Пока Клюква исходила ядом, я занялась изучением сотового телефона Виктора. Вообще, изобретателю мобильника пора бы дать какую-нибудь премию, хотя бы Нобелевскую, например.
При умелом подходе из телефона можно извлечь массу информации, часть которой может оказаться весьма полезной.
Перво-наперво я вошла в главное меню и отыскала там записную книжку. Та-ак, посмотрим, с кем дружит Витюша. Маму, папу, жену Оксану пока пропустим. Хотя телефон Оксанки нам пригодится: надо будет ей позвонить и узнать домашний адрес. А вот и другие имена, только они пока нам ни о чем не говорят. О! Это уже любопытно: С.В. Уж не Степка ли это? Сейчас проверим, заодно поинтересуемся, какие у него планы на сегодняшний день. Мне, к примеру, очень хотелось бы увидеть Степушку.
К телефону долго никто не подходил. Еще бы, нормальные люди в это время либо спят, либо только встают и собираются на службу. Наверное, абонент, с которым я пыталась связаться, был чересчур нормальным, потому что трубку так и не снял. Впрочем, меня это нисколько не огорчило, позвоним попозже, теперь это для нас не проблема. Посмотрим, кто еще в списке имеется. Обозрев все записи, я пришла к выводу, что имена мне незнакомы, ни о чем не говорят и что начать следует с другого боку. Выясним, кому в последнее время чаще всего звонил Виктор. Ага, жене, какому-то Павлу Андреевичу, Тамаре и таинственному С. В. (или таинственной?). Яснее не стало. Я решила пока не отчаиваться, а вместо этого влезла в фотокамеру.
Не в саму камеру, разумеется, а в результаты ее работы. И первый, кого увидела, был Степка.
Виктор снял его, когда тот увлеченно разглядывал какие-то бумаги. Лицо его при этом было крайне сосредоточенным, а оттого немного глуповатым. Ну не идет мужикам мыслительный процесс, и все тут! Даже Роденовский «Мыслитель» вызывает у меня приступ истерического смеха. Почему-то кажется, что этот мыслитель мучительно соображает, где бы ему достать денег на очередную поллитровку и где найти еще двух друзей для компании. Кроме Степки, Виктор нафотографировал своего сына, жену, худощавую женщину с очень усталым лицом и волосами, постоянно собранными в «конский хвост».
В общем, сделала я вывод, информации минимум, но кое-что, за что можно зацепиться, все же имеется. Телефон неожиданно ожил в моих руках. Звонила жена Виктора:
— Алле, девочки, это вы?
— Мы, — подтвердила я.
— А это я, жена Виктора. — Неловко помолчав, она попросила:
— Слушайте, а вы не могли бы пораньше приехать? Я всю ночь не спала, думала, плакала… Мне кажется, до десяти я уже не выдержу, с ума сойду… Приезжайте, пожалуйста! — Оксана снова заплакала.
— Конечно. Ты только успокойся и жди. Мы прямо сейчас выезжаем, — пообещала я. — Диктуй адрес.
Вскоре мы с Клавкой, уже высказавшейся по полной программе, покинули квартиру. На лестничной площадке мы столкнулись с Михалычем, соседом-пенсионером, собравшимся на утреннюю прогулку со своим псом Кузей. Милейшее существо, обладающее, несмотря на возраст, острым умом, феноменальной памятью и наблюдательностью. Оно и понятно: всю жизнь в органах проработал! Я, конечно же, имею в виду Михалыча.
— Здорово, коротышки! — поздоровался сосед. Кузя приветливо тявкнул.
— Здоровее бывали, — буркнула Клюквина, снявшая по моей настоятельной просьбе бинты.
Расставаясь с ними, она едва сдерживала слезы, тем самым нарушая заповедь хирурга: «полный покой и холод на голову». Это событие лишь усугубило дурное настроение сестрицы. Однако Михалыч то ли не заметил, то ли решил не обращать внимания на подобную мелочь. Пенсионер хитро прищурил один глаз и ехидно спросил:
— И чего вы опять натворили, коротышки?
От, бабье! Не перестаю удивляться я вам — Димка едва за порог, вы сразу во что-нибудь вляпаетесь!
Интересное начало разговора! Клавка открыла рот для достойного ответа, но я наступила ей на ногу и полюбопытствовала:
— А чего мы такого натворили, а, Михалыч?
— Уж это вам самим лучше знать, — пожал плечами сосед. — Только менты зря приходить не стали бы, я так думаю.
— Ты, дед, как себя чувствуешь? — я озабоченно заглянула в глаза Михалычу. — Какие менты?
— Знамо, какие. Обыкновенные, в форме.
Я с Кузьмой с прогулки возвращался, а они как раз от вас выходили.
Мы с Клавкой переглянулись. Каждый день узнаешь что-нибудь новенькое, прям как при склерозе!
— Да только кажется мне, — добавил сосед, — это не настоящие менты.
Как я уже говорила, дед обладал феноменальной наблюдательностью, поэтому словам его вполне можно было доверять, но я на всякий случай уточнила:
— С чего это ты решил, что они не настоящие?
— Да, понимаешь, не по форме одеты. Нет, так-то все правильно: и штанишки, и курточки… Только вот ботиночки не ментовские, да и не с рынка. Кожа, видно, дорогая, натуральная.
И еще перчатки. Тоже дорогие. Эх, девки, девки! Маскировка-то у ваших хахалей того, подкачала малость!
И, качая головой, дед удалился. Я обрушилась с лестницы следом за ним, вопя:
— Михалыч, стой! Стой, хомяк джунгарский! Ну-ка, рассказывай, как эти хахали выглядели?
— А то вы не знаете, — отмахнулся дед.
— Знали бы — не спрашивали. Говори, ну!
Михалыч подробно описал липовых ментов. Ни под одного из наших с Клавкой знакомых они по описанию не подходили. Это значит что? Михалыч с Кузей всегда гуляют в одно и то же время, с девяти до десяти вечера. Мы тогда как раз находились либо в больнице, либо по пути к ней. Отсюда вывод — именно эти «хахали» чего-то очень хотели найти в нашей квартире. Чего?
Нет, это не Клавке, это мне нужен холод на голову, а то она уже буквально разрывается на кусочки от мыслей! В отличие от меня Клавдия сохраняла просто олимпийское спокойствие и выдержку. Прямо-таки Железный Феликс!
— Ты все слышала? — набросилась я на сестру, когда Михалыч с Кузей гордо удалились.
— Угу, — флегматично кивнула сестра.
— И все?! Ты можешь сказать только это дурацкое «угу»?! Кто-то проник в нашу квартиру под видом липовых милиционеров, устроил там Куликовское поле… Они явно что-то искали, а ты можешь сказать только «угу»?!
