Страница:
§12. Апперцепция как фоновое знание рассказчика
Как ясно видно из III, мифологическая ситуация, порождаемая (или приводимая в движение) «не-обыкновенным» внутри поля напряжения между сверхъестественным знанием аскета и естественным знанием царя, имеет место в контексте апперцепции некоторых идей, таких как Дхарма, Судьба, Время. Термин «апперцепция» указывает в данном случае на то, что это – идеи, разделяемые в принципе всеми персонажами, то есть, что каждый должен уже знать о них (что, конечно, не означает, что все действительно знают их, как, например, в случае с идеей гравитации в нашей сегодняшней общей апперцепции). Эти идеи могут быть естественными или сверхъестественными в зависимости от естественности или сверхъестественности нашего знания, хотя, опять же, именно различие между знаниями этих идей делает их мифологическими. Потому что, как таковые, они остаются, если угодно, фоновыми, как нейтральное условие, стоящее за мифологической ситуацией. Рассказчик же, как правило, знает их, поскольку его знание по определению является «фоновым знанием», формируемым, в частности, самими этими идеями и текстом, который он рассказывает.
§13. Знание рассказчика. Время знания. Трансцендентное знание. Рассказчик как знатель сюжета, но не обязательно знатель трансцендентного знания в сюжете
Но исчерпывается ли знание рассказчика знаниями персонажей мифа и сверх того – сверхъестественным знанием тех, кто им обладает? Из §§5 и 6 следует, что оно этим не исчерпывается, и именно в этом пункте наших герменевтических поисков, в «пространстве мифа» мы должны наконец определить эпистемологическую позицию рассказчика мифа и нашу собственную. Рассказчик, даже если он – великий аскет или риши, как Вьяса или Вайшампаяна из «Махабхараты», – знает контекст, внутри которого знания различных персонажей фигурируют как события во времени, или, иными словами, он знает сюжет до того, как знаем его мы. Он знает его вдоль и поперек как своего рода «пространство событий». Скажем, как Аполлон (и отчасти Тиресий) в истории Эдипа, он должен знать заранее, что произойдет с несчастным царем (тогда как другие участники и хор в II не знают этого). То есть рассказчик знает, например, судьбу Панду, но его знания, как уже говорилось, не распространяются за пределы ситуации, и даже если он (как Киндама) знает о действиях Судьбы вообще, он не может о ней знать в том же смысле, как те, от чьего божественного знания проистекает сама Судьба как событие в мифологической ситуации или сюжете. Это трансцендентное знание представлено в мифологической ситуации как событие частичного раскрытия своего содержания, то есть оно является лишь фактом раскрытия, образующим событие, поскольку то, что раскрывается, обязательно превосходит ситуацию и может даже нейтрализовать ее миф (сделать его «немифологическим»).
§14. Рассказчик, функционирующий во времени своего рассказа и во времени своей традиции; содержание мифа не характеризует его функции; миф и религия
Что, конечно, не исчерпывает позицию рассказчика на уровне феноменологической проблемы, принимая во внимание, что он является участником традиции, передавая текст не только для своих читателей или слушателей в данный конкретный момент. Именно это помещает его внутрь определенной традиции, что отлично от помещения внутрь сюжета рассказываемого им текста. Другими словами, и сам рассказчик является в этом смысле «мифическим» в силу включения в уже сформированную и смоделированную ситуацию, которую мифолог уже задал и внутри которой позиция рассказчика закреплена благодаря тому, что он принадлежит к более великой и обширной традиции – как, например, Вьяса в «Махабхарате» принадлежит к Ведийской традиции. Даже если бы он был богом или полубогом, он должен оставаться внутри этой традиции и, следовательно, его знание будет всегда низшим по отношению к тому, что могло бы быть раскрыто в содержании мифа. Потому что то, что он прибавляет к тексту, который уже назван нами мифологическим, представляет собою функцию текста, такую, как, например, «религиозная», «сакральная», «обрядовая». Последнюю, в принципе, невозможно установить на основании содержания текста или вывести из содержания мифа. Ничто в содержании мифа не может однозначно свидетельствовать о его функции, ибо последняя всегда останется субъективной, зависящей от передачи, восприятия и использования мифа, в то время как миф может быть рассмотрен объективно, как текст и содержание. Потому что религия, в ее отношении к мифу, его функционально использует, тогда как миф, даже когда он включает в себя описания богослужения и ритуала, остается религиозно нейтральным, если он не используется или не интерпретируется в конкретном религиозном контексте и внутри конкретной религиозной традиции.
