Страница:
Итак, решение принято: ликвидации не должно быть. Гиммлер повторяет распоряжение Гейдриху: не убивать евреев. Но... к тому времени, когда сделан телефонный звонок с этим распоряжением, они уже убиты. Я знаю точно, что произошло с одним поездом, груженным евреями. Он прибыл в Ригу утром, и ко времени телефонного звонка эти 5000 евреев лежали во рву в восьми километрах от Риги. Я знаю об этом точно. Что же интересует меня больше всего, как биографа Гитлера, так это факт, что его приказ был проигнорирован. Постепенно начинает вырисовываться портрет довольно слабого и неэффективного диктатора, который блистательно сражался на Восточном фронте, часто поражая даже собственных генералов, но который не интересовался или, может быть, у него не хватало времени интересоваться тем, что случилось в конце гигантского изгнания евреев из Европы, приказанного им самим. Вот какая вырисовывается картина.
Я неоднократно подвергался нападкам. Историки говорят: „Ирвинг нашел один ключевой документ. Он строит на нем всю гипотезу“. Но обнаруживается все больше и больше ключевых документов, подтверждающих эту гипотезу. Например, 20 апреля 1942 г., в день рождения фюрера, Гиммлер вновь посещает Гитлера и опять звонит из бункера тому же самому Гейдриху и говорит: „Не ликвидировать цыган“. Но их уже ликвидировали, и те из них, кто остался в живых, попали громадный финансовый иск на том основании, что их уничтожали по приказам Гитлера. Однако имеется запись, сделанная собственноручно Гиммлером и указывающая на то, что Гитлер был против происшедшего. Такого рода документы обнаруживаются до 1944 г. ...Мною найдена запись телефонного разговора, принадлежащая Гансу Леммерсу, являвшимся главой германской гражданской службы. Это была очень высокая должность. Так вот, Леммерс звонит в министерство иностранных дел и говорит: „Фюрер приказал (приказ направлен в министерство юстиции) и неоднократно говорил мне, что хочет отложить решение еврейского вопроса до окончания войны“.
Что вы на это скажете? Как можно игнорировать существование документа, говорящего о том, что Гитлер хотел отложить решение еврейской проблемы? К сожалению, мы знаем, как немецкие историки отнеслись к этому документу. Они положили его под сукно и надеются, что никто не узнает о нем. Но нельзя писать историю подобным образом. Это подлинный документ, как и другие, цитировавшиеся мной. И если вы хотите сказать историческую правду, нужно не прятать документы, а находить им объяснение...
Вырисовывающаяся картина ясно и безошибочно свидетельствует, что Адольф Гитлер — человек, против которого мы сражались, был определенно против решения еврейской проблемы в том смысле, в каком мы понимаем теперь. Он хотел отложить решение до окончания войны, и мы знаем, что бы он сделал тогда. Он вернулся бы к своему старому, излюбленному им мадагаскарскому варианту: посадить всех европейских евреев на суда и отправить их на остров Мадагаскар. Там они могли бы жить вполне счастливо: ведь нет соседних государств, которые их стращают, да и им бы не пришлось бы никого пугать. Они оказались бы в таких же условиях, как и люди, живущие в Англии, Новой Зеландии или Австралии».
Можно, разумеется, не соглашаться с гипотезой, выдвинутой Дэвидом Ирвингом. Но можно ли опровергнуть ее, если сойти с уровня эмоций и предвзятостей и основываться лишь на строго документальных данных?
Заговор 20 июля
Крушение
Последние дни Адольфа Гитлера
Я неоднократно подвергался нападкам. Историки говорят: „Ирвинг нашел один ключевой документ. Он строит на нем всю гипотезу“. Но обнаруживается все больше и больше ключевых документов, подтверждающих эту гипотезу. Например, 20 апреля 1942 г., в день рождения фюрера, Гиммлер вновь посещает Гитлера и опять звонит из бункера тому же самому Гейдриху и говорит: „Не ликвидировать цыган“. Но их уже ликвидировали, и те из них, кто остался в живых, попали громадный финансовый иск на том основании, что их уничтожали по приказам Гитлера. Однако имеется запись, сделанная собственноручно Гиммлером и указывающая на то, что Гитлер был против происшедшего. Такого рода документы обнаруживаются до 1944 г. ...Мною найдена запись телефонного разговора, принадлежащая Гансу Леммерсу, являвшимся главой германской гражданской службы. Это была очень высокая должность. Так вот, Леммерс звонит в министерство иностранных дел и говорит: „Фюрер приказал (приказ направлен в министерство юстиции) и неоднократно говорил мне, что хочет отложить решение еврейского вопроса до окончания войны“.
Что вы на это скажете? Как можно игнорировать существование документа, говорящего о том, что Гитлер хотел отложить решение еврейской проблемы? К сожалению, мы знаем, как немецкие историки отнеслись к этому документу. Они положили его под сукно и надеются, что никто не узнает о нем. Но нельзя писать историю подобным образом. Это подлинный документ, как и другие, цитировавшиеся мной. И если вы хотите сказать историческую правду, нужно не прятать документы, а находить им объяснение...
Вырисовывающаяся картина ясно и безошибочно свидетельствует, что Адольф Гитлер — человек, против которого мы сражались, был определенно против решения еврейской проблемы в том смысле, в каком мы понимаем теперь. Он хотел отложить решение до окончания войны, и мы знаем, что бы он сделал тогда. Он вернулся бы к своему старому, излюбленному им мадагаскарскому варианту: посадить всех европейских евреев на суда и отправить их на остров Мадагаскар. Там они могли бы жить вполне счастливо: ведь нет соседних государств, которые их стращают, да и им бы не пришлось бы никого пугать. Они оказались бы в таких же условиях, как и люди, живущие в Англии, Новой Зеландии или Австралии».
Можно, разумеется, не соглашаться с гипотезой, выдвинутой Дэвидом Ирвингом. Но можно ли опровергнуть ее, если сойти с уровня эмоций и предвзятостей и основываться лишь на строго документальных данных?