Я взволнованно кружила вокруг Клюквы и громко возмущалась. Подумать только, тут такие дела творятся, а моя сестра спокойна, как те самые скульптуры Церетели!
— Ой, Афоня, не мелькай, в глазах рябит, — сморщилась сестра. — А что, собственно, ты хотела от меня услышать? Ну, хочешь, стишок какой-нибудь прочитаю? Что это изменит?
— Да, наверное, ты права, — мгновенно остывая, согласилась я, — это ничего не изменит.
Но могла бы хоть как-то среагировать. Сама посуди: неизвестно кто ищет неизвестно чего у нас дома, мы даже не имеем представления, чего… А ты…
— Хорошо, — вздохнула Клавдия, — можешь считать, что я крайне возмущена и взволнована.
Я злобно пыхтела, но, делая скидку на Клавкино самочувствие после травмы, молчала.
На улице сестра решительно подошла к багажнику и велела:
— Открывай, посмотрим, что там творится.
— Пожалуйста, — сердито мотнула я головой, выполняя требование. — Можно подумать, там что-то могло измениться за последние полтора часа.
Сама я внутрь заглядывать не стала. А чего я там не видела? Пустой багажник?
Какое-то время слышалось только Клавкино сопение, а потом удивленный возглас откуда-то из недр железного коня:
— А это что?
Отфыркиваясь, Клавка явилась на свет божий. В руках она держала продолговатую стеклянную ампулу. С обоих концов на нее были надеты тонкие металлические обручи. Никаких надписей на ампуле не обнаружилось, зато внутри болтался какой-то белый порошок. Я взяла ампулу, повертела ее в руках, понюхала, потрясла… Совсем как та мартышка у дедушки Крылова: «…то их понюхает, то их полижет»! Никакой информации осмотр ампулы не дал, поэтому я предположила:
— Может, это наркотик? А труп был курьером?
— А разве наркотики так выглядят? — задала глупый вопрос сестра.
— Откуда я знаю! Я их видела только по телевизору. Но там они, знаешь, были в пакетиках, и количество намного больше, чем одна ампула.
Слушай, Клавка, — осенило меня. — А может, их и было больше, только эта выпала и осталась в багажнике, а остальные ушли с трупом? Ну, с бывшим трупом, а… Короче, остальные ампулы унесло тело, которое ушло из багажника.
Клюквина внимательно меня выслушала, а потом посоветовала:
— Тебе нужно голову в тепле держать, в отличие от меня. Это точно не наркотик.
— А что? — осипшим отчего-то голосом спросила я.
— Не знаю. Но надеюсь в скором времени узнать. Ты, Афоня, убери-ка пока ампулу подальше. Да смотри, не повреди ее ненароком, вдруг там какой-нибудь сильнодействующий яд!
Испуганный писк сам собой вырвался у меня из груди. Я зажала ампулу в кулак и стрелой взлетела домой. Логика моих действий проста, как все гениальное: в квартире обыск уже был, значит, снова никто ничего искать здесь не будет, следовательно, квартира — самое безопасное и надежное место для тайника.
Оказавшись дома, я стала лихорадочно подыскивать надежное хранилище для ампулы. Не такое это легкое дело, доложу я вам, найти надежный тайник в разгромленной квартире! В холодильник нельзя. Вдруг она треснет? И тогда прощайте наши молодые жизни! Через некоторое время невыносимых страданий тайник был найден. На мой взгляд, просто великолепный!
К стыду моему, у меня имелась дурацкая привычка хранить пустые флаконы от духов, «патрончики» от помады и прочий дамский хлам.
Вот в один из таких «патрончиков» я спрятала ампулу, закрыла крышечку и для надежности засунула «помаду» в коробку с осенними туфлями, вернее, в одну туфлю, и убрала коробку на антресоли.
С улицы послышался пронзительный свист.
Это Клавка. Я научила ее свистеть, и теперь она с удовольствием пользуется вновь приобретенным умением.
Шестое чувство подсказывало: с этим свистом кончилась для нас спокойная жизнь. Вообще-то она закончилась, конечно, гораздо раньше, еще тогда, когда Клавка впервые переступила порог моей квартиры. "Но теперь, и я ощущала это каждой клеточкой своего организма, нас ждут сплошные неприятности.
"Может, уже пора Брусникину звонить? — мелькнула трусливая мыслишка. Но я тут же ее отогнала:
— Нет, рано еще. А может, и вовсе не придется, может, сами справимся. Чего Димке зря нервы мотать". Вообще-то фантастику я не люблю, но помечтать-то иногда можно? Свой мобильник я все-таки переложила из сумочки в карман куртки. Так, на всякий случай, вдруг потребуется Клавке врача вызвать? С ее-то головой… Свист повторился.
— Во, видали, Соловей-разбойник! Научи дурака богу молиться, он и будет молиться! Иду, иду уже, не свисти, — беззлобно пробубнила я, спешно покидая квартиру.
Все-таки рано давать Нобелевскую премию изобретателю сотового телефона. Некоторые плюсы, конечно, имеются, но есть и минусы.
Например, фотокамера. Она здорово искажает реальность. Если на снимке жена Виктора выглядела просто уставшей женщиной, то действительность оказалась гораздо хуже.
Дверь нам открыла очень худая женщина, похожая на собственный рентгеновский снимок. Одежда, старенькие джинсы и линялый свитер, болталась на ней как на вешалке. Лицо Оксаны было не просто уставшим, это было лицо женщины, измотанной жизнью. Единственное, что и на снимке, и в реальности оказалось одинаковым, так это «конский хвост».
— Наконец-то, — выдохнула Оксана. — Я уже почти сошла с ума. Да проходите, проходите же скорее!
Она почти втащила нас в квартиру. Пока мы с Клавдией раздевались, я успела окинуть взглядом помещение. Не скажешь, что Виктор хорошо зарабатывал, хотя Степка и уверял в обратном. В коридоре обои висели, другого слова я просто не подберу, только на одной стене. Вторая являла миру свое бетонное основание. На полу лежал старый линолеум, местами вздувшийся пузырями, словно на него в течение длительного времени выливали не менее двух литров воды. Тусклая лампа без абажура освещала все это убожество вместе с желтым потрескавшимся потолком с паутиной по углам.
— Проходите на кухню. Я сварю кофе. Проходите… Олежек спит еще. Пара часов у нас есть в запасе. Проходите! — с этими словами рентгеновский снимок прошелестел на кухню.
Помещение, которое Оксанка называла кухней, напоминало скорее хозблок какой-нибудь заброшенной и забытой богом клетки для хомячков и по размерам, и по интерьеру. В углу у окна тарахтел старенький холодильник «ЗИЛ».
Видно было, работал он из последних своих пенсионерских сил и только и мечтал о покое.