§15. Шаг в сторону: от знания к рефлексии. Ограничение рассказчика
Напоследок одно замечание. Рассказчик может знать больше о событиях и обстоятельствах мифа, чем любое из его действующих лиц или все они вместе взятые. Но это не означает, что его думание о знании с^а^рефлексивным, не говоря уже о думании персонажей внутри мифа. Это – важнейшее феноменологическое ограничение. Так, например, в «Махабхарате» рассказчики, говоря о факте или событии Высшего Знания Кришны, не могут извлечь из этого факта ничего о мышлении Кришны; рефлексивное думание – это думание о думании, а не о событиях или знаниях. Хотя, конечно, рефлексия над думанием в мифе может стать целью дерзкой попытки мифолога.
§16. Проклятие, знание и место; сравнение с Эдипом
И Панду, и Эдип прокляты, но первый – прямо и, так сказать, онтогенетически, а второй – косвенно и филогенетически, так как он унаследовал проклятие от Лая (в свою очередь наследника проклятого рода, по материнской линии восходящего к Кадму – драконоубийце, а по отцовской – к нарушителю дионисийеких таинств Эхиону[179]). В случае Панду наказание (половым воздержанием) идет параллельно с проклятием, в случае Эдипа одно предшествует другому. Сыновья Эдипа погибли, сыновья Панду были не его (то есть не его семени), и еще – Панду не осознает себя странным или уникальным, его не-обыкновенность остается чисто объективной. Только потому, что он естественным образом (охотясь, как любой другой царь) попадает в сверхъестественную ситуацию, создаваемую встречей с великим риши, по определению не-обыкновенным существом (и, конечно, сверхъестественным), обнаруживается его не-обыкновенность, о которой, как обыкновенный царь, он не может знать. Хотя он знал, что делает, убивая совокупляющихся оленей (в том смысле, что он знал, что убивает их), но не знал, кем они были. То есть в случае Панду знание, кто такие олени и кто такой он сам – это два разных знания, в то время как в случае Эдипа, когда он убивает прохожего, не зная, кто это, это было одно и то же знание. Для Эдипа знание своего отца равноценно собственному самоузнаванию (self-recognition) – ситуация, абсолютно чуждая индийской аскетической идее знания себя (self-knowledge). В этом смысле Панду, в отличие от Эдипа, узнавшего себя в конце сюжета, не знал себя иначе, как проклятого.
Именно факт само-неузнавания Панду удерживает весь сюжет ?? в одном месте. Ибо не может быть никакого изменения в сюжете, ни в его действующих лицах без изменения в знании. Панду восседает на троне, охотится, совокупляется и умирает, грубо говоря, в одном и том же месте. В противоположность маршруту знания в II (Лекция 3, 4, комментарий на 29-31 сюжеты), в III не происходит ничего, что могло бы потребовать пространства, потому что не происходит никакой передачи знания в пространстве, но только во времени чьей-либо жизни.
Именно факт само-неузнавания Панду удерживает весь сюжет ?? в одном месте. Ибо не может быть никакого изменения в сюжете, ни в его действующих лицах без изменения в знании. Панду восседает на троне, охотится, совокупляется и умирает, грубо говоря, в одном и том же месте. В противоположность маршруту знания в II (Лекция 3, 4, комментарий на 29-31 сюжеты), в III не происходит ничего, что могло бы потребовать пространства, потому что не происходит никакой передачи знания в пространстве, но только во времени чьей-либо жизни.
4. Царевич и Бог: кому что ведомо?
Обратимся теперь к уже вкратце нами рассмотренной мифологической ситуации из того же индийского эпоса, описанной в «Бхагавадгите», а именно – к третьему эпизоду 6-й книги «Махабхараты» (см. выше в Лекции 1).
IV. 1.14. Вайшампаяна сказал: Тогда Санджая, наделенный знанием прошлого, настоящего и будущего, вернулся с поля сражения. Пораженный горем, он поспешил к погруженному в молчание Дхритараштре и сказал ему, что Бхишма убит.
Санджая сказал[180]: Я Санджая, великий царь. Поклонение тебе, о тур Бхарата! Убит приемный отец твой Бхишма, сын Шантану, дед Бхаратов, мертв!
23 [1] Дхритараштра сказал: На поле Куру, на поле Дхармы, сойдясь для битвы, что совершали мои воины и Пандавы, Санджая?
