Страница:
Иоган Фуст. Воздадим божье богу, а кесарево – кесарю. Я силен в богословии, юнкер Гутенберг, мой сын, если свершатся желания мои, будет викарием, а может быть и выше. Вам нужны деньги, уважаемый Гутенберг?
Гутенберг. Слава ожидает вас, Фуст. В недалеком будущем мы на всех книгах будем печатать имя Иогана Фуста.
Фуст. Хотя мы, немцы, по природе своей простоваты, но мы понимаем наши выгоды. Что может дагь ваше дело, Гутенберг?
Гутенберг. Мне необходимо на первое время немного – 800—1000 гульденов. Ваши деньги вернутся быстро, быстрее, чем вы можете предполагать.
Фуст. Тысячу гульденов! Уважаемый Гутенберг, у меня нет таких денег. Я не могу отдать вам все свои сбережения. Знаете, пословица говорит – несчастна та мышь, у которой только одна норка.
Гутенберг. Полноте, Фуст, верные люди сказали мне, что денег у Фуста куда больше. Мое дело принесет большие доходы.
Фуст. Доходы – это будущее и неопределенное будущее. Сколько процентов вы обещаете мне на сумму, которую я вложу?
Гутенберг. Я не знал, что буду иметь дело с ростовщиком.
Фуст. Не надо волноваться, уважаемый юнкер. Продолжим наш разговор. Я не страдаю корыстолюбием.
Гутенберг. Мы напечатаем библию. Господь…
Фуст. Оставим Господа. Торговое дело приносит большие барыши. Я знаю людей, которые получили свой капитал обратно возросшим в пять и более раз.
Гутенберг. Торговля связана с риском, можно приобрести богатство, а можно и все потерять.
Фуст. Недавно мне предлагали…
Гутенберг. Перестаньте, Фуст. В торговле сейчас застой. Я знал, что вы заговорите об этом. Даже итальянские купцы жалуются на плохие дела. В Германии, нашем отечестве, положение еще хуже. Ремеслом вы не станете заниматься, уважаемый Фуст.
Фуст. Хорошо, мои условия: я даю 500 гульденов на устройство предприятия Из 6 % и ежегодно по 300 гульденов на его ведение.
Гутенберг. Согласен.
Фуст. А прибыль?
Гутенберг. Фуст получает половину прибыли. Фуст. Маловато.
Гутенберг. Но изобретение мое…
Фуст. А я даю капитал. Много вы добились до сих пор с вашим изобретением, юнкер. Потом – риск. Ведь нас может постигнуть неудача.
Гутенберг. Неудачи не может быть. Вы держали в руках изданные мною книги.
Фуст (подумав). Согласен. Гутенберг. Потом я хочу иметь уверенность… Фуст. В чем, дорогой Гутенберг?
Гутенберг. В том, что в случае успеха, созданное мною деле – мое детище не будет брошено, скажу прямо – не будет отнято у меня. Должны быть гарантии, условия…
Фуст. Никаких условий.
Гутенберг. Как? Это ваше последнее слово? Фуст. Последнее. Я знаю дела майнцких бюргеров, Гутенберг. Вам не к кому сегодня обратиться, кроме Фуста.
VII. ФУСТ ШЕФЕР
VIII. НАРОД, ИМПЕРАТОРЫ и ПАПЫ
Гутенберг. Слава ожидает вас, Фуст. В недалеком будущем мы на всех книгах будем печатать имя Иогана Фуста.
Фуст. Хотя мы, немцы, по природе своей простоваты, но мы понимаем наши выгоды. Что может дагь ваше дело, Гутенберг?
Гутенберг. Мне необходимо на первое время немного – 800—1000 гульденов. Ваши деньги вернутся быстро, быстрее, чем вы можете предполагать.
Фуст. Тысячу гульденов! Уважаемый Гутенберг, у меня нет таких денег. Я не могу отдать вам все свои сбережения. Знаете, пословица говорит – несчастна та мышь, у которой только одна норка.
Гутенберг. Полноте, Фуст, верные люди сказали мне, что денег у Фуста куда больше. Мое дело принесет большие доходы.
Фуст. Доходы – это будущее и неопределенное будущее. Сколько процентов вы обещаете мне на сумму, которую я вложу?
Гутенберг. Я не знал, что буду иметь дело с ростовщиком.
Фуст. Не надо волноваться, уважаемый юнкер. Продолжим наш разговор. Я не страдаю корыстолюбием.
Гутенберг. Мы напечатаем библию. Господь…
Фуст. Оставим Господа. Торговое дело приносит большие барыши. Я знаю людей, которые получили свой капитал обратно возросшим в пять и более раз.
Гутенберг. Торговля связана с риском, можно приобрести богатство, а можно и все потерять.
Фуст. Недавно мне предлагали…
Гутенберг. Перестаньте, Фуст. В торговле сейчас застой. Я знал, что вы заговорите об этом. Даже итальянские купцы жалуются на плохие дела. В Германии, нашем отечестве, положение еще хуже. Ремеслом вы не станете заниматься, уважаемый Фуст.
Фуст. Хорошо, мои условия: я даю 500 гульденов на устройство предприятия Из 6 % и ежегодно по 300 гульденов на его ведение.
Гутенберг. Согласен.
Фуст. А прибыль?
Гутенберг. Фуст получает половину прибыли. Фуст. Маловато.
Гутенберг. Но изобретение мое…
Фуст. А я даю капитал. Много вы добились до сих пор с вашим изобретением, юнкер. Потом – риск. Ведь нас может постигнуть неудача.
Гутенберг. Неудачи не может быть. Вы держали в руках изданные мною книги.
Фуст (подумав). Согласен. Гутенберг. Потом я хочу иметь уверенность… Фуст. В чем, дорогой Гутенберг?
Гутенберг. В том, что в случае успеха, созданное мною деле – мое детище не будет брошено, скажу прямо – не будет отнято у меня. Должны быть гарантии, условия…
Фуст. Никаких условий.
Гутенберг. Как? Это ваше последнее слово? Фуст. Последнее. Я знаю дела майнцких бюргеров, Гутенберг. Вам не к кому сегодня обратиться, кроме Фуста.
VII. ФУСТ ШЕФЕР
ВCE печатные произведения, выпущенные Гутенбергом, сохраняют в тайне имя издателя, не отмечено в них место и время выхода книги.
