- Ты задремала, - сказал он.
- Нет, - сказала она. - Я не спала. Я слышала все.
- Что все? - спросил он. - Я молчал. Я ни слова не говорил.
- Я слышала все, - повторила она. - Все твои мысли. Он помолчал.
- Кажется, французы так говорят, - сказал он, секунду помедлив продолжать или нет.
- Как? - тут же вставила она в эту секундную паузу.
- Это слишком красиво, чтобы быть правдой, - сказал он.
-- Так говорят французы? - спросила она.
- Кажется, - неохотно сказал он.
- И что из этого следует? - спросила она. - К чему ты это вспомнил?
- Ты сказала, что слышала мои мысли, - сказал он, - вот я и вспомнил.
- Ты зачем меня разбудил?
- Так ты же не спала, - усмехнулся он, прижимая ее к себе,
- Нет, я не спала, - сказала она. - Я чуточку задремала, а ты разбудил.
- Скоро должен вернуться мой приятель, - сказал Закир.
- Это хозяин квартиры, что ли?
- Да.
- Хозяин этой роскошной квартиры, - сказала она с явно слышимыми презрительными нотками в голосе.
- Не нравится - найди другую, - сказал Закир. - Не надо быть неблагодарной. Хорошо, хоть такая есть. Можно подумать, нам в ней жить.
Она промолчала, но видно было, что это стоило ей "усилий, лицо ее сделалось обиженным. Он посмотрел на нее и проговорил более мягко:
- Надо вставать, Рена. Скоро приятель мой вернется.
- Приятель, - все еще обиженно хмыкнула она.
- А что?
- А то, что не нравится мне твой приятель.
- Ну, тут у вас нелюбовь взаимная.
- Почему?
- А как тебе кажется, он должен относиться к тебе, если из-за тебя ему приходится неизвестно где часами мотаться?
- Из-за меня?
- Ну, из-за нас, - поправился Закир. - Ему от этого не легче.
Рена поднялась с постели, стыдливо потянув за собой простыню, в которую завернулась. Он, шутливо рыча, ухватил зубами край простыни и рванул на себя.
- Не надо, - сказала она. - Отпусти.
Он внимательнее посмотрел на нее и понял, что она сейчас заплачет. Боже мой, подумал он, бывают же такие стремительные переходы в настроении! Но это была не смена настроений, просто Рена вспомнила, вернее, она по-настоящему и не забывала их давешний разговор, грозивший разразиться ссорой.
- Закир, - произнесла она через некоторое время тихим, срывающимся голосом, и он знал, что она скажет.
- Не надо, Рена... Не плачь. - Голос у него был усталый. - Я все равно не смогу уехать отсюда... Ни с тобой, ни без тебя... Ты прекрасно знаешь.
- Но почему, Закир? Неужели только из-за этой глупой истории? Но ведь все давно кончилось? Неужели теперь ты должен и себе, и мне ломать жизнь из-за какой-то прошлогодней драки?..
- Ф-фу! Не говори громких фраз, Рена. Ломать жизнь! Мы можем и здесь прожить совсем неплохо, не обязательно куда-то ехать. И, наконец, не могу же я так вдруг все бросить и уехать...
- Ну почему, почему? Я же могу, почему же ты?.. - Она не договорила, видимо, почувствовав явное несоответствие между словами, что так страстно звучали в ее устах, и тем, что она ощущала на самом деле где-то глубоко в душе, там, где она не совсем была уверена, что идея насчет того, чтобы уехать из этого города, сказана не для красного словца, сказана для того, чтобы убедить его, что за ним она пойдет на край света.
- Почему? - повторил он, пожав плечами, и не очень охотно продолжал. - Не забывай, что у меня здесь еще мама...
- Ты так говоришь это, как будто мама сидит у тебя на шее...
- Нет, она, конечно, не сидит у меня на шее... Но в последнее время... После ареста папы она совсем сдала...
- Сдала, - повторила она за ним с явно слышимой в голосе иронией.
- Что ты хочешь сказать? - с неожиданным для себя металлом в голосе спросил он.
