Собственно говоря, произошло экономическое чудо, которого никто не ждал и в которое никто не верил, — за какие-то несчастные пятнадцать лет Россия из отсталой крестьянской страны превратилась в сверхдержаву, способную дать бой объединенной армии всей Европы. Представление об СССР как о «колоссе на глиняных ногах» имело под собой все основания, но оказалось ложным, поскольку правительство — и в первую очередь глава государства — сумело заставить всю страну работать на войну.
   Столь же дотошно Сталин вникал и в дела дипломатические. Он вел политику государства с восточной выдержкой и хитростью, также не строя никаких иллюзий, столь любимых многими другими российскими правителями, питавшими слабость к цивилизованной Европе. Международное окружение Советской России никогда не было дружеским — в 30-е годы разве что с Чехословакией были приличные отношения, и рассчитывать на чью-либо поддержку в грядущей войне не приходилось. А к концу 30-х годов стало ясно, с кем придется воевать. После прихода к власти Гитлера политика Германии стала резко антисоветской. А учитывая еще и тысячелетнюю направленность германской агрессии на восток…
   В 1936 году Германия и Япония — две страны, имевшие на российской территории особые интересы, подписали так называемый Антикоминтерновский пакт. В ноябре 1937 года к нему присоединилась Италия. А в 1939 году — вдруг резкий поворот руля, ход, которого никто не ожидал и который мало кем тогда был правильно понят, — подписание Пакта о ненападении с Германией. Политики не знали, что и думать, коммунисты по всему миру выходили из своих партий, но… «Сталин был величайший тактик», — скажет потом Молотов.
   По поводу пресловутого пакта демократы-антикоммунисты 90-х годов оказались странным образом единодушны с западными коммунистами 30-х, называя его предательским, позорным и прочими нелестными эпитетами. А еще утверждают, что Гитлер с Риббентропом обманули Сталина, усыпив его бдительность. Хрущев договорился даже до того, что Гитлер парализовал волю советского лидера. Конечно, если судить о личности Сталина по фильмам советского и статьям перестроечного времени, то можно поверить во что угодно. Но реальные факты не дают ни малейших оснований подозревать «вождя народов» в столь невероятной, прямо-таки клинической глупости. Тем более что Гитлер не скрывал своих планов, еще в «Майн кампф», книге, написанной в начале 20-х годов, обнародовав судьбу, предназначенную народам, населявшим территорию России: рабство и геноцид. Но разве подписать договор значит поверить?
   К концу 30-х годов СССР попал в трудное положение. Уже несколько лет тянулись переговоры с западными державами по поводу соглашений о совместной обороне против Гитлера — в разных вариантах, но с одним и тем же нулевым результатом. Предполагаемые союзники тянули время, не отказывая, но и не заключая договоров. (Впрочем, аннексия Чехословакии показала, как западные державы выполняют уже подписанные соглашения.) В итоге Советский Союз остался один на один с Германией, которую все время ненавязчиво подталкивали на восток. Поэтому нет ни удивительного, что Сталин ухватился за возможность подписать пакт с Гитлером и тем самым хотя бы на малый срок оттянуть начало войны. Советская военная промышленность разогналась на полную мощность, также полным ходом шли перевооружение и реорганизация армии. Время, крайне необходимо было время, а какой ценой — дело десятое.
   Итак, вечером 22 августа 1939 года Ворошилов (надо думать, не без удовольствия) сообщил главе французской миссии: «Вопрос о военном сотрудничестве с Францией висит в воздухе уже несколько лет, но так и не был разрешен. В прошлом году, когда погибала Чехословакия, мы ждали от Франции сигнала, но он не был дан. Наши войска были наготове… Французское и английское правительства слишком затянули политические и военные переговоры. Ввиду этого не исключена возможность некоторых политических событий…»
   И «политические события» не замедлили произойти. 23 августа в Москву прибыл министр иностранных дел Германии Риббентроп, и практически сразу же, в ночь с 23 на 24 августа, был подписан советско-германский договор о ненападении. В кои-то веки Россия наконец поставила свои интересы выше интересов Европы.
