Проталин Валентин. Пятое измерение

- Это какой-то марксизм... Прямо-таки марксистская диалектика... -
возразил он, уже поэтому как бы отталкивая от себя ход моих рассуждений.
Что ж, следом за Бердяевым, и я готов заявить, что и во мне все еще
порою просыпается марксист в объяснении истории. Или потребность во всем
открывать определенную поступательность развития, присутствия одного в
другом. Мне также близка мысль Николая Бердяева, что свобода первичнее
бытия. Он пишет: "Если есть Бог, то человек есть существо, духовно
независимое. И отношение к Богу определяется не как зависимость человека, а
как его свобода. Бог есть моя свобода, мое достоинство духовного существа.
Ложное учение о смирении исказило христианство и унизило человека как
богоподобного духовного существа".
Итак, в мире, куда нам предстоит еще прийти (а для кого-то, может быть,
и вернуться туда), царит истинная свобода. Свобода творений и творчества.
Он, этот мир иной, или более истинный мир, не скованный материальным,
многомерен. И в многомерных его пространствах каждая духовная частица творца
- индивидуальная душа человека - найдет свое место. Она попадает в ту сферу,
если прибегать к земному языку, куда позволят ее духовные возможности, ее
духовная открытость.
Разумеется, это не окончательное поселение. Это, может быть,
одновременно чистилище своего рода. Для того, чтобы подняться выше, следует
духовно преобразовать себя. Обострить свои чувства что ли, сделать
возможности своей интуиции более проницательными, подобными разумной молнии.
Да простится мне опять мой земной язык. Только так можно войти в более
совершенное сотворчество.
К тому же, как уже говорилось, доступ сюда из более высоких уровней
весьма прост и совершенно естественен. И для помощи, и для общения. Нянчимся
же мы со своими внуками и любим их.
Столь же естественно для духовных индивидуальностей высших сфер иного
мира опять появиться в материальном мире земного. Для этого, правда, здесь
заново следует родиться. Где-то писали, что в некотором будущем на Земле к
людям вновь явится Пушкин. Для этого, мол, человечество однако должно еще
созреть, чтобы суметь воспринять и освоить то, что он с собой принесет. Я
конечно не тороплюсь соглашаться именно с этим предсказанием. Но в принципе
не вижу тут чего-то невозможного. Объявлялись же на земле пророки. И сам
Христос рождался в нашем мире.
Я допускаю и то, что и из некоторых невысоких уровней иного мира можно
спуститься в земное и опять здесь родиться. Правда, уже с осознанием цели. С
целью осознанного самопознания, скажем. Попросту, для большей ясности
предположим: некая индивидуальная душа с целью самопознания вновь появляется
в земном мире. В мире, отягченном материальным. Утрачивая на земное время
память. Все - с чистого листа. Не исключено, что среди трудностей земного
рая, она, эта индивидуальная душа, может скатиться до чего-нибудь
преступного. И вот она вернулась в мир иной. Обрела потерянную было память.
И что? Экзамен, самоэкзамен, не сдан.
Так или иначе, думается: для индивидуальных душ иного мира возвращаться
в земное, отягощенное материальным, или, скажем, вооруженное материальным,
все равно, что отправиться на фронт.
Таким рисуется мир иной, где пребывают наши близкие и близкое нам.
Набросок, разумеется, самый общий. Не думаю также, что он противоречит
видениям Даниила Андреева. Если кто хочет представить его иначе или более
полно, - пробуйте. Как писал тот же Николай Бердяев, "воображение один из
путей прорыва из этого мира в мир иной".
Важно для каждого из нас на современном этапе, в обстоятельствах именно
нашей жизни, в сам характер наших представлений воспринять-включить то, что
называемое нами иным миром является частью творения вообще. И это не партер,
не балкон, не галерка перед сценой, на которой можно лицезреть лик высшей
созидательной силы. До самог, творящей силы, - отпущенных ею на свободу. И близость
эта, осознание единства с Создателем там яснее и органичней. Однако и там
при буша.