- Ты только не злись, но мне кажется, что твоя мама никогда особенно не обращала на тебя внимания, а теперь особенно, она как будто даже не замечает тебя...
- Это не совсем так.
- Не совсем. Видишь - ты и сам не уверен, так это или не так.
- Нет, мама у меня хорошая.
- У всех мамы хорошие, - сказала она. - Нет плохих мам.
- Почему же? Наверно, есть плохие мамы, так же как и есть плохие отцы... Но мы, кажется, отклонились от \ темы. Уехать... Ты говоришь так, будто мы ничем не связаны с этим городом.
- А чем мы связаны? - напористо спросила она, как человек, который взял неправильный тон в споре, но уже не хочет отступать от него чисто из чувства упрямства.
- Не задавай глупых вопросов, - сказал он, досадливо поморщившись, - не то я подумаю, что у тебя не совсем в порядке с головой.
- Где ты научился так "изысканно" выражаться?
- В кругу семьи. У нас раньше все так выражались. Папа, мама, их гости.
- А все же, чем мы связаны? - не унималась она.
- Да мало ли чем! Вот ты пристала! Да в конце концов мне еще школу надо закончить...
- Не надо было оставаться на второй год!
- Спасибо за совет. Немного опоздала, ты бы год назад сказала бы: не надо оставаться на второй год, может, помогло бы тогда.
- Кстати, ты извини меня, опять скажешь, что сую нос не в свои дела, но должна сказать тебе, что остался ты на второй год вообще как-то бездарно, ты же вполне мог проскочить, уже имел бы аттестат...
- Пропустил много... Не до уроков мне было... Эта история с отцом. Ты бы видела, как поменялось ко мне отношение в школе со стороны директора и учителей, когда они узнали про отца; раньше откровенно лебезили, а как только узнали, так сразу же сделались неприступными стражами нравственности и порядка, подойти было страшно, и, конечно же, никаких поблажек, ни в чем не пошли мне навстречу, и вот оставили на второй год... А папа буквально перед арестом сделал какую-то крупную услугу нашему негодяю-директору...
- Ладно, не будем об этом, - сказала она тихим, ласковым голосом, подошла к нему, провела рукой по голове, по лицу его.
Руки ее пахли чем-то очень приятным, хоть и были теплые, пахли прохладно, успокаивающе. Он прикрыл глаза, пока ее рука скользила по его лицу.
- А что касается драки, о которой ты заговорила... - после небольшого молчания сказал он.
- Считай, что я не заговаривала об этом, - прервала она его.
- Что касается драки, - продолжил он, будто она и не прерывала его, - так это была не просто драка... Все было бы гораздо проще, если бы эта сволочь Хромой не ударил бы двоих...
- Но ты же сам говорил, что они давно уже вышли из больницы и полгода уже как разгуливают в городе. Может, давно все забыто?
- Все забыто? Напрасно ты так думаешь о Чинаре, он никогда не забывает свои долги. Тем более что такие вещи, как удар ножом в живот, забываются довольно трудно. Нет... здесь не то... Наверно, за ним есть какой-нибудь грешок и Чинар не хочет пока выплывать с этим делом, а то бы давно о нем услышали.
- А где же тогда твой хваленый Хромой?
- Почему же мой?
- Сделал свое дело, гад, и убежал... А тебе теперь одному расхлебывать?
- Нет, почему же одному? И Сеид в городе...
- Ох, Закир, что ты говоришь?!
- А что?
- А то, что я боюсь... боюсь за тебя...
- Не надо за меня бояться - на данный случай это единственное, что я могу тебе посоветовать.
- Ты еще шутишь! Только обещай мне, обещай, прошу тебя, если что обратишься тут же в милицию.
- Ага, тут же. И милиция все сделает в мгновенье.
- Это же лучший вариант. Это гораздо лучше, чем с ножом в кармане ходить по городу, разыскивая друг друга.
- Не драматизируй. Ничего такого нет.
- А почему же так ни с того ни с сего все это разразилось?
- Почему же ни с того ни с сего? Драка и есть драка.
Нас трое было - Хромой, я и Сеид... А их четверо: все новички и Чинар. Не знаю, с чего они стали нас задирать... Может, Чинар хотел расквитаться с Хромым за Головастика?..