   По поводу распространенного мнения, что Гитлер, мол, этим пактом обманул Сталина, Молотов съязвил: «Наивный такой Сталин… Сталин поверил Гитлеру… Никто не верил, а Сталин был такой доверчивый!» Стоит вспомнить, что Вячеслав Михайлович был все-таки министром иностранных дел и находился в курсе событий.
   Впрочем, Гитлер особо и не изображал горячую любовь к СССР. Незадолго до подписания пакта, 11 августа, он заявил комиссару Лиги наций Карлу Буркхардту: «Все, что я предпринимаю, направлено против русских. Если Запад слишком глуп и слеп, чтобы понять это, тогда я буду вынужден пойти на соглашение с русскими, побить Запад и затем, после его поражения, снова повернуть против Советского Союза со всеми моими силами. Мне нужна Украина, чтобы они не могли уморить нас голодом, как это случилось в последней войне».
   Едва ли стоит предполагать, что Сталин не знал о такой позиции своего нового партнера — советская разведка работала хорошо. Что же, отказываться от соглашения с Гитлером? А с какой стати? Очередность: Запад — Россия нас вполне устраивала. Время работало на СССР.
   Пакт, кстати, был для Советского Союза достаточно выгоден. Мы обещали поставлять Германии сырье и продовольствие и гарантировали нейтралитет в предполагаемых войнах. К тому времени уже было ясно, что первой жертвой Германии, скорее всего, станет Польша, и Гитлер стремится обеспечить себе безопасность на востоке, когда его войска вплотную подойдут к границам СССР. Нашу страну падение Польши тоже вполне устраивало. Да, в итоге мы получали общую границу с Германией, без буферной зоны, но кто сказал, что Польша стала бы буферной зоной? За всю многовековую историю России она практически никогда не была дружественным нам государством, и как только Россия слабела, то тут же получала со стороны «милого соседушки» нож в спину. В 30-х годах режим в Польше был не менее антисоветским, чем в Германии, и не далее как в январе 1939 года на встрече Гитлера с министром иностранных дел Польши тот заявил о готовности своей страны выступить на стороне Германии, если та затеет поход на Украину. И такого соседа защищать? Если Германия съест Польшу, то мы будем иметь на западе не двух врагов, а одного — только-то и всего. Кроме того, как только Германия начала польскую кампанию, СССР тут же вернул себе аннексированные после Гражданской войны территории, кстати, и отодвинув границу.
   Черчилль позднее писал: «Советскому Союзу было жизненно необходимо отодвинуть как можно дальше на Запад исходные позиции германских армий с тем, чтобы русские получили время и могли собрать силы со всех концов огромной страны. Если их политика и была холодно-расчетливой, то она была в тот момент в высокой степени реалистичной». Для первого удара Гитлер выбрал западное направление, и это была победа советской дипломатии.
   Кроме того, и экономическая сторона договора была обоюдно выгодной. Россия отдавала то, что у нее было в избытке, а взамен получала то, чем была богата Германия и чего так не хватало нам — современные технологии. Советские специалисты получили право требовать себе любые технологии, обнаруженные на германских заводах. И, будьте уверены, с помощью прокоммунистически настроенных рабочих они очень хорошо там попаслись.
   Как выглядел первый контакт врагов, которые, скорее всего, прекрасно знали, что они от подписания пакта не станут друзьями? Визит Риббентропа оказался для нашего МИДа как снег на голову. В СССР не было даже немецких флагов, необходимых для официальной встречи делегации. Их достали… на киностудии «Мосфильм», где снимались антифашистские фильмы. Совершенно сюрреалистическим образом оркестр в аэропорту сыграл нацистский гимн, а потом «Интернационал». До последней минуты Риббентроп не знал, с кем он будет обсуждать и подписывать пакт, — с Молотовым, который был министром иностранных дел, или с самим Сталиным, и узнал это, лишь увидев Сталина за столом переговоров.
   «Сталин с первого же момента нашей встречи произвел на меня сильное впечатление: человек необычайного масштаба, — вспоминал позднее Риббентроп. — Его трезвая, почти сухая, но столь четкая манера выражаться и твердый, но при этом и великодушный стиль ведения переговоров показывали, что свою фамилию он носит по праву».
