И при чем тут Клавка? Я вообще не пойму, в те гаражи мы приехали или нет? Почему мы не видели там Степана? Та-ак, что же это за история, в которую мы опять вляпались?"
На этой оптимистичной ноте я открыла глаза, словно почувствовала присутствие кого-то лишнего.
Так оно и вышло. В двух шагах стоял Антон Константинович. По его осунувшемуся лицу прочитать что-либо было невозможно.
— Ну, что? — прошептала я, ощущая внезапную слабость в ногах. Отчего-то для меня было очень важно, что ответит этот молодой рыжий Филиппок.
— Что «ну что»? Операцию сделали, организм у мужика крепкий, должен выдюжить… — Мой собственный организм зашелся в судорогах радости. Хирург меж тем продолжал:
— Теперь вот что. Я обязан сообщить в милицию…
— Зачем это? — вздрогнула я в испуге.
С милицией дел иметь не хотелось. Не знаю, как вы, а лично я нашим внутренним органам в лице милиции не доверяю. Либо взяточники, либо оборотни в погонах. И все время норовят невиновных людей за решетку упечь. Представив себе, какая поднимется суета среди ментов и что мы с Клавкой автоматически попадаем в разряд подозреваемых, я зябко передернула плечами и твердо заявила:
— Не надо милиции. Зачем нам милиция?
Рыжий хирург некоторое время молчал, а потом устало пояснил:
— Ножевое ранение. Я обязан сообщить.
К тому же вы его не знаете.
— Как не знаем? — удивленно воскликнула я. — Очень даже знаем. Это же Витька, дружок наш старинный! Мы еще в детский садик вместе ходили. Просто… Просто в темноте как-то не сразу разглядели. А ранение… Что ж, бывает!
У меня их, знаешь, сколько? И не сосчитать!
Особенно нервная система пострадала. Вот и Витька: шел, шел, задумался о высоких материях — а темно-о было, — поскользнулся, упал.
А там ножичек.., стоял. Слушай, Антон, не надо милиции, а? У меня на людей в форме страшная аллергия!
Антону и самому не хотелось связываться с ментами, это было видно невооруженным глазом. Но для поддержания собственного реноме молодой хирург неуверенно промямлил:
— Ну-у.., не знаю даже…
— Вот и славно! — захлопала я в ладоши.
Проснулась Клавка. Она сонно моргала и терла глаза кулачками — А в чем дело? — сладко зевнув, спросила она. — Больной скорее жив, чем мертв?
— Да, Клавочка. Операцию уже сделали, — ответила я сестре, — и она прошла успешно.
— Отлично, — снова зевнула Клюква, пристраивая голову мне на плечо.
Я скосила глаза на Клавку:
— Слушай, Антош, она теперь все время спать будет? — Хирург развел руки в стороны, а я задала давно волновавший меня вопрос:
— Можно к Виктору пройти? Поговорить с ним надо, посочувствовать, пожалеть, если понадобится.
Повисла долгая пауза, во время которой рыжий Филиппок внимательно изучал меня. Признаюсь, я чувствовала себя микробом, за которым наблюдает любознательный ученый. И чего, спрашивается, смотрит? Живых людей, что ли, не видел? Внезапно хирург озабоченно спросил:
— Афоня, что у тебя с глазами?
— А что? — испугалась я. Все время считала, уж что-что, а глаза у меня красивые: зеленые, большие… Димка все время говорит, что мои глаза сравнимы лишь с глазами трепетной лани.
Брешет, конечно, однако все равно приятно.
Сейчас, наверное, они были покрасневшие и воспаленные, но не до такой же степени, чтобы напугать даже врача. Антон присел на корточки, показал палец и приказал:
— Следи.
Я покорно принялась наблюдать за пальцем: вправо, влево, вверх, вниз…
— В детстве головой не ударялась? — строго спросил Филиппок.
— Нет.., да… — я испугалась еще больше. — Леха Козлов пару раз портфелем врезал, у него там «Идиот» лежал. Но я ему дала сдачи! А что?
Плохо выгляжу?
— Плохо соображаешь, — Антон прекратил издеваться и сел рядом со мной. — Ну, кто, спрашивается, сразу после тяжелейшей операции, еще под наркозом может разговаривать? Ваш Виктор в реанимации и пробудет там по меньшей мере пять дней. Вот когда его переведут в общую палату, тогда и поговорите!
Казалось, решение Антона Константиновича было твердым, как алмаз, но я так жалобно смотрела на хирурга, так печально вздыхала, что сердце Филиппка не выдержало.
— Ладно, оставляйте свои телефоны. Как придет в себя, я с вами свяжусь, навестите его.
Но только в мое дежурство и не дольше пяти минут! И вот еще что: нужно как-то сообщить его родственникам… — Тут Антон растерянно посмотрел на меня, дернув бровью. Он, вероятно, ни капельки не поверил в сказку о нашем совместном детсадовском прошлом.
— А мы уже сообщили, — зевнула проснувшаяся Клавдия. — Ксюха, жена его, приехать не может, сын у нее заболел. Вот, попросила нас присмотреть за Витькой.
Антон непонимающе захлопал рыжими ресницами:
— Так вы что, правда его знаете?
— Хм, мы разве похожи на братьев Гримм? — усмехнулась Клюква. — Да и ситуация для сказок неподходящая, не так ли? Ладно, Афоня, поехали уже домой, спать пора.
Лично я против этого предложения ничего не имела. Еще раз условившись с Антоном, что первым делом, как только Виктор придет в себя, он свяжется с нами, мы покинули гостеприимные стены хирургического отделения.
В машине было холодно, неуютно. Пока прогревался двигатель старенькой «девятки», я достала с заднего сиденья свою куртку, тоже в пятнах крови несчастного Витьки, и с удовольствием в нее влезла, лелея надежду согреться. Сразу возникло ощущение какой-то не правильности.
Что-то было не так, непонятное, неприятное ощущение мешало жить. Что? Пятна крови на куртке? Так это ерунда, отстираю как-нибудь.
Сейчас полно средств, способных не то что кровь отстирать, а черное превратить в белое. Это явно не то, что могло так насторожить. Ну а что же тогда, что?!
— Чего стоим? Кого ждем? — подала голос Клавка. — Слушай, Афонь, у тебя жвачки или конфетки нету? Во рту противно, будто кошки нагадили! От лекарства, наверное…
Я машинально опустила руку в карман в поисках конфетки или какого-нибудь «Дирола».
Подобной дребеденью у меня частенько бывают забиты не только карманы, но и сумочка, и ящики стола.
— Клава, я поняла! — поделилась я озарением с сестрой.
