- Не позволяй себе думать о нем как об оружии, - сказал Аркадий. - Или, лучше, представь себе, что ты его чистишь. Я, пожалуй, займусь тем же самым.
   Он протянул руку, лениво поднял тот автомат, который был без подствольника, и щелкнул предохранителем.
   - Прорываться будем прямо сейчас? - лениво спросил я.
   - Чем быстрее, тем лучше, - лениво ответил Аркадий. - Представь себе, что отложил оружие в сторону. Представил? А теперь пойдем отольем под венец.
   - Под какой венец? - не понял я.
   - Ну под угол. Угол бревенчатого сруба называется венец, - пояснил Аркадий.
   Мы вышли на улицу и я пожалел, что в "Газели" не оказалось приборов ночного видения. Уже давно стемнело и сейчас без колдовского зрения никак не определить, откуда именно за тобой наблюдают чьи-то внимательные и недобрые глаза.
   Аркадий вытащил из кармана дубленки ручную гранату, взглянул на меня и приоткрыл рот, но я остановил его жестом. Не нужно слов, я и так уже все понял. Я забрал у него гранату, выдернул кольцо, широко размахнулся и метнул ее через крышу сарая так далеко, как только мог.
   Взрыватель звонко щелкнул, запахло порохом. Если бы сейчас было светло, можно было бы видеть, как за летящей гранатой тянется белесый дымок. Аркадий непроизвольно вздрогнул, вытащил крест из-за пазухи и закружился на месте, как волчок. А через четыре секунды ночная тишина взорвалась громом.
   Залаяли собаки, истошно закукарекал разбуженный петух, Аркадий резко дернулся туда-сюда, после чего принял решение и мы побежали со всех ног куда-то… пожалуй, на северо-запад, если считать, что я не потерял ориентировку в этом трущобном лабиринте.
   - Лошади! - вскрикнул я.
   - Забудь! - зло ответил Аркадий. - На лошадях нам отсюда не выбраться. Будем прорываться пешком, лошадей потом сведем каких-нибудь.
   Прямо по курсу выросло что-то черное, что при ближайшем рассмотрении оказалось бревенчатым домишкой, лишь немного более добротным, чем сарай Надюхи. Аркадий замешкался, я вырвался вперед, размахнулся автоматом и выбил прикладом слюдяное окошко.
   - Гранату! - прошипел я.
   Аркадий понял меня правильно и граната отправилась внутрь сруба.
   - Богородица дева пресвятая… - донеслось изнутри, мой крест дернулся и я ощутил, как через выбитое окошко накатилась волна чего-то светлого, но одновременно злого и опасного. Аркадий сдавленно крякнул.
   Сруб содрогнулся и волна схлынула. Когда уши немного отошли от грохота взрыва, стало слышно, как внутри домика кто-то тихо и отчаянно поскуливает. Но мы были уже далеко.
   Аркадий резко остановился, он протянул руку и резко дернул меня. Я тоже остановился, и вовремя.
   Потому что земля задрожала и в неверном свете луны, на мгновение высунувшейся из-за облаков, я увидел, что прямо перед нами земля разверзлась и продолжает проваливаться куда-то вниз. Уже успела сформироваться нехилая яма, которая расширялась все больше и больше. За пару секунд ровная земля под моими ногами приобрела заметный наклон, я сделал рефлекторный шаг назад и едва не поскользнулся.
   Крест засуетился и показал мне вперед. Я увидел, как за полуразрушенным плетнем прячутся трое неясных существ, окрашенных злобно-пурпурными аурами. Восьмипатронная автоматная очередь придала аурам кроваво-красный оттенок, а граната из подствольника подействовала на них, как выключатель на горящую электрическую лампочку.
   Целый фонтан земли взметнулся в небо из того места, где только что была яма. Исполинская ладонь, сотканная из воздуха и земляных комьев, ударила меня в грудь и отбросила метров на пять назад. Каким-то чудом я исхитрился не выронить автомат.
