Страница:
Такая же проблема возникает и в отношении времени. На вопрос: "На кого вы смотрите?" - вы можете ответить: "На мистера Джоунза",- хотя вы видите его то анфас, то в профиль, то сзади, то, возможно, бегущим, то дремлющим в кресле. На другой вопрос, а именно: "О чем вы думаете?" - вы можете ответить: "О мистере Джоунзе",- хотя в действительности ваши мысли могут быть весьма различными и о различном: о мистере Джоунзе в его детстве, о недовольстве мистера Джоунза по поводу опоздания завтрака, о том, как мистер Джоунз принял известие о получении им титула сэра, и так далее Во всех этих случаях мысли ваши весьма различны, но для многих практических целей удобно рассматривать их как относящиеся к одному общему для них объекту, обозначаемому названием "мистер Джоунз". Это имя, особенно будучи напечатанным, хотя и не может полностью избежать неопределенности и изменчивости, свойственных всем физическим объектам, все же подвержено им в меньшей степени, чем сам мистер Джоунз. Печатные оттиски двух слов "мистер Джоунз" гораздо больше походят друг на друга, чем два зрительных образа, например бегущего мистера Джоунза и (по памяти) мистера Джоунза, когда он был ребенком. И каждый из этих образов, будучи печатно выражен, изменяется гораздо медленнее, чем сам мистер Джоунз: он (образ) не ест, не дышит и не стрижет своих ногтей. Имя, соответственно, дает большую, чем что-либо другое, возможность думать о мистере Джоунзе как о единой квазипостоянной субстанции, что хотя и неверно, но зато удобно в повседневной жизни.
Язык, как видно из рассмотренного выше примера с мистером Джоунзом, есть хотя и полезное и даже необходимое, но опасное орудие, поскольку он начинает с предположения об определенности, дискретности и мнимой постоянности объектов, каковыми свойствами, как, по-видимому, доказывает физика, объекты на самом деле не обладают. Поэтому философ попадает в тяжелое положение, когда старается использовать язык для разрушения тех ошибочных мнений, основой которых является сам язык. Некоторые философы, которые отступают от проблем, неясностей и сложностей, связанных с этой задачей, предпочитают приписывать языку качество автономности и стараются забыть, что язык предназначен относиться к фактам и облегчить связь с окружающей действительностью. До какого-то предела такая трактовка языка имеет большие преимущества: логика и математика не сделали бы таких успехов, если бы логики и математики все время помнили, что символы, с которыми они работают, что-то значат. "Искусство для искусства" - есть максима, вполне законная в логике, так же как и в живописи (хотя ни в той, ни в другой она не составляет полной истины). Возможно, что пение началось случайно в процессе ухаживания и что его биологическая функция состояла в том, что оно благоприятствовало половым отношениям, но этот факт (если только это действительно факт) не помогает композитору сочинять хорошую музыку. Язык полезен, когда вы хотите заказать кушанье в ресторане, но этот факт подобным же образом не имеет значения для чистого математика.
Философ, однако, должен искать истину, жертвуя даже красотой, и при изучении языка не должен позволять себе соблазняться песнями сирен математики. Язык по своему происхождению прозаичен и служит практическим целям, используя грубые, застывшие приближения к действительности, которые сначала не имели в себе никакой красоты и обладали лишь очень ограниченной степенью истинности. Последующее совершенствование слишком часто происходило скорее по эстетическим, чем по научным мотивам, однако из исследования, к которому мы теперь приступаем, эстетические мотивы должны быть хотя и не без сожаления, но безжалостно изгнаны.
ГЛАВА 2.
НАГЛЯДНОЕ ОПРЕДЕЛЕНИЕ.
"Наглядное определение" ostensive definition может быть определено как "процесс, благодаря которому человек любым способом, исключая употребление других слов, научается понимать какое-либо слово". Допустим, что вы, не зная французского языка, потерпели крушение у берегов Нормандии; вы входите в какой-нибудь крестьянский дом, видите на столе хлеб и, будучи голодным, показываете на него с вопросительным жестом. Если хозяин на это скажет: "pain",- вы заключите, по крайней мере предварительно, что так по-французски называется хлеб, и ваше заключение подкрепляется, если это слово не будет повторяться, когда вы будете указывать на другие продукты питания. Таким способом вы узнаете значение слова посредством наглядного определения. Ясно, что если вы не знаете французского языка, а ваш учитель не знает вашего языка, то на первых уроках вы должны полагаться только на этот процесс, поскольку у вас нет лингвистических средств общения.
Процесс наглядного определения, однако, бывает лучше представлен, когда знакомящийся со словами совсем не знает ни одного языка, чем когда он уже владеет своим языком. Взрослый знает, что слова существуют, и будет, естественно, предполагать, что на французском языке хлеб имеет какое-то наименование. Его познание приобретает форму: "pain" означает "хлеб". Когда вы потерпели кораблекрушение, вы приобрели это знание посредством действительного хлеба, но если бы вы потерпели крушение со словарем в кармане, то действительный хлеб тут был бы не нужен. Имеются две ступени в процессе усвоения иностранного языка: первая - когда вы понимаете его только благодаря переводу на свой язык, и вторая - когда вы умеете уже "думать" на иностранном языке. На первой ступени вы знаете, что слово "pain" означает то же, что и слово "хлеб"; на второй - вы знаете непосредственно, что это слово обозначает хлеб. Ребенок, еще не владеющий языком, должен начинать со второй ступени. Его успехи хорошо рекомендуют способности детского интеллекта.
