Страница:
Получив отказ из Лондона, Гитлер стал размышлять над перспективами вторжения «на этот маленький остров». Но особого энтузиазма к проекту обуздания Англии он не испытывал. Поистине, не лежала у него душа к этому. Да и вообще: остров маленький, но попробуй его занять! Несмотря на то, что германская армия в 1940 г. была значительно сильнее английской, имелись определенные трудности в переброске ее через канал: неизбежно пришлось бы столкнуться с прославленным британским флотом. Единственное возможное решение: разбомбить английские суда с воздуха. Но и это представлялось нелегким делом: королевские военно-воздушные силы проявили огромное мужество и выдержку в боях с немецким Люфтваффе.
Попытка вторжения в Англию так никогда, и не была предпринята. Почему? Чаще всего это объясняют тем, что Гитлер испытывал своего рода водобоязнь. «На земле я — герой, — якобы сказал он одному фельдмаршалу, — а вот на воде — просто настоящий трус».
Имеется и другое, более чем странное объяснение, впервые высказанное Джеральдом Гарднером в книге «Современное колдовство».
10 мая 1941 г. произошло сенсационное событие, поразившее весь мир: Рудольф Гесс, один из ближайших и вернейших соратников Гитлера и его заместитель по партии, сел в одноместный «Мессершмит-110» и полетел в Шотландию. Приземлившись, Гесс попросил местного фермера отвести его в дом герцога Гамильтонского, с которым он встречался в 1936 г. На следующий день, увидевшись с герцогом, незваный гость заявил, что «фюрер... желает остановить кровопролитие».
Знал ли заранее «любимый Адольф» о полете в Англию того, кто в течение долгих лет был его послушной тенью? Большинство историков дают отрицательный ответ и придерживаются мнения, что Гесс совершил вояж по собственной инициативе. Весьма правдоподобно выглядит информация, сообщаемая Альбертом Шпеером в его воспоминаниях «Внутри Третьего Рейха»:
Постепенно шумиха вокруг полета Гесса стала стихать, и Гитлер вплотную занялся подготовкой похода на Восток против «нового друга и союзника» — СССР.
Почему он, одолевший легко и быстро почти всю Европу, принял это роковое решение? Ведь никому из западных завоевателей никогда не удавалось победить Россию. В «Завещании Адольфа Гитлера» — записях, сделанных им уже в бункере под грохот русской артиллерии, он сам дает следующее объяснение:
«Наиважнейшее решение, принятое мною в ходе этой войны — атаковать Россию. Я всегда считал, что мы должны любой ценой избегать войны на два фронта, и можете не сомневаться, я долго размышлял над судьбой Наполеона и его испытаниями в России. Почему, в таком случае, можете спросить, эта война против России и почему в это время?
Мы уже оставили всякую надежду покончить войну посредством успешной оккупации Британии. Кроме того, эта страна, предводительствуемая ее дурацкими лидерами, отказалась бы признать нашу гегемонию в Европе до тех пор, пока на континенте существовала великая деожава, Фундаментально враждебная Третьему Рейху. Война тогда бы могла затянуться надолго, война, в которую, помимо британцев, вступили бы активно и американцы. Фактор военного потенциала Соединенных Штатов, наращивание вооружения у нас и у наших врагов, близость английского берега — все это делало крайне невыгодным для нас вести затяжную войну. Время, заметьте, всегда время, работало против нас. Для того, чтобы убедить Британию свернуться, чтобы вынудить ее заключить мир, было необходимым лишить ее надежды противостоять нам на континенте вместе с противником, чья мощь равнялась нашей собственной. У нас не было выбора, мы должны были любой ценой выбить русский элемент из европейского баланса сил. У нас была и другая причина: смертельная угроза, которую Россия представляла нашему существованию. Мы были абсолютно убеждены в том, что неизбежно наступит день, когда она ударит по нам.
Наш единственный шанс одолеть Россию заключался в том, чтобы взять инициативу в свои руки, ибо вести оборонную войну являлось непрактичным...
Почему 1941? Принимая во внимание постоянно увеличивавшуюся силу наших западных врагов, мы должны были действовать безотлагательно. Сталин тоже не сидел сложа руки. На двух фронтах время было против нас. Реальный вопрос не „почему уже 22 июня 1941 г.“, но скорее: „почему еще не раньше?“ Если бы не трудности, созданные нам итальянцами с их идиотской кампанией в Греции, я атаковал бы Россию на несколько недель раньше. Для нас основная проблема была в том, чтобы сдерживать русских как можно дольше, ибо лично я опасался того, что Сталин мог перехватить инициативу.
Другая причина: Россия задерживала поставку крайне необходимого нам сырья. Вопреки обязательствам с их стороны, эти поставки с каждым днем замедлялись, и была опасность, что однажды они совсем прекратятся. Если русские не желали давать нам того, что обязались по договору, нам ничего не оставалось, как пойти и получить необходимое силой. Я пришел к такому решению немедленно после визита Молотова в ноябре, когда мне стало ясно, что рано или поздно Сталин оставит нас и перейдет на сторону врага. Не стоило ли потратить время на более тщательную подготовку? Нет, ибо в этом случае мы упустили бы инициативу; короткая передышка могла бы обойтись очень дорого. Нам пришлось бы подчиниться советскому шантажу относительно Финляндии, Румынии, Болгарии и Турции. Мы не могли этого допустить. Третий Рейх — защитник и покровитель Европы, не мог принести эти дружественные страны на алтарь коммунизма. Подобное поведение было бы бесчестным, и нас следовало бы покарать за него. Как с моральной, так и со стратегической точки зрения, это было бы плачевным гамбитом. Война с Россией стала неизбежной, что бы мы ни делали. Откладывать ее означало лишь одно — сражаться в еще менее благоприятных условиях.
Поэтому сразу же после отбытия Молотова я принял решение свести счеты с Россией, как только позволят то погодные условия».
