Страница:
Второе событие - это инициатива Маленкова, который предложил собрать внеочередной пленум ЦК и обсудить на нем вопрос о «культе личности».
Сохранился проект его выступления на предполагаемом пленуме. Там говорится:
«Товарищи! По поручению Президиума ЦК КПСС считаю необходимым остановиться на одном важном принципиальном вопросе, имеющем большое значение для дела дальнейшего укрепления и сплочения руководства нашей партии и Советского государства. Я имею в виду вопрос о неверном, немарксистском понимании роли личности в истории, которое: получило весьма широкое распространение у нас и в результате которого проводится вредная пропаганда культа личности. Нечего доказывать, что такой культ не имеет ничего общего с марксизмом и сам по себе является не чем иным, как эсеровщиной.
Сила нашей партии и залог правильного руководства, важнейшее условие дальнейшего движения вперед: состоит в коллективности и монолитности руководства».
В устах первого (пусть даже только де-юре) человека в государстве это значило много. По сути, это была преграда поползновениям любого из правящей верхушки на единоличное лидерство. Отныне руководство должно было быть только коллективным.
Ничего общего с критикой Сталина эти идеи не имели. Это видно хотя бы из того, что Маленков ссылался на самого Сталина.
«Многие из присутствующих знают, что т. Сталин не раз в этом духе высказывался и решительно осуждал немарксистское, эсеровское понимание роли личности в истории».
Пленум собрать ему не позволили. Однако инициатива имела продолжение: в постановлении Президиума ЦК от 9 мая «об оформлении колонн демонстрантов и зданий» решено было отказаться от использования портретов. Вообще чьих бы то ни было, даже ленинских, что было уже явным перебором.
Постановление это было отменено два месяца спустя, после резкого выступления на июльском пленуме старого члена Политбюро Андреева (того самого). Он возмущался исчезновением имени Сталина со страниц печати, валил вину на Берию (хотя, конечно, прекрасно знал, кто на самом деле курировал прессу) - но что хотел, то сказал:
«Андреев. Это же позор для работников печати. Раньше чересчур усердствовали и там, где нужно и не нужно, вставляли имя т. Сталина, а потом вдруг исчезло имя т. Сталина:
Появился откуда-то вопрос о культе личности. Почему встал этот вопрос? Ведь он решен давным-давно в марксистской литературе, он решен в жизни, миллионы людей знают, какое значение имеет гениальная личность, стоящая во главе движения, знают, какое значение имели и Ленин, и Сталин:»
И так далее. И на протяжении всей его речи из зала кричали: «Правильно» и аплодировали. Инициативы как Маленкова, так и Поспелова явно не нашли понимания.
До самого XX съезда эти два процесса - замалчивания, по возможности, имени Сталина и критика «культа личности» - так и шли параллельно, пока Поспелов не догадался объединить их. По крайней мере впервые о «культе личности Сталина» заговорил именно он - в своем докладе о репрессиях 9 февраля 1956 года.
Но «момент истины» КПСС наступил раньше. Им послужил июльский пленум 1953 года, на котором «внутренняя партия» высказала все, что наболело. Формально обвинения были адресованы Берии, но реально все происходило по пословице: «кричит на кошку, думает на невестку». Отнюдь не Берия за три с половиной месяца своего правления придумал тот курс, который они критиковали:
Из стенограммы июльского пленума ЦК КПСС 1953 года:
«Хрущев. Я неоднократно слышал рассуждения Берии о партии и о строительстве социализма. Последние высказывания им были сделаны, когда мы обсуждали положение дел в ГДР и в Венгерской Народной Республике. Тогда стоял вопрос о том, чтобы одно лицо не совмещало руководство ЦК и Совета Министров. Во время обсуждения т. Ракоши спросил: я бы хотел знать, что решится в Совете Министров и что в ЦК, какое разграничение должно быть. Раз не будет в одном лице, надо более рельефно выделить разделение вопросов. Берия тогда пренебрежительно сказал: что ЦК, пусть Совмин решает, ЦК пусть занимается кадрами и пропагандой.
Меня тогда резануло такое заявление. Значит, он исключает руководящую роль партии, сводит ее роль на первых порах к кадрам, а по существу партию сводит на положение пропаганды: Почему он так говорил? Он вносил сознание, что роль партии отошла на второй план, а когда он укрепится, тогда ее совсем уничтожит:»
Причина обиды, надеюсь, ясна?
«Хрущев. Потому надо этот орган иметь(МВД. - Е. П.). Меч нашего социалистического государства должен быть острым и отточенным: Но этот меч надо держать острием против врагов и чтобы он не был направлен против своих людей.
Каганович. Чтобы он был в руках партии».
Обратили внимание? МВД должно быть в руках не государства, а партии - как это было в 1937 году. А ведь у кого МВД, у того и власть.
«Молотов. С марта месяца у нас создалось ненормальное положение в обсуждении некоторых важных вопросов. Почему-то все вопросы международной политики перешли в Президиум Совета Министров и, вопреки неизменной большевистской традиции, перестали обсуждаться в Президиуме ЦК Этим отстранялись от обсуждения международных вопросов тт. Ворошилов, Сабуров, Первухин, которые не входят в состав Президиума Совета Министров, тов. Хрущев, правда, приглашался на соответствующие заседания президиума Совета Министров, но и его положение было в этом случае не вполне определенным:»
«Булганин. Говорят, что не допускают к контролю, потому что на всю деятельность органов МВД наводят невероятную секретность. Но ведь у нас партийные организации, инструктора крайкомов, обкомов и другие руководящие работники партийных органов имеют доступ в самые секретные лаборатории, научно-исследовательские институты, где делается исключительно секретная работа. Почему же они не могут пойти в тюрьму и проверить содержание арестованных?.. Почему инструктор обкома ходит в любую лабораторию самого секретного порядка, а сюда пойти не может?»
Кстати, за работниками секретных лабораторий спецслужбы устанавливают самый жесткий контроль. А какой контроль может быть за работниками партийных органов, если «меч государства» в партийных руках и если на протяжении всего пленума его участники возмущались больше всего именно попытками Берии установить контроль МВД за партработниками. Чувствуете, какая находка для шпиона?
