Страница:
«Но, - сказал он, - я думал, что ты любишь камни».
Я сказал: «Нет, это не любовь к камням, это был поиск. Камни были лишь предлогом. Иногда отыскиваешь камни, иногда отыскиваешь бабочек, иногда отыскиваешь цветы, иногда отыскиваешь истину, - но запомните, красота всегда заключается в поиске, а не в том, что находишь. Это лишь предлог».
Он сказал: «Как ни старайся, похоже, трудно сделать тебя счастливым».
Я сказал: «Это правда. Никогда не старайтесь никого сделать счастливым. Никто не может этого сделать. Вы можете сделать меня несчастным - это возможно, — но счастливым? Это просто мое абсолютное право быть или не быть счастливым. Вы не можете заставить меня быть счастливым. Вываливая все эти камни передо мною, вы пытаетесь сделать меня счастливым?» И такое происходило непрерывно. Постепенно они начали понимать, что этот мальчик, кажется, эксцентричный, поэтому лучше оставить его одного.
Когда я был очень маленьким, у меня были длинные, как у девочки, волосы. В Индии мальчики не носят длинных волос - по крайней мер, в то время это не допускалось. У меня же были очень длинные волосы, и когда я входил, а вход был со стороны магазина... Дом располагался позади магазина, поэтому, чтобы войти в дом, я должен был пройти через магазин. Там был мой отец, там были его клиенты, и они говорили: «Чья это девочка?»
Мой отец смотрел на меня и говорил: «Что делать? Он не слушается». И он чувствовал себя обиженным.
Я говорил: «Не нужно обижаться. Я не вижу никаких проблем. Если кто-то назовет меня девочкой или мальчиком, это его дело; какое это имеет значение для меня?»
Но он обижался на то, что его мальчика называют девочкой. Сама идея мальчика и девочки... В Индии, когда рождается мальчик, по всей округе звучат гонги, барабаны, песни, раздаются сладости. А когда рождается девочка, ничего не происходит - ничего. Вы немедленно узнаете, что родилась девочка, потому что никаких гонгов, никаких колокольчиков, никаких барабанов, никакого пения, - ничего не происходит, никаких раздач сладостей, - это и означает, что родилась девочка. Никто не придет спросить вас, потому что это будет для вас оскорблением: вам придется отвечать, что родилась девочка. Отец сидит опустив голову... девочка родилась.
Поэтому он говорил: «Странно. У меня мальчик, а я страдаю от того, что у меня девочка». Однажды он по-настоящему разозлился, поскольку человек, который спросил его, был очень важным человеком; он был сборщиком налогов в округе. Он сидел в магазине и спросил: «Чья это девочка? Странно, одежда, кажется, мальчиковая - и на ней так много карманов, полных камней?»
Мой отец сказал: «Что же делать? Он мальчик, не девочка. Но сегодня я обрежу ему волосы - хватит!» Он пришел со своими ножницами и обрезал мне волосы. Я ничего не сказал ему. Я пошел в парикмахерскую, которая находилась как раз перед нашим домом и сказал парикмахеру... Тот имел привычку к опиуму, очень красивый человек, но иногда мог отрезать вам один ус и забыть про другой. Вы сидите в его кресле, вокруг вашей шеи его полотенце, а сам он ушел, и вам нужно разыскивать его - куда же он ушел? Это было трудно; никто не знал, куда он ушел. И с одним усом, как вы пойдете искать его? Но он был единственным, кто мне нравился, ведь стрижка у него занимала часы.
Он рассказывал тысячу и одну историю, не связанную ни с чем в мире. Я наслаждался этим. Именно от этого человека, Натхура, - Натхур было его имя, - я научился тому, как действует человеческий ум. Мое первое знакомство с человеческим умом состоялось благодаря ему, ведь он не был лицемером. Он говорил все, что ему приходило на ум; на самом деле, между его умом и его ртом не было разницы! Он просто говорил все, что приходило ему на ум. Если он в уме сражался с кем-нибудь, он начинал сражаться вслух - хотя рядом никого и не было. Я был единственным, кто не спрашивал: «С кем это вы сражаетесь?» Поэтому со мной он был счастлив, настолько счастлив, что никогда не брал с меня платы за стрижку ногтей или чего-нибудь другого.
В тот день я пришел к нему и сказал - мы обычно называли его «Кака», какаозначает дядя - «Кака, если вы в себе, то побрейте мне сейчас всю голову».
Он сказал: «Великолепно». Он не был в себе. Если бы он был в себе, он отказался бы, потому что в Индии бреют голову только в том случае, когда умирает отец; иначе не бреют. Так что он принял добрую дозу опиума и обрил мне всю голову.
Я сказал: «Вот и хорошо».
Я вернулся обратно. Мой отец посмотрел на меня и сказал: «Что случилось?»
Я сказал: «А в чем дело? Вы обрезали мне волосы ножницами; они вырастут снова. Я же кончаю с ними. И Кака согласен. Я попросил его. Он сказал, что согласен: «Всякий раз, когда не будет клиентов, ты можешь приходить, и я буду полностью обривать тебе голову, и нет разговора о деньгах». Поэтому вам не нужно волноваться. Я у него свободный от оплаты клиент, потому что никто другой не слушает его; я единственный человек, который слушает его рассказы».
Мой отец сказал: «Но ты же прекрасно знаешь, что теперь это создаст еще большие проблемы».
И тут же вошел один человек и спросил: «Что случилось? У этого мальчика умер отец?» Без этого никто...
Тогда мой отец сказал: «Посмотрите! Было бы лучше, если бы ты был девочкой. Теперь я умер! Отращивай свои волосы как можно скорее. Отправляйся к своему Каке, к этому наркоману, и спроси его, может ли он помочь как-нибудь; иначе у меня будет много неприятностей. Будет приходить весь город. Ты будешь ходить по всему городу, и каждый подумает, что твой отец умер. Они начнут приходить».
И они начали приходить. Это был последний раз, когда он что-то сделал мне. После этого он сказал: «Я не буду ничего делать, потому что от этого получается только больше неприятностей».
Я сказал: «Я и не просил - я просто продолжаю делать по-своему. Вы зря вмешивались».