Вплотную к холодильнику примыкал стол-раскладушка, столешница которого была облеплена коричневой, в серых разводах «самоклейкой».
Такой же пленкой оклеен набор кухонной мебели, собранный, очевидно, из разных кухонных гарнитуров. Стены тоже не радовали: те же, что и в коридоре, обои, заляпанные жиром и противный сине-серый цвет там, где обои отсутствовали. Я так думаю, что эта квартира не видела ремонта с момента сдачи дома в эксплуатацию.
Может, они действительно в плену? Разве может нормальный человек жить в таких пещерных условиях?!
Оксана суетилась возле двухконфорочной плиты, залитой молоком, кофе и еще непонятно чем. Мне почему-то сразу расхотелось угощаться кофе, но обижать хозяйку, и без того расстроенную, было неудобно. Мы с Клавкой сидели за столом, не зная, с чего начать разговор. Из неловкого молчания вывела сама Оксана. Она поставила перед нами по чашке жиденького растворимого кофе, уселась на старенький стул возле плиты (втроем мы за столом не умещались) и в волнении сжала маленькие, почти детские кулачки:
— Что с Виктором? Он выживет? С ним все будет в порядке? Что говорят врачи?
Я поспешила успокоить несчастную женщину: снова рассказала, как мы нашли ее мужа, и передала обещание хирурга.
Оксанка заплакала:
— Говорила же ему: не ходи, не ходи! Да разве ж он послушает? Упрямый, как.., как…
Женщина махнула рукой и уткнулась в несвежее кухонное полотенце.
Мы с Клавкой переглянулись: только дамских истерик нам не хватало. Чтобы прекратить слезоизвержение, я поспешно спросила:
— Оксан, а почему вас не охраняют? Ведь вы в плену…
Истерика мгновенно прекратилась. Ксюха отняла от лица полотенце и изумленно приоткрыла рот.
— К-кто в п-плену? — заикаясь, спросила она. В глазах женщины застыло крайнее изумление.
— Ну.., ты с сыном, Виктор. С вас четыреста тысяч долларов требуют, так хоть охраняли бы, что ли!
Оксанка побледнела как мел, прижала руки к груди, прошептав:
— Какие доллары? Какой плен? Я… Я ничего не понимаю.
— Не волнуйся. Брат Виктора нам все рассказал, — попыталась успокоить Оксанку Клюквина. — Мы хотим вам помочь. Денег таких, разумеется, нет, но кое-что, наверное, сможем сделать. Опыт в подобных делах у нас, слава богу, имеется.
Слушая Клавку, я изо всех сил пыталась понять, о каком опыте она столь уверенно говорит. Пока что нам с легкостью удавалось только влезать в различного рода неприятности, в основном криминального характера. В таких случаях нам самим требовалась помощь. Ладно, как говорится, жираф большой, ему видней.
Тем временем Оксана окончательно успокоилась и потребовала объяснить, кто в плену, с чего бы с Виктора требовали такую сумму долларов и откуда у Витьки появился брат. Пришлось повторить «на бис» повествование Степана, которое, как я подозревала, было выдумкой от начала до конца. Уже не возникало сомнений, что Степан — вовсе не брат Виктора, что сам Виктор никогда в жизни не занимался перегонкой автомобилей и что Степка зачем-то наврал с три короба и использовал нас в качестве… В качестве кого?
Внимательно нас выслушав, Ксюха совершила небольшой круиз по кухне, вернулась на свой старенький стул возле плиты. Теперь она была спокойна, словно арабский шейх.
— Послушайте, — каким-то деревянным голосом произнесла Оксана. — Сказки я тоже умею рассказывать, но чтобы так.., вдохновенно! Это уже особый талант нужен. Вот что, старушки веселушки, либо вы сию секунду выкладываете всю правду, и тогда я, может быть, отпущу вас с миром, либо я немедленно вызываю милицию.
Тогда мы и посмотрим, кто из нас под арестом.
Ну и дела! Вот и не слушай после этого советов мудрой старушки Шапокляк: «Кто людям помогает, тот тратит время зря!» Мы с Клавкой старались, пупки надрывали, Клюква даже головой поплатилась, в смысле, сотрясение заработала, а эта.., веревка бельевая такое заявляет!
Я медленно поднялась из-за стола. Табуретка при этом упала, но мне уже было все равно.
На этот раз гнев, минуя поджелудочную железу, сразу ударил в голову, делая меня практически невменяемой. Клавдия сразу почувствовала приближение крупной неприятности и попыталась как-то повлиять на ситуацию:
— Афоня, Афанасия Сергеевна! Держи себя в руках, не роняй гордого звания российского учителя! Давайте решать все вопросы цивилизованно, путем мирных переговоров…
Да куда там! Разве может букашка остановить мчащийся на полной скорости асфальтоукладочный каток?!
Я подошла вплотную к жене Виктора, тоже поднявшейся, и начала говорить. Филологическое образование и богатый лексический запас позволяли оперировать бесчисленным количеством слов, фразеологических оборотов и идиоматических выражений. Да и работа в школе кое-чему меня научила. Клюквина внимательно слушала, уважительно открыв рот. Говорила я недолго, минут пять.
— ..вот таким вот образом, — закончила я свою пламенную речь.
— Ну, Афоня, ты даешь! — восхитилась сестра. — Я тобой горжусь! Можешь ведь, когда приспичит. Потом как-нибудь продиктуешь?
Я законспектирую.
Хмуро кивнув, я уставилась на Оксанку:
— Ну, что, веревка бельевая? Ты по-прежнему хочешь вызвать милицию или все-таки попробуем разобраться сами?
— Сами, — облизнув сухие губы, согласилась Оксанка.
— Я так и думала, — я снова уселась на табуретку. — Итак, начнем с самого начала. У Виктора, как я поняла, никакого брата нет?
— Нет.
— И никакими машинами твой муж не занимается?
— Нет.
— Следовательно, фура с десятком машин не пропадала, никакие братки вас не брали в заложники и денег не вымогали?
Ксюха с немым ужасом смотрела на меня, абсолютно не понимая, о чем идет речь.
— Господи, какие деньги?! Мы едва концы с концами сводим. На ремонт — и то денег нет.
Витька в своем НИИ гроши получает, и те через раз. Я с сыном сижу, не работаю, пособие на ребенка — просто слезы, а вы о долларах говорите! Да я их только в кино и видела.
Оксанка снова заплакала. Клавдия, одарив меня укоризненным взглядом, бросилась ее успокаивать.
— Допустим, у Виктора брата нет, — не унималась я, скорее рассуждая вслух, чем обращаясь к кому-либо. — Тогда кто такой Степан? Откуда он знает Виктора?
— Гад Степка, вот кто! — сквозь слезы выкрикнула Ксюха. — Сволочь! Никак от Витьки не отстанет. Один раз уже сидел, теперь опять в какую-то авантюру влезает по Степкиной милости…
Еще новости! Оказывается, Виктор сидел!