«Сердюк, Мешик(министр внутренних дел Украины. - Е. П.): 10 дней был в области и не зашел в обком партии поговорить о работе облуправления МВД. Тогда я сказал: что если Мешик не зайдет в обком партии, такой скандал закачу, что ему не поздоровится. В самом деле, намечает какие-то мероприятия, почему не посоветоваться в обкоме партии?»
Малышев. Кстати, о партийности. Я работал под руководством Берия и убедился: что не было у него партийности никогда. Он как-то настраивал или толкал не прямо, а косвенно, что партийная организация должна только услуги оказывать, с его стороны были только приказы, команды секретарям областных комитетов партии: Не было такого положения, чтобы он нас учил партийности, чтобы у областной партийной организации попросил бы помощи организовать партийную работу, и так далее. Он считал секретарей областных комитетов партии диспетчерами:»
Тут надо сказать, что Малышев говорит о времени войны. У Берии, который ведал МВД и большей частью оборонки, только и забот было, что беспокоиться о партийной работе. И вообще: он что - и вправду не понимает, зачем секретарей обкомов держали на их постах? Именно ради того и держали, чтобы они были диспетчерами, т. е. проводниками указаний правительства:
Ну а теперь их общее кредо, выраженное двумя партийными «зубрами» - то, которое они хотели сделать, и сделали, основным законом государства.
«Каганович. Мы с вами знаем из истории, что всегда любой вражеский акт выступления против государства, против социализма прежде всего направлялся против партии. Почему? Потому что партия стоит как утес, это становой хребет государства, и, не разорив партию, никто ничего сделать не может:
Партия для нас выше всего. Подлец Берия не раз говорил: ЦК должен заниматься только пропагандой и частично кадрами - к этому он сводил роль ЦК. А для нас, старых большевиков, ЦК- это партийное, политическое и экономическое руководство всей жизнью партии, страны и государства».
«Ворошилов. Единство руководства партии и правительства мы поставили, сговариваясь и не сговариваясь, своей священной и обязательной задачей: Мы понимали, что единство- это все, единство чувств, мыслей и действий: путь, который мы должны во что бы то ни стало сохранить свободным для нашего движения вперед, - это наша священная и непреложная задача.
:Главная задача, которую мы должны теперь выполнить, сохраняя единство наших рядов, блюдя прочность рядов и чистоту нашей партии, состоит в том, чтобы наши экономика и политика как внутренняя, так и международная соответствовали тому месту и положению, которое занимает наше социалистическое государство в мире».
Так что, как видим, партаппарату в целом было за что бороться. Однако никакой аппарат, и вообще никакой коллективный разум не может быть мотором государственного переворота. Для этого нужна конкретная группа людей.
Кому понадобилось убивать Сталина?
Послевоенные годы, как я уже не раз говорила, - «темные годы». Однако известно, что Сталин в это время готовил какие-то преобразования общества. Точно о том, что это были за преобразования, пока что не известно, но, по некоторым данным, они должны были быть чрезвычайно серьезными.
Д. Т. Шепилов в то время был начальником Управления агитации и пропаганды, однако образование имел экономическое. И вот в 1951 году вызывает его Сталин. Беседа длилась два часа двадцать минут - это к вопросу о ее важности. Уже намного позднее Шепилов вспоминал:
«- Мы думаем сейчас проводить очень крупные экономические мероприятия. Перестраивать нашу экономику на действительно научной основе, - сказал Сталин. - Для того чтобы это сделать, нужно, чтобы люди, наши кадры, молодежь знали настоящую политическую экономию. А для того чтобы знали политическую экономию, нужен учебник: Положение сейчас таково: либо мы подготовим наши кадры, наших людей, наших хозяйственников, руководителей экономики на основе науки, либо мы погибнем. Так поставлен вопрос историей:»
Работа над учебником велась в авральном порядке. Сталин изучал каждую главу, делал поправки. Относился к этому учебнику так, как перед войной - к авиации. Что он задумал?
Понять не так уж и трудно, если прочитать одну из основных послевоенных сталинских работ: «Экономические проблемы социализма в России». Директивный метод управления экономикой во второй половине 40-х годов становился все более и более неэффективным. И Сталин все время говорит о товарном производстве, о законе стоимости и т. п., о том, что социализм их совершенно не отменяет. Проще говоря, надо разрабатывать экономические методы хозяйствования. Если бы эта работа была тогда доведена до конца, то не было бы у нас ни «перестройки», ни экономической реформы, ни тотального ограбления страны.
Ведь как все было? Придя к власти, партбоссы, которым экономическая реформа была попросту не по уму, продолжали хозяйствовать все в том же привычном им ключе, и в итоге довели богатую и сильную страну до всеобъемлющего экономического кризиса, на основе которого и провели у нас «переход к капитализму». Помните, как «промывали мозги» в конце 80-х: мол, социалистический способ хозяйствования неэффективен, вот капитализм - это да! Хотя болячки-то были не в форме собственности, а всего лишь в методах управления этой собственностью. Но подросшему в недрах системы молодому поколению аппаратчиков было уже мало взяток и спецраспределителей, им хотелось быть не управителями, а владельцами «заводов, газет, пароходов»: Немало олигархов и бизнесменов помельче начали свой «капиталистический» путь в комитетах комсомола - куда больше, чем нам кажется:
Один из «отцов» приватизации в Ленинградской области как-то раз в порыве откровенности сказал на пресс-конференции, что эффективность управления на самом деле совершенно не зависит от формы собственности, а только от менеджмента. В середине 90-х это прозвучало откровением. Впрочем, он мог бы быть и более откровенным - дело-то уже сделано, теперь можно и улыбнуться снисходительно, поведать дурачкам, как их провели:
Но вернемся к Сталину Прощаясь тогда с Шепиловым, он внезапно спросил:
«- Вы на рынке, в магазинах бываете?