— Господи, что ж так орать. Напугала больного человека почти до сердечного приступа, — пробубнила Клюква. — У меня, между прочим, голова раненая.
Не обращая внимания на ворчание Клавдии, я вцепилась ей в плечо и почти простонала:
— Пистолет!
— И чего орать? — отдирая мои руки от своего плеча, недоумевала сестрица. — Пистолет — он и есть пистолет, что тут такого?
— В том-то и дело, Клавочка, его нет! Пистолета как раз и нет!
Клавка почесала забинтованную голову, отчего сразу сделалась похожей на лысого пингвина, удивленного оттепелью на полюсе, и задала бестолковый, на мой взгляд, вопрос:
— А он был?
Сначала я хотела посетовать на бестолковость сестры, но передумала. Все-таки голова — самый малоизученный человеческий орган.
Единственное, что доподлинно известно, — там есть мозги. Правда, у разных людей в разном количестве и разного качества. Даже самые продвинутые хирурги не могут точно сказать, что происходит с мозгами, если их хорошенько сотрясти. Поэтому возмущаться бестолковостью Клавки было бы бесчеловечно. Я глубоко вздохнула, досчитала про себя до тринадцати и ответила:
— Пистолет был. Это точно. Ты его уперла у Степки. Когда мы собирались на «стрелку», пистолет взяли с собой. Я его положила в карман куртки. Теперь его нет. Поняла?
Пингвин-Клавка снова почесал затылок.
Вердикт был таков:
— Витька спер, господа бога в душу мать! Можешь быть уверена.
Да-а, как все-таки медленно ученые изучают свойства головного мозга!
— Клава, он не мог. Он был без сознания.
Это почти как ты сейчас, только хуже. Пистолет украл кто-то другой, пока мы были в больнице.
И знаешь, что?
Дальнейшими моими рассуждениями Клюквина не интересовалась, потому как опять уснула, свесив голову на грудь.
«Пистолет… — думала я, трогаясь с места. — Значит, все-таки Степка. Он обнаружил пропажу и решил ее вернуть А это значит… Это значит, во-первых, он знает, где Виктор, а во-вторых, он знает, что Виктор жив. Вот интересно, хорошо это или плохо?»
Почему-то все сходилось на Степке. Он так явно подставлял себя. Зачем? Этот вопрос не давал мне покоя до самого дома. В чрезвычайном волнении и глубокой задумчивости я растолкала безмятежно дрыхнувшую Клавдию.
— Уже приехали? — потянулась она. — Ну, и как там труп?
Опаньки! Все гораздо хуже, чем я думала.
Когда же медики всерьез займутся мозгами?!
— Клав, он не труп. Антон сказал, что Витька выживет…
— Да я не про Витьку вовсе.
— Других трупов у нас нет! — отрезала я.
— Ты уверена?
До этой минуты была уверена, но после Клавкиного вопроса, заданного очень серьезным тоном, как-то засомневалась, о чем и сообщила Клавдии.
— А гаишнику ты о ком говорила? Мол, не «запаску» же в багажнике возить? — напомнила сестра.
Я вспомнила и засмеялась:
— Ну, ты даешь, Клюква! Я же пошутила. Это прикол был, понимаешь? Нет, наверное, не понимаешь. У тебя теперь с головой.., проблемы.
— Ты это точно знаешь?
К чему относился вопрос: к голове или к непониманию Клавдией элементарных шуток, я не поняла. Вместо ответа я вылезла из машины, помогла выбраться Клавке и подвела к корме автомобиля. Все помнят, как устроен багажник «девятки». Сначала нужно открыть дверцу, а потом откинуть «крышечку». Проделав эти нехитрые операции, я, даже не заглянув внутрь, воскликнула:
— Вуаля! Убедилась?
В свете фонаря я видела, как нехорошо ухмыляется Клавка. Одной ухмылкой не обошлось.
Она ехидно добавила:
— Ну? И ты еще будешь бить себя пяткой в грудь и убеждать меня, что трупа нет?
— А что, разве есть? — не осмеливаясь заглянуть в багажник, промямлила я.
— Куда ж ему деться? Можешь убедиться сама…
Похныкав немного, я все же решилась проверить. Труп был. Труп мужчины. Он лежал, как-то странно скрючившись, уткнувшись носом в колени. Представив себе, как разъезжала по городу с трупом в багажнике, я застонала. Несколько секунд растерянности и жалости к себе быстро сменились решительностью и повышенной активностью мыслительных способностей.
Нет, но Клавка-то какова! Словно предвидела.
А может, после удара по голове у нее открылись какие-нибудь чакры, и она теперь вроде Мессинга? Ладно, сейчас не об этом. Любопытно, как долго он здесь лежит? Сейчас зима, холодно, мог и неделю в машине кататься. А Степка, когда давал нам ключи от машины, знал о пассажире? И не причастен ли сам Степан к появлению этого трупа? Опять все в Степку упирается — сначала этот, потом Витька с Клавкой…
Прямо-таки злой гений! Но, насколько я успела узнать Степана, он человек далеко не глупый и вот так подставлять себя едва ли стал бы. Черт возьми, хотела бы я знать, что все это значит!
Может…
— Эй, Афоня, — вывела меня из раздумий Клюквина. — Ты заснула, что ли?
— Спать — это теперь по твоей части, а я думала. Клав, чего с трупом делать?
— Ты, Афонь, багажничек-то прикрой. Время, конечно, позднее, но ведь всегда найдется кто-нибудь, кто бессонницей страдает или кому в туалет приспичило.
Я торопливо захлопнула багажник.
— Думаю, — продолжала спокойно рассуждать сестра, — до утра он здесь полежит, а утром…
— Утром нас жена Виктора ждет, — напомнила я.
— ..встанем пораньше и отвезем его куда-нибудь.
Клавка не переставала меня удивлять. Рассуждала она на редкость хладнокровно, спокойно и, наверное, правильно. Смущало только одно: завтра утром придется опять возить труп в багажнике. А с моим отношением к правилам дорожного движения первый же гаишник примет нас в свои нежные объятия. Однако делать было нечего, пришлось взять Клавкин план за основу.
В кромешной темноте — отчего-то лампочки на площадках, за исключением пятого этажа, не горели — мы с Клавдией дотопали до квартиры. Долго ковырялись с замком: в темноте, оказывается, очень сложно попасть с первого раза ключом в замочную скважину.
— Дом, милый дом, — простонала я, переступая порог квартиры. — У меня такое ощущение, будто мы вернулись из длительной командировки.
— Да уж, долгий был денек и на редкость утомительный, — согласилась Клавка, нащупывая рукой выключатель.