Только я никак в толк не возьму, при чем здесь Степка? Подождав, пока Оксана успокоится, я попросила:
— Давай-ка, милочка, подробнее. Как давно знакомы Виктор со Степаном, за что сидел твой муж, с чего ты решила, что назревает какая-то авантюра, какова роль Степана… Ты меня поняла?
Ксюха кивнула.
— Начинай. Как говорил великий Грибоедов Александр Сергеевич: «С чувством, с толком, с расстановкой».
Еще некоторое время женщина глубоко дышала, судорожно всхлипывала, потом выпила залпом уже остывший кофе и поведала весьма занимательную историю.
Всего через четыре месяца после свадьбы Виктор угодил на скамью подсудимых: сбил человека на переходе, а тот взял да и умер. Виновнику, то есть Виктору, вкатили четыре года колонии общего режима. Вот там-то он и познакомился со Степаном. К тому времени тот уже отсидел год из положенных ему семи за непредумышленное убийство. Витька потом говорил, что только благодаря хорошим адвокатам Степке заменили статью с умышленного на непредумышленное убийство. Якобы Степка находился в состоянии аффекта. В общем, история темная, но самое главное Виктор понял — Степан, или, как звали его на зоне, Ворон, опасный, ловкий и хитрый человек и лучше держаться от него подальше.
— Муж не любил вспоминать о жизни на зоне, — комкая полотенце, вздыхала Ксюха. — А я ждала. Ездила к нему на свиданки, письма писала… Вот и дождалась. Два года назад вернулся мой Витенька. Исхудавший, мрачный, замкнутый, но мне показалось, совсем не озлобленный. Я первое время боялась — ведь известно, как тюрьма ломает человека, приставала с вопросами, что да как… Витька нехотя отвечал, а однажды взял меня за плечи, посмотрел в глаза и говорит: «Оксаночка, девочка моя, там жизнь не сахар, и говорить о ней мне неприятно. Я понимаю, что изменился. Но уверяю тебя, это пройдет. Мы теперь вместе, скоро малыш появится — я тогда на третьем месяце была — все будет в порядке. А о той жизни давай больше никогда не вспоминать». И все. Два года жили как люди. Виктор постепенно мягчел, становился прежним: добрым, любящим. Через родственников моих устроился на работу в НИИ вирусологии. Он же у меня институт окончил, диссертацию какую-то хотел писать, но… А в НИИ ничего, прижился, его там уважают. Денег, правда, платят мало, но мы как-то крутимся…
— А на другую, более высокооплачиваемую работу не пробовал устроиться? — спросила Клавка.
— Пробовал, — печально кивнула Оксана. — Только, как узнавали, что есть судимость, сразу от ворот поворот, мол, извините, вакансий у нас нет. Я хотела аборт делать, а Виктор категорически — рожай, и все! Проживем как-нибудь.
Когда Олежка родился, Витька прямо светился от счастья. Устроился еще по ночам вагоны разгружать. В общем, жили. А что?! — неожиданно с вызовом выкрикнула Ксюха. — Бедно жили, но счастливо! Иные богатые не так счастливы, как мы с Виктором. Были…
— Были? — я удивленно вскинула брови.
— Угу, пока этот Ворон, я имею в виду Степана, не появился, чтоб его черти слопали!
Степан появился в доме Виктора и Оксаны примерно месяца три назад. Это был один из тех редких вечеров, когда вся семья собралась вместе. Оксана хозяйничала на кухне, Виктор играл с сыном, одним глазом поглядывая в телевизор, где транслировали футбольный матч.
В этот момент в дверь позвонили. Оксанка утверждает, будто, услыхав звонок, она поняла — спокойной жизни пришел конец. Лично я в это не верю. Мало ли кто мог в гости заявиться? Соседка за луковицей зашла, детишки котенка бездомного пристраивают, какие-нибудь свидетели Иеговы агитировать явились. Вариантов масса.
Так почему же должно екать сердце от каждого звонка в дверь? Это уже потом, когда начинаешь вспоминать какое-нибудь событие, особенно неприятное, припоминаешь и как тревожно сжималось сердце, и цепочку незначительных происшествий, и дурные приметы… И, пожалуйста, не надо разговоров об интуиции! Мне, например, никакая интуиция не подсказывала, что, отправившись в сберкассу, я попаду в столь скверную историю. Да и Клавке, по-моему, тоже. Впрочем, надо будет спросить у нее самой.
— В общем, это был Степан, — продолжала Оксана. — Я-то его не знала, но по лицу Виктора поняла — это оттуда, из той жизни, которую, казалось, мы уже забыли.
Широко улыбаясь, Степан смотрел на мужа, и под этим взглядом Виктор буквально на глазах каменел… Он велел жене взять ребенка к себе на кухню и вместе со Степаном прошел в комнату.
Больше двух часов длился разговор Виктора и Степана.
— О чем они говорили, я не знаю, — заверила Ксюха, — но иногда до меня долетали обрывки их разговора, когда то Степан, то Виктор повышали голос…
Ага, так я и поверила! Женское любопытство — вот настоящий двигатель прогресса, ну, и всего прочего. Поэтому я ничуть не сомневалась: большую часть разговора Оксанка провела в непосредственной близости от комнаты, где он происходил. Другое дело, слышимость была неважной. Вряд ли Степан или Виктор повышали голос, опасаясь быть услышанными.
— Ну, и что удалось понять? — сделав вид, будто не сомневаюсь в правдивости хозяйки, поинтересовалась я.
— Там, на зоне, Степан от чего-то спас Виктора. От чего именно, я так и не поняла. И по понятиям Витька стал как бы должником. В колонии Степка не спешил получить долг, словно знал, что на свободе Виктор может оказаться полезнее. Досидев свой срок, Ворон нашел мужа и стал требовать должок.
Оксана умолкла, а я задумалась. Чем может быть полезен Степке скромный сотрудник НИИ?
Ведь, судя по Степкиным манерам, он любит жить на широкую ногу. Зачем же ему Виктор?
И при чем здесь те самые четыреста тысяч долларов, которые якобы он должен?
Детский плач вывел меня из задумчивости.
— Ой, Олежка проснулся, — подхватилась Ксюха. — Я сейчас…
Она убежала, а Клавдия посмотрела на меня и проговорила:
— До чего запутанная история.
— Думаешь, Ксюха врет?
— Да нет, Ксюхе-то зачем? Врет Степка, это к гадалке не ходи. Ему очень нужно было использовать Виктора. А когда тот отказался — получил перо в бок.
— Или наоборот, — засомневалась я. — Витька сделал, что требовал Ворон, стал ненужен, и… В любом случае, мы узнаем, кто из нас прав, только когда Витька придет в себя. Я одного не пойму, Клав, мы-то Степке зачем?
