Страница:
Андрей РАЕВСКИЙ
НАЧАЛО ИГРЫ
По лесной тропинке шла женщина. Дорога вилась вдоль высокого каменистого берега и сквозь стволы деревьев поблёскивала серебристая гладь моря. Дорожка то вплотную подступала к невысокому обрыву, то убегала вглубь и тогда деревья становились гуще. Для жительницы небольшого прибрежного посёлка здесь был с детства знаком каждый кустик, каждый изгиб тропинки. Всё было обычным — и причудливые выступы кремнистых пород, обвитые корнями низкорослых сосен, и развалины древнего города, голыми серыми костями выглядывающие из буйного зелёного месива. Но тем более странным показалось ей чувство неясной тревоги, которое обычно бывает вызвано ощущением чьего-то незримого присутствия. Женщина не могла видеть, как высоко за её спиной промелькнули и тотчас же растворились в воздухе ярко-красные лоскутки, похожие на оперенье фантастической птицы, но миновав увитую высохшим плющом полуразрушенную стену старой дамбы, она поняла причину своей тревоги. Здесь не пели птицы. Не было слышно даже кузнечиков. Лес, привычно наполненный богатейшей гаммой звуков как будто замер в оцепенении. Женщина тревожно огляделась по сторонам. В этой неправдоподобной звенящей тишине движение любого существа было бы слышно издали. Но единственным звуком, был звук её собственных шагов и звук этот — треск сухой травы под ногами казался пугающе оглушительным. Впрочем, настоящего страха ещё не было. Женщина продолжала свой путь, и только походка её стала чуть менее уверенной. Неподалёку зашелестела задетая ветерком крона.
Впереди был ещё один неудобный отрезок пути, где узенькая тропинка петляла между колючих кустарников, а дальше за ручьём начиналась широкая открытая дорога. Готовясь свернуть на узкую тропинку, женщина подхватила подол своей широкой холщовой юбки, чтобы не изодрать его о колючки.
— Стой! — раздался откуда-то сверху тяжёлый, глухой бас.
Женщина испуганно вскинула голову. Никого. Позади — тоже никого.
— Не верти головой. Спускайся к морю.
Второй голос был резким и пронзительным, будто режущим. И доносился он вовсе непонятно откуда. Похоже, говорящий с неимоверной быстротой переносился с места на место.
— Вы — духи старого города? — пролепетала женщина, продолжая в страхе кружиться на месте, оторопело оглядываясь по сторонам.
— Говорят тебе, спускайся к морю.
Первый голос звучал низко и гулко, словно говорили в большую пустую бочку. Но страшнее всего было то, что это не был ГОЛОС ЧЕЛОВЕКА. Об этом безошибочно шептало какое-то необъяснимое чувство.
«Нелегко говорить с невидимками. Но, может лучше и не видеть». — Подумала она, послушно спускаясь по едва заметной тропинке, ведущей вниз к берегу. Теперь чувство незримого присутствия приобрело полную явственность и физическую остроту, хотя таинственные голоса ничем более себя не выдавали. Повеяло солёным морским ветром. Последний ряд изогнутых, будто в танце, сосен расступился и за ним открылся безлюдный скалистый берег.
— Держи левее! — пронзительно прокаркал второй голос.
За врезавшимся в воду уступом показалась маленькая лагуна — полоска мокрого песка, галька с выброшенными на берег водорослями, остов давно разрушенной рыбацкой хижины и старая, глубоко увязшая в песке разбитая лодка. Здесь ничего не менялось уже много лет.
— Возьми лодку. — прогудел первый.
— Она же совсем разбита. — возразила женщина, заглядывая внутрь.
— Поспорь ещё! — резанул воздух второй голос прямо над ухом женщины.
Лодка неожиданно легко сдвинулась с места и соскользнула в воду. Вёсла были на месте.
«Это корыто сейчас пойдёт к рыбам» — думала женщина, упираясь ногами в гнилое дно и взмахивая вёслами. «Придётся немного искупаться. Зато эти, может быть, отстанут.» Но лодка и не думала тонуть, а напротив, скользила по воде с необычной лёгкостью. Не приходя в себя от удивления, женщина работала вёслами, не отрывая глаз от тёмной воды, отбрасывающей скупые солнечные блики сквозь огромные пробоины в днище прямо у её ног. Лодка неслась как по тёмному зеркалу, и ни одна капля не попадала внутрь.
— Греби к Мышиному острову. — пронзительный голос вывел женщину из оцепенения.
— Мышиный остров — это же остров старого Кенхиала! Он был колдуном и никому даже близко не позволял к острову подходить. Поэтому там никого и нет, кроме мышей. А перед смертью, говорят он проклял…
— Что-то ты много стала болтать. — ухнул первый голос.
— Может не надо туда? Мне страшно! Знаете ведь, что люди говорят? Говорят, его дом трёхголовый волк сторожит. Всех на куски рвёт!
Воздух вокруг наполнился странными кашляющими и каркающими звуками, по видимому означавшими смех.
— Ты слышал, Тунгри! Трёхголовый волк! Чего только не выдумают эти люди! — разошёлся каркающий гортанный голос. — Я б ещё поверил в двухголовую собаку, но трёхголовый волк!
— Я боюсь!
— С нами то?!
Воздух в том месте, откуда донёсся тяжёлый бас, начал сгущаться и плыть, как над костром. Волны его на глазах становились всё плотнее и через несколько мгновений стал чётко различим колыхающийся клубок полупрозрачных белёсо-голубых нитей. В середине клубка соткалось неестественно вытянутое лицо с тяжёлыми крупными чертами. Водянистые нити превратились в бесконечно длинные, тающие в воздухе пряди волос и бороды. Глубоко посаженные глаза молочно белого цвета с маленькими звездчатыми ярко малиновыми зрачками тускло мерцали из под длинных седых бровей. Перетекание серебристых нитей намертво приковало взгляд женщины. Холодная волна ужаса поднялась от низа живота, как удар хлыста прокатилась вверх по позвоночнику, и отдавшись где-то в голове, зазвучала свистящим шумом в ушах. Вёсла выпали из ослабевших рук.
— Держи вёсла! — каркнул второй голос и тотчас же в воздухе затрепетали бегающие алые лоскутки. Обрывки красной мозаики быстро увеличивались, соединяясь между собой и вскоре взору женщины предстало причудливое создание. Огромное, почти с человеческий рост не то лицо, не то ослиная морда ярко алого цвета имела какое-то подобие загнутого книзу клюва. Но открывшись, этот клюв напомнил, скорее, пасть змеи с длинными острыми зубами и тонким раздвоенным языком. Огромные прозрачные глаза охристо-жёлтого цвета были похожи и на ослиные, и на птичьи, и чем-то совсем неуловимым — на человеческие. Обрамлением этого невероятного образа служила пышная грива из непрестанно бегающих, мигающих и растворяющихся в воздухе красных лоскутков. Они были похожи на языки огня, но не имели жёлтых оттенков. Женщина продолжала грести, не отрываясь глядя на своих страшных спутников.