- Нет, товарищ Сталин, почти не бываю:
- Это неправильно. Мы не бываем, вы, профессор-экономист, тоже не бываете. А вы знаете, что на рынке сходятся все нити нашей политики?»
Судя по этим действиям и этому разговору, Сталин задумал «рыночную» реформу. Только, естественно, без приватизации и продажи советской промышленности в порядке свободной торговли «добрым дядям» из-за кордона.
Но это еще не все. В самый разгар работы над учебником Шепилова внезапно назначают главным редактором «Правды». Он кинулся к Сталину: как же так, у меня ведь учебник:
«- Да, я знаю - сказал Сталин. - Мы думали об этом. Но слушайте, сейчас, кроме учебника, мы будем проводить мероприятия, для которых нужен человек и экономически, и идеологически грамотный. Такую работу можно выполнить, если в нее будет вовлечен весь народ. Если повернем людей в эту сторону - победим! Как мы можем это практически сделать? У нас есть одна сила - печать:» - ну и так далее.
Едва ли мы когда-либо точно узнаем, какие были задуманы преобразования, но какие-то перемены готовились, причем перемены по-настоящему крутые. Скорее всего, именно они обсуждались на тех странных совещаниях на сталинской даче зимой 1952-1953 года, в которых участвовали Берия, Маленков, Хрущев и Булганин.
Косвенно о том же самом говорит и постепенное отстранение от власти большинства старых соратников. Сталин один раз уже проделывал нечто подобное - в 20-х годах, когда избавлялся от Троцкого, Зиновьева, Каменева, чтобы опереться на новую команду и вместе с ней проводить новую политику. По-видимому, аналогичный маневр он намеревался совершить и на этот раз. Так что не надо обольщаться присутствием в первом послесталинском Политбюро таких людей, как Молотов, Каганович, Ворошилов. Это были уже вчерашние «сталинцы», и вовсе не факт, что к тому времени они не принадлежали к новой «оппозиции»: Не обязательно они были в числе организаторов переворота, однако выгоду свою от него эти люди имели.
Вернемся к партии. Как видим, она была весьма разнородна по неповторимым региональным особенностям, но в одном едина - в нежелании отдавать власть. В ее недрах существовало ядро, которому был выгоден государственный переворот, похоронивший бы все сталинские начинания. И вот вопрос: достаточно ли всего этого для убийства главы государства? Или кроме групповых интересов надо, чтобы преобразования угрожали кому-нибудь лично!
Не буду повторяться. Последние дни Сталина и официальную версию его смерти я подробнейшим образом рассмотрела в книге о Берии. Здесь приведу лишь вывод. Сейчас, когда материал «отстоялся», у меня уже нет ни малейшего сомнения в том, что Сталин был убит. Почему -пока не совсем понятно. Может быть, удастся прояснить этот вопрос, если вплотную заняться послевоенными годами.
О чем говорили на тех таинственных встречах на сталинской даче, одна из которых закончилась так печально для главы государства? В той книге я сделала предположение, что они могли быть посвящены переговорам о разделе влияния между партией и государством, и что стороны в конце концов договорились. Но ведь они могли и не договориться!
Есть и другой вариант ответа. Это были встречи единомышленников. Сталин считал Хрущева и Булганина членами своейкоманды, как своим считал в 1937 году Ежова. А на самом деле Хрущев не был человеком Сталина, а принадлежал к команде реакционных партаппаратчиков.
Но и в том, и в другом варианте ему была чрезвычайно выгодна эта смерть. Как бы ни легли карты, кто бы ни стал во главе государства после Сталина, договариваться с ним будет куда легче. Может быть, если бы не история с Игнатьевым и нелепая гибель Берии, Никита Сергеевич до конца жизни соблюдал бы достигнутый после Сталина расклад сил, позволяя Берии управлять государством. Точно так же и на тех же основаниях, на каких в 30-е годы «партийные бароны» позволяли это делать Сталину.
Но не сложилось:
Однако и это не ответ. Даже если Сталин был убит, даже если причиной этого преступления были намеченные им реформы, даже если новое правительство имело к нему серьезные счеты: Но зачем переводить все это из области тайной политики в область явной, а тем более в идеологическую плоскость? Что мешало по-прежнему поддерживать культ мертвого, а значит, уже неопасного вождя, как Сталин поддерживал культ Ленина? Слишком серьезный и опасный шаг был сделан 25 февраля 1956 года - а ведь «наверху» собрались не мальчишки, а опытные государственные деятели, они понимали, что делают. Нет, должна быть еще какая-то причина. Более конкретная, более шкурная, ради которой не жалко ни страны, ни дела, которому отдана вся жизнь:
У меня нет ни малейших сомнений, что если бы Хрущев мог ограничить процесс реабилитации приятелями своими и своей команды, он так бы и поступил. Однако ограничить не удалось, десятки тысяч людей, прослышав про то, что «отпускают», писали жалобы и требовали себе реабилитации. Власть пыталась свести все к послевоенным процессам, но и этого не получилось. Ситуация пусть еще и не вышла из-под контроля, однако была к этому близка. Надо было как-то договариваться с почувствовавшими нестабильность в обществе прежними оппозиционерами, которые очень легко, слишком легко могли найти общий язык с нынешними противниками хрущевской команды. Если власть хотела опереться на этих людей, все еще сохранявших немалые связи, имевших если не власть, то влияние, надо было чем-то с ними расплачиваться. И немалой частью этой платы могла стать «выдача» этим людям их старого противника. Это первое.
Кроме того, и по стране шли нехорошие слухи. Замалчивание имени Сталина не могло пройти незамеченным. Раньше или позже глухое брожение должно было прорваться наружу, вылившись в требование партийных масс объясниться: в чем причина столь быстрого и странного забвения? Скорее всего, если бы Хрущев не выступил с докладом по собственной инициативе, от него бы потребовали ответов на крайне неудобные вопросы. Это второе.