Вспыхнул свет, и тут же наступила минута скорбного молчания. Проще говоря, и я, и Клавдия застыли в немом изумлении. И поверьте, было от чего! В нашей квартире, в нашем уютном семейном гнездышке царил вселенский хаос, нет, последний день Помпеи и Хиросима с Нагасаки сразу. Такого разгрома я не видела даже по телевизору в самых крутых боевиках. Больше всего меня удивила дорожка из манной крупы, ведущая из кухни через коридор в комнаты.
Манки в доме, видно, было немного, потому что где-то на середине коридора злоумышленник заменил крупу сахарным песком. На зеркале, до разгрома висевшем на стене, а теперь стоявшем на полу, красовалась корявая надпись, исполненная моей любимой помадой: «Сучки, верните что взяли. Будет хуже. Срок — три дня».
Я залюбовалась на эту надпись и отстранение подумала, что в следующий раз, пожалуй, куплю помаду на тон светлее. Первой очнулась Клавдия.
— Афанасия, ты уверена, что это наша квартира? — обводя взглядом разруху, спросила она. — Мне незнакомо это помещение…
Жалко Клавку — столько потрясений за один день! Себя мне тоже было жалко, а еще больше было жалко квартиру и помаду. Хотелось заплакать, но сил на это уже не было. Я села на пол, скрестив ноги по-турецки, опустила голову и негромко, но зато с большим чувством заскулила. Клюква после секундного замешательства присоединилась ко мне. Получился неплохой дуэт. Со стороны картинка выглядела, наверное, как сценка из жизни сумасшедших. А что делать? Нужно же было дать выход отрицательным эмоциям.
Через пять минут эмоции вышли, а к нам вернулась счастливая возможность соображать более или менее трезво.
— Клав, чего мы взяли, что должны вернуть в три дня, иначе будет хуже? Ты не помнишь?
— Мы ничего такого не брали. Пистолет? Да кто сейчас из-за пистолета будет устраивать конец света в отдельно взятой квартире! Сейчас любое оружие можно купить даже на птичьем рынке. Тем более у нас все равно его уже нет.
— Это ты им объяснишь через три дня.
— Думаешь, придут? — испуганно заморгала сестра.
— Можешь не сомневаться.
Повисла пауза, во время которой я терзалась вопросом — уже пора звонить Брусникину или еще рано? О чем думала Клавдия, стало ясно, когда она задала интересный вопрос:
— Слышь, Афонь, а может, им нужен наш труп? Ой, что я говорю-то! Не наш, естественно, а тот, который в машине. Мы ж не знаем, откуда он, чей… Вдруг он кому-то очень нужен…
Я задумалась. Как такое может быть? Сначала избавились от покойничка, а теперь обратно требуют? А нам-то что делать? Еще три дня возить его в багажнике? Ну уж нет! Как говорил один киношный герой: «На это я пойтить не могу!»
Клюквина с надеждой на меня взирала, ожидая решения. На свою раненую голову она, видимо, уже не надеялась. Пришлось брать ответственность на себя.
— Так, — я поднялась с пола. — Сейчас идем спать. Если, конечно, найдем, куда приткнуться. Утром — все по твоему плану: едем куда подальше и избавляемся от трупа. Если им нужен труп, мы сможем указать место, где его искать.
А после — поедем к Оксанке. Очень хочется с ней поговорить, вопросов накопилось великое множество. Может, она сможет прояснить хоть что-нибудь в этой истории.
Клавка молча согласилась.
Спать улеглись на кухне, на полу, перетащив из нашей с Димкой спальни матрац, подушки и одеяла. По непонятной прихоти наших незваных гостей кухня меньше всего подверглась разрушениям. Если не считать рассыпанных по полу различных круп. Но с этим мы быстро справились при помощи веника. Клюквина долго возмущалась наглостью посетителей: из холодильника пропали колбаса, сыр и целый пакет молока. Жареные котлеты, оставленные на плите в сковородке, тоже исчезли.
— Что за… — ругалась сестра непечатными словами. — Я все понимаю: пришли, поискали чего-то, не нашли. Осерчали, это тоже понятно.
Ну, покрушили кое-чего, но зачем же продукты уничтожать?! Изголодались, что ли?
Объяснить логику побывавших у нас в гостях неизвестных хулиганов было невозможно.
Твердо я была уверена только в одном: по крайней мере три дня мы можем спать спокойно.
Дальнейшее представлялось туманно и не слишком обнадеживало. Думать ни о чем не хотелось,. да и не моглось. Поэтому я закопалась в одеяло и мгновенно уснула.
В воде мне значительно полегчало, а волшебные запахи настраивали на философский лад.
Почему так бывает? Вот течет жизнь спокойно, течет себе, течет… В конце концов это надоедает. Начинаешь мечтать о каком-нибудь событии, которое прервет это спокойное течение. Тут я улыбнулась, вспомнив, как мой одноклассник, тот самый Леха Козлов, шарахнувший меня по голове портфелем с «Идиотом», решил внести разнообразие в тихую школьную жизнь.
Начитавшись книг о подвигах героев-ниндзя, он задался вопросом: а почему бы и нет? И решил повторить какой-нибудь их подвиг. В частности, взобраться по отвесной стене. Голова у Лехи — чисто ЭВМ. В этой голове быстро рождались гениальные идеи, потом они так же быстро воплощались. Так что проблем с восхождением на стену не возникло. Стиль альпиниста Леха отверг сразу — слишком легко и неинтересно. Он пошел другим путем. Уперев у папы-сантехника четыре вантуза, Козлов отправился на дело. Для штурма была выбрана торцевая стена здания школы. Окна кабинета директора как раз располагались на первом этаже этой стены.
В план подвига Лешка посвятил только меня. И вот настал день "X". Рано утром, примерно за час до начала занятий, мы встретились у стены. Леха приладил по вантузу на каждую ногу, я примотала веревками сантехнические приспособления к рукам приятеля и с усмешкой ожидала подвига таинственных ночных воинов.
Для верности Лешка смочил все четыре конечности в ближайшей луже. «Это чтобы лучше присосалось», — пояснил он. Затем Лешка посмотрел на меня суровым взглядом, каким, по его мнению, смотрят грозные ниндзя на своих подруг, подпрыгнул, что было сил, и присосался на высоте около метра. Точнехонько под директорскими окнами. Одного не учел гений — сил, чтобы оторваться от стены у него не хватило, а конструкция крепления не предполагала аварийного сброса. И вот висит наш Леха в школьной форме, ранним утром, привязанный к вантузам под кабинетом директора и громко взывает к моему чувству долга. Как школьный товарищ, я должна была немедленно прекратить претворение подвига ниндзя в жизнь. В противном случае скоро появится директор, учителя и учащиеся, и тогда последствия будут непредсказуемы! Но меня, как назло, скрутил приступ истерического смеха. Я смеялась, стонала, плакала, а Леха все висел и ругался.