Заговор 20 июля
На рассвете 20 июля 1944 г. полковник Клаус фон Штауфенберг проезжал по пострадавшим от бомбежек улицам Берлина. Он направлялся в штаб-квартиру фюрера, где в час дня ему надлежало сделать доклад о формировании новых дивизий.
Портфель полковника распирало от множества бумаг, между которыми, завернутая в рубашку, была припрятана бомба. Штауфенберг нисколько не сомневался, что она разорвет Гитлера на куски, и тогда начнется новая эра в жизни Германии.
Небольшая группа офицеров в Берлине разделяла его взгляды. После смерти диктатора они намеревались захватить столицу, объявить нацистский Рейх свергнутым и добиваться мирного соглашения. Лидерами этой группы были фельдмаршал Эрвин фон Витцлебен и генерал Людвиг Бек, бывший глава генштаба. Генералы и их сообщники отдавали себе отчет в том, что война проиграна. Убрав же Гитлера, они надеялись заключить мир на более сносных для их страны условиях.
В течение года после катастрофы при Сталинграде и Эль-Аламейне дела нацистов непрерывно ухудшались. Почти ничего не осталось от их потрясающих побед в первые годы войны.
К лету 1944 г. оказались потерянными половина Италии и почти вся Россия. За шесть недель до попытки Штауфенберга покончить с Гитлером англо-американские войска высадились в Нормандии. Они продвигались в направлении Парижа, и возникла реальная угроза того, что немцам придется уйти из Франции.
В Берлине, как и в большинстве других больших городов Германии, стали заметны следы англо-американских бомбардировок. Военно-воздушные силы Соединенных Штатов бомбили в течение дня, а британцы проводили налеты ночью. Как отмечал Уильям Ширер:
«Немцы заплатили в стократном размере за бомбежки, инициаторами которых они являлись: за Варшаву и Роттердам, за Лондон и Ковентри».
Некогда грозные германо-итальянские войска, наводившие ужас на всю Европу, производили теперь довольно жалкое впечатление. Бенито Муссолини был свергнут. Когда вечером 25 июля 1943 г. он прибыл во дворец короля в Риме, его арестовали и в машине скорой помощи доставили в полицейский участок.
Гитлер чувствовал, что неумолимо приближается день, когда доберутся и до него. Чего еще можно было ожидать после падения Муссолини? Фюрер понимал, что нельзя сидеть, сложа руки. Он решил предпринять самые эффективные меры, чтобы спасти своего верного союзника дуче. Он приказал немецким силам в Италии: «Займите Рим и арестуйте все итальянское правительство! Взять короля и его прихвостней! Арестовать наследника и всю банду. Посадить их всех в самолет и покончить со всеми ними!»
Один из генералов спросил Гитлера о том, какой линии следует придерживаться в отношении Ватикана, расположенного в самом центре Рима. Последовал ответ:
Но дерзость нацистов не ограничилась этим: смелая акция, проведенная коммандос во главе с Отто Скорцени, привела к освобождению Муссолини, которого без промедления отправили в Германию.
Решительные действия в Италии помогли в какой-то степени Гитлеру в восстановлении былого авторитета и престижа. Однако во всех остальных странах положение продолжало ухудшаться. К середине лета 1944 г. русские уже подошли в границе Германии на востоке, и было ясно, что это вопрос лишь нескольких недель, когда англо-американские войска под командированием Эйзенхауэра подойдут к немецкой границе с запада. Ради спасения Фатерланда, по мнению некоторых генералов, необходимо было избавиться от Гитлера.
В 1943 г. группа армейских офицеров сделала несколько попыток убить Гитлера. 13 марта они почти добились желаемого. Генерал фон Тресков сумел подложить бомбу в самолет Гитлера. Но механизм не сработал, и взрыва не произошло. Переворот в Берлине, который намечалось произвести при получении известия о гибели Гитлера в «воздушной катастрофе», пришлось отменить.
Но идея устранения фюрера продолжала существовать. К середине лета 1944 г. антинацистские заговорщики были готовы к нанесению удара. Они понимали, что откладывать больше нельзя.
15 июля фельдмаршал Роммель, командовавший тогда армиями, противостоявшими силам противника на Западе, писал Гитлеру: «Неравная борьба подходит к концу». Он требовал покончить войну незамедлительно. Одному из своих генералов Роммель сказал в те дни: «Я даю Гитлеру последний шанс. Если он не воспользуется им, мы будем действовать».
Полковник фон Штауфенберг, несший в портфеле бомбу, предназначавшуюся для Гитлера, принадлежал к семье, отличавшейся славными юнкерскими традициями. Талантливый офицер, он был также поэтом и музыкантом. Год назад, в 1943 г., он подорвался на американской мине в Тунисе, в результате чего потерял левый глаз, правую руку и два пальца на другой руке. Это увечие, разумеется, вызывало определенные затруднения в обращении с устройством бомбы, но Штауфенберг был уверен в себе.
Бомба английского производства во многом походила на ту, которую в предыдущем году фон Тресков подложил в самолет фюрера. Она не имела часового механизма и устанавливалась совершенно бесшумно.
Штауфенберг прибыл в штаб-квартиру в Растенбурге (Восточная Пруссия) перед самым полуднем 20 июля. После краткого разговора с фельдмаршалом Кейтелем он извинился и вышел в туалет. Там он открыл свой портфель и щипцами разорвал капсулю бомбы. Через 10 минут, если не случится ничего непредвиденного, произойдет взрыв.
Ежедневная конференция фюрера с военачальниками уже началась, когда Штауфенберг в сопровождении Кейтеля вошел в маленький зал, на одной из стен которого висела карта. Фюрер сидел в центре стола, вокруг него стояло с десяток офицеров. Штауфенберг поставил портфель под стол, рядом с массивной дубовой ножкой. Таким образом, бомба находилась в двух метрах от Гитлера.