И наконец, третье. В 1939 году на истории партии, закончившейся кровавым погромом, была поставлена точка. Точка была поставлена и на репрессиях. Невиновных освобождали, дела прекращали, но процесс этот не афишировали. Нетрудно догадаться, кто именно сдерживал поиск виновных в терроре. Это мог быть только Сталин, и все по той же причине приоритета государственных интересов. Справедливость восстанавливалась, по мере сил, но только в отношении живых и негласно. Потому что если делать это гласно, то нужно рассказать правду, а правду рассказывать было нельзя.
После смерти Сталина гарантом соблюдения негласного условия хранить тайну, по-видимому, стал Берия, для которого все эти копания в прошлом, да и сама политика были лишь досадной помехой в его основном деле. А вот после его уничтожения ситуация изменилась - и стала по-настоящему опасной.
Потому что теперь во властной верхушке не было объединяющего ее лидера. Хрущев хоть и прорвался на первые роли, но чтобы руководить такими зубрами, которые собрались в Кремле, был явно слабоват. Кроме него и его команды наверху существовало как минимум три группировки, которые неминуемо должны были схватиться в борьбе за власть. Это «старые сталинцы» - Молотов, Каганович, Ворошилов. Это Маленков, который вел какую-то свою игру. Это маршал Жуков, которому совершенно не по темпераменту были вторые роли. И, как любая война между СССР и США неизбежно вылилась бы в ядерную, так и в случае столкновения между группировками кто-нибудь обязательно пустил бы в ход самый убойный козырь против своих противников - их участие в репрессиях 1937 года.
Самым уязвимым в этом плане был Хрущев, как один из «отцов большого террора». Перевалить вину за террор на Берию? Где угодно, но только не в ЦК! Там оставалось еще слишком много людей, которые помнили, как все было. На «сталинцев», тогдашнее Политбюро? Последует долгая гнилая разборка, в результате которой его, скорее всего, уличат. Тем более что вес Молотова, опять же, был несопоставим с хрущевским.
Оставался только один человек, на которого можно было взвалить вину за репрессии. Тем более что он и так отвечал за все, происходившее в стране.
Сталин.
Ну а лучший способ обороны - нападение, это общеизвестно.
Почему остальные собравшиеся во властной верхушке «сдали» человека, которому были стольким обязаны? Если подходить к делу цинично, то это был вариант для всех приемлемый. Он отводил удар сразу от всех старых членов Политбюро и выводил из-под удара партию, в то же время позволяя сохранить хотя бы видимость единства в руководстве.
Конечно, этот вариант отзывался страшным ударом по народу. Но кто из собравшихся в Кремле думал о каком-то там народе? Разве для того КПСС брала власть?
Смотрите, кто пришел!
Но прошел XX съезд, прошел и XXII. Сменилась власть, свернули процесс «десталинизации». Страна успокоилась. На 1966 год был назначен очередной, XXIII съезд КПСС. И вот в преддверии съезда появился документ, о котором даже председатель КГБ Семичастный не знал, что и думать.
Свое недоумение он выразил в записке в ЦК, где говорилось:
«Комитет государственной безопасности докладывает, что в Москве получило широкое распространение письмо, адресованное первому секретарю ЦК КПСС, подписанное 25-ю известными представителями советской интеллигенции:
Инициатором этого письма и основным автором является известный публицист Ростовский С. Н., член Союза советских писателей, печатающийся под псевдонимом Эрнст Генри, в свое время написавший также получившее широкое распространение так называемое "Открытое письмо И. Эренбургу", в котором он возражает против отдельных положительных моментов в освещении роли Сталина"».
Эрнст Генри не принадлежит к числу жертв «тридцать седьмого года». Не изведал он и трудностей советского быта, разрухи, голода, коммуналок, коллективизации, войны. С 1920 года этот человек - зарубежный агент ОГПУ. Жил сначала в Германии (там, правда, какое-то время сидел в тюрьме за подрывную деятельность), потом его перевели в Англию, связником к «кембриджской пятерке», так что все великие стройки и великие битвы он наблюдал из спокойного далека. Лишь в 1951 году вернулся в СССР, был арестован и четыре года пробыл в заключении. Все. Между тем Сталина он ненавидит каждой клеточкой, отказывая ему в малейших хороших качествах и полностью отрицая его положительный вклад в судьбу советской страны. Такой ненависти не испытывают даже подлинные жертвы репрессий. Неужели все из-за этих четырех лет?
Тем не менее Эрнст Генри очень взволнован - даже не какими-то действиями правительства, а тенденциями, призраком возможных действий:
«Глубокоуважаемый Леонид Ильич!
В последнее время в некоторых выступлениях и в статьях в нашей печати проявляются тенденции, направленные, по сути дела, на частичную или косвенную реабилитацию Сталина.
Мы не знаем, насколько такие тенденции, учащающиеся по мере приближения XXIII съезда, имеют под собой твердую почву. Но даже если речь идет только о частичном пересмотре решений XX и XXII съездов, это вызывает глубокое беспокойство. Мы считаем своим долгом довести до Вашего сведения наше мнение по этому вопросу:
Мы считаем, что любая попытка обелить Сталина таит в себе опасность серьезных расхождений внутри советского общества. На Сталине лежит ответственность не только за гибель бесчисленных невинных людей, за нашу неподготовленность к войне, за отход от ленинских норм в партийной и государственной жизни. Своими преступлениями и неправыми делами он так извратил идею коммунизма, что народ этого никогда не простит. Наш народ не поймет и не примет отхода - хотя бы и частичного- от решений о культе личности. Вычеркнуть эти решения из его сознания и памяти не может никто».
Нет, что меня всегда восхищало - это великолепное умение нашей интеллигенции приватизировать только для себя звание «ума, чести и совести» народа! И феноменальная наглость говорить от его имени: «наш народ не поймет»: Ладно, читаем дальше:
«Мы убеждены, например, что реабилитация Сталина вызвала бы большое волнение среди интеллигенции и серьезно осложнила бы настроения в среде нашей молодежи: никакие разъяснения или статьи не заставят людей вновь поверить в Сталина; наоборот, они только создадут сумятицу и раздражение. Учитывая сложное экономическое положение нашей страны, идти на все это явно опасно.
