Владимир Проскуряков
Иоган Гутенберг
«Печать – единственное орудие, при помощи которого партия ежедневно, ежечасно говорит с рабочим классом на своем, нужном ей языке. Других средств протянуть духовные нити между партией и классом, другою такого гибкого аппарата в природе не имеется… Печать должна расти не по дням, а по часам. Это самое сильное и самое острое орудие партии».
СТАЛИН (XII съезд партии).
Речь первая
ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ
СВЕДЕНИЯ о жизни людей, обычно, неполны и противоречивы, биография великого человека всегда превращалась в легенду.
Даже сейчас, когда тысячи фотографий сохраняют новым поколениям внешний облик человека, от рождения его и до смерти, когда печать как прожектор освещает все его действия, когда даже голос остается на граммофонной пластинке или пленке звукового кино, – все же биографы спорят о датах жизни человека, его привычках и делах. Чем дальше в прошлое, тем слабее и изменчивее контуры биографического рисунка, тем более сомнений: в достоверности свидетельств и документов.
Бесспорна только общая картина закономерно развивающегося общества, и достоверна лишь биография личности, как кадр в этой грандиозной картине, кадр, который плотно врос в породившее его целое и органически слился с ним.
Так бессильная призрачность биографической легенды замещается возрождаемой жизнью сына века.
И пусть длятся несогласия о числах рождения и смерти, цвете волос, обоснованности поступков – мы через преграду времени подаем руку человеку, который жил и боролся в непреложной правде социального прошлого.
Даже сейчас, когда тысячи фотографий сохраняют новым поколениям внешний облик человека, от рождения его и до смерти, когда печать как прожектор освещает все его действия, когда даже голос остается на граммофонной пластинке или пленке звукового кино, – все же биографы спорят о датах жизни человека, его привычках и делах. Чем дальше в прошлое, тем слабее и изменчивее контуры биографического рисунка, тем более сомнений: в достоверности свидетельств и документов.
Бесспорна только общая картина закономерно развивающегося общества, и достоверна лишь биография личности, как кадр в этой грандиозной картине, кадр, который плотно врос в породившее его целое и органически слился с ним.
Так бессильная призрачность биографической легенды замещается возрождаемой жизнью сына века.
И пусть длятся несогласия о числах рождения и смерти, цвете волос, обоснованности поступков – мы через преграду времени подаем руку человеку, который жил и боролся в непреложной правде социального прошлого.
Часть первая
ГОРОЖАНИН МАЙНЦА ИОГАН ГУТЕНБЕРГ
1. ПРИКЛЮЧЕНИЕ НИКОЛАУСА ВЕРШТАТА, ГОРОДСКОГО ПИСЦА МАЙНЦА
ПОЛЯ истории знают эпохи бурных цветений. Столетиями бесплодные земли медленно и трудно накапливают силы. Дремлющая почва впитывает все новые и новые продукты распада и гниения. Дни разложения, дни гибели общественного строя, вселяющие ужас в умы современника, незаметно подготовляют близкое плодородие.
XV век был веком могучего всхода нови. Развитие производительных сил получает сильный толчок от технических усовершенствований в горном деле, текстильной промышленности, мореплавании и военном искусстве, от изобретения книгопечатания и успеха ряда наук. Начинается разрушение феодализма под напором подъема промышленности, развития денежного хозяйства и быстрого расширения внутреннего и международного обмена.
Общественные отношения спутываются в пестрый клубок обостренных противоречий. Усиливается классовая борьба, растет торговая конкуренция между отдельными странами.
«Война всех против всех».
В XV веке ткутся начала тех нитей, которые через триста лет сплетут узел промышленного переворота, начинающий замечательную и кровавую историю капитализма.
Мы еще в начале столетия мировых открытий – сегодня 14 марта 1434 года.
На краткий миг линза старого документа бросает на экран изображение двух людей: городского писца Майнца – Николауса Верштата – и майнцкого изгнанника – Иогана Гутенберга.
Появление первого из них кратковременно и дальше путь Николауса Верштата теряется. Гутенберг выходит на освещенную авансцену – потемок прошлого, чтобы остаться на ней навсегда.
Этот первый известный нам эпизод из жизни изобретателя книгопечатания крепко вправлен в рамки общественных связей и столкновений средневекового города.
Города в качестве хозяйственной и политической силы средневековья возникают во втором периоде западно-европейского феодализма (XI–XVI вв.).
Деревня определяет сущность и облик феодального строя, – помещик и зависимый крестьянин центральные его фигуры. История феодализма начинается замкнутым натуральным хозяйством, жестокой эксплоатацией мелких крестьянских хозяйств крупным землевладельцем-сеньором. Средства этой експлоатации не только экономическое принуждение, но и открытое насилие, основанное на личной зависимости непосредственного производителя.
Нужны были длительные сроки, чтобы эта постройка дала первые трещины. Развитие товарных отношений постепенно ломает натуральные формы феодального хозяйства, крестьяне переходят на денежный оброк и обезземеление выбрасывает начальные кадры сельскохозяйственного и ремесленного пролетариата. Тогда город отделяется от деревни и начинает свой путь развития, полный внутренней борьбы и внешних потрясений, но все же на решающих этапах, зависящий, в конечном счете, от феодальной деревни.
Первые политические бои горожан – защита своей независимости от феодалов. Завоевание городских свобод, права пользоваться «миром», означавшее устранение произвола феодалов было знаменательным началом. Древнейшее городское право Страсбурга (XII век) говорит: «По образу других городов основан и Страсбург с такой льготой, чтобы всякий человек, как чужой, так и местный уроженец, всегда и ото всех пользовался бы в нем миром». Дальше горожане добиваются у светских и духовных князей права самоуправления и выбора магистрата.
Плодами первых городских свобод воспользовались богатые семьи – патрицианские роды. [1]Они одни заседали в магистрате и занимали все должности городского управления.
