Страница:
поражающая похожесть, одномерность. Без женского начала они сильно
расчетливы и холодноваты. Нет опор этических, историко-этических, и поэтому
ничто не уходит в глубину жизни. Без женского начала они и однонаправленно и
очень локально устремлены - только на цифры победы, на статистику, словом,
совсем даже не к людям. Не говоря уже о том, что применительно к нашим
партиям, мы, как и на известных страницах гоголевской книжки, опять
запутались: где правое и где левое. Пойди разберись, кто теперь кто. И куда
точнее и понятней, на мой взгляд, коммунистов и примкнувшим к ним
"патриотов" именовать лево-правыми, а молодых либералов право-левыми. Так...
хоть не ошибешься... А центристы, будучи как бы и разными, они по большей
части одинаково топчутся на месте.
Недавно директор одного из лучших книжных магазинов Москвы,
замечательная женщина, спросила меня, правильно ли она поступила,
согласившись на выдвижение ее кандидатуры в депутаты Государственной Думы.
Еще как правильно...
Хочу, чтобы меня поняли: здесь я подчеркиваю именно этическую сторону
комплексной общественной проблемы. Ее этическую незаполненность.
Обозначается эта проблема - женщина и представительная власть. И все. И
иллюзий тут не строю. Как каждая современная этическая "заковыка", она имеет
степени своего разрешения. Поэтому и определяться с ней следует, не
откладывая на неопределенно долгое время, заявлять о ней на любых
перекрестках и с любых подмостков. С тем же постоянством, с каким один
древний римлянин изрекал: "А все-таки Карфаген должен быть разрушен".
Уверяю вас, начнет действовать. Пусть и постепенно. И без всяких квот.
По крайней мере, наши партии, которые все без исключения считают себя
самодостаточными (а как же иначе?) в плане этическом, начали бы проявлять
здесь хоть какую-нибудь сообразительность.
Ловлю себя на мысли: какой более или менее общезначимой нравственной
проблемы сегодня ни коснись, она тут же упирается в неподготовленность
государства и всякий раз обретает характер чуть ли не тупика. Нас в этом
смысле неповоротливость государства и хуже - глухота его изрядно раздражает.
И начинаешь завидовать порой даже прошлому. Скажем, интенсивной переписке
Гете с Шиллером, в которой они тоже в основном рассуждали об этических
проблемах жизни и искусства. Необходимость отвлекаться на его высочество
герцога (читай в данном случае - государства), только мешала, отнимала
драгоценное время. Тут о таких тонких материях речь: загадочный Шеллинг
пришел в карты сыграть, или заглянул Фихте, или в руках совсем новая книга
старика Канта... И не до широкой публики. Бог с ней, с публикой. Если "нет
основательных причин рассчитывать на победу разума, не следует оскорблять
чувства". Но рядом во Франции разворачивается революция. Скоро вообще армия
Наполеона пройдется по Европе. И все начнет меняться. И проблемы этики из
уютных кабинетов и гостиных вырвутся на улицу... И решение иных из них ляжет
во многом в переустройство Европы.
...Для нас нынешних этические задачи крайне актуальны и масштабны,
строительны, этическая энергия способна и должна умножать созидательные
функции государства. И государство должно становиться таким, чтобы в этом
плане с ним можно было сотрудничать. Общественно-государственное
сотрудничество - повестка дня уже на самое близкое время российской жизни.
Нам просто необходимо жить в ином государстве. Или так: людям вообще
предстоит жить в иных государствах. Более нравственных по существу. Недаром
древние коллективы людей обязательно были объединены и духовно. Иначе им бы
не выбраться ни из пещер, ни из леса. Нам тоже надо выбираться из своего
леса дремучего - речь идет о создании гуманитарной среды обитания
современного человека. Правильно ощущал академик Н. Моисеев, в этом -
Спасение. Заметим: Спасение - с большой буквы. От этой необходимости никому
не отвертеться. И почва для подобного рода деятельности, по мысли Н.
Моисеева, будет другой. Добавлю, даже влияние так называемых малых дел,
добрых и некогда для совести утешительных, многократно и качественно
изменится.
По словам Николая Бердяева, в государстве могли пленять только
социальные реформаторы. В остальном он считал его сферой низменной,
учреждением плебейским.
Спорить не станем. Государство, разумеется, есть дело рук человеческих.
А реформы - это попросту систематическая работа. Только ею можно плениться.
Много лет назад, когда выселенных в Сибирь во время войны калмыков
вернули на их земли, я приехал в Калмыкию из Москвы трудиться в местной
газете. И поскольку там все приходилось начинать почти с нуля и ничего
нельзя было отложить на завтра, ни во времени, ни в пространстве, ни в людях
не ощущалось никакой провинциальности. Несмотря на то, что в местном
начальстве ходили все те же запрограммированные на примитивно-аппаратный лад
партийцы. Провинциальности тогда в Москве больше было. Хотя, когда я
вернулся в столицу и похвастался этими привезенными с собой ощущениями, один
мой приятель сказал мне:
- И все-таки ты одет совсем - совсем не по-столичному.
Нынче "совсем не по столичному" одето само государство, потому что хуже
всего оно распоряжается своими обязанностями перед народом, всеми нами, а
также перед единственным безупречным (что не нуждается в доказательствах)
общим видом собственности - многочисленными составляющими сокровищницы
отечественной культуры.
Возьмем в пример издание и распространение книг. Сразу же оговоримся:
пусть в свободной стране, развивающей свои рыночные отношения, всякий, кто
пожелает, стучится в типографии с портфелем рукописей. Хочешь быть издателем
- будь им. Хоть одной книги, хоть нескольких, скольких угодно. Все свои
деньги сюда вбухай. Пожалуйста. Однако оснащения общества необходимыми для
него книгами не происходит. И по-настоящему не произойдет. Система
распространения книг по стране парализована на много лет вперед так, что уже
целое поколение выросло в градах и весях России на блокадном книжном пайке.