Впервые в последнем творении изобретателя «Католиконе» (латинский словарь с грамматикой Иогана Бальбуса) сказано:
«Эта превосходная книга „Католикон“, – в год вочеловечения господа 1460, в славном городе Майнце, принадлежащем достославному немецкому народу, который по милости бога столь возвышенным духовным светом и свободным милостивым даром другим народам земли предпочтен и возвеличен – напечатана и окончена без помощи тростника, стиля или пера, но посредством чудесного согласования и соразмерности патронов и форм».
Трудно установить, что заставляло Гутенберга – неизменно отказываться от упоминания своего имени в напечатанных им книгах. Возможны разные объяснения: боязнь многочисленных кредиторов, страх перед церковью, которая неизвестно как примет появление нового искусства, скромность Гутенберга. Наконец, может быть, просто эта мысль не приходила в голову изобретателю.
Иоган Генсфлейш-Гутенберг неосторожно оставил незаполненной первую страницу истории изобретения книгопечатания, об этом, в ущерб Гутенбергу позаботились другие. Книги его ближайших преемников возвестили миру об их успехах и о славе семьи Фуста, которая создала новое великое искусство.
Сначала Фуст, а потом Шефер появляются на страницах печатных произведений, как претенденты на славу и почет.
Вскоре после смерти изобретателя Петр Шефер делает первую еще робкую попытку прославить своего тестя.
В заключительной части книги «Institutionen Justinians», напечатанной 24 мая 1468 г., Шефер помещает стихотворение, написанное по его заказу Иоганом Фонсом. Это стихотворение говорит о двух майнцких Иоганах – первопечатниках, очевидно подразумевая Гутенберга и Фуста.
Потомки Фуста и Шефера унаследовали их типографское дело.
Проходят годы, сменяются люди, предается забвению прошлое, и сын Шефера Иоган смелее говорит о бесспорном праве деда и отца именоваться изобретателями книгопечатания, для него Гутенберга уже не существует вовсе.
В издании 1 503 г. Иоган Шефер гордо называет себя наследником семьи, которая изобрела книгопечатание. Шесть лет спустя, в книге «Enchiridion seu breviarium Moguntinum» Иоган Фуст именуется изобретателем нового искусства.
Наконец, в «Compendium annalium Francorum» аббата Третимиуса дано развернутое изложение прав семьи Фуста-Шефера называться бесспорными и единственными наследниками славы:
«Напечатана и закончена эта хроника в 1515 г. … в благородном и знаменитом городе Майнце, в стенах которого изобретено искусство печатания, Иоганом Шефером, внуком покойного доблестного человека и майнцкого бюргера Иогана Фуста, первого изобретателя названного искусства, который, наконец, в 1450 г., в 13 индикцию правления августейшего короля Фридриха III и славного майнцкого архиепископа Дитриха Шенк фон Эрбах, начал обдумывать и изучать искусство печатания и в 1452 г., с помощью бога, полностью его освоил, чтобы поставить производство печати с помощью и вследствие многих необходимых открытий Петера Шефера, своего слуги и приемного сына, которому он отдал в жены свою дочь Христину в достойное вознаграждение за столь многие работы и открытия. Но оба они – Иоган Фуст и Петер Шефер держали свое искусство в тайне, причем они обязывали клятвою своих помощников и слуг ни коим образом ничего не разглашать об этом искусстве, пока, наконец, в 1462 г. искусство не было помощниками разнесено по многим странам и получило немалое распространение».
В руках семьи Фуста-Шефера печать обернулась против своего творца и вонзила ядовитое жало забвения в его Ахиллесову пяту – необъяснимое замалчивание им своего имени в собственных книгах.
Иогана Шефера не в чем упрекнуть, он только продолжил в иной форме ту борьбу, которая началась между его дедом и Гутенбергом с самого начала совместной работы.
Договор, заключенный изобретателем с Фустом в 1450 г., уже содержал в себе неизбежность предстоящего конфликта.
Внешне все говорит в пользу Гутенберга – он единовластный хозяин дела, в его бесконтрольное распоряжение дает «добряк» Фуст чрезвычайно значительные по тем временам деньги – 800 гульденов на устройство предприятия из 6 % и по 300 гульденов ежегодно на ведение дела; прибыль должна распределяться поровну между двумя участниками.
Но эти блестящие монеты, брошенные изобретателю богатеем Фустом, имели темную оборотную сторону. Фактически полным хозяином был Фуст, ибо он всегда мог потребовать изъятия из дела своих вложений, что для Гутенберга означало утерю типографии и бесславный уход из созданного им предприятия. Изобретатель и его дело по существу были целиком во власти богатого бюргера, Сознавал ли это Гутенберг?
Прошлое Гутенберга свидетельствует о большом его деловом опыте, об остром уме и практической сметке, поэтому нельзя думать, чтобы он не отдавал себе отчета в сокровенном смысле подписанного им соглашения. Очевидно, другого выхода не было. Это была последняя ставка азартной игры, проиграв ее, Гутенберг должен был отойти от стола.
Первые восемьсот гульденов, очевидно, быстро израсходованы, т. к. уже в 1452 г. Фуст дает вторую ссуду в том же размере. В этом же году в дело вступает и Петер Шефер.
Кто был Фуст мы знаем. Шефер – молодой человек без имени и денег, но с бесспорными способностями, которые позволяют ему быстро сделать хорошую жизненную карьеру. Происходил Петер из Гернцхейма.
В 1449 г. он работал переписчиком в Париже.
Шефер был один из наиболее талантливых учеников Гутенберга; ему приписывается ряд улучшений в отливке шрифта.
Старинные гравюры оставили нам изображение этих трех людей, которые непосредственно участвовали в первом оформлении книгопечатания. Пусть эти изображения не являются подлинными портретами, но во всяком случае они рисуют характер изобретателя и его компаньонов с точки зрения близких им поколений.
Фигура Гутенберга, перенесенная с гравюр в замечательную скульптуру Торвальдсена, крупна и могуча – в этом здоровом мужественном теле живет здоровый дух изобретателя и бойца. Черты лица и правильны и резки, глаза смотрят спокойно и мудро, скорее взгляд философа, чем ремесленника, поднявшегося до осознания и воплощения нового искусства.