Я никогда не позволял ему давать мне советы. И вскоре все в моей семье поняли, что я весьма не расположен к советам, поскольку, что бы они ни говорили, я делал прямо противоположное, как раз для того, чтобы они прекратили давать мне советы. Я сказал им: «Если вы будете советовать мне, я буду делать все наоборот, поэтому не давайте мне никаких советов. Я не хочу всю свою жизнь нести в себе все эти голоса - пожалуйста, оставьте мой ум чистым. Я хочу слушать мой собственный голос, если есть такой. Я счастлив со своей собственной подлинностью».
Затем постепенно они поняли, что не нужно вмешиваться в мои дела, в этом нет никакого смысла, это создает только дополнительные проблемы: я находил способы, которые приносили им большие неприятности. Тогда настало время, когда я сидел, бывало, в своей комнате, а моя мать оглядывалась вокруг и говорила: «Никого нет. Я хотела бы, чтобы кто-нибудь сходил на рынок и принес немного овощей».
Я говорил: «Я тоже никого не вижу. Никого нет: только я сижу здесь, никого нет».
Меня ни за кого не считали - просто никто. Она видела меня перед собой и говорила: «Я не вижу никого». И она соглашалась со мной: «И я никого не вижу, комната пуста», - и она уходила обратно поискать кого-нибудь в другом месте, чтобы послать его на рынок.
В тот момент, когда они признали, что я никто... Для себя я понимаю, что с того момента я не слышу никаких голосов. И они признали это, когда мне было девять или десять лет, - они вынуждены были признать, - они признали, что я никто; никаким образом не учитывать меня, не полагаться на меня ни в какой работе. Маленькие дела...
Моя мать говорила, бывало: «Пойди и принеси дюжину бананов», - и я отправлялся. Рынок был недалеко, метров четыреста; места было немного. Но на протяжении этих четырехсот метров я встречал так много людей и возникало так много дискуссий, что к тому времени, как я добирался до рынка, я забывал, за чем пришел. И более того, время истекало. Я должен был хватать что-нибудь побыстрее, потому что солнце садилось или уже давно село.
Я возвращался домой, чтобы спросить: «А что же вы хотели?»
И моя мать говорила: «Ты хороший, когда ничего не делаешь. Я просила тебя о простой вещи, о дюжине бананов, а ты потратил пять часов лишь для того, чтобы вернуться с пустыми руками и еще спрашивать!»
Я говорил: «Что же делать? По дороге встретилось так много людей, так много проблем, вопросов, споров. К тому времени, когда я добрался до рынка, я все забыл и поэтому вынужден был вернуться, чтобы спросить». Они расстались с идеей о том, что от меня может быть какая-нибудь польза; но мне это помогло чрезвычайно. Постепенно я стал отсутствующим в своем собственном доме. Люди проходили мимо меня, но проходили так, как будто никого не было. Мне не нужно было говорить привет. Обо мне не нужно было спрашивать.
Я помню, что с той поры не нахожу в себе никаких голосов. Но до десятилетнего возраста они одолевали меня, и когда я начал работать над собой, я вынужден был пройти через все эти голоса и отбрасывать их сознательно. И это не трудный процесс, нужно просто признать, что это не ваш голос, это голос вашего отца, это голос вашей матери, это голос вашего раввина, и вы должны поблагодарить их: «Великолепно, что вы следуете за мной до сих пор, но дальше не надо. Здесь мы расстанемся».
И когда вы пусты от всех этих голосов, только тогда... ведь в этой толпе, на той рыночной площади, которая возникла внутри вас, почти невозможно услышать свой собственный голос. Это начало того, чтобы быть собой. Тогда само собой случается много большее, и это естественно; вам ничего не нужно с этим делать.
Все, что нужно, - это отвергнуть голоса, перекрывающие ваш голос. Коль скоро это случилось, вы начинаете расти в понимании самого себя. Постепенно вы начинаете осознавать проблемы, которые раньше никогда не осознавали, потому что на них у вас были готовые ответы. Впервые вы начинаете слышать вопросы потрясающей важности, о которых вы даже не догадывались, что они у вас есть.
И ваш вопрос, просто потому, что он ваш, значителен, ведь в самом вопросе и спрятан ответ.
Но это должен быть ваш вопрос, только тогда он несет в себе свой ответ.
А эти так называемые доброжелатели продолжают давать вам свои вопросы, свои ответы. Никого не беспокоит, является ли этот вопросили этот ответ вашим. На самом деле, они боятся, что однажды вы найдете свой собственный вопрос. В тот день, когда вы найдете свой вопрос, все их ответы станут неверными, все их священные писания станут хламом. И они боятся, что, отыскав свое собственное существо, вы станете индивидуальностью.
Общество не хочет, чтобы вы становились индивидуальностями, оно хочет, чтобы вы были христианами, добрыми христианами, добрыми иудеями, добрыми индусами - респектабельными людьми. Но они не хотят, чтобы вы были индивидуальностями, потому что индивидуальности движутся, действуют, живут в свободе. Индивидуальности счастливы умереть, но их нельзя превратить в психологических рабов.
А коль скоро вы индивидуальность, познать себя становится так легко, ведь теперь вы являетесь собой.
Теперь единственное, что нужно, это закрыть глаза и посмотреть, кто же вы.
Таким образом, не разделяйте этот вопрос на два. Не спрашивайте меня, что более важно, быть собой или познать себя. Я понимаю, почему возник такой вопрос, он возник из знаменитой максимы Сократа: «Познай самого себя», - а одно из величайших открытий современной психологии гласит: «Будь собой». Отсюда и вопрос: что более важно?
Сократ - это не тот человек, которого можно оставить в прошлом. Есть немногие люди, которые навсегда останутся современниками. Сократ - один из тех людей, которые навсегда останутся современниками. Когда он говорит: «Познай самого себя», - он подразумевает, что если не быть собой, то как можно познать себя? Так что, если вы хотите познать себя, вы должны быть собой. Это две стороны одной монеты.
Но начинайте с того, чтобы быть собой, потому что в вас так много возмущено, так много отвлечено от вас, так много от вас отнято. Ваше бытие покрыто столь многими слоями вашей личности, что вы должны будете делать в точности то же самое, что вы делаете с луком: вы чистите его. Когда вы чистите лук и снимаете один слой, под ним появляется слой более свежий. Вы удаляете его, а там другой, еще более свежий, еще более живой... Вот вы такие и есть - вы покрыты слоями личности, персональности.