Необычные очертания Мышиного острова становились всё яснее. Плоский, правильной формы овал был будто чьей-то исполинской рукой погружен одним концом в воду так, что противоположный круто поднялся вверх над поверхностью. Уже стали отчётливо видны густые купы деревьев из-за которых показалась и высокий частокол, окружающий дома старого Кенхиала.
Женщина вздрогнула, когда по косякам двери пробежала ослепительная серебристая змейка.
— Вот и нет больше проклятья. — довольно заявил красный. — Заходи, не бойся!
— А волк?…
— Нету здесь никакого волка. А если бы и был, то не советовал бы я ему путаться к нас под ногами.
Посетители вошли в дом. Слово «вошли», однако, не слишком подходило к странным спутникам женщины, как впрочем, и выражение «путаться под ногами».
Пропылённый воздух был едок. Пыль сплошным и толстым бархатным покровом скрывала всё — деревянные стены, полки, скамьи. В полумраке большой комнаты очертания предметов лишь смутно проступали сквозь серебристые потоки, струящиеся в ослепляющих клиньях солнечных лучей, которые с трудом пробивались сквозь затянутые густой паутиной окна. Понемногу глаза привыкли к полумраку, и мир старого Кенхиала стал открываться во всей своей пугающей причудливости. Стоило провести пальцем по бесформенному бархатистому сгустку на столе и под ним блеснуло тёмное стекло диковинной формы сосуда, наполненного густой тяжёлой жидкостью. Такими сосудами, стеклянными и медными, большими и маленькими были уставлены несколько полок. А немного очистив от пыли огромный стол, можно было увидеть кипы древних истрёпанных книг, странные, очень тонкой работы, инструменты и загадочные приборы, исписанные листы пергамента, фигурки людей и фантастических животных, сделанные их цветного камня и ещё множество других странных вещей.
— ВОТ ОТСЮДА МЫ И НАЧНЁМ НАШУ ИГРУ. — послышался тяжёлый голос серебристого демона.
— Возьми большую миску — скомандовал сверху гортанный голос красного. Женщина подняла голову. Демона не было видно. Под низким потолком среди гирлянд сушёных корней и ещё каких-то страшноватых заготовок слега покачивалось чучело гигантской желтобрюхой змеи. Голос красного демона мог даже показаться немного смешным, но облик его обладателя мог кого угодно лишить способности веселиться и женщина даже была рада, что её спутники опять стали невидимы. Она выполняла их приказы, с неожиданной лёгкостью находя все нужные предметы. Вскоре на столе стояла большая плоская деревянная миска, наполненная водой. Рядом в плошках, чашках и склянках находились составы, которые демоны велели ей приготовить.
— А теперь вспоминай сама, — пробасил прозрачный.
— Я никогда не колдовала.
— Твоя бабка колдовала. Кому помнить, как не тебе! — красный снова стал приобретать видимые очертания, сгущаясь в полумраке над низким потолком. Его длинная то ли рука, то ли лапа с дюжиной пальцев-щупальцев протянулась вперёд, бесформенная ладонь распахнулась и затрепетала над головой женщины. В тот же миг она почувствовала, как щекочущий дождь из тончайших волосяных нитей коснулся её темени и проник внутрь головы, растворяясь лёгкой звенящей вибрацией. Сердце слегка вздрогнуло и внутри что-то проснулось. Женщина уверенно взяла со стола крыло летучей мыши и плеснув в миску немного вязкого серо-бурого состава стала привычными и размеренными движениями размешивать колдовскую смесь в широкой миске. Содержимое миски уже вертелось волчком, когда в неё отправилась последняя деталь — пахнущий тленом грязно синий порошок. На поверхности расплылось белесоватое грязно-голубое пятно. Центр его стал приобретать сначала кофейные, а затем глинистые оттенки. По пятну пробежала мелкая рябь и оно приобрело черты старческого, будто из песка сделанного лица. Рот мучительно приоткрылся и издал тихий скрипящий звук. Звук этот не был слышен ухом, а прозвучал и отдался тревожным болезненным эхом где-то внутри. От полуоткрытого рта змейками побежали трещины и не прошло и нескольких мгновений, как лицо старца рассыпалось на кусочки, подхватываемые водоворотом слегка пенящейся жидкости. Затем и пена пропала и вращение воды стало таким быстрым, что даже стало незаметным. Поверхность выровнялась и стала похожа на дымчатое стекло.
— Что ты видишь? — прогудел серебристый демон.
— Ничего.
— Смотри лучше! — наставлял второй. Его огромная красная голова зависла над правым плечом новоиспечённой колдуньи.
Женщина напрягла зрение. Очертания комнаты затуманились и поплыли кругом. Зато в мутных разводах колдовского зеркала стали просматриваться неясные силуэты. Они становились всё ярче и отчётливее и, наконец, сложились в пейзаж, видимый с птичьего полёта. Женщина чувствовала, что каждое движение её мысли меняет видимую картину. Её взгляд, как на крыльях, мог переносится с места на место внутри этого разрастающегося пространства, всякий раз разворачивая новую панораму. Этот полёт захватывал дух, но крылья слушались плохо и точка обзора резко металась вверх вниз и из стороны в сторону.
— А теперь видишь? — почти шептал красный над самым ухом.
— Вон каменщики работают.
— Пускай себе работают— буркнул сверху серебристый.
— А вон едет кто-то, — продолжала женщина тяжёлым сонным голосом. — Упряжка богатая…
— А ну? — серебристый бесшумно спустился пониже и склонился над миской. — Всё ясно. Это сборщик налогов. Отчёт везёт в городскую управу. Везёт и дальше будет возить. Кому он нужен. А через четыре года ноги протянет от простуды.
— Букашка… — шипел красный вращая своими огромными жёлтыми глазами.
— Посмотри на север, — вступил серебристый.
— Там…, там… кажется нищие идут. Человек пятнадцать. А навстречу две телеги… Похоже не базар…
— Есть что-нибудь интересное, Валпракс? — спросил серебристый у красного.
— Не-е — ет. Простые, короткие судьбы. Один-два поворота за всю жизнь, ум спит и всё определено ещё до рождения.
— Может вон тот старик?