Фуст выхолен, как подобает богатому бюргеру, и закончено самодоволен – призвание этого человека – не труд и преодоление трудностей, – а удача.
Молодой Шефер весь, начиная от роста и кончая бесцветной, незапоминающейся физиономией, мелок и бездарен по сравнению с Гутенбергом. Только крепкий, закругленный подбородок и узкие сжатые губы говорят об упорном характере, который обеспечит этому молодцу безбедное и почетное будущее.
СТРАНИЦА 42-Х СТРОЧНОЙ БИБЛИИ ГУТЕНБЕРГА
Совместное дело Гутенберга и Фуста просуществовало пять лет. Период этот не был бесплодным. С почти полной достоверностью установлено, что ими в 1451 г. выпущена из печати латинская грамматика Доната, а в 1454—55 гг. папские индульгенции [35]и книжка для народа «воззвание к христианству против турок». Но главной работой была подготовка издания библии. Именно огромный труд по выпуску библии и явился, очевидно, основной причиной жестокого просчета в планах Гутенберга, которому пришлось удвоить заем денег у Фуста и окончательно запутаться в своих взаимоотношениях с богатым заимодавцем.
В самом деле первая библия состоит из двух томов. «in folio», [36]в 324 и 317 страниц в два столбца. Это первый капитальный труд, изготовление которого должно было несомненно представлять огромные трудности, несмотря на опыт предыдущих мелких изданий.
Донаты. В Парижской национальной библиотеки сохранились два 27-строчных листка пергамента, составляющие часть Донат. Они особенно интересны тем, что демонстрируют частицу истории усовершенствования шрифта. На первых 9 строчках видно сильное изнашивание слишком мягких свинцовых литер. Дальше на этой же странице буквы, очевидно, отлиты уже из лучшего, более твердого металла.
Индульгенции. Найдено до сих пор 41 экземпляр индульгенций, напечатанных на пергаменте. Они интересны применением значительно более мелкого шрифта, чем в библии. В этих печатных листках оставлено место, чтобы вписать имя получателя, место и время.
Воззвание. Книжка «Воззвание к христианству против турок» напечатана на 9 страницах в четвертую долю листа. Содержание ее – призыв к христианам восстать для поголовного избиения турок – завоевателей Константинополя.
Библия. Гутенбергом напечатаны две библии: одна 42-строчная и другая 36-строчная. На книгах этих не обозначен год их издания. После тщательного сличения установлено, что более ранней по времени выпуска является сорокадвухстрочная. Появление ее в свет относят к первой половине 1456 года.
Часть ее тиража напечатана на пергаменте, часть – на бумаге. Обозначения страниц, сигнатур, [37]кустод [38]и инициалов [39]– нет.
В тридцатишестистрочной библии – 1726 страниц в два столбца. Она обыкновенно переплетена в двух или трех томах. В ней оставлены пробелы для инициалов, которые делались от руки.
Издание индульгенций и книжки «Воззвание к христианству против турок» впервые непосредственно поставило печать на службу политическим задачам своего времени. Воззвание, изданное Гутенбергом, уже содержит в зародыше будущую печатную газету и политический памфлет.
Характерно, что одним из первых печатных произведений явились индульгенции – воплощение эксплоататорских тенденций католической церкви, основанных на темноте народных масс. Недаром широкая продажа индульгенций явилась одним из поводов к реформационному движению, которое положило предел власти католичества в ряде стран и окончательно подорвало его былую мощь.
Католическая церковь учила, что число добрых дел, совершенных Иисусом Христом и святыми, столь велико, что его достаточно, чтобы искупить проступки всех грешников. Поэтому церковь может выдавать прощения кающимся и тем освобождать их от наказаний, которые они заслужили за грехи. Индульгенцией называлась грамота, овеществлявшая это отпущение кающегося, дарованное церковью. С XI века такое прощение можно было купить за деньги. Беззастенчивая торговля индульгенциями стала одним из крупнейших источников доходов римской курии. Особенно широко продажа индульгенций развертывалась тогда, когда папа предпринимал какое-нибудь дело, требовавшее громадных денежных затрат: войну с неверными, постройку собора св. Петра в Риме.
В дни работы Гутенберга совместно с Фустом произошло событие, потрясшее христианский мир, – 29 мая 1453 г. турецкие полчища заняли Константинополь.
Одряхлевшая, потерявшая былую силу, Византия уже ряд лет была на краю гибели. 'Турки во второй половине XIV века проникли На Балканский полуостров и утвердились на нем, владения их к 1400 г. простирались от Эгейского моря до Дуная. Нашествие Тамерлана и жестокое поражение, нанесенное им турецкому султану Баязету, отсрочили гибель Византии, но не предотвратили ее. – Раздираемая внутренними противоречиями Европа не могла и не хотела оказать реальной помощи Византии. Напрасно папа призывал к новому крестовому походу, – дни могучего авторитета наместника св. Петра ушли безвозвратно.
12 августа 1451 г. папа Николай V объявил отпущение грехов всем, кто пожертвует деньга на войну с турками. Продажа этих индульгенций в Германии осуществлялась проживавшим в Майнце Павлинием Цаппом. Вначале торговля шла слабо. Только после взятия Константинополя христиане откликнулись на призыв папы. Оживление спроса на «квитанции на будущее блаженство» заставило приспособить изобретение Гутенберга к их печатанию.
Но все это было мелочами в работе Гутенберга; основное, на что ушли труд и деньга пяти лет с 1450 по 1455 г., было издание библии. Когда эта основная задача казалась окончательно разрешенной и готовые листы библии лежали перед изобретателем, произошла катастрофа.
В 1455 г. Иоган Фуст предъявил к Гутенбергу иск на 2 020 гульденов; эта сумма сложилась из 1 600 гульденов, вложенных Фустом в Дело и 420 гульденов процентов.
Финал процесса был ясен: изобретатель не был в состоянии выплатить этой огромной суммы и созданная им типография должна была перейти в руки Фуста, который в лице Шефера подготовил искусного преемника для продолжения печатного производства. Драма изобретателя была неожиданно тяжкой потому, что она была первой; последующая история знает много аналогичных случаев, когда капиталист-предприниматель выбрасывает изобретателя на улицу, использовав его идею и подготовительный труд.