Слово «персональность» стоит того, чтобы его запомнить. Оно происходит от корня персона. В греческой драме актеры пользовались масками, и говорили они сквозь маски. Сона означает звук. Персона означает звук, исходящий от маски. Вы не знаете, кто эта персона, вы только слышите звук, и он исходит от маски. От этого слова «персона» и происходит слово «персональность», личность. Это верно в буквальном смысле: ваша персональность — это не что иное, как многие и многие маски. И все, что вы говорите, вы говорите сквозь эти маски; сказанное никогда не является истинно вашим, на нем не стоит ваша подпись.
Поэтому сначала отбросьте все персональности, все личности.
Люди обыкновенно думают, что у них одна личность — это абсолютно неправильно.
У вас много личностей. У вас целый склад личностей, и всякий раз, когда вам требуется другая личность, вы немедленно меняете маску. Вы мгновенно становитесь другим человеком; не теряется ни единого мгновения. Смена одной личности на другую стала почти автоматической. И их так много, что вам даже не подсчитать, сколько у вас личностей.
Чем больше у вас личностей, тем более утонченным, респектабельным гражданином общества вы являетесь. Очевидно, ваши личности дают вам больше возможностей. Они дают вам возможность действовать многими путями, которыми другие действовать не могут.
Гурджиев обычно играл со своими учениками в одну игру. Он сидел посередине, один ученик с одной стороны, другой ученик - с другой. А он потрясающе работал над личностями. Он работал настолько сознательно, что стал способен, как способны и многие актеры, показывать... С этой стороны его рта один ученик видел, что он пребывает в очень счастливом настроении духа, а с другой стороны другой ученик видел, что он в большом гневе, и не время говорить ему что-нибудь; он может ударить или сделать что-нибудь еще. Он был способен одной половиной рта улыбаться, тогда как другая половина оставалась печальной и серьезной. Этому трудно научиться, но можно. Это не такая большая проблема - актеры, великие актеры, постоянно так делают.
Вы смотрите кино целиком; вы не видите, что в один момент актер должен смеяться, а в другой момент плакать. Пока снимается кино, он постоянно меняет свои личности. Вы видите лишь рассказ, который представляют вам, но что же происходит с актером? Он влюбляется в женщину - которую ненавидит! - и показывает такое, на что не способен даже возлюбленный: своими глазами, своим лицом, своими словами, своими объятьями, всем. На это мгновение он становится возлюбленным. Он надевает на себя личность возлюбленного той женщины, которая перед ним.
Во второй сцене ему, может быть, нужно плакать - и актеры начинают плакать, на их глазах выступают слезы. Вначале, чтобы вызвать слезы, они вынуждены прибегать к химическим средствам, но так только у актеров-любителей. Когда актер обретает настоящее мастерство, тогда в этом нет необходимости; он просто меняет свою личность. Он надевает лицо печали, грусти, и начинают течь слезы. Он обманывает не только вас, он может обмануть свою собственную химию.
Все эти личности, персональности, постоянно с вами. Вы — толпа, много людей вместе, все разные: многие враждуют друг с другом, непрерывно конфликтуют, сражаются, борются. Вот почему вы видите людей в таком страдании. Иначе, нет причины для страданий, если в вас нет столь многих голосов, сражающихся, конфликтующих, пытающихся контролировать все остальные - один голос старается стать монополистом над всеми остальными.
Гурджиев называет их «самости»; это то же самое. Самость или эго можно называть и личностью, вы можете начать искать ее - следить за ней - такая потрясающе очаровательная игра. Вот вечером вы решаете, что завтра утром вы встанете в пять часов. Вы принимали такое решение на протяжении многих лет, и вы знаете, что каждый вечер вы принимаете такое решение... Но эта ночь другая! - и это вы тоже знаете. Каждую ночь вы говорили себе: «Эта ночь другая; завтра я встану в пять. Есть же всему предел!»
Но то же самое вы говорили каждую ночь. Вы не говорите ничего нового, но не осознаете этого. И в пять часов, когда звенит будильник, вы просто нажимаете на его кнопку; вы сердитесь на часы. Вы выбрасываете часы, поворачиваетесь на другой бок и говорите себе: «Такое холодное утро, и этот глупый будильник», - и снова засыпаете. Вы собираетесь ухватить для сна еще несколько минут... и так продолжается годами.
Каждое утро вы засыпаете «еще на несколько минут». Когда вы просыпаетесь, уже девять, и вы снова раскаиваетесь, вы думаете: «Как это могло случиться? Я ведь решил встать». И снова вы будете делать так, но вы никогда не поймете, что личность, которая принимала решение вечером, была определенной личностью, а та личность, которая выбросила будильник, была другой личностью.
Личность, которая говорила: «Завтра я встану в пять», - больше не находится сверху, она больше не стоит на дежурстве. Сверху кто-то другой, и он говорит: «Забудь все про эту чепуху», - и выбрасывает часы и говорит: «Поспи еще. Так холодно - ты разве глупый?» А повернуться на другой бок так хорошо и уютно, а после будильника спится даже еще лучше. А в девять часов, когда вы просыпаетесь, вы печальны. Это другая личность. Она не выбрасывала будильник; она не была той личностью, которая сказала: «Еще несколько минут...» Эта личность решает: «Теперь, что бы ни случилось, завтра утром я встану в пять».
Вы будете делать это всю свою жизнь, и вы никогда не сможете понять такой простой факт: у вас много личностей, и каждый раз говорит другая личность, говорит по-другому, имеет другие идеи.
Только понаблюдайте за этим; само такое наблюдение дает такую великую радость, такой великий спектакль, что не нужно ходить ни в какое кино. Можно просто закрыть глаза и смотреть кино, которое продолжается там со многими действующими лицами, со многими актерами, актрисами, и всем, что необходимо, — сырой материал, неотредактированный...
Но перед тем, как вы сможете познать себя, вы должны быть собой.
Вы должны сбросить все эти личности, как одежды, вы должны прийти к своей полной обнаженности.
Вот отсюда идет начало.
А тогда вторая вещь является уже простой. Вся проблема в первой вещи; вторая вещь очень проста. Когда личности уходят, толпа покидает вас, вы остаетесь одни. Закройте глаза, и вы увидите, кто вы есть, - ведь никого другого не осталось. Есть только осознание потрясающего безмолвия, отсутствия объекта.
Там вы не встретите никакого Бога, никакой души, никаких ангелов - все это вымысел. Если вы встретите кого-то, то вспомните, что вы снова галлюцинируете. Если вы встретите Иисуса, выбросьте его! Если вы встретите Кришну, скажите ему: «Убирайся. Это место не для людей. Оставь меня одного». Только Будда имел смелость сказать: «Если вы встретите меня в пути, немедленно отсеките мне голову».