Верховный главнокомандующий вежливо поприветствовал увечного полковника и сказал, что выслушает его доклад сразу же после того, как закончится обсуждение ситуации на русском фронте. Пока один из генералов высказывал свои соображения, Штауфенберг прошептал на ухо стоявшему около него полковнику Брандту, что отойдет на несколько минут, чтобы позвонить по важному делу. Он незаметно вышел за дверь.
И в этот момент, сам того не понимая, Брандт сделал поистине судьбоносное движение. Обнаружив, что портфель Штауфенберга мешает ногам, он нагнулся и переставил его по другую сторону тяжелой подставки стола. Теперь эта внушительная дубовая плита отделяла бомбу от Гитлера. Невинное движение Брандта спасло жизнь фюреру, но ему самому пришлось поплатиться своей собственной.
До взрыва оставались считанные минуты. Кейтель с явным раздражением заметил исчезновение молодого полковника. Ему захотелось выяснить причину столь странного поведения. Не выдержав, он вышел буквально на цыпочках. У телефона Штауфенберга не оказалось. Секретарша сообщила, что одноглазый и однорукий офицер очень спешил покинуть здание. Озадаченный и ничего не понимающий Кейтель возвратился назад. Генерал, докладывавший о положении на русском фронте, заканчивал свой отчет. Штауфенберг должен был выступать после него. Кейтель пребывал в полном замешательстве из-за его неожиданного и ничем не объяснимого отсутствия. Но скоро ему все стало ясно.
Ровно в 12 часов 42 минуты произошел взрыв. Штауфенберг, находившийся на расстоянии 200 метров, увидел огонь и клубы дыма, поднимавшиеся над гитлеровским конференц-залом. У него не было ни малейшего сомнения в том, что Гитлер и все остальные убиты. Он помчался в ближайший аэропорт, где сел в самолет, летевший в столицу. Покончив с фюрером, считал он, необходимо теперь осуществить военный переворот в Берлине.
Но бомба не убила Гитлера, а лишь слегка ранила. Прочная дубовая ножка спасла ему жизнь. Вопреки всему он был жив и полон энергии.
Всего несколько часов спустя Гитлер принимал Муссолини. Показав своему старому соратнику развалины конференц-зала, он рассказал о случившемся: «Я стоял здесь, у этого стола, и бомба разорвалась чуть ли не под моими ногами...» Затем он заключил: «Совершенно ясно, что меня хранит судьба. Я должен свершить предназначенное мне свыше».
К пяти часам вечера того же дня Гитлеру стало известно о бунте военных в Берлине. Против него восстали также и некоторые офицеры в Париже.
Во время вечернего чая один из присутствующих заговорил о расправе со штурмовиками Рема 30 июня 1934 года — о ночи «длинный ножей.» Это воспоминание привело фюрера в состояние крайнего возбуждения. Багровый от гнева, он сказал собравшимся о том, как намерен поступить со своими теперешними врагами: «Я отправлю их жен и детей в концентрационные лагеря, никому не будет пощады.»
Возмездие было облегчено провалом обоих мятежей, как в Берлине, так и в Париже. Прибыв в Берлин, Штауфенберг попытался захватить столицу и объявить нацистский режим низложенным. Однако сообщение о том, что Гитлер остался в живых, вызвало колебания и разногласия в офицерской среде. К полуночи бунт был подавлен. Что же касается самого Штауфенберга, его расстреляли поздним вечером того же многособытийного 20 июля, поставив к стенке во дворе военного министерства.
В час ночи 21 июля вся Германия услышала хриплый и дрожащий голос Гитлера, обратившегося к немецкому народу по радио. Он сказал, что «преступление, невиданное в германской истории», завершилось полным провалом.
«Ничтожная клика амбициозных, безответственных и бездарных офицеров замыслила заговор, ставивший целью уничтожить меня... Бомба, установленная полковником Фон Штауфенбергом, взорвалась в двух метрах от меня. Она серьезно ранила несколько моих верных и лояльных соратников, один из которых скончался. Я сам остался совершенно невредим, если не считать незначительных царапин и ожогов. Я считаю это еще одним подтверждением миссии, возложенной на меня Провидением».
Гитлер закончил выступление по радио обещанием «свести счеты» с врагами. Надо заметить, что он сдержал свое слово. Тысячи лиц, заподозренные в нелояльности, как военных, так и гражданских, были осуждены на смерть. Главарей заговорщиков истязали в тюрьмах, где их вынуждали «чистосердечно признаться и покаяться». После чего проводились показательные процессы, вершившиеся «народным судом», на которых, как правило, выносились смертные приговоры.
Среди повешенных оказался фельдмаршал фон Витцлебен. Фельдмаршалы фон Клюге, Роммель и генерал Бек избежали жестокой мести Гитлера, покончив самоубийством. Роммелю за его прежние выдающиеся заслуги был предложен выбор: самоубийство или процесс по обвинению в измене. Он предпочел убить самого себя, чем быть повешенным.
Это вовсе не помешало Гитлеру публично объявить, что легендарный полководец умер геройской смертью в результате ранений, полученных в Нормандии. Он послал и телеграмму вдове Роммеля: «Примите мои искреннейшие соболезнования в связи с понесенной вами тяжелой утратой — смертью вашего мужа».
Чудом избегнув смерти и жестоко подавив армейский бунт, Гитлер, тем не менее, никогда полностью не оправился от событий 20 июля 1944 г. Генерал Гудериан вспоминал:
Агония войны затянулась еще на год.
Портфель полковника распирало от множества бумаг, между которыми, завернутая в рубашку, была припрятана бомба. Штауфенберг нисколько не сомневался, что она разорвет Гитлера на куски, и тогда начнется новая эра в жизни Германии.