Закончился подвиг, как и следовало ожидать, в кабинете директора. Собственно, после этого я и схлопотала портфелем по голове. А к Лехе намертво приклеилась кличка «Леха-вантуз».
Воспоминания о школьной юности ненадолго развлекли меня. Однако пришлось возвращаться в суровую действительность. А она, как легко догадаться, совсем не радовала. Я, конечно, мечтала внести в жизнь разнообразие, но не такое.., м-м.., криминальное. Можно было бы, например, сделать какой-нибудь необычный маникюр, покрасить волосы в цвета флага Гондураса, в бассейн сходить, на худой конец… Я глубоко вздохнула. Пока об этом приходится только мечтать.
Вода давно остыла. Я вышла из ванной и надела теплый махровый халат. В коридоре зеркало по-прежнему информировало о наших с Клавкой перспективах. Примерно с минуту я разглядывала корявую надпись. А потом разозлилась.
Они еще угрожают! Не на тех напали, господа хорошие! Меня вообще запугать трудно, если, конечно, не положить в карман живую лягушку.
А Клавка… Они решили, коли шарахнули ее по голове, так она и соображать перестала. «Фиг вам», как говорил пес Шарик из Простокваши но. Клюква моя хоть и хромая теперь на голову, но соображает не хуже, а может, даже и лучше!
Я снова пробралась на кухню, чтобы, глядя на Клюквину, убедиться в правильности своих мыслей.
Вообще-то пора было уже собираться. Денек сегодня предстоял не из легких. Клавдия спала. Во сне, со сбившейся набок повязкой, она выглядела как беспомощная лабораторная мышка и впечатления отважного Робин Гуда вовсе не производила. Мне стало бесконечно жаль сестру. Что делать, в груди у меня билось нежное благородное сердце!
"Пускай спит, — подумала я. — Филиппок сказал, что ей нужен покой и холод на голову.
Вот пусть и покоится с миром, а я тем временем кое-какие дела сделаю"!
Решение было принято, уверенности в собственных силах — хоть отбавляй. Осталось составить примерный план действий. Впрочем, его уже накануне составила Клавдия: сначала от трупа избавиться, а потом к жене Виктора наведаться.
Я оделась, сложила в пакет одежду Виктора, вытащила из Клавкиного рюкзачка его телефон и, прихватив ключи от машины, покинула разгромленную квартиру.
На улице было темно и холодно. За несколько часов «девятка» покрылась легким инеем, который сейчас весело искрился в свете фонарей и окон, тех, которые уже зажглись в нашем доме.
Обычные граждане собирались на работу. Я тоже обычная гражданка, но меня волновали совсем другие вопросы. Например, куда деть труп? Может, вывезти его за пределы МКАД и схоронить в каком-нибудь лесочке? Да, наверное, так и сделаю. Главное, выбрать такое местечко, где не окажется случайных свидетелей. И обязательно нужно проверить карманы убитого прямо сейчас. Со стороны это будет выглядеть так, словно автолюбитель что-то ищет в багажнике: к примеру, «запаску» или ключ 9х12.
Идея мне понравилась, и я открыла багажник. Вы будете смеяться, но там никого не было. Я захлопнула багажник и, обращаясь к фонарному столбу, жалобно проныла:
— Этого не может быть!
Столб ничего не ответил, продолжая бесстрастно освещать место происшествия.
— Я своими глазами видела вчера мертвого мужика в этом багажнике, — пояснила я фонарю.
И тут же задумалась: а был ли мальчик? В том смысле, был ли труп? Может, дядька вовсе не мертвый, а очень даже живой, спрятался от кого-то в багажник «девятки» и прикинулся мертвым, чтоб напугать нас с Клавкой? А вдруг у нас с Клюквиной массовые галлюцинации? У нее — в связи с травмой головы, а у меня… Допустим, от переутомления, больничными запахами опять же надышалась. Ладно, попытка номер два: я снова открыла багажник. Никого.
— Ушел, — пожаловалась я фонарю и влезла в багажник по пояс, надеясь найти хоть какие-то следы пребывания человека в машине. Пусто. Пусто, как в первый день сотворения мира.
Мне показалось, что я тихо и как-то незаметно для окружающих схожу с ума. Сходить с ума в одиночку было страшно, поэтому я подключила к этому делу Клюкву. В две секунды я оказалась дома и с порога заорала:
— Клава, ты не поверишь! Он ушел!
Из кухни выползла Клюква-пингвин и, зевая во весь рот, равнодушно поинтересовалась:
— Кто? Кто это сделал нам такой подарок и ушел самостоятельно, без нашей помощи?
— Клав, труп ушел. Из багажника.
— Ну да? — не сильно удивилась сестра. — Ты ничего не перепутала?
— Знаешь, довольно сложно перепутать, есть кто-нибудь в багажнике или нет.
Клавдия почесала бинты на голове, порядком сбившиеся за ночь, долго думала и наконец усугубила:
— Значит, никакого трупа не было.
— А кто был? — совсем растерялась я.
— А был какой-нибудь алкаш, напившийся до состояния памятника. Ну, его сердобольные дружки и уложили в багажник первой попавшейся машины, чтоб, значит, бедолага не замерз. А потом мужик проспался и ушел. Чего ты волнуешься? Одной головной болью меньше.
Давай лучше позавтракаем — и за дело. Нам еще нужно к патологоанатому заехать за твоим больничным.
Оно, конечно, может, Клавка и права: напился мужик, проспался да и ушел спокойненько домой, получать от жены нахлобучку. Смущали только кое-какие мелочи. Ну, во-первых, цикакого запаха алкоголя я не уловила, а во-вторых, как можно войти и выйти из запертого багажника? Хотя, в принципе, для русского человека что-либо запертое вовсе не является препятствием.
На завтрак пришлось довольствоваться банальной яичницей. Это обстоятельство крайне раздражало Клюквину, любительницу кулинарных шедевров. Она не стеснялась в выборе выражений в адрес вчерашних посетителей. Я, как человек, получивший филологическое образование, поминутно краснела. Однако перебивать сестру, а тем более делать замечания, не решалась, потому как знала: пока она не выпустит пар, все равно ничего умного и конструктивного сказать не сможет.
На этой оптимистичной ноте я открыла глаза, словно почувствовала присутствие кого-то лишнего.
Так оно и вышло. В двух шагах стоял Антон Константинович. По его осунувшемуся лицу прочитать что-либо было невозможно.
— Ну, что? — прошептала я, ощущая внезапную слабость в ногах. Отчего-то для меня было очень важно, что ответит этот молодой рыжий Филиппок.
