Страница:
– Мой ученик вчера вечером подслушивал у дверей монетчика. Там собрались его родичи и несколько знатных граждан, я знаю всех, кто ходит к монетчику. Хвастуны грозили проучить наглых ремесленников, и монетчик, даже примерял доспехи и надевал шлем на свою пустую голову. Он говорил, что у него достаточно мечей, секир и решительных людей, чтобы разогнать мужичье, которое испугается, и палки. Каково это слышать вам – мастерам, великим своим искусством стяжавшим славу во всем королевстве, да что я говорю – во всем свете. Не довольно ли этим пустозвонам сидеть в магистрате и набивать свои и без того распухшие кошели?!
Речь говорившего была принята сочувственно. Ободренный мастер продолжал:
– Я говорил вчера с капелланом нашего святейшего епископа. Он поведал мне, что епископ также недоволен магистратом. Надо действовать, граждане!
– Раскроить головы патрицианским выродкам! – бросил один из собеседников.
– Ткачи ненадежны, мастер Иоган, – произнес другой: они жалуются на малые достатки и завидуют остальным.
– Среди подмастерьев идут дурные разговоры.
Иоган. – Неужели мы, цеховые мастера, еще недостаточно сильны, чтобы постоять за себя?
– Знатные веселятся, – снова перебили его.
– Пусть веселятся! Поможем им переселиться к самому дьяволу в преисподнюю. Я отвечаю за оружейников, они встанут под знамя своего святого патрона!
Снова молчание.
– Да, чего и ждать, если даже среди моих мастеров есть изменники! – продолжал глухой голос оружейника.
Тишина длительной паузы подчеркнула волнение.
– Некоторые из вас знают Андрея, что живет у железных ворот. Темный человек, якшающийся с иногородними и бродягами. Он хвалился перед людьми, что знает новый секрет производства и лучше подохнет, как последняя собака, чем откроет его собратьям по цеху.
Круг враждебных взглядов замкнулся и один из участников разговора задал вопрос:
– Что же думает старшина оружейников?
К ратуше приближался обоз иногородних купцов. Впереди на рыжем коне ехал сутулый тяжелый мужчина с розовым шрамом поперек лба.
Мастер Андрей был еще молод. Он стоял во дворе своего дома, что у железных ворот; ветер играл его черными волосами и шевелил складки плаща. На ладони левой руки его лежал кинжал, который он рассматривал.
Перекинув кинжал в правую руку, Андрей размахнулся и бросил его в стену. Сталь сверкнула в воздухе, лезвие вонзилось в дерево и задрожало как струна.
– Это ей или ему, – прошептал он.
– Мастер, – обратился к Андрею подошедший юноша. – Я проходил сегодня мимо дома купца Штокера и говорил со слугами. Свадебный обед готовят.
Андрей вырвал кинжал из стены и оказал:
– Ты глуп, подмастерье. Клинок этого кинжала лучше чем у сарацинского, которым хвастался прошлый раз заезжий рыцарь, да и рукоять красивее. Этот кинжал сделал я, мастер Андрей. А ты вот навсегда останешься подмастерьем, какого бы искусства в своем деле ты не достиг, потому что ты беден, как последняя крыса нашего собора и не сможешь заплатить всех поборов, которых потребуют с тебя цех и власти. Мастера ловко околпачивают вашего брата, но и я, кажется, тоже попаду в их лапы.
– Дочь Штокера… – снова начал подмастерье. Андрей перебил его.
– Так уж повелось: у крестьянина есть рыцарь, у меня – цеховой старшина, у тебя – мастера, даже императора и того прижимают князья и папа, иначе он не стал бы просить помощи у горожан. Не знаю только, кто притесняет святейшего папу и бога, но кто-нибудь и у них есть. Меняя тему:
– Завтра должен притти человек, ты его не вводи в дом, а только спроси, где мне с ним встретиться и молчи об этом.
Мастер Иоган не пошел к купцу Штокеру – между их домами лежала пропасть, вырытая сословной борьбой, но они встретились в этот день.
Мастер смотрел на своего собеседника сверху стеклянными глазами хищной птицы, – вот сейчас ударит клювом сидящего перед ним зверька. Штокер издавал тихий лисий лай, говорил пустяки и никак не переходил к главному.
Наконец:
– Я получил сегодня письмо от моего друга из соседнего города. Он пишет, что один из мастеров цеха оружейников переселяется к ним, искусный мастер, знающий новые тайны вашего ремесла.
Птица заметалась, как будто хотела взлететь, потом нахохлилась. Лис остался доволен произведенным впечатлением и продолжал:
– Этот человек мне тоже мешает. Потом я надеюсь, что мастер мастеров не забудет моей дружеской услуги, я скоро думаю послать моего сына на ярмарку, а на оружие теперь большой опрос.
На свадебный пир к купцу Штокеру было приглашено много гостей. Из дома доносились голоса, в окнах горел яркий свет. В темноте перед домом прогуливался высокий человек. Со стороны рыночной площади послышались шаги. Прохожие шли медленно и разговаривали вполголоса. Высокий скрылся за углом дома и прирос к стене, он расслышал:
– Мастер вчера сильно проигрался в доме на старой улице. Знаешь, трое молодцов заполучили там зал для игры в кости. Жулить нельзя, они позволяют играть только их костями.
– То-то он так зол нынче… Люди прошли, но остановились невдалеке.
Шумно распахнулась дверь, и из дома в сумрак и грязь вывалились двое. Один из них громко икал и пытался запеть. Это был монетчик. Другой хранил молчание. Вышли они, чтобы освежиться и отдать дань природе.
– Я тоже не на яблоне вырос, – говорил монетчик. Не этим дуракам провести меня. Я соберу людей и сам еще могу хорошо орудовать мечом, даром, что я не рыцарь. Хорошо это пел рыцарь:
Мы научим мужичье…
Он снова попробовал запеть, но ничего не вышло. Человек у стены зашевелился.
Люди, которые ожидали в конце переулка, быстро подходили, над говорившими пролетел и ударил в косяк двери тяжелый камень.
Без звука они юркнули в дом. Стукнул засов. По переулку раздался топот убегающих.
На минуту в доме затихло, потом шум усилился и зазвенело оружие.
Тогда высокий человек отделился от стены и быстро скрылся.