Знание языка имеет два аспекта - пассивный и активный:
пассивный - когда вы понимаете то, что слышите, активный - когда вы сами можете говорить. Собаки до некоторой степени усваивают первый аспект, дети тоже усваивают его несколько раньше второго. Знание языка не означает еще способности к объяснению значения слов языка; оно значит, что слышание слов производит у слышащего соответствующие следствия, а употребление слов имеет соответствующие причины. Иногда во время путешествия я наблюдал ссоры, возникавшие между двумя людьми, языка которых я не понимал, и мне трудно было удержаться от смеха при виде их возбужденной артикуляции. Возможно, что в какой-нибудь из этих ссор один ставил в упрек другому, что он незаконнорожденный, а второй говорил первому, что тот рогоносец. Если бы я понимал их язык, то следствие оскорбления первого и причина ответа второго были бы мне совершенно ясны. Как показывает этот пример, человек знает язык, когда слышание определенных звуков производит в нем определенное следствие, а произнесение звуков имеет определенные причины. Процесс, при помощи которого у ребенка начинается действие этих причинных законов, есть процесс наглядного определения.
Наглядное определение в своей наиболее ранней форме требует конкретных условий. В окружающем ребенка мире должен быть какой-то заметный, определенный, эмоционально интересный и (как правило) часто повторяющийся предмет, а взрослый должен часто произносить название этого предмета в момент, когда ребенок слушает его. Конечно, при этом имеется известный риск ошибки. Допустим, что у ребенка есть бутылка с молоком. Вы можете говорить ему: "молоко" или "бутылка". В первом случае ребенок может подумать, что слово "молоко" обозначает бутылку с водой, во втором случае что слово "бутылка" обозначает стакан молока. Чтобы избежать этих ошибок, вы в теории должны обратиться к индуктивным методам Милля, помня, что индукция есть результат физиологической привычки, только из вежливости называемой логическим процессом. Вместо того чтобы говорить только "молоко" или только "бутылка", вы должны говорить "бутылка молока"; в соответствующем случае вы должны говорить "стакан молока" и "бутылка воды". Со временем с помощью миллевских методов ребенок, если только он выживет, научится говорить правильно. Не подумайте, что я здесь даю практические педагогические советы; я только иллюстрирую теорию.
Пассивная сторона наглядного определения есть хорошо известный акт ассоциации, или условного рефлекса. Если определенный стимул А производит у ребенка определенную реакцию R и часто связывается со словом В, то со временем произойдет, что B будет производить реакцию R или какую-либо ее часть. Как только это произойдет, слово В приобретет для ребенка "значение": оно уже будет "значить" А Значение слова у ребенка может быть не совсем таким, какого ожидал взрослый; взрослый намеревался образовать значение "бутылка", а ребенок может понять слово в значении "молока". Но это не мешает ребенку овладеть словом и придать ему значение; это говорит только о том, что язык ребенка не вполне еще правилен.
Когда впечатление является причиной сильной эмоции, повторение может оказаться ненужным. Если ребенку, научившемуся понимать слово "молоко", дадут настолько горячее молоко, что оно обожжет ему рот, и при этом скажут "горячее", он может сразу же понять это слово. Но если впечатление незначительно, то может понадобиться много повторений.
Активная сторона изучения языка требует других способностей, которые, однако, представляют меньший философский интерес. Собаки не могут изучить человеческую речь, потому что они анатомически не способны производить нужные звуки. Попугаи, хотя и могут производить более или менее правильные звуки, не способны, однако же, приобретать правильные ассоциации, и их слова поэтому не имеют значения. Дети, как и детеныши высших животных, обладают способностью подражать взрослым своего вида и поэтому пытаются издавать звуки, которые они слышат. Они могут при случае повторять звуки, как попугаи, и только впоследствии открывают "смысл" звуков. В этом случае звуки не могут считаться словами, пока они не приобрели значения для ребенка. Для каждого ребенка является открытием, что существуют слова, то есть звуки со значением. Учиться произносить слова для ребенка является приносящей удовольствие игрой, особенно потому, что эта игра дает ему возможность сообщать свои желания более определенно, чем посредством криков и жестов. Именно благодаря этому удовольствию ребенок и проделывает ту умственную работу и мускульные движения, которые необходимы, чтобы научиться говорить.
Вообще, хотя и не всегда, для наглядного определения необходимо повторение, потому что такое определение состоит в создании привычки, а привычки, как правило, приобретаются постепенно. Исключения из этого правила иллюстрируются пословицами: "пуганая ворона куста боится" и "обжегшись на молоке, дуют и на воду". За исключением таких необычных эмоциональных случаев, слова, получающие наглядное определение, обозначают часто повторяющиеся черты явлений окружающего мира, таких явлений, как члены семьи, пища, игрушки, ручные животные и так далее Это предполагает процесс узнавания или что-то в этом роде. Хотя мать ребенка и выглядит несколько различно при различных своих появлениях, все же ребенок думает о ней (когда начинает думать) всегда как о том же самом лице и не испытывает затруднений в отнесении одного и того же наименования к различным ее внешним видам. Язык с самого начала, или, точнее, с начала размышления над языком, служит внешним выражением веры в более или менее постоянные лица и вещи. Это, возможно, является главной причиной затруднений для всякой философии, которая обходится без понятия субстанции. Если бы вы решили сказать ребенку, что его мать представляет собой серию чувственных впечатлений, связанных сходством и причинными отношениями без материального тождества, и если бы каким-то чудом вам удалось сделать понятным, что это значит, то ребенок счел бы вас за сумасшедшего и вознегодовал бы на вас. Процесс, называемый "узнаванием", требует поэтому своего исследования. Узнавание как физиологическое или психологическое явление может быть правильным или неправильным. Оно неправильно в обычном смысле слова, когда мы, например, принимаем одного из близнецов за другого, но оно может быть метафизически ошибочным даже тогда, когда оно правильно с обычной точки зрения. Вопрос о том, есть ли вообще что-либо идентичное, а если есть, то что именно - например, в двух различных проявлениях человека А,- является темным и трудным вопросом, который я рассмотрю в связи с собственными именами. Теперь же я хочу рассмотреть узнавание как процесс, который действительно совершается, не вдаваясь в его истолкование.