Небольшая группа офицеров в Берлине разделяла его взгляды. После смерти диктатора они намеревались захватить столицу, объявить нацистский Рейх свергнутым и добиваться мирного соглашения. Лидерами этой группы были фельдмаршал Эрвин фон Витцлебен и генерал Людвиг Бек, бывший глава генштаба. Генералы и их сообщники отдавали себе отчет в том, что война проиграна. Убрав же Гитлера, они надеялись заключить мир на более сносных для их страны условиях.
В течение года после катастрофы при Сталинграде и Эль-Аламейне дела нацистов непрерывно ухудшались. Почти ничего не осталось от их потрясающих побед в первые годы войны.
К лету 1944 г. оказались потерянными половина Италии и почти вся Россия. За шесть недель до попытки Штауфенберга покончить с Гитлером англо-американские войска высадились в Нормандии. Они продвигались в направлении Парижа, и возникла реальная угроза того, что немцам придется уйти из Франции.
В Берлине, как и в большинстве других больших городов Германии, стали заметны следы англо-американских бомбардировок. Военно-воздушные силы Соединенных Штатов бомбили в течение дня, а британцы проводили налеты ночью. Как отмечал Уильям Ширер:
«Немцы заплатили в стократном размере за бомбежки, инициаторами которых они являлись: за Варшаву и Роттердам, за Лондон и Ковентри».
Некогда грозные германо-итальянские войска, наводившие ужас на всю Европу, производили теперь довольно жалкое впечатление. Бенито Муссолини был свергнут. Когда вечером 25 июля 1943 г. он прибыл во дворец короля в Риме, его арестовали и в машине скорой помощи доставили в полицейский участок.
Гитлер чувствовал, что неумолимо приближается день, когда доберутся и до него. Чего еще можно было ожидать после падения Муссолини? Фюрер понимал, что нельзя сидеть, сложа руки. Он решил предпринять самые эффективные меры, чтобы спасти своего верного союзника дуче. Он приказал немецким силам в Италии: «Займите Рим и арестуйте все итальянское правительство! Взять короля и его прихвостней! Арестовать наследника и всю банду. Посадить их всех в самолет и покончить со всеми ними!»
Один из генералов спросил Гитлера о том, какой линии следует придерживаться в отношении Ватикана, расположенного в самом центре Рима. Последовал ответ:
«Войти прямо в Ватикан. Неужели вы думаете, что я буду трепетать перед Ватиканом? Мы захватим его немедленно. Весь дипломатический корпус там. Этот сброд! Мы вытащим всех этих свиней оттуда. Впоследствии, быть может, и извинимся».Железная воля и решимость Гитлера достигли цели. 8 сентября, в день сдачи Италии западным союзникам, немецкие войска разоружили итальянцев и практически без единого выстрела заняли чуть ли не всю Италию. Продвижение англо-американцев было приостановлено.
Но дерзость нацистов не ограничилась этим: смелая акция, проведенная коммандос во главе с Отто Скорцени, привела к освобождению Муссолини, которого без промедления отправили в Германию.
Решительные действия в Италии помогли в какой-то степени Гитлеру в восстановлении былого авторитета и престижа. Однако во всех остальных странах положение продолжало ухудшаться. К середине лета 1944 г. русские уже подошли в границе Германии на востоке, и было ясно, что это вопрос лишь нескольких недель, когда англо-американские войска под командированием Эйзенхауэра подойдут к немецкой границе с запада. Ради спасения Фатерланда, по мнению некоторых генералов, необходимо было избавиться от Гитлера.
В 1943 г. группа армейских офицеров сделала несколько попыток убить Гитлера. 13 марта они почти добились желаемого. Генерал фон Тресков сумел подложить бомбу в самолет Гитлера. Но механизм не сработал, и взрыва не произошло. Переворот в Берлине, который намечалось произвести при получении известия о гибели Гитлера в «воздушной катастрофе», пришлось отменить.
Но идея устранения фюрера продолжала существовать. К середине лета 1944 г. антинацистские заговорщики были готовы к нанесению удара. Они понимали, что откладывать больше нельзя.
15 июля фельдмаршал Роммель, командовавший тогда армиями, противостоявшими силам противника на Западе, писал Гитлеру: «Неравная борьба подходит к концу». Он требовал покончить войну незамедлительно. Одному из своих генералов Роммель сказал в те дни: «Я даю Гитлеру последний шанс. Если он не воспользуется им, мы будем действовать».
Полковник фон Штауфенберг, несший в портфеле бомбу, предназначавшуюся для Гитлера, принадлежал к семье, отличавшейся славными юнкерскими традициями. Талантливый офицер, он был также поэтом и музыкантом. Год назад, в 1943 г., он подорвался на американской мине в Тунисе, в результате чего потерял левый глаз, правую руку и два пальца на другой руке. Это увечие, разумеется, вызывало определенные затруднения в обращении с устройством бомбы, но Штауфенберг был уверен в себе.
Бомба английского производства во многом походила на ту, которую в предыдущем году фон Тресков подложил в самолет фюрера. Она не имела часового механизма и устанавливалась совершенно бесшумно.
Штауфенберг прибыл в штаб-квартиру в Растенбурге (Восточная Пруссия) перед самым полуднем 20 июля. После краткого разговора с фельдмаршалом Кейтелем он извинился и вышел в туалет. Там он открыл свой портфель и щипцами разорвал капсулю бомбы. Через 10 минут, если не случится ничего непредвиденного, произойдет взрыв.
Ежедневная конференция фюрера с военачальниками уже началась, когда Штауфенберг в сопровождении Кейтеля вошел в маленький зал, на одной из стен которого висела карта. Фюрер сидел в центре стола, вокруг него стояло с десяток офицеров. Штауфенберг поставил портфель под стол, рядом с массивной дубовой ножкой. Таким образом, бомба находилась в двух метрах от Гитлера.
Верховный главнокомандующий вежливо поприветствовал увечного полковника и сказал, что выслушает его доклад сразу же после того, как закончится обсуждение ситуации на русском фронте. Пока один из генералов высказывал свои соображения, Штауфенберг прошептал на ухо стоявшему около него полковнику Брандту, что отойдет на несколько минут, чтобы позвонить по важному делу. Он незаметно вышел за дверь.