— Что «ну что»? Операцию сделали, организм у мужика крепкий, должен выдюжить… — Мой собственный организм зашелся в судорогах радости. Хирург меж тем продолжал:
— Теперь вот что. Я обязан сообщить в милицию…
— Зачем это? — вздрогнула я в испуге.
С милицией дел иметь не хотелось. Не знаю, как вы, а лично я нашим внутренним органам в лице милиции не доверяю. Либо взяточники, либо оборотни в погонах. И все время норовят невиновных людей за решетку упечь. Представив себе, какая поднимется суета среди ментов и что мы с Клавкой автоматически попадаем в разряд подозреваемых, я зябко передернула плечами и твердо заявила:
— Не надо милиции. Зачем нам милиция?
Рыжий хирург некоторое время молчал, а потом устало пояснил:
— Ножевое ранение. Я обязан сообщить.
К тому же вы его не знаете.
— Как не знаем? — удивленно воскликнула я. — Очень даже знаем. Это же Витька, дружок наш старинный! Мы еще в детский садик вместе ходили. Просто… Просто в темноте как-то не сразу разглядели. А ранение… Что ж, бывает!
У меня их, знаешь, сколько? И не сосчитать!
Особенно нервная система пострадала. Вот и Витька: шел, шел, задумался о высоких материях — а темно-о было, — поскользнулся, упал.
А там ножичек.., стоял. Слушай, Антон, не надо милиции, а? У меня на людей в форме страшная аллергия!
Антону и самому не хотелось связываться с ментами, это было видно невооруженным глазом. Но для поддержания собственного реноме молодой хирург неуверенно промямлил:
— Ну-у.., не знаю даже…
— Вот и славно! — захлопала я в ладоши.
Проснулась Клавка. Она сонно моргала и терла глаза кулачками — А в чем дело? — сладко зевнув, спросила она. — Больной скорее жив, чем мертв?
— Да, Клавочка. Операцию уже сделали, — ответила я сестре, — и она прошла успешно.
— Отлично, — снова зевнула Клюква, пристраивая голову мне на плечо.
Я скосила глаза на Клавку:
— Слушай, Антош, она теперь все время спать будет? — Хирург развел руки в стороны, а я задала давно волновавший меня вопрос:
— Можно к Виктору пройти? Поговорить с ним надо, посочувствовать, пожалеть, если понадобится.
Повисла долгая пауза, во время которой рыжий Филиппок внимательно изучал меня. Признаюсь, я чувствовала себя микробом, за которым наблюдает любознательный ученый. И чего, спрашивается, смотрит? Живых людей, что ли, не видел? Внезапно хирург озабоченно спросил:
— Афоня, что у тебя с глазами?
— А что? — испугалась я. Все время считала, уж что-что, а глаза у меня красивые: зеленые, большие… Димка все время говорит, что мои глаза сравнимы лишь с глазами трепетной лани.
Брешет, конечно, однако все равно приятно.
Сейчас, наверное, они были покрасневшие и воспаленные, но не до такой же степени, чтобы напугать даже врача. Антон присел на корточки, показал палец и приказал:
— Следи.
Я покорно принялась наблюдать за пальцем: вправо, влево, вверх, вниз…
— В детстве головой не ударялась? — строго спросил Филиппок.
— Нет.., да… — я испугалась еще больше. — Леха Козлов пару раз портфелем врезал, у него там «Идиот» лежал. Но я ему дала сдачи! А что?
Плохо выгляжу?
— Плохо соображаешь, — Антон прекратил издеваться и сел рядом со мной. — Ну, кто, спрашивается, сразу после тяжелейшей операции, еще под наркозом может разговаривать? Ваш Виктор в реанимации и пробудет там по меньшей мере пять дней. Вот когда его переведут в общую палату, тогда и поговорите!
Казалось, решение Антона Константиновича было твердым, как алмаз, но я так жалобно смотрела на хирурга, так печально вздыхала, что сердце Филиппка не выдержало.
— Ладно, оставляйте свои телефоны. Как придет в себя, я с вами свяжусь, навестите его.
Но только в мое дежурство и не дольше пяти минут! И вот еще что: нужно как-то сообщить его родственникам… — Тут Антон растерянно посмотрел на меня, дернув бровью. Он, вероятно, ни капельки не поверил в сказку о нашем совместном детсадовском прошлом.
— А мы уже сообщили, — зевнула проснувшаяся Клавдия. — Ксюха, жена его, приехать не может, сын у нее заболел. Вот, попросила нас присмотреть за Витькой.
Антон непонимающе захлопал рыжими ресницами:
— Так вы что, правда его знаете?
— Хм, мы разве похожи на братьев Гримм? — усмехнулась Клюква. — Да и ситуация для сказок неподходящая, не так ли? Ладно, Афоня, поехали уже домой, спать пора.
Лично я против этого предложения ничего не имела. Еще раз условившись с Антоном, что первым делом, как только Виктор придет в себя, он свяжется с нами, мы покинули гостеприимные стены хирургического отделения.
В машине было холодно, неуютно. Пока прогревался двигатель старенькой «девятки», я достала с заднего сиденья свою куртку, тоже в пятнах крови несчастного Витьки, и с удовольствием в нее влезла, лелея надежду согреться. Сразу возникло ощущение какой-то не правильности.
Что-то было не так, непонятное, неприятное ощущение мешало жить. Что? Пятна крови на куртке? Так это ерунда, отстираю как-нибудь.
Сейчас полно средств, способных не то что кровь отстирать, а черное превратить в белое. Это явно не то, что могло так насторожить. Ну а что же тогда, что?!
— Чего стоим? Кого ждем? — подала голос Клавка. — Слушай, Афонь, у тебя жвачки или конфетки нету? Во рту противно, будто кошки нагадили! От лекарства, наверное…
Я машинально опустила руку в карман в поисках конфетки или какого-нибудь «Дирола».
Подобной дребеденью у меня частенько бывают забиты не только карманы, но и сумочка, и ящики стола.
— Клава, я поняла! — поделилась я озарением с сестрой.
— Господи, что ж так орать. Напугала больного человека почти до сердечного приступа, — пробубнила Клюква. — У меня, между прочим, голова раненая.
Не обращая внимания на ворчание Клавдии, я вцепилась ей в плечо и почти простонала:
— Пистолет!
— И чего орать? — отдирая мои руки от своего плеча, недоумевала сестрица. — Пистолет — он и есть пистолет, что тут такого?
— В том-то и дело, Клавочка, его нет! Пистолета как раз и нет!
Клавка почесала забинтованную голову, отчего сразу сделалась похожей на лысого пингвина, удивленного оттепелью на полюсе, и задала бестолковый, на мой взгляд, вопрос:
— А он был?