Так Гитлер объяснял в 1945 г., но в 1941 г., он, помимо всего прочего, продолжал верить написанному им самим 17 лет назад в «Моей борьбе»: «...попавшая в лапы еврейского большевизма Россия, созрела для крушения». Кроме того, опьяненный невиданными военными успехами, фюрер был убежден в собственной непобедимости.
В феврале 1941 г., когда полным ходом шли приготовления, Гитлер сказал своим генералам:
«Как только „Барбаросса“ (кодовое название для русской кампании) развернется, весь мир затаит дыхание».
1941
Решающий поворот
Попытка вторжения в Англию так никогда, и не была предпринята. Почему? Чаще всего это объясняют тем, что Гитлер испытывал своего рода водобоязнь. «На земле я — герой, — якобы сказал он одному фельдмаршалу, — а вот на воде — просто настоящий трус».
Имеется и другое, более чем странное объяснение, впервые высказанное Джеральдом Гарднером в книге «Современное колдовство».
«Английские колдуны особой ворожбой остановили его от вторжения. Они встретились и совместными усилиями направили в мозг Гитлера мысль: „Ты не можешь пересечь море. Ты не можешь пересечь море. Не можешь приземлиться...“ Я не утверждаю, что они остановили Гитлера. Я лишь говорю: такая церемония была проведена. и хотя все было готово к вторжению, он никогда не сделал даже попытки. Колдуны сказали мне, что более ста лет назад их предки внушили ту же идею Наполеону Бонапарту».Можно, конечно, при желании и похихикать над колдунами, но факт тот, что вопреки публичным обещаниям «наказать английского врага», фюрер постепенно утратил всякий интерес к планам оккупации Англии. Вместо этого он довольствовался эпизодическими ночными бомбежками и рейдами подводных лодок в Атлантике против британских торговых судов.
10 мая 1941 г. произошло сенсационное событие, поразившее весь мир: Рудольф Гесс, один из ближайших и вернейших соратников Гитлера и его заместитель по партии, сел в одноместный «Мессершмит-110» и полетел в Шотландию. Приземлившись, Гесс попросил местного фермера отвести его в дом герцога Гамильтонского, с которым он встречался в 1936 г. На следующий день, увидевшись с герцогом, незваный гость заявил, что «фюрер... желает остановить кровопролитие».
Знал ли заранее «любимый Адольф» о полете в Англию того, кто в течение долгих лет был его послушной тенью? Большинство историков дают отрицательный ответ и придерживаются мнения, что Гесс совершил вояж по собственной инициативе. Весьма правдоподобно выглядит информация, сообщаемая Альбертом Шпеером в его воспоминаниях «Внутри Третьего Рейха»:
«...25 лет спустя в тюрьме Шпандау Гесс уверял меня со всей серьезностью, что идею полета внушили ему сверхъестественные силы. Он говорил, что вовсе не намеревался противодействовать планам Гитлера. „Мы гарантируем Англии сохранение ее империи; в обмен на это она поможет нам в нашей борьбе в Европе“. С таким посланием он отправился в Англию... Надо сказать, что подобного рода мысли возникали у Гитлера раньше, и он время от времени возвращался к ним в течение войны».Явно смущенный историей с Гессом, Гитлер объявил на весь мир, что его заместитель сошел с ума, и лишил своего старейшего товарища высокого поста. Заместителем фюрера по партии был назначен активный партиец Мартин Борман.
Постепенно шумиха вокруг полета Гесса стала стихать, и Гитлер вплотную занялся подготовкой похода на Восток против «нового друга и союзника» — СССР.
Почему он, одолевший легко и быстро почти всю Европу, принял это роковое решение? Ведь никому из западных завоевателей никогда не удавалось победить Россию. В «Завещании Адольфа Гитлера» — записях, сделанных им уже в бункере под грохот русской артиллерии, он сам дает следующее объяснение:
«Наиважнейшее решение, принятое мною в ходе этой войны — атаковать Россию. Я всегда считал, что мы должны любой ценой избегать войны на два фронта, и можете не сомневаться, я долго размышлял над судьбой Наполеона и его испытаниями в России. Почему, в таком случае, можете спросить, эта война против России и почему в это время?
Мы уже оставили всякую надежду покончить войну посредством успешной оккупации Британии. Кроме того, эта страна, предводительствуемая ее дурацкими лидерами, отказалась бы признать нашу гегемонию в Европе до тех пор, пока на континенте существовала великая деожава, Фундаментально враждебная Третьему Рейху. Война тогда бы могла затянуться надолго, война, в которую, помимо британцев, вступили бы активно и американцы. Фактор военного потенциала Соединенных Штатов, наращивание вооружения у нас и у наших врагов, близость английского берега — все это делало крайне невыгодным для нас вести затяжную войну. Время, заметьте, всегда время, работало против нас. Для того, чтобы убедить Британию свернуться, чтобы вынудить ее заключить мир, было необходимым лишить ее надежды противостоять нам на континенте вместе с противником, чья мощь равнялась нашей собственной. У нас не было выбора, мы должны были любой ценой выбить русский элемент из европейского баланса сил. У нас была и другая причина: смертельная угроза, которую Россия представляла нашему существованию. Мы были абсолютно убеждены в том, что неизбежно наступит день, когда она ударит по нам.
Наш единственный шанс одолеть Россию заключался в том, чтобы взять инициативу в свои руки, ибо вести оборонную войну являлось непрактичным...
Почему 1941? Принимая во внимание постоянно увеличивавшуюся силу наших западных врагов, мы должны были действовать безотлагательно. Сталин тоже не сидел сложа руки. На двух фронтах время было против нас. Реальный вопрос не „почему уже 22 июня 1941 г.“, но скорее: „почему еще не раньше?“ Если бы не трудности, созданные нам итальянцами с их идиотской кампанией в Греции, я атаковал бы Россию на несколько недель раньше. Для нас основная проблема была в том, чтобы сдерживать русских как можно дольше, ибо лично я опасался того, что Сталин мог перехватить инициативу.