Первая ступень в развитии этого процесса есть повторение знакомой реакции, когда стимул повторяется. Это должна быть знакомая реакция, поскольку узнавание должно проистекать из процесса, включающего что-то такое в последующих реакциях на данный стимул, чего не было в первой реакции. Предположим, например, что вы даете ребенку стакан молока, содержащего горькое лекарство; в первый раз он пьет это молоко и делает гримасу, но во второй раз он откажется от молока. Субъективно это похоже на узнавание, даже если во второй раз ребенок ошибается, предполагая, что молоко содержит лекарство. Ясно, что этот процесс может быть чисто физиологическим и что он включает в стимуле и ответе только сходство, но не тождество. Познание слов посредством наглядного определения может быть сведено полностью к этой примитивной стадии. Мир, окружающий ребенка, содержит какое-то количество похожих стимулов, на которые он выучился отвечать похожими шумами, а именно теми, которые являются произнесениями слова "молоко"; мир содержит также другую серию похожих стимулов, на которые он выучился отвечать произнесением слова "мама". В этом нет ничего заключающего в себе какую-либо веру или эмоции со стороны ребенка. Только в результате последующей рефлексии ребенок, ставший теперь философом, заключает, что есть одно слово "мама" и одно лицо - мать. Я думаю, что этот первый шаг ребенка в философии ошибочен. Слово "мама", по-моему, есть не какая-то единая сущность, а класс похожих шумов;
"мать" также есть не какая-то единая сущность, а класс причинно связанных явлений. Эти рассуждения, однако, не имеют отношения к процессу наглядного определения, которое, как мы только что видели, требует только самой первой стадии на пути к тому, что обычно считается узнаванием именно похожих, уже известных ответов на похожие стимулы.
Эта примитивная форма узнавания участвует в анализе памяти и в объяснении сходства идеи с впечатлением (используя фразеологию Юма). Когда я вспоминаю прошедшее событие, я не могу сделать так, чтобы оно само повторилось, хотя я, может быть, и могу вызвать какое-нибудь подобное событие. Но почему я знаю, что новое событие похоже на старое? Субъективно я знаю это через сравнение идеи с впечатлением;
у меня есть идея прошедшего события и впечатление от нового, и я замечаю, что они сходны. Но этого еще не достаточно, поскольку это не доказывает, что моя идея прошедшего события похожа на мое впечатление от прошедшего события, когда оно происходило. Это действительно не может быть доказано и является, в известном смысле, одной из предпосылок познания. Но это хотя и не может быть строго доказано, все же может быть различными способами подтверждено. Вы можете описать человека А в настоящем его виде, и ваше описание может быть записано с помощью диктофона. Позднее вы можете описать его по памяти и сравнить ваше новое описание с записью на диктофоне. Если они хорошо согласуются, то ваша память может считаться хорошей.
Этот пример зависит от факта, который является основным в этом вопросе, а именно, что мы применяем к идеям те же самые слова, что и к впечатлениям, которые являются прототипами идей. Это объясняет возможность наглядного изучения слова посредством единичного чувственного явления. Однажды, только один раз, я видел Дизраэли, и мне тогда сказали:
"Это Дизи". С тех пор я очень часто вспоминал это событие вместе с названием "Дизи" как существенной частью этого воспоминания. Это сделало возможным образование привычки посредством повторения идеи (в юмовском смысле), хотя впечатление никогда больше не повторялось. Ясно, что идеи во многом отличаются от впечатлений, но их сходство с их прототипами гарантируется тем фактом, что они выражаются в тех же самых словах. На два вопроса: "На что вы смотрите?" и "О чем вы думаете?" - можно в двух разных случаях ответить одинаково.
Рассмотрим различные виды слов, которые обычно изучаются посредством наглядного определения. Я имею в виду логическую форму грамматического учения о частях речи.
Мы уже имели случай предварительно рассмотреть собственные имена. Сейчас я больше о них говорить не буду, так как они будут предметом рассмотрения в отдельной главе.
Далее следуют названия видов: мужчина, женщина, кошка, собака и так далее Такие виды состоят из некоторого числа отдельных индивидов, имеющих какую-то доступную распознаванию степень сходства друг с другом. В додарвиновской биологии понятие "вида" играло очень большую роль. Считалось, что Бог создал по паре каждого вида, и различные виды не могли смешиваться, а если даже в отдельных случаях и могли, как, например, лошадь и осел, то потомство было бесплодным. Существовала хорошо разработанная иерархия родов, семейств, порядков и так далее Эта классификация, которая была и остается удобной в биологии, была распространена схоластами на другие области и повредила логике тем, что привела к убеждению, что некоторые способы классифицирования являются более правильными, чем другие. Что же касается наглядного определения, то различные впечатления производят разные результаты. Большинство детей знакомится со словом "собака" наглядно; некоторые этим способом узнают о видах собак - о шотландских овчарках, сенбернарах, спаниелях, пуделях и так далее,- другие же, мало знакомые с собаками, могут впервые увидеть эти слова в книге. Ни один ребенок не узнает слово "четвероногое" наглядным способом и еще меньше слово "животное" в том смысле, в каком оно относится к моллюскам. Возможно, что он наглядно узнает о "муравье", "пчеле", "жуке" и, возможно, даже о "насекомом", но в этом случае он будет ошибочно включать в класс "насекомое" пауков, пока его не поправят.
Названия вещей, такие, как "молоко", "хлеб", "дерево", явно не обозначающие собрания индивидуумов, легко познаются наглядным способом, когда они обозначают известные из повседневной жизни вещи. Атомистическая теория является попыткой отождествить этот класс объектов с первыми и представляет, например, молоко как совокупность молочных индивидуумов (молекул) по образцу того, как человеческая раса есть совокупность мужчин, женщин и детей. Но для не научного понимания такие названия вещей не тождественны с видами, состоящими из отдельных индивидуумов.