И в этот момент, сам того не понимая, Брандт сделал поистине судьбоносное движение. Обнаружив, что портфель Штауфенберга мешает ногам, он нагнулся и переставил его по другую сторону тяжелой подставки стола. Теперь эта внушительная дубовая плита отделяла бомбу от Гитлера. Невинное движение Брандта спасло жизнь фюреру, но ему самому пришлось поплатиться своей собственной.
До взрыва оставались считанные минуты. Кейтель с явным раздражением заметил исчезновение молодого полковника. Ему захотелось выяснить причину столь странного поведения. Не выдержав, он вышел буквально на цыпочках. У телефона Штауфенберга не оказалось. Секретарша сообщила, что одноглазый и однорукий офицер очень спешил покинуть здание. Озадаченный и ничего не понимающий Кейтель возвратился назад. Генерал, докладывавший о положении на русском фронте, заканчивал свой отчет. Штауфенберг должен был выступать после него. Кейтель пребывал в полном замешательстве из-за его неожиданного и ничем не объяснимого отсутствия. Но скоро ему все стало ясно.
Ровно в 12 часов 42 минуты произошел взрыв. Штауфенберг, находившийся на расстоянии 200 метров, увидел огонь и клубы дыма, поднимавшиеся над гитлеровским конференц-залом. У него не было ни малейшего сомнения в том, что Гитлер и все остальные убиты. Он помчался в ближайший аэропорт, где сел в самолет, летевший в столицу. Покончив с фюрером, считал он, необходимо теперь осуществить военный переворот в Берлине.
Но бомба не убила Гитлера, а лишь слегка ранила. Прочная дубовая ножка спасла ему жизнь. Вопреки всему он был жив и полон энергии.
Всего несколько часов спустя Гитлер принимал Муссолини. Показав своему старому соратнику развалины конференц-зала, он рассказал о случившемся: «Я стоял здесь, у этого стола, и бомба разорвалась чуть ли не под моими ногами...» Затем он заключил: «Совершенно ясно, что меня хранит судьба. Я должен свершить предназначенное мне свыше».
К пяти часам вечера того же дня Гитлеру стало известно о бунте военных в Берлине. Против него восстали также и некоторые офицеры в Париже.
Во время вечернего чая один из присутствующих заговорил о расправе со штурмовиками Рема 30 июня 1934 года — о ночи «длинный ножей.» Это воспоминание привело фюрера в состояние крайнего возбуждения. Багровый от гнева, он сказал собравшимся о том, как намерен поступить со своими теперешними врагами: «Я отправлю их жен и детей в концентрационные лагеря, никому не будет пощады.»
Возмездие было облегчено провалом обоих мятежей, как в Берлине, так и в Париже. Прибыв в Берлин, Штауфенберг попытался захватить столицу и объявить нацистский режим низложенным. Однако сообщение о том, что Гитлер остался в живых, вызвало колебания и разногласия в офицерской среде. К полуночи бунт был подавлен. Что же касается самого Штауфенберга, его расстреляли поздним вечером того же многособытийного 20 июля, поставив к стенке во дворе военного министерства.
В час ночи 21 июля вся Германия услышала хриплый и дрожащий голос Гитлера, обратившегося к немецкому народу по радио. Он сказал, что «преступление, невиданное в германской истории», завершилось полным провалом.
«Ничтожная клика амбициозных, безответственных и бездарных офицеров замыслила заговор, ставивший целью уничтожить меня... Бомба, установленная полковником Фон Штауфенбергом, взорвалась в двух метрах от меня. Она серьезно ранила несколько моих верных и лояльных соратников, один из которых скончался. Я сам остался совершенно невредим, если не считать незначительных царапин и ожогов. Я считаю это еще одним подтверждением миссии, возложенной на меня Провидением».
Гитлер закончил выступление по радио обещанием «свести счеты» с врагами. Надо заметить, что он сдержал свое слово. Тысячи лиц, заподозренные в нелояльности, как военных, так и гражданских, были осуждены на смерть. Главарей заговорщиков истязали в тюрьмах, где их вынуждали «чистосердечно признаться и покаяться». После чего проводились показательные процессы, вершившиеся «народным судом», на которых, как правило, выносились смертные приговоры.
Среди повешенных оказался фельдмаршал фон Витцлебен. Фельдмаршалы фон Клюге, Роммель и генерал Бек избежали жестокой мести Гитлера, покончив самоубийством. Роммелю за его прежние выдающиеся заслуги был предложен выбор: самоубийство или процесс по обвинению в измене. Он предпочел убить самого себя, чем быть повешенным.
Это вовсе не помешало Гитлеру публично объявить, что легендарный полководец умер геройской смертью в результате ранений, полученных в Нормандии. Он послал и телеграмму вдове Роммеля: «Примите мои искреннейшие соболезнования в связи с понесенной вами тяжелой утратой — смертью вашего мужа».
Чудом избегнув смерти и жестоко подавив армейский бунт, Гитлер, тем не менее, никогда полностью не оправился от событий 20 июля 1944 г. Генерал Гудериан вспоминал:
«Он никому больше не верил. Все мучительнее становилось говорить с ним о делах. Положение ухудшалось с каждым месяцем. Он часто терял самоконтроль и впадал в неописуемый гнев. В его интимном окружении никто не обладал сдерживающим влиянием».Несмотря на заметное физическое и психическое расстройство, Гитлер сохранял колоссальную силу воли. Только благодаря его невероятной, поистине нечеловеческой силе воли истощенная и сломленная Германия могла сопротивляться мощному напору противника, действовавшего с востока и запада.
Агония войны затянулась еще на год.