На этом мне хотелось бы остановиться. Я не ставлю себе целью заходить
так далеко, как это делает Юрий Мамлеев на страницах журнала "Вопросы
философии", попытавшийся представить, как где-то на высшей стадии много
постранствовавшая духовная единица соединяется наконец с породившей ее
божественной силой, входит в нее. Думается только, что и сам этот прорыв
единичной души, такое ее погружение в первопричину всего сущего, должен быть
выше и любви, и мощи, и познания, доступных нам.
Возвращаясь же к восприятию мира иного, скажу: он не только
взаимосвязан с земным миром. Для него важны, повторяю, и духовные
поступления из земных пространств. "Все самое прекрасное, созданное ими,
войдет в Вечное Царство". Так считал священник Александр Мень. "Ими" - это
миллионами разумных существ: нетрудно понять - духовного нигде и никогда не
будет много. Если только не в самом центре сущего. Но там совершенно иное
качество. И постижимо ли оно для нашего восприятия?
А вот и о том, что неотступно следует рядом по мере проникновения
нашего воображения, нашей эмоциональной логики в мир иной: там существуют
определенные цели и задачи. И безусловно одна из них - сохранение и развитие
земного и неземного, всего окружающего нас мира, космоса, земного и
неземного пространства и времени. Высшие силы отпустили нас в наши плавания,
даровав нам свободу автономного существования. Так если вы свободны, то и
несите за мироустройство ответственность. Попросту говоря, не обеспечили его
благополучия за время (для исторического земного существа практически
бесконечное), вам выпавшее, - начнется новый цикл. Слово глобальный тут -
сама малость. Теперь уже духовное по зову своего первоначала вернется в
область высшей силы, и вот вам - новый цикл миротворения.
Про цикличность существования жизни, о том, что мир, доступный
восприятию земного, всякий раз возвращается на круги свои, рассуждали еще в
древности. Не будем далеко ходить - в частности, вспомним диалоги Платона.
Я понимаю, что картина, нарисованная здесь, довольно груба. Смешно
настаивать и на какой-либо ее точности. Однако берусь утверждать, что там, в
том мире, что мы называем иным, эта ответственность за поприще земное (да и
небесное, что ли) осознается более естественно и органично. А на высших
стадиях индивидуальным душам или их собратству возможно способствовать и
направлению развития земного и неземного - мира в целом.
В сущности, духовное в принципе ответственно за материальное. Или то,
что мы воспринимаем как материальное. И за зелень деревьев, и за бытие
камня, и за красоту и за законы мира. И за духовное, недостаточно
раскрытое...
И в этом тоже - суть любви к ближнему.
Повторяю, я с глубоким уважением отношусь к религиозным конфессиям. И
ближе мне, по известным причинам, родственнее что ли, конечно, православие.
Я понимаю, что наши церкви (и вообще храмы), сами их помещения, иконы -
намоленные места, сгустки духовного. Это земные окна, открытые в
пространства божественного, в пределы всевышнего. Но ведь и каждая
человеческая душа может обратиться к Богу и к тем, кто уже ушел в мир иной.
И для искренности, для полноты моего обращения мне необходимо осмысление
того, что ждет человеческую душу за земным порогом. Мне необходимо
проникнуть в суть, цель, смысл продолжения моего странствия. Что очень важно
сегодня для огромного числа людей. Пусть в основном пока относимых нами к
интеллигенции.
Собственно ради этого именно в самом начале двадцатого века
организовывалось религиозно-философское общество Гиппиус, Мережковского и
Философова. Общество "людей религии и философии для свободного обсуждения
вопросов церкви и культуры". Впоследствии инициатива перешла к Бердяеву. Для
чего ему и Булгакову, "и всему их кружку" тогдашних "идеалистов", по
выражению Зинаиды Гиппиус (последнее и в тексте - в кавычках), перед
отъездом Мережковских за границу передан был журнал "Новый путь". Сейчас я
не собираюсь входить в частности просветительской, поисковой и публичной
деятельности этих двух обществ, останавливаться на различиях, им присущих.