Андрей, это он прятался за углом и был свидетелем нападения на монетчика, спешил к городским воротам.
Стража пропустила его, т. к. его знали, и он сказал, что несет заказанное оружие владельцу соседнего замка, который стоял на горе невдалеке от городских стен.
Шел он без цели, не замечая дороги. Становилось холодно. Андрей замедлил шаги, поднял глаза и вздрогнул. На фоне звездного неба перед ним вырисовывались два массивных столба. Под перекладиной неподвижно в полном безветрии висел полуиссохший труп, устрашая окрестных разбойников.
У подножья виселицы что-то зашевелилось.
– Сова, подумал Андрей.
С земли поднялась человеческая фигура.
Все трое, двое живых и мертвец, были одинаково тихи.
Молчание нарушил человек, поднявшийся с земли:
– Я думал хоть здесь никого до утра не встречу.
– Везде можно найти товарища, – последовал ответ Андрея.
– Ты кто, – забеспокоился незнакомец. – Бродяга.
– Это хорошо. Понимаешь, нельзя жить – господа отняли все: землю, луга, воду. Я земледелец, работал на господина, платил (Налоги и штрафы, собирал на владельца замка солому, ягоды, загонял дичь. Недавно наши слышали хорошего священника, он говорил: нет всего этого в священном писании, господа идут против бога. У меня сына затравили собаками, это тоже по писанию? Я убежал. Завтра войду в город, буду дышать свободным воздухом.
– Ты получишь полную свободу подохнуть с голоду. Стало опять тихо, так тихо, что хотелось крикнуть. I На этот раз заговорил Андрей.
– В Троицу за рекой горели леса. Солнце было, как красный матовый щит. В сердца вселялось глухое беспокойство, я ходил потерянный и чего-то ждал, люди говорили, что кровавое солнце предвещает чуму.
Незнакомец. – В Троицу мимо нашей деревни проходили прокаженные – человек десять. Один из них хотел войти в селение. Мы прогнали его камнями.
Андрей. – Я полюбил девушку и томлюсь, как тогда, во время пожара. Закрою глаза и вижу ее, протягиваю руку и чувствую ее. Сердце мое стало так огромно, что разрывает грудь. Сегодня эту девушку выдают замуж…
Незнакомец. У нас поп повадился ходить к жене моего кума. Ловкую штуку мы с ним сыграли. Я тебе расскажу.
К полуночи посетители кабачка стали расходиться. Хозяин зевал, часто подходил к двери и выглядывал на улицу. В комнату прошмыгнула большая собака и спряталась под столом. Собаку били, с визгом она перебегала с места на место. Наконец, хозяин принес головню и ткнул ею собаке в морду, с воем она бросилась в дверь.
Больше всех пили мастер Иоган и проезжий купец со шрамом на лбу. Купцу предстояло утром двинуться в дальнейший путь, товар везли на ярмарку.
Старшина оружейников был пьян.
– А вдруг он убежал, ведь он мог бежать? – спрашивал он. – Мог, – ворчал купец, поднимая кружку.
Пьянея, купец становился словоохотливым.
– Я уважаю ремесленников, но им далеко до купцов. Не обижайся, мастер. У вас зады приросли к скамьям, и ноги – к земле родного города. Что вы знаете и видели? Ничего.
Я исколесил много стран. Теперь возвращаюсь из Венеции. Вам и в сказках не придумать такого города. Мы, немецкие купцы, пользуемся там великим почетом. Наш купеческий двор получше рыцарских дворцов. Видел бы ты, как купцы со всего света собираются в колоннаде на площади ев. Марка, где городские весы. В день успения св. девы я видел обручение венецианского дожа с морем. Вот это торжество! До сих пор мурашки бегут по спине. Папа Александр мирился в Венеции с императором нашим Фридрихом и тогда папа, возвеселившись, даровал дожу перстень, благословив сочетание владыки Венеции с морем. С тех пор венецианцы забрали власть над морем.
В день обручения великое множество разноплеменного народа собирается на праздник. Все море от св. Марка до Лидо кишит разукрашенными лодками, как тухлое мясо червями. На «Буцентавр» – корабль, на котором двести гребцов, всходит дож, окруженный сенатом, советом, послами. Видел бы ты этот корабль, он двухэтажный, покрыт золотом, статуи по его бортам. Толпы шумят и ревут как буря. Дож бросает в воду перстень и говорит: «Море, мы обручаемся с тобой в знак нашего истинного и вечного господства».
Венецианцы на своих кораблях объездили весь свет. Рассказывал мне один венецианский купец, что пришлось ему быть в Эфиопии, где все люди черны, как сажа, а близко от этих мест живут люди с песьими головами.
Мастер обижен, но не хочет ссоры.
– Пью за ремесленников и купцов, – говорит мастер Иоганн, – ибо, как сказано в писании; мы есть соль земли. Император, когда был в нужде, занимал деньги у городов. Чьи он занимал деньги? Наши. Священный отец и его епископы, на чьи даяния воздвигают храмы и ведут, – я говорю не в осуждение, – неплохую жизнь? На наши. Верно я говорю?
– Верно, – подтвердил купец.
Дверь приотворилась, и из-за нее выглянуло безобразное лицо одноглазого.
– Пора, оказал мастер Иоган, – хозяин, зажги фонарь. Одноглазый взял фонарь и пошел освещать путь своему господину.
Купец сидел покачиваясь, лавка под ним трещала.
– Вернулся? – опросил мастер.
– Да.
– Сказал людям?
– Сказал.
– Дурак купец, надоел мне хвастовством и баснями. Он уезжает рано. Сейчас пьян и не хватится, что меч его пропал. Надо хорошо спрятать, чтобы не нашли.
Андрей вернулся в город к полуночи. Снова его потянуло к дому купца Штокера. На полдороге услышал, что его догоняют. Он остановился, шаги позади смолкли.
В серых отрепьях туч шевелилась луна. По слабо освещенной земле ползли расплывчатые тени.
Андрей ускорил шаг, вслед за ним по грязи зачастил тяжелый бег людей. Бросился в сторону, выхватил кинжал, поскользнулся, упал. В сырой пустоте воздуха прозвучало несколько ударов, потом стон и предсмертное хрипенье.
Странствующий монах, который в поисках ночлега пробирался через соседний выгон, замер, дрожащими губами зашептал молитву и быстро повернул обратно.