- А это что за зверь?
- Да был один, - махнул рукой Закир, - подельник Хромого. Говорят, с ним у Чинара не выгорело одно дельце. Обоих взяли. Сперва Головастика, Чинар успел смотаться, но Головастик заложил его, тогда взяли и Чинара...
- Закир, пожалуйста, говори человеческим языком... Скоро тебя понимать перестанут...
- А чего я такого сказал?.. Да... Так вот, заложил его Головастик, и оба сели... И когда Чинар подошел к нам с этими новичками, я сразу подумал, что он будет трепать Хромого за его товарища Головастика...
- А почему же не самого этого Головастика?
- Э, он давно смотался из города.
- Хоть бы все они передушили друг друга, мерзавцы! - сказала Рена в сердцах.
- Ладно, я передам твое пожелание по назначению, - сказал Закир.
- Ну а что же дальше? - спросила Рена.
- А тебе интересно?
- Ну, раз начал - продолжай...
- А чего продолжать?.. Обычно дело: кто ищет драку, тот ее получит, не такая уж это редкость... А новички Чинара были железные, это для нас они казались новичками, а вообще-то потом мы узнали, каждый из них уже тюрягу прошел... Один из них ударил меня в плечо кастетом. Правда, и я ему врезал хорошенько.
- А милиция где была?
- Какая тебе милиция на Нагорной улице, да еще в час ночи?.. Нет, никого не было, и мы дрались спокойно, без помех. - Закир усмехнулся. - Потом слышу Чинар вскрикнул, оборачиваюсь - Хромой ударил его ножом. Вот тут-то мне и досталось от одного из них, с кастетом. А другого новичка Хромой по лицу полоснул. В общем, сволочь порядочная...
- Но столько времени прошло, Закир... И они, ты сам говорил, давно уже здоровы. Если бы они хотели свести счеты, то не откладывали бы на такой срок...
- А кто их знает! Мне ясно одно: Хромому нужно было смотаться, и он уехал. А я ничего не делал и буду жить, как жил Уехать... Глупости. Если даже меня ничто не держало бы здесь, я бы и тогда не уехал. Ведь Чинар обязательно наговорит всем, что я испугался и дал деру...
- А может, Чинар в милицию обратится?
- Не будь наивной. Если в больнице ничего не сказал, то уже, естественно, не скажет. Будет счеты сводить. Выжидает удобного случая.
- А что же он сказал, интересно, когда его спрашивали в больнице? Ведь ему надо было отвечать что-то следователю.
- Да мало ли что! Мог сказать, что пристали незнакомые пьяные ребята, что всех их впервые видел, что не запомнил... Мало ли что. Тогда Хромой и в самом деле пьян был. Накурился. Нет, видно, случая ждет, чтобы сквитаться. Ничего. И мы не фрайера. Так не возьмешь...
Вдруг он заметил на себе внимательный и какой-то слишком грустный взгляд Рены.
- В чем дело? - спросил он чуть более резковато, чем хотел.
- Закир,. - немного помолчав, сказала она, - скажи мне правду...
- Да, - сказал он. - Продолжай.
- Ты... Ты куришь? Куришь это? Ты знаешь, что я имею в виду... - с видимым усилием произнесла она до конца, что хотела.
- Нет, что ты! - ответил он слишком поспешно, но при этом тут же отвел взгляд, перевел его на сапоги, которые потребовалось в эту минуту застегнуть, и, чтобы она превратно не расценила то, что, отвечая, он отвел взгляд, он поднял голову, улыбнулся и повторил, не моргнув глазом: - Нет, Рена, давно уже, что ты вспомнила вдруг?
- Я так этого боюсь, - сказала она.
- Нет, - сказал он. - Ты не бойся. Все это - чушь собачья...
***
В темном ночном переулке он схватил худого, костлявого человека, похожего на тень, за руку, стараясь засунуть ему в ладонь деньги.
- Достань мне, - попросил он хриплым, задыхающимся голосом. - Достань. Хотя бы на две мастырки.
- Где ж я возьму? - тихо, почти шепотом ответила тень. - Сейчас, знаешь, как с этим стало строго?