Разумеется, ценители литературы, искусства, философии так или иначе
доберутся до нужного им источника знаний. Или в современных российских
условиях подвигнут кого-либо на издание требуемой книги. Кто ищет, тот
найдет. Сейчас на каждом шагу вы можете столкнуться с книжицей, рожденной не
в тираже, а в штуках. Двадцать экземпляров, тридцать, пятьдесят. От сотни
экземпляров до пятисот начинаются тиражи. Тысяча или три тысячи - это уже
о-го-го. За ними следуют - пять... Прямо-таки во времена Пушкина или
Белинского возвращаемся. Или Гете и Шиллера.
Тиражи в десять тысяч экземпляров и выше, естественно, существуют. Но
это, как правило, - уже бульвар, поделки для чтива в транспорте, для невеж и
невежд.
Однако, как быть с остальными? С теми, кто подрастает, кто должен
предстать через 5-10 лет как главная сила, формирующая новую Россию.
Мы ведь прекрасно представляем, какие библиотеки нужны и неподалеку от
дома, и дома. Всем понятно, что нормальный доступ к нормальным книгам -
благо. Конкретное благо, не нуждающееся ни в каких доказательствах. Общество
кровно заинтересовано в нормальном спросе на книгу. А доступ к книгам, - то,
что книги так или иначе присутствуют не за тридевять земель, - повышает
интерес к ним. Одно помогает другому. Предпринимательская деятельность по-
настоящему не в состоянии решить этой проблемы. Она, проблема эта,
крупномасштабна, как крупномасштабна страна. Положительно нацеленная
издательская деятельность вдумчивых предпринимателей лишь латает дыры в
духовном пространстве российского человека.
И разумеется, издателем государству надлежит быть. Более того, держать
в своих руках главную издательскую лицензию на создание базы книг,
необходимых как фундамент жизни для человека XXI века. Не зря же сохраняется
у нас Газпром, государственные железные дороги, энергетический комплекс.
Вспомним, именно выпуск книг стал на заре перестройки первым собственно
новым на предпринимательском поприще производством. Тогда, когда вокруг, в
иных отраслях оживилась только перепродажа чего угодно да финансовые
пирамиды. При полной растерянности и шоковом состоянии всевозможных отраслей
промышленности. В том числе и государственных издательских структур, тут же
сброшенных "с парохода современности". Очень зря.
Необходимы и продуманные издательские программы. Теперь в том числе и в
Интернете. Информация, информация и информация. И системы заказа книг. Для
предприятий, для институтов, для общественных организаций, для школ, для
сельских читателей. Существуют ведь подобные службы и для депутатов
Государственной Думы, и для аппарата Президента, и иных власть имущих. Чем
же хуже иные потенциальные читательские слои народонаселения страны?
Вот вам пример еще одной конкретной проблемы. Государство и книга. Ее и
следует практически решать, объединяя силы на деле с общественными. Ибо без
книги грады и веси России задохнутся. И рассказывать надо обществу, что тут
делается.
Публичность необходима. Иначе получится, как с последним съездом
"Конгресса российской интеллигенции" в Санкт-Петербурге. Не побей там
охранники одного журналиста, да не вступись за него сам Сергей Степашин,
пригрозивший, как сообщали, даже покинуть столь негостеприимное совещание, о
съезде этом, так никто бы и совсем ничего не узнал.
В сущности, мы говорим здесь о строительном статусе этического. Мы
говорим о наращивании этического содержания в любой нашей деятельности, от
простого поступка до конструирования работающей общественной или
государственной системы. В конечном счете, о приоритете духовного. Как
главной жизнеобеспечивающей силе.
...Отчего бы нашей армии... Почему бы нашей армии не стать для молодых
людей одновременно и своеобразной школой для продолжения гуманитарного
образования? Или - способствовать тому, что мы называем непрерывным
образованием.
Вот и приехали, возразят мне. Разве мы не учим ребят военному делу? Где
взять хотя бы время для иного? А учителей?
Конечно, нужны и достаточно образованные офицеры. Гуманитарно
образованные. Но ведь были же времена в России, когда офицеры бывали такими.
Не говоря уж, например, о пушкинском окружении.
В один московский колледж (то есть, в современную школу) пригласили на
работу писателя, моего товарища. Не столько для того, чтобы преподавать
литературу, сколько с ее помощью, в ходе свободных занятий пробудить в
учениках интерес к духовному.
Почему бы в современное армейское подразделение на постоянной основе не
приглашать хотя бы учителей из ближайших школ, которые того стоят, да и,
если возможно, преподавателей институтов, просто интересных людей.
Представляете, вернулся парень домой из армии и заявляет: он столько
там за два года книг прочитал.
Я уж не говорю о том, что следует беспокоиться и о гражданском будущем
срочников, способствуя, в частности, поступлению их в учебные заведения, в
том числе, и высшие.
В сущности, нынче всякая деятельность должна быть наполнена этической
составляющей, и этический компонент в любой профессиональной и должностной
функции должен быть специально прописан.
И опять же речь не о бюрократическом усилении государства, что способно
насторожить нашего демократично настроенного гражданина. Речь - об усилении
влияния честной гуманитарной и интеллектуальной элиты на деятельность его.
Чтобы власть превращалась в человеческую. И, как кошка, чаще знала, чье мясо
ест.
Возможно ли такое? Да, если в этом обозначилась неотложимая
потребность. Хотите примеры? Пожалуйста. Во второй половине XVI века в
Западной Руси, оказавшись между протестантизмом и католицизмом и имея среди
приходских священников лишь единицы достаточно образованных и способных хоть
как-то заботиться о повышении морального и интеллектуального уровня паствы,
наши православные миряне сами создавали братства, главной задачей которых
было духовное просвещение. Во Львове, Киеве, Луцке, Минске, Витебске,
Полоцке они основывали школы, типографии, больницы. Издавали книги,
занимались пополнением библиотек новыми переводами трудов отцов церкви. И
многие, как и Нил Сорский в Поволжье, прежде всего ценили молитву, служение
и духовные размышления, ставя их выше ритуала. Недаром именно сюда во
времена опричнины бежал из Москвы наш первопечатник Иван Федоров.
И это в российские средние века. Когда припекло.
А нас не припекло?