Фронт горожан, объединенный в борьбе против сеньоров за городские свободы, разрывается внутренними противоречиями. Крепнущее сословие ремесленников протестует против монополии патрициев и стремится к ее ограничению или, больше того, к непосредственному захвату власти.
Наконец, возникает новая оппозиция – городской плебс, состоявший из разорившихся граждан, и массы горожан, не обладавших правами гражданства: ремесленных подмастерьев, поденщиков и многочисленных зачатков люмпен-пролетариата. Выступления городского плебса – отдалённые предвестники будущих бурь рабочих восстаний. Одним из ярких случаев такого открытого бунта плебса было восстание чомпи [2]во Флоренции в 1378 году.
Иоган Гутенберг происходил из города Майнца. Первый этап борьбы за городские свободы был пережит его предками, об этом, вероятно, сохранились предания в его семье.
На краткий срок оставим Майнц и пусть перед нами пройдут картины схватки горожан с владыками в другом городе, изображенные одним из талантливых писателей средневековья.
Конечно, это частный случай, но он бросает свет на то, как завоевывались городские свободы, как складывалась та жизнь, в которой предстоит Гутенбергу начать свой трудный путь.
Слово предоставляется Гвиберту Ножанскому – богослову и историку. – оставившему автобиографию – великолепный документ эпохи.
«Над этим городом (Ланом) издавна тяготело такое злополучие, что никто в нем не боялся, ни бога, ни властей, а каждый, сообразуясь лишь со своими силами и со своими желаниями, производил в городе убийства и грабежи…
Сеньоры и их слуги открыто совершали грабежи и разбои; ночью прохожий не пользовался безопасностью: быть задержанным, схваченным и убитым – вот единственно, что его ожидало.
Духовенство, архидиаконы и сеньоры, видя такое положение дел и изыскивая всевозможные способы, чтобы вытянуть деньги из простонародья, вступили с ним в переговоры через посредников, предлагая представить им право, если они заплатят достаточную сумму, образовать коммуну».
Что означало образование коммуны?
«Все жители, обязанные платить поголовно определенный чинш [3]должны были выплачивать однажды в год своему сеньору обычные крепостные повинности и платить законно установленный штраф в случаях, когда они совершали какой-либо противный законам проступок. На этих условиях они совершенно избавлялись от всех повинностей и взносов, которые, обычно, налагались на сервов. [4]Пользуясь случаем откупиться от множества притеснений, простолюдины дали кучи денег этим сребролюбцам, руки которых подобны были бездонной яме, которую нужно было наполнить».
Когда заключался этот договор, епископ Годри был в отъезде. Возвратившись, он разгневался на перемены, но получив от горожан деньги, пошел на уступки.
«Он принял присягу в том, что будет соблюдать права коммуны». Король, склоненный щедрыми дарами простого народа, согласился утвердить этот договор и закрепить его присягой.
«Боже мой, кто бы мог рассказать о той борьбе, которая разгорелась, когда, после того как были приняты подарки от народа и дано было столько клятв, эти же самые люди стали пытаться разрушить то, что они клялись поддерживать и пытались вернуть в прежнее состояние рабов, однажды освобожденных и избавленных от всех тягостей ярма».
Епископ и сеньоры замыслили уничтожить коммуну и подарками склонили к этому короля.
«Нарушение договоров, создавших Ланскую коммуну, наполнило сердца горожан гневом и изумлением; все лица, занимавшие должности, прекратили исполнение своих обязанностей; сапожники и башмачники закрыли свои лавочки; трактирщики и харчевники невыставляли никаких товаров и никто не надеялся, чтобы в будущем что-нибудь оставили им господа, жадные к добыче».
«Уже не гнев, а ярость дикого зверя охватила людей нисшего класса; они составили заговор, скрепленный взаимной клятвой».
Горожане готовились пролить кровь за коммуну. Епископ относился презрительно к бунтующим рабам, он говорил: «Вы думаете, что эти люди могут что-нибудь сделать со всеми своими мятежами? Если Жак, мой негр, потащит за нос самого страшного из них, он не посмеет на него заворчать. Ведь вчера я заставил их отказаться от того, что они называли своей коммуной, на все время моей жизни».
На следующий день после того, как Годри произнес эти слова вспыхнуло восстание. Это было на пятый день пасхи.
«После полудня епископ рассуждал с архидиаконом Готье о деньгах, которые нужно было собрать с горожан: вдруг по городу распространилась тревога и множество людей кричало: „коммуна, коммуна!“. Многочисленные толпы горожан, вооруженные шпагами, обоюдоострыми топорами, луками, секирами, дубинами и копьями наполнили храм пресвятой девы и устремились во дворец епископа».
Некоторые сеньоры, обещавшие поддержку епископу, пытались притти к нему на помощь, но были убиты толпой, этот пример удержал остальных.
«Епископ с помощью нескольких вооруженных людей защищался как мог, осыпая каменьями и бросая дротики в нападающих… Не будучи в силах, в конце концов отразить смелые атаки народа, он оделся в платье одного из своих слуг, бежал в подвал под церковью, заперся там и спрятался в винной бочке, отверстие которой заткнул один верный слуга. Годри думал, что он хорошо укрылся. Горожане сновали туда и сюда, ища, где бы он мог быть и громко звали его называя не епископом, а мошенником».
Слуга выдал епископа. Когда открыли отверстие бочки, все начали спрашивать, кто находится там внутри. Один из преследователей ударил епископа палкой, и тот, похолодев от ужаса, ответил: «Здесь несчастный пленник».
«Годри был вытащен за волосы из бочки, осыпан множеством ударов и повлечен среди бела дня в узкий монастырский переулочек к дому капеллана [5]Годфруа. Несчастный молил в самых жалких выражениях о милосердии, обещал принести клятву, что никогда не будет их епископом, предлагал им большие суммы денег и обязался покинуть отечество, но все с ожесточением отвечали ему только оскорблениями; один из них, Бернар де Брюйер, подняв свою обоюдоострую секиру, свирепо раскроил ему череп… Наконец, труп Годри, ограбленный до-нога, был брошен в угол перед домом его капеллана».