Сохранился единственный документ, относящийся к процессу Фуста-Гутенберга – запись бамбергского клирика [40]и нотариуса Ульриха Хелмаспергера.
По этой записи решение суда, принятое после рассмотрения жалобы Фуста и объяснений Гутенберга, гласило:
«Иоган Гутенберг должен составить подсчет всех доходов и расходов по типографии и того, что им было получено сверх этого, это должно быть зачтено в 800 гульденов; но если он согласно счету потратил более 800 гульденов, и это было обращено не на типографское производство, то должен он это возвратить; если Иоган Фуст подтвердит клятвой или клиентурой, что он упомянутую сумму ссудил под проценты и не из своих собственных денег, тогда должен Гутенберг ему оплатить эти проценты по смыслу договора».
6 ноября 1455 г. Фуст принес эту клятву в францисканском монастыре в присутствии ряда свидетелей, в связи с чем и составлена запись нотариуса.
Гутенберг не присутствовал при произнесении клятвы, вероятно, считая свое дело проигранным. От его имени участие в этой церемонии приняли священник церкви св. Кристофа – Петер Гюнтер и двое сотрудников изобретателя.
Окончательный приговор суда не сохранился. Во всяком случае достоверно, что после этого в Майнце книгопечатание осуществлялось двумя типографиями – Гутенберга и Фуста (по свидетельству Баргеллануса «каждый печатал своим прессом»), не менее бесспорно, что к Фусту перешел шрифт 42-хстрочной библии Гутенберга.
Фуст и Шефер в августе 1457 г. выпустили прекрасное издание псалтыря. Книга эта разошлась чрезвычайно быстро и второе издание ее появилось в свет уже в 1459 году.
Гутенберг в 1460 г. отпечатал третье и последнее свое крупное произведение «Католикон».
Конкуренция с Фустом была трудна для Гутенберга, так как богатый бюргер располагал гораздо более крупными денежными средствами, и, кроме того, приобрел себе в лице Шефера молодого и энергичного помощника.
Фуст и Шефер вложили свою лепту в развитие книгопечатания, но каждому должно быть воздано по его заслугам. Иво Виттиг – преподаватель церковного права, хранитель печати и каноник [41]церкви св. Виктора, в Майнце оставил на своем переводе Ливия, отпечатанном Иоганом Шефером, посвящение королю Максимилиану, в котором сказано:
«В каковом городе (Майнце) также впервые изобретено чудесное искусство печатания сначала искусным Иоганом Гутенбергом, как считают в 1450 г. после рождения Христа нашего господа и потом прилежанием и работой Иогана Фуста и Петера Шефера улучшено и укреплено».
Впервые в последнем творении изобретателя «Католиконе» (латинский словарь с грамматикой Иогана Бальбуса) сказано:
«Эта превосходная книга „Католикон“, – в год вочеловечения господа 1460, в славном городе Майнце, принадлежащем достославному немецкому народу, который по милости бога столь возвышенным духовным светом и свободным милостивым даром другим народам земли предпочтен и возвеличен – напечатана и окончена без помощи тростника, стиля или пера, но посредством чудесного согласования и соразмерности патронов и форм».
Трудно установить, что заставляло Гутенберга – неизменно отказываться от упоминания своего имени в напечатанных им книгах. Возможны разные объяснения: боязнь многочисленных кредиторов, страх перед церковью, которая неизвестно как примет появление нового искусства, скромность Гутенберга. Наконец, может быть, просто эта мысль не приходила в голову изобретателю.
Иоган Генсфлейш-Гутенберг неосторожно оставил незаполненной первую страницу истории изобретения книгопечатания, об этом, в ущерб Гутенбергу позаботились другие. Книги его ближайших преемников возвестили миру об их успехах и о славе семьи Фуста, которая создала новое великое искусство.
Сначала Фуст, а потом Шефер появляются на страницах печатных произведений, как претенденты на славу и почет.
Вскоре после смерти изобретателя Петр Шефер делает первую еще робкую попытку прославить своего тестя.
В заключительной части книги «Institutionen Justinians», напечатанной 24 мая 1468 г., Шефер помещает стихотворение, написанное по его заказу Иоганом Фонсом. Это стихотворение говорит о двух майнцких Иоганах – первопечатниках, очевидно подразумевая Гутенберга и Фуста.
Потомки Фуста и Шефера унаследовали их типографское дело.
Проходят годы, сменяются люди, предается забвению прошлое, и сын Шефера Иоган смелее говорит о бесспорном праве деда и отца именоваться изобретателями книгопечатания, для него Гутенберга уже не существует вовсе.
В издании 1 503 г. Иоган Шефер гордо называет себя наследником семьи, которая изобрела книгопечатание. Шесть лет спустя, в книге «Enchiridion seu breviarium Moguntinum» Иоган Фуст именуется изобретателем нового искусства.
Наконец, в «Compendium annalium Francorum» аббата Третимиуса дано развернутое изложение прав семьи Фуста-Шефера называться бесспорными и единственными наследниками славы:
«Напечатана и закончена эта хроника в 1515 г. … в благородном и знаменитом городе Майнце, в стенах которого изобретено искусство печатания, Иоганом Шефером, внуком покойного доблестного человека и майнцкого бюргера Иогана Фуста, первого изобретателя названного искусства, который, наконец, в 1450 г., в 13 индикцию правления августейшего короля Фридриха III и славного майнцкого архиепископа Дитриха Шенк фон Эрбах, начал обдумывать и изучать искусство печатания и в 1452 г., с помощью бога, полностью его освоил, чтобы поставить производство печати с помощью и вследствие многих необходимых открытий Петера Шефера, своего слуги и приемного сына, которому он отдал в жены свою дочь Христину в достойное вознаграждение за столь многие работы и открытия. Но оба они – Иоган Фуст и Петер Шефер держали свое искусство в тайне, причем они обязывали клятвою своих помощников и слуг ни коим образом ничего не разглашать об этом искусстве, пока, наконец, в 1462 г. искусство не было помощниками разнесено по многим странам и получило немалое распространение».
В руках семьи Фуста-Шефера печать обернулась против своего творца и вонзила ядовитое жало забвения в его Ахиллесову пяту – необъяснимое замалчивание им своего имени в собственных книгах.