— Не думаю. С ним ещё можно было бы поиграть лет пятьдесят назад. Да и то…
— А что там на западе? Давай заберёмся подальше.
— На западе? Сейчас… Плохо видно. Вижу… Лес… Деревня…
— Поднимись повыше. Вот так. Перелети лес. — Стрекотал красный демон, по имени Валпракс. — лети дальше…, ещё дальше.
— Перед взором женщины проносились лесистые холмы, опутанные золотистой паутиной дорог, речки, деревушки и поместья, бурые заплатки распаханной земли. Проплыл небольшой городок, берег моря скрылся за горизонтом, а дальние горы стали чуть ближе.
— Спустись-ка вниз! Посмотрим, что здесь.
Зелёный ковёр надвинулся и проглотил связку змеистых дорожек.
— Что у тебя на уме Валпракс? Ты даже не остановился над городом, а хочешь искать посреди леса.
— Я чувствую, мой герой где-то близко. Взгляни-ка туда.
На узкой, едва различимой сверху лесной дороге просматривались фигуры двух всадников.
— Ну-ка, посмотри на них получше. — приказал серебристый демон Тунгри.
— Но как ни странно, даже когда фигуры всадников показывались из-за листвы, их никак не удавалось разглядеть подробно, словно мутная пелена укрывала их от взгляда. Видно было только, что один из них одет в светлую одежду, а другой — в тёмную.
— Ну вот, кажется я и нашёл. — довольно провозгласил Валпракс.
— Я тоже вижу. — ответил Тунгри. — это монах Сфагам. Сегодня утром его изгнали братства Совершенного Пути. А с ним его ученик. Едут на юго-восток.
— Да, Тунгри! Это мой герой. — продолжал Валпракс всё ниже склоняясь над миской. — Я уже лет триста не видел такой таинственной судьбы. И какой непростой характер! Ты видишь Тунгри?-
— Да, тебе, кажется, сегодня везёт. Игра будет интересной.
— Ну раз так, тогда я беру себе и ученика. Уцелеет — поймёт кое-что.
— Теперь посмотри вокруг. — приказал Тунгри женщине.
— Вижу крытую повозку на западной дороге. Рядом всадники…
— Это купец из Тандекара. Везёт товар заказчикам в Амтасу. — голос Тунгри звучал слегка зловеще.
— А что за товар? — спросил Валпракс. — А, вижу! — сам же и ответил он — драгоценности, оружие, посуда, украшения, книги. А всадники — охрана. Почему-то всего двое.
— В этих местах дороги считаются почти безопасными, а наш купчишка не прочь сэкономить на охранниках.
— И что с ними будет?
— Сегодня после полудня, на выезде из леса, недалеко от поворота на главную дорогу на них нападут разбойники и всех перебьют. А из-за драгоценного кинжала, который достанется главарю, через семьдесят три года начнётся морская война.
— А какие силы стоят за этой цепью?
— Слабенькие.
— Да. Я и сам вижу. Мы и не такое ломали.
— А что разбойники?
— Разбойники как разбойники. Что с них взять! Там властвуют силы простого случая. Что они нам!
— Ну что ж, Валпракс, я начинаю — пробасил Тунгри, проводя струистой рукой над миской. Пейзаж преобразился. Ландшафт стал кривиться и растягиваться, будто под действием мощных подземных сил. Дороги изменили свои пути и выстроились в совершенно другой узор.
— Итак, сегодня на выезде из леса твой герой повстречает купца из Тандекара…— провозгласил Тунгри.
— И не только его. — многозначительно вставил Валпракс.
— …Как раз тогда, когда на него нападут разбойники. — закончил серебристый демон.
— Сдаётся мне, что разбойникам сегодня не повезёт.
— Как знать! Не будем торопиться.
— И то верно! Но мой герой всё-таки не прост. Так что подумай пока над ответным ходом.
— Не забудь правила, Валпракс. Ты можешь только три раза спасать своего героя, если его жизни будет грозить прямая опасность.
— А ты можешь только три раза создавать ему эту угрозу. А в остальном — твои козни — мои подсказки. И чем меньше, тем лучше.
— Я всё помню.
— Тогда, с началом игры, Тунгри!
— С началом, Валпракс! Здесь нам теперь больше делать нечего.
Миска подскочила вверх и с силой ударилась о стенку отлетев в дальний тёмный угол.
Женщина вздрогнула и вскрикнула, будто внезапно проснувшись.
— Бери лодку и возвращайся домой. — сказал ей Валпракс. Ты забудешь всё, что здесь было.
— Для твоё же пользы, — добавил Тунгри.
— Не забудь, лучше сказать мужу, чтобы не строил новый загон на южной окраине — не пройдёт и двух лет, как там всё сгорит.
— А если игра нам понравится — получишь награду. А теперь иди. В ближайшие пять лет людям сюда лучше не соваться…
Впереди был ещё один неудобный отрезок пути, где узенькая тропинка петляла между колючих кустарников, а дальше за ручьём начиналась широкая открытая дорога. Готовясь свернуть на узкую тропинку, женщина подхватила подол своей широкой холщовой юбки, чтобы не изодрать его о колючки.
— Стой! — раздался откуда-то сверху тяжёлый, глухой бас.
Женщина испуганно вскинула голову. Никого. Позади — тоже никого.
— Не верти головой. Спускайся к морю.
Второй голос был резким и пронзительным, будто режущим. И доносился он вовсе непонятно откуда. Похоже, говорящий с неимоверной быстротой переносился с места на место.
— Вы — духи старого города? — пролепетала женщина, продолжая в страхе кружиться на месте, оторопело оглядываясь по сторонам.
— Говорят тебе, спускайся к морю.
Первый голос звучал низко и гулко, словно говорили в большую пустую бочку. Но страшнее всего было то, что это не был ГОЛОС ЧЕЛОВЕКА. Об этом безошибочно шептало какое-то необъяснимое чувство.
«Нелегко говорить с невидимками. Но, может лучше и не видеть». — Подумала она, послушно спускаясь по едва заметной тропинке, ведущей вниз к берегу. Теперь чувство незримого присутствия приобрело полную явственность и физическую остроту, хотя таинственные голоса ничем более себя не выдавали. Повеяло солёным морским ветром. Последний ряд изогнутых, будто в танце, сосен расступился и за ним открылся безлюдный скалистый берег.
— Держи левее! — пронзительно прокаркал второй голос.
За врезавшимся в воду уступом показалась маленькая лагуна — полоска мокрого песка, галька с выброшенными на берег водорослями, остов давно разрушенной рыбацкой хижины и старая, глубоко увязшая в песке разбитая лодка. Здесь ничего не менялось уже много лет.