«Тело епископа оставалось с наступлением пятого дня, недели до третьего часа следующего дня распростертым в пыли и совершенно обнаженным».
Господа и духовенство бежали из города – горожане мстили. Порядок в городе был водворен королем.
Рауль, архиепископ Реймский прибыл в Лан, чтобы восстановить церковь. После богослужения он произнес речь «Слуги – сказал он – со всяким страхом повинуйтесь господам, говорит апостол»…
Через 16 лет после описанных событий преемник Годри вынужден был пойти на восстановление коммуны с прежними ее правами. Король Людовик VI Толстый даровал Лану свободы.
Грамота короля начинается так:
«Во имя святой и нераздельной троицы. Аминь.
Божьей милостью Людовик король французов, объявляем всем нашим верным, – как будущим, так и настоящим – следующее мирное постановление, которое по совету и с согласия наших вельмож и ланских граждан мы учредили в Лане, простирающемся от Ардена до Высоколесья, так что в пределы его входят селение Люльи, а также виноградники и гора:
1. Никто не имеет права без разрешения судьи задержать ни свободных людей, ни крепостных…»
Так было в Лане.
Возвращаясь к Майнцу отметим основные даты завоевания им городских свобод.
Впервые привилегии горожанам Майнца были даны в 1135 г. архиепископом Адальбертом I. Документ этот начертан на тяжелых бронзовых дверях Майнцкого собора.
Магистрат [6]Майнца существует с 1244 г., когда архиепископ Зигфрид III даровал маинцам письмо о городских свободах.
Если ко времени юности Иогана Гутенберга смолкли набаты, созывавшие граждан на воину с архиепископами и князьями, то борьба между патрициями и бюргерской оппозицией была в самом разгаре.
Грамота Зигфрида III о свободах Майнца даровала городу право выбора Совета. Однако правом выбирать и быть выбранным пользовалась только небольшая группа патрициев. Они устанавливали налоги и сборы и занимали все должности городского управления. В числе патрицианских родов уже в этот период встречается фамилия Гутенберга. Так продолжалось до 1328 года.
К этому времени выросло сильное новое сословие цеховых ремесленников (в городе тогда насчитывалось 58 цехов). Естественно должен был возникнуть конфликт.
К обострению внутренних противоречий между патрициями и простыми горожанами и открытому возмущению последних привели военные события. Во время борьбы двух претендентов на архиепископский престол Майнца – Болдуина Трирского, избранного соборным капитулом, [7]и Генриха Фирнебурга, которого назначил папа Иоан XXII и поддерживали горожане, был разрушен ряд монастырей и соборных зданий. Победитель Болдуин потребовал от города восстановления разрушенного имущества церкви. На это требовались большие деньги. Цехи не желали платить повышенных налогов, не принимая участия в управлении.
Гордые патриции попытались вооруженной рукой смирить ремесленников.
В числе родовитых граждан, вступивших в борьбу с ремесленниками мы снова встречаем предка Гутенберга Иогана Генсфлейша. В его доме собирались заговорщики. Цеховые победили и завоевали себе половину мест в магистрате. Первый этап борьбы был пройден.
Но простые горожане не могли остановиться на этом. В следующее столетие неоднократно вспыхивает недовольство, требующих дальнейшего расширения своих прав сословия ремесленников. Цеховая революция 1428–1429 гг. была завершением этих волнений. Снова экономические причины обусловили революционное движение. К этому времени Майнц переживал тяжелые финансовые затруднения, вызванные участием в неудачной войне городов, внутренними неурядицами и плохим управлением.
Во главе цеховой революции встало два человека: Эбергард Виндек и Николаус Верштат, – городской писец от общины.
Угроза лишения всех имущественных привилегий привела к бегству патрициев из города. Магистрат был захвачен цехами и реформирован. Из 35 мест в нем только семь получили патриции.
Торжество ремесленников было недолгим. Уже в 1430 г. им пришлось пойти на уступки, вызванные дальнейшим ухудшением финансового положения города. Богатые патрицианские семьи были желательными плательщиками. Ряд бежавших знатных семей вернулся после заключенного сторонами мирного соглашения.
В жилах Иогана Гутенберга смешалась кровь семей городской знати. Отцом его был Фриэле Генсфлейш. Мать – Эльза принадлежала к фамилии Гутенбергов, под которой известен изобретатель. Брак его родителей состоялся в 1386 году.
У Иогана был старший брат Фриэле и сестра Эльза, вышедшая замуж в 1414 году.
О детских и юношеских годах Иогана достоверно ничего неизвестно. Не установлен точно и год его рождения, – таковым условно считают 1400 год.
Юношеские годы Иогана протекали в обстановке постоянных городских волнений и гонения на патрицианские семьи. Во время одной из цеховых революций первого тридцатилетия, возможно, что именно в 1428–1429 гг., Генсфлейши вынуждены были покинуть родной город. Молодость, полная волнений и тревог, рано приучила Иогана к опасностям и борьбе и закалила его характер.
Надо думать, что в раннем возрасте Гутенберг учился в одной из церковных школ Майнца, где и приобрел навыки чтения и письма.
Генсфлейши не были богаты. Очевидно, общее обеднение города и падение влияния знатных родов, сказалось и на их достатке.
Вопрос о заработке средств к существованию, о выборе определенной профессии должен был тревожить молодого патриция еще в отцовском доме в Майнце, и со всей остротою встал перед ним после бегства из родного города. Надо было заняться ремеслом.
Но Иоган Гутенберг, в 1430 г. после примирения враждующих сторон, не возвратился в Майнц. Он одинок, семья распалась, отец уже умер, мать живет отдельно, брат Фриэле обосновался в Эльтвиле. Ближайшие годы Иоган Гутенберг проведет в Страсбурге и здесь начнет свои первые опыты в «тайном» искусстве, которому в недалеком будущем суждено завоевать цивилизованный мир.