   Аркадий что-то сдавленно прошипел, вскочил на ноги и заозирался по сторонам. Казалось, его распирает изнутри какая-то злая сила. Наконец, решившись, он повернулся чуть вправо, простер руки вперед и вверх, и метрах в ста-ста пятидесяти от нас соломенная крыша деревянного домика вспыхнула в мгновение ока.
   - Уже поздно отменять волшебство, - пояснил Аркадий.
   Стало светло и я увидел, что земляной фонтан иссяк. Я взглянул вверх и оказалось, что над городом бушует смерч. Он уже окончательно сформировался и удалялся куда-то влево, разметывая берестяные, дерновые и соломенные крыши, а также приводя в смятение монахов, занявших оборону в той стороне. Я с удивлением понял, что последнее подсказал мне крест, причем произошло это так естественно, как будто сейчас он стал частью моего тела… или души.
   Я дернул Аркадия за рукав и мы побежали вслед за удаляющимся смерчем. В первую секунду Аркадий пытался увлечь меня в противоположную сторону, туда, где горел дом, но, увидев смерч, переменил решение.
   Когда мы пробегали мимо плетня, разорванного взрывом гранаты, из смородиновых кустов донеслось сдавленное проклятие. Аркадий дернулся и чуть не упал, но удержался на ногах. Он резко остановился, развернулся и дал назад по-чайницки длинную очередь. Он не попал, но монах заткнулся. Аркадий развернулся обратно и побежал за мной, очевидно, думая, что убил врага. Я не стал его разубеждать.
   Смерч мчался впереди нас все быстрее и быстрее, мы неудержимо отставали от него и похоже, что мы уже вышли из-под его защиты. Сейчас монахи отвлекутся от смерча и снова обратят на нас внимание, и тогда… Смерч беззвучно взорвался и исчез. Земляные комья, охапки соломы, трава, ветки и всякий мусор тихо осыпались на землю и воцарилась почти тишина. Почти - потому что далеко позади продолжали надрываться собаки и доносились человеческие голоса, некоторые испуганные, а некоторые - разгневанные.
   Крест задрожал, он ощутил, как слева-позади, метрах примерно в пятистах, взбухает чудовищный пузырь какого-то заклинания огромной мощности. Мне не удержать его! - испуганно пискнул крест.
   Я дернул Аркадия за рукав и мы побежали в сторону готовящегося заклинания.
   - Ты что?! - завопил Аркадий. - Там же…
   - Вижу! - крикнул я.
   - Видишь? - удивился Аркадий. - Но…
   - Крест видит! - пояснил я. - Быстрее!
   - Не туда! - отчаянно крикнул Аркадий. - Надо убегать, укрываться…
   - От этого не укроешься!
   Я перепрыгнул через широкую канаву, не замедляя бега, и понял, что прекрасно вижу в темноте. А еще я понял, что заклинание вот-вот сработает и дальше медлить нельзя. Далековато, но придется рискнуть.
   Я поднял ствол автомата под углом сорок пять градусов и мягко надавил на спусковой крючок подствольника. Ничего не случилось. Черт меня возьми! Я же не перезарядил его!
   Я неловко залез под дубленку и потянулся к подсумку на правом боку. Гранаты где-то здесь… не расстегивается… черт, не успеваю! Пузырь взбухает, сейчас что-то родится… уже вот-вот…
   Пальцы наконец справились с застежкой, я выдернул гранату, она выпала и застряла где-то в складках одежды. Я мысленно плюнул и вытащил вторую, последнюю. Я загнал ее в ствол и это произошло.
   Темный пузырь взорвался и из его недр явилось на свет что-то белое, острое и колючее, как снег на склоне Эльбруса в морозный солнечный день. Крест затрепетал, пространство другого зрения мгновенно заволоклось туманным сиянием, оно не слепило, но видеть стало труднее… я понимаю, что эти объяснения сбивчивы, что они не проясняют, а только запутывают, что это похоже на бред сумасшедшего, но это действительно похоже на бред сумасшедшего и я не могу подобрать других слов, кроме тех, которые уже подобрал.