Вы должны отсечь голову Будде; иначе вы не будете одни, — а если вы не будете одни, то как вы сможете познать себя?
В уединении, неожиданно, из ниоткуда, приходит аромат, называемый просветлением. Вы становитесь светящимися; вы впервые полны света, вся тьма исчезла.
Ночь прошла, солнце взошло - и восход никогда не станет закатом.
Беседа 14.
Я сказал: «Нет, это не любовь к камням, это был поиск. Камни были лишь предлогом. Иногда отыскиваешь камни, иногда отыскиваешь бабочек, иногда отыскиваешь цветы, иногда отыскиваешь истину, - но запомните, красота всегда заключается в поиске, а не в том, что находишь. Это лишь предлог».
Он сказал: «Как ни старайся, похоже, трудно сделать тебя счастливым».
Я сказал: «Это правда. Никогда не старайтесь никого сделать счастливым. Никто не может этого сделать. Вы можете сделать меня несчастным - это возможно, — но счастливым? Это просто мое абсолютное право быть или не быть счастливым. Вы не можете заставить меня быть счастливым. Вываливая все эти камни передо мною, вы пытаетесь сделать меня счастливым?» И такое происходило непрерывно. Постепенно они начали понимать, что этот мальчик, кажется, эксцентричный, поэтому лучше оставить его одного.
Когда я был очень маленьким, у меня были длинные, как у девочки, волосы. В Индии мальчики не носят длинных волос - по крайней мер, в то время это не допускалось. У меня же были очень длинные волосы, и когда я входил, а вход был со стороны магазина... Дом располагался позади магазина, поэтому, чтобы войти в дом, я должен был пройти через магазин. Там был мой отец, там были его клиенты, и они говорили: «Чья это девочка?»
Мой отец смотрел на меня и говорил: «Что делать? Он не слушается». И он чувствовал себя обиженным.
Я говорил: «Не нужно обижаться. Я не вижу никаких проблем. Если кто-то назовет меня девочкой или мальчиком, это его дело; какое это имеет значение для меня?»
Но он обижался на то, что его мальчика называют девочкой. Сама идея мальчика и девочки... В Индии, когда рождается мальчик, по всей округе звучат гонги, барабаны, песни, раздаются сладости. А когда рождается девочка, ничего не происходит - ничего. Вы немедленно узнаете, что родилась девочка, потому что никаких гонгов, никаких колокольчиков, никаких барабанов, никакого пения, - ничего не происходит, никаких раздач сладостей, - это и означает, что родилась девочка. Никто не придет спросить вас, потому что это будет для вас оскорблением: вам придется отвечать, что родилась девочка. Отец сидит опустив голову... девочка родилась.
Поэтому он говорил: «Странно. У меня мальчик, а я страдаю от того, что у меня девочка». Однажды он по-настоящему разозлился, поскольку человек, который спросил его, был очень важным человеком; он был сборщиком налогов в округе. Он сидел в магазине и спросил: «Чья это девочка? Странно, одежда, кажется, мальчиковая - и на ней так много карманов, полных камней?»
Мой отец сказал: «Что же делать? Он мальчик, не девочка. Но сегодня я обрежу ему волосы - хватит!» Он пришел со своими ножницами и обрезал мне волосы. Я ничего не сказал ему. Я пошел в парикмахерскую, которая находилась как раз перед нашим домом и сказал парикмахеру... Тот имел привычку к опиуму, очень красивый человек, но иногда мог отрезать вам один ус и забыть про другой. Вы сидите в его кресле, вокруг вашей шеи его полотенце, а сам он ушел, и вам нужно разыскивать его - куда же он ушел? Это было трудно; никто не знал, куда он ушел. И с одним усом, как вы пойдете искать его? Но он был единственным, кто мне нравился, ведь стрижка у него занимала часы.
Он рассказывал тысячу и одну историю, не связанную ни с чем в мире. Я наслаждался этим. Именно от этого человека, Натхура, - Натхур было его имя, - я научился тому, как действует человеческий ум. Мое первое знакомство с человеческим умом состоялось благодаря ему, ведь он не был лицемером. Он говорил все, что ему приходило на ум; на самом деле, между его умом и его ртом не было разницы! Он просто говорил все, что приходило ему на ум. Если он в уме сражался с кем-нибудь, он начинал сражаться вслух - хотя рядом никого и не было. Я был единственным, кто не спрашивал: «С кем это вы сражаетесь?» Поэтому со мной он был счастлив, настолько счастлив, что никогда не брал с меня платы за стрижку ногтей или чего-нибудь другого.
В тот день я пришел к нему и сказал - мы обычно называли его «Кака», какаозначает дядя - «Кака, если вы в себе, то побрейте мне сейчас всю голову».
Он сказал: «Великолепно». Он не был в себе. Если бы он был в себе, он отказался бы, потому что в Индии бреют голову только в том случае, когда умирает отец; иначе не бреют. Так что он принял добрую дозу опиума и обрил мне всю голову.
Я сказал: «Вот и хорошо».
Я вернулся обратно. Мой отец посмотрел на меня и сказал: «Что случилось?»
Я сказал: «А в чем дело? Вы обрезали мне волосы ножницами; они вырастут снова. Я же кончаю с ними. И Кака согласен. Я попросил его. Он сказал, что согласен: «Всякий раз, когда не будет клиентов, ты можешь приходить, и я буду полностью обривать тебе голову, и нет разговора о деньгах». Поэтому вам не нужно волноваться. Я у него свободный от оплаты клиент, потому что никто другой не слушает его; я единственный человек, который слушает его рассказы».
Мой отец сказал: «Но ты же прекрасно знаешь, что теперь это создаст еще большие проблемы».
И тут же вошел один человек и спросил: «Что случилось? У этого мальчика умер отец?» Без этого никто...
Тогда мой отец сказал: «Посмотрите! Было бы лучше, если бы ты был девочкой. Теперь я умер! Отращивай свои волосы как можно скорее. Отправляйся к своему Каке, к этому наркоману, и спроси его, может ли он помочь как-нибудь; иначе у меня будет много неприятностей. Будет приходить весь город. Ты будешь ходить по всему городу, и каждый подумает, что твой отец умер. Они начнут приходить».
И они начали приходить. Это был последний раз, когда он что-то сделал мне. После этого он сказал: «Я не буду ничего делать, потому что от этого получается только больше неприятностей».