Исходили они из стремления к полноте восприятия мира и духа, к полноте
понимания смысла творческой свободы миропреобразующих (слово Ивана Ильина)
сил. Им недостаточно было традиционного православия, или, что равносильно,
исторического христианства. Это четко обозначил, в частности, Николай
Бердяев, не считавший себя ни сектантом, ни верующим вольнодумцем. Он писал:
"Христианство есть вершина универсальной религии, но само христианство не
достигло еще вершины, оно еще не завершено". Или в другом месте той же
исповедальной его книги "Самопознание": "Но в данный час истории
христианство находится в антракте между двумя эпохами, и этим, вероятно,
объясняется, что оно не играет той активной роли, какую должно было бы
играть. Историческое христианство охладилось, стало невыносимо прозаично,
приспособлено к обыденности, к мещанскому быту. И остается ждать, чтобы
возгорелся огонь с неба. Но он возгорится в небе нашего человеческого огня".
Так что ничто не ново под луной. Не очень ново. Бердяев
противопоставлял историческому христианству христианство эсхатологическое,
имеющее в виду саморазвитие свободной от плоти души, духа. Новыми
христианами назвали и его, и Франка, и Булгакова, и других ныне снова
известных российских философов. Конечно, прозаичность исторического
христианства в эмоциональном запале Бердяевым все-таки преувеличена. И
эсхатологичность именно христианства не очень-то объяснена. Тут многое
предлагается как бы только почувствовать. Если вы такое не чувствуете, то о
чем с вами и разговаривать...
На самом деле может получиться, - сколько людей, столько и эсхатологий.
Ничего, разумеется, страшного: люди и без слов могут понять многое из
главного, о чем идет речь. А важнейшее - без слов, то чего же тут
непонятного.
Тем не менее, мы все-таки "дозрели" до того, чтобы определиться более
предметно, качественно. И сущностная логика того, что ждет нас в нашем
дальнейшем странствии, смысл грядущего за земными огнями и светильниками
чрезвычайно важен для нас, чтобы в этом утвердиться самостоятельно, чтобы
множество людей могли проявиться для себя и в самопознании, и в предзнании
ожидающего нас.
Кто-то скажет, будто мы опять наступаем на диалектические грабли. Не
думаю. Да и пусть говорят. Во-первых, ничего не имею против диалектического.
Во-вторых, мы не перетаскиваем так называемое материальное в мир, от
материального свободный, а наоборот духовное более понятно увязываем с
земным. В-третьих, суть нашего подхода к миру иному по-своему безошибочна.
Она опирается на монбланы уже написанного, продуманного, осмысляемого
тысячелетиями философией. И - искусством. Земной культурой, одним словом. К
тому же, на этом, на самой сути, и останавливаемся. И никаких дальше
воздушных замков не возводим.
Скажут, почему же весть эта не принесена пророком? Люди, оглянитесь,
так вы и сами теперь кое-что можете.
Стоит ли называть все это "гуманитарной верой" - бердяевским
словосочетанием, столь всколыхнувшим меня однажды? Скорее всего, не стоит.
Ведь и сам Николай Бердяев не без полемического задора заявил: "Я исповедую
религию духа и твердо на этом стою".
Вот на этом и я бы остановился.
Остановился, подчеркнув, что взлет российской философии, связанный с
именами Бердяева, Булгакова, Франка, Ильина и других, вызван и окреп именно
в духовном поиске. Их труды прежде всего духовны. В этом вообще - важная
черта новой российской философии. Может быть, здесь мы, и вправду,
находились "впереди Европы всей". И только здесь, на поприще сугубо
нематериальном, новые русские философы видели выход из всех тупиков и
нагромождения неблагополучий для человечества как такового.
Тот же Иван Ильин писал: "Этот новый способ духовной жизни может быть
обретен и осуществлен только в результате великого общечеловеческого подъема
и длительного напряжения, которое примет черты религиозного обновления и
политического обновления сразу. Сущность его будет состоять в восстановлении
подлинного и непосредственного общения с безусловным предметом и потому в
освобождении и обновлении духовного способа жизни. Живым и подлинным,
страдающим и вдохновенным опытом должны быть обновлены лично-душевные корни
нашей религии - христианства и корни исторической государственности -
правосознания. Это будет эпохою великого разочарования в ложных путях и
великого отвержения мертвящих установок и предрассудков. Но из огня этой
эпохи родится новая религиозность, новое правосознание и новый человек.