Санджая сказал[181]: Увидев выстроившееся войско Арджуны, царь Дурьйодхана подошел к Учителю и сказал: «Посмотри на эту могучую рать сынов Панду, предводимую Арджуной…»
Под знаменем с изображением обезьяны Арджуна, увидев врагов, сошедшихся для битвы, поднял свой лук, когда послышался лязг оружия, и сказал Кришне: «Останови мою колесницу между двух войск, так чтобы мне рассмотреть этих воинов, сошедшихся и жаждущих битвы… Я хочу видеть тех, кто сейчас будет сражаться…»
При этих словах Арджуны Кришна остановил прекрасную колесницу между двумя войсками и сказал: «Смотри на собравшихся Кауравов!» Арджуна увидел, как они стоят там, отцы, деды, наставники, дядья по материнской линии, братья, сыновья, товарищи, тести и друзья, в обеих ратях. Видя всех этих родственников, стоящих во всеоружии, он был поражен глубочайшим состраданием и сказал в отчаянии: «… Когда я вижу всех моих родных, сошедшихся для битвы, подкашиваются мои ноги, пересыхает рот, трепещет мое тело и волосы становятся дыбом. Лук выскальзывает из моих рук и кожа горит. Я не могу удержаться на ногах, и разум мой мутится. И я вижу неблагоприятные знамения,… но не вижу блага от убийства своих родных в сражении! Я не желаю победы… ни царства, ни удовольствий. Что нам в царстве, Говинда? Что пользы в наслаждениях и в жизни? Те самые, ради кого желанны нам царство, наслаждение и веселье, выстроились сейчас для сражения с нами, готовые покинуть свои жизни, с которыми трудно расстаться? Наставники, отцы, сыновья, деды, дядья по матери, тести, шурины и другие свойственники – я не хочу убивать их, даже если сами они убивают… даже ради власти над тремя мирами, тем менее ради обладания землей!»
«Когда разрушается род, разрушаются вечные родовые Законы. Когда разрушается Закон, беззаконие овладевает всем родом. С воцарением беззакония, Кришна, развращаются женщины рода, с развращением женщин возникает смешение каст, а смешение каст ведет в ад убийц рода и сам род. Ниспадают их предки, лишенные жертвенных клецок и возлияний. Злом этих убийц рода, совершающих смешение каст, упраздняются вековые незыблемые законы семьи и законы Рода. Для людей, уничтоживших родовые законы, обеспечено место в аду, как сказано нам».
«Увы! Мы собираемся совершить великое преступление, ибо готовы убить род из жажды царства и наслаждений! Мне было бы отраднее, если бы враги… с оружием в руках убили меня, безоружного и не сопротивляющегося, в этой битве!»
Сказав так на этом поле сражения, Арджуна опустился на дно колесницы, выронив стрелы и лук. Его сердце было поражено горем.
24[2].1. Санджая сказал: Тогда ему, Арджуне, столь охваченному состраданьем, скорбящему, с глазами полными слез, Бог Кришна сказал: Откуда в тебе возникло это уныние в трудное время, Арджуна, не подобающее благородному, не ведущее на небеса, причиняющее бесчестие? Не будь как евнух… это тебе не подобает! Избавь себя от этой низменной слабости сердца, восстань, сожигатель врагов!
Арджуна сказал: Все мое существо поражено болезнью отчаяния, Мой разум не различает, что есть Дхарма, Я вопрошаю, где благо? Ясно скажи мне это, Молю тебя, направь меня, твоего ученика, испрашивающего помощи!
Санджая сказал: Промолвив это Кришне, Арджуна сказал: «Я не буду сражаться», – и замолчал. И, как бы улыбаясь, Кришна сказал ему, восседающему в скорби между двух ратей.
Он сказал: Ты скорбишь о людях, не подлежащих скорби, но то, о чем ты говоришь, заслуживает слова мудрости. Мудрые не скорбят ни о живых, ни о мертвых. Не было времени, когда я бы не существовал, равно как и ты, и эти цари, и потом не перестанем мы существовать. Как телесные твари проходят через детство, юность и старость в теле, так есть и переход в другое тело, и мудрый не смущается этим. Соприкосновения чувств с их объектами, приносящие ощущение холода и жара, удовольствия и страдания, приходят и уходят, они непостоянны… противостань же им! Мудрец, которого они не колеблют, равный в горести и в радости, достоин бессмертия.
Не может возникнуть то, что не есть, не может исчезнуть то, что есть. Граница того и другого видна для зрящих истину. Но знай, что не уничтожимо то, чем распростерта эта вселенная: никто не может разрушить это неразрушимое. Преходящи лишь тела этого бесконечного, непреходящего, воплощенного и неизмеримого сущего – поэтому сражайся, Арджуна! Кто думает, что это сущее убивает, или кто полагает, что оно может быть убитым, – оба они не знают: оно не убивает и не может быть убитым.
Тот, кто знает Его как неуничтожимого, вечнопребывающего, нерожденного, непреходящего – как такой человек может кого-то убивать или заставлять убивать?
Как человек покидает свои изношенные одежды
И надевает другие, новые, Так пребывающий в теле, оставляет старое тело, И входит в другие, новые.