При умелом подходе из телефона можно извлечь массу информации, часть которой может оказаться весьма полезной.
Перво-наперво я вошла в главное меню и отыскала там записную книжку. Та-ак, посмотрим, с кем дружит Витюша. Маму, папу, жену Оксану пока пропустим. Хотя телефон Оксанки нам пригодится: надо будет ей позвонить и узнать домашний адрес. А вот и другие имена, только они пока нам ни о чем не говорят. О! Это уже любопытно: С.В. Уж не Степка ли это? Сейчас проверим, заодно поинтересуемся, какие у него планы на сегодняшний день. Мне, к примеру, очень хотелось бы увидеть Степушку.
К телефону долго никто не подходил. Еще бы, нормальные люди в это время либо спят, либо только встают и собираются на службу. Наверное, абонент, с которым я пыталась связаться, был чересчур нормальным, потому что трубку так и не снял. Впрочем, меня это нисколько не огорчило, позвоним попозже, теперь это для нас не проблема. Посмотрим, кто еще в списке имеется. Обозрев все записи, я пришла к выводу, что имена мне незнакомы, ни о чем не говорят и что начать следует с другого боку. Выясним, кому в последнее время чаще всего звонил Виктор. Ага, жене, какому-то Павлу Андреевичу, Тамаре и таинственному С. В. (или таинственной?). Яснее не стало. Я решила пока не отчаиваться, а вместо этого влезла в фотокамеру.
Не в саму камеру, разумеется, а в результаты ее работы. И первый, кого увидела, был Степка.
Виктор снял его, когда тот увлеченно разглядывал какие-то бумаги. Лицо его при этом было крайне сосредоточенным, а оттого немного глуповатым. Ну не идет мужикам мыслительный процесс, и все тут! Даже Роденовский «Мыслитель» вызывает у меня приступ истерического смеха. Почему-то кажется, что этот мыслитель мучительно соображает, где бы ему достать денег на очередную поллитровку и где найти еще двух друзей для компании. Кроме Степки, Виктор нафотографировал своего сына, жену, худощавую женщину с очень усталым лицом и волосами, постоянно собранными в «конский хвост».
В общем, сделала я вывод, информации минимум, но кое-что, за что можно зацепиться, все же имеется. Телефон неожиданно ожил в моих руках. Звонила жена Виктора:
— Алле, девочки, это вы?
— Мы, — подтвердила я.
— А это я, жена Виктора. — Неловко помолчав, она попросила:
— Слушайте, а вы не могли бы пораньше приехать? Я всю ночь не спала, думала, плакала… Мне кажется, до десяти я уже не выдержу, с ума сойду… Приезжайте, пожалуйста! — Оксана снова заплакала.
— Конечно. Ты только успокойся и жди. Мы прямо сейчас выезжаем, — пообещала я. — Диктуй адрес.
Вскоре мы с Клавкой, уже высказавшейся по полной программе, покинули квартиру. На лестничной площадке мы столкнулись с Михалычем, соседом-пенсионером, собравшимся на утреннюю прогулку со своим псом Кузей. Милейшее существо, обладающее, несмотря на возраст, острым умом, феноменальной памятью и наблюдательностью. Оно и понятно: всю жизнь в органах проработал! Я, конечно же, имею в виду Михалыча.
— Здорово, коротышки! — поздоровался сосед. Кузя приветливо тявкнул.
— Здоровее бывали, — буркнула Клюквина, снявшая по моей настоятельной просьбе бинты.
Расставаясь с ними, она едва сдерживала слезы, тем самым нарушая заповедь хирурга: «полный покой и холод на голову». Это событие лишь усугубило дурное настроение сестрицы. Однако Михалыч то ли не заметил, то ли решил не обращать внимания на подобную мелочь. Пенсионер хитро прищурил один глаз и ехидно спросил:
— И чего вы опять натворили, коротышки?
От, бабье! Не перестаю удивляться я вам — Димка едва за порог, вы сразу во что-нибудь вляпаетесь!
Интересное начало разговора! Клавка открыла рот для достойного ответа, но я наступила ей на ногу и полюбопытствовала:
— А чего мы такого натворили, а, Михалыч?
— Уж это вам самим лучше знать, — пожал плечами сосед. — Только менты зря приходить не стали бы, я так думаю.
— Ты, дед, как себя чувствуешь? — я озабоченно заглянула в глаза Михалычу. — Какие менты?
— Знамо, какие. Обыкновенные, в форме.
Я с Кузьмой с прогулки возвращался, а они как раз от вас выходили.
Мы с Клавкой переглянулись. Каждый день узнаешь что-нибудь новенькое, прям как при склерозе!
— Да только кажется мне, — добавил сосед, — это не настоящие менты.
Как я уже говорила, дед обладал феноменальной наблюдательностью, поэтому словам его вполне можно было доверять, но я на всякий случай уточнила:
— С чего это ты решил, что они не настоящие?
— Да, понимаешь, не по форме одеты. Нет, так-то все правильно: и штанишки, и курточки… Только вот ботиночки не ментовские, да и не с рынка. Кожа, видно, дорогая, натуральная.
И еще перчатки. Тоже дорогие. Эх, девки, девки! Маскировка-то у ваших хахалей того, подкачала малость!
И, качая головой, дед удалился. Я обрушилась с лестницы следом за ним, вопя:
— Михалыч, стой! Стой, хомяк джунгарский! Ну-ка, рассказывай, как эти хахали выглядели?
— А то вы не знаете, — отмахнулся дед.
— Знали бы — не спрашивали. Говори, ну!
Михалыч подробно описал липовых ментов. Ни под одного из наших с Клавкой знакомых они по описанию не подходили. Это значит что? Михалыч с Кузей всегда гуляют в одно и то же время, с девяти до десяти вечера. Мы тогда как раз находились либо в больнице, либо по пути к ней. Отсюда вывод — именно эти «хахали» чего-то очень хотели найти в нашей квартире. Чего?
Нет, это не Клавке, это мне нужен холод на голову, а то она уже буквально разрывается на кусочки от мыслей! В отличие от меня Клавдия сохраняла просто олимпийское спокойствие и выдержку. Прямо-таки Железный Феликс!
— Ты все слышала? — набросилась я на сестру, когда Михалыч с Кузей гордо удалились.
— Угу, — флегматично кивнула сестра.
— И все?! Ты можешь сказать только это дурацкое «угу»?! Кто-то проник в нашу квартиру под видом липовых милиционеров, устроил там Куликовское поле… Они явно что-то искали, а ты можешь сказать только «угу»?!
Я взволнованно кружила вокруг Клюквы и громко возмущалась. Подумать только, тут такие дела творятся, а моя сестра спокойна, как те самые скульптуры Церетели!