Сначала я хотела посетовать на бестолковость сестры, но передумала. Все-таки голова — самый малоизученный человеческий орган.
Единственное, что доподлинно известно, — там есть мозги. Правда, у разных людей в разном количестве и разного качества. Даже самые продвинутые хирурги не могут точно сказать, что происходит с мозгами, если их хорошенько сотрясти. Поэтому возмущаться бестолковостью Клавки было бы бесчеловечно. Я глубоко вздохнула, досчитала про себя до тринадцати и ответила:
— Пистолет был. Это точно. Ты его уперла у Степки. Когда мы собирались на «стрелку», пистолет взяли с собой. Я его положила в карман куртки. Теперь его нет. Поняла?
Пингвин-Клавка снова почесал затылок.
Вердикт был таков:
— Витька спер, господа бога в душу мать! Можешь быть уверена.
Да-а, как все-таки медленно ученые изучают свойства головного мозга!
— Клава, он не мог. Он был без сознания.
Это почти как ты сейчас, только хуже. Пистолет украл кто-то другой, пока мы были в больнице.
И знаешь, что?
Дальнейшими моими рассуждениями Клюквина не интересовалась, потому как опять уснула, свесив голову на грудь.
«Пистолет… — думала я, трогаясь с места. — Значит, все-таки Степка. Он обнаружил пропажу и решил ее вернуть А это значит… Это значит, во-первых, он знает, где Виктор, а во-вторых, он знает, что Виктор жив. Вот интересно, хорошо это или плохо?»
Почему-то все сходилось на Степке. Он так явно подставлял себя. Зачем? Этот вопрос не давал мне покоя до самого дома. В чрезвычайном волнении и глубокой задумчивости я растолкала безмятежно дрыхнувшую Клавдию.
— Уже приехали? — потянулась она. — Ну, и как там труп?
Опаньки! Все гораздо хуже, чем я думала.
Когда же медики всерьез займутся мозгами?!
— Клав, он не труп. Антон сказал, что Витька выживет…
— Да я не про Витьку вовсе.
— Других трупов у нас нет! — отрезала я.
— Ты уверена?
До этой минуты была уверена, но после Клавкиного вопроса, заданного очень серьезным тоном, как-то засомневалась, о чем и сообщила Клавдии.
— А гаишнику ты о ком говорила? Мол, не «запаску» же в багажнике возить? — напомнила сестра.
Я вспомнила и засмеялась:
— Ну, ты даешь, Клюква! Я же пошутила. Это прикол был, понимаешь? Нет, наверное, не понимаешь. У тебя теперь с головой.., проблемы.
— Ты это точно знаешь?
К чему относился вопрос: к голове или к непониманию Клавдией элементарных шуток, я не поняла. Вместо ответа я вылезла из машины, помогла выбраться Клавке и подвела к корме автомобиля. Все помнят, как устроен багажник «девятки». Сначала нужно открыть дверцу, а потом откинуть «крышечку». Проделав эти нехитрые операции, я, даже не заглянув внутрь, воскликнула:
— Вуаля! Убедилась?
В свете фонаря я видела, как нехорошо ухмыляется Клавка. Одной ухмылкой не обошлось.
Она ехидно добавила:
— Ну? И ты еще будешь бить себя пяткой в грудь и убеждать меня, что трупа нет?
— А что, разве есть? — не осмеливаясь заглянуть в багажник, промямлила я.
— Куда ж ему деться? Можешь убедиться сама…
Похныкав немного, я все же решилась проверить. Труп был. Труп мужчины. Он лежал, как-то странно скрючившись, уткнувшись носом в колени. Представив себе, как разъезжала по городу с трупом в багажнике, я застонала. Несколько секунд растерянности и жалости к себе быстро сменились решительностью и повышенной активностью мыслительных способностей.
Нет, но Клавка-то какова! Словно предвидела.
А может, после удара по голове у нее открылись какие-нибудь чакры, и она теперь вроде Мессинга? Ладно, сейчас не об этом. Любопытно, как долго он здесь лежит? Сейчас зима, холодно, мог и неделю в машине кататься. А Степка, когда давал нам ключи от машины, знал о пассажире? И не причастен ли сам Степан к появлению этого трупа? Опять все в Степку упирается — сначала этот, потом Витька с Клавкой…
Прямо-таки злой гений! Но, насколько я успела узнать Степана, он человек далеко не глупый и вот так подставлять себя едва ли стал бы. Черт возьми, хотела бы я знать, что все это значит!
Может…
— Эй, Афоня, — вывела меня из раздумий Клюквина. — Ты заснула, что ли?
— Спать — это теперь по твоей части, а я думала. Клав, чего с трупом делать?
— Ты, Афонь, багажничек-то прикрой. Время, конечно, позднее, но ведь всегда найдется кто-нибудь, кто бессонницей страдает или кому в туалет приспичило.
Я торопливо захлопнула багажник.
— Думаю, — продолжала спокойно рассуждать сестра, — до утра он здесь полежит, а утром…
— Утром нас жена Виктора ждет, — напомнила я.
— ..встанем пораньше и отвезем его куда-нибудь.
Клавка не переставала меня удивлять. Рассуждала она на редкость хладнокровно, спокойно и, наверное, правильно. Смущало только одно: завтра утром придется опять возить труп в багажнике. А с моим отношением к правилам дорожного движения первый же гаишник примет нас в свои нежные объятия. Однако делать было нечего, пришлось взять Клавкин план за основу.
В кромешной темноте — отчего-то лампочки на площадках, за исключением пятого этажа, не горели — мы с Клавдией дотопали до квартиры. Долго ковырялись с замком: в темноте, оказывается, очень сложно попасть с первого раза ключом в замочную скважину.
— Дом, милый дом, — простонала я, переступая порог квартиры. — У меня такое ощущение, будто мы вернулись из длительной командировки.
— Да уж, долгий был денек и на редкость утомительный, — согласилась Клавка, нащупывая рукой выключатель.
Вспыхнул свет, и тут же наступила минута скорбного молчания. Проще говоря, и я, и Клавдия застыли в немом изумлении. И поверьте, было от чего! В нашей квартире, в нашем уютном семейном гнездышке царил вселенский хаос, нет, последний день Помпеи и Хиросима с Нагасаки сразу. Такого разгрома я не видела даже по телевизору в самых крутых боевиках. Больше всего меня удивила дорожка из манной крупы, ведущая из кухни через коридор в комнаты.
Манки в доме, видно, было немного, потому что где-то на середине коридора злоумышленник заменил крупу сахарным песком. На зеркале, до разгрома висевшем на стене, а теперь стоявшем на полу, красовалась корявая надпись, исполненная моей любимой помадой: «Сучки, верните что взяли. Будет хуже. Срок — три дня».