Часть вторая
V. ЗОЛОТОЙ ГОРОД МАЙНЦ
Речь говорившего была принята сочувственно. Ободренный мастер продолжал:
– Я говорил вчера с капелланом нашего святейшего епископа. Он поведал мне, что епископ также недоволен магистратом. Надо действовать, граждане!
– Раскроить головы патрицианским выродкам! – бросил один из собеседников.
– Ткачи ненадежны, мастер Иоган, – произнес другой: они жалуются на малые достатки и завидуют остальным.
– Среди подмастерьев идут дурные разговоры.
Иоган. – Неужели мы, цеховые мастера, еще недостаточно сильны, чтобы постоять за себя?
– Знатные веселятся, – снова перебили его.
– Пусть веселятся! Поможем им переселиться к самому дьяволу в преисподнюю. Я отвечаю за оружейников, они встанут под знамя своего святого патрона!
Снова молчание.
– Да, чего и ждать, если даже среди моих мастеров есть изменники! – продолжал глухой голос оружейника.
Тишина длительной паузы подчеркнула волнение.
– Некоторые из вас знают Андрея, что живет у железных ворот. Темный человек, якшающийся с иногородними и бродягами. Он хвалился перед людьми, что знает новый секрет производства и лучше подохнет, как последняя собака, чем откроет его собратьям по цеху.
Круг враждебных взглядов замкнулся и один из участников разговора задал вопрос:
– Что же думает старшина оружейников?
К ратуше приближался обоз иногородних купцов. Впереди на рыжем коне ехал сутулый тяжелый мужчина с розовым шрамом поперек лба.
Мастер Андрей был еще молод. Он стоял во дворе своего дома, что у железных ворот; ветер играл его черными волосами и шевелил складки плаща. На ладони левой руки его лежал кинжал, который он рассматривал.
Перекинув кинжал в правую руку, Андрей размахнулся и бросил его в стену. Сталь сверкнула в воздухе, лезвие вонзилось в дерево и задрожало как струна.
– Это ей или ему, – прошептал он.
– Мастер, – обратился к Андрею подошедший юноша. – Я проходил сегодня мимо дома купца Штокера и говорил со слугами. Свадебный обед готовят.
Андрей вырвал кинжал из стены и оказал:
– Ты глуп, подмастерье. Клинок этого кинжала лучше чем у сарацинского, которым хвастался прошлый раз заезжий рыцарь, да и рукоять красивее. Этот кинжал сделал я, мастер Андрей. А ты вот навсегда останешься подмастерьем, какого бы искусства в своем деле ты не достиг, потому что ты беден, как последняя крыса нашего собора и не сможешь заплатить всех поборов, которых потребуют с тебя цех и власти. Мастера ловко околпачивают вашего брата, но и я, кажется, тоже попаду в их лапы.
– Дочь Штокера… – снова начал подмастерье. Андрей перебил его.
– Так уж повелось: у крестьянина есть рыцарь, у меня – цеховой старшина, у тебя – мастера, даже императора и того прижимают князья и папа, иначе он не стал бы просить помощи у горожан. Не знаю только, кто притесняет святейшего папу и бога, но кто-нибудь и у них есть. Меняя тему:
– Завтра должен притти человек, ты его не вводи в дом, а только спроси, где мне с ним встретиться и молчи об этом.
Мастер Иоган не пошел к купцу Штокеру – между их домами лежала пропасть, вырытая сословной борьбой, но они встретились в этот день.
Мастер смотрел на своего собеседника сверху стеклянными глазами хищной птицы, – вот сейчас ударит клювом сидящего перед ним зверька. Штокер издавал тихий лисий лай, говорил пустяки и никак не переходил к главному.
Наконец:
– Я получил сегодня письмо от моего друга из соседнего города. Он пишет, что один из мастеров цеха оружейников переселяется к ним, искусный мастер, знающий новые тайны вашего ремесла.
Птица заметалась, как будто хотела взлететь, потом нахохлилась. Лис остался доволен произведенным впечатлением и продолжал:
– Этот человек мне тоже мешает. Потом я надеюсь, что мастер мастеров не забудет моей дружеской услуги, я скоро думаю послать моего сына на ярмарку, а на оружие теперь большой опрос.
На свадебный пир к купцу Штокеру было приглашено много гостей. Из дома доносились голоса, в окнах горел яркий свет. В темноте перед домом прогуливался высокий человек. Со стороны рыночной площади послышались шаги. Прохожие шли медленно и разговаривали вполголоса. Высокий скрылся за углом дома и прирос к стене, он расслышал:
– Мастер вчера сильно проигрался в доме на старой улице. Знаешь, трое молодцов заполучили там зал для игры в кости. Жулить нельзя, они позволяют играть только их костями.
– То-то он так зол нынче… Люди прошли, но остановились невдалеке.
Шумно распахнулась дверь, и из дома в сумрак и грязь вывалились двое. Один из них громко икал и пытался запеть. Это был монетчик. Другой хранил молчание. Вышли они, чтобы освежиться и отдать дань природе.
– Я тоже не на яблоне вырос, – говорил монетчик. Не этим дуракам провести меня. Я соберу людей и сам еще могу хорошо орудовать мечом, даром, что я не рыцарь. Хорошо это пел рыцарь:
Мы научим мужичье…
Он снова попробовал запеть, но ничего не вышло. Человек у стены зашевелился.
Люди, которые ожидали в конце переулка, быстро подходили, над говорившими пролетел и ударил в косяк двери тяжелый камень.
Без звука они юркнули в дом. Стукнул засов. По переулку раздался топот убегающих.
На минуту в доме затихло, потом шум усилился и зазвенело оружие.
Тогда высокий человек отделился от стены и быстро скрылся.
Андрей, это он прятался за углом и был свидетелем нападения на монетчика, спешил к городским воротам.
Стража пропустила его, т. к. его знали, и он сказал, что несет заказанное оружие владельцу соседнего замка, который стоял на горе невдалеке от городских стен.
Шел он без цели, не замечая дороги. Становилось холодно. Андрей замедлил шаги, поднял глаза и вздрогнул. На фоне звездного неба перед ним вырисовывались два массивных столба. Под перекладиной неподвижно в полном безветрии висел полуиссохший труп, устрашая окрестных разбойников.
У подножья виселицы что-то зашевелилось.