Этическое преобразование того, что имеем, означает кропотливый
творческий труд в каждый миг любой деятельности, чтобы наличное становилось
положительно лучше, целесообразнее, красивее, удобнее для людей.
Соответственно это и есть политический центризм. Не тот центрист, кто
пассивен между лево и право, а тот, кто положительно (это значит еще и
этически) действует, созидает изо дня в день. Это совершенно иное
направление. Это и не одноразовый поступок, чем, по существу, обернулось
пребывание Гайдара на посту руководителя правительства. (И я вынужден быть
на его стороне. Слишком долго топтались мы на месте. И кто-то должен был
решиться на то, на что решился Гайдар, несмотря на многие негативные
последствия).
Практически (или общественно-практически) нам следует заняться
ликвидацией этической безграмотности. В свое время ведь боролись с
неграмотностью элементарной. Этическая безграмотность, пожалуй, готова даже
занять место, принадлежавшее некогда безграмотности элементарной. Мы это
ощущаем, это нас беспокоит, мы этого даже побаиваемся, но, на мой взгляд,
напуганы еще недостаточно.
И, если приравнять этическую безграмотность к элементарной, мы часто
заявляем с трибун, что буквы знать - это хорошо, и читать - это прекрасно, а
к изучению современного этического алфавита все не приступаем.
Так, знаем написание некоторых знаков. Или значков.
Несмотря на то, что этот внутренний поворот помог бы нам прояснить
направление для движения нашего к достойной организации всей жизни.
Каждодневные этические сверки помогли бы нам действовать, как лучше, потому
что "как всегда" многомиллионная страна жить уже не может.
Накопление этического багажа, багажа системной этики должно вывести нас
и к своеобразной этической реформе. То есть, не только к экономической, но и
этической тоже. Тогда можно будет говорить о реализации лучших качеств
России.
Однако до этого следует еще дорасти.
И хорошо бы первыми.
Применительно "ко всему остальному цивилизованному миру".
20 июня 2000 г.
Новый 2000-й год. Красочный календарь повесили на двери в большую
комнату. На текущее число наклеивается этакий милый квадратик. Легко и
просто. На следующее утро переносишь его на другую цифру. Приклеился. И еще,
и еще. Какой хороший клей. Насколько его хватит? Не до конца же года.
Выясняется, что почти до середины февраля. И правда, клей хороший. Но что
дальше? Дальше начинаешь следующие цифры каждое утро покрывать фломастером.
Но недолго. Надоедает.
И возникает такая несерьезная мысль. Отчего бы неким высшим силам, по
твоей просьбе, разумеется, не высвечивать цветным квадратиком каждое утро
число на календаре. Сегодня сегодняшнее, завтра - следующее. И так до конца
года. Показывает же и число, и месяц твой компьютер. В конце марта включил
его, а он тебя спрашивает: правильно ли переведены стрелки часов в связи с
переходом на летнее время.
Мысль, конечно, совсем смешная. А если поставить вопрос чуть более
серьезно. Отчего некие высшие силы, в которые ты готов верить, опять же, по
просьбе твоей, не высвечивают каким-нибудь цветом число на календаре? Как бы
это было удобно и интересно. Почему же нет?
Почему...
Первое: оттого, что ты все должен делать сам и сам всего добиваться?
Такие твои задачи? Так ты и себя создаешь?
Или второе: никаких высших сил не хватит на то, чтобы выполнить всякое
твое желание? Существует определенный энергетический предел? По крайней
мере, по отношению к тебе?
Так хватит высших сил для твоего предела или не хватит?
А если совсем серьезно, то один мой хороший товарищ, недавно и круто
обратившийся к традиционному православию, читая мои материалы по проблемам
системной этики, взволнованно подступал ко мне:
- Почему ты все время не договариваешь? Почему боишься произнести Его
имя?..
- Имя Бога? - уточнил я.
- Да... Все вы не договариваете.
- Потому, - отвечаю, - что отношусь к этому очень серьезно. Стоит мне в
связи с проблемами той же новой системной этики произнести имя Бога,
мгновенно возникает вопрос: в двери какого храма я стучусь?
И вправду, попадаешь в ловушку. С определенного момента я с глубоким и
осознанным пиететом отношусь к базовым, да и к небазовым религиям. В том
числе и как к возможности прикоснуться мыслью к сути миростроения, к тайнам
рождения и смерти, к духовным основам, к духовному звучанию окружающей тебя
предметной действительности, к бездонным глубинам внутри и вне тебя.
Я с пониманием воспринимаю суры Корана, меня увлекает религиозная
индийская философия, я с живым интересом отношусь к обманчивой пассивности
древних китайцев, предоставляющих скрытому движению изначальных сил
обозначить наконец свою волю. Я считаю адресными и благотворными искренние и
исполненные добра обращения к божественному и православного, и католика, и
протестанта, и мусульманина. По настоящему духовное остается духовным в лоне
любого религиозного мышления.
Разумеется, мне ближе по-человечески именно православное религиозное
действо. И по месту рождения, и по среде моего обитания. Органично, но ведь
не более того. "Человек гуманитарной веры", - опять слышится мне голос
Николая Бердяева, звучащий с определенной иронией. Однако и со столь же
определенным - "это мы проходили".
Проходили, да не прошли.
И мне, как ни поверни, следует определяться.
По крайней мере, как и очень многие, я отдаю себе отчет в том, что в
разные исторические периоды, или, лучше сказать, эпохи, религиозные
откровения, духовные обращения к аудитории, от кого бы они ни исходили,
совершались на том понятийном языке, который доступен для понимания именно в
тот или иной момент. Иными словами, в разные времена диалог подобного рода
так или иначе неполон. Всего не откроешь.
Особенно это относится к представлениям о мире ином, куда, закончив
свое земное существование, направляется душа человеческая.
Я тоже твердо убежден: земным путем человеческая дорога не завершается.
В сущности, это лишь этап бытия (может быть, и вправду несколько раз
повторяющийся) индивидуально осознающей себя души. И тут не стоит прятаться.