Дальше следуют качества - красное, синее, жесткое, мягкое, горячее, холодное и так далее Многие из них обычно познаются наглядно, но менее обычные, как например ярко-красный, могут быть описаны через сходство и различие.
Названия некоторых отношений, например "вверх", "вниз", "направо", "налево", "до", "после", обычно познаются наглядно. Таким же способом узнаются и такие слова, как "быстрый", "медленный".
Существуют слова, которые я называю "эгоцентрическими" и которые различаются по значению в соответствии с говорящим и его положением во времени и пространстве. Наиболее простые из них, например "я", "вы", "здесь", "теперь", познаются наглядно. В связи с этими словами встают проблемы, которые мы обсудим ниже.
Все слова, о которых я говорил до сих пор, принадлежат к миру общественному. Наблюдатель может увидеть, что какой-либо определенный предмет или явление из мира общественного привлекает внимание ребенка, и может назвать этот предмет или это явление. Но как быть с личными переживаниями, такими, как боль в желудке, неудовольствие или воспоминание? Конечно, некоторые слова, обозначающие личные переживания, познаются наглядно. Это потому, что ребенок выявляет в своем поведении то, что он испытывает: есть, например, соответствие между болью и слезами.
Не существует конкретных границ для того, что может быть усвоено с помощью наглядного определения. Этим способом могут быть усвоены "крест", "полумесяц", "свастика", но не "тысячеугольник". Нахождение границы, за пределами которой этот способ становится невозможным, зависит от способностей и опыта ребенка.
Слова, упомянутые до сих пор, могут употребляться как полные предложения и фактически так и используются в их самом примитивном употреблении. "Мама", "собака, "кошка", "молоко" и так далее могут употребляться поодиночке для выражения как узнавания, так и желания. "Твердый", "мягкий", "горячий", "холодный" более естественно используются для выражения узнавания, чем желания и, обычно, для выражения узнавания, сопровождаемого удивлением. Если сухарь несъедобен потому, что он долго лежал, вы можете сказать "жесткий"; если имбирный бисквит потерял свою рассыпчатость из-за того, что долго лежал на открытом воздухе, вы можете сказать "мягкий". Если вода в ванне обжигает вас, вы скажете "горячо"; если она слишком холодна, вы скажете "холодно". "Быстро" часто употребляется родителями для того, чтобы побудить ребенка к чему-либо; "медленно" употребляется подобным же образом на дорогах и железнодорожных путях, где есть поворот. Слова "вверх" и "вниз" обычно употребляются как полные предложения мальчиками-лифтерами;
"внутрь" и "наружу" подобным же образом употребляются в турникетах. "До" и "после" используются как полные предложения в объявлениях о средствах для восстановления волос - и так далее и т. п. Нужно заметить, что не только имена существительные и прилагательные, но и наречия и предлоги могут при случае употребляться в качестве полных предложений.
Я думаю, что элементарные употребления слов могут различаться как изъявительные, повелительные и вопросительные. Когда ребенок видит свою приближающуюся мать, он может сказать: "Мама"; - это изъявительное употребление. Когда он нуждается в ней, он зовет: "Мама!"; это повелительное употребление. Когда она наряжается волшебницей, а он начинает догадываться, что это только наряд, он может спросить: "Мама?" Это вопросительное употребление. Усвоение языка должно начинаться с изъявительного употребления, поскольку ассоциация слова с обозначаемым объектом может быть создана только при одновременном наличии и того и другого. Но затем очень скоро усваивается повелительное употребление. Оно связано с рассмотрением того, какое значение мы вкладываем в слова "думать об объекте". Ясно, что ребенок, который только что научился называть свою мать, нашел словесное выражение для состояния, в котором он часто находился до этого, которое ассоциировалось у него с присутствием его матери около него и которое теперь ассоциируется со словом "мама". До того как он овладел этим словом, его состояние было доступно сообщению только отчасти; взрослый, слыша его крик, мог понять, что ему что-то нужно, но он должен был догадываться, что именно. Но тот факт, что слово "мама!" выражает его состояние, показывает, что даже до усвоения языка его состояние имело к его матери какое-то отношение, именно отношение, называемое "думать о" чем-нибудь. Это отношение не создается языком, а, наоборот, предшествует ему. Язык только делает его доступным для сообщения другим.
Слово "значение" нужно толковать различно в соответствии с тем, употребляется ли оно изъявительно или повелительно. В изъявительном употреблении слова А обозначает предмет В из окружающей обстановки в следующих случаях:
1) когда В фиксирует на себе внимание ребенка, то ребенок или произносит слово А, или испытывает побуждение произнести его, и 2) когда ребенок слышит слово А, то оно побуждает в нем то, что мы можем назвать "идеей" предмета В, что видно из того, что ребенок или ищет глазами В или его поведение становится таким, каким оно было бы в присутствии В. Таким образом, в изъявительном употреблении слово "обозначает" объект, если чувственное присутствие объекта вызывает произнесение слова и если слышание слова вызывает следствия, аналогичные в некоторых отношениях следствиям, вызываемым чувственным присутствием объекта.
Повелительное употребление слов должно различаться в соответствии с тем, слышится ли оно или произносится. Вообще говоря, слышимое повелительное слово - например, слово команды в армии - понимается, когда мы видим, что оно вызывает определенное телесное движение или импульс к такому движению. Произнесенное повелительное слово выражает желание и поэтому требует наличия "идеи" желаемого следствия. Таким образом, "выражая" что-то у говорящего, оно "обозначает" внешнее следствие, которого оно требует. При таком употреблении слова существенно различие между тем, что оно "обозначает", и тем, что оно "выражает".