Иогана Шефера не в чем упрекнуть, он только продолжил в иной форме ту борьбу, которая началась между его дедом и Гутенбергом с самого начала совместной работы.
Договор, заключенный изобретателем с Фустом в 1450 г., уже содержал в себе неизбежность предстоящего конфликта.
Внешне все говорит в пользу Гутенберга – он единовластный хозяин дела, в его бесконтрольное распоряжение дает «добряк» Фуст чрезвычайно значительные по тем временам деньги – 800 гульденов на устройство предприятия из 6 % и по 300 гульденов ежегодно на ведение дела; прибыль должна распределяться поровну между двумя участниками.
Но эти блестящие монеты, брошенные изобретателю богатеем Фустом, имели темную оборотную сторону. Фактически полным хозяином был Фуст, ибо он всегда мог потребовать изъятия из дела своих вложений, что для Гутенберга означало утерю типографии и бесславный уход из созданного им предприятия. Изобретатель и его дело по существу были целиком во власти богатого бюргера, Сознавал ли это Гутенберг?
Прошлое Гутенберга свидетельствует о большом его деловом опыте, об остром уме и практической сметке, поэтому нельзя думать, чтобы он не отдавал себе отчета в сокровенном смысле подписанного им соглашения. Очевидно, другого выхода не было. Это была последняя ставка азартной игры, проиграв ее, Гутенберг должен был отойти от стола.
Первые восемьсот гульденов, очевидно, быстро израсходованы, т. к. уже в 1452 г. Фуст дает вторую ссуду в том же размере. В этом же году в дело вступает и Петер Шефер.
Кто был Фуст мы знаем. Шефер – молодой человек без имени и денег, но с бесспорными способностями, которые позволяют ему быстро сделать хорошую жизненную карьеру. Происходил Петер из Гернцхейма.
В 1449 г. он работал переписчиком в Париже.
Шефер был один из наиболее талантливых учеников Гутенберга; ему приписывается ряд улучшений в отливке шрифта.
Старинные гравюры оставили нам изображение этих трех людей, которые непосредственно участвовали в первом оформлении книгопечатания. Пусть эти изображения не являются подлинными портретами, но во всяком случае они рисуют характер изобретателя и его компаньонов с точки зрения близких им поколений.
Фигура Гутенберга, перенесенная с гравюр в замечательную скульптуру Торвальдсена, крупна и могуча – в этом здоровом мужественном теле живет здоровый дух изобретателя и бойца. Черты лица и правильны и резки, глаза смотрят спокойно и мудро, скорее взгляд философа, чем ремесленника, поднявшегося до осознания и воплощения нового искусства.
Фуст выхолен, как подобает богатому бюргеру, и закончено самодоволен – призвание этого человека – не труд и преодоление трудностей, – а удача.
Молодой Шефер весь, начиная от роста и кончая бесцветной, незапоминающейся физиономией, мелок и бездарен по сравнению с Гутенбергом. Только крепкий, закругленный подбородок и узкие сжатые губы говорят об упорном характере, который обеспечит этому молодцу безбедное и почетное будущее.
Совместное дело Гутенберга и Фуста просуществовало пять лет. Период этот не был бесплодным. С почти полной достоверностью установлено, что ими в 1451 г. выпущена из печати латинская грамматика Доната, а в 1454—55 гг. папские индульгенции [35]и книжка для народа «воззвание к христианству против турок». Но главной работой была подготовка издания библии. Именно огромный труд по выпуску библии и явился, очевидно, основной причиной жестокого просчета в планах Гутенберга, которому пришлось удвоить заем денег у Фуста и окончательно запутаться в своих взаимоотношениях с богатым заимодавцем.
В самом деле первая библия состоит из двух томов. «in folio», [36]в 324 и 317 страниц в два столбца. Это первый капитальный труд, изготовление которого должно было несомненно представлять огромные трудности, несмотря на опыт предыдущих мелких изданий.
Донаты. В Парижской национальной библиотеки сохранились два 27-строчных листка пергамента, составляющие часть Донат. Они особенно интересны тем, что демонстрируют частицу истории усовершенствования шрифта. На первых 9 строчках видно сильное изнашивание слишком мягких свинцовых литер. Дальше на этой же странице буквы, очевидно, отлиты уже из лучшего, более твердого металла.
Индульгенции. Найдено до сих пор 41 экземпляр индульгенций, напечатанных на пергаменте. Они интересны применением значительно более мелкого шрифта, чем в библии. В этих печатных листках оставлено место, чтобы вписать имя получателя, место и время.
Воззвание. Книжка «Воззвание к христианству против турок» напечатана на 9 страницах в четвертую долю листа. Содержание ее – призыв к христианам восстать для поголовного избиения турок – завоевателей Константинополя.
Библия. Гутенбергом напечатаны две библии: одна 42-строчная и другая 36-строчная. На книгах этих не обозначен год их издания. После тщательного сличения установлено, что более ранней по времени выпуска является сорокадвухстрочная. Появление ее в свет относят к первой половине 1456 года.
Часть ее тиража напечатана на пергаменте, часть – на бумаге. Обозначения страниц, сигнатур, [37]кустод [38]и инициалов [39]– нет.
В тридцатишестистрочной библии – 1726 страниц в два столбца. Она обыкновенно переплетена в двух или трех томах. В ней оставлены пробелы для инициалов, которые делались от руки.
Издание индульгенций и книжки «Воззвание к христианству против турок» впервые непосредственно поставило печать на службу политическим задачам своего времени. Воззвание, изданное Гутенбергом, уже содержит в зародыше будущую печатную газету и политический памфлет.
Характерно, что одним из первых печатных произведений явились индульгенции – воплощение эксплоататорских тенденций католической церкви, основанных на темноте народных масс. Недаром широкая продажа индульгенций явилась одним из поводов к реформационному движению, которое положило предел власти католичества в ряде стран и окончательно подорвало его былую мощь.