Здесь необходимо осознать, почувствовать, открыть для себя: земной этап этот
не только небезразличен для того, иного мира, который ждет каждого, но и
весьма важен для него. Они взаимосвязаны. Наш и иной мир. В одном из писем
неверующий, но, скажем так, гуманитарно страждущий человек В. Белинский как
бы в продолжение имевшей место тогда дискуссии очень проникновенно заметил:
(приводится по памяти) я не знаю, существует ли мир иной, но тот, кто не
дорожит этой земной жизнью, не достоин и будущей.
Очень верное заключение. Следует только добавить, что дорожить этой
жизнью, а значит духовно раскрывать, развивать себя, если не сказать -
совершенствовать, это - часть внутренних человеческих деяний на поприще
самопознания и познания мира, в котором мы находимся, нашего самоопределения
в нем, нашей любви к нему. Иное, другая часть, для многих остается как бы за
кадром. Мы стремимся о таком не думать. Мы - это миллионы людей, относящих
себя к интеллигенции, людей, ощущающих окружающий нас мир прежде всего
гуманитарно цельным, даже если наши занятия связаны с тем, что называется
точными науками.
Кстати, в последние полтора-два десятилетия число активных гуманитариев
среди ученых (физиков и химиков) и техников разного рода заметно выросло. И
выросло качественно. Можно даже говорить об образовании своеобразного
гуманитарного отряда в среде научно-технической интеллигенции, казалось бы,
старавшейся прежде держаться в стороне от сложных духовных перепутий и
современной духовной разноголосицы. Академик Никита Моисеев, к сожалению,
недавно покинувший нас, - просто ярчайшее тому свидетельство. Голоса этих
ученых и слышны, и авторитетны. Что не может не радовать, не подбадривать
представителей собственно гуманитарной интеллигенции. А споры физиков и
лириков, возникшие на заре становления российских шестидесятников XX века,
выглядят явлением не только забавным.
Голоса ученых, выбравших публичное гуманитарное поприще, звучат нынче,
пожалуй, заметно весомее голосов экономистов, что может на первый взгляд
показаться странным и даже неестественным. Реформы-то у нас вроде бы самые
что ни на есть экономические. На самом деле в заявлениях наших экономистов
немало суеты. Я бы сказал, романтической, что вызвано односторонне
воспринимаемой самостийностью экономического действа. А односторонность и не
удовлетворяет слушателя. Не вызывает доверия.
...Все-таки за кадром для нас остается тот иной мир, куда предстоит
явиться каждому после его физической земной жизни, хотя самой сутью своего
существа, особенно если копнуть поглубже, ты веришь в то, что нынешний цикл
странствий твоей души не единственный, и в то, что иной мир - не досужая
выдумка. Но как себе его представить? Рассуждение о рае традиционного
богословия (Бердяев сказал бы еще и исторического) тебе не кажется
убедительным. Ты относишь такую его картинку к младенческим. И слишком уж
она утешительна. Младенческое в человеке прекрасно, однако не до такой же
степени...
Добавлю, что разделяю убеждение Николая Бердяева, не признающего
существования и традиционно рисуемого ада. Он пишет: "Наибольшее противление
у меня вызывает объективация ада и всякая попытка построить онтологию ада,
что делают традиционные богословские учения". Так же я готов подписаться и
под другим его утверждением: "Я твердо верю, что божий суд не походит на суд
человеческий. Это суд самого подсудимого, ужас от собственной тьмы
вследствие видения света и после преображения светом".
Тем не менее, всегда существовала и существует самая естественная
потребность в видении состояния, сути, сущности, назначения этого
неизбежного для нас будущего. Она, такая потребность, может быть явной или
глубоко запрятанной, но она пребывает в каждом. И если это не подмостки для
непрерывных песнопений и благодарности, то что же это тогда? Что в
назначении мира иного может быть ближе именно современному восприятию?
Тоже - поприще. Совершенно иное, отличное от земного, но, тем не менее,
именно поприще. Духовное бытие индивидуальных душ. Свободное бытие
воплощений, перевоплощений, духовного преобразования. Однако, в пределах
возможного. В пределах возможного для каждой отдельно взятой души.
Это чистая свобода, какую трудно представить в земном материальном
существовании, не имеющая никаких сторонних, явных преград, кроме своих
собственных. По- земному субъективное здесь становится для тебя как бы
объективным. А, может, и впрямь предельно и воочию объективным.
В этом самострое, да простится мне такое слово, мир иной неодноэтажен.
Так скажем. Разделен на сферы. На сферы разных духовных возможностей
самовыражения. Если хотите, степеней самотворчества. Доступ из сфер в низшие
высших и наоборот естественен, как дыхание на земле. С первого же этажа на
второй сразу не попадешь. И не в том дело, что грехи, как мы говорим, не
пускают. Ты недостаточно несешь в себе блага, чтобы подняться выше. То, что
называется грехами, в подавляющей своей части отторгается раскаянием на
стадии преображения в свете иного мира. Это естественно для души
человеческой, обретшей сугубо духовное бытие. Сейчас я не хочу думать о том,
сколько и как ей приходится казниться (точнее, согласен с Бердяевым,
самоказниться) за содеянное или несделанное на земле, в материальном мире. Я
хочу подчеркнуть, что способ тамошнего существования во многом совпадает с
его формой. Или с формами. То и другое там органично едины. Речь ведь идет о
духовных субстанциях. Божественных по своей природе и сути. То есть о
частицах творившего, освободившихся от груза материального мира, или, говоря
метафорически, от глины, в которую их залепили для земного (а также и
космического) существования.
Элитарность иного мира естественно вытекает из его свободы. Правды, на
самом деле. Но он пронизан сочувствием и любовью. Здесь ты можешь творить. И
пусть твое творчество на начальной стадии или в сфере твоего пребывания в
той или иной степени иллюзорно. Непервично, что ли. Или, скажем, даже дважды
иллюзорно. К примеру, сюда прибывшие начинают творить нечто вроде земных
городов или поселений, создавая их своим воображением и памятью. Ну и побудь
в привычном.
Лет семнадцать назад нечто подобное я высказывал, но в более общей
форме, одному своему хорошему товарищу, журналисту и публицисту, тогда еще,
то есть много раньше других моих знакомых, повернувшемуся к православию и
даже близко общавшемуся с теми священниками, которых занимали и чисто
общественные проблемы.