Другая причина: Россия задерживала поставку крайне необходимого нам сырья. Вопреки обязательствам с их стороны, эти поставки с каждым днем замедлялись, и была опасность, что однажды они совсем прекратятся. Если русские не желали давать нам того, что обязались по договору, нам ничего не оставалось, как пойти и получить необходимое силой. Я пришел к такому решению немедленно после визита Молотова в ноябре, когда мне стало ясно, что рано или поздно Сталин оставит нас и перейдет на сторону врага. Не стоило ли потратить время на более тщательную подготовку? Нет, ибо в этом случае мы упустили бы инициативу; короткая передышка могла бы обойтись очень дорого. Нам пришлось бы подчиниться советскому шантажу относительно Финляндии, Румынии, Болгарии и Турции. Мы не могли этого допустить. Третий Рейх — защитник и покровитель Европы, не мог принести эти дружественные страны на алтарь коммунизма. Подобное поведение было бы бесчестным, и нас следовало бы покарать за него. Как с моральной, так и со стратегической точки зрения, это было бы плачевным гамбитом. Война с Россией стала неизбежной, что бы мы ни делали. Откладывать ее означало лишь одно — сражаться в еще менее благоприятных условиях.
Поэтому сразу же после отбытия Молотова я принял решение свести счеты с Россией, как только позволят то погодные условия».
Так Гитлер объяснял в 1945 г., но в 1941 г., он, помимо всего прочего, продолжал верить написанному им самим 17 лет назад в «Моей борьбе»: «...попавшая в лапы еврейского большевизма Россия, созрела для крушения». Кроме того, опьяненный невиданными военными успехами, фюрер был убежден в собственной непобедимости.
В феврале 1941 г., когда полным ходом шли приготовления, Гитлер сказал своим генералам:
«Как только „Барбаросса“ (кодовое название для русской кампании) развернется, весь мир затаит дыхание».
1941
22 июня 1941 г., к удивлению многих, и, как говорят свидетели, неожиданно даже для самого Иосифа Сталина, немецкие войска без объявления войны перешли границы Советского Союза.
Началась жесточайшая и кровопролитнейшая схватка в истории.
В тот день, 22 июня, Гитлер обратился к гражданам Третьего Рейха:
«Сегодня около 160 русских дивизий стоят у наших границ. В течение последних нескольких недель имели место постоянные нарушения границы... Русские летчики неоднократно вторгались в наше воздушное пространство, они вели себя так, будто уже чувствовали себя хозяевами принадлежащих нам территорий. В ночь с 17 на 18 июня русские патрули проникли на территорию Рейха и отступили назад лишь после продолжительной перестрелки. Это показало нам, что наступил час, когда необходимо предпринимать шаги против заговора, плетущегося, с одной стороны, еврейско-английскими военными торгашами, и с другой — еврейскими заправилами большевистского центра в Москве».
Успехи германской армии поначалу превзошли самые радужные ожидания. К середине июля немецкие танки находились уже в 200 км от Москвы. К октябрю была оккупирована почти вся Украина, Ленинград оказался в кольце блокады, и советская армия понесла колоссальные потери в живой силе и технике.
Нужно отметить, что в некоторых местностях население приветствовало приход немцев. Алан Буллок пишет:
«Имеется достаточно свидетельств, что, когда немецкие войска вошли на Украину и прибалтийские государства, на них смотрели, как на освободителей. Однако обращение, которому подверглись местные жители, как со стороны гражданской администрации, так и от СС, продвигавшихся вслед за армией, быстро рассеяло эти иллюзии. Вместо того, чтобы попытаться вбить клин между народом и советским правительством, Гитлер предпочитал обращаться с жителями Восточной Европы, как со славянскими унтерменшами, годными лишь для рабского труда».
Уместно подчеркнуть, что подобная человеконенавистническая политика находилась в полном соответствии с русофобскими и антиславянскими взглядами, нацистского руководства. Для того, чтобы не быть голословными, приведем некоторые подлинные изречения лидеров нацизма.
Адольф Гитлер:
«Что же касается потешной сотни миллионов славян, то мы выберем лучших из них и приведем их в надлежащий нам вид. Остальных же мы изолируем в их собственных свинарниках. И всякий, кто осмелится говорить о поощрении местных жителей и цивилизовывании их, отправится прямиком в концентрационный лагерь».
Герман Геринг:
«В этом году от 20 до 30 миллионов людей умрут от голода в России. Может быть, это хорошо и должно быть, что определенным народам предстоит исчезнуть... В лагерях для русских пленных они уже начали поедать друг друга».
Генрих Гиммлер:
«Погибнут ли 10 тысяч русских женщин от истощения или выживут, копая танковый ров, меня совершенно не интересует: важно, чтобы был сделан этот ров для Германии».
Мартин Борман:
«Славяне существуют, чтобы работать па нас. Как только мы перестанем нуждаться в них, они могут умереть...»
Очевидно, что в 1941 г., когда войска под штандартами национал-социализма победоносно маршировали от норвежского берега до песков ливийской пустыни, гитлеровцы не считали нужным считаться с сентиментами жителей оккупированных территорий, ибо им казалось, что они на практике подтверждают правоту теории о расовом превосходстве.
Следует признать, что не только в Берлине, но и в западных столицах — в Лондоне и Вашингтоне — полагали, что Советскому Союзу пришел конец.
3 октября, вернувшись с Восточного фронта, Гитлер выступил с заявлением, транслировавшимся по всеми миру:
«Утром 22 июня началась величайшая битва в мировой истории. С тех пор прошло более трех с половиной месяцев, и сегодня я могу сделать следующее заявление. Все с той поры происходило согласно плану... Однако мы неправильно оценили один момент. Мы не имели представления о колоссальных приготовлениях этого врага против Германии и Европы, о той громадной опасности, которая существовала, и о том, что мы едва спаслись от уничтожения не только Германии, но и всей Европы. Сегодня я могу сказать об этом. Я говорю об этом сегодня в первый раз, потому что только теперь я могу заявить, что враг разбит и никогда больше не поднимется вновь».