В этой главе мы касались только самых примитивных видов употребления самых примитивных слов. Мы не рассматривали употребление слов в рассказе, в гипотезе или в литературно-художественных произведениях, а также не исследовали слов, употребляемых в логике, таких, как "не", "или", "все" и "некоторые"; мы не исследовали, как те, кто учится языку, научаются правильному употреблению таких слов, как "чем" или "о", которые не обозначают никаких предметов из окружающего нас чувственного мира. Пока мы решили только, что слово может ассоциироваться с каким-нибудь заметным предметом окружающей обстановки (вообще с таким, который часто появляется) и что, когда оно так ассоциируется, оно также ассоциируется с тем, что мы можем назвать "идеей" или "мыслью" об этом предмете. Когда такая ассоциация создается, слово "обозначает" этот предмет; произнесение этого слова может быть вызвано данным предметом, и слышание его может вызвать "идею" предмета. Таков простейший вид "значения", из которого развиваются другие его виды.
Язык, как видно из рассмотренного выше примера с мистером Джоунзом, есть хотя и полезное и даже необходимое, но опасное орудие, поскольку он начинает с предположения об определенности, дискретности и мнимой постоянности объектов, каковыми свойствами, как, по-видимому, доказывает физика, объекты на самом деле не обладают. Поэтому философ попадает в тяжелое положение, когда старается использовать язык для разрушения тех ошибочных мнений, основой которых является сам язык. Некоторые философы, которые отступают от проблем, неясностей и сложностей, связанных с этой задачей, предпочитают приписывать языку качество автономности и стараются забыть, что язык предназначен относиться к фактам и облегчить связь с окружающей действительностью. До какого-то предела такая трактовка языка имеет большие преимущества: логика и математика не сделали бы таких успехов, если бы логики и математики все время помнили, что символы, с которыми они работают, что-то значат. "Искусство для искусства" - есть максима, вполне законная в логике, так же как и в живописи (хотя ни в той, ни в другой она не составляет полной истины). Возможно, что пение началось случайно в процессе ухаживания и что его биологическая функция состояла в том, что оно благоприятствовало половым отношениям, но этот факт (если только это действительно факт) не помогает композитору сочинять хорошую музыку. Язык полезен, когда вы хотите заказать кушанье в ресторане, но этот факт подобным же образом не имеет значения для чистого математика.
Философ, однако, должен искать истину, жертвуя даже красотой, и при изучении языка не должен позволять себе соблазняться песнями сирен математики. Язык по своему происхождению прозаичен и служит практическим целям, используя грубые, застывшие приближения к действительности, которые сначала не имели в себе никакой красоты и обладали лишь очень ограниченной степенью истинности. Последующее совершенствование слишком часто происходило скорее по эстетическим, чем по научным мотивам, однако из исследования, к которому мы теперь приступаем, эстетические мотивы должны быть хотя и не без сожаления, но безжалостно изгнаны.
ГЛАВА 2.
НАГЛЯДНОЕ ОПРЕДЕЛЕНИЕ.
"Наглядное определение" ostensive definition может быть определено как "процесс, благодаря которому человек любым способом, исключая употребление других слов, научается понимать какое-либо слово". Допустим, что вы, не зная французского языка, потерпели крушение у берегов Нормандии; вы входите в какой-нибудь крестьянский дом, видите на столе хлеб и, будучи голодным, показываете на него с вопросительным жестом. Если хозяин на это скажет: "pain",- вы заключите, по крайней мере предварительно, что так по-французски называется хлеб, и ваше заключение подкрепляется, если это слово не будет повторяться, когда вы будете указывать на другие продукты питания. Таким способом вы узнаете значение слова посредством наглядного определения. Ясно, что если вы не знаете французского языка, а ваш учитель не знает вашего языка, то на первых уроках вы должны полагаться только на этот процесс, поскольку у вас нет лингвистических средств общения.
Процесс наглядного определения, однако, бывает лучше представлен, когда знакомящийся со словами совсем не знает ни одного языка, чем когда он уже владеет своим языком. Взрослый знает, что слова существуют, и будет, естественно, предполагать, что на французском языке хлеб имеет какое-то наименование. Его познание приобретает форму: "pain" означает "хлеб". Когда вы потерпели кораблекрушение, вы приобрели это знание посредством действительного хлеба, но если бы вы потерпели крушение со словарем в кармане, то действительный хлеб тут был бы не нужен. Имеются две ступени в процессе усвоения иностранного языка: первая - когда вы понимаете его только благодаря переводу на свой язык, и вторая - когда вы умеете уже "думать" на иностранном языке. На первой ступени вы знаете, что слово "pain" означает то же, что и слово "хлеб"; на второй - вы знаете непосредственно, что это слово обозначает хлеб. Ребенок, еще не владеющий языком, должен начинать со второй ступени. Его успехи хорошо рекомендуют способности детского интеллекта.
Знание языка имеет два аспекта - пассивный и активный:
пассивный - когда вы понимаете то, что слышите, активный - когда вы сами можете говорить. Собаки до некоторой степени усваивают первый аспект, дети тоже усваивают его несколько раньше второго. Знание языка не означает еще способности к объяснению значения слов языка; оно значит, что слышание слов производит у слышащего соответствующие следствия, а употребление слов имеет соответствующие причины. Иногда во время путешествия я наблюдал ссоры, возникавшие между двумя людьми, языка которых я не понимал, и мне трудно было удержаться от смеха при виде их возбужденной артикуляции. Возможно, что в какой-нибудь из этих ссор один ставил в упрек другому, что он незаконнорожденный, а второй говорил первому, что тот рогоносец. Если бы я понимал их язык, то следствие оскорбления первого и причина ответа второго были бы мне совершенно ясны. Как показывает этот пример, человек знает язык, когда слышание определенных звуков производит в нем определенное следствие, а произнесение звуков имеет определенные причины. Процесс, при помощи которого у ребенка начинается действие этих причинных законов, есть процесс наглядного определения.