расчетливы и холодноваты. Нет опор этических, историко-этических, и поэтому
ничто не уходит в глубину жизни. Без женского начала они и однонаправленно и
очень локально устремлены - только на цифры победы, на статистику, словом,
совсем даже не к людям. Не говоря уже о том, что применительно к нашим
партиям, мы, как и на известных страницах гоголевской книжки, опять
запутались: где правое и где левое. Пойди разберись, кто теперь кто. И куда
точнее и понятней, на мой взгляд, коммунистов и примкнувшим к ним
"патриотов" именовать лево-правыми, а молодых либералов право-левыми. Так...
хоть не ошибешься... А центристы, будучи как бы и разными, они по большей
части одинаково топчутся на месте.
Недавно директор одного из лучших книжных магазинов Москвы,
замечательная женщина, спросила меня, правильно ли она поступила,
согласившись на выдвижение ее кандидатуры в депутаты Государственной Думы.
Еще как правильно...
Хочу, чтобы меня поняли: здесь я подчеркиваю именно этическую сторону
комплексной общественной проблемы. Ее этическую незаполненность.
Обозначается эта проблема - женщина и представительная власть. И все. И
иллюзий тут не строю. Как каждая современная этическая "заковыка", она имеет
степени своего разрешения. Поэтому и определяться с ней следует, не
откладывая на неопределенно долгое время, заявлять о ней на любых
перекрестках и с любых подмостков. С тем же постоянством, с каким один
древний римлянин изрекал: "А все-таки Карфаген должен быть разрушен".
Уверяю вас, начнет действовать. Пусть и постепенно. И без всяких квот.
По крайней мере, наши партии, которые все без исключения считают себя
самодостаточными (а как же иначе?) в плане этическом, начали бы проявлять
здесь хоть какую-нибудь сообразительность.
Ловлю себя на мысли: какой более или менее общезначимой нравственной
проблемы сегодня ни коснись, она тут же упирается в неподготовленность
государства и всякий раз обретает характер чуть ли не тупика. Нас в этом
смысле неповоротливость государства и хуже - глухота его изрядно раздражает.
И начинаешь завидовать порой даже прошлому. Скажем, интенсивной переписке
Гете с Шиллером, в которой они тоже в основном рассуждали об этических
проблемах жизни и искусства. Необходимость отвлекаться на его высочество
герцога (читай в данном случае - государства), только мешала, отнимала
драгоценное время. Тут о таких тонких материях речь: загадочный Шеллинг
пришел в карты сыграть, или заглянул Фихте, или в руках совсем новая книга
старика Канта... И не до широкой публики. Бог с ней, с публикой. Если "нет
основательных причин рассчитывать на победу разума, не следует оскорблять
чувства". Но рядом во Франции разворачивается революция. Скоро вообще армия
Наполеона пройдется по Европе. И все начнет меняться. И проблемы этики из
уютных кабинетов и гостиных вырвутся на улицу... И решение иных из них ляжет
во многом в переустройство Европы.
...Для нас нынешних этические задачи крайне актуальны и масштабны,
строительны, этическая энергия способна и должна умножать созидательные
функции государства. И государство должно становиться таким, чтобы в этом
плане с ним можно было сотрудничать. Общественно-государственное
сотрудничество - повестка дня уже на самое близкое время российской жизни.
Нам просто необходимо жить в ином государстве. Или так: людям вообще
предстоит жить в иных государствах. Более нравственных по существу. Недаром
древние коллективы людей обязательно были объединены и духовно. Иначе им бы
не выбраться ни из пещер, ни из леса. Нам тоже надо выбираться из своего
леса дремучего - речь идет о создании гуманитарной среды обитания
современного человека. Правильно ощущал академик Н. Моисеев, в этом -
Спасение. Заметим: Спасение - с большой буквы. От этой необходимости никому
не отвертеться. И почва для подобного рода деятельности, по мысли Н.
Моисеева, будет другой. Добавлю, даже влияние так называемых малых дел,
добрых и некогда для совести утешительных, многократно и качественно
изменится.
По словам Николая Бердяева, в государстве могли пленять только
социальные реформаторы. В остальном он считал его сферой низменной,
учреждением плебейским.
Спорить не станем. Государство, разумеется, есть дело рук человеческих.
А реформы - это попросту систематическая работа. Только ею можно плениться.
Много лет назад, когда выселенных в Сибирь во время войны калмыков
вернули на их земли, я приехал в Калмыкию из Москвы трудиться в местной
газете. И поскольку там все приходилось начинать почти с нуля и ничего
нельзя было отложить на завтра, ни во времени, ни в пространстве, ни в людях
не ощущалось никакой провинциальности. Несмотря на то, что в местном
начальстве ходили все те же запрограммированные на примитивно-аппаратный лад
партийцы. Провинциальности тогда в Москве больше было. Хотя, когда я
вернулся в столицу и похвастался этими привезенными с собой ощущениями, один
мой приятель сказал мне:
- И все-таки ты одет совсем - совсем не по-столичному.
Нынче "совсем не по столичному" одето само государство, потому что хуже
всего оно распоряжается своими обязанностями перед народом, всеми нами, а
также перед единственным безупречным (что не нуждается в доказательствах)
общим видом собственности - многочисленными составляющими сокровищницы
отечественной культуры.
Возьмем в пример издание и распространение книг. Сразу же оговоримся:
пусть в свободной стране, развивающей свои рыночные отношения, всякий, кто
пожелает, стучится в типографии с портфелем рукописей. Хочешь быть издателем
- будь им. Хоть одной книги, хоть нескольких, скольких угодно. Все свои
деньги сюда вбухай. Пожалуйста. Однако оснащения общества необходимыми для
него книгами не происходит. И по-настоящему не произойдет. Система
распространения книг по стране парализована на много лет вперед так, что уже
целое поколение выросло в градах и весях России на блокадном книжном пайке.