Я сказал: «Я и не просил - я просто продолжаю делать по-своему. Вы зря вмешивались».
Я никогда не позволял ему давать мне советы. И вскоре все в моей семье поняли, что я весьма не расположен к советам, поскольку, что бы они ни говорили, я делал прямо противоположное, как раз для того, чтобы они прекратили давать мне советы. Я сказал им: «Если вы будете советовать мне, я буду делать все наоборот, поэтому не давайте мне никаких советов. Я не хочу всю свою жизнь нести в себе все эти голоса - пожалуйста, оставьте мой ум чистым. Я хочу слушать мой собственный голос, если есть такой. Я счастлив со своей собственной подлинностью».
Затем постепенно они поняли, что не нужно вмешиваться в мои дела, в этом нет никакого смысла, это создает только дополнительные проблемы: я находил способы, которые приносили им большие неприятности. Тогда настало время, когда я сидел, бывало, в своей комнате, а моя мать оглядывалась вокруг и говорила: «Никого нет. Я хотела бы, чтобы кто-нибудь сходил на рынок и принес немного овощей».
Я говорил: «Я тоже никого не вижу. Никого нет: только я сижу здесь, никого нет».
Меня ни за кого не считали - просто никто. Она видела меня перед собой и говорила: «Я не вижу никого». И она соглашалась со мной: «И я никого не вижу, комната пуста», - и она уходила обратно поискать кого-нибудь в другом месте, чтобы послать его на рынок.
В тот момент, когда они признали, что я никто... Для себя я понимаю, что с того момента я не слышу никаких голосов. И они признали это, когда мне было девять или десять лет, - они вынуждены были признать, - они признали, что я никто; никаким образом не учитывать меня, не полагаться на меня ни в какой работе. Маленькие дела...
Моя мать говорила, бывало: «Пойди и принеси дюжину бананов», - и я отправлялся. Рынок был недалеко, метров четыреста; места было немного. Но на протяжении этих четырехсот метров я встречал так много людей и возникало так много дискуссий, что к тому времени, как я добирался до рынка, я забывал, за чем пришел. И более того, время истекало. Я должен был хватать что-нибудь побыстрее, потому что солнце садилось или уже давно село.
Я возвращался домой, чтобы спросить: «А что же вы хотели?»
И моя мать говорила: «Ты хороший, когда ничего не делаешь. Я просила тебя о простой вещи, о дюжине бананов, а ты потратил пять часов лишь для того, чтобы вернуться с пустыми руками и еще спрашивать!»
Я говорил: «Что же делать? По дороге встретилось так много людей, так много проблем, вопросов, споров. К тому времени, когда я добрался до рынка, я все забыл и поэтому вынужден был вернуться, чтобы спросить». Они расстались с идеей о том, что от меня может быть какая-нибудь польза; но мне это помогло чрезвычайно. Постепенно я стал отсутствующим в своем собственном доме. Люди проходили мимо меня, но проходили так, как будто никого не было. Мне не нужно было говорить привет. Обо мне не нужно было спрашивать.
Я помню, что с той поры не нахожу в себе никаких голосов. Но до десятилетнего возраста они одолевали меня, и когда я начал работать над собой, я вынужден был пройти через все эти голоса и отбрасывать их сознательно. И это не трудный процесс, нужно просто признать, что это не ваш голос, это голос вашего отца, это голос вашей матери, это голос вашего раввина, и вы должны поблагодарить их: «Великолепно, что вы следуете за мной до сих пор, но дальше не надо. Здесь мы расстанемся».
И когда вы пусты от всех этих голосов, только тогда... ведь в этой толпе, на той рыночной площади, которая возникла внутри вас, почти невозможно услышать свой собственный голос. Это начало того, чтобы быть собой. Тогда само собой случается много большее, и это естественно; вам ничего не нужно с этим делать.
Все, что нужно, - это отвергнуть голоса, перекрывающие ваш голос. Коль скоро это случилось, вы начинаете расти в понимании самого себя. Постепенно вы начинаете осознавать проблемы, которые раньше никогда не осознавали, потому что на них у вас были готовые ответы. Впервые вы начинаете слышать вопросы потрясающей важности, о которых вы даже не догадывались, что они у вас есть.
И ваш вопрос, просто потому, что он ваш, значителен, ведь в самом вопросе и спрятан ответ.
Но это должен быть ваш вопрос, только тогда он несет в себе свой ответ.
А эти так называемые доброжелатели продолжают давать вам свои вопросы, свои ответы. Никого не беспокоит, является ли этот вопросили этот ответ вашим. На самом деле, они боятся, что однажды вы найдете свой собственный вопрос. В тот день, когда вы найдете свой вопрос, все их ответы станут неверными, все их священные писания станут хламом. И они боятся, что, отыскав свое собственное существо, вы станете индивидуальностью.
Общество не хочет, чтобы вы становились индивидуальностями, оно хочет, чтобы вы были христианами, добрыми христианами, добрыми иудеями, добрыми индусами - респектабельными людьми. Но они не хотят, чтобы вы были индивидуальностями, потому что индивидуальности движутся, действуют, живут в свободе. Индивидуальности счастливы умереть, но их нельзя превратить в психологических рабов.
А коль скоро вы индивидуальность, познать себя становится так легко, ведь теперь вы являетесь собой.
Теперь единственное, что нужно, это закрыть глаза и посмотреть, кто же вы.
Таким образом, не разделяйте этот вопрос на два. Не спрашивайте меня, что более важно, быть собой или познать себя. Я понимаю, почему возник такой вопрос, он возник из знаменитой максимы Сократа: «Познай самого себя», - а одно из величайших открытий современной психологии гласит: «Будь собой». Отсюда и вопрос: что более важно?
Сократ - это не тот человек, которого можно оставить в прошлом. Есть немногие люди, которые навсегда останутся современниками. Сократ - один из тех людей, которые навсегда останутся современниками. Когда он говорит: «Познай самого себя», - он подразумевает, что если не быть собой, то как можно познать себя? Так что, если вы хотите познать себя, вы должны быть собой. Это две стороны одной монеты.
Но начинайте с того, чтобы быть собой, потому что в вас так много возмущено, так много отвлечено от вас, так много от вас отнято. Ваше бытие покрыто столь многими слоями вашей личности, что вы должны будете делать в точности то же самое, что вы делаете с луком: вы чистите его. Когда вы чистите лук и снимаете один слой, под ним появляется слой более свежий. Вы удаляете его, а там другой, еще более свежий, еще более живой... Вот вы такие и есть - вы покрыты слоями личности, персональности.