Сохранился проект его выступления на предполагаемом пленуме. Там говорится:
«Товарищи! По поручению Президиума ЦК КПСС считаю необходимым остановиться на одном важном принципиальном вопросе, имеющем большое значение для дела дальнейшего укрепления и сплочения руководства нашей партии и Советского государства. Я имею в виду вопрос о неверном, немарксистском понимании роли личности в истории, которое: получило весьма широкое распространение у нас и в результате которого проводится вредная пропаганда культа личности. Нечего доказывать, что такой культ не имеет ничего общего с марксизмом и сам по себе является не чем иным, как эсеровщиной.
Сила нашей партии и залог правильного руководства, важнейшее условие дальнейшего движения вперед: состоит в коллективности и монолитности руководства».
В устах первого (пусть даже только де-юре) человека в государстве это значило много. По сути, это была преграда поползновениям любого из правящей верхушки на единоличное лидерство. Отныне руководство должно было быть только коллективным.
Ничего общего с критикой Сталина эти идеи не имели. Это видно хотя бы из того, что Маленков ссылался на самого Сталина.
«Многие из присутствующих знают, что т. Сталин не раз в этом духе высказывался и решительно осуждал немарксистское, эсеровское понимание роли личности в истории».
Пленум собрать ему не позволили. Однако инициатива имела продолжение: в постановлении Президиума ЦК от 9 мая «об оформлении колонн демонстрантов и зданий» решено было отказаться от использования портретов. Вообще чьих бы то ни было, даже ленинских, что было уже явным перебором.
Постановление это было отменено два месяца спустя, после резкого выступления на июльском пленуме старого члена Политбюро Андреева (того самого). Он возмущался исчезновением имени Сталина со страниц печати, валил вину на Берию (хотя, конечно, прекрасно знал, кто на самом деле курировал прессу) - но что хотел, то сказал:
«Андреев. Это же позор для работников печати. Раньше чересчур усердствовали и там, где нужно и не нужно, вставляли имя т. Сталина, а потом вдруг исчезло имя т. Сталина:
Появился откуда-то вопрос о культе личности. Почему встал этот вопрос? Ведь он решен давным-давно в марксистской литературе, он решен в жизни, миллионы людей знают, какое значение имеет гениальная личность, стоящая во главе движения, знают, какое значение имели и Ленин, и Сталин:»
И так далее. И на протяжении всей его речи из зала кричали: «Правильно» и аплодировали. Инициативы как Маленкова, так и Поспелова явно не нашли понимания.
До самого XX съезда эти два процесса - замалчивания, по возможности, имени Сталина и критика «культа личности» - так и шли параллельно, пока Поспелов не догадался объединить их. По крайней мере впервые о «культе личности Сталина» заговорил именно он - в своем докладе о репрессиях 9 февраля 1956 года.
Но «момент истины» КПСС наступил раньше. Им послужил июльский пленум 1953 года, на котором «внутренняя партия» высказала все, что наболело. Формально обвинения были адресованы Берии, но реально все происходило по пословице: «кричит на кошку, думает на невестку». Отнюдь не Берия за три с половиной месяца своего правления придумал тот курс, который они критиковали:
Из стенограммы июльского пленума ЦК КПСС 1953 года:
«Хрущев. Я неоднократно слышал рассуждения Берии о партии и о строительстве социализма. Последние высказывания им были сделаны, когда мы обсуждали положение дел в ГДР и в Венгерской Народной Республике. Тогда стоял вопрос о том, чтобы одно лицо не совмещало руководство ЦК и Совета Министров. Во время обсуждения т. Ракоши спросил: я бы хотел знать, что решится в Совете Министров и что в ЦК, какое разграничение должно быть. Раз не будет в одном лице, надо более рельефно выделить разделение вопросов. Берия тогда пренебрежительно сказал: что ЦК, пусть Совмин решает, ЦК пусть занимается кадрами и пропагандой.
Меня тогда резануло такое заявление. Значит, он исключает руководящую роль партии, сводит ее роль на первых порах к кадрам, а по существу партию сводит на положение пропаганды: Почему он так говорил? Он вносил сознание, что роль партии отошла на второй план, а когда он укрепится, тогда ее совсем уничтожит:»
Причина обиды, надеюсь, ясна?
«Хрущев. Потому надо этот орган иметь(МВД. - Е. П.). Меч нашего социалистического государства должен быть острым и отточенным: Но этот меч надо держать острием против врагов и чтобы он не был направлен против своих людей.
Каганович. Чтобы он был в руках партии».
Обратили внимание? МВД должно быть в руках не государства, а партии - как это было в 1937 году. А ведь у кого МВД, у того и власть.
«Молотов. С марта месяца у нас создалось ненормальное положение в обсуждении некоторых важных вопросов. Почему-то все вопросы международной политики перешли в Президиум Совета Министров и, вопреки неизменной большевистской традиции, перестали обсуждаться в Президиуме ЦК Этим отстранялись от обсуждения международных вопросов тт. Ворошилов, Сабуров, Первухин, которые не входят в состав Президиума Совета Министров, тов. Хрущев, правда, приглашался на соответствующие заседания президиума Совета Министров, но и его положение было в этом случае не вполне определенным:»
«Булганин. Говорят, что не допускают к контролю, потому что на всю деятельность органов МВД наводят невероятную секретность. Но ведь у нас партийные организации, инструктора крайкомов, обкомов и другие руководящие работники партийных органов имеют доступ в самые секретные лаборатории, научно-исследовательские институты, где делается исключительно секретная работа. Почему же они не могут пойти в тюрьму и проверить содержание арестованных?.. Почему инструктор обкома ходит в любую лабораторию самого секретного порядка, а сюда пойти не может?»
Кстати, за работниками секретных лабораторий спецслужбы устанавливают самый жесткий контроль. А какой контроль может быть за работниками партийных органов, если «меч государства» в партийных руках и если на протяжении всего пленума его участники возмущались больше всего именно попытками Берии установить контроль МВД за партработниками. Чувствуете, какая находка для шпиона?