— Ой, Афоня, не мелькай, в глазах рябит, — сморщилась сестра. — А что, собственно, ты хотела от меня услышать? Ну, хочешь, стишок какой-нибудь прочитаю? Что это изменит?
— Да, наверное, ты права, — мгновенно остывая, согласилась я, — это ничего не изменит.
Но могла бы хоть как-то среагировать. Сама посуди: неизвестно кто ищет неизвестно чего у нас дома, мы даже не имеем представления, чего… А ты…
— Хорошо, — вздохнула Клавдия, — можешь считать, что я крайне возмущена и взволнована.
Я злобно пыхтела, но, делая скидку на Клавкино самочувствие после травмы, молчала.
На улице сестра решительно подошла к багажнику и велела:
— Открывай, посмотрим, что там творится.
— Пожалуйста, — сердито мотнула я головой, выполняя требование. — Можно подумать, там что-то могло измениться за последние полтора часа.
Сама я внутрь заглядывать не стала. А чего я там не видела? Пустой багажник?
Какое-то время слышалось только Клавкино сопение, а потом удивленный возглас откуда-то из недр железного коня:
— А это что?
Отфыркиваясь, Клавка явилась на свет божий. В руках она держала продолговатую стеклянную ампулу. С обоих концов на нее были надеты тонкие металлические обручи. Никаких надписей на ампуле не обнаружилось, зато внутри болтался какой-то белый порошок. Я взяла ампулу, повертела ее в руках, понюхала, потрясла… Совсем как та мартышка у дедушки Крылова: «…то их понюхает, то их полижет»! Никакой информации осмотр ампулы не дал, поэтому я предположила:
— Может, это наркотик? А труп был курьером?
— А разве наркотики так выглядят? — задала глупый вопрос сестра.
— Откуда я знаю! Я их видела только по телевизору. Но там они, знаешь, были в пакетиках, и количество намного больше, чем одна ампула.
Слушай, Клавка, — осенило меня. — А может, их и было больше, только эта выпала и осталась в багажнике, а остальные ушли с трупом? Ну, с бывшим трупом, а… Короче, остальные ампулы унесло тело, которое ушло из багажника.
Клюквина внимательно меня выслушала, а потом посоветовала:
— Тебе нужно голову в тепле держать, в отличие от меня. Это точно не наркотик.
— А что? — осипшим отчего-то голосом спросила я.
— Не знаю. Но надеюсь в скором времени узнать. Ты, Афоня, убери-ка пока ампулу подальше. Да смотри, не повреди ее ненароком, вдруг там какой-нибудь сильнодействующий яд!
Испуганный писк сам собой вырвался у меня из груди. Я зажала ампулу в кулак и стрелой взлетела домой. Логика моих действий проста, как все гениальное: в квартире обыск уже был, значит, снова никто ничего искать здесь не будет, следовательно, квартира — самое безопасное и надежное место для тайника.
Оказавшись дома, я стала лихорадочно подыскивать надежное хранилище для ампулы. Не такое это легкое дело, доложу я вам, найти надежный тайник в разгромленной квартире! В холодильник нельзя. Вдруг она треснет? И тогда прощайте наши молодые жизни! Через некоторое время невыносимых страданий тайник был найден. На мой взгляд, просто великолепный!
К стыду моему, у меня имелась дурацкая привычка хранить пустые флаконы от духов, «патрончики» от помады и прочий дамский хлам.
Вот в один из таких «патрончиков» я спрятала ампулу, закрыла крышечку и для надежности засунула «помаду» в коробку с осенними туфлями, вернее, в одну туфлю, и убрала коробку на антресоли.
С улицы послышался пронзительный свист.
Это Клавка. Я научила ее свистеть, и теперь она с удовольствием пользуется вновь приобретенным умением.
Шестое чувство подсказывало: с этим свистом кончилась для нас спокойная жизнь. Вообще-то она закончилась, конечно, гораздо раньше, еще тогда, когда Клавка впервые переступила порог моей квартиры. "Но теперь, и я ощущала это каждой клеточкой своего организма, нас ждут сплошные неприятности.
"Может, уже пора Брусникину звонить? — мелькнула трусливая мыслишка. Но я тут же ее отогнала:
— Нет, рано еще. А может, и вовсе не придется, может, сами справимся. Чего Димке зря нервы мотать". Вообще-то фантастику я не люблю, но помечтать-то иногда можно? Свой мобильник я все-таки переложила из сумочки в карман куртки. Так, на всякий случай, вдруг потребуется Клавке врача вызвать? С ее-то головой… Свист повторился.
— Во, видали, Соловей-разбойник! Научи дурака богу молиться, он и будет молиться! Иду, иду уже, не свисти, — беззлобно пробубнила я, спешно покидая квартиру.
Все-таки рано давать Нобелевскую премию изобретателю сотового телефона. Некоторые плюсы, конечно, имеются, но есть и минусы.
Например, фотокамера. Она здорово искажает реальность. Если на снимке жена Виктора выглядела просто уставшей женщиной, то действительность оказалась гораздо хуже.
Дверь нам открыла очень худая женщина, похожая на собственный рентгеновский снимок. Одежда, старенькие джинсы и линялый свитер, болталась на ней как на вешалке. Лицо Оксаны было не просто уставшим, это было лицо женщины, измотанной жизнью. Единственное, что и на снимке, и в реальности оказалось одинаковым, так это «конский хвост».
— Наконец-то, — выдохнула Оксана. — Я уже почти сошла с ума. Да проходите, проходите же скорее!
Она почти втащила нас в квартиру. Пока мы с Клавдией раздевались, я успела окинуть взглядом помещение. Не скажешь, что Виктор хорошо зарабатывал, хотя Степка и уверял в обратном. В коридоре обои висели, другого слова я просто не подберу, только на одной стене. Вторая являла миру свое бетонное основание. На полу лежал старый линолеум, местами вздувшийся пузырями, словно на него в течение длительного времени выливали не менее двух литров воды. Тусклая лампа без абажура освещала все это убожество вместе с желтым потрескавшимся потолком с паутиной по углам.
— Проходите на кухню. Я сварю кофе. Проходите… Олежек спит еще. Пара часов у нас есть в запасе. Проходите! — с этими словами рентгеновский снимок прошелестел на кухню.
Помещение, которое Оксанка называла кухней, напоминало скорее хозблок какой-нибудь заброшенной и забытой богом клетки для хомячков и по размерам, и по интерьеру. В углу у окна тарахтел старенький холодильник «ЗИЛ».
Видно было, работал он из последних своих пенсионерских сил и только и мечтал о покое.
Вплотную к холодильнику примыкал стол-раскладушка, столешница которого была облеплена коричневой, в серых разводах «самоклейкой».