– Сова, подумал Андрей.
С земли поднялась человеческая фигура.
Все трое, двое живых и мертвец, были одинаково тихи.
Молчание нарушил человек, поднявшийся с земли:
– Я думал хоть здесь никого до утра не встречу.
– Везде можно найти товарища, – последовал ответ Андрея.
– Ты кто, – забеспокоился незнакомец. – Бродяга.
– Это хорошо. Понимаешь, нельзя жить – господа отняли все: землю, луга, воду. Я земледелец, работал на господина, платил (Налоги и штрафы, собирал на владельца замка солому, ягоды, загонял дичь. Недавно наши слышали хорошего священника, он говорил: нет всего этого в священном писании, господа идут против бога. У меня сына затравили собаками, это тоже по писанию? Я убежал. Завтра войду в город, буду дышать свободным воздухом.
– Ты получишь полную свободу подохнуть с голоду. Стало опять тихо, так тихо, что хотелось крикнуть. I На этот раз заговорил Андрей.
– В Троицу за рекой горели леса. Солнце было, как красный матовый щит. В сердца вселялось глухое беспокойство, я ходил потерянный и чего-то ждал, люди говорили, что кровавое солнце предвещает чуму.
Незнакомец. – В Троицу мимо нашей деревни проходили прокаженные – человек десять. Один из них хотел войти в селение. Мы прогнали его камнями.
Андрей. – Я полюбил девушку и томлюсь, как тогда, во время пожара. Закрою глаза и вижу ее, протягиваю руку и чувствую ее. Сердце мое стало так огромно, что разрывает грудь. Сегодня эту девушку выдают замуж…
Незнакомец. У нас поп повадился ходить к жене моего кума. Ловкую штуку мы с ним сыграли. Я тебе расскажу.
К полуночи посетители кабачка стали расходиться. Хозяин зевал, часто подходил к двери и выглядывал на улицу. В комнату прошмыгнула большая собака и спряталась под столом. Собаку били, с визгом она перебегала с места на место. Наконец, хозяин принес головню и ткнул ею собаке в морду, с воем она бросилась в дверь.
Больше всех пили мастер Иоган и проезжий купец со шрамом на лбу. Купцу предстояло утром двинуться в дальнейший путь, товар везли на ярмарку.
Старшина оружейников был пьян.
– А вдруг он убежал, ведь он мог бежать? – спрашивал он. – Мог, – ворчал купец, поднимая кружку.
Пьянея, купец становился словоохотливым.
– Я уважаю ремесленников, но им далеко до купцов. Не обижайся, мастер. У вас зады приросли к скамьям, и ноги – к земле родного города. Что вы знаете и видели? Ничего.
Я исколесил много стран. Теперь возвращаюсь из Венеции. Вам и в сказках не придумать такого города. Мы, немецкие купцы, пользуемся там великим почетом. Наш купеческий двор получше рыцарских дворцов. Видел бы ты, как купцы со всего света собираются в колоннаде на площади ев. Марка, где городские весы. В день успения св. девы я видел обручение венецианского дожа с морем. Вот это торжество! До сих пор мурашки бегут по спине. Папа Александр мирился в Венеции с императором нашим Фридрихом и тогда папа, возвеселившись, даровал дожу перстень, благословив сочетание владыки Венеции с морем. С тех пор венецианцы забрали власть над морем.
В день обручения великое множество разноплеменного народа собирается на праздник. Все море от св. Марка до Лидо кишит разукрашенными лодками, как тухлое мясо червями. На «Буцентавр» – корабль, на котором двести гребцов, всходит дож, окруженный сенатом, советом, послами. Видел бы ты этот корабль, он двухэтажный, покрыт золотом, статуи по его бортам. Толпы шумят и ревут как буря. Дож бросает в воду перстень и говорит: «Море, мы обручаемся с тобой в знак нашего истинного и вечного господства».
Венецианцы на своих кораблях объездили весь свет. Рассказывал мне один венецианский купец, что пришлось ему быть в Эфиопии, где все люди черны, как сажа, а близко от этих мест живут люди с песьими головами.
Мастер обижен, но не хочет ссоры.
– Пью за ремесленников и купцов, – говорит мастер Иоганн, – ибо, как сказано в писании; мы есть соль земли. Император, когда был в нужде, занимал деньги у городов. Чьи он занимал деньги? Наши. Священный отец и его епископы, на чьи даяния воздвигают храмы и ведут, – я говорю не в осуждение, – неплохую жизнь? На наши. Верно я говорю?
– Верно, – подтвердил купец.
Дверь приотворилась, и из-за нее выглянуло безобразное лицо одноглазого.
– Пора, оказал мастер Иоган, – хозяин, зажги фонарь. Одноглазый взял фонарь и пошел освещать путь своему господину.
Купец сидел покачиваясь, лавка под ним трещала.
– Вернулся? – опросил мастер.
– Да.
– Сказал людям?
– Сказал.
– Дурак купец, надоел мне хвастовством и баснями. Он уезжает рано. Сейчас пьян и не хватится, что меч его пропал. Надо хорошо спрятать, чтобы не нашли.
Андрей вернулся в город к полуночи. Снова его потянуло к дому купца Штокера. На полдороге услышал, что его догоняют. Он остановился, шаги позади смолкли.
В серых отрепьях туч шевелилась луна. По слабо освещенной земле ползли расплывчатые тени.
Андрей ускорил шаг, вслед за ним по грязи зачастил тяжелый бег людей. Бросился в сторону, выхватил кинжал, поскользнулся, упал. В сырой пустоте воздуха прозвучало несколько ударов, потом стон и предсмертное хрипенье.
Странствующий монах, который в поисках ночлега пробирался через соседний выгон, замер, дрожащими губами зашептал молитву и быстро повернул обратно.
Часть вторая
ИЗОБРЕТЕНИЕ КНИГОПЕЧАТАНИЯ
V. ЗОЛОТОЙ ГОРОД МАЙНЦ
ГИГАНТСКАЯ плоскость, уходящая в неизвестное своими краями; в центре плоскости остров суши, со всех сторон омываемый бурными и таинственными волнами океана – так представляет себе средневековый человек землю.
Теория шарообразности земли, гениально обоснованная еще Пифагором [21]и Аристотелем [22]– забыта. На наковальне средневековых сумерек культуры, тяжкий молот церковных предрассудков сплющил земной шар в плоский круг «вроде колеса».