Наглядное определение в своей наиболее ранней форме требует конкретных условий. В окружающем ребенка мире должен быть какой-то заметный, определенный, эмоционально интересный и (как правило) часто повторяющийся предмет, а взрослый должен часто произносить название этого предмета в момент, когда ребенок слушает его. Конечно, при этом имеется известный риск ошибки. Допустим, что у ребенка есть бутылка с молоком. Вы можете говорить ему: "молоко" или "бутылка". В первом случае ребенок может подумать, что слово "молоко" обозначает бутылку с водой, во втором случае что слово "бутылка" обозначает стакан молока. Чтобы избежать этих ошибок, вы в теории должны обратиться к индуктивным методам Милля, помня, что индукция есть результат физиологической привычки, только из вежливости называемой логическим процессом. Вместо того чтобы говорить только "молоко" или только "бутылка", вы должны говорить "бутылка молока"; в соответствующем случае вы должны говорить "стакан молока" и "бутылка воды". Со временем с помощью миллевских методов ребенок, если только он выживет, научится говорить правильно. Не подумайте, что я здесь даю практические педагогические советы; я только иллюстрирую теорию.
Пассивная сторона наглядного определения есть хорошо известный акт ассоциации, или условного рефлекса. Если определенный стимул А производит у ребенка определенную реакцию R и часто связывается со словом В, то со временем произойдет, что B будет производить реакцию R или какую-либо ее часть. Как только это произойдет, слово В приобретет для ребенка "значение": оно уже будет "значить" А Значение слова у ребенка может быть не совсем таким, какого ожидал взрослый; взрослый намеревался образовать значение "бутылка", а ребенок может понять слово в значении "молока". Но это не мешает ребенку овладеть словом и придать ему значение; это говорит только о том, что язык ребенка не вполне еще правилен.
Когда впечатление является причиной сильной эмоции, повторение может оказаться ненужным. Если ребенку, научившемуся понимать слово "молоко", дадут настолько горячее молоко, что оно обожжет ему рот, и при этом скажут "горячее", он может сразу же понять это слово. Но если впечатление незначительно, то может понадобиться много повторений.
Активная сторона изучения языка требует других способностей, которые, однако, представляют меньший философский интерес. Собаки не могут изучить человеческую речь, потому что они анатомически не способны производить нужные звуки. Попугаи, хотя и могут производить более или менее правильные звуки, не способны, однако же, приобретать правильные ассоциации, и их слова поэтому не имеют значения. Дети, как и детеныши высших животных, обладают способностью подражать взрослым своего вида и поэтому пытаются издавать звуки, которые они слышат. Они могут при случае повторять звуки, как попугаи, и только впоследствии открывают "смысл" звуков. В этом случае звуки не могут считаться словами, пока они не приобрели значения для ребенка. Для каждого ребенка является открытием, что существуют слова, то есть звуки со значением. Учиться произносить слова для ребенка является приносящей удовольствие игрой, особенно потому, что эта игра дает ему возможность сообщать свои желания более определенно, чем посредством криков и жестов. Именно благодаря этому удовольствию ребенок и проделывает ту умственную работу и мускульные движения, которые необходимы, чтобы научиться говорить.
Вообще, хотя и не всегда, для наглядного определения необходимо повторение, потому что такое определение состоит в создании привычки, а привычки, как правило, приобретаются постепенно. Исключения из этого правила иллюстрируются пословицами: "пуганая ворона куста боится" и "обжегшись на молоке, дуют и на воду". За исключением таких необычных эмоциональных случаев, слова, получающие наглядное определение, обозначают часто повторяющиеся черты явлений окружающего мира, таких явлений, как члены семьи, пища, игрушки, ручные животные и так далее Это предполагает процесс узнавания или что-то в этом роде. Хотя мать ребенка и выглядит несколько различно при различных своих появлениях, все же ребенок думает о ней (когда начинает думать) всегда как о том же самом лице и не испытывает затруднений в отнесении одного и того же наименования к различным ее внешним видам. Язык с самого начала, или, точнее, с начала размышления над языком, служит внешним выражением веры в более или менее постоянные лица и вещи. Это, возможно, является главной причиной затруднений для всякой философии, которая обходится без понятия субстанции. Если бы вы решили сказать ребенку, что его мать представляет собой серию чувственных впечатлений, связанных сходством и причинными отношениями без материального тождества, и если бы каким-то чудом вам удалось сделать понятным, что это значит, то ребенок счел бы вас за сумасшедшего и вознегодовал бы на вас. Процесс, называемый "узнаванием", требует поэтому своего исследования. Узнавание как физиологическое или психологическое явление может быть правильным или неправильным. Оно неправильно в обычном смысле слова, когда мы, например, принимаем одного из близнецов за другого, но оно может быть метафизически ошибочным даже тогда, когда оно правильно с обычной точки зрения. Вопрос о том, есть ли вообще что-либо идентичное, а если есть, то что именно - например, в двух различных проявлениях человека А,- является темным и трудным вопросом, который я рассмотрю в связи с собственными именами. Теперь же я хочу рассмотреть узнавание как процесс, который действительно совершается, не вдаваясь в его истолкование.