— Возьми лодку. — прогудел первый.
— Она же совсем разбита. — возразила женщина, заглядывая внутрь.
— Поспорь ещё! — резанул воздух второй голос прямо над ухом женщины.
Лодка неожиданно легко сдвинулась с места и соскользнула в воду. Вёсла были на месте.
«Это корыто сейчас пойдёт к рыбам» — думала женщина, упираясь ногами в гнилое дно и взмахивая вёслами. «Придётся немного искупаться. Зато эти, может быть, отстанут.» Но лодка и не думала тонуть, а напротив, скользила по воде с необычной лёгкостью. Не приходя в себя от удивления, женщина работала вёслами, не отрывая глаз от тёмной воды, отбрасывающей скупые солнечные блики сквозь огромные пробоины в днище прямо у её ног. Лодка неслась как по тёмному зеркалу, и ни одна капля не попадала внутрь.
— Греби к Мышиному острову. — пронзительный голос вывел женщину из оцепенения.
— Мышиный остров — это же остров старого Кенхиала! Он был колдуном и никому даже близко не позволял к острову подходить. Поэтому там никого и нет, кроме мышей. А перед смертью, говорят он проклял…
— Что-то ты много стала болтать. — ухнул первый голос.
— Может не надо туда? Мне страшно! Знаете ведь, что люди говорят? Говорят, его дом трёхголовый волк сторожит. Всех на куски рвёт!
Воздух вокруг наполнился странными кашляющими и каркающими звуками, по видимому означавшими смех.
— Ты слышал, Тунгри! Трёхголовый волк! Чего только не выдумают эти люди! — разошёлся каркающий гортанный голос. — Я б ещё поверил в двухголовую собаку, но трёхголовый волк!
— Я боюсь!
— С нами то?!
Воздух в том месте, откуда донёсся тяжёлый бас, начал сгущаться и плыть, как над костром. Волны его на глазах становились всё плотнее и через несколько мгновений стал чётко различим колыхающийся клубок полупрозрачных белёсо-голубых нитей. В середине клубка соткалось неестественно вытянутое лицо с тяжёлыми крупными чертами. Водянистые нити превратились в бесконечно длинные, тающие в воздухе пряди волос и бороды. Глубоко посаженные глаза молочно белого цвета с маленькими звездчатыми ярко малиновыми зрачками тускло мерцали из под длинных седых бровей. Перетекание серебристых нитей намертво приковало взгляд женщины. Холодная волна ужаса поднялась от низа живота, как удар хлыста прокатилась вверх по позвоночнику, и отдавшись где-то в голове, зазвучала свистящим шумом в ушах. Вёсла выпали из ослабевших рук.
— Держи вёсла! — каркнул второй голос и тотчас же в воздухе затрепетали бегающие алые лоскутки. Обрывки красной мозаики быстро увеличивались, соединяясь между собой и вскоре взору женщины предстало причудливое создание. Огромное, почти с человеческий рост не то лицо, не то ослиная морда ярко алого цвета имела какое-то подобие загнутого книзу клюва. Но открывшись, этот клюв напомнил, скорее, пасть змеи с длинными острыми зубами и тонким раздвоенным языком. Огромные прозрачные глаза охристо-жёлтого цвета были похожи и на ослиные, и на птичьи, и чем-то совсем неуловимым — на человеческие. Обрамлением этого невероятного образа служила пышная грива из непрестанно бегающих, мигающих и растворяющихся в воздухе красных лоскутков. Они были похожи на языки огня, но не имели жёлтых оттенков. Женщина продолжала грести, не отрываясь глядя на своих страшных спутников.
Необычные очертания Мышиного острова становились всё яснее. Плоский, правильной формы овал был будто чьей-то исполинской рукой погружен одним концом в воду так, что противоположный круто поднялся вверх над поверхностью. Уже стали отчётливо видны густые купы деревьев из-за которых показалась и высокий частокол, окружающий дома старого Кенхиала.
* * *
Дверь дома, как и калитка, ведущая во двор оказалась не заперта.Женщина вздрогнула, когда по косякам двери пробежала ослепительная серебристая змейка.
— Вот и нет больше проклятья. — довольно заявил красный. — Заходи, не бойся!
— А волк?…
— Нету здесь никакого волка. А если бы и был, то не советовал бы я ему путаться к нас под ногами.
Посетители вошли в дом. Слово «вошли», однако, не слишком подходило к странным спутникам женщины, как впрочем, и выражение «путаться под ногами».
Пропылённый воздух был едок. Пыль сплошным и толстым бархатным покровом скрывала всё — деревянные стены, полки, скамьи. В полумраке большой комнаты очертания предметов лишь смутно проступали сквозь серебристые потоки, струящиеся в ослепляющих клиньях солнечных лучей, которые с трудом пробивались сквозь затянутые густой паутиной окна. Понемногу глаза привыкли к полумраку, и мир старого Кенхиала стал открываться во всей своей пугающей причудливости. Стоило провести пальцем по бесформенному бархатистому сгустку на столе и под ним блеснуло тёмное стекло диковинной формы сосуда, наполненного густой тяжёлой жидкостью. Такими сосудами, стеклянными и медными, большими и маленькими были уставлены несколько полок. А немного очистив от пыли огромный стол, можно было увидеть кипы древних истрёпанных книг, странные, очень тонкой работы, инструменты и загадочные приборы, исписанные листы пергамента, фигурки людей и фантастических животных, сделанные их цветного камня и ещё множество других странных вещей.
— ВОТ ОТСЮДА МЫ И НАЧНЁМ НАШУ ИГРУ. — послышался тяжёлый голос серебристого демона.
— Возьми большую миску — скомандовал сверху гортанный голос красного. Женщина подняла голову. Демона не было видно. Под низким потолком среди гирлянд сушёных корней и ещё каких-то страшноватых заготовок слега покачивалось чучело гигантской желтобрюхой змеи. Голос красного демона мог даже показаться немного смешным, но облик его обладателя мог кого угодно лишить способности веселиться и женщина даже была рада, что её спутники опять стали невидимы. Она выполняла их приказы, с неожиданной лёгкостью находя все нужные предметы. Вскоре на столе стояла большая плоская деревянная миска, наполненная водой. Рядом в плошках, чашках и склянках находились составы, которые демоны велели ей приготовить.
— А теперь вспоминай сама, — пробасил прозрачный.
— Я никогда не колдовала.