Я думаю, что мы уже вступили в эту эпоху. И при свете этой идеи я
расцениваю и осмысливаю все то, что совершается вокруг нас".
Разумеется, в самой постановке проблемы - чисто российская
категоричность лозунга, практическое осуществление которого почти тут же
упирается в наше духовное бездорожье. Но, во-первых, иначе мы можем совсем
ничего не услышать. Лозунги для нас - это и своеобразная команда. Только что
необидная. Во-вторых, Иван Ильин и не строит никаких иллюзий, когда говорит
об обновлении духовного способа жизни и (перекликаясь с Бердяевым)
лично-духовных корней нашей религии. Он на сотнях страниц разъясняет нам,
что внешнее упорядочение жизни не спасает от духовной беспомощности. Это -
все равно тупик. Суть - во внутреннем устроении. Суть и в первородстве, и в
основополагающей роли духовного. В самой жизни. Вообще - в миростроении.
Можно сказать: мы живем в пятимерном мире. Три измерения - это наш
трехмерный мир. Четвертое измерение - время. Теперь кое-кто (я в том числе)
прибавляет и пятое - духовное. Ильин же называет его первым. И он прав.
Так же, как он прав и тогда, когда говорит, что каждый человек
изначально - существо духовное, отдает ли себе он в этом отчет или нет.
"Правда, на низшей ступени духовная природа человека остается в
потенциальном состоянии и имеет вид пробуждающейся способности или
зарождающегося, но предметно еще не определившегося влечения. Однако и в
таком виде человеческая душа остается живым духовным существом, т.е. не
только способностью к объективно-ценным содержаниям, но и силою, имеющею
необходимый для этих содержаний способ жизни. Человек, даже самый
первобытный, таит в себе волю к духу, форму духа и способность к духу. И
именно этим утверждается первая и глубочайшая основа его бытия и его
деятельности - присущее ему духовное достоинство и живое чувствование его в
самом себе".
Духовное достоинство изначально присуще всему человеческому миру. В
определенном смысле он по-своему более чем родственен тому, что мы называем
миром иным. Не равен, опускайте его сколь угодно ниже. Но по сути своей един
с ним. Лишь материальным заторможен в проявлениях истинной духовной свободы.
К духовной свободе здесь приходится идти (или возвращаться) нелегкими,
непростыми путями. Но ведь и здесь ее можно обрести. Или принести ее сюда с
собою как дар. Втельностью не обладают. Вот и приходится
утяжелять их материальностью. И ничего - начинают соображать.
Поучительно? Выходит, древние мудрецы осознавали духовную подоснову
замыкающего нас в себе мира. Тем более это стало актуальным в так называемое
осевое время с возникновением великих религий. В особенности - христианства.
Именно ранние христиане, исходя из таинства создания бытия из небытия
по творимому создателем внутри себя образу мира, где и материя - носитель
духовного начала, провозглашали красоту и устроение души явлением
нравственно-этического порядка. Они первыми выступили за гуманное отношение
к человеку. Каждый человек - это "малый мир". Он изначально свободен, как
существо духовное.
Ранние христианские мыслители, рассматривая создание всего сущего как
творческий акт, как художническое воплощение божественного замысла,
соответственно ставили и проблемы образа и символа. Бог - исходный пункт
образной иерархии. Отсюда образ "играет роль структурного принципа,
гарантирующего целостность всей системы" (В.В.Бычков. "Малая история
византийской эстетики"). Расчет - не в счет. Вот как оно
получается...Рациональность однобока крайне...Образ, целостность - главное.
Но вернемся к русским философам нового времени. Вчитаемся в строки того
же Ивана Ильина. Ведь это он близко подошел к тому, что сегодня можно
назвать системной этикой. Этикой, нормы которой опираются на философское
постижение, философское исследование жизни. И пришел он к этому, занимаясь
проблемами правосознания как такового.