Католическая церковь учила, что число добрых дел, совершенных Иисусом Христом и святыми, столь велико, что его достаточно, чтобы искупить проступки всех грешников. Поэтому церковь может выдавать прощения кающимся и тем освобождать их от наказаний, которые они заслужили за грехи. Индульгенцией называлась грамота, овеществлявшая это отпущение кающегося, дарованное церковью. С XI века такое прощение можно было купить за деньги. Беззастенчивая торговля индульгенциями стала одним из крупнейших источников доходов римской курии. Особенно широко продажа индульгенций развертывалась тогда, когда папа предпринимал какое-нибудь дело, требовавшее громадных денежных затрат: войну с неверными, постройку собора св. Петра в Риме.
В дни работы Гутенберга совместно с Фустом произошло событие, потрясшее христианский мир, – 29 мая 1453 г. турецкие полчища заняли Константинополь.
Одряхлевшая, потерявшая былую силу, Византия уже ряд лет была на краю гибели. 'Турки во второй половине XIV века проникли На Балканский полуостров и утвердились на нем, владения их к 1400 г. простирались от Эгейского моря до Дуная. Нашествие Тамерлана и жестокое поражение, нанесенное им турецкому султану Баязету, отсрочили гибель Византии, но не предотвратили ее. – Раздираемая внутренними противоречиями Европа не могла и не хотела оказать реальной помощи Византии. Напрасно папа призывал к новому крестовому походу, – дни могучего авторитета наместника св. Петра ушли безвозвратно.
12 августа 1451 г. папа Николай V объявил отпущение грехов всем, кто пожертвует деньга на войну с турками. Продажа этих индульгенций в Германии осуществлялась проживавшим в Майнце Павлинием Цаппом. Вначале торговля шла слабо. Только после взятия Константинополя христиане откликнулись на призыв папы. Оживление спроса на «квитанции на будущее блаженство» заставило приспособить изобретение Гутенберга к их печатанию.
Но все это было мелочами в работе Гутенберга; основное, на что ушли труд и деньга пяти лет с 1450 по 1455 г., было издание библии. Когда эта основная задача казалась окончательно разрешенной и готовые листы библии лежали перед изобретателем, произошла катастрофа.
В 1455 г. Иоган Фуст предъявил к Гутенбергу иск на 2 020 гульденов; эта сумма сложилась из 1 600 гульденов, вложенных Фустом в Дело и 420 гульденов процентов.
Финал процесса был ясен: изобретатель не был в состоянии выплатить этой огромной суммы и созданная им типография должна была перейти в руки Фуста, который в лице Шефера подготовил искусного преемника для продолжения печатного производства. Драма изобретателя была неожиданно тяжкой потому, что она была первой; последующая история знает много аналогичных случаев, когда капиталист-предприниматель выбрасывает изобретателя на улицу, использовав его идею и подготовительный труд.
Сохранился единственный документ, относящийся к процессу Фуста-Гутенберга – запись бамбергского клирика [40]и нотариуса Ульриха Хелмаспергера.
По этой записи решение суда, принятое после рассмотрения жалобы Фуста и объяснений Гутенберга, гласило:
«Иоган Гутенберг должен составить подсчет всех доходов и расходов по типографии и того, что им было получено сверх этого, это должно быть зачтено в 800 гульденов; но если он согласно счету потратил более 800 гульденов, и это было обращено не на типографское производство, то должен он это возвратить; если Иоган Фуст подтвердит клятвой или клиентурой, что он упомянутую сумму ссудил под проценты и не из своих собственных денег, тогда должен Гутенберг ему оплатить эти проценты по смыслу договора».
6 ноября 1455 г. Фуст принес эту клятву в францисканском монастыре в присутствии ряда свидетелей, в связи с чем и составлена запись нотариуса.
Гутенберг не присутствовал при произнесении клятвы, вероятно, считая свое дело проигранным. От его имени участие в этой церемонии приняли священник церкви св. Кристофа – Петер Гюнтер и двое сотрудников изобретателя.
Окончательный приговор суда не сохранился. Во всяком случае достоверно, что после этого в Майнце книгопечатание осуществлялось двумя типографиями – Гутенберга и Фуста (по свидетельству Баргеллануса «каждый печатал своим прессом»), не менее бесспорно, что к Фусту перешел шрифт 42-хстрочной библии Гутенберга.
Фуст и Шефер в августе 1457 г. выпустили прекрасное издание псалтыря. Книга эта разошлась чрезвычайно быстро и второе издание ее появилось в свет уже в 1459 году.
Гутенберг в 1460 г. отпечатал третье и последнее свое крупное произведение «Католикон».
Конкуренция с Фустом была трудна для Гутенберга, так как богатый бюргер располагал гораздо более крупными денежными средствами, и, кроме того, приобрел себе в лице Шефера молодого и энергичного помощника.
Фуст и Шефер вложили свою лепту в развитие книгопечатания, но каждому должно быть воздано по его заслугам. Иво Виттиг – преподаватель церковного права, хранитель печати и каноник [41]церкви св. Виктора, в Майнце оставил на своем переводе Ливия, отпечатанном Иоганом Шефером, посвящение королю Максимилиану, в котором сказано:
«В каковом городе (Майнце) также впервые изобретено чудесное искусство печатания сначала искусным Иоганом Гутенбергом, как считают в 1450 г. после рождения Христа нашего господа и потом прилежанием и работой Иогана Фуста и Петера Шефера улучшено и укреплено».
VIII. НАРОД, ИМПЕРАТОРЫ и ПАПЫ
ЖИЗНЬ Гутенберга прошла в двух больших германских городах – Майнце и Страсбурге. В них он был свидетелем борьбы бюргерства с епископской и княжеской властью, борьбы ремесленников и городской знати, но все это было внутренней борьбой в верхних этажах социальной постройки, грызней из-за дележа благ, награбленных у «простого народа».
Под многообразной путаницей всевозможных привилегированных групп феодального строя, составляя его первичное основание, его почву, находится простонародье – громадная жестоко эксплоатируемая масса крестьянства и бесправного городского плебса.
Угнетение и эксплоатация этих масс делается все более и более ужасающей под влиянием развития денежного хозяйства. Правда, децентрализация власти, плохое состояние путей сообщения, бескультурье и темнота народа, национальные различия и рознь, своеобразие интересов крестьянства и плебса – все это раскалывает социальную почву и предупреждает возможность единого мощного взрыва ярости масс. Но почва вибрирует постоянно, то здесь то там возникают эпицентры [42]местных землетрясений. С конца XIV века народные революционные волны вздымаются все чаще и чаще, чтобы притти к широкому разливу германской крестьянской войны в первой половине XVI столетия.