Такой же пленкой оклеен набор кухонной мебели, собранный, очевидно, из разных кухонных гарнитуров. Стены тоже не радовали: те же, что и в коридоре, обои, заляпанные жиром и противный сине-серый цвет там, где обои отсутствовали. Я так думаю, что эта квартира не видела ремонта с момента сдачи дома в эксплуатацию.
Может, они действительно в плену? Разве может нормальный человек жить в таких пещерных условиях?!
Оксана суетилась возле двухконфорочной плиты, залитой молоком, кофе и еще непонятно чем. Мне почему-то сразу расхотелось угощаться кофе, но обижать хозяйку, и без того расстроенную, было неудобно. Мы с Клавкой сидели за столом, не зная, с чего начать разговор. Из неловкого молчания вывела сама Оксана. Она поставила перед нами по чашке жиденького растворимого кофе, уселась на старенький стул возле плиты (втроем мы за столом не умещались) и в волнении сжала маленькие, почти детские кулачки:
— Что с Виктором? Он выживет? С ним все будет в порядке? Что говорят врачи?
Я поспешила успокоить несчастную женщину: снова рассказала, как мы нашли ее мужа, и передала обещание хирурга.
Оксанка заплакала:
— Говорила же ему: не ходи, не ходи! Да разве ж он послушает? Упрямый, как.., как…
Женщина махнула рукой и уткнулась в несвежее кухонное полотенце.
Мы с Клавкой переглянулись: только дамских истерик нам не хватало. Чтобы прекратить слезоизвержение, я поспешно спросила:
— Оксан, а почему вас не охраняют? Ведь вы в плену…
Истерика мгновенно прекратилась. Ксюха отняла от лица полотенце и изумленно приоткрыла рот.
— К-кто в п-плену? — заикаясь, спросила она. В глазах женщины застыло крайнее изумление.
— Ну.., ты с сыном, Виктор. С вас четыреста тысяч долларов требуют, так хоть охраняли бы, что ли!
Оксанка побледнела как мел, прижала руки к груди, прошептав:
— Какие доллары? Какой плен? Я… Я ничего не понимаю.
— Не волнуйся. Брат Виктора нам все рассказал, — попыталась успокоить Оксанку Клюквина. — Мы хотим вам помочь. Денег таких, разумеется, нет, но кое-что, наверное, сможем сделать. Опыт в подобных делах у нас, слава богу, имеется.
Слушая Клавку, я изо всех сил пыталась понять, о каком опыте она столь уверенно говорит. Пока что нам с легкостью удавалось только влезать в различного рода неприятности, в основном криминального характера. В таких случаях нам самим требовалась помощь. Ладно, как говорится, жираф большой, ему видней.
Тем временем Оксана окончательно успокоилась и потребовала объяснить, кто в плену, с чего бы с Виктора требовали такую сумму долларов и откуда у Витьки появился брат. Пришлось повторить «на бис» повествование Степана, которое, как я подозревала, было выдумкой от начала до конца. Уже не возникало сомнений, что Степан — вовсе не брат Виктора, что сам Виктор никогда в жизни не занимался перегонкой автомобилей и что Степка зачем-то наврал с три короба и использовал нас в качестве… В качестве кого?
Внимательно нас выслушав, Ксюха совершила небольшой круиз по кухне, вернулась на свой старенький стул возле плиты. Теперь она была спокойна, словно арабский шейх.
— Послушайте, — каким-то деревянным голосом произнесла Оксана. — Сказки я тоже умею рассказывать, но чтобы так.., вдохновенно! Это уже особый талант нужен. Вот что, старушки веселушки, либо вы сию секунду выкладываете всю правду, и тогда я, может быть, отпущу вас с миром, либо я немедленно вызываю милицию.
Тогда мы и посмотрим, кто из нас под арестом.
Ну и дела! Вот и не слушай после этого советов мудрой старушки Шапокляк: «Кто людям помогает, тот тратит время зря!» Мы с Клавкой старались, пупки надрывали, Клюква даже головой поплатилась, в смысле, сотрясение заработала, а эта.., веревка бельевая такое заявляет!
Я медленно поднялась из-за стола. Табуретка при этом упала, но мне уже было все равно.
На этот раз гнев, минуя поджелудочную железу, сразу ударил в голову, делая меня практически невменяемой. Клавдия сразу почувствовала приближение крупной неприятности и попыталась как-то повлиять на ситуацию:
— Афоня, Афанасия Сергеевна! Держи себя в руках, не роняй гордого звания российского учителя! Давайте решать все вопросы цивилизованно, путем мирных переговоров…
Да куда там! Разве может букашка остановить мчащийся на полной скорости асфальтоукладочный каток?!
Я подошла вплотную к жене Виктора, тоже поднявшейся, и начала говорить. Филологическое образование и богатый лексический запас позволяли оперировать бесчисленным количеством слов, фразеологических оборотов и идиоматических выражений. Да и работа в школе кое-чему меня научила. Клюквина внимательно слушала, уважительно открыв рот. Говорила я недолго, минут пять.
— ..вот таким вот образом, — закончила я свою пламенную речь.
— Ну, Афоня, ты даешь! — восхитилась сестра. — Я тобой горжусь! Можешь ведь, когда приспичит. Потом как-нибудь продиктуешь?
Я законспектирую.
Хмуро кивнув, я уставилась на Оксанку:
— Ну, что, веревка бельевая? Ты по-прежнему хочешь вызвать милицию или все-таки попробуем разобраться сами?
— Сами, — облизнув сухие губы, согласилась Оксанка.
— Я так и думала, — я снова уселась на табуретку. — Итак, начнем с самого начала. У Виктора, как я поняла, никакого брата нет?
— Нет.
— И никакими машинами твой муж не занимается?
— Нет.
— Следовательно, фура с десятком машин не пропадала, никакие братки вас не брали в заложники и денег не вымогали?
Ксюха с немым ужасом смотрела на меня, абсолютно не понимая, о чем идет речь.
— Господи, какие деньги?! Мы едва концы с концами сводим. На ремонт — и то денег нет.
Витька в своем НИИ гроши получает, и те через раз. Я с сыном сижу, не работаю, пособие на ребенка — просто слезы, а вы о долларах говорите! Да я их только в кино и видела.
Оксанка снова заплакала. Клавдия, одарив меня укоризненным взглядом, бросилась ее успокаивать.
— Допустим, у Виктора брата нет, — не унималась я, скорее рассуждая вслух, чем обращаясь к кому-либо. — Тогда кто такой Степан? Откуда он знает Виктора?
— Гад Степка, вот кто! — сквозь слезы выкрикнула Ксюха. — Сволочь! Никак от Витьки не отстанет. Один раз уже сидел, теперь опять в какую-то авантюру влезает по Степкиной милости…
Еще новости! Оказывается, Виктор сидел!