Крушение
В конце августа 1944 г. для немецкого генералитета стало ясно, что война проиграна. В середине того же месяца русские армии подошли к границе Восточной Пруссии, к Варшаве и основательно продвинулись на Балканах. Германия лишилась своих союзников: Финляндия сдалась, Болгария объявила о выходе из войны, а Румыния — основной источник нефти Третьего рейха — оказалась захваченной русскими войсками.
На Западном фронте дела складывались не лучше. 25 августа американцы вэшли в Париж и начали продвижение к германской границе. Только во Франции немцы потеряли миллион человек и неисчислимое количество танков, артиллерийских орудий и автомашин. У них практически не оставалось никаких средств для защиты Фатерланда.
— С моей точки зрения, — заявит позже фельдмаршал фон Рунштадт, командовавший немецкими силами на западе, — война закончилась в сентябре.
Но не для Гитлера. В последний день сентября он объявил:
Немецкие генералы весьма скептически отнеслись к возможности успеха. Они больше не верили в военный гений фюрера. Теперь они видели в нем лишь больного, сломленного человека. Один из них вспоминал позже о том, как выглядел нацистский вождь в ночь на 12 декабря 1944 г., когда он отдавал приказ атаковать американцев:
На рассвете 16 декабря 1944 г., немецкие войска атаковали американцев в Арденнах. Они прорвали укрепление противника и начали продвигаться вперед. Однако американцы вскоре пришли в себя, и уже к Рождеству выяснилось, что план Гитлера провалился. В середине января 1945 г., всего через месяц после неожиданной атаки, немцам пришлось отступить на прежние позиции.
Затем русские ударили на востоке. Они предприняли крупнейшее наступление за весь период войны. Немцы были вынуждены уйти из Восточной Пруссии. Была освобождена Польша. К концу января русские войска под командованием маршала Жукова вышли на Одер. Они находились в каких-нибудь 100 километрах от Берлина.
Самым же катастрофическим для Третьего Рейха явилось то, что силезский индустриальной бассейн вблизи польской границы также оказался в руках врага. Основной промышленный район Германии — Рур, расположенный на западе, лежал в руинах после англо-американских бомбардировок. Потеря Силезии повергла Гитлера в глубочайшее уныние: страна больше не могла производить оружие, необходимое для продолжения борьбы.
«Война проиграна!» — заявил фюреру министр вооружений Альберт Шпеер, предъявив ему красноречивые цифры и факты.
Ощущение неминуемости поражения пришло и к Гитлеру. По своему обыкновению он перекладывал вину на других.
«Если немецкому народу придется уступить в схватке с врагом, это будет означать, что он оказался чересчур слабым. ...в таком случае ему суждено погибнуть».
Напряжение тяжелых военных лет заметно подорвало здоровье фюрера. Почти на всех, кто видел его в конце 1944 — начале 1945 гг., он производил впечатление физического и психического инвалида. В сентябре 1944 года Гитлеру пришлось провести несколько дней в постели. В ноябре, когда захлебнулось наступление противника на Восточном и Западном фронтах, он почувствовал себя значительно лучше. В 1945 же году каждый день приносил катастрофические известия с обоих фронтов, и вспышки его гнева приобрели откровенно истерический характер. Генерал Гудериан описывает одну из таких сцен:
«Он стоял передо мной со сжатыми и поднятыми вверх кулаками, со щеками, пылающими от гнева, весь дрожащий. Его всего переполняла ярость, он забыл о всяком самоконтроле... глаза же, казалось, вот-вот выскочат из орбит, набухшие вены выпирали из висков».
Пребывая в сокрушенном физически и духовном состоянии, Гитлер отдает один из важнейших приказов в своей жизни. В конце марта 1945 г. русские войска и их западные союзники стали продвигаться навстречу друг другу, намереваясь встретиться в самом центре Германии. В эти дни, для того, чтобы врагу ничего не досталось, он отдает приказ о разрушении не только индустриальных точек, но и запасов продовольствия и одежды. «Все должно быть разрушено...» Если ему суждено погибнуть, то такая же судьба постигнет и весь немецкий народ.
Альберт Шпеер был одним из немногих официальных лиц Третьего Рейха, осмелившихся противодействовать безумному диктатору. Он сказал ему, что никому не дано права уничтожать германский народ.
— Мы должны сделать все возможное, — настаивал Шпеер, — чтобы поддержать хотя бы в самом примитивном виде основу для существования нации.
Но Гитлер, если судить, по крайней мере, по словам того же министра вооружений, больше не интересовался судьбами народа, в безграничной любви к которому клялся бесчисленное множество раз раньше. На Нюрнбергском процессе Шпеер приписывал ему следующее высказывание: «Если война проиграна, народ также должен погибнуть. Такая судьба неизбежна... Нет никакой необходимости заботиться о поддержании примитивного существования. Скорее наоборот, будет лучше разрушить все, ибо эта нация оказалась слабой. Будущее же принадлежит полностью сильнейшей восточной нации (Россия). Кроме того, после сражений в живых остались лишь неполноценные существа. Лучшие люди были убиты.»
Если Гитлер действительно думал подобным образом, то он хотел, чтобы после войны Германия осталась навсегда в руинах. Однако, как известно, в тот критический момент Шпеер и некоторые другие высокопоставленные деятели Третьего Рейха отказались повиноваться фюреру. К тому же, вражеские войска продвигались настолько быстро, что даже фанатичные нацисты, продолжавшие быть верными диктатору, не имели достаточно времени для осуществления разрушительных операций.
1 апреля 1945 г. американские войска заняли Рур, окружив там двадцать одну немецкую дивизию. 11 апреля они уже вышли на Эльбу около Магдебурга, всего в 50 километрах от германской столицы.
16 апреля русские армии под командованием Жукова перешли Одер и устремились к Берлину. Они достигли его предместий 21 апреля.
Дни Гитлера были сочтены.
На Западном фронте дела складывались не лучше. 25 августа американцы вэшли в Париж и начали продвижение к германской границе. Только во Франции немцы потеряли миллион человек и неисчислимое количество танков, артиллерийских орудий и автомашин. У них практически не оставалось никаких средств для защиты Фатерланда.