   Стараясь не обращать внимания на то, что творится сейчас… где? в астрале?… я поднял автомат, тщательно прицелился, насколько вообще можно говорить о тщательности прицеливания с такого расстояния и потянул спуск. Подствольник гавкнул, автомат в моих руках дернулся, граната полетела по крутой параболе, я взглянул на нее другим зрением и с ужасом понял, что она отклоняется в сторону, вихрь, бушующий вокруг белой твари, относит гранату далеко вбок. Вторая граната, похоже, провалилась в штаны, лимонка осталась только одна, я израсходую ее, и из оружия останется только автомат и пистолет, а с таким набором вооружения пусть Рембо воюет, у нормального человека в таком бою шансов немного… все это промелькнуло в моем смятенном разуме, я взмолился, крест отрезонировал, и граната круто изменила траекторию. Она отвесно рванулась к земле, как будто для нее перестали существовать законы инерции, у самой земли так же резко изменила направление полета с вертикального на горизонтальное, она влетела под существо, которое, оказывается, висело в воздухе, не касаясь земли, а затем взмыла вверх и соприкоснулась с плотью существа. Она прошла насквозь… оно нематериально!… контактный взрыватель не сработает!… нет, граната замедляется… это существо наполнено слизью… сейчас…
   Бабах! Белое покрывало взметнулось в ночи, видимое невооруженным глазом. Как ни странно, существо сохранило целостность, его тело раздулось метров до пятидесяти в диаметре, но не разорвалось. А теперь оно медленно сжимается и… а почему осколки все еще прыгают внутри? Односторонняя прозрачность? Ну-ну…
   Я высадил в существо остатки магазина и выбросил использованный рожок. Я вгляделся в существо и увидел, как пули весело прыгают внутри него, оставляя за собой туманные следы, внутри которых субстанция теряла структуру… Короче говоря, существо колбасило, причем не по-детски.
   Аркадий заворожено смотрел на разворачивающуюся перед нами картину, я оглянулся по сторонам и понял, что окружающие нас монахи (как их много!) не отрывают своих взглядов от корчащегося существа. Я вставил в автомат последний рожок и больно ткнул Аркадия под ребра.
   - Уходим! - крикнул я. - Быстрее, пока они не опомнились!
   Аркадий посмотрел мне в глаза рассеянным и каким-то убитым взглядом. Он непонимающе кивнул, повернулся и побрел прочь, переставляя негнущиеся ноги, как Буратино-переросток.
   - Быстрее! - я еще раз ткнул его, на этот раз в спину. - Не спи, надо уходить, сейчас будет поздно!
   - Уже поздно, - пробормотал Аркадий. - Это конец.
   И в этот момент существо взорвалось. Пространство сзади меня вспухло невидимым, но ослепительным светом. Невидимая и неощутимая иначе, чем с помощью магического зрения, ударная волна покатилась во все стороны, вначале неспешно, но набирая ход с каждой секундой. Надо прятаться! Нет, я увидел, как волна проходит через дом, будто не замечая стен, и понял, что прятаться бессмысленно. Крест на моей груди напрягся и прошептал: я прикрою тебя. Только тебя. Извини, но мои силы не безграничны.
   Я беспомощно взглянул на Аркадия, тот спокойно принял мой взгляд и его губы зашевелились в беззвучной молитве. А потом нас накрыла волна.
   Наверное, на секунду я потерял сознание, потому что никак не могу вспомнить, что происходило в этот момент. В моей памяти есть только два кадра, между которыми нет ничего. Первый кадр: я понимаю, что нас накрыла волна. Второй кадр: Аркадий, мертвый, лежит на земле, а я деловито обшариваю труп, снимая с него оружие, боеприпасы и деньги. Аркадий выглядит как живой, но его сердце не бьется и я знаю, что ему не поможет ни искусственное дыхание, ни непрямой массаж сердца. Тело Аркадия не повреждено, но душа уничтожена, а тело без души - не более чем пища для могильных червей и других трупоедов.