   Впрочем, он был не только величайший тактик, но и превосходный дипломат, этику взаимоотношений он чувствовал спинным мозгом, инстинктивно. На ужине, последовавшем за подписанием договора, Сталин сам поднял тост за Гитлера и выпил за его здоровье. Но через несколько тостов предложил немцам выпить за «нашего наркома путей сообщения, Лазаря Кагановича», — и пришлось немецкой делегации пить за здоровье еврея-наркома. Теперь Риббентропу было о чем подумать — был ли тост за Гитлера хотя бы относительно искренним или же просто данью вежливости?
   Сталин вообще был мастером мелочей — и в этом видна поэтическая натура. Он любил и понимал эффектные нюансы, они были его коньком. На том же вечере произошел маленький инцидент. Личный фотограф Гитлера попросил разрешения сделать несколько снимков — естественно, ему это было позволено. Когда он закончил свою работу, Сталин выразил протест против одной из фотографий, где все были сняты с бокалами шампанского в руках: публикации этого снимка он не желает. По распоряжению Риббентропа фотограф вынул пленку из аппарата и отдал ее Сталину. Казалось бы, хитрый азиат добился своего — и снимки сделаны, и в Германии ничего не получат? Но Сталин не был бы Сталиным, если бы на этом остановился. Он тут же отдал пленку обратно фотографу, сказав, что доверяет гостям. Пустячок, а приятно…
   Или, скажем, другой эпизод из международных отношений. Советско-германский пакт был подписан без согласования с Японией, в результате чего японцы сильно обиделись на союзника. Как бы сделать эту трещинку еще пошире? Когда в СССР с визитом приехал японский министр иностранных дел Мацуока, то глава советского государства оказал ему самый дружеский прием, вплоть до того, что неожиданно для всех и в нарушение всех и всяческих дипломатических протоколов приехал вместе с Молотовым на вокзал проводить его. Причем так проводил, что японца чуть ли не на руках внесли в вагон. Да, протокол был нарушен, но ведь Япония так и не напала на СССР, и кто знает, какую роль тут сыграл нарушенный протокол и сохранивший самые теплые воспоминания от поездки в Россию министр? Хитроумная же политика западных держав — «и нашим, и вашим» — закончилась тем, что Сталин подписал договор с Гитлером, Англия подверглась бомбардировке и Франция была оккупирована.
   Широко известно высказывание одного из английских премьеров: «У Англии нет постоянных друзей, у Англии нет постоянных врагов, у нее есть лишь постоянные интересы». Менее известно аналогичное высказывание Сталина, который сказал Риббентропу, задавшему вопрос относительно некоторых кажущихся «противоречий» в советской внешней политике: «Русские интересы важнее всех других». А русские интересы в то время были в оттягивании срока начала войны и форсировании гонки вооружений. Сталин говорил, что воевать с Гитлером на равных СССР мог бы, самое раннее, к 1943 году. Ну, положим, до 1943-го не дотянули, но кто бы мог сказать, чем бы закончилась война, если бы Гитлер в 1940 году повернул не на запад, а на восток?
   …В середине апреля 1940 года, после того как был подписан пакт о нейтралитете с Японией, Сталин и Молотов приехали в Зубалово, где в самом доме и на дачах неподалеку жили многочисленные родственники Иосифа со стороны Аллилуевых. Владимир, сын Федора, вспоминал позднее об этом дне.
   «Сталин предложил всех собрать за столом. Леонид отправился в Зубалово-2, чтобы привезти Киру, Сергея и Сашу (племянники и племянницы Надежды. — Е.П.). Кроме Аллилуевых, был только Молотов, который в те годы был, пожалуй, ближе всего к Сталину и везде его сопровождал. Пока ждали Леонида с домочадцами, подали чай. Рядом со Сталиным оказался красивый набор шоколадных конфет фабрики «Красный Октябрь». Коробка ярко-красного цвета имела форму усеченной пирамиды, когда с нее снималась крышка, она раскладывалась и превращалась в пятиконечную звезду. Центр коробки и пять ее лучей были заполнены шоколадными конфетами и закрывались слюдяными крышками. Сталин заинтересовался этим набором, который он явно видел впервые, снял крышку и, чтобы добраться до конфет, разорвал слюду. Мне хотелось ему подсказать, что слюду рвать не нужно, нужно просто снять с луча свою крышку. Меня тогда поразили его руки, сухие и очень красивые, с коротко подстриженными ногтями на заостренных, почти женских пальцах. Конфеты оказались припудренными плесенью. Тогда досталось всем — детям за то, что «зажрались» и не едят даже такие конфеты, взрослым — за то, что плохо занимаются детьми и гноят продукты, которых в стране еще не изобилие. На этом инцидент был исчерпан».