Океан делит сушу на три части: Азию, Европу и Африку. Одна Азия составляет половину света, Европа и Африка – другую. Америку откроет Христофор Колумб [23]через 24 года после смерти Гутенберга и примет ее за Индию.
В эпоху великих открытий представление о земном шаре возрождается снова. Флорентийский астроном Тосканелли в 1474 г. писал своему другу, придворному португальского короля Альфонса V: «Я уже говорил тебе однажды о морском пути в страну пряностей, более коротком, чем та дорога, по которой вы ездите через Гвинею. Хотя я хорошо знаю, что существование такой дороги может быть доказано на основании сферической формы земли, тем не менее, чтобы сделать вопрос яснее и облегчить предприятие, я решился изобразить дорогу на мореходной карте. Поэтому отправляю его величеству карту, сделанную мною собственноручно, на которой изображены ваши берега и острова, откуда вы должны проехать, чтобы достичь места, где наиболее изобилуют всякого рода пряности и драгоценные камни. Не удивляйтесь, что я называю Западом страны, где растут пряности, тогда как их обыкновенно называют Востоком; это потому, что люди, плывущие постоянно к Западу, достигнут этих стран морским подземным путем, тогда как, если вы отправитесь по этой (верхней) стороне земного шара, то эти страны будут на востоке».
Эти слова Тосканелли чрез преграду двух тысячелетий перекликаются с утверждением Аристотеля. «Люди, соединяющие область в соседстве Геркулесовых столбов с областью близь Индии и утверждающие, таким образом, что море есть едино, не говорят ничего невероятного».
Колумб был в переписке с Тосканелли и, очевидно, имел его карту.
Вещественным доказательством географических представлений в дни Колумба является сохранившееся до сих пор «земное яблоко», изготовленное в 1492 г. нюренбергоким географом Мартином Бехаймом. Но шар земной еще неподвижный центр вселенной и нужна искупительная жертва Галилея, [24]чтобы нарушить покой земли и заставить людей уверовать в ее нескончаемый бег вокруг дневного светила.
Пространство, подлинно известное передовому средневековому европейцу – мизерно. Чем дальше от центра Европы, тем все более и более фантастическими и нелепыми делаются сведения о странах, их населении, флоре и фауне.
Пусть за нас говорят надписи на карте мира, составленной в Люнебурге (Сев. Германия) в конце XIII века.
В Азии городы, люди и животные поистине необычайны:
« Грифы – народ, от неистовства которых саксы, как говорят, пришли в Германию; между другими людьми они, как скорпионы между животными.
Антропофаги – скорые люди, ибо имеют ноги, подобные лошадиным; живут мясом и кровью людей.
Ушаны – с ушами такой величины, что покрывают ими все свое тело.
Самарканд —город лежит в Хозарии, т. е. в Скифской земле—(больше Вавилона, имеет в окружности сто миль, владеют им сообща царь поганый и царь христианский.
В Индии змеи такие огромные, что проглатывают оленей и переплывают даже океан.
В Ганге водится червь , который, подобно раку, имеет две клешни – ими он схватывает слона и ныряет с ним в воду».
Чудесами населена и Африка:
« Мавританские эфиопы – четыре глаза имеют, и это ради меткой стрельбы.
Живет в Африке — василиск , беда, единственная в мире. Змей – от полутора фута длины».
Апофеоз достоверности – надпись: «Рай – на крайнем Востоке. Есть там дерево познания добра и зла. Дерево сие действовало видимо и телесно, как и всякое другое дерево».
Знаменательная надпись, вскрывающая сокровенную суть. Религия – это она отбросила пытливую человеческую мысль назад на тысячелетия, она населила мир чудовищами, она запрещала учение о движении земли под страхом пытки и костра. Поддерживая свое владычество каленым железом, выжигала она все, что было больше чем оказано в книгах священного писания, что могло вселить малейшее сомнение в незыблемость церковного авторитета. Но все изменяется. Мир географических небылиц, созданных религией, начнут разрушать купцы, подгоняемые в поисках новых рынков жаждой наживы и грабежа – первые безбожники и маловеры.
Это разрушение началось, и одним из первых людей, поведавших европейскому миру правдивые истории о Китае, Японии и Индии, был Марко Поло. Рассказы его собраны и записаны в книге, именуемой «О разнообразии мира».
В предисловии к этой книге сказано:
«С тех пор, как господь бог собственными руками сотворил праотца Адама, и доныне не было такого христианина или язычника, или татарина, или индийца, или иного какого человека, из других народов, кто разузнавал бы и знал о частях мира и о великих диковинах так же точно, как Марко разузнавал и знает. И сказал он себе поэтому: нехорошо, если все те великие диковины, что он сам видел, или о которых слышал правду, не будут записаны для того, чтобы и другие люди, не видевшие и не слышавшие этого, могли научиться по такой книге. Скажу вам еще, двадцать шесть лет собирал он сведения в разных частях света и в 1298 г. от р. х., сидя в темнице, в Генуе, заставил он заключенного вместе с ним Рустикана Пизанского, записать все это».
Марко был сыном венецианца Поло, который с торговыми целями вместе с своим братом проник на Восток и пробыл 26 лет на службе у монголов. Молодой Марко провел вое путешествие с отцом и жил с ним у азиатских владык.
Но семья Поло – редчайшее исключение и действительное знакомство европейцев с далекими странами земного шара наступает только в эпоху великих географических открытий.
Твердой ногой стоит средневековье на западно-европейском материке и это его собственное, неотъемлемое, известное ему земное пространство имеет два полюса.
Один полюс расположен у Средиземного моря, где пышным цветком расцвел Рим, где на смену ему развилась богатая Византия, где два величайших торговых города: Венеция и Генуя ведут оживленный обмен с Востоком, легендарным, богатым Востоком – заветной мечтой рыцарей и крестьян, разбойников и монахов.
Другой полюс на севере – утверждается он много позднее. Здесь вырастают немецкая Ганза и фламандские города. Они торгуют с Лондоном, с городами Швеции, Норвегии и Дании, они проникают далее на северо-восток в Великий Новгород – преддверие бесконечной дикой русской равнины.