Толкаемый вперед жаждой денег и славы, свободный от цеховых предрассудков, и выброшенный из рядов своего отживающего и застывшего сословия, Иоган Гутенберг представлял прекрасный материал для того, чтобы сделаться рыцарем переворота в, доселе Делавшем только неуверенные первые шаги, печатном производстве. Чтобы жить в чужом городе и приступить к осуществлению каких-то в этот момент еще смутных планов, которые должны были вернуть ему в дальнейшем былой достаток, Гутенбергу нужны были деньги, а средств у изгнанника не было. Правда, за родным городом Майнцем числился долг, на получение которого рассчитывал Гутенберг, начиная жизнь в Страсбурге, но обращения к магистрату Майнца ни к чему не привели. Рассчитывать не на кого, надвигается нужда, надо положиться на собственную энергию и изобретательность.
Здесь в Страсбурге, в этот тяжелый для Гутенберга момент, пути его и Николауса Верштата скрестились.
Хроника уже познакомила нас с Верштатом. Городской писец носил скромный титул, но в средневековом городе был влиятельным лицом. Писец обычно стоял на довольно высокой ступени интеллектуального развития и наличие писцов с университетским образованием не было редкостью. Верштат играл крупную роль в только что происшедшей городской революции. Это он выступил с обвинением против «патрицианского» правления, заявив, что «наши предки и предшественники ввергли город в тяжелые долги». То, что он был одним из общепризнанных вожаков переворота подтверждается острой ненавистью, звучащей в одном стихотворении, которое сохранилось от того времени и принадлежало перу его политического противника.
В этом стихотворении Николаусу Верштату посвящены следующие строки:
В 1434 г. Николаус Верштат прибыл в Страсбург, где ему пришлось пережить неприятное приключение.
Подробности этого приключения нам неизвестны.
Достоверно одно, что Иоган Гутенберг лишил свободы майнцкого писца и вынудил у него клятву, что еще до наступления Троицы Верштат обеспечит выплату изгнаннику задержанных магистратом денег.
Понадобились сношения властей двух крупных городов и специальное ходатайство бургомистра и магистрата Страсбурга, чтобы освободить Верштата из заключения.
Дадим слово документу. Следующее письмо Гутенберга, адресованное магистрату Страсбурга было найдено в архивах этого города.
«Я, Иоган Генсфлейш младший, по прозвищу Гутенберг, этим письмом всем объявляю: почтенные и мудрые бургомистр и Совет города Майнца обязались уплатить мне известные процент и ренту согласно полученным мною от них письмам, к которым печать приложена была и в которых между прочим сказано следующее: на тот случай если они мне не выплатят процентов, я могу на них напасть, задержать их за долги и наложить запрет на их имущество и не защитит их против этого ни свобода, ни выкуп под залог, кем бы он ни был дан. Так как в настоящее время у меня имеется в долгу изрядная сумма процентов от вышеназванного города Майнца и мне по ним до сих пор ничего не было выплачено, я в силу очевидной нужды арестовал Николауса, городского писца Майнца, и он торжественно обещал и поклялся мне уплатить 310 полноценных рейнских гульденов, переслав их, притом еще до наступления Троицы, двоюродному брату моему Орт Гельгусс, проживающему во дворе Лампартен в Оппенгейме. Настоящим письмом я удостоверяю, что благоразумные и мудрые бургомистр и Совет Страсбурга договорились со мной в том, что я ради них и ради их чести освобождаю от ареста и заключения этого господина Николауса городского писца Майнца и я добровольно освободил его от всех данных им мне торжественных обещаний, а также от уплаты 310 гульденов и настоящим письмом полностью его от них освобождаю, без нанесения себе ущерба в отношении прав, процентов и долгов в соответствии с содержанием моих вышеназванных писем.
Для подтверждения этого я, вышеупомянутый Иоган Генсфлейш, приложил печать в конце этого письма, написанного в первое воскресенье после дня св. Григория папы в год, считая от рождения Христа, 1434-й».
По поводу достоверности этого письма в литературе о Гутенберге ведутся споры.
Критики документа исходят из того, что право самопомощи существовало только в XIII и XIV веках, но никак не во времена Гутенберга. Между тем, самопомощь практиковалась в XV и даже в XVI веке.
Вот случай, относящийся к там же годам.
В городском архиве Франкфурта сохранились материалы, свидетельствующие о следующем: несколько майнцких купцов осенью 1430 г. отправились во Франкфурт на ярмарку, их сопровождала охрана. Ярмарка окончилась благополучно, но после нее купцы предприняли паломничество в Хирценхайн. По дороге 8 сентября они подверглись вооруженному нападению, организованному двумя франкфуртскими горожанами, кредиторами Майнца. Купцы были захвачены и заточены в замок. По настоятельным просьбам Майнца за пойманных ответчиков заступился магистрат [8]Франкфурта. Пострадавшие получили свободу только в октябре.
В одной из песен того времени, с грустью говорится, что после банкротства Майнца горожане его нигде не могут чувствовать себя в безопасности.
Истинная подоплека неверия в подлинность письма Гутенберга вскрывается следующими словами:
«Верить страсбургскому документу 1434 г. – значит ставить Гутенберга на одну доску с рыцарями-разбойниками».
Эти слова исходят от биографов, желающих смазать ожесточенную классовую борьбу тех дней, в которую неизбежно должен был быть втянут Гутенберг, и придать изобретателю «высокие» черты христианской кротости и гуманности. Ряд буржуазных биографов рисуют Гутенберга почти мессией с безграничным терпением, преодолевающим препоны на своем тернистом пути.
Средневековье было мрачным и жестким временем, когда инициатива личности была крепко стянута путами многообразной личной зависимости и ограждена со всех сторон сословными перегородками. Трудно было пробиться деклассированному изгнаннику, такому как Гутенберг. Но зато ему нечего было терять и он смело бросается завоевать будущее, не думая о том, что кто-то черев 500 лет сравнит его с рыцарем-разбойником.