- Достань, я прошу, ты видишь, я не могу, мне надо, ну, пойми ты, надо, необходимо, - тоже перейдя на хриплый и потому почти невнятный шепот, продолжал просить Закир.
- Недавно Алигусейна взяли, припаяли ему такой срок, что жить не захочешь, а все из-за торговли анашой, - про должала тень увещевать его, может, и раздумает, кто знает их, может, и не такая уж у него потребность в этом наркотике?
- Ну неужели никого нет, кто продает? - молящим голосом произнес Закир. Был бы Алигусейи, сейчас я бы и сам взял у него. Потому я тебя и вытащил, чтобы помог раздобыть. Будь другом... Ну...
- Ладно, - нерешительно проговорила тень. - Есть тут один. Недалеко живет. Но мне он не даст. Я знаю одного его близкого дружка, можно через него попробовать... Сейчас все они стали осторожными очень. И кто самогон гонит, и кто анашу продает... Незнакомого ни за что близко к товару не подпустят. Так что придется того дружка тебе тоже подмазать, чтобы не зря беспокоили...
- Ладно, - сказал Закир. - Только быстрее. Идем быстрее. Я дам, подмажу дружка, отблагодарю... И если сможешь, возьми побольше, чтобы надолго хватило...
- Постараюсь. Давай бабки. Жди меня здесь, - сказала тень и провалилась в ночь.
***
Когда он минут пять безуспешно провозился с ключом, стараясь, преодолевая дрожь в пальцах, засунуть его в скважину замка, дверь вдруг неожиданно распахнулась, и на пороге он увидел мать, которая, судя по ее виду, еще не ложилась.
- Ты знаешь, который час? - спросила она.
- Не знаю, - еле ворочающимся языком проговорил он. - Который?
- Два часа ночи.
- А, - сказал он.
- Где ты шлялся?!
- Отстань! - огрызнулся он. - Жрать хочу. Как зверь.
Она, заперев дверь, прошла за ним на кухню, где он, засунув голову в холодильник, что-то ел прямо со сковородки.
- Сколько это будет продолжаться, Закир? - усталым, жалобным голосом 'спросила Сона.
- Что ты имеешь в виду? - глядя на нее, как ему казалось, невинным взглядом, поинтересовался он. Он уже немного приходил в себя, но взгляд его. все еще продолжал оставаться мутным.
- Я устала с тобой возиться, - сказала она.
- Ты, помнится, никогда особенно и не возилась со мной, - сказал он. - А что, я сейчас доставляю тебе много хлопот?
- .Он еще спрашивает!
- Не надо было меня ждать. У меня есть свой ключ, я бы сам прекрасно открыл дверь и лег бы спать.
- Закир... Я тебя умоляю, - голос у нее задрожал. - Не надо продолжать так... Одумайся... Я папе ничего этого не говорила, но дальше так продолжаться не может, пойми ТЫ!..
- А что происходит? Что не может продолжаться? - Он набил рот холодным жареным мясом, и она его еле понимала, может, еще и потому этот неприятный сам по себе разговор теперь ей показался и вовсе страшным.
Сона бессильно опустилась на кухонный табурет, тяжелые слезы повисли у нее на щеках. Он заметил это, поморщился. Проглотив кусок, проговорил более внятно:
- Мама, я очень устал, поговорим завтра... То есть в другой раз, ладно? Ты не беспокойся, ничего страшного не происходит... Ну что особенного, погулял с ребятами до двух часов ночи, я же не пенсионеру чтобы ложиться спать с десяти вечера...
- Ты же пришел вдрызг пьяный, неужели ты думаешь, я не вижу, неужели я такая дура, что могу этого не заметить? - произнесла она, тихо плача.
- Да ладно тебе, мама, не драматизируй, вдрызг... Скажешь тоже! Ну, выпили чуточку шампанского с друзьями, вот и все...
- От тебя не пахнет шампанским, - сказала она сквозь тихие рыдания. - Кто эти твои друзья, кто?! Боже мой, почему я не умерла?! Боже мой!..