Советская армия, бесспорно, потерпела исключительно тяжелое поражение, но списывать ее со счетов было рано. На помощь ей пришли два фактора: суровая зима и... явные промахи фюрера.
В преддверии холодов немецкие генералы планировали нанести сокрушительный удар по Москве и захватить столицу СССР. Но Гитлер решил иначе: он хотел прежде всего взять Ленинград и завершить оккупацию Украины. К тому времени, когда его войска перегруппировались для штурма Москвы, наступили холода, а вместе с ними поднялись и сильнейшие метели. Советская армия получила возможность оправиться от первых шоковых поражений.
Почему Адольф Гитлер допустил столь очевидный просчет? Как могло случиться, что он, всегда чуткий к нуждам своей армии, не позаботился о соответствующем обмундировании для русской кампании, снабдив солдат всего лишь шарфом и парой шерстяных перчаток. Объяснение, по-видимому, следует искать в том, что фюрер, хотя и очень не любил говорить об этом, всю жизнь находился во власти странных эзотерических теорий. Верил им и с их помощью — в данном случае «ледяная теория» Хорбигера — составлял планы на будущее.
Хорбигер утверждал, что его теория — «величайшее достижение арийской науки» — позволяет предсказывать погоду на всей планете на месяцы и даже на годы вперед. Ведущие нацисты были склонны с ним соглашаться, и Гиммлер, сам завзятый оккультист с неумеренным интересом к магии, нанял убежденных хорбигерианцев в метеорологическое бюро Аненербе (оккультный департамент СС). Эти горе-метеорологи напророчили, что русская зима 1941—42 гг. будет необычайно теплой. Гитлер, проявив поистине сверхъестественное доверие, принял их слова на веру, и поэтому не счел нужным снабжать армию настоящей зимней одеждой.
Результаты чрезмерного доверия хорбигерианской «науке» оказались катастрофическими для Германии. Первый снег выпал в начале октября. К ноябрю температура упала ниже ноля. Одетые в летнюю форму, без шапок-ушанок, без зимних сапог — без всего, столь необходимого в русскую зиму, солдаты Вермахта страдали от обморожения и нередко замертво падали, пытаясь отправить естественные потребности на открытом воздухе. 5 декабря, когда температура достигла —40 по Цельсию, советская армия предприняла контрнаступление.
Стремясь во что бы то ни стало войти в Москву, Гитлер запретил отступать, совершенно игнорируя условия, в которых очутились его войска. Москву взять не удалось, а давление русских становилось все более немилосердным. Генерал Гудериан, командовавший танковыми частями, настаивал на необходимости тактического отхода, но Гитлер резко возразил ему: «О холоде позабочусь я сам. Атакуйте!» Не полагал ли он, что является главным представителем огня на земле и может распоряжаться льдом? Что бы он ни думал, чего бы ни желал, немецкие солдаты не могли больше сдерживать натиск русских, и его доселе непобедимая армия потерпела под Москвой первое поражение. В боях за Москву армия Гитлера потеряла свыше миллиона человек...
Тогда же, в декабре 1941 г., Гитлер допустил и серьезнейший политический просчет. 7 декабря японцы вероломно напали на американский порт Перл-Харбор. Это нападение вынудило Соединенные Штаты объявить войну против Японии, но не против Германии. Тем не менее, почти незамедлительно фюрер объявил войну Америке. Журнал «Ньюсуик» писал в те дни:
«Германия и Италия объявили нам войну... Фюрер выступил в Рейхстаге, и дуче обратился к тысячам чернорубашечников на Пьяцца Венеция. Речь Гитлера звучала хриплым проклятием Соединенным Штатам. Его голос срывался и чуть ли не переходил в истерический. Любопытно отметить, что не было обычных зловещих угроз и обещаний неизбежной победы».
Объявляя войну Америке, Гитлер не счел нужным принять во внимание тот факт, что ресурсы этой страны значительно превосходили потенциал Третьего Рейха. Но он, судя по всему, больше не жил в мире, в котором реальность играла какую-то роль. Убежденный, что является посланцем Провидения, Гитлер, по замечанию философа Брасиллаха, был готов «пожертвовать счастьем всего человечества, своим собственным и своих соотечественников, если только того потребуют мистические силы, приказам которых он повиновался». В своем возвышении он был многим обязан магическому подходу к действительности, но этот же самый подход, в конечном итоге, и привел к его падению.
В канун 1942 г. настроение у немцев было далеко не радостным: ведь появился еще один могущественный противник — США. Некоторые из них не успели забыть, что вступление Америки в первую мировую войну сыграло серьезную роль в поражении Германии.
Однако нацистские лидеры продолжали твердить об их вере в силу германского оружия и выражали уверенность в скорой победе. В своем новогоднем обращении к народу Третьего рейха Гитлер заявил, что Россия будет разбита в 1942 г. В заключение он сказал:
Началась жесточайшая и кровопролитнейшая схватка в истории.
В тот день, 22 июня, Гитлер обратился к гражданам Третьего Рейха:
«Сегодня около 160 русских дивизий стоят у наших границ. В течение последних нескольких недель имели место постоянные нарушения границы... Русские летчики неоднократно вторгались в наше воздушное пространство, они вели себя так, будто уже чувствовали себя хозяевами принадлежащих нам территорий. В ночь с 17 на 18 июня русские патрули проникли на территорию Рейха и отступили назад лишь после продолжительной перестрелки. Это показало нам, что наступил час, когда необходимо предпринимать шаги против заговора, плетущегося, с одной стороны, еврейско-английскими военными торгашами, и с другой — еврейскими заправилами большевистского центра в Москве».