Самостоятельную жизнь Гутенберг начинает бурным взрывом своей недюжинной энергии, непосредственно бьющим по Верштату, рикошетом задевающим магистраты двух городов, и вносящим сумятицу в окружающее существование.
Это выступление Гутенберга связано еще с его правами, как члена патрицианского сословия, но связь его с этой средой уже рвется, – чтобы заработать на жизнь молодому Иогану пора приниматься за ремесло.
Его вышеприведенное письмо страсбургскому магистрату является особенно ценным для характеристики личности великого изобретателя. Благодаря ему, он сразу встает перед нами во весь рост – это человек с горячей кровью, боец, способный преодолеть стоящие перед ним препятствия.
Он настолько смел и предприимчив, чтобы организовать захват своего противника, и в то же время настолько умен и расчетлив, чтобы во-время оказать уважение и почет страсбургским заправилам. Расчет Гутенберга был верен. Уже в мае 1434 г. между Майнцем и Гутенбергом заключено условие о пожизненной ренте, которая была ему предоставлена его братом Фриэле, а в 1436 г. по счетным книгам мы видим, что Гутенбергу фактически уплачены недоимки по процентам.
XV век был веком могучего всхода нови. Развитие производительных сил получает сильный толчок от технических усовершенствований в горном деле, текстильной промышленности, мореплавании и военном искусстве, от изобретения книгопечатания и успеха ряда наук. Начинается разрушение феодализма под напором подъема промышленности, развития денежного хозяйства и быстрого расширения внутреннего и международного обмена.
Общественные отношения спутываются в пестрый клубок обостренных противоречий. Усиливается классовая борьба, растет торговая конкуренция между отдельными странами.
«Война всех против всех».
В XV веке ткутся начала тех нитей, которые через триста лет сплетут узел промышленного переворота, начинающий замечательную и кровавую историю капитализма.
Мы еще в начале столетия мировых открытий – сегодня 14 марта 1434 года.
На краткий миг линза старого документа бросает на экран изображение двух людей: городского писца Майнца – Николауса Верштата – и майнцкого изгнанника – Иогана Гутенберга.
Появление первого из них кратковременно и дальше путь Николауса Верштата теряется. Гутенберг выходит на освещенную авансцену – потемок прошлого, чтобы остаться на ней навсегда.
Этот первый известный нам эпизод из жизни изобретателя книгопечатания крепко вправлен в рамки общественных связей и столкновений средневекового города.
Города в качестве хозяйственной и политической силы средневековья возникают во втором периоде западно-европейского феодализма (XI–XVI вв.).
Деревня определяет сущность и облик феодального строя, – помещик и зависимый крестьянин центральные его фигуры. История феодализма начинается замкнутым натуральным хозяйством, жестокой эксплоатацией мелких крестьянских хозяйств крупным землевладельцем-сеньором. Средства этой експлоатации не только экономическое принуждение, но и открытое насилие, основанное на личной зависимости непосредственного производителя.
Нужны были длительные сроки, чтобы эта постройка дала первые трещины. Развитие товарных отношений постепенно ломает натуральные формы феодального хозяйства, крестьяне переходят на денежный оброк и обезземеление выбрасывает начальные кадры сельскохозяйственного и ремесленного пролетариата. Тогда город отделяется от деревни и начинает свой путь развития, полный внутренней борьбы и внешних потрясений, но все же на решающих этапах, зависящий, в конечном счете, от феодальной деревни.
Первые политические бои горожан – защита своей независимости от феодалов. Завоевание городских свобод, права пользоваться «миром», означавшее устранение произвола феодалов было знаменательным началом. Древнейшее городское право Страсбурга (XII век) говорит: «По образу других городов основан и Страсбург с такой льготой, чтобы всякий человек, как чужой, так и местный уроженец, всегда и ото всех пользовался бы в нем миром». Дальше горожане добиваются у светских и духовных князей права самоуправления и выбора магистрата.
Плодами первых городских свобод воспользовались богатые семьи – патрицианские роды. [1]Они одни заседали в магистрате и занимали все должности городского управления.
Фронт горожан, объединенный в борьбе против сеньоров за городские свободы, разрывается внутренними противоречиями. Крепнущее сословие ремесленников протестует против монополии патрициев и стремится к ее ограничению или, больше того, к непосредственному захвату власти.
Наконец, возникает новая оппозиция – городской плебс, состоявший из разорившихся граждан, и массы горожан, не обладавших правами гражданства: ремесленных подмастерьев, поденщиков и многочисленных зачатков люмпен-пролетариата. Выступления городского плебса – отдалённые предвестники будущих бурь рабочих восстаний. Одним из ярких случаев такого открытого бунта плебса было восстание чомпи [2]во Флоренции в 1378 году.
Иоган Гутенберг происходил из города Майнца. Первый этап борьбы за городские свободы был пережит его предками, об этом, вероятно, сохранились предания в его семье.
На краткий срок оставим Майнц и пусть перед нами пройдут картины схватки горожан с владыками в другом городе, изображенные одним из талантливых писателей средневековья.
Конечно, это частный случай, но он бросает свет на то, как завоевывались городские свободы, как складывалась та жизнь, в которой предстоит Гутенбергу начать свой трудный путь.
Хроника первая
Время XII век, место город Лан во Франции. Действующие лица король Людовик, епископ Годри, духовенство, сеньоры, горожане.Слово предоставляется Гвиберту Ножанскому – богослову и историку. – оставившему автобиографию – великолепный документ эпохи.
«Над этим городом (Ланом) издавна тяготело такое злополучие, что никто в нем не боялся, ни бога, ни властей, а каждый, сообразуясь лишь со своими силами и со своими желаниями, производил в городе убийства и грабежи…
Сеньоры и их слуги открыто совершали грабежи и разбои; ночью прохожий не пользовался безопасностью: быть задержанным, схваченным и убитым – вот единственно, что его ожидало.