Только я никак в толк не возьму, при чем здесь Степка? Подождав, пока Оксана успокоится, я попросила:
— Давай-ка, милочка, подробнее. Как давно знакомы Виктор со Степаном, за что сидел твой муж, с чего ты решила, что назревает какая-то авантюра, какова роль Степана… Ты меня поняла?
Ксюха кивнула.
— Начинай. Как говорил великий Грибоедов Александр Сергеевич: «С чувством, с толком, с расстановкой».
Еще некоторое время женщина глубоко дышала, судорожно всхлипывала, потом выпила залпом уже остывший кофе и поведала весьма занимательную историю.
Всего через четыре месяца после свадьбы Виктор угодил на скамью подсудимых: сбил человека на переходе, а тот взял да и умер. Виновнику, то есть Виктору, вкатили четыре года колонии общего режима. Вот там-то он и познакомился со Степаном. К тому времени тот уже отсидел год из положенных ему семи за непредумышленное убийство. Витька потом говорил, что только благодаря хорошим адвокатам Степке заменили статью с умышленного на непредумышленное убийство. Якобы Степка находился в состоянии аффекта. В общем, история темная, но самое главное Виктор понял — Степан, или, как звали его на зоне, Ворон, опасный, ловкий и хитрый человек и лучше держаться от него подальше.
— Муж не любил вспоминать о жизни на зоне, — комкая полотенце, вздыхала Ксюха. — А я ждала. Ездила к нему на свиданки, письма писала… Вот и дождалась. Два года назад вернулся мой Витенька. Исхудавший, мрачный, замкнутый, но мне показалось, совсем не озлобленный. Я первое время боялась — ведь известно, как тюрьма ломает человека, приставала с вопросами, что да как… Витька нехотя отвечал, а однажды взял меня за плечи, посмотрел в глаза и говорит: «Оксаночка, девочка моя, там жизнь не сахар, и говорить о ней мне неприятно. Я понимаю, что изменился. Но уверяю тебя, это пройдет. Мы теперь вместе, скоро малыш появится — я тогда на третьем месяце была — все будет в порядке. А о той жизни давай больше никогда не вспоминать». И все. Два года жили как люди. Виктор постепенно мягчел, становился прежним: добрым, любящим. Через родственников моих устроился на работу в НИИ вирусологии. Он же у меня институт окончил, диссертацию какую-то хотел писать, но… А в НИИ ничего, прижился, его там уважают. Денег, правда, платят мало, но мы как-то крутимся…
— А на другую, более высокооплачиваемую работу не пробовал устроиться? — спросила Клавка.
— Пробовал, — печально кивнула Оксана. — Только, как узнавали, что есть судимость, сразу от ворот поворот, мол, извините, вакансий у нас нет. Я хотела аборт делать, а Виктор категорически — рожай, и все! Проживем как-нибудь.
Когда Олежка родился, Витька прямо светился от счастья. Устроился еще по ночам вагоны разгружать. В общем, жили. А что?! — неожиданно с вызовом выкрикнула Ксюха. — Бедно жили, но счастливо! Иные богатые не так счастливы, как мы с Виктором. Были…
— Были? — я удивленно вскинула брови.
— Угу, пока этот Ворон, я имею в виду Степана, не появился, чтоб его черти слопали!
Степан появился в доме Виктора и Оксаны примерно месяца три назад. Это был один из тех редких вечеров, когда вся семья собралась вместе. Оксана хозяйничала на кухне, Виктор играл с сыном, одним глазом поглядывая в телевизор, где транслировали футбольный матч.
В этот момент в дверь позвонили. Оксанка утверждает, будто, услыхав звонок, она поняла — спокойной жизни пришел конец. Лично я в это не верю. Мало ли кто мог в гости заявиться? Соседка за луковицей зашла, детишки котенка бездомного пристраивают, какие-нибудь свидетели Иеговы агитировать явились. Вариантов масса.
Так почему же должно екать сердце от каждого звонка в дверь? Это уже потом, когда начинаешь вспоминать какое-нибудь событие, особенно неприятное, припоминаешь и как тревожно сжималось сердце, и цепочку незначительных происшествий, и дурные приметы… И, пожалуйста, не надо разговоров об интуиции! Мне, например, никакая интуиция не подсказывала, что, отправившись в сберкассу, я попаду в столь скверную историю. Да и Клавке, по-моему, тоже. Впрочем, надо будет спросить у нее самой.
— В общем, это был Степан, — продолжала Оксана. — Я-то его не знала, но по лицу Виктора поняла — это оттуда, из той жизни, которую, казалось, мы уже забыли.
Широко улыбаясь, Степан смотрел на мужа, и под этим взглядом Виктор буквально на глазах каменел… Он велел жене взять ребенка к себе на кухню и вместе со Степаном прошел в комнату.
Больше двух часов длился разговор Виктора и Степана.
— О чем они говорили, я не знаю, — заверила Ксюха, — но иногда до меня долетали обрывки их разговора, когда то Степан, то Виктор повышали голос…
Ага, так я и поверила! Женское любопытство — вот настоящий двигатель прогресса, ну, и всего прочего. Поэтому я ничуть не сомневалась: большую часть разговора Оксанка провела в непосредственной близости от комнаты, где он происходил. Другое дело, слышимость была неважной. Вряд ли Степан или Виктор повышали голос, опасаясь быть услышанными.
— Ну, и что удалось понять? — сделав вид, будто не сомневаюсь в правдивости хозяйки, поинтересовалась я.
— Там, на зоне, Степан от чего-то спас Виктора. От чего именно, я так и не поняла. И по понятиям Витька стал как бы должником. В колонии Степка не спешил получить долг, словно знал, что на свободе Виктор может оказаться полезнее. Досидев свой срок, Ворон нашел мужа и стал требовать должок.
Оксана умолкла, а я задумалась. Чем может быть полезен Степке скромный сотрудник НИИ?
Ведь, судя по Степкиным манерам, он любит жить на широкую ногу. Зачем же ему Виктор?
И при чем здесь те самые четыреста тысяч долларов, которые якобы он должен?
Детский плач вывел меня из задумчивости.
— Ой, Олежка проснулся, — подхватилась Ксюха. — Я сейчас…
Она убежала, а Клавдия посмотрела на меня и проговорила:
— До чего запутанная история.
— Думаешь, Ксюха врет?
— Да нет, Ксюхе-то зачем? Врет Степка, это к гадалке не ходи. Ему очень нужно было использовать Виктора. А когда тот отказался — получил перо в бок.
— Или наоборот, — засомневалась я. — Витька сделал, что требовал Ворон, стал ненужен, и… В любом случае, мы узнаем, кто из нас прав, только когда Витька придет в себя. Я одного не пойму, Клав, мы-то Степке зачем?