Мечи не рассекают его, огонь не опаляет его, вода не увлажняет его, ветер не иссушает его. Неуязвим он, неопаляем, неувлажняем, неиссушим, ибо он вечный, вездесущий, стойкий, неподвижный, пребывающий. Он непроявлен, невообразим, он не подлежит превращениям; поэтому познав его таким, ты не должен сокрушаться.
IV. 2.3.3. [II] Арджуна сказал: Эта высочайшая тайна, о тебе как атмане в каждом, открытая мне тобой из благоволения, рассеяла мое заблуждение. Я в подробности слышал от тебя о возникновении и исчезновении тварей, и о твоем, лотосоокий, непреходящем величии. Теперь я вожделею зреть твой настоящий, владычный образ, таким, каким ты сейчас себя описал, о великий повелитель, Верховная Личность! Если ты думаешь, что я буду способен его созерцать, о повелитель, владыка Йоги, яви мне непреходящий облик.
Бог сказал: Так узри мои сотни и тысячи форм, разнообразные, божественные, многоцветные и различные статью. Узри всю вселенную с подвижными и неподвижными творениями, собранными здесь в моем теле – и иное, что ты еще желаешь видеть. Но ты не можешь видеть меня этими твоими обыкновенными глазами: я дам тебе божественное зрение: узри мою владычную Йогу!
Санджая сказал: Сказав это, великий владыка Йоги явил Арджуне свой всевышний владыческий образ, с бесчисленными устами, очами, явленными им чудесами, с многочисленными божественными убранствами, многочисленным божественным воздетым оружием.
Если бы в небе разом воссияли светы тысячи солнц, они были б всего лишь подобием сияния Того Великого Духа. Там, в теле Бога богов, Арджуна увидел весь мир, целокупно пребывающий в своих бесконечных различиях. Он был поражен, содрогнулся. Он сложил руки, преклонил голову и сказал —
Арджуна сказал: Я вижу всех богов в твоем теле, О Боже, И всех созданий разнообразных —
На своем лотосе восседающего владыку Брахму, Всех мудрецов и божественных змиев.
Вижу тебя бесконечного, простирающегося вокруг, С многими руками, очами, чревами, устами,
Не вижу конца, ни начала, ни середины, В тебе, всевозможном по силе и форме.
Без начала, середины, конца, бесконечно мощного, Со многими руками, очами, что как луна и солнце, Вижу тебя с устами, пламенеющими огнем, Возжигающим весь этот мир своим блеском.
Все пространство между небом и землей, Все стороны света наполнены тобою одним; Узрев этот чудесный и ужасающий образ, Три мира трепещут, о Великий Дух!
При виде тебя с твоими очами и устами, Многими руками, бедрами, чревами и ступнями, Мощнорукого, с торчащими клыками, Миры трепещут, так же как и я!
Это все сыны Дхритараштры
Вместе со множеством царей земли, Таких как Бхишма, Дрона, также тот сын колесничего, Вместе с нашими главами ратей.
Все неудержимо стремятся в твои бесчисленные уста Раскрытозевые, с ужасающими клыками. Некоторые, застряв между зубов, Виднеются с размозженными головами.
Как рек многочисленные потоки спешат, Стремятся, направляясь к океану, Так и эти воины земли Несутся в твои пламенеющие пасти.
Как мотыльки несутся в горящее пламя, Гибелью завершая свои существования, Так же эти люди устремляются
В твои пасти, чтобы найти там свою гибель.
Ты жадно облизываешь губы, чтобы поглотить целиком Эти миры своими пламенными устами; Твои страшные пламени заполняют огнем И сжигают без остатка эту вселенную, о Вишну!
Яви мне, кто ты, столь ужасный? Поклонение тебе, смилуйся, благий Боже! Я стремлюсь познать тебя, предначального, Но постичь не могу хода твоих проявлений.
Бог сказал: Я – Время, состарившееся для разрушения мира, Намеревающееся миры уничтожить. Помимо тебя, никто не выживет из них, Из тех воинов, что выстроились друг против друга в двух ратях.
Потому восстань теперь и достигай славы, Владей благоденствующим царством, победив твоих врагов!
Я сам обрек их зонами прежде творенья: Будь лишь моим орудием, как Лучник, Стоящий Слева!
Убей Дрону, и Бхишму, и Джаядратху, И Карну, а также других ратников славных – Мною убитых – рази их без промедленья, Воюй же! И сокрушишь врагов твоих в битве.
Арджуна сказал: Ты Изначальный Бог, Вечносущая Личность, Ты высочайшее прибежище этого мира, Ты познающий и познаваемое, последняя обитель – Тобой распростерта вселенная, о бесконечнообразный.
Теперь я желаю тебя лицезреть в твоем образе прежнем, Увенчанного, со скипетром, с диском в руке. Прими еще раз твой четырехрукий образ, О Тысячерукий, во всем воплощенный!