Первая ступень в развитии этого процесса есть повторение знакомой реакции, когда стимул повторяется. Это должна быть знакомая реакция, поскольку узнавание должно проистекать из процесса, включающего что-то такое в последующих реакциях на данный стимул, чего не было в первой реакции. Предположим, например, что вы даете ребенку стакан молока, содержащего горькое лекарство; в первый раз он пьет это молоко и делает гримасу, но во второй раз он откажется от молока. Субъективно это похоже на узнавание, даже если во второй раз ребенок ошибается, предполагая, что молоко содержит лекарство. Ясно, что этот процесс может быть чисто физиологическим и что он включает в стимуле и ответе только сходство, но не тождество. Познание слов посредством наглядного определения может быть сведено полностью к этой примитивной стадии. Мир, окружающий ребенка, содержит какое-то количество похожих стимулов, на которые он выучился отвечать похожими шумами, а именно теми, которые являются произнесениями слова "молоко"; мир содержит также другую серию похожих стимулов, на которые он выучился отвечать произнесением слова "мама". В этом нет ничего заключающего в себе какую-либо веру или эмоции со стороны ребенка. Только в результате последующей рефлексии ребенок, ставший теперь философом, заключает, что есть одно слово "мама" и одно лицо - мать. Я думаю, что этот первый шаг ребенка в философии ошибочен. Слово "мама", по-моему, есть не какая-то единая сущность, а класс похожих шумов;
"мать" также есть не какая-то единая сущность, а класс причинно связанных явлений. Эти рассуждения, однако, не имеют отношения к процессу наглядного определения, которое, как мы только что видели, требует только самой первой стадии на пути к тому, что обычно считается узнаванием именно похожих, уже известных ответов на похожие стимулы.
Эта примитивная форма узнавания участвует в анализе памяти и в объяснении сходства идеи с впечатлением (используя фразеологию Юма). Когда я вспоминаю прошедшее событие, я не могу сделать так, чтобы оно само повторилось, хотя я, может быть, и могу вызвать какое-нибудь подобное событие. Но почему я знаю, что новое событие похоже на старое? Субъективно я знаю это через сравнение идеи с впечатлением;
у меня есть идея прошедшего события и впечатление от нового, и я замечаю, что они сходны. Но этого еще не достаточно, поскольку это не доказывает, что моя идея прошедшего события похожа на мое впечатление от прошедшего события, когда оно происходило. Это действительно не может быть доказано и является, в известном смысле, одной из предпосылок познания. Но это хотя и не может быть строго доказано, все же может быть различными способами подтверждено. Вы можете описать человека А в настоящем его виде, и ваше описание может быть записано с помощью диктофона. Позднее вы можете описать его по памяти и сравнить ваше новое описание с записью на диктофоне. Если они хорошо согласуются, то ваша память может считаться хорошей.
Этот пример зависит от факта, который является основным в этом вопросе, а именно, что мы применяем к идеям те же самые слова, что и к впечатлениям, которые являются прототипами идей. Это объясняет возможность наглядного изучения слова посредством единичного чувственного явления. Однажды, только один раз, я видел Дизраэли, и мне тогда сказали:
"Это Дизи". С тех пор я очень часто вспоминал это событие вместе с названием "Дизи" как существенной частью этого воспоминания. Это сделало возможным образование привычки посредством повторения идеи (в юмовском смысле), хотя впечатление никогда больше не повторялось. Ясно, что идеи во многом отличаются от впечатлений, но их сходство с их прототипами гарантируется тем фактом, что они выражаются в тех же самых словах. На два вопроса: "На что вы смотрите?" и "О чем вы думаете?" - можно в двух разных случаях ответить одинаково.
Рассмотрим различные виды слов, которые обычно изучаются посредством наглядного определения. Я имею в виду логическую форму грамматического учения о частях речи.
Мы уже имели случай предварительно рассмотреть собственные имена. Сейчас я больше о них говорить не буду, так как они будут предметом рассмотрения в отдельной главе.
Далее следуют названия видов: мужчина, женщина, кошка, собака и так далее Такие виды состоят из некоторого числа отдельных индивидов, имеющих какую-то доступную распознаванию степень сходства друг с другом. В додарвиновской биологии понятие "вида" играло очень большую роль. Считалось, что Бог создал по паре каждого вида, и различные виды не могли смешиваться, а если даже в отдельных случаях и могли, как, например, лошадь и осел, то потомство было бесплодным. Существовала хорошо разработанная иерархия родов, семейств, порядков и так далее Эта классификация, которая была и остается удобной в биологии, была распространена схоластами на другие области и повредила логике тем, что привела к убеждению, что некоторые способы классифицирования являются более правильными, чем другие. Что же касается наглядного определения, то различные впечатления производят разные результаты. Большинство детей знакомится со словом "собака" наглядно; некоторые этим способом узнают о видах собак - о шотландских овчарках, сенбернарах, спаниелях, пуделях и так далее,- другие же, мало знакомые с собаками, могут впервые увидеть эти слова в книге. Ни один ребенок не узнает слово "четвероногое" наглядным способом и еще меньше слово "животное" в том смысле, в каком оно относится к моллюскам. Возможно, что он наглядно узнает о "муравье", "пчеле", "жуке" и, возможно, даже о "насекомом", но в этом случае он будет ошибочно включать в класс "насекомое" пауков, пока его не поправят.
Названия вещей, такие, как "молоко", "хлеб", "дерево", явно не обозначающие собрания индивидуумов, легко познаются наглядным способом, когда они обозначают известные из повседневной жизни вещи. Атомистическая теория является попыткой отождествить этот класс объектов с первыми и представляет, например, молоко как совокупность молочных индивидуумов (молекул) по образцу того, как человеческая раса есть совокупность мужчин, женщин и детей. Но для не научного понимания такие названия вещей не тождественны с видами, состоящими из отдельных индивидуумов.
Дальше следуют качества - красное, синее, жесткое, мягкое, горячее, холодное и так далее Многие из них обычно познаются наглядно, но менее обычные, как например ярко-красный, могут быть описаны через сходство и различие.
Названия некоторых отношений, например "вверх", "вниз", "направо", "налево", "до", "после", обычно познаются наглядно. Таким же способом узнаются и такие слова, как "быстрый", "медленный".
Существуют слова, которые я называю "эгоцентрическими" и которые различаются по значению в соответствии с говорящим и его положением во времени и пространстве. Наиболее простые из них, например "я", "вы", "здесь", "теперь", познаются наглядно. В связи с этими словами встают проблемы, которые мы обсудим ниже.
