды, бросаясь в его волны. Закрыв глаза, он представил себе, что и сейчас плещется у родного побережья.
Однако солнце уже садилось и пора возвращаться. Выйдя из воды на поросший травой берег, Лукас полной грудью вдохнул ароматный вечерний воздух, напоенный благоуханием лимонных деревьев и акаций. Лукас надел на еще влажное тело чистые холщовые брюки и, чувствуя, как вечерний ветерок приятно холодит его обнаженный торс, вошел по колено в воду, чтобы постирать грязную одежду.
Тяжелый труд изматывал не только физические, но и моральные силы Лукаса. У него оставалось слишком много времени, чтобы предаваться невеселым думам. Ему в голову лезли мучительные мысли, от которых он не мог найти спасения. Лукас подозревал, что не только он один страдает от воспоминаний, ностальгии и безнадежности своего настоящего. Подобные чувства иссушали душу. Отсюда, видимо, появлялся пустой потухший взгляд у тех, кто пробыл на каторге двадцать – тридцать лет. Они просто разучились думать, потому что все их бесплодные размышления причиняли только боль.
Усевшись на берегу, Лукас стал смотреть на покрытую рябью поверхность реки. Когда-то он думал, что, спустившись вниз по ее течению, сможет добраться до моря и бежать. Но потом выяснилось, что Деймонд впадает в залив Блэкхейвен, куда английские военные суда доставляли каторжников. Там находился большой порт, откуда невозможно бежать незамеченным.
Лукас слышал, что существует другой удобный выход к морю. Он вел через пещеру к северной части залива Блэкхейвен. До сих пор не представлялось возможности разведать этот путь, но теперь, работая в конюшне, он мог попытаться найти пещеру, ведущую на побережье. Он уже начал активно готовиться к побегу, запасаясь смолой, древесиной и инструментами на случай, если не удастся раздобыть лодку и придется делать ее своими руками. Лукас во всех деталях обдумал план предстоящего побега. Подобные мысли помогали ему не сойти с ума и не превратиться в одного из тех павших духом каторжников, которые ходили с потухшим безжизненным взглядом.
Выжимая выстиранную одежду, Лукас внезапно услышал шаги за спиной. Кто-то приближался к нему, мягко ступая по траве.
У Лукаса перехватило дыхание, его чувства обострились. Он ожидал увидеть кенгуру или другое местное животное, пришедшее на водопой. Но увидел юную леди, одетую в элегантное платье в лилово-белую полоску с длинными, отделанными кружевами рукавами. Из-под соломенной, украшенной лиловыми лентами шляпки выбивались легкие золотистые локоны.
– Добрый вечер, мистер Галлахер, – поприветствовала его мисс Джесмонд Корбетт.
Глава 7
Лукас видел, что она смущена. У него перехватило горло от волнения. Ему хотелось, чтобы она ушла. Некоторое время Джесси молча стояла, теребя одной рукой ленты завязанной под подбородком шляпки, а другой разглаживая складки на юбке. Лукасу показалось, что сейчас она повернется и убежит. Но мисс Корбетт снова заговорила с ним.
– Сегодня утром я наблюдала за тем, как вы занимались с Ураганом. У вас, наверное, большой опыт в выездке лошадей.
Она говорила так, как будто он не видел ее сегодня у загона. Лукас улыбнулся:
– Вас удивляют мои познания в обращении с лошадьми?
– Мне все равно, – высокомерно заявила Джесси, залившись краской смущения.
Некоторое время они молча стояли, глядя друг на друга. Джесси не могла отвести глаз от стройной фигуры Лукаса. Свежий ветерок доносил до них запах цветущих садов. Лукас вдруг с болью осознал, как жалко он выглядит босой, полуобнаженный, почерневший от знойного солнца, одетый в старые потертые брюки. Может, мисс Корбетт уже успела заметить покрывавшие его спину шрамы, свидетельствовавшие о тех унижениях, которым ему довелось подвергнуться на каторге? Впрочем, какое ему дело до того, что думала о нем юная особа?
Лукас повернулся к ней спиной и, присев у воды на корточки, вновь принялся полоскать свою уже отжатую одежду. Джесси не уходила. Лукас тяжело вздохнул.
– Что вы делаете? – спросила она. Лукас хмыкнул и не сразу ответил:
– По-моему, нетрудно догадаться.
– А разве в имении нет прачки, которая стирает одежду тех, кто работает у нас? Насколько я знаю, одна из женщин занимается стиркой.