Успехи германской армии поначалу превзошли самые радужные ожидания. К середине июля немецкие танки находились уже в 200 км от Москвы. К октябрю была оккупирована почти вся Украина, Ленинград оказался в кольце блокады, и советская армия понесла колоссальные потери в живой силе и технике.
Нужно отметить, что в некоторых местностях население приветствовало приход немцев. Алан Буллок пишет:
«Имеется достаточно свидетельств, что, когда немецкие войска вошли на Украину и прибалтийские государства, на них смотрели, как на освободителей. Однако обращение, которому подверглись местные жители, как со стороны гражданской администрации, так и от СС, продвигавшихся вслед за армией, быстро рассеяло эти иллюзии. Вместо того, чтобы попытаться вбить клин между народом и советским правительством, Гитлер предпочитал обращаться с жителями Восточной Европы, как со славянскими унтерменшами, годными лишь для рабского труда».
Уместно подчеркнуть, что подобная человеконенавистническая политика находилась в полном соответствии с русофобскими и антиславянскими взглядами, нацистского руководства. Для того, чтобы не быть голословными, приведем некоторые подлинные изречения лидеров нацизма.
Адольф Гитлер:
«Что же касается потешной сотни миллионов славян, то мы выберем лучших из них и приведем их в надлежащий нам вид. Остальных же мы изолируем в их собственных свинарниках. И всякий, кто осмелится говорить о поощрении местных жителей и цивилизовывании их, отправится прямиком в концентрационный лагерь».
Герман Геринг:
«В этом году от 20 до 30 миллионов людей умрут от голода в России. Может быть, это хорошо и должно быть, что определенным народам предстоит исчезнуть... В лагерях для русских пленных они уже начали поедать друг друга».
Генрих Гиммлер:
«Погибнут ли 10 тысяч русских женщин от истощения или выживут, копая танковый ров, меня совершенно не интересует: важно, чтобы был сделан этот ров для Германии».
Мартин Борман:
«Славяне существуют, чтобы работать па нас. Как только мы перестанем нуждаться в них, они могут умереть...»
Очевидно, что в 1941 г., когда войска под штандартами национал-социализма победоносно маршировали от норвежского берега до песков ливийской пустыни, гитлеровцы не считали нужным считаться с сентиментами жителей оккупированных территорий, ибо им казалось, что они на практике подтверждают правоту теории о расовом превосходстве.
Следует признать, что не только в Берлине, но и в западных столицах — в Лондоне и Вашингтоне — полагали, что Советскому Союзу пришел конец.
3 октября, вернувшись с Восточного фронта, Гитлер выступил с заявлением, транслировавшимся по всеми миру:
«Утром 22 июня началась величайшая битва в мировой истории. С тех пор прошло более трех с половиной месяцев, и сегодня я могу сделать следующее заявление. Все с той поры происходило согласно плану... Однако мы неправильно оценили один момент. Мы не имели представления о колоссальных приготовлениях этого врага против Германии и Европы, о той громадной опасности, которая существовала, и о том, что мы едва спаслись от уничтожения не только Германии, но и всей Европы. Сегодня я могу сказать об этом. Я говорю об этом сегодня в первый раз, потому что только теперь я могу заявить, что враг разбит и никогда больше не поднимется вновь».
Советская армия, бесспорно, потерпела исключительно тяжелое поражение, но списывать ее со счетов было рано. На помощь ей пришли два фактора: суровая зима и... явные промахи фюрера.
В преддверии холодов немецкие генералы планировали нанести сокрушительный удар по Москве и захватить столицу СССР. Но Гитлер решил иначе: он хотел прежде всего взять Ленинград и завершить оккупацию Украины. К тому времени, когда его войска перегруппировались для штурма Москвы, наступили холода, а вместе с ними поднялись и сильнейшие метели. Советская армия получила возможность оправиться от первых шоковых поражений.
Почему Адольф Гитлер допустил столь очевидный просчет? Как могло случиться, что он, всегда чуткий к нуждам своей армии, не позаботился о соответствующем обмундировании для русской кампании, снабдив солдат всего лишь шарфом и парой шерстяных перчаток. Объяснение, по-видимому, следует искать в том, что фюрер, хотя и очень не любил говорить об этом, всю жизнь находился во власти странных эзотерических теорий. Верил им и с их помощью — в данном случае «ледяная теория» Хорбигера — составлял планы на будущее.
Хорбигер утверждал, что его теория — «величайшее достижение арийской науки» — позволяет предсказывать погоду на всей планете на месяцы и даже на годы вперед. Ведущие нацисты были склонны с ним соглашаться, и Гиммлер, сам завзятый оккультист с неумеренным интересом к магии, нанял убежденных хорбигерианцев в метеорологическое бюро Аненербе (оккультный департамент СС). Эти горе-метеорологи напророчили, что русская зима 1941—42 гг. будет необычайно теплой. Гитлер, проявив поистине сверхъестественное доверие, принял их слова на веру, и поэтому не счел нужным снабжать армию настоящей зимней одеждой.
Результаты чрезмерного доверия хорбигерианской «науке» оказались катастрофическими для Германии. Первый снег выпал в начале октября. К ноябрю температура упала ниже ноля. Одетые в летнюю форму, без шапок-ушанок, без зимних сапог — без всего, столь необходимого в русскую зиму, солдаты Вермахта страдали от обморожения и нередко замертво падали, пытаясь отправить естественные потребности на открытом воздухе. 5 декабря, когда температура достигла —40 по Цельсию, советская армия предприняла контрнаступление.
Стремясь во что бы то ни стало войти в Москву, Гитлер запретил отступать, совершенно игнорируя условия, в которых очутились его войска. Москву взять не удалось, а давление русских становилось все более немилосердным. Генерал Гудериан, командовавший танковыми частями, настаивал на необходимости тактического отхода, но Гитлер резко возразил ему: «О холоде позабочусь я сам. Атакуйте!» Не полагал ли он, что является главным представителем огня на земле и может распоряжаться льдом? Что бы он ни думал, чего бы ни желал, немецкие солдаты не могли больше сдерживать натиск русских, и его доселе непобедимая армия потерпела под Москвой первое поражение. В боях за Москву армия Гитлера потеряла свыше миллиона человек...