— С моей точки зрения, — заявит позже фельдмаршал фон Рунштадт, командовавший немецкими силами на западе, — война закончилась в сентябре.
Но не для Гитлера. В последний день сентября он объявил:
«Если нас вынудят, мы будем сражаться на Рейне. Мы продолжим битву до тех пор, пока, как сказал Фридрих Великий, один из наших врагов слишком устанет и откажется от дальнейшей борьбы. Я живу только для того, чтобы руководить этой борьбой...»Находясь в таком боевом настроении, Гитлер предпринял последние отчаянные шаги. Он собрал остававшиеся людские резервы и вооружение с целью атаковать американцев там, где их позиции представлялись наиболее слабыми — в Арденнских лесах, на границе между Бельгией и Германией.
Немецкие генералы весьма скептически отнеслись к возможности успеха. Они больше не верили в военный гений фюрера. Теперь они видели в нем лишь больного, сломленного человека. Один из них вспоминал позже о том, как выглядел нацистский вождь в ночь на 12 декабря 1944 г., когда он отдавал приказ атаковать американцев:
«Гитлер был сгорбленной фигурой с бледным опухшим лицом. Его руки тряслись. Когда ходил, заметно хромал. Больной человек...»Возможно, что он выглядел больным. Однако его речи, как всегда, поражали пылкостью и уверенностью. Фюрер продолжал убеждать своих генералов в неизбежности победы: «Еще несколько ударов, и с американцами будет покончено.»
На рассвете 16 декабря 1944 г., немецкие войска атаковали американцев в Арденнах. Они прорвали укрепление противника и начали продвигаться вперед. Однако американцы вскоре пришли в себя, и уже к Рождеству выяснилось, что план Гитлера провалился. В середине января 1945 г., всего через месяц после неожиданной атаки, немцам пришлось отступить на прежние позиции.
Затем русские ударили на востоке. Они предприняли крупнейшее наступление за весь период войны. Немцы были вынуждены уйти из Восточной Пруссии. Была освобождена Польша. К концу января русские войска под командованием маршала Жукова вышли на Одер. Они находились в каких-нибудь 100 километрах от Берлина.
Самым же катастрофическим для Третьего Рейха явилось то, что силезский индустриальной бассейн вблизи польской границы также оказался в руках врага. Основной промышленный район Германии — Рур, расположенный на западе, лежал в руинах после англо-американских бомбардировок. Потеря Силезии повергла Гитлера в глубочайшее уныние: страна больше не могла производить оружие, необходимое для продолжения борьбы.
«Война проиграна!» — заявил фюреру министр вооружений Альберт Шпеер, предъявив ему красноречивые цифры и факты.
Ощущение неминуемости поражения пришло и к Гитлеру. По своему обыкновению он перекладывал вину на других.
«Если немецкому народу придется уступить в схватке с врагом, это будет означать, что он оказался чересчур слабым. ...в таком случае ему суждено погибнуть».
Напряжение тяжелых военных лет заметно подорвало здоровье фюрера. Почти на всех, кто видел его в конце 1944 — начале 1945 гг., он производил впечатление физического и психического инвалида. В сентябре 1944 года Гитлеру пришлось провести несколько дней в постели. В ноябре, когда захлебнулось наступление противника на Восточном и Западном фронтах, он почувствовал себя значительно лучше. В 1945 же году каждый день приносил катастрофические известия с обоих фронтов, и вспышки его гнева приобрели откровенно истерический характер. Генерал Гудериан описывает одну из таких сцен:
«Он стоял передо мной со сжатыми и поднятыми вверх кулаками, со щеками, пылающими от гнева, весь дрожащий. Его всего переполняла ярость, он забыл о всяком самоконтроле... глаза же, казалось, вот-вот выскочат из орбит, набухшие вены выпирали из висков».
Пребывая в сокрушенном физически и духовном состоянии, Гитлер отдает один из важнейших приказов в своей жизни. В конце марта 1945 г. русские войска и их западные союзники стали продвигаться навстречу друг другу, намереваясь встретиться в самом центре Германии. В эти дни, для того, чтобы врагу ничего не досталось, он отдает приказ о разрушении не только индустриальных точек, но и запасов продовольствия и одежды. «Все должно быть разрушено...» Если ему суждено погибнуть, то такая же судьба постигнет и весь немецкий народ.
Альберт Шпеер был одним из немногих официальных лиц Третьего Рейха, осмелившихся противодействовать безумному диктатору. Он сказал ему, что никому не дано права уничтожать германский народ.
— Мы должны сделать все возможное, — настаивал Шпеер, — чтобы поддержать хотя бы в самом примитивном виде основу для существования нации.
Но Гитлер, если судить, по крайней мере, по словам того же министра вооружений, больше не интересовался судьбами народа, в безграничной любви к которому клялся бесчисленное множество раз раньше. На Нюрнбергском процессе Шпеер приписывал ему следующее высказывание: «Если война проиграна, народ также должен погибнуть. Такая судьба неизбежна... Нет никакой необходимости заботиться о поддержании примитивного существования. Скорее наоборот, будет лучше разрушить все, ибо эта нация оказалась слабой. Будущее же принадлежит полностью сильнейшей восточной нации (Россия). Кроме того, после сражений в живых остались лишь неполноценные существа. Лучшие люди были убиты.»
Если Гитлер действительно думал подобным образом, то он хотел, чтобы после войны Германия осталась навсегда в руинах. Однако, как известно, в тот критический момент Шпеер и некоторые другие высокопоставленные деятели Третьего Рейха отказались повиноваться фюреру. К тому же, вражеские войска продвигались настолько быстро, что даже фанатичные нацисты, продолжавшие быть верными диктатору, не имели достаточно времени для осуществления разрушительных операций.