Бог сказал: По моей милости, Арджуна, явил я Моей силой Йоги мою высшую форму, Преисполненный огня, вселенский, предначальный, бесконечный, Каким никто, кроме тебя, не созерцал меня.
Ни посредством изучения Вед, ни совершения обрядов, ни принесением даров, Ни через жертву, ни через суровый аскетический подвиг Не могу я быть созерцаемым в этом мире в этом образе Никем, кроме тебя, о великий герой Куру!
Не имей более страха, не теряй рассудка От вида этого образа моего столь ужасающего; Страх отогнав, сердце твое вновь усладится, Снова созерцай то (мое) тело, которое знаешь!
Санджая сказал: Так сказав Арджуне, Васудева
Явил снова свой прежней образ
И успокоил страх этого человека, Явившись снова в своем прежнем приятном образе.
IV. 40 [18]. Бог сказал: Арджуна, внял ли ты этому сосредоточенной мыслью? Дхананджая, прошло ли теперь твое невежественное заблуждение?
Арджуна сказал: Заблуждение прошло… и по твоей милости я исправил свой ум. Вот я стою здесь, лишенный всяких сомнений. Я исполню твое слово.
Санджая сказал: Так выслушал я эту чудную и приводящую в трепет Беседу Кришны и великого духом Арджуны. Милостью Вьясы, выслушав эту высочайшую тайну, эту йогу, от этого Владыки Йоги, самого Кришны, возвещенную им лично. Где Кришна, Владыка Йоги, и лучник Арджуна, там, думаю я, удача, победа, процветание и праведный путь.[182]
IV. 1.14. Вайшампаяна сказал: Тогда Санджая, наделенный знанием прошлого, настоящего и будущего, вернулся с поля сражения. Пораженный горем, он поспешил к погруженному в молчание Дхритараштре и сказал ему, что Бхишма убит.
Санджая сказал[180]: Я Санджая, великий царь. Поклонение тебе, о тур Бхарата! Убит приемный отец твой Бхишма, сын Шантану, дед Бхаратов, мертв!
23 [1] Дхритараштра сказал: На поле Куру, на поле Дхармы, сойдясь для битвы, что совершали мои воины и Пандавы, Санджая?
Санджая сказал[181]: Увидев выстроившееся войско Арджуны, царь Дурьйодхана подошел к Учителю и сказал: «Посмотри на эту могучую рать сынов Панду, предводимую Арджуной…»
Под знаменем с изображением обезьяны Арджуна, увидев врагов, сошедшихся для битвы, поднял свой лук, когда послышался лязг оружия, и сказал Кришне: «Останови мою колесницу между двух войск, так чтобы мне рассмотреть этих воинов, сошедшихся и жаждущих битвы… Я хочу видеть тех, кто сейчас будет сражаться…»
При этих словах Арджуны Кришна остановил прекрасную колесницу между двумя войсками и сказал: «Смотри на собравшихся Кауравов!» Арджуна увидел, как они стоят там, отцы, деды, наставники, дядья по материнской линии, братья, сыновья, товарищи, тести и друзья, в обеих ратях. Видя всех этих родственников, стоящих во всеоружии, он был поражен глубочайшим состраданием и сказал в отчаянии: «… Когда я вижу всех моих родных, сошедшихся для битвы, подкашиваются мои ноги, пересыхает рот, трепещет мое тело и волосы становятся дыбом. Лук выскальзывает из моих рук и кожа горит. Я не могу удержаться на ногах, и разум мой мутится. И я вижу неблагоприятные знамения,… но не вижу блага от убийства своих родных в сражении! Я не желаю победы… ни царства, ни удовольствий. Что нам в царстве, Говинда? Что пользы в наслаждениях и в жизни? Те самые, ради кого желанны нам царство, наслаждение и веселье, выстроились сейчас для сражения с нами, готовые покинуть свои жизни, с которыми трудно расстаться? Наставники, отцы, сыновья, деды, дядья по матери, тести, шурины и другие свойственники – я не хочу убивать их, даже если сами они убивают… даже ради власти над тремя мирами, тем менее ради обладания землей!»
«Когда разрушается род, разрушаются вечные родовые Законы. Когда разрушается Закон, беззаконие овладевает всем родом. С воцарением беззакония, Кришна, развращаются женщины рода, с развращением женщин возникает смешение каст, а смешение каст ведет в ад убийц рода и сам род. Ниспадают их предки, лишенные жертвенных клецок и возлияний. Злом этих убийц рода, совершающих смешение каст, упраздняются вековые незыблемые законы семьи и законы Рода. Для людей, уничтоживших родовые законы, обеспечено место в аду, как сказано нам».