   Чтобы правильно понять эту историю, надо знать одну особенность Сталина — он очень ревниво относился ко всему советскому. Его дочь вспоминает, что отец иной раз, когда ему нравилась какая-нибудь ее одежка или обувка, спрашивал: «Это у тебя наше?» И узнав, что «наше», прямо-таки расцветал. А коробка, судя по описанию, была очень красивая…
   …И на этом была исчерпана мирная жизнь. Дальше все пошло уже совсем по-другому…

Часть III. Владыка полумира

Ложь и правда о 22 июня

   На самом деле никого в Кремле Риббентроп не смог бы обмануть, даже если бы и хотел. Насчет немцев никто в правительстве СССР не обольщался — войны ждали. Другое дело, что конкретной даты нападения не знал никто. Вот говорят: почему Сталин не поверил предупреждениям разведки? Да почему же не верил? Разведка — дело серьезное, ею пренебрегать нельзя. Но если бы она доносила хотя бы приблизительно одно и то же! А как прикажете быть, когда в каждом донесении называются другие сроки? Вот Зорге, мол, называл верную дату, а Сталин не внял. Это после 22 июня стало известно, что дата была верной. Разве у советской разведки был один Зорге? Нет, имелись и другие разведчики, и не хуже, и все доносили кто во что горазд. Так, военный атташе в Германии Тупиков сообщил сначала, что война должна начаться 15 марта, потом — между 15 мая и 15 июня. Предупреждал даже Черчилль — впрочем, так хитроумно предупредил, что никто ничего не понял. И как прикажете реагировать?
   С другой стороны, немцы запустили колоссальную кампанию дезинформации, уверяя всех и по всем каналам, что они собираются в ближайшее время напасть на Великобританию. Против СССР и против Англии у немцев в то время были сосредоточены примерно равные силы, и политически самым вероятным вариантом считался тот, при котором Гитлер сначала разберется с Британской империей, а уж потом займется СССР. Кто же знал, что фюрер преодолеет свою паническую боязнь войны на два фронта, что он совершенно точно просчитает поведение Англии в грядущей войне?
   И в довершение всего — та милая мелочь, что точной даты нападения не знал и сам Гитлер. Перед началом крупных кампаний он имел обыкновение неоднократно менять даты выступления, до последнего момента не устанавливая конкретного срока. Так, приказ о начале наступления на Западном фронте отдавался 27 раз в течение шести месяцев — и 26 раз был отменен. Кроме того, прежним войнам гитлеровской Германии предшествовали политические кризисы в отношениях с неугодными странами, а в германо-советских отношениях до последней минуты все было гладко…
   Учитывая все эти моменты, легко было совершенно точно предугадать события: война может начаться в любой из дней 1941 года — а может и не начаться. Так что понятно нежелание Сталина устроить фальстарт, начав подготовку к войне и спровоцировав Гитлера на нападение. Кто ж знал, что фюрер, вопреки всему, что делал раньше, наплюет и на Англию, и на пакт…
   Нет, война ни в коей мере не была неожиданной, и о ней говорилось открыто, хотя и в определенных кругах — ну а чего на всю страну панику устраивать? Но в определенных кругах никакой благостности по отношению к немцам не наблюдалось. Так, 5 мая 1941 года состоялась встреча Сталина с выпускниками военных академий. Официальной стенограммы этой встречи не велось, зато ее участники вспоминают много интересного. Например, такую фразу главы государства: «У нас с Германией не сложились дружеские отношения. Война неизбежна, и, если товарищ Молотов и аппарат Наркоминдела сумеют оттянуть начало войны, это наше счастье…» Или, когда некий комкор заявил, что, мол, наш бронепоезд стоит на запасном пути, Сталин резко ответил: «Какая чушь! Какой запасной путь, когда враг стоит у границ Советского Союза!»