   Я с трудом выпрямился, посмотрел на мертвого товарища (или все-таки друга?) и понял, что не знаю ни одной молитвы. Ничего страшного, я верю, что бог и без молитв способен отличить грешника от праведника. Если, конечно, бог есть. Я вспомнил чудовищно националистический анекдот про Иисуса Христа и палестинского шахида, улыбнулся и пошел прочь.
 

6.

   Я сидел в круглосуточной забегаловке, на которую каким-то чудом набрел, бесцельно слоняясь по ночному городу. На столе передо мной стояла глиняная миска с гречневой кашей, в которой, если очень потрудиться, можно было откопать крошечный кусочек чего-то, отдаленно похожего на мясо. Рядом лежала краюха свежего и еще теплого черного хлеба, а чуть поодаль стояли глиняная кружка с поганым пивом и глиняная же рюмка со столь же поганым самогоном. Нефильтрованное пиво - это, конечно, хорошо, но всему должен быть предел.
   Я смиренно сидел в самом дальнем от входа углу заведения, объемистый куль с упакованным внутрь автоматом лежал под лавкой, придавленный моей ногой. Рядом оттягивалась компания неотягощенных интеллектом молодых ребят. Судя по разговорам, обслуга купеческого каравана. Или охрана. Пожалуй, второе больше похоже на правду, ни один из них не ниже ста семидесяти сантиметров, а в этом мире это рост значительно выше среднего.
   На меня настороженно косились, но с разговорами не приставали. Заметили оружие под рогожей? Нет, это невозможно, они пришли позже и не видели, как я прячу куль под лавку. Тогда что? За кого они меня принимают? За разбойника?
   Полумрак расступился и на лавку напротив взгромоздился коренастый парнишка, на вид лет пятнадцати, но не по годам крепкий. Несколько минут назад товарищи послали его разузнать последние новости насчет того, что такое громыхало час назад в бляжьей слободе. Судя по тому, как возбужденно бегали глаза юноши, он разузнал много интересного.
   - Слушайте, пацаны, - начал он, - там такое… - он перекрестился. - На московском тракте монахов-то, монахов… сотни две будет, не меньше.
   - Да хватит тебе заливать, - буркнул кряжистый бородатый мужик лет сорока, судя по всему, начальник этого коллектива. - Скажешь тоже, две сотни.
   - Вот те крест, дядя Сидор, - парень перекрестился еще раз, - истинно говорю, две сотни, не меньше. Так и шныряют везде, так и шныряют. И какие-то они… перепуганные…
   Парень произнес эти слова, и так и замер с открытым ртом. Видно, до самого дошло, что только что сказал. В этом мире испуганный монах - настоящее чудо.
   - Кого им бояться? - удивился дядя Сидор. - Ты, Афонька, говори, да не заговаривайся. Две сотни монахов только антихрист и напугает.
   Афонька осознал эту новую мысль, побледнел и перекрестился еще раз.
   - А вы как думаете, уважаемый, - обратился ко мне дядя Сидор, - разве может что-нибудь напугать две сотни монахов?
   Я пожал плечами. Я думал, что этого хватит, но дядя Сидор выжидательно смотрел на меня и мне пришлось дать более развернутый ответ.
   - Напугать можно кого угодно, - сказал я. - Антихрист, не к ночи будь помянут, - я перекрестился, - тому пример, да и обычный дьявол тоже любого напугает. Ну или почти любого. А еще две сотни монахов могут испугаться трех сотен вражьих монахов, только откуда врагам взяться в самом сердце России? Или там мог быть один дикий монах, только очень сильный.
   - Такие монахи только в сказках и бывают, - усмехнулся Сидор. - Сдается мне, здесь в другом дело. Помните, ребята, как в позапрошлом году под Серпуховом над лесами змий летал? Думается мне, и сегодня что-то подобное сотворилось. Вот только что? Как взрывы пошли, показалось мне, будто белое зарево поднялось над домами, словно ангел божий сошел на грешную землю. Только это не ангел.