Слово «персональность» стоит того, чтобы его запомнить. Оно происходит от корня персона. В греческой драме актеры пользовались масками, и говорили они сквозь маски. Сона означает звук. Персона означает звук, исходящий от маски. Вы не знаете, кто эта персона, вы только слышите звук, и он исходит от маски. От этого слова «персона» и происходит слово «персональность», личность. Это верно в буквальном смысле: ваша персональность — это не что иное, как многие и многие маски. И все, что вы говорите, вы говорите сквозь эти маски; сказанное никогда не является истинно вашим, на нем не стоит ваша подпись.
Поэтому сначала отбросьте все персональности, все личности.
Люди обыкновенно думают, что у них одна личность — это абсолютно неправильно.
У вас много личностей. У вас целый склад личностей, и всякий раз, когда вам требуется другая личность, вы немедленно меняете маску. Вы мгновенно становитесь другим человеком; не теряется ни единого мгновения. Смена одной личности на другую стала почти автоматической. И их так много, что вам даже не подсчитать, сколько у вас личностей.
Чем больше у вас личностей, тем более утонченным, респектабельным гражданином общества вы являетесь. Очевидно, ваши личности дают вам больше возможностей. Они дают вам возможность действовать многими путями, которыми другие действовать не могут.
Гурджиев обычно играл со своими учениками в одну игру. Он сидел посередине, один ученик с одной стороны, другой ученик - с другой. А он потрясающе работал над личностями. Он работал настолько сознательно, что стал способен, как способны и многие актеры, показывать... С этой стороны его рта один ученик видел, что он пребывает в очень счастливом настроении духа, а с другой стороны другой ученик видел, что он в большом гневе, и не время говорить ему что-нибудь; он может ударить или сделать что-нибудь еще. Он был способен одной половиной рта улыбаться, тогда как другая половина оставалась печальной и серьезной. Этому трудно научиться, но можно. Это не такая большая проблема - актеры, великие актеры, постоянно так делают.
Вы смотрите кино целиком; вы не видите, что в один момент актер должен смеяться, а в другой момент плакать. Пока снимается кино, он постоянно меняет свои личности. Вы видите лишь рассказ, который представляют вам, но что же происходит с актером? Он влюбляется в женщину - которую ненавидит! - и показывает такое, на что не способен даже возлюбленный: своими глазами, своим лицом, своими словами, своими объятьями, всем. На это мгновение он становится возлюбленным. Он надевает на себя личность возлюбленного той женщины, которая перед ним.
Во второй сцене ему, может быть, нужно плакать - и актеры начинают плакать, на их глазах выступают слезы. Вначале, чтобы вызвать слезы, они вынуждены прибегать к химическим средствам, но так только у актеров-любителей. Когда актер обретает настоящее мастерство, тогда в этом нет необходимости; он просто меняет свою личность. Он надевает лицо печали, грусти, и начинают течь слезы. Он обманывает не только вас, он может обмануть свою собственную химию.
Все эти личности, персональности, постоянно с вами. Вы — толпа, много людей вместе, все разные: многие враждуют друг с другом, непрерывно конфликтуют, сражаются, борются. Вот почему вы видите людей в таком страдании. Иначе, нет причины для страданий, если в вас нет столь многих голосов, сражающихся, конфликтующих, пытающихся контролировать все остальные - один голос старается стать монополистом над всеми остальными.
Гурджиев называет их «самости»; это то же самое. Самость или эго можно называть и личностью, вы можете начать искать ее - следить за ней - такая потрясающе очаровательная игра. Вот вечером вы решаете, что завтра утром вы встанете в пять часов. Вы принимали такое решение на протяжении многих лет, и вы знаете, что каждый вечер вы принимаете такое решение... Но эта ночь другая! - и это вы тоже знаете. Каждую ночь вы говорили себе: «Эта ночь другая; завтра я встану в пять. Есть же всему предел!»
Но то же самое вы говорили каждую ночь. Вы не говорите ничего нового, но не осознаете этого. И в пять часов, когда звенит будильник, вы просто нажимаете на его кнопку; вы сердитесь на часы. Вы выбрасываете часы, поворачиваетесь на другой бок и говорите себе: «Такое холодное утро, и этот глупый будильник», - и снова засыпаете. Вы собираетесь ухватить для сна еще несколько минут... и так продолжается годами.
Каждое утро вы засыпаете «еще на несколько минут». Когда вы просыпаетесь, уже девять, и вы снова раскаиваетесь, вы думаете: «Как это могло случиться? Я ведь решил встать». И снова вы будете делать так, но вы никогда не поймете, что личность, которая принимала решение вечером, была определенной личностью, а та личность, которая выбросила будильник, была другой личностью.
Личность, которая говорила: «Завтра я встану в пять», - больше не находится сверху, она больше не стоит на дежурстве. Сверху кто-то другой, и он говорит: «Забудь все про эту чепуху», - и выбрасывает часы и говорит: «Поспи еще. Так холодно - ты разве глупый?» А повернуться на другой бок так хорошо и уютно, а после будильника спится даже еще лучше. А в девять часов, когда вы просыпаетесь, вы печальны. Это другая личность. Она не выбрасывала будильник; она не была той личностью, которая сказала: «Еще несколько минут...» Эта личность решает: «Теперь, что бы ни случилось, завтра утром я встану в пять».
Вы будете делать это всю свою жизнь, и вы никогда не сможете понять такой простой факт: у вас много личностей, и каждый раз говорит другая личность, говорит по-другому, имеет другие идеи.
Только понаблюдайте за этим; само такое наблюдение дает такую великую радость, такой великий спектакль, что не нужно ходить ни в какое кино. Можно просто закрыть глаза и смотреть кино, которое продолжается там со многими действующими лицами, со многими актерами, актрисами, и всем, что необходимо, — сырой материал, неотредактированный...
Но перед тем, как вы сможете познать себя, вы должны быть собой.
Вы должны сбросить все эти личности, как одежды, вы должны прийти к своей полной обнаженности.
Вот отсюда идет начало.
А тогда вторая вещь является уже простой. Вся проблема в первой вещи; вторая вещь очень проста. Когда личности уходят, толпа покидает вас, вы остаетесь одни. Закройте глаза, и вы увидите, кто вы есть, - ведь никого другого не осталось. Есть только осознание потрясающего безмолвия, отсутствия объекта.