- Ну, мам, не надо, успокойся, ма. - Он склонился к ней, не смея погладить ее, не приученный к ласкам, руки его беспомощно висели, он не знал куда их деть. - Ладно тебе, ма, все хорошо, честное слово... Ну, успокойся...
- Одумайся, Закир, одумайся... Я не в силах уже повлиять на тебя, ты взрослый парень... Я могу только просить тебя... Ради твоего же блага... Я прошу, я умоляю тебя - одумайся, не надо этого, брось это, ты же... ты же погибнешь, Закир!.. - последние слова ее заглушили рыдания, теперь уже более громкие, более неудержимые, слезы чаще потекли из глаз ее, она их не вытирала, так и сидела, рыдая, склонив голову.
- Ма, - сказал он дрогнувшим, помягчевшим голосом. - Поговорим потом, ладно? Честное слово, ма, я еле держусь на ногах, устал. Я пойду спать, а завтра поговорим, ладно?..
И, не ожидая ответа, он вышел из кухни.
***
Однажды Закир провожал Рену домой, настроение у него было крайне подавленное, что в последнее время часто и беспричинно, вернее, без видимой причины случалось с ним. Она искоса наблюдала за ним, молчала, ища каких-нибудь добрых, ласковых слов, таких, которые были бы необходимы ему именно в эту' минуту, но боялась, что он разозлится, будет трунить над ней, обратит все со злости в пошлую шутку, или же, что еще хуже, как уже не раз бывало, бросит ей сердито, что не нуждается в ее жалости и участии. И она молчала, мучаясь сознанием того, что ему плохо, а она рядом и не может помочь. Конечно, ничего страшного, успокаивала она себя, просто у него временно плохое настроение, хандра, но в то же время это ведь было у него, это плохое настроение, а потому в ней оно, увеличенное сознанием собственной беспомощности и любви к нему, ощущалось чуть ля не как горе. И оно, это горе, жгло ее, жгло, как солнечные лучи, проходя через увеличительное стекло и нарастив свою мощь, прожигают насквозь бумагу. Он чувствовал, что она тоже ощущает какой-то дискомфорт, и знал, что это из-за него она невесела, и успел взять себя в руки до того, как они подошли к ее дому. Он через силу улыбнулся.
- Иди, - сказал он, стараясь придать своему голосу как можно больше нежности. - Иди, а то дома отшлепают.
- В угол поставят, - прибавила она, поцеловала его, и он постоял в ее подъезде, пока не услышал, как захлопнулась дверь наверху, на третьем этаже.
Возвращаясь" домой, он пошел через приморский бульвар, хотя для этого Закиру понадобилось сделать большой крюк. Очень хотелось именно сейчас, в таком угнетенном состоянии выйти из городских улочек на простор бульвара, увидеть море. Бульвар был покрыт ровным тонким слоем снега, который, судя по погоде, к завтрашнему дню должен был растаять и, как обычно в Баку бывает, превратиться в слякоть и грязь. От черной воды под нижним ярусом приморского парка шел запах нефти. Уже давно стемнело, и на бульваре, на высоких, изогнутых столбах горели фонари, бросая на снег желтые пятна в форме огромных капель. Снег нетронутый, невесомый искрился под светом фонаря, возле которого стоял Закир. Снег под желтой каплей фонаря был невыносимо заманчивым, притягательным, хотелось повалиться на него. Закир оглянулся - прохожих почти не было, но рядом в ресторане сидели люди, впрочем, они не могли увидеть из ярко освещенного ресторана-стекляшки того, что происходит вне его стен, на бульваре. Подождав, пока прошли вдруг откуда-то появившиеся старик с собакой, не спеша прогуливавшиеся по аллее парка, Закир пригнулся и упал боком на снег, повернулся на спину, глубоко вдохнул морозный воздух и, засунув руки глубоко в карманы, стал рассматривать звездное небо над собой... Мысли его были путаны, сбивчивы, он не хотел останавливаться на какой-нибудь из них, еще не полностью прошло подавленное состояние, но крупные звезды, примерзшие к черноте неба, понемногу умиротворяюще действовали на него, рассеивая хандру; так он лежал некоторое время, ни о чем конкретном не думая, с мыслями, похожими на стремительно пробегавших солнечных зайчиков по стенам пустой, прохладной комнаты. Он уже собирался вставать, когда над ним чей-то низкий голос наигранно-участливо произнес:
- Простудишься, Закир.