   - Почему? - поинтересовался я.
   - Так ведь ангела божьего не только земное оружие не берет, но и слово чужое против него бессильно. Над ангелом только сам бог властен, да еще рука божья.
   - Какая рука? - не понял я.
   - Того, кто воззвал к всевышнему и призвал ангела на грешную землю, называют рукой божьей. Никакому человеку, даже самому святому, не под силу самому ангела вызвать, над ангелами только бог властен, потому тот, кто ангела вызвал, есть рука божья. А ты, добрый человек, куда направляешься? - Сидор резко переменил тему разговора.
   - В Москву, - ответил я.
   В какой-то книжке, кажется, детективе, я читал, что если не знаешь, говорить правду или солгать, лучше говорить правду. По крайней мере, меньше вероятность запутаться. Вот я и сказал правду.
   - Один или с обозом? - поинтересовался Сидор.
   - Один.
   - С нами пойдешь?
   - А чего бы не пойти? Пойду.
   - Расплатишься пищалью. Как Серпуховскую заставу пройдем, так и расплатишься.
   - Какой пищалью? - мне показалось, что я ослышался.
   - Которая у тебя под лавкой. Обрез?
   - С чего ты взял? - деланно изумился я. - Нет у меня никакого обреза под лавкой!
   - Не гневи бога, - серьезно произнес Сидор, наставительно подняв палец, - не лги без нужды. Днем тебя здесь не было, ты пришел ночью, в аккурат после того, как в бляжьей слободе отгромыхало. На монаха ты непохож, поскольку про ангелов божьих ничего не ведаешь. Значит, или тать, или случайный прохожий, скажем, приказчик, от каравана отбившийся. На случайного прохожего ты, уж извини, тоже непохож, случайные люди по непотребным местам по ночам не шастают.
   - А с чего ты взял, что я именно оттуда пришел?
   - А откуда еще? Грязный весь и глаза… не то, чтобы испуганные, но озадаченные. Сидишь здесь один, забился в угол и думаешь, куда податься. А я тебе говорю, подавайся к нам.
   Я провел по лицу тыльной стороной руки и обнаружил, что Сидор прав, морда у меня не самая чистая. Это неудивительное, было бы странно, если бы после того смерча я остался неиспачканным. Стоило раньше обратить на это внимание… ладно, чего уж теперь…
   - А с чего ты взял, что под лавкой у меня обрез пищали? - поинтересовался я.
   - Из таких приключений убегают, света белого не видя, - ответил Сидор. - А ты убежал, но тюк не бросил, а тюк у тебя тяжелый и громоздкий.
   - Откуда ты знаешь про тюк? Ты же в трактир позже меня зашел!
   - Я видел, как ты в двери входил. Пищаль ты, кстати, плохо завернул, сразу видно, что внутри. Пистолетов у тебя один или два?
   Но мгновение я задумался, а потом решил сказать правду:
   - Два.
   Сидор удовлетворенно кивнул.
   - Я так и думал. Хочешь, расскажу, что там с тобой приключилось? Ты забрел в бляжью слободу… вряд ли по бабам, скорее по делу, по какому судить не берусь, но вряд ли по законному, - он усмехнулся. - И тут все и началось. Взрывы, вспышки, монахи молятся, пищали стреляют, чернокнижник отбивается…
   - Чернокнижник?
   - Ну да, чернокнижник, а кто же еще? На кого еще такую облаву могли устроить? Короче, пищали палят, от волшебства земля трясется, друзей твоих шальным колдовством положило, а ты в землю забился и схоронился, пока все не кончилось. А как все кончилось и чернокнижника забили, встал ты, отряхнулся, осмотрелся по сторонам и видишь, что остался один на всем свете, если не считать пищали. Подхватил пищаль, завернул ее в куль и побрел куда глаза глядят. А тут, глядь, кабак на пути. Зашел внутрь, засел в угол, пищаль под лавку, пистолеты поближе к рукам, сидишь и думу думаешь, куда теперь податься. А я тебе говорю, подавайся к нам. До Москвы проводим, без нас тебе через заставы никак не пройти. А потом, если ты мне понравишься, да и сам если захочешь, так с нами и останешься. Ты муж справный, статный, на лицо неглупый… повоевать пришлось?