Все слова, о которых я говорил до сих пор, принадлежат к миру общественному. Наблюдатель может увидеть, что какой-либо определенный предмет или явление из мира общественного привлекает внимание ребенка, и может назвать этот предмет или это явление. Но как быть с личными переживаниями, такими, как боль в желудке, неудовольствие или воспоминание? Конечно, некоторые слова, обозначающие личные переживания, познаются наглядно. Это потому, что ребенок выявляет в своем поведении то, что он испытывает: есть, например, соответствие между болью и слезами.
Не существует конкретных границ для того, что может быть усвоено с помощью наглядного определения. Этим способом могут быть усвоены "крест", "полумесяц", "свастика", но не "тысячеугольник". Нахождение границы, за пределами которой этот способ становится невозможным, зависит от способностей и опыта ребенка.
Слова, упомянутые до сих пор, могут употребляться как полные предложения и фактически так и используются в их самом примитивном употреблении. "Мама", "собака, "кошка", "молоко" и так далее могут употребляться поодиночке для выражения как узнавания, так и желания. "Твердый", "мягкий", "горячий", "холодный" более естественно используются для выражения узнавания, чем желания и, обычно, для выражения узнавания, сопровождаемого удивлением. Если сухарь несъедобен потому, что он долго лежал, вы можете сказать "жесткий"; если имбирный бисквит потерял свою рассыпчатость из-за того, что долго лежал на открытом воздухе, вы можете сказать "мягкий". Если вода в ванне обжигает вас, вы скажете "горячо"; если она слишком холодна, вы скажете "холодно". "Быстро" часто употребляется родителями для того, чтобы побудить ребенка к чему-либо; "медленно" употребляется подобным же образом на дорогах и железнодорожных путях, где есть поворот. Слова "вверх" и "вниз" обычно употребляются как полные предложения мальчиками-лифтерами;
"внутрь" и "наружу" подобным же образом употребляются в турникетах. "До" и "после" используются как полные предложения в объявлениях о средствах для восстановления волос - и так далее и т. п. Нужно заметить, что не только имена существительные и прилагательные, но и наречия и предлоги могут при случае употребляться в качестве полных предложений.
Я думаю, что элементарные употребления слов могут различаться как изъявительные, повелительные и вопросительные. Когда ребенок видит свою приближающуюся мать, он может сказать: "Мама"; - это изъявительное употребление. Когда он нуждается в ней, он зовет: "Мама!"; это повелительное употребление. Когда она наряжается волшебницей, а он начинает догадываться, что это только наряд, он может спросить: "Мама?" Это вопросительное употребление. Усвоение языка должно начинаться с изъявительного употребления, поскольку ассоциация слова с обозначаемым объектом может быть создана только при одновременном наличии и того и другого. Но затем очень скоро усваивается повелительное употребление. Оно связано с рассмотрением того, какое значение мы вкладываем в слова "думать об объекте". Ясно, что ребенок, который только что научился называть свою мать, нашел словесное выражение для состояния, в котором он часто находился до этого, которое ассоциировалось у него с присутствием его матери около него и которое теперь ассоциируется со словом "мама". До того как он овладел этим словом, его состояние было доступно сообщению только отчасти; взрослый, слыша его крик, мог понять, что ему что-то нужно, но он должен был догадываться, что именно. Но тот факт, что слово "мама!" выражает его состояние, показывает, что даже до усвоения языка его состояние имело к его матери какое-то отношение, именно отношение, называемое "думать о" чем-нибудь. Это отношение не создается языком, а, наоборот, предшествует ему. Язык только делает его доступным для сообщения другим.
Слово "значение" нужно толковать различно в соответствии с тем, употребляется ли оно изъявительно или повелительно. В изъявительном употреблении слова А обозначает предмет В из окружающей обстановки в следующих случаях:
1) когда В фиксирует на себе внимание ребенка, то ребенок или произносит слово А, или испытывает побуждение произнести его, и 2) когда ребенок слышит слово А, то оно побуждает в нем то, что мы можем назвать "идеей" предмета В, что видно из того, что ребенок или ищет глазами В или его поведение становится таким, каким оно было бы в присутствии В. Таким образом, в изъявительном употреблении слово "обозначает" объект, если чувственное присутствие объекта вызывает произнесение слова и если слышание слова вызывает следствия, аналогичные в некоторых отношениях следствиям, вызываемым чувственным присутствием объекта.
Повелительное употребление слов должно различаться в соответствии с тем, слышится ли оно или произносится. Вообще говоря, слышимое повелительное слово - например, слово команды в армии - понимается, когда мы видим, что оно вызывает определенное телесное движение или импульс к такому движению. Произнесенное повелительное слово выражает желание и поэтому требует наличия "идеи" желаемого следствия. Таким образом, "выражая" что-то у говорящего, оно "обозначает" внешнее следствие, которого оно требует. При таком употреблении слова существенно различие между тем, что оно "обозначает", и тем, что оно "выражает".
В этой главе мы касались только самых примитивных видов употребления самых примитивных слов. Мы не рассматривали употребление слов в рассказе, в гипотезе или в литературно-художественных произведениях, а также не исследовали слов, употребляемых в логике, таких, как "не", "или", "все" и "некоторые"; мы не исследовали, как те, кто учится языку, научаются правильному употреблению таких слов, как "чем" или "о", которые не обозначают никаких предметов из окружающего нас чувственного мира. Пока мы решили только, что слово может ассоциироваться с каким-нибудь заметным предметом окружающей обстановки (вообще с таким, который часто появляется) и что, когда оно так ассоциируется, оно также ассоциируется с тем, что мы можем назвать "идеей" или "мыслью" об этом предмете. Когда такая ассоциация создается, слово "обозначает" этот предмет; произнесение этого слова может быть вызвано данным предметом, и слышание его может вызвать "идею" предмета. Таков простейший вид "значения", из которого развиваются другие его виды.