Разумеется, ценители литературы, искусства, философии так или иначе
доберутся до нужного им источника знаний. Или в современных российских
условиях подвигнут кого-либо на издание требуемой книги. Кто ищет, тот
найдет. Сейчас на каждом шагу вы можете столкнуться с книжицей, рожденной не
в тираже, а в штуках. Двадцать экземпляров, тридцать, пятьдесят. От сотни
экземпляров до пятисот начинаются тиражи. Тысяча или три тысячи - это уже
о-го-го. За ними следуют - пять... Прямо-таки во времена Пушкина или
Белинского возвращаемся. Или Гете и Шиллера.
Тиражи в десять тысяч экземпляров и выше, естественно, существуют. Но
это, как правило, - уже бульвар, поделки для чтива в транспорте, для невеж и
невежд.
Однако, как быть с остальными? С теми, кто подрастает, кто должен
предстать через 5-10 лет как главная сила, формирующая новую Россию.
Мы ведь прекрасно представляем, какие библиотеки нужны и неподалеку от
дома, и дома. Всем понятно, что нормальный доступ к нормальным книгам -
благо. Конкретное благо, не нуждающееся ни в каких доказательствах. Общество
кровно заинтересовано в нормальном спросе на книгу. А доступ к книгам, - то,
что книги так или иначе присутствуют не за тридевять земель, - повышает
интерес к ним. Одно помогает другому. Предпринимательская деятельность по-
настоящему не в состоянии решить этой проблемы. Она, проблема эта,
крупномасштабна, как крупномасштабна страна. Положительно нацеленная
издательская деятельность вдумчивых предпринимателей лишь латает дыры в
духовном пространстве российского человека.
И разумеется, издателем государству надлежит быть. Более того, держать
в своих руках главную издательскую лицензию на создание базы книг,
необходимых как фундамент жизни для человека XXI века. Не зря же сохраняется
у нас Газпром, государственные железные дороги, энергетический комплекс.
Вспомним, именно выпуск книг стал на заре перестройки первым собственно
новым на предпринимательском поприще производством. Тогда, когда вокруг, в
иных отраслях оживилась только перепродажа чего угодно да финансовые
пирамиды. При полной растерянности и шоковом состоянии всевозможных отраслей
промышленности. В том числе и государственных издательских структур, тут же
сброшенных "с парохода современности". Очень зря.
Необходимы и продуманные издательские программы. Теперь в том числе и в
Интернете. Информация, информация и информация. И системы заказа книг. Для
предприятий, для институтов, для общественных организаций, для школ, для
сельских читателей. Существуют ведь подобные службы и для депутатов
Государственной Думы, и для аппарата Президента, и иных власть имущих. Чем
же хуже иные потенциальные читательские слои народонаселения страны?
Вот вам пример еще одной конкретной проблемы. Государство и книга. Ее и
следует практически решать, объединяя силы на деле с общественными. Ибо без
книги грады и веси России задохнутся. И рассказывать надо обществу, что тут
делается.
Публичность необходима. Иначе получится, как с последним съездом
"Конгресса российской интеллигенции" в Санкт-Петербурге. Не побей там
охранники одного журналиста, да не вступись за него сам Сергей Степашин,
пригрозивший, как сообщали, даже покинуть столь негостеприимное совещание, о
съезде этом, так никто бы и совсем ничего не узнал.
В сущности, мы говорим здесь о строительном статусе этического. Мы
говорим о наращивании этического содержания в любой нашей деятельности, от
простого поступка до конструирования работающей общественной или
государственной системы. В конечном счете, о приоритете духовного. Как
главной жизнеобеспечивающей силе.
...Отчего бы нашей армии... Почему бы нашей армии не стать для молодых
людей одновременно и своеобразной школой для продолжения гуманитарного
образования? Или - способствовать тому, что мы называем непрерывным
образованием.
Вот и приехали, возразят мне. Разве мы не учим ребят военному делу? Где
взять хотя бы время для иного? А учителей?
Конечно, нужны и достаточно образованные офицеры. Гуманитарно
образованные. Но ведь были же времена в России, когда офицеры бывали такими.
Не говоря уж, например, о пушкинском окружении.
В один московский колледж (то есть, в современную школу) пригласили на
работу писателя, моего товарища. Не столько для того, чтобы преподавать
литературу, сколько с ее помощью, в ходе свободных занятий пробудить в
учениках интерес к духовному.
Почему бы в современное армейское подразделение на постоянной основе не
приглашать хотя бы учителей из ближайших школ, которые того стоят, да и,
если возможно, преподавателей институтов, просто интересных людей.
Представляете, вернулся парень домой из армии и заявляет: он столько
там за два года книг прочитал.
Я уж не говорю о том, что следует беспокоиться и о гражданском будущем
срочников, способствуя, в частности, поступлению их в учебные заведения, в
том числе, и высшие.
В сущности, нынче всякая деятельность должна быть наполнена этической
составляющей, и этический компонент в любой профессиональной и должностной
функции должен быть специально прописан.
И опять же речь не о бюрократическом усилении государства, что способно
насторожить нашего демократично настроенного гражданина. Речь - об усилении
влияния честной гуманитарной и интеллектуальной элиты на деятельность его.
Чтобы власть превращалась в человеческую. И, как кошка, чаще знала, чье мясо
ест.
Возможно ли такое? Да, если в этом обозначилась неотложимая
потребность. Хотите примеры? Пожалуйста. Во второй половине XVI века в
Западной Руси, оказавшись между протестантизмом и католицизмом и имея среди
приходских священников лишь единицы достаточно образованных и способных хоть
как-то заботиться о повышении морального и интеллектуального уровня паствы,
наши православные миряне сами создавали братства, главной задачей которых
было духовное просвещение. Во Львове, Киеве, Луцке, Минске, Витебске,
Полоцке они основывали школы, типографии, больницы. Издавали книги,
занимались пополнением библиотек новыми переводами трудов отцов церкви. И
многие, как и Нил Сорский в Поволжье, прежде всего ценили молитву, служение
и духовные размышления, ставя их выше ритуала. Недаром именно сюда во
времена опричнины бежал из Москвы наш первопечатник Иван Федоров.
И это в российские средние века. Когда припекло.
А нас не припекло?
Этическое преобразование того, что имеем, означает кропотливый
творческий труд в каждый миг любой деятельности, чтобы наличное становилось
положительно лучше, целесообразнее, красивее, удобнее для людей.