Отголоски постоянных подземных толчков ощущаются всюду, наполняют мир неуверенностью и тревогой, и та среда, в которой вращался изобретатель, не могла не чувствовать на себе их влияния. Перемены неизбежны, революционные взрывы неотвратимы, даже такой умеренный человек, как Гуттен, в «Вадискусе или римской Троице» говорит образно и резко:
«Тремя вещами питаются бедные: сельдереем, луком и чесноком; тремя – совсем другими – богатые: потом бедных, лихвой и грабежом…»
Нередко восстания начинались потому, что не было, выхода, жизнь становилась хуже смерти. Тяжкие последствия чумы 1348 г., разоренье столетней войны, постоянные грабежи мирных земледельцев, усиление дворянской эксплоатации – вызвали взрыв крестьянского гнева, стихийного и беспощадного.
Об этом восстании рассказал Фруассар, выдающийся писатель XIV века, автор хроник, служитель знати – он смертельно испуган Жаками [43]и изумлен ростом мятежа.
Многие деревенские жители, не имея никого своим вождем, собрались в Бовэзи. Их было сначала не более ста человек. Они говорили, что все дворянство французского королевства – рыцари и оруженосцы – опозорили и предали государство, и что было бы очень хорошо всех их истребить. И тому, кто так говорил, каждый кричал: «истинную правду он сказал: проклятье тому, из-за кого случится, что дворян не будут истреблять всех до единого». Тогда они собрались и отправились в беспорядке, не имея другого вооружения, кроме палок с железными наконечниками и ножей к дому соседнего рыцаря. Они разрушили и предали огню дом и убили рыцаря, его – жену и детей, – малолетних и взрослых. После того пошли они к другому замку и потупили там еще хуже.
И дальше рассказывает Фруассар о диких жестокостях крестьян и росте их движения; вскоре бунтовщиков стало шесть тысяч, а потом набралось более ста.
«И творили они величайшие злодейства. Они разрушили в области Куси, Валуа, епископства Ланского, Суассона и Нуайона более ста замков и хороших домов рыцарей и оруженосцев. Они убивали и грабили всех, кого находили. Но бог по своему милосердию ниспослал помощь, за которую нужно его премного благодарить».
Фруассар в своей классово яснонаправленной хронике пытается представить жакерию диким бунтом рабов, рядом бессмысленных жестокостей и обрисовать рыцарство невинной жертвой, но и он не может скрыть размаха движения и страха, который охватил дворян.
На самом деле жакерия протекала не так.
Стихийно поднявшееся крестьянство вскоре обрело вождя в лице опытного в военном деле Гильома Каля. Жаки получили поддержку от горожан, которые также жестоко страдали от бесчинства рыцарей.
Восстание развивалось успешно. Когда повстанцы подошли к Парижу, город заключил с ними союз. В столице Франции, в это время среднее сословие взбунтовалось против королевской власти. Глава парижских горожан, купеческий старшина Этьен Марсель, руководивший этой борьбой, решил использовать жаков, чтобы спасти молодые вольности Парижа. Дворяне, находившиеся на стороне дофина, были общими врагами и горожан столицы, и крестьян.
Парижане, соединившись с повстанцами, уничтожили ряд рыцарских гнезд в окрестностях столицы и осадили город Мо, где укрылись жена, дочь и сестра дофина.
Перед лицом грозной опасности дворянство объединилось, вождем его в решительном бою был король Наваррский Карл Злой.
Руанская хроника говорит: тогда дворяне пошли к Наварскому королю в замок Лонгвиль и просили его, чтобы он оказал помощь и принял меры к тому, чтобы рассеять жаков, разбить их и предать смерти. Они сказали ему: «Сир! Вы первый дворянин в свете. Не допустите, чтобы дворянство было совершенно истреблено».
«Если эти люди, которые называют себя Жаками еще долго будут действовать, а добрые города будут оказывать им помощь, они совершенно истребят дворянство и все разрушат».
Карл, в борьбе дофина [44]с Парижем был на стороне бунтующего города, но он забыл эту распрю пред лицом бед, грозивших его классу.
В это время счастье отвернулось от повстанцев, силы их, объединенные с парижанами, были разбиты под Мо и бежали.
Король Наваррский выступил против основных сил жакерии, вероломно заманил к себе Каля и напал на оставшихся без вождя и ничего не ожидавших крестьян. Рыцари Карла без труда разгромили многочисленное, но плохо дисциплинированное, вооруженное и обученное повстанческое войско.
Гильома Каля победители «короновали» раскаленным треножником и обезглавили.
Горожане, как обычно для мелких буржуа, бросили своих недавних союзников и предоставили им самим разделываться, как угодно.
Окрыленное успехом рыцарство потопило жакерию в крови.
Фруассар, столь многословный в передаче жестокостей крестьян, в конце описания осады Мо говорит кратко: «после поражения, которое вилланы [45]потерпели в Мо, они нигде уже более не собирались, ибо сир де Куси собрал у себя множество дворян, которые убивали их немилосердно и беспощадно всюду, где они находились». Охота благородного рыцарства за крестьянами была бесчеловечна, а уцелевшие вилланы были обложены тяжелой пеней, которая обрекала их на нечеловеческую нужду.
После этого, в период продолжавшейся столетней войны еще вспыхивали отдельные гораздо более слабые восстания, так называемые «малые жакерии».
Вскоре после того как гроза во Франции стихла, новые раскаты грома принеслись из-за моря.
Столетняя война Франции и Англии не только довела до неистовства французских жаков, но разорила и английские народные низы. Эта неимоверно затянувшаяся авантюра английского правительства требовала все новых и новых денег, выплачивать которые обязаны были те же бесправные и обобранные народные массы.
Под многообразной путаницей всевозможных привилегированных групп феодального строя, составляя его первичное основание, его почву, находится простонародье – громадная жестоко эксплоатируемая масса крестьянства и бесправного городского плебса.