Около двух этих полюсов развивается хозяйственная и культурная жизнь. Здесь возникают мощные богатые города, отсюда отправляются в далекий путь многочисленные флотилии, сюда притекают люди различных племен и занятий.
Торгово-хозяйственные полюсы взаимно притягиваются, как полюсы магнита. Не важно, что между ними недели и месяцы трудного и опасного пути. Торговцы и монахи первые утвердят постоянные дороги между богатыми побережьями юга и севера – средневековая карта прорезается двумя линиями связей.
Караваны отважно пересекут материк, и многоводный Рейн сделается главной торговой магистралью.
Корабли двинутся вдоль побережья через Гибралтар и итальянские купцы сойдут с них на берегах Фламандии. – Но все же средней Германии, где родной город Гутенберга Майнц, впредь суждено быть лишь промежуточным пунктом между цветущими областями; а не так давно Майнц сам был центром, главным городом королевства, золотым величайшим городом. Развитие международных сношений, вовлечение стран и народов в круговорот торговли означало падение могущества Майнца.
Расцвет этого города начинается в IX–X веке и достигает своего апогея в XII. Немецкая торговля развивается к концу владычестве Каролингов, но пространственно она еще крайне ограничена. Товары текут вдоль важнейших речных артерий. Но и по рекам стоят заслоны, отделяющие Германию от богатых соседних торговых областей: путь в Византию прегражден венграми, путь на северо-восток oтрезан отсталыми славянами. На пути в Италию – трудно проходимые Альпы.
Рейн – средоточие германской торговли, около него возникает и множится хлопотливая и богатая жизнь.
Майнц расположен в узле важнейших речных артерий, около него в рейнское течение вливаются воды Майна, истоки которого сходятся с Дунаем, а по берегам растут молодые торговые города.
Крепнут связи с итальянским побережьем, и снова это льет воду на мельницу экономических успехов Майнца, крупнейшего города южной Германии. Особенно усиливается торговое благополучие немецкого юга в эпоху крестовых походов, когда здесь проходят армии крестоносцев и пилигримов и возрастает приток товаров с Востока.
Городу, основанному еще римлянами, выпадает завидная доля.
Арабский путешественник X века пишет о нем:
«Майнц – очень большой город, часть его заселена, а другая – засеяна. Лежит в стране франков на реке, называемой Рейн, и богат он пшеницей, ячменем, рожью, виноградниками и фруктами… Далее следует отметить, что есть там пряности, которые встречаются лишь на самом дальнем Востоке, хотя сам Майнц лежит на самом дальнем Западе. Есть, например, перец, инбирь, гвоздика, лаванда, кость, гилланга. Они привозятся из Индии где растут во множестве».
Пусть не смущает читателей известие о том, что часть города была засеяна – это обычно для средневековья, ибо город того времени мало похож на современный. Даже в XV веке в самом городе Майнце было еще много виноградников и посевов.
МАЙНЦ
Старинная гравюра
В годы подъема в Майнце возводятся великолепные постройки собора, ратуши, многих церквей, развиваются ремеслы и торговля, город богатеет.
Еще в начале XIV века Майнц был настолько богат, что мог ссудить императору Карлу IV – 71000 гульденов.
Расцвет города сочетался с усилением могущества майнцского архиепископа. Он один из первых князей королевства. В числе семи курфюрстов [25]архиепископ выбирает Немецкого короля и римского императора.
Если он друг императора, то нередко занимает первенствующее место при дворе и участвует в важнейших предприятиях империи. Таким был Христиан, один из величайших воинов и дипломатов Фридриха I Барбароссы. Он совершил вместе с императором поход на Рим.
После похода на Ломбардию Фридрих устроил в Майнце сказочно великолепный праздник. В мае 1184 г. здесь на берег Рейна съехались сорок тысяч рыцарей. Три дня длились церковные торжества, турниры и народные развлечения.
Долго странствующие труверы [26]Генрих Вембеке и Гюго Прованский рассказывали о неслыханном блеске этого торжества.
Если архиепископ майнцкий был врагом императора, то он был враг опасный и беспощадный.
После смерти императора Рудольфа курфюрсты вместо его сына избирают графа Адольфа Нассауского. Руководящую роль в этом избрании играет архиепископ майнцкий Гергарт. Подоплека избрания графа – новый император обязался сделать ряд уступок князьям и в частности уплатить долги майнцкого архиепископа.
Правление императора было недолгим. Адольф пришелся не по вкусу властолюбивому архиепископу. Гергарт организует заговор против императора и призывает на престол сына Рудольфа – Альбрехта Австрийского.
Через четыре года после избрания – 23 июня 1298 г. – в Майнце созывается незаконное совещание курфюрстов и «мудрых людей», принимающее решение о низложении императора, и майнцкий архиепископ издает об этом манифест.
В этом манифесте сказано:
«Вышеназванного господина Адольфа, который оказал себя столь недостойным королевской власти и который за свои злодейства и прочие дела отвергнут богом, мы лишаем царства – да не царствует более! – и открыто заявлям, что лишил его господь и тем самым согласно единодушно выраженному решению курфюрстов постановляем освободить от нерушимой присяги всех тех, кто связан с ним оной, накрепко запрещая кому-либо впредь повиноваться и служить ему как королю».
2 июля Альбрехт пал в битве с новым претендентом на королевский престол.
В майнцком соборе на надгробном памятнике Петра фон Аспельта изображена огромная фигура этого архиепископа в великолепном облачении. Перед ним три короля: Генрих VII, Людовиг Баварский и Иоган Богемский, коронованные Петрам. Они едва доходят до пояса архиепископа, властно простирающего над ними руку.
Камень, вопиющий о прошлой славе!
Майнцкий собор, построенный в 1181 г. – каменная книга этого ушедшего величия города, прекрасный образец романского стиля и прогресса средневековой архитектуры.
Дни расцвета ушли безвозвратно – в XIV–XV веке население в Майнце достигает всего 5 тыс. человек, а Страсбург, Нюренберг и Аугсбург насчитывают уже до 20 тысяч.
Торговое значение города подорвано перемещением внутренней германской торговли на Север, с возникновением Ганзы, и сокращением восточной торговли из-за борьбы с наступающими турками.
Успехи промышленности минуют Майнц и выдвигают на первый план хозяйственной и политической жизни другие города и области Геомании.