Я залюбовалась на эту надпись и отстранение подумала, что в следующий раз, пожалуй, куплю помаду на тон светлее. Первой очнулась Клавдия.
— Афанасия, ты уверена, что это наша квартира? — обводя взглядом разруху, спросила она. — Мне незнакомо это помещение…
Жалко Клавку — столько потрясений за один день! Себя мне тоже было жалко, а еще больше было жалко квартиру и помаду. Хотелось заплакать, но сил на это уже не было. Я села на пол, скрестив ноги по-турецки, опустила голову и негромко, но зато с большим чувством заскулила. Клюква после секундного замешательства присоединилась ко мне. Получился неплохой дуэт. Со стороны картинка выглядела, наверное, как сценка из жизни сумасшедших. А что делать? Нужно же было дать выход отрицательным эмоциям.
Через пять минут эмоции вышли, а к нам вернулась счастливая возможность соображать более или менее трезво.
— Клав, чего мы взяли, что должны вернуть в три дня, иначе будет хуже? Ты не помнишь?
— Мы ничего такого не брали. Пистолет? Да кто сейчас из-за пистолета будет устраивать конец света в отдельно взятой квартире! Сейчас любое оружие можно купить даже на птичьем рынке. Тем более у нас все равно его уже нет.
— Это ты им объяснишь через три дня.
— Думаешь, придут? — испуганно заморгала сестра.
— Можешь не сомневаться.
Повисла пауза, во время которой я терзалась вопросом — уже пора звонить Брусникину или еще рано? О чем думала Клавдия, стало ясно, когда она задала интересный вопрос:
— Слышь, Афонь, а может, им нужен наш труп? Ой, что я говорю-то! Не наш, естественно, а тот, который в машине. Мы ж не знаем, откуда он, чей… Вдруг он кому-то очень нужен…
Я задумалась. Как такое может быть? Сначала избавились от покойничка, а теперь обратно требуют? А нам-то что делать? Еще три дня возить его в багажнике? Ну уж нет! Как говорил один киношный герой: «На это я пойтить не могу!»
Клюквина с надеждой на меня взирала, ожидая решения. На свою раненую голову она, видимо, уже не надеялась. Пришлось брать ответственность на себя.
— Так, — я поднялась с пола. — Сейчас идем спать. Если, конечно, найдем, куда приткнуться. Утром — все по твоему плану: едем куда подальше и избавляемся от трупа. Если им нужен труп, мы сможем указать место, где его искать.
А после — поедем к Оксанке. Очень хочется с ней поговорить, вопросов накопилось великое множество. Может, она сможет прояснить хоть что-нибудь в этой истории.
Клавка молча согласилась.
Спать улеглись на кухне, на полу, перетащив из нашей с Димкой спальни матрац, подушки и одеяла. По непонятной прихоти наших незваных гостей кухня меньше всего подверглась разрушениям. Если не считать рассыпанных по полу различных круп. Но с этим мы быстро справились при помощи веника. Клюквина долго возмущалась наглостью посетителей: из холодильника пропали колбаса, сыр и целый пакет молока. Жареные котлеты, оставленные на плите в сковородке, тоже исчезли.
— Что за… — ругалась сестра непечатными словами. — Я все понимаю: пришли, поискали чего-то, не нашли. Осерчали, это тоже понятно.
Ну, покрушили кое-чего, но зачем же продукты уничтожать?! Изголодались, что ли?
Объяснить логику побывавших у нас в гостях неизвестных хулиганов было невозможно.
Твердо я была уверена только в одном: по крайней мере три дня мы можем спать спокойно.
Дальнейшее представлялось туманно и не слишком обнадеживало. Думать ни о чем не хотелось,. да и не моглось. Поэтому я закопалась в одеяло и мгновенно уснула.
* * *
Сон был недолгим, каким-то мятым. Я беспрестанно ворочалась, то проваливаясь в дрему, то выныривая обратно. Клавдия спала беспокойно: металась во сне, постанывала, а иногда принималась что-то горячо и хлопотливо бормотать, совсем как унитаз ночью. Какой уж тут полноценный сон. Стараясь не потревожить Клюкву, я осторожно встала. Конечно, неплохо было бы кофейку выпить с каким-нибудь бутербродиком, да бандиты все сожрали, а что не сожрали — то унесли или испортили. Следовало срочно хоть чем-нибудь себя тонизировать. Раз кофе отпадает, остается что? Фу-у, какой алкоголь ранним утром? Хотя, признаюсь, «соточку» хорошего коньячку я бы тяпнула. Но тяпать было нечего — початую бутылку «Мартеля» бандиты прихватили с собой. Оставалось последнее средство, способное привести меня в чувство, — это горячая ванна с душистой пеной и всевозможными ароматическими маслами и кремами.В воде мне значительно полегчало, а волшебные запахи настраивали на философский лад.
Почему так бывает? Вот течет жизнь спокойно, течет себе, течет… В конце концов это надоедает. Начинаешь мечтать о каком-нибудь событии, которое прервет это спокойное течение. Тут я улыбнулась, вспомнив, как мой одноклассник, тот самый Леха Козлов, шарахнувший меня по голове портфелем с «Идиотом», решил внести разнообразие в тихую школьную жизнь.
Начитавшись книг о подвигах героев-ниндзя, он задался вопросом: а почему бы и нет? И решил повторить какой-нибудь их подвиг. В частности, взобраться по отвесной стене. Голова у Лехи — чисто ЭВМ. В этой голове быстро рождались гениальные идеи, потом они так же быстро воплощались. Так что проблем с восхождением на стену не возникло. Стиль альпиниста Леха отверг сразу — слишком легко и неинтересно. Он пошел другим путем. Уперев у папы-сантехника четыре вантуза, Козлов отправился на дело. Для штурма была выбрана торцевая стена здания школы. Окна кабинета директора как раз располагались на первом этаже этой стены.
В план подвига Лешка посвятил только меня. И вот настал день "X". Рано утром, примерно за час до начала занятий, мы встретились у стены. Леха приладил по вантузу на каждую ногу, я примотала веревками сантехнические приспособления к рукам приятеля и с усмешкой ожидала подвига таинственных ночных воинов.