   Я кивнул.
   - Словакия?
   - Чечня.
   Сидор огорченно зацокал языком.
   - Снова, выходит, абреки зашевелились? Ох, беда с ними. Я всегда говорил, надо ихнее племя гадское извести, как господь Содом и Гоморру извел, все одно беды меньше. Так, значит, воевал… убег, поди, с войны-то?
   - Отпустили.
   - Изранен был?
   - Нет, бог миловал. Срок вышел.
   - А сколько тебе годков-то?
   - Двадцать три.
   - А где ты служил-то? Что-то не знаю я частей, где через семь лет отпускают.
   - Два года, а не семь, меня забрали в двадцать один.
   - И что, через два года отпустили? Где служил-то?
   - Разведрота сто девяносто второго десантного полка, - ответил я чистую правду.
   Сидор звонко хлопнул ртом.
   - Так ты что, из монахов, выходит? Дикий?
   - Я постриг не принимал, - снова сообщил я чистую правду.
   - Но слово знаешь?
   - Чуть-чуть. Иначе бы мне сегодня не выжить.
   - Что умеешь? - в голосе Сидора проявились деловые нотки. А он не так прост, как кажется…
   - Говорят, я неплохо дерусь, - начал я, - стреляю из пистолета, пищали…
   - Да я не о том! - перебил меня Сидор. - Слово твое что умеет?
   - Почти ничего, - честно признался я. - Я совсем недавно его получил, я им почти не владею, если честно.
   Сидор задумчиво пошевелил челюстью.
   - А может… кстати, как тебя зовут-то?
   - Сергей.
   - А меня Сидор. Будем знакомы, стало быть. А может, Сергей, ты выложишь аккуратненько пистолетики на лавку, да и пойдешь куда глаза глядят? А? Или думаешь, коли стрелять начнешь, пуля не в потолок уйдет?
   - Первая пуля в потолок, - согласился я и вытащил Стечкина из-под полы.
   Я отсоединил магазин и продемонстрировал его верхний срез Сидору.
   - Здесь двадцать пуль, - сказал я, - и девять в другом пистолете. Хочешь рискнуть?
   Я защелкнул магазин на место и убрал Стечкина под дубленку. Сидор решил не рисковать.
   - А ты серьезный человек, - проговорил он. - Где достал такую игрушку?
   - В лесу, - честно сказал я. - Верст пятьдесят-семьдесят отсюда. Там еще есть.
   - Сколько? - быстро спросил Сидор.
   - Тебе хватит.
   - Сколько за штуку?
   Я задумался. Какой тут курс рубля?
   - В Москве обсудим, - сказал я после долгой паузы.
   Сидор кивнул.
   - Пищаль у тебя такая же хитрая? - спросил он.
   - Ага, - кивнул я. - Кстати, это не обрез, она такая же короткоствольная, как и пистолеты.
   - На сколько шагов стреляет?
   - С трехсот в человека попасть можно.
   - С трехсот шагов?!
   - Ну, перед этим потренироваться надо…
   - С трехсот шагов, - со вкусом проговорил Сидор. - Минуту назад мне показалось, что я продешевил, но теперь я так не считаю. Приноси клятву и поехали в Москву.
   - Сначала ты.
   - А ты умный парень, - усмехнулся Сидор. - Клянусь отцом и сыном и святым духом, что не причиню никакого вреда рабу божьему Сергею, пока мы не окажемся в Москве.
   - И день после этого, - добавил я.
   - И день после этого, - согласился Сидор и замолчал.
   - Ты не закончил, - сообщил я.
   Сидор глубоко вздохнул и закончил:
   - А если нарушу сию клятву, не быть мне живым.
   - Пусть поклянутся остальные, - потребовал я.