Иван Ильин считал, что первая и основная задача современной философии
состоит в создании новой философской методологии, что в ее основе должна
быть системная практика духовного опыта. Его исходная позиция: "...благо
есть реальная сила, уже данная человеку как факт". Для Ильина каждый человек
- по духовному опыту философ, даже если он об этом и не подозревает.
Философствовать для Ильина значит воистину жить и мыслью освещать и
преображать сущность подлинной жизни.
Практически мы сейчас во многом говорим о том же самом. Но
по-настоящему нам не хватает духовности. Мы то ли забыли эти опыты
отечественной философии, то ли еще что... Много и терминологических
перегрузок в нынешних трудах бывает, загружаемся специфически научной,
одновременно казенной терминологией, а главное куда-то исчезает, ускользает.
В связи с глобализацией человеческих проблем и опасностей, с усложнением
бредущего в неопределенное будущее нашего мира мы стали хвататься за тему
духовного, как за соломинку, со страху, от растерянности. Прежде о ней мы
больше вздыхали. Как о несостоявшейся любви. Мол, не вышло, так что
поделаешь.
Мы понимаем духовное чаще всего на бытовом уровне. Нас на иной уровень
как не хватает. Не видим ничего такого ни внутри - в глубинах
индивидуального человеческого космоса, ни вне - на общественных
пространствах земной жизни. В лучшем случае мы здесь обладаем только
некоторым знанием. Которое еще как и не наше, а - наших предшественников.
Лучших из них.
А почему? Не верим в себя? Думаю, в основном даже не это. По-житейски
не решаемся ощутить себя духовными хозяевами мира, в котором живем. А отсюда
упускаем принять то, что все наши общественные формы существования и
деятельности - конструкции прежде всего нравственные. Диктатура закона - это
прекрасно и нужно. Но все-таки за нее не спрятаться? Она не самодостаточна в
обществе людей, поскольку изначально несовершенна. Сила вообще не бывает
совершенна. Мы можем ее даже романтизировать на какой-то стадии
человеческого развития. Но ведь как потом выяснится - по большей части
сослепу. Или по неумению нечто решать по-человечески. То есть по существу.
А существо наше духовно. Именно это следует умом и сердцем
по-настоящему открыть. Если хотите, поверить в это. Здесь и основа, и
специфика нашей жизни. Во глубине своей. Не овладев основами, и жить по-
человечески не научишься. Себя еще и сохранишь. А вот существование самого
нашего человеческого мира при нынешней его усложненности и запутанности
поставишь под угрозу.
Если же мы усвоим для себя заветы наших российских философов, как и
суть не прекращавшихся попыток других гуманитариев вразумить нас, нам проще
будет динамично и масштабно обратиться и ко всему комплексу современных
проблем системной этики. Вот ведь куда ведут дороги. Та же демократизация
общества на нынешнем этапе - это освобождение множества людей для лучшего и
естественного постижения системной этики. Поскольку способы нашей
самоорганизации и самореализации сплошь и рядом системны. Нам и жить-то
сразу проще, добро--сердечнее будет. Множество людей повернутся к тому,
чего, в сущности, ждут все.
Возьмем то, как мы воспринимаем структуры, где работаем. И как эти
структуры воспринимают каждого из своих сотрудников. Надо утвердиться в том,
что работа, как мне приходилось уже писать, - прежде всего род общения
людей. Прежде всего общения. А потом - все остальное. Потому что главный
ресурс любой работы - человек. И работа - для человека, а не наоборот.
Высший профессионализм, профессиональное подвижничество, профессиональный
подвиг - тоже прежде всего человек. Все это многажды сказано. На словах. Но
на деле - в любой стране - человек, как правило. - лишь функция. Строго
говоря, многие из нас и сами себя на работе рассматривают как функцию.
Согласны с этим. А вот вышел на улицу, и - как к самому себе вернулся. Может
быть, и вправду к себе, но к какому себе?
Я энергетик (врач, юрист) и горжусь этим - такое мне приходилось не раз
слышать. Здесь тоже - много от стереотипа, от самообмана и от забвения того,
что в современном мире все профессии равно важны, каждая от каждой зависит.
Загонять человека "в рецептуарное русло профессионализма" (Ю.Н.