«Сердюк, Мешик(министр внутренних дел Украины. - Е. П.): 10 дней был в области и не зашел в обком партии поговорить о работе облуправления МВД. Тогда я сказал: что если Мешик не зайдет в обком партии, такой скандал закачу, что ему не поздоровится. В самом деле, намечает какие-то мероприятия, почему не посоветоваться в обкоме партии?»
Малышев. Кстати, о партийности. Я работал под руководством Берия и убедился: что не было у него партийности никогда. Он как-то настраивал или толкал не прямо, а косвенно, что партийная организация должна только услуги оказывать, с его стороны были только приказы, команды секретарям областных комитетов партии: Не было такого положения, чтобы он нас учил партийности, чтобы у областной партийной организации попросил бы помощи организовать партийную работу, и так далее. Он считал секретарей областных комитетов партии диспетчерами:»
Тут надо сказать, что Малышев говорит о времени войны. У Берии, который ведал МВД и большей частью оборонки, только и забот было, что беспокоиться о партийной работе. И вообще: он что - и вправду не понимает, зачем секретарей обкомов держали на их постах? Именно ради того и держали, чтобы они были диспетчерами, т. е. проводниками указаний правительства:
Ну а теперь их общее кредо, выраженное двумя партийными «зубрами» - то, которое они хотели сделать, и сделали, основным законом государства.
«Каганович. Мы с вами знаем из истории, что всегда любой вражеский акт выступления против государства, против социализма прежде всего направлялся против партии. Почему? Потому что партия стоит как утес, это становой хребет государства, и, не разорив партию, никто ничего сделать не может:
Партия для нас выше всего. Подлец Берия не раз говорил: ЦК должен заниматься только пропагандой и частично кадрами - к этому он сводил роль ЦК. А для нас, старых большевиков, ЦК- это партийное, политическое и экономическое руководство всей жизнью партии, страны и государства».
«Ворошилов. Единство руководства партии и правительства мы поставили, сговариваясь и не сговариваясь, своей священной и обязательной задачей: Мы понимали, что единство- это все, единство чувств, мыслей и действий: путь, который мы должны во что бы то ни стало сохранить свободным для нашего движения вперед, - это наша священная и непреложная задача.
:Главная задача, которую мы должны теперь выполнить, сохраняя единство наших рядов, блюдя прочность рядов и чистоту нашей партии, состоит в том, чтобы наши экономика и политика как внутренняя, так и международная соответствовали тому месту и положению, которое занимает наше социалистическое государство в мире».
Так что, как видим, партаппарату в целом было за что бороться. Однако никакой аппарат, и вообще никакой коллективный разум не может быть мотором государственного переворота. Для этого нужна конкретная группа людей.
Кому понадобилось убивать Сталина?
Революционеры поклоняются будущему - но живут прошлым.
Николай Бердяев
Послевоенные годы, как я уже не раз говорила, - «темные годы». Однако известно, что Сталин в это время готовил какие-то преобразования общества. Точно о том, что это были за преобразования, пока что не известно, но, по некоторым данным, они должны были быть чрезвычайно серьезными.
Д. Т. Шепилов в то время был начальником Управления агитации и пропаганды, однако образование имел экономическое. И вот в 1951 году вызывает его Сталин. Беседа длилась два часа двадцать минут - это к вопросу о ее важности. Уже намного позднее Шепилов вспоминал:
«- Мы думаем сейчас проводить очень крупные экономические мероприятия. Перестраивать нашу экономику на действительно научной основе, - сказал Сталин. - Для того чтобы это сделать, нужно, чтобы люди, наши кадры, молодежь знали настоящую политическую экономию. А для того чтобы знали политическую экономию, нужен учебник: Положение сейчас таково: либо мы подготовим наши кадры, наших людей, наших хозяйственников, руководителей экономики на основе науки, либо мы погибнем. Так поставлен вопрос историей:»
Работа над учебником велась в авральном порядке. Сталин изучал каждую главу, делал поправки. Относился к этому учебнику так, как перед войной - к авиации. Что он задумал?
Понять не так уж и трудно, если прочитать одну из основных послевоенных сталинских работ: «Экономические проблемы социализма в России». Директивный метод управления экономикой во второй половине 40-х годов становился все более и более неэффективным. И Сталин все время говорит о товарном производстве, о законе стоимости и т. п., о том, что социализм их совершенно не отменяет. Проще говоря, надо разрабатывать экономические методы хозяйствования. Если бы эта работа была тогда доведена до конца, то не было бы у нас ни «перестройки», ни экономической реформы, ни тотального ограбления страны.
Ведь как все было? Придя к власти, партбоссы, которым экономическая реформа была попросту не по уму, продолжали хозяйствовать все в том же привычном им ключе, и в итоге довели богатую и сильную страну до всеобъемлющего экономического кризиса, на основе которого и провели у нас «переход к капитализму». Помните, как «промывали мозги» в конце 80-х: мол, социалистический способ хозяйствования неэффективен, вот капитализм - это да! Хотя болячки-то были не в форме собственности, а всего лишь в методах управления этой собственностью. Но подросшему в недрах системы молодому поколению аппаратчиков было уже мало взяток и спецраспределителей, им хотелось быть не управителями, а владельцами «заводов, газет, пароходов»: Немало олигархов и бизнесменов помельче начали свой «капиталистический» путь в комитетах комсомола - куда больше, чем нам кажется:
Один из «отцов» приватизации в Ленинградской области как-то раз в порыве откровенности сказал на пресс-конференции, что эффективность управления на самом деле совершенно не зависит от формы собственности, а только от менеджмента. В середине 90-х это прозвучало откровением. Впрочем, он мог бы быть и более откровенным - дело-то уже сделано, теперь можно и улыбнуться снисходительно, поведать дурачкам, как их провели:
Но вернемся к Сталину Прощаясь тогда с Шепиловым, он внезапно спросил:
«- Вы на рынке, в магазинах бываете?
- Нет, товарищ Сталин, почти не бываю:
- Это неправильно. Мы не бываем, вы, профессор-экономист, тоже не бываете. А вы знаете, что на рынке сходятся все нити нашей политики?»