1 апреля 1945 г. американские войска заняли Рур, окружив там двадцать одну немецкую дивизию. 11 апреля они уже вышли на Эльбу около Магдебурга, всего в 50 километрах от германской столицы.
16 апреля русские армии под командованием Жукова перешли Одер и устремились к Берлину. Они достигли его предместий 21 апреля.
Дни Гитлера были сочтены.
Последние дни Адольфа Гитлера
Свой день рождения, 20 апреля 1945 г., фюрер намеревался провести в Бертесгадене. Именно оттуда, с альпийских вершин, хотелось ему руководить последней битвой за спасение Третьего Рейха. Однако он замешкался, и пока его одолевали различные сомнения, стало уже невозможным выбраться из железных тисков окружения.
Ева Браун, самоотверженно преданная Гитлеру на протяжение 30 лет, прибыла в Берлин 15 апреля, чтобы разделить с ним его судьбу. Надо сказать, что они не слишком часто встречались в течение пяти лет войны. Гитлер систематически отказывал ей в посещении разных штаб-квартир, в которых он, в основном, обитал все это время. Она же почти безвыездно жила на вилле в Бертесгадене.
Шофер фюрера Эрик Кемпка писал о Еве Браун:
Во время празднования дня рождения, прошедшего в бомбоубежище, Гитлер поразил собравшихся странной и ничем не объяснимой уверенностью в конечном успехе. «Русские, находящиеся у ворот города, — говорил он, — непременно будут отброшены и... уберутся восвояси.»
На следующий день фюрер отдал приказ о контрнаступлении в южных предместьях Берлина. «Каждого, кто осмелится ослушаться меня, — угрожал он, сам находясь на волосок от гибели, — ждет неизбежная смертная казнь...»
Весь следующий день Гитлер лихорадочно ждал сообщений с фронта. Это ожидание, совершенно бессмысленное, еще раз наглядно демонстрирует потерю им всякого контакта с реальной действительностью. Разумеется, никакой контратаки не было: никто из военных и не думал уже о приказах того, кто окончательно погружался в мир собственного больного воображения.
В три часа дня 22 апреля в подземном бункере рейхсканцелярии, куда переместилась штаб-квартира, состоялось заседание высших военных чинов. Гитлер упорно вопрошал о результатах приказанного им контрнаступления. Никто из генералов, естественно, не мог ничего сказать ему об этом, зато у них были другие новости: русские танки на севере прорвали оборону и уже вошли в пределы самого Берлина.
Услышав сие сообщение, Гитлер, как вспоминают оставшиеся в живых свидетели, полностью утратил даже намек на самоконтроль. Он пришел в бешеную ярость и начал истошно орать на всех присутствовавших. «Это конец, — вопил он, сотрясаясь от гнева, — кругом изменники, лжецы и трусы. Все предали меня...» Когда же, отбушевав, нацистский диктатор пришел в себя, он замолк на несколько минут, а затем объявил, что останется в Берлине до конца. После чего был вызван секретарь, которому Гитлер продиктовал краткое заявление для прочтения по радио. Фюрер, — отмечалось в этом заявлении, — останется в столице, чтобы защищать ее до последней капли крови.
Ева Браун, самоотверженно преданная Гитлеру на протяжение 30 лет, прибыла в Берлин 15 апреля, чтобы разделить с ним его судьбу. Надо сказать, что они не слишком часто встречались в течение пяти лет войны. Гитлер систематически отказывал ей в посещении разных штаб-квартир, в которых он, в основном, обитал все это время. Она же почти безвыездно жила на вилле в Бертесгадене.
Шофер фюрера Эрик Кемпка писал о Еве Браун:
«Она была самой несчастной женщиной во всей Германии. В ожидании Гитлера она провела большую часть своей жизни».20 апреля, его день рождения, прошел довольно спокойно, несмотря на то что с фронта продолжали поступать плохие новости. С поздравлением явились многие из старых соратников. Среди них были: Геринг, Геббельс, Гиммлер, Риббентроп, адмирал Карл Дениц, генералы Кейтель и Йодль...
Во время празднования дня рождения, прошедшего в бомбоубежище, Гитлер поразил собравшихся странной и ничем не объяснимой уверенностью в конечном успехе. «Русские, находящиеся у ворот города, — говорил он, — непременно будут отброшены и... уберутся восвояси.»
На следующий день фюрер отдал приказ о контрнаступлении в южных предместьях Берлина. «Каждого, кто осмелится ослушаться меня, — угрожал он, сам находясь на волосок от гибели, — ждет неизбежная смертная казнь...»
Весь следующий день Гитлер лихорадочно ждал сообщений с фронта. Это ожидание, совершенно бессмысленное, еще раз наглядно демонстрирует потерю им всякого контакта с реальной действительностью. Разумеется, никакой контратаки не было: никто из военных и не думал уже о приказах того, кто окончательно погружался в мир собственного больного воображения.
В три часа дня 22 апреля в подземном бункере рейхсканцелярии, куда переместилась штаб-квартира, состоялось заседание высших военных чинов. Гитлер упорно вопрошал о результатах приказанного им контрнаступления. Никто из генералов, естественно, не мог ничего сказать ему об этом, зато у них были другие новости: русские танки на севере прорвали оборону и уже вошли в пределы самого Берлина.
Услышав сие сообщение, Гитлер, как вспоминают оставшиеся в живых свидетели, полностью утратил даже намек на самоконтроль. Он пришел в бешеную ярость и начал истошно орать на всех присутствовавших. «Это конец, — вопил он, сотрясаясь от гнева, — кругом изменники, лжецы и трусы. Все предали меня...» Когда же, отбушевав, нацистский диктатор пришел в себя, он замолк на несколько минут, а затем объявил, что останется в Берлине до конца. После чего был вызван секретарь, которому Гитлер продиктовал краткое заявление для прочтения по радио. Фюрер, — отмечалось в этом заявлении, — останется в столице, чтобы защищать ее до последней капли крови.