Теория шарообразности земли, гениально обоснованная еще Пифагором [21]и Аристотелем [22]– забыта. На наковальне средневековых сумерек культуры, тяжкий молот церковных предрассудков сплющил земной шар в плоский круг «вроде колеса».
Океан делит сушу на три части: Азию, Европу и Африку. Одна Азия составляет половину света, Европа и Африка – другую. Америку откроет Христофор Колумб [23]через 24 года после смерти Гутенберга и примет ее за Индию.
В эпоху великих открытий представление о земном шаре возрождается снова. Флорентийский астроном Тосканелли в 1474 г. писал своему другу, придворному португальского короля Альфонса V: «Я уже говорил тебе однажды о морском пути в страну пряностей, более коротком, чем та дорога, по которой вы ездите через Гвинею. Хотя я хорошо знаю, что существование такой дороги может быть доказано на основании сферической формы земли, тем не менее, чтобы сделать вопрос яснее и облегчить предприятие, я решился изобразить дорогу на мореходной карте. Поэтому отправляю его величеству карту, сделанную мною собственноручно, на которой изображены ваши берега и острова, откуда вы должны проехать, чтобы достичь места, где наиболее изобилуют всякого рода пряности и драгоценные камни. Не удивляйтесь, что я называю Западом страны, где растут пряности, тогда как их обыкновенно называют Востоком; это потому, что люди, плывущие постоянно к Западу, достигнут этих стран морским подземным путем, тогда как, если вы отправитесь по этой (верхней) стороне земного шара, то эти страны будут на востоке».
Эти слова Тосканелли чрез преграду двух тысячелетий перекликаются с утверждением Аристотеля. «Люди, соединяющие область в соседстве Геркулесовых столбов с областью близь Индии и утверждающие, таким образом, что море есть едино, не говорят ничего невероятного».
Колумб был в переписке с Тосканелли и, очевидно, имел его карту.
Вещественным доказательством географических представлений в дни Колумба является сохранившееся до сих пор «земное яблоко», изготовленное в 1492 г. нюренбергоким географом Мартином Бехаймом. Но шар земной еще неподвижный центр вселенной и нужна искупительная жертва Галилея, [24]чтобы нарушить покой земли и заставить людей уверовать в ее нескончаемый бег вокруг дневного светила.
Пространство, подлинно известное передовому средневековому европейцу – мизерно. Чем дальше от центра Европы, тем все более и более фантастическими и нелепыми делаются сведения о странах, их населении, флоре и фауне.
Пусть за нас говорят надписи на карте мира, составленной в Люнебурге (Сев. Германия) в конце XIII века.
В Азии городы, люди и животные поистине необычайны:
« Грифы – народ, от неистовства которых саксы, как говорят, пришли в Германию; между другими людьми они, как скорпионы между животными.
Антропофаги – скорые люди, ибо имеют ноги, подобные лошадиным; живут мясом и кровью людей.
Ушаны – с ушами такой величины, что покрывают ими все свое тело.
Самарканд —город лежит в Хозарии, т. е. в Скифской земле—(больше Вавилона, имеет в окружности сто миль, владеют им сообща царь поганый и царь христианский.
В Индии змеи такие огромные, что проглатывают оленей и переплывают даже океан.
В Ганге водится червь , который, подобно раку, имеет две клешни – ими он схватывает слона и ныряет с ним в воду».
Чудесами населена и Африка:
« Мавританские эфиопы – четыре глаза имеют, и это ради меткой стрельбы.
Живет в Африке — василиск , беда, единственная в мире. Змей – от полутора фута длины».
Апофеоз достоверности – надпись: «Рай – на крайнем Востоке. Есть там дерево познания добра и зла. Дерево сие действовало видимо и телесно, как и всякое другое дерево».
Знаменательная надпись, вскрывающая сокровенную суть. Религия – это она отбросила пытливую человеческую мысль назад на тысячелетия, она населила мир чудовищами, она запрещала учение о движении земли под страхом пытки и костра. Поддерживая свое владычество каленым железом, выжигала она все, что было больше чем оказано в книгах священного писания, что могло вселить малейшее сомнение в незыблемость церковного авторитета. Но все изменяется. Мир географических небылиц, созданных религией, начнут разрушать купцы, подгоняемые в поисках новых рынков жаждой наживы и грабежа – первые безбожники и маловеры.
Это разрушение началось, и одним из первых людей, поведавших европейскому миру правдивые истории о Китае, Японии и Индии, был Марко Поло. Рассказы его собраны и записаны в книге, именуемой «О разнообразии мира».
В предисловии к этой книге сказано:
«С тех пор, как господь бог собственными руками сотворил праотца Адама, и доныне не было такого христианина или язычника, или татарина, или индийца, или иного какого человека, из других народов, кто разузнавал бы и знал о частях мира и о великих диковинах так же точно, как Марко разузнавал и знает. И сказал он себе поэтому: нехорошо, если все те великие диковины, что он сам видел, или о которых слышал правду, не будут записаны для того, чтобы и другие люди, не видевшие и не слышавшие этого, могли научиться по такой книге. Скажу вам еще, двадцать шесть лет собирал он сведения в разных частях света и в 1298 г. от р. х., сидя в темнице, в Генуе, заставил он заключенного вместе с ним Рустикана Пизанского, записать все это».
Марко был сыном венецианца Поло, который с торговыми целями вместе с своим братом проник на Восток и пробыл 26 лет на службе у монголов. Молодой Марко провел вое путешествие с отцом и жил с ним у азиатских владык.
Но семья Поло – редчайшее исключение и действительное знакомство европейцев с далекими странами земного шара наступает только в эпоху великих географических открытий.
Твердой ногой стоит средневековье на западно-европейском материке и это его собственное, неотъемлемое, известное ему земное пространство имеет два полюса.
Один полюс расположен у Средиземного моря, где пышным цветком расцвел Рим, где на смену ему развилась богатая Византия, где два величайших торговых города: Венеция и Генуя ведут оживленный обмен с Востоком, легендарным, богатым Востоком – заветной мечтой рыцарей и крестьян, разбойников и монахов.
Другой полюс на севере – утверждается он много позднее. Здесь вырастают немецкая Ганза и фламандские города. Они торгуют с Лондоном, с городами Швеции, Норвегии и Дании, они проникают далее на северо-восток в Великий Новгород – преддверие бесконечной дикой русской равнины.