Судя по этим действиям и этому разговору, Сталин задумал «рыночную» реформу. Только, естественно, без приватизации и продажи советской промышленности в порядке свободной торговли «добрым дядям» из-за кордона.
Но это еще не все. В самый разгар работы над учебником Шепилова внезапно назначают главным редактором «Правды». Он кинулся к Сталину: как же так, у меня ведь учебник:
«- Да, я знаю - сказал Сталин. - Мы думали об этом. Но слушайте, сейчас, кроме учебника, мы будем проводить мероприятия, для которых нужен человек и экономически, и идеологически грамотный. Такую работу можно выполнить, если в нее будет вовлечен весь народ. Если повернем людей в эту сторону - победим! Как мы можем это практически сделать? У нас есть одна сила - печать:» - ну и так далее.
Едва ли мы когда-либо точно узнаем, какие были задуманы преобразования, но какие-то перемены готовились, причем перемены по-настоящему крутые. Скорее всего, именно они обсуждались на тех странных совещаниях на сталинской даче зимой 1952-1953 года, в которых участвовали Берия, Маленков, Хрущев и Булганин.
Косвенно о том же самом говорит и постепенное отстранение от власти большинства старых соратников. Сталин один раз уже проделывал нечто подобное - в 20-х годах, когда избавлялся от Троцкого, Зиновьева, Каменева, чтобы опереться на новую команду и вместе с ней проводить новую политику. По-видимому, аналогичный маневр он намеревался совершить и на этот раз. Так что не надо обольщаться присутствием в первом послесталинском Политбюро таких людей, как Молотов, Каганович, Ворошилов. Это были уже вчерашние «сталинцы», и вовсе не факт, что к тому времени они не принадлежали к новой «оппозиции»: Не обязательно они были в числе организаторов переворота, однако выгоду свою от него эти люди имели.
Вернемся к партии. Как видим, она была весьма разнородна по неповторимым региональным особенностям, но в одном едина - в нежелании отдавать власть. В ее недрах существовало ядро, которому был выгоден государственный переворот, похоронивший бы все сталинские начинания. И вот вопрос: достаточно ли всего этого для убийства главы государства? Или кроме групповых интересов надо, чтобы преобразования угрожали кому-нибудь лично!
Не буду повторяться. Последние дни Сталина и официальную версию его смерти я подробнейшим образом рассмотрела в книге о Берии. Здесь приведу лишь вывод. Сейчас, когда материал «отстоялся», у меня уже нет ни малейшего сомнения в том, что Сталин был убит. Почему -пока не совсем понятно. Может быть, удастся прояснить этот вопрос, если вплотную заняться послевоенными годами.
О чем говорили на тех таинственных встречах на сталинской даче, одна из которых закончилась так печально для главы государства? В той книге я сделала предположение, что они могли быть посвящены переговорам о разделе влияния между партией и государством, и что стороны в конце концов договорились. Но ведь они могли и не договориться!
Есть и другой вариант ответа. Это были встречи единомышленников. Сталин считал Хрущева и Булганина членами своейкоманды, как своим считал в 1937 году Ежова. А на самом деле Хрущев не был человеком Сталина, а принадлежал к команде реакционных партаппаратчиков.
Но и в том, и в другом варианте ему была чрезвычайно выгодна эта смерть. Как бы ни легли карты, кто бы ни стал во главе государства после Сталина, договариваться с ним будет куда легче. Может быть, если бы не история с Игнатьевым и нелепая гибель Берии, Никита Сергеевич до конца жизни соблюдал бы достигнутый после Сталина расклад сил, позволяя Берии управлять государством. Точно так же и на тех же основаниях, на каких в 30-е годы «партийные бароны» позволяли это делать Сталину.
Но не сложилось:
Однако и это не ответ. Даже если Сталин был убит, даже если причиной этого преступления были намеченные им реформы, даже если новое правительство имело к нему серьезные счеты: Но зачем переводить все это из области тайной политики в область явной, а тем более в идеологическую плоскость? Что мешало по-прежнему поддерживать культ мертвого, а значит, уже неопасного вождя, как Сталин поддерживал культ Ленина? Слишком серьезный и опасный шаг был сделан 25 февраля 1956 года - а ведь «наверху» собрались не мальчишки, а опытные государственные деятели, они понимали, что делают. Нет, должна быть еще какая-то причина. Более конкретная, более шкурная, ради которой не жалко ни страны, ни дела, которому отдана вся жизнь:
У меня нет ни малейших сомнений, что если бы Хрущев мог ограничить процесс реабилитации приятелями своими и своей команды, он так бы и поступил. Однако ограничить не удалось, десятки тысяч людей, прослышав про то, что «отпускают», писали жалобы и требовали себе реабилитации. Власть пыталась свести все к послевоенным процессам, но и этого не получилось. Ситуация пусть еще и не вышла из-под контроля, однако была к этому близка. Надо было как-то договариваться с почувствовавшими нестабильность в обществе прежними оппозиционерами, которые очень легко, слишком легко могли найти общий язык с нынешними противниками хрущевской команды. Если власть хотела опереться на этих людей, все еще сохранявших немалые связи, имевших если не власть, то влияние, надо было чем-то с ними расплачиваться. И немалой частью этой платы могла стать «выдача» этим людям их старого противника. Это первое.
Кроме того, и по стране шли нехорошие слухи. Замалчивание имени Сталина не могло пройти незамеченным. Раньше или позже глухое брожение должно было прорваться наружу, вылившись в требование партийных масс объясниться: в чем причина столь быстрого и странного забвения? Скорее всего, если бы Хрущев не выступил с докладом по собственной инициативе, от него бы потребовали ответов на крайне неудобные вопросы. Это второе.
И наконец, третье. В 1939 году на истории партии, закончившейся кровавым погромом, была поставлена точка. Точка была поставлена и на репрессиях. Невиновных освобождали, дела прекращали, но процесс этот не афишировали. Нетрудно догадаться, кто именно сдерживал поиск виновных в терроре. Это мог быть только Сталин, и все по той же причине приоритета государственных интересов. Справедливость восстанавливалась, по мере сил, но только в отношении живых и негласно. Потому что если делать это гласно, то нужно рассказать правду, а правду рассказывать было нельзя.