Угнетение и эксплоатация этих масс делается все более и более ужасающей под влиянием развития денежного хозяйства. Правда, децентрализация власти, плохое состояние путей сообщения, бескультурье и темнота народа, национальные различия и рознь, своеобразие интересов крестьянства и плебса – все это раскалывает социальную почву и предупреждает возможность единого мощного взрыва ярости масс. Но почва вибрирует постоянно, то здесь то там возникают эпицентры [42]местных землетрясений. С конца XIV века народные революционные волны вздымаются все чаще и чаще, чтобы притти к широкому разливу германской крестьянской войны в первой половине XVI столетия.
Отголоски постоянных подземных толчков ощущаются всюду, наполняют мир неуверенностью и тревогой, и та среда, в которой вращался изобретатель, не могла не чувствовать на себе их влияния. Перемены неизбежны, революционные взрывы неотвратимы, даже такой умеренный человек, как Гуттен, в «Вадискусе или римской Троице» говорит образно и резко:
«Тремя вещами питаются бедные: сельдереем, луком и чесноком; тремя – совсем другими – богатые: потом бедных, лихвой и грабежом…»
Нередко восстания начинались потому, что не было, выхода, жизнь становилась хуже смерти. Тяжкие последствия чумы 1348 г., разоренье столетней войны, постоянные грабежи мирных земледельцев, усиление дворянской эксплоатации – вызвали взрыв крестьянского гнева, стихийного и беспощадного.
Об этом восстании рассказал Фруассар, выдающийся писатель XIV века, автор хроник, служитель знати – он смертельно испуган Жаками [43]и изумлен ростом мятежа.
Хроника
Вскоре… случился удивительный и великий мятеж во многих областях французского королевства, именно: в Бовэзи, в Бри, на Марне и Лаоннэ, Валуа и всей стране до Суассона.Многие деревенские жители, не имея никого своим вождем, собрались в Бовэзи. Их было сначала не более ста человек. Они говорили, что все дворянство французского королевства – рыцари и оруженосцы – опозорили и предали государство, и что было бы очень хорошо всех их истребить. И тому, кто так говорил, каждый кричал: «истинную правду он сказал: проклятье тому, из-за кого случится, что дворян не будут истреблять всех до единого». Тогда они собрались и отправились в беспорядке, не имея другого вооружения, кроме палок с железными наконечниками и ножей к дому соседнего рыцаря. Они разрушили и предали огню дом и убили рыцаря, его – жену и детей, – малолетних и взрослых. После того пошли они к другому замку и потупили там еще хуже.
И дальше рассказывает Фруассар о диких жестокостях крестьян и росте их движения; вскоре бунтовщиков стало шесть тысяч, а потом набралось более ста.
«И творили они величайшие злодейства. Они разрушили в области Куси, Валуа, епископства Ланского, Суассона и Нуайона более ста замков и хороших домов рыцарей и оруженосцев. Они убивали и грабили всех, кого находили. Но бог по своему милосердию ниспослал помощь, за которую нужно его премного благодарить».
Фруассар в своей классово яснонаправленной хронике пытается представить жакерию диким бунтом рабов, рядом бессмысленных жестокостей и обрисовать рыцарство невинной жертвой, но и он не может скрыть размаха движения и страха, который охватил дворян.
На самом деле жакерия протекала не так.
Стихийно поднявшееся крестьянство вскоре обрело вождя в лице опытного в военном деле Гильома Каля. Жаки получили поддержку от горожан, которые также жестоко страдали от бесчинства рыцарей.
Восстание развивалось успешно. Когда повстанцы подошли к Парижу, город заключил с ними союз. В столице Франции, в это время среднее сословие взбунтовалось против королевской власти. Глава парижских горожан, купеческий старшина Этьен Марсель, руководивший этой борьбой, решил использовать жаков, чтобы спасти молодые вольности Парижа. Дворяне, находившиеся на стороне дофина, были общими врагами и горожан столицы, и крестьян.
Парижане, соединившись с повстанцами, уничтожили ряд рыцарских гнезд в окрестностях столицы и осадили город Мо, где укрылись жена, дочь и сестра дофина.
Перед лицом грозной опасности дворянство объединилось, вождем его в решительном бою был король Наваррский Карл Злой.
Руанская хроника говорит: тогда дворяне пошли к Наварскому королю в замок Лонгвиль и просили его, чтобы он оказал помощь и принял меры к тому, чтобы рассеять жаков, разбить их и предать смерти. Они сказали ему: «Сир! Вы первый дворянин в свете. Не допустите, чтобы дворянство было совершенно истреблено».
«Если эти люди, которые называют себя Жаками еще долго будут действовать, а добрые города будут оказывать им помощь, они совершенно истребят дворянство и все разрушат».
Карл, в борьбе дофина [44]с Парижем был на стороне бунтующего города, но он забыл эту распрю пред лицом бед, грозивших его классу.
В это время счастье отвернулось от повстанцев, силы их, объединенные с парижанами, были разбиты под Мо и бежали.
Король Наваррский выступил против основных сил жакерии, вероломно заманил к себе Каля и напал на оставшихся без вождя и ничего не ожидавших крестьян. Рыцари Карла без труда разгромили многочисленное, но плохо дисциплинированное, вооруженное и обученное повстанческое войско.
Гильома Каля победители «короновали» раскаленным треножником и обезглавили.
Горожане, как обычно для мелких буржуа, бросили своих недавних союзников и предоставили им самим разделываться, как угодно.
Окрыленное успехом рыцарство потопило жакерию в крови.
Фруассар, столь многословный в передаче жестокостей крестьян, в конце описания осады Мо говорит кратко: «после поражения, которое вилланы [45]потерпели в Мо, они нигде уже более не собирались, ибо сир де Куси собрал у себя множество дворян, которые убивали их немилосердно и беспощадно всюду, где они находились». Охота благородного рыцарства за крестьянами была бесчеловечна, а уцелевшие вилланы были обложены тяжелой пеней, которая обрекала их на нечеловеческую нужду.
После этого, в период продолжавшейся столетней войны еще вспыхивали отдельные гораздо более слабые восстания, так называемые «малые жакерии».
Вскоре после того как гроза во Франции стихла, новые раскаты грома принеслись из-за моря.
Столетняя война Франции и Англии не только довела до неистовства французских жаков, но разорила и английские народные низы. Эта неимоверно затянувшаяся авантюра английского правительства требовала все новых и новых денег, выплачивать которые обязаны были те же бесправные и обобранные народные массы.