— Твоя бабка колдовала. Кому помнить, как не тебе! — красный снова стал приобретать видимые очертания, сгущаясь в полумраке над низким потолком. Его длинная то ли рука, то ли лапа с дюжиной пальцев-щупальцев протянулась вперёд, бесформенная ладонь распахнулась и затрепетала над головой женщины. В тот же миг она почувствовала, как щекочущий дождь из тончайших волосяных нитей коснулся её темени и проник внутрь головы, растворяясь лёгкой звенящей вибрацией. Сердце слегка вздрогнуло и внутри что-то проснулось. Женщина уверенно взяла со стола крыло летучей мыши и плеснув в миску немного вязкого серо-бурого состава стала привычными и размеренными движениями размешивать колдовскую смесь в широкой миске. Содержимое миски уже вертелось волчком, когда в неё отправилась последняя деталь — пахнущий тленом грязно синий порошок. На поверхности расплылось белесоватое грязно-голубое пятно. Центр его стал приобретать сначала кофейные, а затем глинистые оттенки. По пятну пробежала мелкая рябь и оно приобрело черты старческого, будто из песка сделанного лица. Рот мучительно приоткрылся и издал тихий скрипящий звук. Звук этот не был слышен ухом, а прозвучал и отдался тревожным болезненным эхом где-то внутри. От полуоткрытого рта змейками побежали трещины и не прошло и нескольких мгновений, как лицо старца рассыпалось на кусочки, подхватываемые водоворотом слегка пенящейся жидкости. Затем и пена пропала и вращение воды стало таким быстрым, что даже стало незаметным. Поверхность выровнялась и стала похожа на дымчатое стекло.
— Что ты видишь? — прогудел серебристый демон.
— Ничего.
— Смотри лучше! — наставлял второй. Его огромная красная голова зависла над правым плечом новоиспечённой колдуньи.
Женщина напрягла зрение. Очертания комнаты затуманились и поплыли кругом. Зато в мутных разводах колдовского зеркала стали просматриваться неясные силуэты. Они становились всё ярче и отчётливее и, наконец, сложились в пейзаж, видимый с птичьего полёта. Женщина чувствовала, что каждое движение её мысли меняет видимую картину. Её взгляд, как на крыльях, мог переносится с места на место внутри этого разрастающегося пространства, всякий раз разворачивая новую панораму. Этот полёт захватывал дух, но крылья слушались плохо и точка обзора резко металась вверх вниз и из стороны в сторону.
— А теперь видишь? — почти шептал красный над самым ухом.
— Вон каменщики работают.
— Пускай себе работают— буркнул сверху серебристый.
— А вон едет кто-то, — продолжала женщина тяжёлым сонным голосом. — Упряжка богатая…
— А ну? — серебристый бесшумно спустился пониже и склонился над миской. — Всё ясно. Это сборщик налогов. Отчёт везёт в городскую управу. Везёт и дальше будет возить. Кому он нужен. А через четыре года ноги протянет от простуды.
— Букашка… — шипел красный вращая своими огромными жёлтыми глазами.
— Посмотри на север, — вступил серебристый.
— Там…, там… кажется нищие идут. Человек пятнадцать. А навстречу две телеги… Похоже не базар…
— Есть что-нибудь интересное, Валпракс? — спросил серебристый у красного.
— Не-е — ет. Простые, короткие судьбы. Один-два поворота за всю жизнь, ум спит и всё определено ещё до рождения.
— Может вон тот старик?
— Не думаю. С ним ещё можно было бы поиграть лет пятьдесят назад. Да и то…
— А что там на западе? Давай заберёмся подальше.
— На западе? Сейчас… Плохо видно. Вижу… Лес… Деревня…
— Поднимись повыше. Вот так. Перелети лес. — Стрекотал красный демон, по имени Валпракс. — лети дальше…, ещё дальше.
— Перед взором женщины проносились лесистые холмы, опутанные золотистой паутиной дорог, речки, деревушки и поместья, бурые заплатки распаханной земли. Проплыл небольшой городок, берег моря скрылся за горизонтом, а дальние горы стали чуть ближе.
— Спустись-ка вниз! Посмотрим, что здесь.
Зелёный ковёр надвинулся и проглотил связку змеистых дорожек.
— Что у тебя на уме Валпракс? Ты даже не остановился над городом, а хочешь искать посреди леса.
— Я чувствую, мой герой где-то близко. Взгляни-ка туда.
На узкой, едва различимой сверху лесной дороге просматривались фигуры двух всадников.
— Ну-ка, посмотри на них получше. — приказал серебристый демон Тунгри.
— Но как ни странно, даже когда фигуры всадников показывались из-за листвы, их никак не удавалось разглядеть подробно, словно мутная пелена укрывала их от взгляда. Видно было только, что один из них одет в светлую одежду, а другой — в тёмную.
— Ну вот, кажется я и нашёл. — довольно провозгласил Валпракс.
— Я тоже вижу. — ответил Тунгри. — это монах Сфагам. Сегодня утром его изгнали братства Совершенного Пути. А с ним его ученик. Едут на юго-восток.
— Да, Тунгри! Это мой герой. — продолжал Валпракс всё ниже склоняясь над миской. — Я уже лет триста не видел такой таинственной судьбы. И какой непростой характер! Ты видишь Тунгри?-
— Да, тебе, кажется, сегодня везёт. Игра будет интересной.
— Ну раз так, тогда я беру себе и ученика. Уцелеет — поймёт кое-что.
— Теперь посмотри вокруг. — приказал Тунгри женщине.
— Вижу крытую повозку на западной дороге. Рядом всадники…
— Это купец из Тандекара. Везёт товар заказчикам в Амтасу. — голос Тунгри звучал слегка зловеще.
— А что за товар? — спросил Валпракс. — А, вижу! — сам же и ответил он — драгоценности, оружие, посуда, украшения, книги. А всадники — охрана. Почему-то всего двое.
— В этих местах дороги считаются почти безопасными, а наш купчишка не прочь сэкономить на охранниках.
— И что с ними будет?
— Сегодня после полудня, на выезде из леса, недалеко от поворота на главную дорогу на них нападут разбойники и всех перебьют. А из-за драгоценного кинжала, который достанется главарю, через семьдесят три года начнётся морская война.
— А какие силы стоят за этой цепью?
— Слабенькие.
— Да. Я и сам вижу. Мы и не такое ломали.
— А что разбойники?
— Разбойники как разбойники. Что с них взять! Там властвуют силы простого случая. Что они нам!
— Ну что ж, Валпракс, я начинаю — пробасил Тунгри, проводя струистой рукой над миской. Пейзаж преобразился. Ландшафт стал кривиться и растягиваться, будто под действием мощных подземных сил. Дороги изменили свои пути и выстроились в совершенно другой узор.