И тут же послышался другой голос, на более высоких нотах, чуть, казалось бы, взволнованный.
- Подумать только - сын такого отца и валяется на улице! - проговорил этот голос.
Закир повернул голову и глянул на троих -парней, чуть склонившихся к нему.
- Это он загорает, - сострил третий и приглушенно засмеялся. - Хе-хе-хе...
Закир сразу узнал Акифа, которого все привыкли называть по кличке Чинар из-за его длинного роста. Двух других ребят, стоявших рядом с Чинаром, он не знал.
- Вставай, Закир, - бесцветным голосом произнес Чинар.
Закир продолжал лежать, будто не к нему относились слова.
- Вставай, Закир, - повторил Чинар. - Поговорить надо.
- Чинар, дай-ка я его... - засопел один из приятелей Чинара.
- Не надо, - остановил тот своего товарища.- Он парень смышленый, знает что к чему, сам сейчас встанет... Вставай, Закир, слышишь, - прибавил он требовательно.
В это время из ресторана, громко разговаривая, вышли двое мужчин с двумя женщинами, и так как лежавший под светом фонаря Закир и Чинар с товарищами, стоящие над ним, сразу привлекали внимание, то женщины, заметив всю эту группу, тут же разом завизжали:
- Убили!
- Человека убили!..
И бросились обратно в ресторан. Мужчины в растерянности топтались на месте, не зная, что предпринять: зайти обратно в ресторан - смешно и глупо, подойти к этим типам - страшновато; и потому они мялись и топтались на одном месте. И, конечно, пока они топтались, Чинара с товарищами как ветром сдуло, тем более что из ресторана выходила толпа человек в двадцать мужчин во главе с каким-то опухшим, пузатым, слишком уж не милицейского вида милиционером обычным ресторанным приживальщиком.
Они окружили Закира, который уже поднялся и отряхивал снег с пальто.
- В чем дело? - зло спросил милиционер. Он, видимо, уже заранее был зол на Закира только за то, что тот оторвал его от теплого угла в ресторане, потревожил и испортил аппетит, с которым он в третий раз за вечер собирался поужинать.
- Он лежал... Он лежал!.. - затараторили обе женщины, выходившие из ресторана. - Он лежал, а они стояли... Вот! Стояли над ним.
- Почему ты лежал? Они ударили тебя? Кто они такие? Твои дружки? забросал милиционер Закира вопросами.
- Нет, - сказал Закир.
- Что - нет? Не дружки, что ли? - спросил милиционер.
- Все нет, - ответил Закир. - И не дружки, и не ударили.
- Толкнули? - спросил кто-то из толпы.
- Может, ему плохо стало? - предположил кто-то.
- Нет, - сказал Закир.
- А что же? - спросил милиционер.
- Да ничего... Сам лег, - признался Закир. В толпе рассмеялись. Некоторые осуждающе качали головами.
- Столько людей потревожил своей глупой шуткой, - с досадой произнесли из толпы. - Хулиган!
Тут пузатый милиционер вспомнил, что в первую очередь этот парень своей глупой шуткой потревожил его, предвкушавшего, как всегда, дармовой ужин, и взвился, решив наказать сопляка.
- Ну-ка! - взбодрился он. - Пойдем со мной! В милиции покажут, как "сам лег"... Товарищи, расходитесь! - обратился он к толпе командным голосом, так, будто толпа была собрана по его велению, и теперь он их распускал.
Милиционер, крепко схватив, вывернул руку Закиру, чтобы он не мог убежать, и повел по темной аллее бульвара, очевидно, к отделению милиции. Их провожал одобрительный гул расходящейся толпы.
- Вроде нормальный парнишка, - вдруг заговорил по дороге милиционер, - вот пальто на тебе такое модное, дорогое... Одет с иголочки... Наверно, из хорошей семьи, из обеспеченной, а?..
- Не жалуюсь, - с виду равнодушно, но внутренне насторожившись, ответил уклончиво Закир. - А что?