Для верности Лешка смочил все четыре конечности в ближайшей луже. «Это чтобы лучше присосалось», — пояснил он. Затем Лешка посмотрел на меня суровым взглядом, каким, по его мнению, смотрят грозные ниндзя на своих подруг, подпрыгнул, что было сил, и присосался на высоте около метра. Точнехонько под директорскими окнами. Одного не учел гений — сил, чтобы оторваться от стены у него не хватило, а конструкция крепления не предполагала аварийного сброса. И вот висит наш Леха в школьной форме, ранним утром, привязанный к вантузам под кабинетом директора и громко взывает к моему чувству долга. Как школьный товарищ, я должна была немедленно прекратить претворение подвига ниндзя в жизнь. В противном случае скоро появится директор, учителя и учащиеся, и тогда последствия будут непредсказуемы! Но меня, как назло, скрутил приступ истерического смеха. Я смеялась, стонала, плакала, а Леха все висел и ругался.
Закончился подвиг, как и следовало ожидать, в кабинете директора. Собственно, после этого я и схлопотала портфелем по голове. А к Лехе намертво приклеилась кличка «Леха-вантуз».
Воспоминания о школьной юности ненадолго развлекли меня. Однако пришлось возвращаться в суровую действительность. А она, как легко догадаться, совсем не радовала. Я, конечно, мечтала внести в жизнь разнообразие, но не такое.., м-м.., криминальное. Можно было бы, например, сделать какой-нибудь необычный маникюр, покрасить волосы в цвета флага Гондураса, в бассейн сходить, на худой конец… Я глубоко вздохнула. Пока об этом приходится только мечтать.
Вода давно остыла. Я вышла из ванной и надела теплый махровый халат. В коридоре зеркало по-прежнему информировало о наших с Клавкой перспективах. Примерно с минуту я разглядывала корявую надпись. А потом разозлилась.
Они еще угрожают! Не на тех напали, господа хорошие! Меня вообще запугать трудно, если, конечно, не положить в карман живую лягушку.
А Клавка… Они решили, коли шарахнули ее по голове, так она и соображать перестала. «Фиг вам», как говорил пес Шарик из Простокваши но. Клюква моя хоть и хромая теперь на голову, но соображает не хуже, а может, даже и лучше!
Я снова пробралась на кухню, чтобы, глядя на Клюквину, убедиться в правильности своих мыслей.
Вообще-то пора было уже собираться. Денек сегодня предстоял не из легких. Клавдия спала. Во сне, со сбившейся набок повязкой, она выглядела как беспомощная лабораторная мышка и впечатления отважного Робин Гуда вовсе не производила. Мне стало бесконечно жаль сестру. Что делать, в груди у меня билось нежное благородное сердце!
"Пускай спит, — подумала я. — Филиппок сказал, что ей нужен покой и холод на голову.
Вот пусть и покоится с миром, а я тем временем кое-какие дела сделаю"!
Решение было принято, уверенности в собственных силах — хоть отбавляй. Осталось составить примерный план действий. Впрочем, его уже накануне составила Клавдия: сначала от трупа избавиться, а потом к жене Виктора наведаться.
Я оделась, сложила в пакет одежду Виктора, вытащила из Клавкиного рюкзачка его телефон и, прихватив ключи от машины, покинула разгромленную квартиру.
На улице было темно и холодно. За несколько часов «девятка» покрылась легким инеем, который сейчас весело искрился в свете фонарей и окон, тех, которые уже зажглись в нашем доме.
Обычные граждане собирались на работу. Я тоже обычная гражданка, но меня волновали совсем другие вопросы. Например, куда деть труп? Может, вывезти его за пределы МКАД и схоронить в каком-нибудь лесочке? Да, наверное, так и сделаю. Главное, выбрать такое местечко, где не окажется случайных свидетелей. И обязательно нужно проверить карманы убитого прямо сейчас. Со стороны это будет выглядеть так, словно автолюбитель что-то ищет в багажнике: к примеру, «запаску» или ключ 9х12.
Идея мне понравилась, и я открыла багажник. Вы будете смеяться, но там никого не было. Я захлопнула багажник и, обращаясь к фонарному столбу, жалобно проныла:
— Этого не может быть!
Столб ничего не ответил, продолжая бесстрастно освещать место происшествия.
— Я своими глазами видела вчера мертвого мужика в этом багажнике, — пояснила я фонарю.
И тут же задумалась: а был ли мальчик? В том смысле, был ли труп? Может, дядька вовсе не мертвый, а очень даже живой, спрятался от кого-то в багажник «девятки» и прикинулся мертвым, чтоб напугать нас с Клавкой? А вдруг у нас с Клюквиной массовые галлюцинации? У нее — в связи с травмой головы, а у меня… Допустим, от переутомления, больничными запахами опять же надышалась. Ладно, попытка номер два: я снова открыла багажник. Никого.
— Ушел, — пожаловалась я фонарю и влезла в багажник по пояс, надеясь найти хоть какие-то следы пребывания человека в машине. Пусто. Пусто, как в первый день сотворения мира.
Мне показалось, что я тихо и как-то незаметно для окружающих схожу с ума. Сходить с ума в одиночку было страшно, поэтому я подключила к этому делу Клюкву. В две секунды я оказалась дома и с порога заорала:
— Клава, ты не поверишь! Он ушел!
Из кухни выползла Клюква-пингвин и, зевая во весь рот, равнодушно поинтересовалась:
— Кто? Кто это сделал нам такой подарок и ушел самостоятельно, без нашей помощи?
— Клав, труп ушел. Из багажника.
— Ну да? — не сильно удивилась сестра. — Ты ничего не перепутала?
— Знаешь, довольно сложно перепутать, есть кто-нибудь в багажнике или нет.
Клавдия почесала бинты на голове, порядком сбившиеся за ночь, долго думала и наконец усугубила:
— Значит, никакого трупа не было.
— А кто был? — совсем растерялась я.
— А был какой-нибудь алкаш, напившийся до состояния памятника. Ну, его сердобольные дружки и уложили в багажник первой попавшейся машины, чтоб, значит, бедолага не замерз. А потом мужик проспался и ушел. Чего ты волнуешься? Одной головной болью меньше.
Давай лучше позавтракаем — и за дело. Нам еще нужно к патологоанатому заехать за твоим больничным.
Оно, конечно, может, Клавка и права: напился мужик, проспался да и ушел спокойненько домой, получать от жены нахлобучку. Смущали только кое-какие мелочи. Ну, во-первых, цикакого запаха алкоголя я не уловила, а во-вторых, как можно войти и выйти из запертого багажника? Хотя, в принципе, для русского человека что-либо запертое вовсе не является препятствием.
На завтрак пришлось довольствоваться банальной яичницей. Это обстоятельство крайне раздражало Клюквину, любительницу кулинарных шедевров. Она не стеснялась в выборе выражений в адрес вчерашних посетителей. Я, как человек, получивший филологическое образование, поминутно краснела. Однако перебивать сестру, а тем более делать замечания, не решалась, потому как знала: пока она не выпустит пар, все равно ничего умного и конструктивного сказать не сможет.