Тогда же, в декабре 1941 г., Гитлер допустил и серьезнейший политический просчет. 7 декабря японцы вероломно напали на американский порт Перл-Харбор. Это нападение вынудило Соединенные Штаты объявить войну против Японии, но не против Германии. Тем не менее, почти незамедлительно фюрер объявил войну Америке. Журнал «Ньюсуик» писал в те дни:
«Германия и Италия объявили нам войну... Фюрер выступил в Рейхстаге, и дуче обратился к тысячам чернорубашечников на Пьяцца Венеция. Речь Гитлера звучала хриплым проклятием Соединенным Штатам. Его голос срывался и чуть ли не переходил в истерический. Любопытно отметить, что не было обычных зловещих угроз и обещаний неизбежной победы».
Объявляя войну Америке, Гитлер не счел нужным принять во внимание тот факт, что ресурсы этой страны значительно превосходили потенциал Третьего Рейха. Но он, судя по всему, больше не жил в мире, в котором реальность играла какую-то роль. Убежденный, что является посланцем Провидения, Гитлер, по замечанию философа Брасиллаха, был готов «пожертвовать счастьем всего человечества, своим собственным и своих соотечественников, если только того потребуют мистические силы, приказам которых он повиновался». В своем возвышении он был многим обязан магическому подходу к действительности, но этот же самый подход, в конечном итоге, и привел к его падению.
В канун 1942 г. настроение у немцев было далеко не радостным: ведь появился еще один могущественный противник — США. Некоторые из них не успели забыть, что вступление Америки в первую мировую войну сыграло серьезную роль в поражении Германии.
Однако нацистские лидеры продолжали твердить об их вере в силу германского оружия и выражали уверенность в скорой победе. В своем новогоднем обращении к народу Третьего рейха Гитлер заявил, что Россия будет разбита в 1942 г. В заключение он сказал:
«Да поможет нам всемогущий Бог в наступающем году».
Решающий поворот
Напряжение войны стало сказываться на внешнем виде фюрера. И неудивительно, ибо он взвалил на себя непомерный груз: лично руководил всеми операциями на 1500-километровом русском фронте.
Когда итальянский министр иностранных дел граф Чиано увидел его ранней весной 1942 г., фюрер выглядел уставшим и постаревшим. «Зимние месяцы в России тяжело отразились на нем, — записал римский гость в своем дневнике. — Я впервые обнаружил, что у него много седых волос».
Доктор Геббельс, один из неизменных конфидантов Гитлера, отмечал то же самое:
Поначалу, как обычно, удача сопутствовала Гитлеру на всех фронтах. К концу июня его талантливый полководец генерал Эрвин Роммель, руководивший немецкими силами в Северной Африке, вынудил англичан отойти в Египет (немцы сражались там совместно с итальянцами). Под предводительством Роммеля итало-германские войска достигли Эль-Аламейна и находились всего в 60 км от Александрии и дельты Нила. Позиция Британии в Средиземноморье, в Египте и на Ближнем Востоке выглядела обреченной. Премьер-министр Черчилль позже признавал, что для него наступил один из тяжелых периодов войны.
Следует сказать, что нелегкие проблемы, стоявшие перед британским премьер-министром, не ограничились только Египтом. В Атлантическом океане немецкие подлодки действовали чрезвычайно эффективно и топили одно за другим английские и американские суда, груженные продовольствием и оружием. Если бы события и дальше продолжали развиваться подобным образом, Британия, по-видимому, была бы обречена на голодную смерть.
Главное же: положение в России давало основания на самые радужные надежды. Новое наступление было назначено на 22 июня — годовщину нападения.
К 23 августа части 6-й армии заняли позиции у самой Волги, к северу от Сталинграда. Они отрезали основной путь, по которому нефть с Кавказа поступала в армию и в промышленные центры севера. Оставшись же без нефти, современная армия не может сражаться, и потому русские, как и англичане, оказались на грани катастрофы.
Советские нефтяные источники также оказались захваченными немцами. К 25 августа нацистские танки находились на Кавказе всего в 45 км от нефтяных вышек у Грозного. Опять, как и в декабре прошлого года, когда немецкие войска подошли к Москве, Гитлер, казалось, со дня на день мог торжествовать победу. Он сказал своим генералам, что русские кончены. О том же фюрер заявлял на весь мир осенью 1941 г. Тогда он допустил серьезный стратегический промах. И вот теперь, в конце лета 1942 г., убежденный, что с русскими покончено, Гитлер совершает абсолютно невероятную ошибку, непонятную для всех, кто мало-мальски смыслит в военных делах.
Не надо было быть специалистом, чтобы видеть, что немецкие армии на Волге и Кавказе были чересчур растянуты. Поэтому на флангах они представляли собой удобную мишень для русских контратак. Начальник штаба генерал Гальдер указал Гитлеру на то, что Сталин подготовил свежие войска численностью в полтора миллиона для такого рода действий. Он убеждал верховного главнокомандующего в том, что следовало бы отойти назад. Вместо того, чтобы внять доводам генерала, фюрер пришел в неописуемую ярость. Гальдера разжаловали, и в начальники штаба произвели Курта Зейтцлера.
Зейтцлер дал Гитлеру аналогичный совет. Это вызвало у фюрера очередную вспышку гнева.
— Где немецкий солдат ставит ногу, — кричал он на новоназначенного генерала, — там и остается!
«Лучший полководец всех времен» запретил отступать, как от Сталинграда, так и с Кавказа. Такой же приказ был дан Роммелю и в Северной Африке. Из-за непонятного и рационально не объяснимого упрямства Гитлера последовали жуткие поражения, приведшие к катастрофическим последствия для Германии и немецкого народа.