- А то, что если ты из хорошей, обеспеченной семьи, то и вести себя надо нормально, не огорчать родителей, понял? - назидательно произнес милиционер, стараясь подпустить в голос неподобающую ему по возрасту относительно Закира отеческую тревогу. - А ты что делаешь? Ты думаешь, обрадуется твой отец, когда мы его вызовем в милицию, что сын его на улице творит черт знает что?
- А что я такого натворил? - спросил, стараясь подавить поднимающееся в душе волнение, Закир. - Ведете в милицию, а не говорите, в чем моя вина. Я же должен знать, а то так, знаете, тридцать седьмым годом попахивает... Это только тогда брали людей, не объясняя причины ареста...
- О! Ты, оказывается, какой шустрый! - сказал милиционер. - Ничего, в милиции тебе все растолкуют. Вызовут отца, обрадуют. А отец твой кто?
- Как то есть кто? - притворился непонимающим За кир. - Человек.
- Понимаю, что человек. А кто, чем занимается, где работает?
- А-а... Вот вы что имеете в виду, - Закир решил немного разыграть этого хитрого дурака милиционера, каковым он ему показался сразу, решил сыграть перед ним простачка, позабавиться, пока они не оказались в отделении, и он сказал первое, что пришло в голову: - Отец у меня цеховщик, начальник цеха... Левую продукцию изготовляет...
- Понятно, - сказал милиционер, и глаза его холодно блеснули, когда он с ног до головы изучающе оглядел Закира.
Они прошли еще несколько шагов, и милиционер остановил Закира, не ослабляя своей мертвой хватки, которой вцепился парню в руку, даже наоборот, усилив ее, он внятно произнес:
- Вот эту штуку, - сказал милиционер, не сводя взгляда с Закира, полез в карман и достал, сунул Закиру под нос завернутый в клочок газеты темно-серый пластилинообразный орешек, что Закир сразу распознал. - Вот эту штуку, повторил, стараясь придать своему голосу больше весомости, милиционер, - я нашел в твоем кармане. Ты знаешь, что это такое?
Закир молча покачал головой.
- Тогда я тебе скажу - это анаша. Наркотик, правда, не очень сильный, но вполне такой, чтобы мальчишки вроде тебя могли пристраститься к нему и потом долго считались бы наркоманами и стояли бы у нас на учете, пока их не поймают с поличным. Что я и сделал в данном случае.
Закир до сих пор только слышал о подобных проделках отдельных блюстителей порядка, а теперь вот довелось самому столкнуться с аналогичным случаем. Надо было что-то отвечать, они по-прежнему стояли посреди темной безлюдной аллеи бульвара, милиционер по-прежнему не ослаблял своей бульдожьей хватки, вцепившись в руку Закира, выжидая, как на это среагирует Закир.
- И что же вы предлагаете? - спросил после паузы Закир.
- Что я могу предложить? - живо отозвался милиционер. - Сам подумай. Все-таки дело нешуточное... Кажется, по этой статье имеешь от трех до пяти лет... Так что подумай. Я почему тебе это здесь говорю - когда прибудем в отделение, этот кусочек, - милиционер кивнул на комок у себя в руке, обойдется твоему отцу гораздо дороже. Так что мозгуй здесь, на свежем воздухе...
- Но у меня с собой нет ничего, - сказал Закир.
- Поедем к тебе, я подожду, вынесешь, - спокойно отозвался милиционер. - А если вздумаешь шутки шутить, тебе же плохо будет, я-то выкручусь, зато потружусь, чтобы тебе припаяли на полную катушку, или чтобы твой папаша-цеховщик раскрутился вовсю, понял?
- Нет, - сказала она. - Я не спала. Я слышала все.
- Что все? - спросил он. - Я молчал. Я ни слова не говорил.
- Я слышала все, - повторила она. - Все твои мысли. Он помолчал.
- Кажется, французы так говорят, - сказал он, секунду помедлив продолжать или нет.
- Как? - тут же вставила она в эту секундную паузу.
- Это слишком красиво, чтобы быть правдой, - сказал он.
-- Так говорят французы? - спросила она.