   Но венцом всего, что происходило на этой встрече, конечно, стал сталинский тост, когда он произнес: «Германия хочет уничтожить наше социалистическое государство, завоеванное трудящимися под руководством Коммунистической партии Ленина. Германия хочет уничтожить нашу великую Родину, Родину Ленина, завоевания Октября, истребить миллионы советских людей, а оставшихся в живых превратить в рабов. Спасти нашу Родину может только война с фашистской Германией и победа в этой войне. Я предлагаю выпить за войну, за наступление в войне, за нашу победу в этой войне».
   Что же касается запущенной геббельсовской пропагандистской машины и подхваченной Виктором Суворовым версии, что СССР собирался напасть на Германию, то такая идея действительно существовала. Возникла она в мае 1941 года, когда, вдохновленные речью Сталина на встрече с выпускниками, начальник Генштаба Жуков и нарком обороны Тимошенко за десять дней разработали план, по сути, превентивного удара по немецким войскам. Когда этот план предъявили Сталину, тот спросил только: «Вы что, с ума сошли, немцев хотите провоцировать?» А узнав, в чем дело, разъяснил: «Я сказал это, чтобы подбодрить присутствующих, чтобы они думали о победе, а не о непобедимости немецкой армии». И план был похоронен, едва родившись.
   Позднее Сталин скажет: «Мне не нужно было никаких предупреждений. Я знал, что война начнется, но думал, что мне удастся выиграть еще полгода».
   Впрочем, о выигрыше в полгода речи не шло, говорить можно было только о годе. Учитывая огромность российской территории, самым удобным временем для нападения, чтобы успеть завершить войну до холодов, был май — начало июня. Не начнет же Гитлер войну зимой — что он, самоубийца, что ли?
   Как выяснилось позднее, первоначально нападение было назначено на 15 мая. Но немцы ввязались в конфликт в Македонии, одновременно в целях дезинформации концентрируя войска против Англии. Время шло, война все не начиналась, и появлялась уже робкая надежда, что в этом году ее и не будет. Однако надежда надеждой, а дело делом. Наше правительство надеялось и одновременно готовилось к грядущему нападению.
   27 мая Генштаб дает указания западным приграничным округам строить фронтовые командные пункты и 19 июня перевести на них командный состав, 12—15 июня — сосредоточить войска на границе, 19 июня — маскировать аэродромы, воинские части, склады, рассредоточить самолеты, отвести от границы строительные и прочие тыловые части. Почему, например, командующий Западным военным округом генерал Павлов не выполнил эти указания, почему война застала вверенных ему солдат спящими в казармах — это уже другой вопрос. И не зря его после выхода из окружения судили и расстреляли.
   Что же получается, что война не была неожиданной? Получается, что не была! А общепринятую легенду об абсолютно неожиданном нападении запустил не кто иной, как само советское правительство. Оно приняло вину на себя, и тут тоже был совершенно точный расчет: лучше прослыть доверчивыми простаками, чем посеять у народа неверие в боеспособность Красной Армии.
   Последняя директива, фактически содержащая предупреждение о предстоящем нападении, ушла в войска в ночь на 22 июня. Вечером 21 июня Жуков сообщил еще об одном перебежчике — немецком фельдфебеле, который утверждал, что наступление начнется этой ночью. Жуков и Тимошенко приехали в Кремль, к Сталину, и тут же, в сталинском кабинете, была составлена директива для войск приграничных округов. В 0.30 ночи Жуков сообщил еще об одном перебежчике, который назвал точный срок — 4 часа утра…
   Откуда взялось общепринятое мнение о том, что в первые дни войны Сталин растерялся, был деморализован? Совершенно противоречит логике характера этого человека! В Гражданскую войну ситуация иной раз бывала куда хуже, и сам Сталин был моложе и менее опытен — и тем не менее никогда не проявлял признаков малодушия, растерянности, паникерства. Наоборот, чем серьезней была опасность, тем он становился спокойнее и собраннее. Ничего неожиданного в нападении Германии на СССР не было, войны ждали, и ждали уже давно. Дальнейшие события также разворачивались ранее предсказанным образом. Молотов позднее вспоминал: «Мы знали, что война не за горами, что мы слабей Германии, что нам придется отступать. Весь вопрос был в том, докуда нам придется отступать — до Смоленска или до Москвы, это перед войной мы обсуждали…»
   Что же произошло с главой советского государства 22 июня?