— Итак, сегодня на выезде из леса твой герой повстречает купца из Тандекара…— провозгласил Тунгри.
— И не только его. — многозначительно вставил Валпракс.
— …Как раз тогда, когда на него нападут разбойники. — закончил серебристый демон.
— Сдаётся мне, что разбойникам сегодня не повезёт.
— Как знать! Не будем торопиться.
— И то верно! Но мой герой всё-таки не прост. Так что подумай пока над ответным ходом.
— Не забудь правила, Валпракс. Ты можешь только три раза спасать своего героя, если его жизни будет грозить прямая опасность.
— А ты можешь только три раза создавать ему эту угрозу. А в остальном — твои козни — мои подсказки. И чем меньше, тем лучше.
— Я всё помню.
— Тогда, с началом игры, Тунгри!
— С началом, Валпракс! Здесь нам теперь больше делать нечего.
Миска подскочила вверх и с силой ударилась о стенку отлетев в дальний тёмный угол.
Женщина вздрогнула и вскрикнула, будто внезапно проснувшись.
— Бери лодку и возвращайся домой. — сказал ей Валпракс. Ты забудешь всё, что здесь было.
— Для твоё же пользы, — добавил Тунгри.
— Не забудь, лучше сказать мужу, чтобы не строил новый загон на южной окраине — не пройдёт и двух лет, как там всё сгорит.
— А если игра нам понравится — получишь награду. А теперь иди. В ближайшие пять лет людям сюда лучше не соваться…
* * *
Поднявшись высоко вверх, демоны уже не обратили внимания на маленькую тёмную точку среди серебристой глади моря. Разбитая лодка столь же легко и быстро двигалась назад к большому берегу.
Глава 1
— И всё-таки, Олкрин, ты не слишком многому успел научиться в Братстве. — обратился всадник в тёмной одежде к своему младшему спутнику. — Твой взгляд на мир ещё слишком прост.
— Но почему же? Я уже целых полтора часа точно вспоминаю всё тайные свойства деревьев, которые мы встречаем. Ни одного не пропустил! — На округлом лице молодого человека лет двадцати отразилась смесь удивления и лёгкой обиды.
— Это верно. Магию древесных духов ты знаешь неплохо.
— Я даже говорил с ними в своих медитациях.
— И это тоже хорошо, — голос монаха Сфагама звучал мерно и спокойно. В нём было то сочетание мягкости и твёрдости, которое настраивало на неторопливые размышления и мирную беседу, где каждое слово взвешивается и слышится как бы изнутри. А главное, в его голосе не было того, что заставляет собеседника защищаться.
Сфагам не был похож на монаха. Его гармонично сложенной фигуре позавидовал бы любой воин-аристократ. Но, в движениях его не было и тени манерной резкости офицера. Напротив, чувствовалась несвойственная военным гибкость и размеренная плавность, будто пространство вокруг было немного вязким и упругим. Недлинные вьющиеся волосы были подстрижены не светский лад, а безукоризненный порядок в одежде говорил о благородных манерах. Да и в самой одежде, слишком добротной и изящной для обычного путешественника и слишком неброской для светского франта, не было никаких знаков, говорящих о принадлежности к Братству. Мало кто знал, что изображение уробороса на массивной серебряной пряжке, украшающей широкий кожаный пояс, свидетельствует о принадлежности к кругу Высших Мастеров тайных искусств. А на свободном светлом, сшитом из толстого сукна, балахоне Олкрина — ученика, стоящего всего лишь у подножья лестницы мастерства, красовался крупный, вышитый ярко синими нитками зодиакальный круг, заполненный множеством неразличимых издали фигур.
— А разве в кроне дерева не открывается образ древесного духа, если долго в него всматриваться? Я умею их видеть… А один даже сказал, что станет моим помощником.
Сфагам едва заметно улыбнулся.
— Духи редко показывают свой подлинный образ. Они любят играть с нашей фантазией. Но дело не в этом. Попробуй посмотреть на дерево другим взглядом.
— Что значит другим взглядом?
— На что похоже дерево?
— Какое?
— Всякое. Дерево вообще.
— Ты хочешь напомнить мне о том, что прежде чем были созданы все деревья на свете, разум создал идею дерева, как такового, и пользовался ей как образцом, а все древесные духи рождаются из этой идеи, как из материнского лона?
— Нет… Я не об этом. Эти знания доступны всем, кто стал на путь познания метафизики. Хотя каждый толкует по-своему… Всякое дерево не только указывает нам на идею дерева деревьев, оно помогает нам понять одну из граней устройства всего мироздания, включая и всю нашу жизнь и течение наших мыслей. Как и первопричины жизни, смысл нашего появления в этом мире, истоки желаний, суждений и страстей скрыты от понимания — корни дерева спрятаны от взора под землёй. Как и незримый мир тайных сил, корни дерева могут быть разветвлены и запутаны. Но они, поражая нас своей мощью, и жизнестойкостью всегда скрывают первоначальное семя. Годичные кольца ствола, ведущие счёт прожитым циклам, напоминают о законе вечного возвращения, но сам ствол всегда направлен прямо вверх. Его рост необратим. Знает ли дух дерева, что и предел роста и предел жизни отмерен заранее? А мёртвое дерево продолжает стоять и напоминать о вечном круговороте. Каждой ветке кажется, что она живёт самостоятельной жизнью и ничем не обязана стволу, из которого она растёт. Вытягиваясь противоположно стволу, она как бы спорит с ним, выбирая другое направление. Что мы знаем о том стволе, от которого мы растём? Мы лишь иногда его чувствуем. Особенно тогда, когда нас хотят от него оторвать.
— Или срубить всё дерево. — вставил Олкрин.
— Да…
— А можем ли мы действительно узнать о стволе, а от ствола спуститься к корням?
— Кто знает? Хотелось бы думать, что да. Но ты видишь, рост направлен не к стволу, а от него. Наши стремления, как и рост дерева, направлен на то чтобы вырваться за свои пределы — перестать быть тем, что мы есть в каждый момент времени. И рост этот направлен не внутрь, а вовне. Как и всякое, достигнутое нами состояние или понятая истина открывает новый коридор, куда устремляются наши желания, так каждая ветка служит как бы стволом для следующего ответвления.
— И так без конца?
— Нет. Всё отмерено заранее. Ни одно дерево не может расти и ветвиться без конца. Сила, идущая от ствола иссякает по мере ветвления. Ветки становятся всё мельче и слабее, хотя каждая из них продолжает думать, что живёт самостоятельно. Но они уже слишком далеко от ствола. Они легко обламываются и вообще если чего и стоят, то только все вместе.