После смерти Сталина гарантом соблюдения негласного условия хранить тайну, по-видимому, стал Берия, для которого все эти копания в прошлом, да и сама политика были лишь досадной помехой в его основном деле. А вот после его уничтожения ситуация изменилась - и стала по-настоящему опасной.
Потому что теперь во властной верхушке не было объединяющего ее лидера. Хрущев хоть и прорвался на первые роли, но чтобы руководить такими зубрами, которые собрались в Кремле, был явно слабоват. Кроме него и его команды наверху существовало как минимум три группировки, которые неминуемо должны были схватиться в борьбе за власть. Это «старые сталинцы» - Молотов, Каганович, Ворошилов. Это Маленков, который вел какую-то свою игру. Это маршал Жуков, которому совершенно не по темпераменту были вторые роли. И, как любая война между СССР и США неизбежно вылилась бы в ядерную, так и в случае столкновения между группировками кто-нибудь обязательно пустил бы в ход самый убойный козырь против своих противников - их участие в репрессиях 1937 года.
Самым уязвимым в этом плане был Хрущев, как один из «отцов большого террора». Перевалить вину за террор на Берию? Где угодно, но только не в ЦК! Там оставалось еще слишком много людей, которые помнили, как все было. На «сталинцев», тогдашнее Политбюро? Последует долгая гнилая разборка, в результате которой его, скорее всего, уличат. Тем более что вес Молотова, опять же, был несопоставим с хрущевским.
Оставался только один человек, на которого можно было взвалить вину за репрессии. Тем более что он и так отвечал за все, происходившее в стране.
Сталин.
Ну а лучший способ обороны - нападение, это общеизвестно.
Почему остальные собравшиеся во властной верхушке «сдали» человека, которому были стольким обязаны? Если подходить к делу цинично, то это был вариант для всех приемлемый. Он отводил удар сразу от всех старых членов Политбюро и выводил из-под удара партию, в то же время позволяя сохранить хотя бы видимость единства в руководстве.
Конечно, этот вариант отзывался страшным ударом по народу. Но кто из собравшихся в Кремле думал о каком-то там народе? Разве для того КПСС брала власть?
Смотрите, кто пришел!
Ненавидеть побежденных так естественно.
Даже естественней, чем ненавидеть победителей.
Они уничтожили нас и теперь живут своим умом.
Элеонора Раткевич. Наемник мертвых богов
Но прошел XX съезд, прошел и XXII. Сменилась власть, свернули процесс «десталинизации». Страна успокоилась. На 1966 год был назначен очередной, XXIII съезд КПСС. И вот в преддверии съезда появился документ, о котором даже председатель КГБ Семичастный не знал, что и думать.
Свое недоумение он выразил в записке в ЦК, где говорилось:
«Комитет государственной безопасности докладывает, что в Москве получило широкое распространение письмо, адресованное первому секретарю ЦК КПСС, подписанное 25-ю известными представителями советской интеллигенции:
Инициатором этого письма и основным автором является известный публицист Ростовский С. Н., член Союза советских писателей, печатающийся под псевдонимом Эрнст Генри, в свое время написавший также получившее широкое распространение так называемое "Открытое письмо И. Эренбургу", в котором он возражает против отдельных положительных моментов в освещении роли Сталина"».
Эрнст Генри не принадлежит к числу жертв «тридцать седьмого года». Не изведал он и трудностей советского быта, разрухи, голода, коммуналок, коллективизации, войны. С 1920 года этот человек - зарубежный агент ОГПУ. Жил сначала в Германии (там, правда, какое-то время сидел в тюрьме за подрывную деятельность), потом его перевели в Англию, связником к «кембриджской пятерке», так что все великие стройки и великие битвы он наблюдал из спокойного далека. Лишь в 1951 году вернулся в СССР, был арестован и четыре года пробыл в заключении. Все. Между тем Сталина он ненавидит каждой клеточкой, отказывая ему в малейших хороших качествах и полностью отрицая его положительный вклад в судьбу советской страны. Такой ненависти не испытывают даже подлинные жертвы репрессий. Неужели все из-за этих четырех лет?
Тем не менее Эрнст Генри очень взволнован - даже не какими-то действиями правительства, а тенденциями, призраком возможных действий:
«Глубокоуважаемый Леонид Ильич!
В последнее время в некоторых выступлениях и в статьях в нашей печати проявляются тенденции, направленные, по сути дела, на частичную или косвенную реабилитацию Сталина.
Мы не знаем, насколько такие тенденции, учащающиеся по мере приближения XXIII съезда, имеют под собой твердую почву. Но даже если речь идет только о частичном пересмотре решений XX и XXII съездов, это вызывает глубокое беспокойство. Мы считаем своим долгом довести до Вашего сведения наше мнение по этому вопросу:
Мы считаем, что любая попытка обелить Сталина таит в себе опасность серьезных расхождений внутри советского общества. На Сталине лежит ответственность не только за гибель бесчисленных невинных людей, за нашу неподготовленность к войне, за отход от ленинских норм в партийной и государственной жизни. Своими преступлениями и неправыми делами он так извратил идею коммунизма, что народ этого никогда не простит. Наш народ не поймет и не примет отхода - хотя бы и частичного- от решений о культе личности. Вычеркнуть эти решения из его сознания и памяти не может никто».
Нет, что меня всегда восхищало - это великолепное умение нашей интеллигенции приватизировать только для себя звание «ума, чести и совести» народа! И феноменальная наглость говорить от его имени: «наш народ не поймет»: Ладно, читаем дальше:
«Мы убеждены, например, что реабилитация Сталина вызвала бы большое волнение среди интеллигенции и серьезно осложнила бы настроения в среде нашей молодежи: никакие разъяснения или статьи не заставят людей вновь поверить в Сталина; наоборот, они только создадут сумятицу и раздражение. Учитывая сложное экономическое положение нашей страны, идти на все это явно опасно.