«Увы! Мы собираемся совершить великое преступление, ибо готовы убить род из жажды царства и наслаждений! Мне было бы отраднее, если бы враги… с оружием в руках убили меня, безоружного и не сопротивляющегося, в этой битве!»
Сказав так на этом поле сражения, Арджуна опустился на дно колесницы, выронив стрелы и лук. Его сердце было поражено горем.
24[2].1. Санджая сказал: Тогда ему, Арджуне, столь охваченному состраданьем, скорбящему, с глазами полными слез, Бог Кришна сказал: Откуда в тебе возникло это уныние в трудное время, Арджуна, не подобающее благородному, не ведущее на небеса, причиняющее бесчестие? Не будь как евнух… это тебе не подобает! Избавь себя от этой низменной слабости сердца, восстань, сожигатель врагов!
Арджуна сказал: Все мое существо поражено болезнью отчаяния, Мой разум не различает, что есть Дхарма, Я вопрошаю, где благо? Ясно скажи мне это, Молю тебя, направь меня, твоего ученика, испрашивающего помощи!
Санджая сказал: Промолвив это Кришне, Арджуна сказал: «Я не буду сражаться», – и замолчал. И, как бы улыбаясь, Кришна сказал ему, восседающему в скорби между двух ратей.
Он сказал: Ты скорбишь о людях, не подлежащих скорби, но то, о чем ты говоришь, заслуживает слова мудрости. Мудрые не скорбят ни о живых, ни о мертвых. Не было времени, когда я бы не существовал, равно как и ты, и эти цари, и потом не перестанем мы существовать. Как телесные твари проходят через детство, юность и старость в теле, так есть и переход в другое тело, и мудрый не смущается этим. Соприкосновения чувств с их объектами, приносящие ощущение холода и жара, удовольствия и страдания, приходят и уходят, они непостоянны… противостань же им! Мудрец, которого они не колеблют, равный в горести и в радости, достоин бессмертия.
Не может возникнуть то, что не есть, не может исчезнуть то, что есть. Граница того и другого видна для зрящих истину. Но знай, что не уничтожимо то, чем распростерта эта вселенная: никто не может разрушить это неразрушимое. Преходящи лишь тела этого бесконечного, непреходящего, воплощенного и неизмеримого сущего – поэтому сражайся, Арджуна! Кто думает, что это сущее убивает, или кто полагает, что оно может быть убитым, – оба они не знают: оно не убивает и не может быть убитым.
Тот, кто знает Его как неуничтожимого, вечнопребывающего, нерожденного, непреходящего – как такой человек может кого-то убивать или заставлять убивать?
Как человек покидает свои изношенные одежды
И надевает другие, новые, Так пребывающий в теле, оставляет старое тело, И входит в другие, новые.
Мечи не рассекают его, огонь не опаляет его, вода не увлажняет его, ветер не иссушает его. Неуязвим он, неопаляем, неувлажняем, неиссушим, ибо он вечный, вездесущий, стойкий, неподвижный, пребывающий. Он непроявлен, невообразим, он не подлежит превращениям; поэтому познав его таким, ты не должен сокрушаться.
IV. 2.3.3. [II] Арджуна сказал: Эта высочайшая тайна, о тебе как атмане в каждом, открытая мне тобой из благоволения, рассеяла мое заблуждение. Я в подробности слышал от тебя о возникновении и исчезновении тварей, и о твоем, лотосоокий, непреходящем величии. Теперь я вожделею зреть твой настоящий, владычный образ, таким, каким ты сейчас себя описал, о великий повелитель, Верховная Личность! Если ты думаешь, что я буду способен его созерцать, о повелитель, владыка Йоги, яви мне непреходящий облик.
Бог сказал: Так узри мои сотни и тысячи форм, разнообразные, божественные, многоцветные и различные статью. Узри всю вселенную с подвижными и неподвижными творениями, собранными здесь в моем теле – и иное, что ты еще желаешь видеть. Но ты не можешь видеть меня этими твоими обыкновенными глазами: я дам тебе божественное зрение: узри мою владычную Йогу!
Санджая сказал: Сказав это, великий владыка Йоги явил Арджуне свой всевышний владыческий образ, с бесчисленными устами, очами, явленными им чудесами, с многочисленными божественными убранствами, многочисленным божественным воздетым оружием.
Если бы в небе разом воссияли светы тысячи солнц, они были б всего лишь подобием сияния Того Великого Духа. Там, в теле Бога богов, Арджуна увидел весь мир, целокупно пребывающий в своих бесконечных различиях. Он был поражен, содрогнулся. Он сложил руки, преклонил голову и сказал —
Арджуна сказал: Я вижу всех богов в твоем теле, О Боже, И всех созданий разнообразных —
На своем лотосе восседающего владыку Брахму, Всех мудрецов и божественных змиев.