— А их зелёное оперенье и создают тот образ дерева, который мы видим.
— Да, как и видимость жизни, которая окружает и занимает нас — это всего лишь зелёное оперенье маленьких веток, скрывающих ствол.
— А сами листья?
— Листья вырастают и облетают постоянно. Это самые простые мысли и желания. Вроде мыслей о пирожках, которые лежат у тебя в сумке и не позволяют твоим идеям воспарить выше.
— К стволу? — Олкрин почти смеялся.
— Хотя бы к большой ветке. — улыбнулся в ответ Сфагам. Листья дальше всего от ствола, но именно они обращены к Солнцу. Листьями мы привязаны к жизни, которая течёт к отмеренному пределу.
— А где заложен предел?
— Вероятно в семени. Потому-то оно и спрятано. Кто выдержит знание своих границ и пределов заранее? Путь от ствола к веткам и листьям — путь к пределу и смерти. Можно проделать этот путь красиво. Или чему — нибудь послужить.
— Или кому-нибудь.
— Можно, смирившись с неизбежностью предела обрести смысл в самом движении.
— Пройти дюжину ветвлений и расцвести пышной кроной?
— Почему бы нет? Но это, всё же, движение от ствола. Не случайно, мы ближе всего к стволу в детстве. Истина так близко — только руку протяни. В детской памяти есть многое по поводу ствола или даже корней, если ты, конечно, особо отмечен. Но детский ум не способен это освоить. А развивая ум, мы удаляемся от ствола.
— Интересно, кто придумал все эти хитрости?
— Вероятно, тот, кто придумал и само дерево.
— А у всех ли деревьев есть предел?
— У всех. И самое главное, что предел есть даже у дерева деревьев, которое кажется нам воплощением вечности. Когда выросли все ветви ветвей и распустились все листья листьев внутренняя жизнь кончается. Но листья об этом не знают, а дерево может стоять уже мёртвым и давать жизнь только грибам-паразитам.
— А есть ли выход?
— За свои тридцать пять лет я узнал только два. Или тянутся к солнцу оперяясь всё большим количеством листьев…
— Или?
— Или двигаться к стволу. А от ствола к корням. Семя, обретающее знание о дереве, которое из него выросло, получает бессмертие, ибо сливается с тем, кто всё это придумал. Соединяя начало, середину и конец — преодолеваешь время.
— Непросто.
— Тот, кто придумывал, знал что делает… Так что, друг мой? Не хочешь ли составить мне компанию по дороге к стволу — первый путь я уже испробовал. Но скажу тебе сразу, я ещё не вышел на прямую дорогу. Я, пожалуй, знаю только как отличать ствол от веток, даже очень толстых.
— Я попробую. Не зря же я ушёл с тобой из Братства.
— Это был серьёзный поступок. Не пришлось бы тебе жалеть…
— Ну вот опять…
— Слышишь, там сзади?
Дорога уже давно вынырнула из леса и, сделавшись шире, пошла вдоль его кромки.
Развернув коней назад, откуда доносились неясные крики, Сфагам и Олкрин увидели добротную крытую повозку, что есть мочи несущуюся вперёд. Хотя возница неистово хлестал лошадей, тяжёлая повозка катилась медленно, неуклюже переваливаясь с боку на бок. Рядом, не вырываясь вперёд, держались двое всадников. За их фигурами виднелись силуэты преследователей. Их было не меньше дюжины. Расстояние между повозкой и догоняющими стремительно сокращалось. Не говоря ни слова, бывшие обитатели Братства пришпорив коней, поскакали навстречу. Вблизи всё стало окончательно ясно. Это был обычный разбойничий налёт. Преследователи нагнали и обогнали повозку. На ходу завязалась стычка с возницей, который, видно, не собирался сдаваться без боя. Теряющие управление лошади шарахнулись в сторону. Повозка опрокинулась и скатилась на лужайку между дорогой и лесом. Защитники спешились и заняли оборону вокруг опрокинутой повозки. Их было трое, включая возницу. Разбойники тоже спрыгнули с коней и окружив защитников, стали медленно к ним подступать, выбирая момент для нападения. Послышались резкие голоса. Вероятно, налётчики предлагали защитникам сдаться, а те, неизвестно на что надеясь, затеяли перепалку.
— Но почему же? Я уже целых полтора часа точно вспоминаю всё тайные свойства деревьев, которые мы встречаем. Ни одного не пропустил! — На округлом лице молодого человека лет двадцати отразилась смесь удивления и лёгкой обиды.
— Это верно. Магию древесных духов ты знаешь неплохо.
— Я даже говорил с ними в своих медитациях.
— И это тоже хорошо, — голос монаха Сфагама звучал мерно и спокойно. В нём было то сочетание мягкости и твёрдости, которое настраивало на неторопливые размышления и мирную беседу, где каждое слово взвешивается и слышится как бы изнутри. А главное, в его голосе не было того, что заставляет собеседника защищаться.
Сфагам не был похож на монаха. Его гармонично сложенной фигуре позавидовал бы любой воин-аристократ. Но, в движениях его не было и тени манерной резкости офицера. Напротив, чувствовалась несвойственная военным гибкость и размеренная плавность, будто пространство вокруг было немного вязким и упругим. Недлинные вьющиеся волосы были подстрижены не светский лад, а безукоризненный порядок в одежде говорил о благородных манерах. Да и в самой одежде, слишком добротной и изящной для обычного путешественника и слишком неброской для светского франта, не было никаких знаков, говорящих о принадлежности к Братству. Мало кто знал, что изображение уробороса на массивной серебряной пряжке, украшающей широкий кожаный пояс, свидетельствует о принадлежности к кругу Высших Мастеров тайных искусств. А на свободном светлом, сшитом из толстого сукна, балахоне Олкрина — ученика, стоящего всего лишь у подножья лестницы мастерства, красовался крупный, вышитый ярко синими нитками зодиакальный круг, заполненный множеством неразличимых издали фигур.
— А разве в кроне дерева не открывается образ древесного духа, если долго в него всматриваться? Я умею их видеть… А один даже сказал, что станет моим помощником.
Сфагам едва заметно улыбнулся.
— Духи редко показывают свой подлинный образ. Они любят играть с нашей фантазией. Но дело не в этом. Попробуй посмотреть на дерево другим взглядом.
— Что значит другим взглядом?
— На что похоже дерево?
— Какое?
— Всякое. Дерево вообще.
— Ты хочешь напомнить мне о том, что прежде чем были созданы все деревья на свете, разум создал идею дерева, как такового, и пользовался ей как образцом, а все древесные духи рождаются из этой идеи, как из материнского лона?