Духовенство, архидиаконы и сеньоры, видя такое положение дел и изыскивая всевозможные способы, чтобы вытянуть деньги из простонародья, вступили с ним в переговоры через посредников, предлагая представить им право, если они заплатят достаточную сумму, образовать коммуну».
Что означало образование коммуны?
«Все жители, обязанные платить поголовно определенный чинш [3]должны были выплачивать однажды в год своему сеньору обычные крепостные повинности и платить законно установленный штраф в случаях, когда они совершали какой-либо противный законам проступок. На этих условиях они совершенно избавлялись от всех повинностей и взносов, которые, обычно, налагались на сервов. [4]Пользуясь случаем откупиться от множества притеснений, простолюдины дали кучи денег этим сребролюбцам, руки которых подобны были бездонной яме, которую нужно было наполнить».
Когда заключался этот договор, епископ Годри был в отъезде. Возвратившись, он разгневался на перемены, но получив от горожан деньги, пошел на уступки.
«Он принял присягу в том, что будет соблюдать права коммуны». Король, склоненный щедрыми дарами простого народа, согласился утвердить этот договор и закрепить его присягой.
«Боже мой, кто бы мог рассказать о той борьбе, которая разгорелась, когда, после того как были приняты подарки от народа и дано было столько клятв, эти же самые люди стали пытаться разрушить то, что они клялись поддерживать и пытались вернуть в прежнее состояние рабов, однажды освобожденных и избавленных от всех тягостей ярма».
Епископ и сеньоры замыслили уничтожить коммуну и подарками склонили к этому короля.
«Нарушение договоров, создавших Ланскую коммуну, наполнило сердца горожан гневом и изумлением; все лица, занимавшие должности, прекратили исполнение своих обязанностей; сапожники и башмачники закрыли свои лавочки; трактирщики и харчевники невыставляли никаких товаров и никто не надеялся, чтобы в будущем что-нибудь оставили им господа, жадные к добыче».
«Уже не гнев, а ярость дикого зверя охватила людей нисшего класса; они составили заговор, скрепленный взаимной клятвой».
Горожане готовились пролить кровь за коммуну. Епископ относился презрительно к бунтующим рабам, он говорил: «Вы думаете, что эти люди могут что-нибудь сделать со всеми своими мятежами? Если Жак, мой негр, потащит за нос самого страшного из них, он не посмеет на него заворчать. Ведь вчера я заставил их отказаться от того, что они называли своей коммуной, на все время моей жизни».
На следующий день после того, как Годри произнес эти слова вспыхнуло восстание. Это было на пятый день пасхи.
«После полудня епископ рассуждал с архидиаконом Готье о деньгах, которые нужно было собрать с горожан: вдруг по городу распространилась тревога и множество людей кричало: „коммуна, коммуна!“. Многочисленные толпы горожан, вооруженные шпагами, обоюдоострыми топорами, луками, секирами, дубинами и копьями наполнили храм пресвятой девы и устремились во дворец епископа».
Некоторые сеньоры, обещавшие поддержку епископу, пытались притти к нему на помощь, но были убиты толпой, этот пример удержал остальных.
«Епископ с помощью нескольких вооруженных людей защищался как мог, осыпая каменьями и бросая дротики в нападающих… Не будучи в силах, в конце концов отразить смелые атаки народа, он оделся в платье одного из своих слуг, бежал в подвал под церковью, заперся там и спрятался в винной бочке, отверстие которой заткнул один верный слуга. Годри думал, что он хорошо укрылся. Горожане сновали туда и сюда, ища, где бы он мог быть и громко звали его называя не епископом, а мошенником».
Слуга выдал епископа. Когда открыли отверстие бочки, все начали спрашивать, кто находится там внутри. Один из преследователей ударил епископа палкой, и тот, похолодев от ужаса, ответил: «Здесь несчастный пленник».
«Годри был вытащен за волосы из бочки, осыпан множеством ударов и повлечен среди бела дня в узкий монастырский переулочек к дому капеллана [5]Годфруа. Несчастный молил в самых жалких выражениях о милосердии, обещал принести клятву, что никогда не будет их епископом, предлагал им большие суммы денег и обязался покинуть отечество, но все с ожесточением отвечали ему только оскорблениями; один из них, Бернар де Брюйер, подняв свою обоюдоострую секиру, свирепо раскроил ему череп… Наконец, труп Годри, ограбленный до-нога, был брошен в угол перед домом его капеллана».
«Тело епископа оставалось с наступлением пятого дня, недели до третьего часа следующего дня распростертым в пыли и совершенно обнаженным».
Господа и духовенство бежали из города – горожане мстили. Порядок в городе был водворен королем.
Рауль, архиепископ Реймский прибыл в Лан, чтобы восстановить церковь. После богослужения он произнес речь «Слуги – сказал он – со всяким страхом повинуйтесь господам, говорит апостол»…
Через 16 лет после описанных событий преемник Годри вынужден был пойти на восстановление коммуны с прежними ее правами. Король Людовик VI Толстый даровал Лану свободы.
Грамота короля начинается так:
«Во имя святой и нераздельной троицы. Аминь.
Божьей милостью Людовик король французов, объявляем всем нашим верным, – как будущим, так и настоящим – следующее мирное постановление, которое по совету и с согласия наших вельмож и ланских граждан мы учредили в Лане, простирающемся от Ардена до Высоколесья, так что в пределы его входят селение Люльи, а также виноградники и гора:
1. Никто не имеет права без разрешения судьи задержать ни свободных людей, ни крепостных…»
Так было в Лане.
Возвращаясь к Майнцу отметим основные даты завоевания им городских свобод.
Впервые привилегии горожанам Майнца были даны в 1135 г. архиепископом Адальбертом I. Документ этот начертан на тяжелых бронзовых дверях Майнцкого собора.
Магистрат [6]Майнца существует с 1244 г., когда архиепископ Зигфрид III даровал маинцам письмо о городских свободах.
Если ко времени юности Иогана Гутенберга смолкли набаты, созывавшие граждан на воину с архиепископами и князьями, то борьба между патрициями и бюргерской оппозицией была в самом разгаре.