   А ничего с ним не произошло! Историю о «растерянном Сталине» пустили в оборот Хрущев и его команда после своего прихода к власти. Любопытно, что самого Хрущева в то время в Москве не было. Он находился в Киеве, поэтому в своих «воспоминаниях» ссылался на Берию, который будто бы ему все это рассказывал. Мол, если это и вранье, то весь спрос с него. Бывший нарком внутренних дел был очень удобным персонажем для подобных ссылок — сам он к тому времени ни подтвердить, ни опровергнуть что бы то ни было давно уже не мог.
   Итак, по утверждению Хрущева, «тут-то открыто проявилось то, что он скрывал от всех, — его панический страх перед Гитлером. Сталин выглядел старым, пришибленным, растерянным. Членам Политбюро, собравшимся у него в кабинете, он сказал: „Все, чего добился Ленин и что он нам оставил, мы прос…ли. Все погибло“. И, ничего не добавив, вышел из кабинета, уехал к себе на дачу. А потом некоторое время никого не принимал».
   Маршал Жуков дает свою версию первых часов войны: «В 3 часа 30 минут начальник штаба Западного округа генерал В.Е. Климовских доложил о налете немецкой авиации на города Белоруссии… Нарком приказал мне звонить И.В. Сталину. Звоню. К телефону никто не подходит. Звоню непрерывно. Наконец слышу сонный голос дежурного генерала управления охраны.
   — Кто говорит?
   — Начальник Генштаба Жуков. Прошу срочно соединить меня с товарищем Сталиным.
   — Что?! Сейчас?! — изумился начальник охраны. — Товарищ Сталин спит.
   — Будите немедля: немцы бомбят наши города! Несколько мгновений длится молчание. Наконец в трубке глухо ответили: «Подождите».
   Минуты через три к аппарату подошел Сталин.
   Я доложил обстановку и просил разрешения начать ответные боевые действия. И.В.Сталин молчит. Слышу лишь его дыхание.
   — Вы меня поняли?
   Опять молчание. Наконец, И.В.Сталин спросил:
   — Где нарком?
   — Говорит по ВЧ с Киевским военным округом.
   — Приезжайте в Кремль с Тимошенко. Скажите Поскребышеву, чтобы он вызвал всех членов Политбюро…»
   Ерунда какая-то выходит: получив известие о том, что через три часа ожидается немецкое нападение и дав директиву в войска, глава государства преспокойно уехал на дачу спать. Более того, еще и дежурному охраннику не отдал распоряжения будить немедля при звонке из Генштаба. Верится в это, по правде сказать, с трудом, а точнее — вообще не верится.
   Молотов вспоминает, что члены Политбюро около двух часов ночи собрались у Сталина в Кремле. Разумеется, там присутствовал и хозяин кабинета. Итак, посмотрим на часы: в 0.30 главе государства сообщили о втором перебежчике — в это время он находился еще в Кремле. Даже если известие застало его на пороге и он тут же отправился домой, то, значит, за каких-то полтора часа он должен был успеть приехать на дачу, лечь спать, заснуть, да еще и чтоб и охрана заснула, подняться, одеться, прибыть в Кремль… Не говоря уж о том, что едва ли возможно уснуть в ночь, когда вот-вот должна начаться война. Любой нормальный человек в такой ситуации вообще не покидал бы кабинета, тем более что для Сталина ночная работа была делом обыкновенным. Если уж случился такой казус, что он невероятно хотел спать, просто с ног падал, то вышел бы в соседнюю комнату, прикорнул там на диване…
   Серго Берия, также ссылаясь на своего отца (но с большим основанием, чем Хрущев!), утверждает, что глава государства в ту ночь не ложился — как, скорее всего, на самом деле и было. Да, членов Политбюро распустили по домам, но нет ни одного свидетельства того, что уехал из Кремля и Сталин.
   Что же касается растерянности Сталина, того, что он сбежал на дачу и никого не принимал, то это красноречивей всего опровергает небольшой бюрократический документ — журнал посетителей сталинского кабинета. Первый посетитель вошел туда в 5.45 утра 22 июня — это был Молотов. Последний — в 16.25 — Берия. А всего их было 29 человек. Времени для сидения на даче ну никак не остается.