— Нет… Я не об этом. Эти знания доступны всем, кто стал на путь познания метафизики. Хотя каждый толкует по-своему… Всякое дерево не только указывает нам на идею дерева деревьев, оно помогает нам понять одну из граней устройства всего мироздания, включая и всю нашу жизнь и течение наших мыслей. Как и первопричины жизни, смысл нашего появления в этом мире, истоки желаний, суждений и страстей скрыты от понимания — корни дерева спрятаны от взора под землёй. Как и незримый мир тайных сил, корни дерева могут быть разветвлены и запутаны. Но они, поражая нас своей мощью, и жизнестойкостью всегда скрывают первоначальное семя. Годичные кольца ствола, ведущие счёт прожитым циклам, напоминают о законе вечного возвращения, но сам ствол всегда направлен прямо вверх. Его рост необратим. Знает ли дух дерева, что и предел роста и предел жизни отмерен заранее? А мёртвое дерево продолжает стоять и напоминать о вечном круговороте. Каждой ветке кажется, что она живёт самостоятельной жизнью и ничем не обязана стволу, из которого она растёт. Вытягиваясь противоположно стволу, она как бы спорит с ним, выбирая другое направление. Что мы знаем о том стволе, от которого мы растём? Мы лишь иногда его чувствуем. Особенно тогда, когда нас хотят от него оторвать.
— Или срубить всё дерево. — вставил Олкрин.
— Да…
— А можем ли мы действительно узнать о стволе, а от ствола спуститься к корням?
— Кто знает? Хотелось бы думать, что да. Но ты видишь, рост направлен не к стволу, а от него. Наши стремления, как и рост дерева, направлен на то чтобы вырваться за свои пределы — перестать быть тем, что мы есть в каждый момент времени. И рост этот направлен не внутрь, а вовне. Как и всякое, достигнутое нами состояние или понятая истина открывает новый коридор, куда устремляются наши желания, так каждая ветка служит как бы стволом для следующего ответвления.
— И так без конца?
— Нет. Всё отмерено заранее. Ни одно дерево не может расти и ветвиться без конца. Сила, идущая от ствола иссякает по мере ветвления. Ветки становятся всё мельче и слабее, хотя каждая из них продолжает думать, что живёт самостоятельно. Но они уже слишком далеко от ствола. Они легко обламываются и вообще если чего и стоят, то только все вместе.
— А их зелёное оперенье и создают тот образ дерева, который мы видим.
— Да, как и видимость жизни, которая окружает и занимает нас — это всего лишь зелёное оперенье маленьких веток, скрывающих ствол.
— А сами листья?
— Листья вырастают и облетают постоянно. Это самые простые мысли и желания. Вроде мыслей о пирожках, которые лежат у тебя в сумке и не позволяют твоим идеям воспарить выше.
— К стволу? — Олкрин почти смеялся.
— Хотя бы к большой ветке. — улыбнулся в ответ Сфагам. Листья дальше всего от ствола, но именно они обращены к Солнцу. Листьями мы привязаны к жизни, которая течёт к отмеренному пределу.
— А где заложен предел?
— Вероятно в семени. Потому-то оно и спрятано. Кто выдержит знание своих границ и пределов заранее? Путь от ствола к веткам и листьям — путь к пределу и смерти. Можно проделать этот путь красиво. Или чему — нибудь послужить.
— Или кому-нибудь.
— Можно, смирившись с неизбежностью предела обрести смысл в самом движении.
— Пройти дюжину ветвлений и расцвести пышной кроной?
— Почему бы нет? Но это, всё же, движение от ствола. Не случайно, мы ближе всего к стволу в детстве. Истина так близко — только руку протяни. В детской памяти есть многое по поводу ствола или даже корней, если ты, конечно, особо отмечен. Но детский ум не способен это освоить. А развивая ум, мы удаляемся от ствола.
— Интересно, кто придумал все эти хитрости?
— Вероятно, тот, кто придумал и само дерево.
— А у всех ли деревьев есть предел?
— У всех. И самое главное, что предел есть даже у дерева деревьев, которое кажется нам воплощением вечности. Когда выросли все ветви ветвей и распустились все листья листьев внутренняя жизнь кончается. Но листья об этом не знают, а дерево может стоять уже мёртвым и давать жизнь только грибам-паразитам.
— А есть ли выход?
— За свои тридцать пять лет я узнал только два. Или тянутся к солнцу оперяясь всё большим количеством листьев…
— Или?
— Или двигаться к стволу. А от ствола к корням. Семя, обретающее знание о дереве, которое из него выросло, получает бессмертие, ибо сливается с тем, кто всё это придумал. Соединяя начало, середину и конец — преодолеваешь время.
— Непросто.
— Тот, кто придумывал, знал что делает… Так что, друг мой? Не хочешь ли составить мне компанию по дороге к стволу — первый путь я уже испробовал. Но скажу тебе сразу, я ещё не вышел на прямую дорогу. Я, пожалуй, знаю только как отличать ствол от веток, даже очень толстых.
— Я попробую. Не зря же я ушёл с тобой из Братства.
— Это был серьёзный поступок. Не пришлось бы тебе жалеть…
— Ну вот опять…
— Слышишь, там сзади?
Дорога уже давно вынырнула из леса и, сделавшись шире, пошла вдоль его кромки.
Развернув коней назад, откуда доносились неясные крики, Сфагам и Олкрин увидели добротную крытую повозку, что есть мочи несущуюся вперёд. Хотя возница неистово хлестал лошадей, тяжёлая повозка катилась медленно, неуклюже переваливаясь с боку на бок. Рядом, не вырываясь вперёд, держались двое всадников. За их фигурами виднелись силуэты преследователей. Их было не меньше дюжины. Расстояние между повозкой и догоняющими стремительно сокращалось. Не говоря ни слова, бывшие обитатели Братства пришпорив коней, поскакали навстречу. Вблизи всё стало окончательно ясно. Это был обычный разбойничий налёт. Преследователи нагнали и обогнали повозку. На ходу завязалась стычка с возницей, который, видно, не собирался сдаваться без боя. Теряющие управление лошади шарахнулись в сторону. Повозка опрокинулась и скатилась на лужайку между дорогой и лесом. Защитники спешились и заняли оборону вокруг опрокинутой повозки. Их было трое, включая возницу. Разбойники тоже спрыгнули с коней и окружив защитников, стали медленно к ним подступать, выбирая момент для нападения. Послышались резкие голоса. Вероятно, налётчики предлагали защитникам сдаться, а те, неизвестно на что надеясь, затеяли перепалку.