Там вы не встретите никакого Бога, никакой души, никаких ангелов - все это вымысел. Если вы встретите кого-то, то вспомните, что вы снова галлюцинируете. Если вы встретите Иисуса, выбросьте его! Если вы встретите Кришну, скажите ему: «Убирайся. Это место не для людей. Оставь меня одного». Только Будда имел смелость сказать: «Если вы встретите меня в пути, немедленно отсеките мне голову».
Вы должны отсечь голову Будде; иначе вы не будете одни, — а если вы не будете одни, то как вы сможете познать себя?
В уединении, неожиданно, из ниоткуда, приходит аромат, называемый просветлением. Вы становитесь светящимися; вы впервые полны света, вся тьма исчезла.
Ночь прошла, солнце взошло - и восход никогда не станет закатом.
Беседа 14.
ОБЩЕСТВО ВЫТЕСНЯЕТ ВАС ИЗ СЕБЯ; РЕЛИГИЯ ВЫГОНЯЕТ ИЗ ВАС ТОЛПУ
13 декабря 1984 года
Бхагаван,
Почему, прежде всего, люди оказались отвлеченными от своей изначальной самости, от самого себя?
Человек рождается как неизвестное, как непознанная потенциальная возможность.
Когда он приходит в мир, его изначальное лицо недоступно. Он должен еще найти его. Это станет для него открытием, и в этом вся красота. И в этом различие между человеческим существом и вещью.
Вещь лишена потенциала, она есть то, что есть. Стол - это стол, стул - это стул. Стул никогда не станет чем-то другим, у него нет потенциальной возможности; у него есть только актуальность. Он не является семенем чего-то другого.
Человек - не вещь.
Отсюда все проблемы и вся радость, все вызовы и все неприятности.
Ребенок приходит пустым, на нем ничего не записано, нет никаких указаний на то, кем он станет, - все измерения открыты.
Это первая основная вещь, которую нужно понять: ребенок - это не вещь, ребенок - существо.
Он еще не готов, он лишь только собирается быть. Он -процесс, и нет возможности предсказать, где его цель; каким будет окончательный исход его жизненных переживаний, мук, тревог, восторгов; каким будет конечный итог? В начале суммарный итог всей его жизни не доступен.
Он не приносит вместе с собой план своей жизни. Вас дурачили все астрологи, хироманты, и они могут дурачить вас, потому что для этого был шанс. Родителей заботит, кем станет их ребенок. Их забота исходит из любви, поэтому их могут эксплуатировать любые жулики. Эти жулики предсказывают: «Из него получится это или то», - но они не причиняют много вреда; они просто немного наживаются. Их предсказания никогда не сбываются.
Большего масштаба проблема возникает со священником, с политиком, с педагогами. Политик не интересуется, в чем состоит настоящий потенциал ребенка. Он заинтересован в том, чтобы этот ребенок стал частью его пути к власти. Он вносит свой вклад в каждого ребенка, потому что каждый ребенок - потенциальный друг или враг. Хорошо начать собирать голоса как можно раньше. Поэтому до того, как ребенок начнет двигаться своим путем, его отвлекают на тот путь, на котором исполняются желания политика, но который убьет семя в самом ребенке.
И священник заинтересован - он сделал свой вклад. Папа тем больше папа, чем больше у него католиков в мире. Если католики исчезнут, какой будет ценность папы? Кто позаботится о нем? Каждый рождающийся ребенок имеет некоторую силу, которую могут эксплуатировать священники, политики...
Вскоре ребенок станет полноправным гражданином мира - его надо схватить поскорее. Он должен стать католиком, если родился у католических родителей, или если по счастью он сирота, то мать Тереза присмотрит за ним и обратит его в католичество. Они чрезвычайно счастливы: чем больше в мире сирот, тем больше Нобелевских премий может получить мать Тереза, - и чем больше сирот, тем, значит, больше католиков. Чем больше в мире бедных людей... их очень легко можно обратить в христианство.
Иисус говорит, что не хлебом единым жив человек. Это истина подлинного человека, но это не истина, когда речь идет о массах. Когда вопрос касается масс, я говорю вам, человек живет хлебом и только хлебом. И есть только массы — где же он, подлинный человек?
Эти политики, эти священники, эти школьные учителя никого не предоставляют самому себе, чтобы человек мог стать подлинным, чтобы он мог получить свое изначальное лицо, чтобы он смог найти себя. Повсюду есть люди, имеющие свои насущные интересы в каждом ребенке. А ребенок - это просто табула раза, чистая доска, ничего не написано на нем; написать на нем что-нибудь - великое искушение для каждого. Родители, конечно, хотели бы написать свою религию, свою касту, свою философию, свою политику, ведь ребенок должен принадлежать им. Ребенок должен нести их наследие.
Если они на протяжении столетий были индусами, ребенок должен быть индусом, нести наследие индуизма следующим поколениям. Их не интересует собственный потенциал ребенка — никого он не интересует, - они заинтересованы в своем собственном вкладе и, конечно, вкладывают все...
Родители так много вкладывают в ребенка, дают ему жизнь, воспитывают его, дают ему образование; и все с условием -говорится об этом или нет, не важно. Однажды они спросят: «Мы так много сделали для тебя, теперь настало время тебе сделать что-нибудь для нас». Скорее всего, они и сами не осознают, что они делают, потому что именно так они воспитывались своими родителями, - из поколения в поколение все тот же процесс.
Учитель заинтересован в том, чтобы учащийся достойно представлял его. Религиозный учитель заинтересован в том, чтобы ученик был моделью его учения...
Я хочу, чтобы вы запомнили, что каждый заинтересован в ребенке ради чего-то такого, в чем у ребенка совершенно нет интереса.
Сам же ребенок совершенно беспомощен, он не может сражаться со всеми этими людьми. Они сильны. Он зависит от них; если они захотят что-нибудь сделать из него, он станет этим. Ребенку абсолютно ясно, что, если он пойдет против родителей, он поступит неправильно, он изменит им. Эти идеи прививаются ему теми же родителями, священниками, учителями. Он чувствует свою вину.
Любое утверждение своей собственной самости, своего «я», становится его виной, а всякое притязание родителей, религиозных священников, работников образования, политиков, - которое есть лишь притязание, - оплачивается очень хорошо. Ребенок с самого начала выучивается политике: выучивается, как быть лицемером, как быть подлым. Будьте подлинными, и вы понесете наказание. Теперь у ребенка есть простая арифметика, и вы не можете осуждать его за нее.