Вижу тебя бесконечного, простирающегося вокруг, С многими руками, очами, чревами, устами,
Не вижу конца, ни начала, ни середины, В тебе, всевозможном по силе и форме.
Без начала, середины, конца, бесконечно мощного, Со многими руками, очами, что как луна и солнце, Вижу тебя с устами, пламенеющими огнем, Возжигающим весь этот мир своим блеском.
Все пространство между небом и землей, Все стороны света наполнены тобою одним; Узрев этот чудесный и ужасающий образ, Три мира трепещут, о Великий Дух!
При виде тебя с твоими очами и устами, Многими руками, бедрами, чревами и ступнями, Мощнорукого, с торчащими клыками, Миры трепещут, так же как и я!
Это все сыны Дхритараштры
Вместе со множеством царей земли, Таких как Бхишма, Дрона, также тот сын колесничего, Вместе с нашими главами ратей.
Все неудержимо стремятся в твои бесчисленные уста Раскрытозевые, с ужасающими клыками. Некоторые, застряв между зубов, Виднеются с размозженными головами.
Как рек многочисленные потоки спешат, Стремятся, направляясь к океану, Так и эти воины земли Несутся в твои пламенеющие пасти.
Как мотыльки несутся в горящее пламя, Гибелью завершая свои существования, Так же эти люди устремляются
В твои пасти, чтобы найти там свою гибель.
Ты жадно облизываешь губы, чтобы поглотить целиком Эти миры своими пламенными устами; Твои страшные пламени заполняют огнем И сжигают без остатка эту вселенную, о Вишну!
Яви мне, кто ты, столь ужасный? Поклонение тебе, смилуйся, благий Боже! Я стремлюсь познать тебя, предначального, Но постичь не могу хода твоих проявлений.
Бог сказал: Я – Время, состарившееся для разрушения мира, Намеревающееся миры уничтожить. Помимо тебя, никто не выживет из них, Из тех воинов, что выстроились друг против друга в двух ратях.
Потому восстань теперь и достигай славы, Владей благоденствующим царством, победив твоих врагов!
Я сам обрек их зонами прежде творенья: Будь лишь моим орудием, как Лучник, Стоящий Слева!
Убей Дрону, и Бхишму, и Джаядратху, И Карну, а также других ратников славных – Мною убитых – рази их без промедленья, Воюй же! И сокрушишь врагов твоих в битве.
Арджуна сказал: Ты Изначальный Бог, Вечносущая Личность, Ты высочайшее прибежище этого мира, Ты познающий и познаваемое, последняя обитель – Тобой распростерта вселенная, о бесконечнообразный.
Теперь я желаю тебя лицезреть в твоем образе прежнем, Увенчанного, со скипетром, с диском в руке. Прими еще раз твой четырехрукий образ, О Тысячерукий, во всем воплощенный!
Бог сказал: По моей милости, Арджуна, явил я Моей силой Йоги мою высшую форму, Преисполненный огня, вселенский, предначальный, бесконечный, Каким никто, кроме тебя, не созерцал меня.
Ни посредством изучения Вед, ни совершения обрядов, ни принесением даров, Ни через жертву, ни через суровый аскетический подвиг Не могу я быть созерцаемым в этом мире в этом образе Никем, кроме тебя, о великий герой Куру!
Не имей более страха, не теряй рассудка От вида этого образа моего столь ужасающего; Страх отогнав, сердце твое вновь усладится, Снова созерцай то (мое) тело, которое знаешь!
Санджая сказал: Так сказав Арджуне, Васудева
Явил снова свой прежней образ
И успокоил страх этого человека, Явившись снова в своем прежнем приятном образе.
IV. 40 [18]. Бог сказал: Арджуна, внял ли ты этому сосредоточенной мыслью? Дхананджая, прошло ли теперь твое невежественное заблуждение?
Арджуна сказал: Заблуждение прошло… и по твоей милости я исправил свой ум. Вот я стою здесь, лишенный всяких сомнений. Я исполню твое слово.
Санджая сказал: Так выслушал я эту чудную и приводящую в трепет Беседу Кришны и великого духом Арджуны. Милостью Вьясы, выслушав эту высочайшую тайну, эту йогу, от этого Владыки Йоги, самого Кришны, возвещенную им лично. Где Кришна, Владыка Йоги, и лучник Арджуна, там, думаю я, удача, победа, процветание и праведный путь.[182]
5. Обобщающий комментарий
Дальше предлагается развитие и более детальная интерпретация того, что уже было кратко прокомментированно в Лекции 1.