Грамота Зигфрида III о свободах Майнца даровала городу право выбора Совета. Однако правом выбирать и быть выбранным пользовалась только небольшая группа патрициев. Они устанавливали налоги и сборы и занимали все должности городского управления. В числе патрицианских родов уже в этот период встречается фамилия Гутенберга. Так продолжалось до 1328 года.
К этому времени выросло сильное новое сословие цеховых ремесленников (в городе тогда насчитывалось 58 цехов). Естественно должен был возникнуть конфликт.
К обострению внутренних противоречий между патрициями и простыми горожанами и открытому возмущению последних привели военные события. Во время борьбы двух претендентов на архиепископский престол Майнца – Болдуина Трирского, избранного соборным капитулом, [7]и Генриха Фирнебурга, которого назначил папа Иоан XXII и поддерживали горожане, был разрушен ряд монастырей и соборных зданий. Победитель Болдуин потребовал от города восстановления разрушенного имущества церкви. На это требовались большие деньги. Цехи не желали платить повышенных налогов, не принимая участия в управлении.
Гордые патриции попытались вооруженной рукой смирить ремесленников.
В числе родовитых граждан, вступивших в борьбу с ремесленниками мы снова встречаем предка Гутенберга Иогана Генсфлейша. В его доме собирались заговорщики. Цеховые победили и завоевали себе половину мест в магистрате. Первый этап борьбы был пройден.
Но простые горожане не могли остановиться на этом. В следующее столетие неоднократно вспыхивает недовольство, требующих дальнейшего расширения своих прав сословия ремесленников. Цеховая революция 1428–1429 гг. была завершением этих волнений. Снова экономические причины обусловили революционное движение. К этому времени Майнц переживал тяжелые финансовые затруднения, вызванные участием в неудачной войне городов, внутренними неурядицами и плохим управлением.
Во главе цеховой революции встало два человека: Эбергард Виндек и Николаус Верштат, – городской писец от общины.
Угроза лишения всех имущественных привилегий привела к бегству патрициев из города. Магистрат был захвачен цехами и реформирован. Из 35 мест в нем только семь получили патриции.
Торжество ремесленников было недолгим. Уже в 1430 г. им пришлось пойти на уступки, вызванные дальнейшим ухудшением финансового положения города. Богатые патрицианские семьи были желательными плательщиками. Ряд бежавших знатных семей вернулся после заключенного сторонами мирного соглашения.
В жилах Иогана Гутенберга смешалась кровь семей городской знати. Отцом его был Фриэле Генсфлейш. Мать – Эльза принадлежала к фамилии Гутенбергов, под которой известен изобретатель. Брак его родителей состоялся в 1386 году.
У Иогана был старший брат Фриэле и сестра Эльза, вышедшая замуж в 1414 году.
О детских и юношеских годах Иогана достоверно ничего неизвестно. Не установлен точно и год его рождения, – таковым условно считают 1400 год.
Юношеские годы Иогана протекали в обстановке постоянных городских волнений и гонения на патрицианские семьи. Во время одной из цеховых революций первого тридцатилетия, возможно, что именно в 1428–1429 гг., Генсфлейши вынуждены были покинуть родной город. Молодость, полная волнений и тревог, рано приучила Иогана к опасностям и борьбе и закалила его характер.
Надо думать, что в раннем возрасте Гутенберг учился в одной из церковных школ Майнца, где и приобрел навыки чтения и письма.
Генсфлейши не были богаты. Очевидно, общее обеднение города и падение влияния знатных родов, сказалось и на их достатке.
Вопрос о заработке средств к существованию, о выборе определенной профессии должен был тревожить молодого патриция еще в отцовском доме в Майнце, и со всей остротою встал перед ним после бегства из родного города. Надо было заняться ремеслом.
Но Иоган Гутенберг, в 1430 г. после примирения враждующих сторон, не возвратился в Майнц. Он одинок, семья распалась, отец уже умер, мать живет отдельно, брат Фриэле обосновался в Эльтвиле. Ближайшие годы Иоган Гутенберг проведет в Страсбурге и здесь начнет свои первые опыты в «тайном» искусстве, которому в недалеком будущем суждено завоевать цивилизованный мир.
Толкаемый вперед жаждой денег и славы, свободный от цеховых предрассудков, и выброшенный из рядов своего отживающего и застывшего сословия, Иоган Гутенберг представлял прекрасный материал для того, чтобы сделаться рыцарем переворота в, доселе Делавшем только неуверенные первые шаги, печатном производстве. Чтобы жить в чужом городе и приступить к осуществлению каких-то в этот момент еще смутных планов, которые должны были вернуть ему в дальнейшем былой достаток, Гутенбергу нужны были деньги, а средств у изгнанника не было. Правда, за родным городом Майнцем числился долг, на получение которого рассчитывал Гутенберг, начиная жизнь в Страсбурге, но обращения к магистрату Майнца ни к чему не привели. Рассчитывать не на кого, надвигается нужда, надо положиться на собственную энергию и изобретательность.
Здесь в Страсбурге, в этот тяжелый для Гутенберга момент, пути его и Николауса Верштата скрестились.
Хроника уже познакомила нас с Верштатом. Городской писец носил скромный титул, но в средневековом городе был влиятельным лицом. Писец обычно стоял на довольно высокой ступени интеллектуального развития и наличие писцов с университетским образованием не было редкостью. Верштат играл крупную роль в только что происшедшей городской революции. Это он выступил с обвинением против «патрицианского» правления, заявив, что «наши предки и предшественники ввергли город в тяжелые долги». То, что он был одним из общепризнанных вожаков переворота подтверждается острой ненавистью, звучащей в одном стихотворении, которое сохранилось от того времени и принадлежало перу его политического противника.
В этом стихотворении Николаусу Верштату посвящены следующие строки:
В этом стихотворении неизвестный автор расточает по адресу вожака победившей партии обычный запас злобных намеков и личных обвинений. Уже тогда зарождаются «добрые» обычаи желтой прессы.