Соответственно это и есть политический центризм. Не тот центрист, кто
пассивен между лево и право, а тот, кто положительно (это значит еще и
этически) действует, созидает изо дня в день. Это совершенно иное
направление. Это и не одноразовый поступок, чем, по существу, обернулось
пребывание Гайдара на посту руководителя правительства. (И я вынужден быть
на его стороне. Слишком долго топтались мы на месте. И кто-то должен был
решиться на то, на что решился Гайдар, несмотря на многие негативные
последствия).
Практически (или общественно-практически) нам следует заняться
ликвидацией этической безграмотности. В свое время ведь боролись с
неграмотностью элементарной. Этическая безграмотность, пожалуй, готова даже
занять место, принадлежавшее некогда безграмотности элементарной. Мы это
ощущаем, это нас беспокоит, мы этого даже побаиваемся, но, на мой взгляд,
напуганы еще недостаточно.
И, если приравнять этическую безграмотность к элементарной, мы часто
заявляем с трибун, что буквы знать - это хорошо, и читать - это прекрасно, а
к изучению современного этического алфавита все не приступаем.
Так, знаем написание некоторых знаков. Или значков.
Несмотря на то, что этот внутренний поворот помог бы нам прояснить
направление для движения нашего к достойной организации всей жизни.
Каждодневные этические сверки помогли бы нам действовать, как лучше, потому
что "как всегда" многомиллионная страна жить уже не может.
Накопление этического багажа, багажа системной этики должно вывести нас
и к своеобразной этической реформе. То есть, не только к экономической, но и
этической тоже. Тогда можно будет говорить о реализации лучших качеств
России.
Однако до этого следует еще дорасти.
И хорошо бы первыми.
Применительно "ко всему остальному цивилизованному миру".
20 июня 2000 г.
Новый 2000-й год. Красочный календарь повесили на двери в большую
комнату. На текущее число наклеивается этакий милый квадратик. Легко и
просто. На следующее утро переносишь его на другую цифру. Приклеился. И еще,
и еще. Какой хороший клей. Насколько его хватит? Не до конца же года.
Выясняется, что почти до середины февраля. И правда, клей хороший. Но что
дальше? Дальше начинаешь следующие цифры каждое утро покрывать фломастером.
Но недолго. Надоедает.
И возникает такая несерьезная мысль. Отчего бы неким высшим силам, по
твоей просьбе, разумеется, не высвечивать цветным квадратиком каждое утро
число на календаре. Сегодня сегодняшнее, завтра - следующее. И так до конца
года. Показывает же и число, и месяц твой компьютер. В конце марта включил
его, а он тебя спрашивает: правильно ли переведены стрелки часов в связи с
переходом на летнее время.
Мысль, конечно, совсем смешная. А если поставить вопрос чуть более
серьезно. Отчего некие высшие силы, в которые ты готов верить, опять же, по
просьбе твоей, не высвечивают каким-нибудь цветом число на календаре? Как бы
это было удобно и интересно. Почему же нет?
Почему...
Первое: оттого, что ты все должен делать сам и сам всего добиваться?
Такие твои задачи? Так ты и себя создаешь?
Или второе: никаких высших сил не хватит на то, чтобы выполнить всякое
твое желание? Существует определенный энергетический предел? По крайней
мере, по отношению к тебе?
Так хватит высших сил для твоего предела или не хватит?
А если совсем серьезно, то один мой хороший товарищ, недавно и круто
обратившийся к традиционному православию, читая мои материалы по проблемам
системной этики, взволнованно подступал ко мне:
- Почему ты все время не договариваешь? Почему боишься произнести Его
имя?..
- Имя Бога? - уточнил я.
- Да... Все вы не договариваете.
- Потому, - отвечаю, - что отношусь к этому очень серьезно. Стоит мне в
связи с проблемами той же новой системной этики произнести имя Бога,
мгновенно возникает вопрос: в двери какого храма я стучусь?
И вправду, попадаешь в ловушку. С определенного момента я с глубоким и
осознанным пиететом отношусь к базовым, да и к небазовым религиям. В том
числе и как к возможности прикоснуться мыслью к сути миростроения, к тайнам
рождения и смерти, к духовным основам, к духовному звучанию окружающей тебя
предметной действительности, к бездонным глубинам внутри и вне тебя.
Я с пониманием воспринимаю суры Корана, меня увлекает религиозная
индийская философия, я с живым интересом отношусь к обманчивой пассивности
древних китайцев, предоставляющих скрытому движению изначальных сил
обозначить наконец свою волю. Я считаю адресными и благотворными искренние и
исполненные добра обращения к божественному и православного, и католика, и
протестанта, и мусульманина. По настоящему духовное остается духовным в лоне
любого религиозного мышления.
Разумеется, мне ближе по-человечески именно православное религиозное
действо. И по месту рождения, и по среде моего обитания. Органично, но ведь
не более того. "Человек гуманитарной веры", - опять слышится мне голос
Николая Бердяева, звучащий с определенной иронией. Однако и со столь же
определенным - "это мы проходили".
Проходили, да не прошли.
И мне, как ни поверни, следует определяться.
По крайней мере, как и очень многие, я отдаю себе отчет в том, что в
разные исторические периоды, или, лучше сказать, эпохи, религиозные
откровения, духовные обращения к аудитории, от кого бы они ни исходили,
совершались на том понятийном языке, который доступен для понимания именно в
тот или иной момент. Иными словами, в разные времена диалог подобного рода
так или иначе неполон. Всего не откроешь.
Особенно это относится к представлениям о мире ином, куда, закончив
свое земное существование, направляется душа человеческая.
Я тоже твердо убежден: земным путем человеческая дорога не завершается.
В сущности, это лишь этап бытия (может быть, и вправду несколько раз
повторяющийся) индивидуально осознающей себя души. И тут не стоит прятаться.