   - Сначала ты, - уперся Сидор. - Забыл порядок?
   Поколебавшись пару секунд, я произнес смертную клятву. Крест шевельнулся. Надо же, действует, а я уж подумал, что он растерял всю свою силу.
   Приказчики или охранники или кто они там есть один за другим повторили клятву, а потом мы выпили за знакомство. А потом мы выпили за то, чтобы добраться до Москвы без затруднений. А потом просто так.
 

7.

   Я продрал глаза и подумал, что пить надо меньше. Оказывается, я проснулся не сам, меня усердно пинал в бок парнишка… как его зовут-то… Афонька, вроде бы. Нет, он не пинал меня, он толкал. Я с трудом сел и голова взорвалась болью, я с силой сжал виски и услышал насмешливый голос Сидора:
   - Что, Сергей, отвык от водочки-то? Афонька, сгоняй на кухню, принеси рассолу!
   Я ощупал карманы и обнаружил, что оба пистолета на месте. От сердца немного отлегло. А где автомат?
   - Не суетись, - сказал Сидор, - то, о чем ты подумал, уже спрятали. Эту вещь под полой не пронесешь, даже если приклад отпилить. Слушай, Сергей, ты не одолжишь мне один из… ну ты понимаешь?
   Я кивнул, огляделся по сторонам и обнаружил, что нахожусь на сеновале, а вокруг снуют разнообразные крестьяне и купцы или кто их там вообще разберет. Я сделал усилие над собой и встал на ноги. Пошатнулся, но устоял, хотя для этого мне пришлось облокотиться на Сидора. Пистолет системы Стечкина незаметно перекочевал из-под полы моей дубленки под полу дубленки Сидора. Сидор присвистнул.
   - Ты точно ничего не перепутал? - спросил он. - Ты дал мне тот, который больше.
   - Не обольщайся, - улыбнулся я. - Он предназначен для опытных бойцов, а для нас с тобой это просто пугач. Когда будешь из него стрелять, будь готов к тому, что промажешь.
   - Понятно, - ухмыльнулся Сидор. - А я уж подумал, что ты с похмелья человеколюбием страдаешь. Афонька! Ты где там пропал?
   Афонька притащил рассола и мир стал заметно лучше.
 

8.

   Первое препятствие ожидало нас у выхода с постоялого двора. Перед воротами стоял десяток стрельцов в полном вооружении, сзади маячили черные рясы монахов. Путешественники толпились посреди двора, лошади ржали, люди нервничали.
   - Запомни, - сказал Сидор, - ты идешь с нами от самого Харькова. Потребуют клятву, скажешь так - клянусь, что сопровождаю сей караван с начала похода. Понимаешь, - он хихикнул, - наш поход на самом деле только начинается.
   - Что ты имеешь ввиду? - не понял я.
   - То, что мы везем из Харькова, гораздо менее ценно, чем ты и твои игрушки. Так что можно считать, что поход начался только что.
   - Понятно. Монахи подумают, что я говорю одно, а на самом деле я говорю совсем другое. Здесь так часто делают?
   - Постоянно. А ты что, раньше никогда не приносил обманные клятвы?
   - Никогда. А это точно подействует?
   - Подействует, не сомневайся.
   Строй стрельцов покачнулся и вперед вышел монах в высоком клобуке и с большим золотым крестом на груди. Видать, не простой монах.
   - Во имя отца и сына и святого духа, - пророкотал он хорошо поставленным басом, прямо как генерал на параде. - Всем, владеющим словом, повелеваю выйти вперед.
   Я попытался обратиться к кресту, и, к моему удивлению, он легко ответил. Я спросил, можно ли сказать про меня, что я владею словом, крест хихикнул и заявил, что это спорный вопрос. Я уточнил, смогу ли я принести смертную клятву, что не владею словом, крест на мгновение задумался, а потом сообщил, что смогу. Надо только твердо решить для себя, что сам я словом не владею, а владеет им крест, и тогда можно будет смело приносить любую клятву.