§1. Экспозиция: поле битвы как место наставления
§2. Поле – не обычное поле, сражение – не обычное сражение
§3. События, меняющиеся в зависимости от нашего знания о них
§4. Рабочее определение не-обыкновенного через знание и значение; четыре пункта сюжета IV
§1. Экспозиция: поле битвы как место наставления
В начале IV бард и колесничий царя Дхритараштры, Санджая, наделенный сверхъестественной способностью видеть и слышать (то есть знать) издалека, сообщает царю о происшедшем на поле Великого Сражения, Курукшетре, начиная с момента перед началом сражения, которое должно быть судьбоносно для обеих сторон. В его рассказе великий военачальник герой Пандавов просит своего колесничего, близкого друга, верного союзника и дальнего родственника Кришну направить его колесницу в самый центр поля сражения. Там Бог Кришна Васудева открывает Арджуне часть своего Божественного Знания. И это чудесным образом совпадает во времени и с тем, как Санджая воспринимает это и потом передает Дхритараштре. Находясь на значительном расстоянии от Кришны и Арджуны, беседовавших в колеснице, Санджая мог воспринимать их беседу только благодаря своему сверхъестественному зрению и слуху, или своего рода сверхзнанию. Именно одновременность его сверхзнания и Божественного Знания Кришны делают эту ситуацию возможной. И все же одного этого факта было бы недостаточно, чтобы она стала мифологической. Для этого понадобилось обыкновенное знание (или незнание) о ситуации большинства воинов из обоих кланов, рассматривавших битву, так же как и причины, приведшие к ней, как совершенно естественные вещи. Таким образом, принц Арджуна как человек, не обладающий никаким сверхъестественным знанием, являет собой модель естественности, тогда как Кришна, несомненно, представляет Божественное Знание.
§2. Поле – не обычное поле, сражение – не обычное сражение
В течение нескольких секунд Кришна объясняет Арджуне, что сражение в действительности («в действительности» означает в данном случае то, что не может быть увидено естественными глазами и услышано естественным слухом) не обычное сражение, а сражение сражений, уникальное и единственное в своем роде, которое делает все предыдущие сражения несущественными, а последующие – избыточными. Ибо это сражение является финальной сценой великого спектакля игры Божественных Космических Сил, недоступных не только обычному знанию обычных людей, но и сверхзнанию великих аскетов.
§3. События, меняющиеся в зависимости от нашего знания о них
Передав Арджуне очень упрощенную версию своего Божественного Знания (соответствующую сверхзнанию великих аскетов), Кришна посылает его на битву и велит сражаться и победить, как если бы это была обыкновенная битва, как любая другая, но сделать это с совершенно иным знанием существующей ситуации, предстоящих событий, самого себя и, до некоторой степени. Его (Кришны). Подведем итог: Санджая (он здесь «под-расеказчик», так как его рассказ включен в рамку рассказа Вайшампаяны) сообщает, через свое сверхзнание, слепому царю Дхритараштре, человеку естественного (?) знания, о том, как Божественный Колесничий Кришна наставляет Арджуну, также человека естественного знания, в Божественном Знании Самости (атмана). Своей собственной Самости и вещей, которые до этого казались естественными (война, сражение, поле битвы и т. д.)
§4. Рабочее определение не-обыкновенного через знание и значение; четыре пункта сюжета IV
Имеющиеся здесь три знания – божественное, сверхъестественное и естественное – взаимосвязаны внутри мифологической ситуации, сцеплены внутри одного мифологического сюжета посредством, так сказать, четырех пунктов содержания IV, которые, как и в III, будучи сами по себе естественными, тем не менее включают в себя функцию медиации между этими знаниями. Эти пункты – примеры «не-обыкновенного», которое фактически видится как не-обыкновенное не только мифологу, но и тем, кто непосредственно вовлечен в ситуацию, – иначе как могло бы быть, что такого рода троица (рассказчик, бог, обыкновенный человек) присутствует вместе в столь многих мифах других стран и культур? Не-обыкновенное здесь я хотел бы охарактеризовать немного иначе, чем в I, II и III, а именно, как то, что личность в сюжете (а не только мифолог) знает как имеющее иное значение (значения), чем приписывается ему, когда оно выступает вне мифологического контекста. Хотя и вне контекста в нем обычно видится возможность, так или иначе, быть совмещенным со сверхъестественным или быть знаком сверхъестественного. Указанные пункты, будучи естественными per se, в сочетании с другими точками, формирующими то, что мы назвали «не-обыкновенными событиями», как раз и определяют пространственно-временную рамку центрального сюжета в IV. То есть сюжета, в котором теоретическое объяснение Кришны, а также практическое наставление, данное им Арджуне, суть одно и только одно событие, которое, в свою очередь, может быть герменевтически понято как имеющее свой собственный сюжет со своими собственными мифологическими элементами.