В моем детстве, - поскольку об этом я могу говорить более авторитетно; я не знаю вашего детства, я знаю лишь свое детство, - это было вопросом каждого дня. Меня постоянно просили быть правдивым. И я сказал отцу: «Всякий раз, когда вы говорите мне быть правдивым, вспомните одну вещь: правда должна вознаграждаться; иначе вы принуждаете меня не быть правдивым. А я хочу быть правдивым».
Бхагаван,
Почему, прежде всего, люди оказались отвлеченными от своей изначальной самости, от самого себя?
Человек рождается как неизвестное, как непознанная потенциальная возможность.
Когда он приходит в мир, его изначальное лицо недоступно. Он должен еще найти его. Это станет для него открытием, и в этом вся красота. И в этом различие между человеческим существом и вещью.
Вещь лишена потенциала, она есть то, что есть. Стол - это стол, стул - это стул. Стул никогда не станет чем-то другим, у него нет потенциальной возможности; у него есть только актуальность. Он не является семенем чего-то другого.
Человек - не вещь.
Отсюда все проблемы и вся радость, все вызовы и все неприятности.
Ребенок приходит пустым, на нем ничего не записано, нет никаких указаний на то, кем он станет, - все измерения открыты.
Это первая основная вещь, которую нужно понять: ребенок - это не вещь, ребенок - существо.
Он еще не готов, он лишь только собирается быть. Он -процесс, и нет возможности предсказать, где его цель; каким будет окончательный исход его жизненных переживаний, мук, тревог, восторгов; каким будет конечный итог? В начале суммарный итог всей его жизни не доступен.
Он не приносит вместе с собой план своей жизни. Вас дурачили все астрологи, хироманты, и они могут дурачить вас, потому что для этого был шанс. Родителей заботит, кем станет их ребенок. Их забота исходит из любви, поэтому их могут эксплуатировать любые жулики. Эти жулики предсказывают: «Из него получится это или то», - но они не причиняют много вреда; они просто немного наживаются. Их предсказания никогда не сбываются.
Большего масштаба проблема возникает со священником, с политиком, с педагогами. Политик не интересуется, в чем состоит настоящий потенциал ребенка. Он заинтересован в том, чтобы этот ребенок стал частью его пути к власти. Он вносит свой вклад в каждого ребенка, потому что каждый ребенок - потенциальный друг или враг. Хорошо начать собирать голоса как можно раньше. Поэтому до того, как ребенок начнет двигаться своим путем, его отвлекают на тот путь, на котором исполняются желания политика, но который убьет семя в самом ребенке.
И священник заинтересован - он сделал свой вклад. Папа тем больше папа, чем больше у него католиков в мире. Если католики исчезнут, какой будет ценность папы? Кто позаботится о нем? Каждый рождающийся ребенок имеет некоторую силу, которую могут эксплуатировать священники, политики...
Вскоре ребенок станет полноправным гражданином мира - его надо схватить поскорее. Он должен стать католиком, если родился у католических родителей, или если по счастью он сирота, то мать Тереза присмотрит за ним и обратит его в католичество. Они чрезвычайно счастливы: чем больше в мире сирот, тем больше Нобелевских премий может получить мать Тереза, - и чем больше сирот, тем, значит, больше католиков. Чем больше в мире бедных людей... их очень легко можно обратить в христианство.
Иисус говорит, что не хлебом единым жив человек. Это истина подлинного человека, но это не истина, когда речь идет о массах. Когда вопрос касается масс, я говорю вам, человек живет хлебом и только хлебом. И есть только массы — где же он, подлинный человек?
Эти политики, эти священники, эти школьные учителя никого не предоставляют самому себе, чтобы человек мог стать подлинным, чтобы он мог получить свое изначальное лицо, чтобы он смог найти себя. Повсюду есть люди, имеющие свои насущные интересы в каждом ребенке. А ребенок - это просто табула раза, чистая доска, ничего не написано на нем; написать на нем что-нибудь - великое искушение для каждого. Родители, конечно, хотели бы написать свою религию, свою касту, свою философию, свою политику, ведь ребенок должен принадлежать им. Ребенок должен нести их наследие.
Если они на протяжении столетий были индусами, ребенок должен быть индусом, нести наследие индуизма следующим поколениям. Их не интересует собственный потенциал ребенка — никого он не интересует, - они заинтересованы в своем собственном вкладе и, конечно, вкладывают все...
Родители так много вкладывают в ребенка, дают ему жизнь, воспитывают его, дают ему образование; и все с условием -говорится об этом или нет, не важно. Однажды они спросят: «Мы так много сделали для тебя, теперь настало время тебе сделать что-нибудь для нас». Скорее всего, они и сами не осознают, что они делают, потому что именно так они воспитывались своими родителями, - из поколения в поколение все тот же процесс.
Учитель заинтересован в том, чтобы учащийся достойно представлял его. Религиозный учитель заинтересован в том, чтобы ученик был моделью его учения...
Я хочу, чтобы вы запомнили, что каждый заинтересован в ребенке ради чего-то такого, в чем у ребенка совершенно нет интереса.
Сам же ребенок совершенно беспомощен, он не может сражаться со всеми этими людьми. Они сильны. Он зависит от них; если они захотят что-нибудь сделать из него, он станет этим. Ребенку абсолютно ясно, что, если он пойдет против родителей, он поступит неправильно, он изменит им. Эти идеи прививаются ему теми же родителями, священниками, учителями. Он чувствует свою вину.
Любое утверждение своей собственной самости, своего «я», становится его виной, а всякое притязание родителей, религиозных священников, работников образования, политиков, - которое есть лишь притязание, - оплачивается очень хорошо. Ребенок с самого начала выучивается политике: выучивается, как быть лицемером, как быть подлым. Будьте подлинными, и вы понесете наказание. Теперь у ребенка есть простая арифметика, и вы не можете осуждать его за нее.
В моем детстве, - поскольку об этом я могу говорить более авторитетно; я не знаю вашего детства, я знаю лишь свое детство, - это было вопросом каждого дня. Меня постоянно просили быть правдивым. И я сказал отцу: «Всякий раз, когда вы говорите мне быть правдивым, вспомните одну вещь: правда должна вознаграждаться; иначе вы принуждаете меня не быть правдивым. А я хочу быть правдивым».