В Египте англичанам, которых американцы бесперебойно снабжали танками, самолетами и другим вооружением, не оставалось ничего другого, как проявить признаки жизни. Возглавляемая генералом Бернардом Монтгомери 8-я армия атаковала роммелевские итало-германские силы в Эль-Аламейне ночью 23 октября 1942 г. К 2 ноября англичанам удалось осуществить решающий прорыв. Войскам Роммеля угрожало полное уничтожение, необходимо было отойти назад.
Роммель телеграфировал Гитлеру в Берлин, испрашивая сто разрешения отступить на каких-то 40 километров. Ответ фюрера обнаружен историками после войны в бумагах генерала: «Не может быть и речи об отступлении хотя бы на один шаг. Нужно бросить в бой каждое оружие, каждого человека. Ваша обязанность показать подчиненным вам людям путь, ведущий к победе либо к смерти. Адольф Гитлер».
Против собственной воли и вопреки собственной оценке положения Роммель повиновался. Однако 4 ноября, потеряв больше половины своей армии, он принимает решение спасти оставшихся в его распоряжении людей. В течение 15дней немцы отступили не на 40 км, а на 700! Нацистский вождь никогда не мог простить этого Роммелю.
Битва при Эль-Аламейне стала началом конца как национал-социализма, так и самого Адольфа Гитлера. Вскоре после этой битвы последовала еще более кошмарная катастрофа, которую можно было бы избежать, если бы верховный главнокомандующий не утратил всякий контакт с реальностью.
Люди, принадлежавшие к узкому кругу, уже тревожно шептались по углам и спрашивали друг друга: «Что с фюрером?» Никто не решался ответить на этот вопрос, но все, хотя и продолжали пребывать под его чарами, видели: Гитлера словно подменили. Он перестал поражать собеседников оригинальными, ясными и простыми до гениальности мыслями и наблюдениями. Исходившие от него приказы вызывали, по меньшей мере, недоумение.
Гитлер часто повторял: «Концентрация сил для защиты Сталинграда — серьезнейшая ошибка со стороны русских». Однако его противник, как оказалось, думал по-другому. Русская контратака на Донском фронте в районе Сталинграда, о которой его предупреждали генералы, началась в метель на рассвете 19 ноября 1942 г. В течение 24 часов немецкие позиции были прорваны, и возникла угроза, что 6-я армия окажется отрезанной от Сталинграда.
Генерал Зейтцлер требовал немедленно вывести войска из пределов осажденного города, где проходили жестокие и кровопролитные уличные бои. Этого предложения было вполне достаточно, чтобы вывести фюрера из равновесия.
— Я никогда не уйду с Волги! — кричал он в бешенстве на начальника генштаба.
Гитлером был подписан приказ, обязывавший 6-ю армию окопаться в Сталинграде и даже не думать о том, чтобы покинуть его. Так и произошло. 22 ноября, всего через несколько дней после начала русской контратаки, 6-я армия оказалась полностью отрезанной от остальных немецких сил: две советские армии соединились в Калаче, в 40 километрах от Сталинграда.
Паулюс, командующий обреченной 6-й армией генерал, тщетно посылал радиограмму Гитлеру, прося его разрешения на то, чтобы попытаться вырваться из окружения. Фюрер отказал. Он обещал прислать подкрепление, но оно опоздало.
За три дня до рождества в бункере произошла бурная беседа.
«Я просил Гитлера, — сообщал впоследствии генерал Зейтцлер, — дать разрешение на прорыв. Я дал понять ему, что это последний шанс спасти армию Паулюса. Гитлер остался глух. Напрасно я описывал ему жуть сталинградских условий: отчаяние, голодающие солдаты... раненые, погибающие из-за отсутствия надлежащего ухода, тысячи замерзших...»
Когда итальянский министр иностранных дел граф Чиано увидел его ранней весной 1942 г., фюрер выглядел уставшим и постаревшим. «Зимние месяцы в России тяжело отразились на нем, — записал римский гость в своем дневнике. — Я впервые обнаружил, что у него много седых волос».
Доктор Геббельс, один из неизменных конфидантов Гитлера, отмечал то же самое:
«Я заметил, что он становится совсем седым. Он сказал мне, что страдает от головокружений. Его состояние весьма беспокоит меня».Наблюдательный министр пропаганды подметил и такую любопытную деталь:
«У него обнаружилось физическое отвращение к снегу и холоду. Больше всего он страдает от того, что эта страна (Россия) все еще покрыта снегом».В первые месяцы 1942 г. Гитлер убедил самого себя, что только он может руководить вооруженными силами Германии и вести их к победе. В итоге он произвел фактически полную смену высшего командного состава и назначил себя верховным главнокомандующим. Взяв полностью бразды правления на фронте, фюрер постановил возобновить наступление в России с приходом лета.
Поначалу, как обычно, удача сопутствовала Гитлеру на всех фронтах. К концу июня его талантливый полководец генерал Эрвин Роммель, руководивший немецкими силами в Северной Африке, вынудил англичан отойти в Египет (немцы сражались там совместно с итальянцами). Под предводительством Роммеля итало-германские войска достигли Эль-Аламейна и находились всего в 60 км от Александрии и дельты Нила. Позиция Британии в Средиземноморье, в Египте и на Ближнем Востоке выглядела обреченной. Премьер-министр Черчилль позже признавал, что для него наступил один из тяжелых периодов войны.
Следует сказать, что нелегкие проблемы, стоявшие перед британским премьер-министром, не ограничились только Египтом. В Атлантическом океане немецкие подлодки действовали чрезвычайно эффективно и топили одно за другим английские и американские суда, груженные продовольствием и оружием. Если бы события и дальше продолжали развиваться подобным образом, Британия, по-видимому, была бы обречена на голодную смерть.