Около двух этих полюсов развивается хозяйственная и культурная жизнь. Здесь возникают мощные богатые города, отсюда отправляются в далекий путь многочисленные флотилии, сюда притекают люди различных племен и занятий.
Торгово-хозяйственные полюсы взаимно притягиваются, как полюсы магнита. Не важно, что между ними недели и месяцы трудного и опасного пути. Торговцы и монахи первые утвердят постоянные дороги между богатыми побережьями юга и севера – средневековая карта прорезается двумя линиями связей.
Караваны отважно пересекут материк, и многоводный Рейн сделается главной торговой магистралью.
Корабли двинутся вдоль побережья через Гибралтар и итальянские купцы сойдут с них на берегах Фламандии. – Но все же средней Германии, где родной город Гутенберга Майнц, впредь суждено быть лишь промежуточным пунктом между цветущими областями; а не так давно Майнц сам был центром, главным городом королевства, золотым величайшим городом. Развитие международных сношений, вовлечение стран и народов в круговорот торговли означало падение могущества Майнца.
Расцвет этого города начинается в IX–X веке и достигает своего апогея в XII. Немецкая торговля развивается к концу владычестве Каролингов, но пространственно она еще крайне ограничена. Товары текут вдоль важнейших речных артерий. Но и по рекам стоят заслоны, отделяющие Германию от богатых соседних торговых областей: путь в Византию прегражден венграми, путь на северо-восток oтрезан отсталыми славянами. На пути в Италию – трудно проходимые Альпы.
Рейн – средоточие германской торговли, около него возникает и множится хлопотливая и богатая жизнь.
Майнц расположен в узле важнейших речных артерий, около него в рейнское течение вливаются воды Майна, истоки которого сходятся с Дунаем, а по берегам растут молодые торговые города.
Крепнут связи с итальянским побережьем, и снова это льет воду на мельницу экономических успехов Майнца, крупнейшего города южной Германии. Особенно усиливается торговое благополучие немецкого юга в эпоху крестовых походов, когда здесь проходят армии крестоносцев и пилигримов и возрастает приток товаров с Востока.
Городу, основанному еще римлянами, выпадает завидная доля.
Арабский путешественник X века пишет о нем:
«Майнц – очень большой город, часть его заселена, а другая – засеяна. Лежит в стране франков на реке, называемой Рейн, и богат он пшеницей, ячменем, рожью, виноградниками и фруктами… Далее следует отметить, что есть там пряности, которые встречаются лишь на самом дальнем Востоке, хотя сам Майнц лежит на самом дальнем Западе. Есть, например, перец, инбирь, гвоздика, лаванда, кость, гилланга. Они привозятся из Индии где растут во множестве».
Пусть не смущает читателей известие о том, что часть города была засеяна – это обычно для средневековья, ибо город того времени мало похож на современный. Даже в XV веке в самом городе Майнце было еще много виноградников и посевов.
Старинная гравюра
В годы подъема в Майнце возводятся великолепные постройки собора, ратуши, многих церквей, развиваются ремеслы и торговля, город богатеет.
Еще в начале XIV века Майнц был настолько богат, что мог ссудить императору Карлу IV – 71000 гульденов.
Расцвет города сочетался с усилением могущества майнцского архиепископа. Он один из первых князей королевства. В числе семи курфюрстов [25]архиепископ выбирает Немецкого короля и римского императора.
Если он друг императора, то нередко занимает первенствующее место при дворе и участвует в важнейших предприятиях империи. Таким был Христиан, один из величайших воинов и дипломатов Фридриха I Барбароссы. Он совершил вместе с императором поход на Рим.
После похода на Ломбардию Фридрих устроил в Майнце сказочно великолепный праздник. В мае 1184 г. здесь на берег Рейна съехались сорок тысяч рыцарей. Три дня длились церковные торжества, турниры и народные развлечения.
Долго странствующие труверы [26]Генрих Вембеке и Гюго Прованский рассказывали о неслыханном блеске этого торжества.
Если архиепископ майнцкий был врагом императора, то он был враг опасный и беспощадный.
После смерти императора Рудольфа курфюрсты вместо его сына избирают графа Адольфа Нассауского. Руководящую роль в этом избрании играет архиепископ майнцкий Гергарт. Подоплека избрания графа – новый император обязался сделать ряд уступок князьям и в частности уплатить долги майнцкого архиепископа.
Правление императора было недолгим. Адольф пришелся не по вкусу властолюбивому архиепископу. Гергарт организует заговор против императора и призывает на престол сына Рудольфа – Альбрехта Австрийского.
Через четыре года после избрания – 23 июня 1298 г. – в Майнце созывается незаконное совещание курфюрстов и «мудрых людей», принимающее решение о низложении императора, и майнцкий архиепископ издает об этом манифест.
В этом манифесте сказано:
«Вышеназванного господина Адольфа, который оказал себя столь недостойным королевской власти и который за свои злодейства и прочие дела отвергнут богом, мы лишаем царства – да не царствует более! – и открыто заявлям, что лишил его господь и тем самым согласно единодушно выраженному решению курфюрстов постановляем освободить от нерушимой присяги всех тех, кто связан с ним оной, накрепко запрещая кому-либо впредь повиноваться и служить ему как королю».
2 июля Альбрехт пал в битве с новым претендентом на королевский престол.
В майнцком соборе на надгробном памятнике Петра фон Аспельта изображена огромная фигура этого архиепископа в великолепном облачении. Перед ним три короля: Генрих VII, Людовиг Баварский и Иоган Богемский, коронованные Петрам. Они едва доходят до пояса архиепископа, властно простирающего над ними руку.
Камень, вопиющий о прошлой славе!
Майнцкий собор, построенный в 1181 г. – каменная книга этого ушедшего величия города, прекрасный образец романского стиля и прогресса средневековой архитектуры.
Дни расцвета ушли безвозвратно – в XIV–XV веке население в Майнце достигает всего 5 тыс. человек, а Страсбург, Нюренберг и Аугсбург насчитывают уже до 20 тысяч.
Торговое значение города подорвано перемещением внутренней германской торговли на Север, с возникновением Ганзы, и сокращением восточной торговли из-за борьбы с наступающими турками.
Успехи промышленности минуют Майнц и выдвигают на первый план хозяйственной и политической жизни другие города и области Геомании.