Афанасьев. "Может ли образование быть негуманитарным?"), еще раз повторяю, -
тенденция, существующая во всем мире. А ведь она калечит нормальных людей.
По крайней мере, ограничивает. Порой довольно сильно. Пусть они этого и не
замечают. Что еще хуже.
Отношение к человеку прежде всего как к работнику - одна из главных
примет нашего цивилизованного варварства. И у нас, и в Западной Европе, и в
современной Японии.
К тому же, утыкаясь в профессиональную исключительность, мы фактически
на уровне быта создаем и дополнительную искусственную материальность в нашем
и так естественно материальном мире.
К чему я веду? А к тому, повторяю, что работа - прежде всего - род
общения людей. К этому следует придти в первую голову. Иными словами, местсистемами прежде всего гуманитарными.
По крайней мере, это следует поставить в центр кодекса чести всякого
организатора, руководителя, предпринимателя.
Таковы подходы современной системной этики.
И еще одно важное обстоятельство для нашего восприятия тех "ячеек", в
которых нам приходится трудиться. Помня наставления первых христианских
мыслителей, мы должны воспринимать их еще и как образ (и как символ).
Значит, - и психологически, и эстетически, да и целостно. Ведь речь идет об
атмосфере общения, о чувстве сотрудничества, взаимодоверчивом,
взаимоответственном в общении людей - и не только в достижении цели
совместного труда. Системная ячейка, как катер или судно, отправляющиеся
прежде всего в чисто человеческое плавание, когда естественно, само по себе,
отлетает за борт подчеркнуто бюрократическое, примитивное, страстишки и
страсти, осложняющие жизнь на общем корабле. Некрасивость уходит из
человеческих отношений.
Так этика соединяется с эстетикой, повышая качество человеческих
отношений.
Как отметил бы Иван Ильин, это и ново, и в древность корнями уходит.
(Вообще сам термин эстетическая этика возник ведь в связи с исследованием
трудов первых христианских мыслителей).
Разумеется, я не строю иллюзий на тот счет, что установки и приемы
современной системной этики, сам способ и характер мышления, связанные с
ней, словно долгожданный освободитель, преобразуют и нас, и наши
общественные отношения, и политические и государственные структуры. Особенно
государственные структуры. Структуры, которые изначально, теоретически,
должны радеть о нашем благополучии, которые обязаны иметь этические опоры.
Мы ведь этого от них можем даже и требовать. По той же конституции нашей.
Однако возьмем приоритеты, обозначенные академиком В.П. Зинченко, а
рядом с ними поместим российского чиновника. "Духовный уровень политического
сознания" и - российский чиновник. Звучит как анекдот. Спустимся ниже.
"Политическая культура" и - российский чиновник. И тут хохота не удержать.
Наконец "хотя бы политическая грамотность" и опять же - российский чиновник.
И снова "хи-хи, ха-ха" - ничего другого не скажешь.
...Пока работники той же прокуратуры или милиции в жизни и с экранов
телевизоров будут произносить "осмеющей отношение к духовному
строительству, известный ученый, всю свою долгую жизнь плодотворно служивший
науке, не без иронии улыбнувшись, произнес: а кто же туда идет (это в
политику),- люди, не сумевшие проявиться в иных областях знаний и
деятельности, люди без определенных способностей.
Звучит совершенно по-бердяевски. Николай Бердяев вообще и политику, и
государство как институт считал духовно примитивными, даже - явлениями
низменного характера. Он горячо отстаивал свободу индивида, почти, можно
сказать, анархическую. Не признавал ни рангов, ни должностей, ни почетных
званий. И тогда, когда все это адресовалось ему самому.
Мне понятна ирония заслуженного ученого, мне очень интересен и Николай
Бердяев в его неприятии политических примитивов. Однако, когда речь идет о
назначении государственных структур, о приоритете этического в самом
правосознании, в каждой правовой норме, я перехожу на строну Ивана Ильина.
"Наше время ни в чем так не нуждается, как в духовной очевидности",
пишет Иван Ильин. Отсюда он и право, и правовую норму вносит в ряд, где
находятся и логическое, и мораль, и эстетическое. То есть изначально не