Главное же: положение в России давало основания на самые радужные надежды. Новое наступление было назначено на 22 июня — годовщину нападения.
К 23 августа части 6-й армии заняли позиции у самой Волги, к северу от Сталинграда. Они отрезали основной путь, по которому нефть с Кавказа поступала в армию и в промышленные центры севера. Оставшись же без нефти, современная армия не может сражаться, и потому русские, как и англичане, оказались на грани катастрофы.
Советские нефтяные источники также оказались захваченными немцами. К 25 августа нацистские танки находились на Кавказе всего в 45 км от нефтяных вышек у Грозного. Опять, как и в декабре прошлого года, когда немецкие войска подошли к Москве, Гитлер, казалось, со дня на день мог торжествовать победу. Он сказал своим генералам, что русские кончены. О том же фюрер заявлял на весь мир осенью 1941 г. Тогда он допустил серьезный стратегический промах. И вот теперь, в конце лета 1942 г., убежденный, что с русскими покончено, Гитлер совершает абсолютно невероятную ошибку, непонятную для всех, кто мало-мальски смыслит в военных делах.
Не надо было быть специалистом, чтобы видеть, что немецкие армии на Волге и Кавказе были чересчур растянуты. Поэтому на флангах они представляли собой удобную мишень для русских контратак. Начальник штаба генерал Гальдер указал Гитлеру на то, что Сталин подготовил свежие войска численностью в полтора миллиона для такого рода действий. Он убеждал верховного главнокомандующего в том, что следовало бы отойти назад. Вместо того, чтобы внять доводам генерала, фюрер пришел в неописуемую ярость. Гальдера разжаловали, и в начальники штаба произвели Курта Зейтцлера.
Зейтцлер дал Гитлеру аналогичный совет. Это вызвало у фюрера очередную вспышку гнева.
— Где немецкий солдат ставит ногу, — кричал он на новоназначенного генерала, — там и остается!
«Лучший полководец всех времен» запретил отступать, как от Сталинграда, так и с Кавказа. Такой же приказ был дан Роммелю и в Северной Африке. Из-за непонятного и рационально не объяснимого упрямства Гитлера последовали жуткие поражения, приведшие к катастрофическим последствия для Германии и немецкого народа.
В Египте англичанам, которых американцы бесперебойно снабжали танками, самолетами и другим вооружением, не оставалось ничего другого, как проявить признаки жизни. Возглавляемая генералом Бернардом Монтгомери 8-я армия атаковала роммелевские итало-германские силы в Эль-Аламейне ночью 23 октября 1942 г. К 2 ноября англичанам удалось осуществить решающий прорыв. Войскам Роммеля угрожало полное уничтожение, необходимо было отойти назад.
Роммель телеграфировал Гитлеру в Берлин, испрашивая сто разрешения отступить на каких-то 40 километров. Ответ фюрера обнаружен историками после войны в бумагах генерала: «Не может быть и речи об отступлении хотя бы на один шаг. Нужно бросить в бой каждое оружие, каждого человека. Ваша обязанность показать подчиненным вам людям путь, ведущий к победе либо к смерти. Адольф Гитлер».
Против собственной воли и вопреки собственной оценке положения Роммель повиновался. Однако 4 ноября, потеряв больше половины своей армии, он принимает решение спасти оставшихся в его распоряжении людей. В течение 15дней немцы отступили не на 40 км, а на 700! Нацистский вождь никогда не мог простить этого Роммелю.
Битва при Эль-Аламейне стала началом конца как национал-социализма, так и самого Адольфа Гитлера. Вскоре после этой битвы последовала еще более кошмарная катастрофа, которую можно было бы избежать, если бы верховный главнокомандующий не утратил всякий контакт с реальностью.
Люди, принадлежавшие к узкому кругу, уже тревожно шептались по углам и спрашивали друг друга: «Что с фюрером?» Никто не решался ответить на этот вопрос, но все, хотя и продолжали пребывать под его чарами, видели: Гитлера словно подменили. Он перестал поражать собеседников оригинальными, ясными и простыми до гениальности мыслями и наблюдениями. Исходившие от него приказы вызывали, по меньшей мере, недоумение.
Гитлер часто повторял: «Концентрация сил для защиты Сталинграда — серьезнейшая ошибка со стороны русских». Однако его противник, как оказалось, думал по-другому. Русская контратака на Донском фронте в районе Сталинграда, о которой его предупреждали генералы, началась в метель на рассвете 19 ноября 1942 г. В течение 24 часов немецкие позиции были прорваны, и возникла угроза, что 6-я армия окажется отрезанной от Сталинграда.
Генерал Зейтцлер требовал немедленно вывести войска из пределов осажденного города, где проходили жестокие и кровопролитные уличные бои. Этого предложения было вполне достаточно, чтобы вывести фюрера из равновесия.
— Я никогда не уйду с Волги! — кричал он в бешенстве на начальника генштаба.
Гитлером был подписан приказ, обязывавший 6-ю армию окопаться в Сталинграде и даже не думать о том, чтобы покинуть его. Так и произошло. 22 ноября, всего через несколько дней после начала русской контратаки, 6-я армия оказалась полностью отрезанной от остальных немецких сил: две советские армии соединились в Калаче, в 40 километрах от Сталинграда.
Паулюс, командующий обреченной 6-й армией генерал, тщетно посылал радиограмму Гитлеру, прося его разрешения на то, чтобы попытаться вырваться из окружения. Фюрер отказал. Он обещал прислать подкрепление, но оно опоздало.
За три дня до рождества в бункере произошла бурная беседа.
«Я просил Гитлера, — сообщал впоследствии генерал Зейтцлер, — дать разрешение на прорыв. Я дал понять ему, что это последний шанс спасти армию Паулюса. Гитлер остался глух. Напрасно я описывал ему жуть сталинградских условий: отчаяние, голодающие солдаты... раненые, погибающие из-за отсутствия надлежащего ухода, тысячи замерзших...»