– Вы правы. Но мне хочется чаще надевать чистую одежду.
– Поэтому вы приходите сюда по вечерам и стираете в реке?
Удивление, звучавшее в ее голосе, задело Лукаса за живое. Замерев с мокрыми, выстиранными брюками в руках, он бросил на Джесси сердитый взгляд через плечо.
– Вам трудно поверить в то, что мы, грязные строптивые ирландцы, любим чистоту? – спросил он.
Об ирландских каторжниках в Австралии сложилась дурная репутация. Они слыли жестокими, обозленными и неукротимыми преступниками. Жители английских колоний боялись их. Лукас тоже чувствовал, что внушает страх Джесси. Она испуганно смотрела на него немигающими глазами с расширенными зрачками и учащенно дышала. Ее темно-синие бархатистые глаза, похожие на море во время шторма, поразили его своей красотой.
Лукас думал, что мисс Корбетт сейчас уйдет, и ждал этого момента с надеждой и сожалением. Но она не трогалась с места. Помедлив еще немного на уступе берега, она вдруг начала спускаться к воде, подхватив свои юбки. Ее шелковое платье шуршало, а из-под подола виднелись лодыжки и маленькие аккуратные ножки в ботиночках. Лукас понимал, что ему следует отвести глаза в сторону, но не мог.
Остановившись рядом с ним, Джесси взглянула на него из-под полей своей шляпки, бросавших тень на ее милое лицо.
– Вы чрезвычайно горды тем, что вы ирландец и слывете презирающим законы, строптивым, дерзким человеком? – спросила она.
– Сегодня утром я наблюдала за тем, как вы занимались с Ураганом. У вас, наверное, большой опыт в выездке лошадей.
Она говорила так, как будто он не видел ее сегодня у загона. Лукас улыбнулся:
– Вас удивляют мои познания в обращении с лошадьми?
– Мне все равно, – высокомерно заявила Джесси, залившись краской смущения.
Некоторое время они молча стояли, глядя друг на друга. Джесси не могла отвести глаз от стройной фигуры Лукаса. Свежий ветерок доносил до них запах цветущих садов. Лукас вдруг с болью осознал, как жалко он выглядит босой, полуобнаженный, почерневший от знойного солнца, одетый в старые потертые брюки. Может, мисс Корбетт уже успела заметить покрывавшие его спину шрамы, свидетельствовавшие о тех унижениях, которым ему довелось подвергнуться на каторге? Впрочем, какое ему дело до того, что думала о нем юная особа?
Лукас повернулся к ней спиной и, присев у воды на корточки, вновь принялся полоскать свою уже отжатую одежду. Джесси не уходила. Лукас тяжело вздохнул.
– Что вы делаете? – спросила она. Лукас хмыкнул и не сразу ответил:
– По-моему, нетрудно догадаться.
– А разве в имении нет прачки, которая стирает одежду тех, кто работает у нас? Насколько я знаю, одна из женщин занимается стиркой.
– Вы правы. Но мне хочется чаще надевать чистую одежду.
– Поэтому вы приходите сюда по вечерам и стираете в реке?
Удивление, звучавшее в ее голосе, задело Лукаса за живое. Замерев с мокрыми, выстиранными брюками в руках, он бросил на Джесси сердитый взгляд через плечо.
– Вам трудно поверить в то, что мы, грязные строптивые ирландцы, любим чистоту? – спросил он.
Об ирландских каторжниках в Австралии сложилась дурная репутация. Они слыли жестокими, обозленными и неукротимыми преступниками. Жители английских колоний боялись их. Лукас тоже чувствовал, что внушает страх Джесси. Она испуганно смотрела на него немигающими глазами с расширенными зрачками и учащенно дышала. Ее темно-синие бархатистые глаза, похожие на море во время шторма, поразили его своей красотой.
Лукас думал, что мисс Корбетт сейчас уйдет, и ждал этого момента с надеждой и сожалением. Но она не трогалась с места. Помедлив еще немного на уступе берега, она вдруг начала спускаться к воде, подхватив свои юбки. Ее шелковое платье шуршало, а из-под подола виднелись лодыжки и маленькие аккуратные ножки в ботиночках. Лукас понимал, что ему следует отвести глаза в сторону, но не мог.
Остановившись рядом с ним, Джесси взглянула на него из-под полей своей шляпки, бросавших тень на ее милое лицо.
– Вы чрезвычайно горды тем, что вы ирландец и слывете презирающим законы, строптивым, дерзким человеком? – спросила она.