«Писец наш новому Совету дорог стал
Желают граждане достойно, чтоб чорт его побрал.
Конечно девки беспутные поднимут вой —
Он одевает хорошо их летом и зимой.
Длинную шляпу пускай бы он надел
Недаром дворянским поместьем писец завладел.
Пиши он золотом и серебром все равно – ему,
Больше не набить свою мошну.
Боже праведный, с горней своей высоты
Нашему писцу по делам его отплати».
В 1434 г. Николаус Верштат прибыл в Страсбург, где ему пришлось пережить неприятное приключение.
Подробности этого приключения нам неизвестны.
Достоверно одно, что Иоган Гутенберг лишил свободы майнцкого писца и вынудил у него клятву, что еще до наступления Троицы Верштат обеспечит выплату изгнаннику задержанных магистратом денег.
Понадобились сношения властей двух крупных городов и специальное ходатайство бургомистра и магистрата Страсбурга, чтобы освободить Верштата из заключения.
Дадим слово документу. Следующее письмо Гутенберга, адресованное магистрату Страсбурга было найдено в архивах этого города.
«Я, Иоган Генсфлейш младший, по прозвищу Гутенберг, этим письмом всем объявляю: почтенные и мудрые бургомистр и Совет города Майнца обязались уплатить мне известные процент и ренту согласно полученным мною от них письмам, к которым печать приложена была и в которых между прочим сказано следующее: на тот случай если они мне не выплатят процентов, я могу на них напасть, задержать их за долги и наложить запрет на их имущество и не защитит их против этого ни свобода, ни выкуп под залог, кем бы он ни был дан. Так как в настоящее время у меня имеется в долгу изрядная сумма процентов от вышеназванного города Майнца и мне по ним до сих пор ничего не было выплачено, я в силу очевидной нужды арестовал Николауса, городского писца Майнца, и он торжественно обещал и поклялся мне уплатить 310 полноценных рейнских гульденов, переслав их, притом еще до наступления Троицы, двоюродному брату моему Орт Гельгусс, проживающему во дворе Лампартен в Оппенгейме. Настоящим письмом я удостоверяю, что благоразумные и мудрые бургомистр и Совет Страсбурга договорились со мной в том, что я ради них и ради их чести освобождаю от ареста и заключения этого господина Николауса городского писца Майнца и я добровольно освободил его от всех данных им мне торжественных обещаний, а также от уплаты 310 гульденов и настоящим письмом полностью его от них освобождаю, без нанесения себе ущерба в отношении прав, процентов и долгов в соответствии с содержанием моих вышеназванных писем.
Для подтверждения этого я, вышеупомянутый Иоган Генсфлейш, приложил печать в конце этого письма, написанного в первое воскресенье после дня св. Григория папы в год, считая от рождения Христа, 1434-й».
По поводу достоверности этого письма в литературе о Гутенберге ведутся споры.
Критики документа исходят из того, что право самопомощи существовало только в XIII и XIV веках, но никак не во времена Гутенберга. Между тем, самопомощь практиковалась в XV и даже в XVI веке.
Вот случай, относящийся к там же годам.
В городском архиве Франкфурта сохранились материалы, свидетельствующие о следующем: несколько майнцких купцов осенью 1430 г. отправились во Франкфурт на ярмарку, их сопровождала охрана. Ярмарка окончилась благополучно, но после нее купцы предприняли паломничество в Хирценхайн. По дороге 8 сентября они подверглись вооруженному нападению, организованному двумя франкфуртскими горожанами, кредиторами Майнца. Купцы были захвачены и заточены в замок. По настоятельным просьбам Майнца за пойманных ответчиков заступился магистрат [8]Франкфурта. Пострадавшие получили свободу только в октябре.
В одной из песен того времени, с грустью говорится, что после банкротства Майнца горожане его нигде не могут чувствовать себя в безопасности.
Истинная подоплека неверия в подлинность письма Гутенберга вскрывается следующими словами:
«Верить страсбургскому документу 1434 г. – значит ставить Гутенберга на одну доску с рыцарями-разбойниками».
Эти слова исходят от биографов, желающих смазать ожесточенную классовую борьбу тех дней, в которую неизбежно должен был быть втянут Гутенберг, и придать изобретателю «высокие» черты христианской кротости и гуманности. Ряд буржуазных биографов рисуют Гутенберга почти мессией с безграничным терпением, преодолевающим препоны на своем тернистом пути.
Средневековье было мрачным и жестким временем, когда инициатива личности была крепко стянута путами многообразной личной зависимости и ограждена со всех сторон сословными перегородками. Трудно было пробиться деклассированному изгнаннику, такому как Гутенберг. Но зато ему нечего было терять и он смело бросается завоевать будущее, не думая о том, что кто-то черев 500 лет сравнит его с рыцарем-разбойником.
Самостоятельную жизнь Гутенберг начинает бурным взрывом своей недюжинной энергии, непосредственно бьющим по Верштату, рикошетом задевающим магистраты двух городов, и вносящим сумятицу в окружающее существование.
Это выступление Гутенберга связано еще с его правами, как члена патрицианского сословия, но связь его с этой средой уже рвется, – чтобы заработать на жизнь молодому Иогану пора приниматься за ремесло.
Его вышеприведенное письмо страсбургскому магистрату является особенно ценным для характеристики личности великого изобретателя. Благодаря ему, он сразу встает перед нами во весь рост – это человек с горячей кровью, боец, способный преодолеть стоящие перед ним препятствия.
Он настолько смел и предприимчив, чтобы организовать захват своего противника, и в то же время настолько умен и расчетлив, чтобы во-время оказать уважение и почет страсбургским заправилам. Расчет Гутенберга был верен. Уже в мае 1434 г. между Майнцем и Гутенбергом заключено условие о пожизненной ренте, которая была ему предоставлена его братом Фриэле, а в 1436 г. по счетным книгам мы видим, что Гутенбергу фактически уплачены недоимки по процентам.