Здесь необходимо осознать, почувствовать, открыть для себя: земной этап этот
не только небезразличен для того, иного мира, который ждет каждого, но и
весьма важен для него. Они взаимосвязаны. Наш и иной мир. В одном из писем
неверующий, но, скажем так, гуманитарно страждущий человек В. Белинский как
бы в продолжение имевшей место тогда дискуссии очень проникновенно заметил:
(приводится по памяти) я не знаю, существует ли мир иной, но тот, кто не
дорожит этой земной жизнью, не достоин и будущей.
Очень верное заключение. Следует только добавить, что дорожить этой
жизнью, а значит духовно раскрывать, развивать себя, если не сказать -
совершенствовать, это - часть внутренних человеческих деяний на поприще
самопознания и познания мира, в котором мы находимся, нашего самоопределения
в нем, нашей любви к нему. Иное, другая часть, для многих остается как бы за
кадром. Мы стремимся о таком не думать. Мы - это миллионы людей, относящих
себя к интеллигенции, людей, ощущающих окружающий нас мир прежде всего
гуманитарно цельным, даже если наши занятия связаны с тем, что называется
точными науками.
Кстати, в последние полтора-два десятилетия число активных гуманитариев
среди ученых (физиков и химиков) и техников разного рода заметно выросло. И
выросло качественно. Можно даже говорить об образовании своеобразного
гуманитарного отряда в среде научно-технической интеллигенции, казалось бы,
старавшейся прежде держаться в стороне от сложных духовных перепутий и
современной духовной разноголосицы. Академик Никита Моисеев, к сожалению,
недавно покинувший нас, - просто ярчайшее тому свидетельство. Голоса этих
ученых и слышны, и авторитетны. Что не может не радовать, не подбадривать
представителей собственно гуманитарной интеллигенции. А споры физиков и
лириков, возникшие на заре становления российских шестидесятников XX века,
выглядят явлением не только забавным.
Голоса ученых, выбравших публичное гуманитарное поприще, звучат нынче,
пожалуй, заметно весомее голосов экономистов, что может на первый взгляд
показаться странным и даже неестественным. Реформы-то у нас вроде бы самые
что ни на есть экономические. На самом деле в заявлениях наших экономистов
немало суеты. Я бы сказал, романтической, что вызвано односторонне
воспринимаемой самостийностью экономического действа. А односторонность и не
удовлетворяет слушателя. Не вызывает доверия.
...Все-таки за кадром для нас остается тот иной мир, куда предстоит
явиться каждому после его физической земной жизни, хотя самой сутью своего
существа, особенно если копнуть поглубже, ты веришь в то, что нынешний цикл
странствий твоей души не единственный, и в то, что иной мир - не досужая
выдумка. Но как себе его представить? Рассуждение о рае традиционного
богословия (Бердяев сказал бы еще и исторического) тебе не кажется
убедительным. Ты относишь такую его картинку к младенческим. И слишком уж
она утешительна. Младенческое в человеке прекрасно, однако не до такой же
степени...
Добавлю, что разделяю убеждение Николая Бердяева, не признающего
существования и традиционно рисуемого ада. Он пишет: "Наибольшее противление
у меня вызывает объективация ада и всякая попытка построить онтологию ада,
что делают традиционные богословские учения". Так же я готов подписаться и
под другим его утверждением: "Я твердо верю, что божий суд не походит на суд
человеческий. Это суд самого подсудимого, ужас от собственной тьмы
вследствие видения света и после преображения светом".
Тем не менее, всегда существовала и существует самая естественная
потребность в видении состояния, сути, сущности, назначения этого
неизбежного для нас будущего. Она, такая потребность, может быть явной или
глубоко запрятанной, но она пребывает в каждом. И если это не подмостки для
непрерывных песнопений и благодарности, то что же это тогда? Что в
назначении мира иного может быть ближе именно современному восприятию?
Тоже - поприще. Совершенно иное, отличное от земного, но, тем не менее,
именно поприще. Духовное бытие индивидуальных душ. Свободное бытие
воплощений, перевоплощений, духовного преобразования. Однако, в пределах
возможного. В пределах возможного для каждой отдельно взятой души.
Это чистая свобода, какую трудно представить в земном материальном
существовании, не имеющая никаких сторонних, явных преград, кроме своих
собственных. По- земному субъективное здесь становится для тебя как бы
объективным. А, может, и впрямь предельно и воочию объективным.
В этом самострое, да простится мне такое слово, мир иной неодноэтажен.
Так скажем. Разделен на сферы. На сферы разных духовных возможностей
самовыражения. Если хотите, степеней самотворчества. Доступ из сфер в низшие
высших и наоборот естественен, как дыхание на земле. С первого же этажа на
второй сразу не попадешь. И не в том дело, что грехи, как мы говорим, не
пускают. Ты недостаточно несешь в себе блага, чтобы подняться выше. То, что
называется грехами, в подавляющей своей части отторгается раскаянием на
стадии преображения в свете иного мира. Это естественно для души
человеческой, обретшей сугубо духовное бытие. Сейчас я не хочу думать о том,
сколько и как ей приходится казниться (точнее, согласен с Бердяевым,
самоказниться) за содеянное или несделанное на земле, в материальном мире. Я
хочу подчеркнуть, что способ тамошнего существования во многом совпадает с
его формой. Или с формами. То и другое там органично едины. Речь ведь идет о
духовных субстанциях. Божественных по своей природе и сути. То есть о
частицах творившего, освободившихся от груза материального мира, или, говоря
метафорически, от глины, в которую их залепили для земного (а также и
космического) существования.
Элитарность иного мира естественно вытекает из его свободы. Правды, на
самом деле. Но он пронизан сочувствием и любовью. Здесь ты можешь творить. И
пусть твое творчество на начальной стадии или в сфере твоего пребывания в
той или иной степени иллюзорно. Непервично, что ли. Или, скажем, даже дважды
иллюзорно. К примеру, сюда прибывшие начинают творить нечто вроде земных
городов или поселений, создавая их своим воображением и памятью. Ну и побудь
в привычном.
Лет семнадцать назад нечто подобное я высказывал, но в более общей
форме, одному своему хорошему товарищу, журналисту и публицисту, тогда еще,
то есть много раньше других моих знакомых, повернувшемуся к православию и
даже близко общавшемуся с теми священниками, которых занимали и чисто
общественные проблемы.