- Кажется, - неохотно сказал он.
- И что из этого следует? - спросила она. - К чему ты это вспомнил?
- Ты сказала, что слышала мои мысли, - сказал он, - вот я и вспомнил.
- Ты зачем меня разбудил?
- Так ты же не спала, - усмехнулся он, прижимая ее к себе,
- Нет, я не спала, - сказала она. - Я чуточку задремала, а ты разбудил.
- Скоро должен вернуться мой приятель, - сказал Закир.
- Это хозяин квартиры, что ли?
- Да.
- Хозяин этой роскошной квартиры, - сказала она с явно слышимыми презрительными нотками в голосе.
- Не нравится - найди другую, - сказал Закир. - Не надо быть неблагодарной. Хорошо, хоть такая есть. Можно подумать, нам в ней жить.
Она промолчала, но видно было, что это стоило ей "усилий, лицо ее сделалось обиженным. Он посмотрел на нее и проговорил более мягко:
- Надо вставать, Рена. Скоро приятель мой вернется.
- Приятель, - все еще обиженно хмыкнула она.
- А что?
- А то, что не нравится мне твой приятель.
- Ну, тут у вас нелюбовь взаимная.
- Почему?
- А как тебе кажется, он должен относиться к тебе, если из-за тебя ему приходится неизвестно где часами мотаться?
- Из-за меня?
- Ну, из-за нас, - поправился Закир. - Ему от этого не легче.
Рена поднялась с постели, стыдливо потянув за собой простыню, в которую завернулась. Он, шутливо рыча, ухватил зубами край простыни и рванул на себя.
- Не надо, - сказала она. - Отпусти.
Он внимательнее посмотрел на нее и понял, что она сейчас заплачет. Боже мой, подумал он, бывают же такие стремительные переходы в настроении! Но это была не смена настроений, просто Рена вспомнила, вернее, она по-настоящему и не забывала их давешний разговор, грозивший разразиться ссорой.
- Закир, - произнесла она через некоторое время тихим, срывающимся голосом, и он знал, что она скажет.
- Не надо, Рена... Не плачь. - Голос у него был усталый. - Я все равно не смогу уехать отсюда... Ни с тобой, ни без тебя... Ты прекрасно знаешь.
- Но почему, Закир? Неужели только из-за этой глупой истории? Но ведь все давно кончилось? Неужели теперь ты должен и себе, и мне ломать жизнь из-за какой-то прошлогодней драки?..
- Ф-фу! Не говори громких фраз, Рена. Ломать жизнь! Мы можем и здесь прожить совсем неплохо, не обязательно куда-то ехать. И, наконец, не могу же я так вдруг все бросить и уехать...
- Ну почему, почему? Я же могу, почему же ты?.. - Она не договорила, видимо, почувствовав явное несоответствие между словами, что так страстно звучали в ее устах, и тем, что она ощущала на самом деле где-то глубоко в душе, там, где она не совсем была уверена, что идея насчет того, чтобы уехать из этого города, сказана не для красного словца, сказана для того, чтобы убедить его, что за ним она пойдет на край света.
- Почему? - повторил он, пожав плечами, и не очень охотно продолжал. - Не забывай, что у меня здесь еще мама...
- Ты так говоришь это, как будто мама сидит у тебя на шее...
- Нет, она, конечно, не сидит у меня на шее... Но в последнее время... После ареста папы она совсем сдала...
- Сдала, - повторила она за ним с явно слышимой в голосе иронией.
- Что ты хочешь сказать? - с неожиданным для себя металлом в голосе спросил он.
- Ты только не злись, но мне кажется, что твоя мама никогда особенно не обращала на тебя внимания, а теперь особенно, она как будто даже не замечает тебя...
- Это не совсем так.
- Не совсем. Видишь - ты и сам не уверен, так это или не так.
- Нет, мама у меня хорошая.
- У всех мамы хорошие, - сказала она. - Нет плохих мам.
- Почему же? Наверно, есть плохие мамы, так же как и есть плохие отцы... Но мы, кажется, отклонились от \ темы. Уехать... Ты говоришь так, будто мы ничем не связаны с этим городом.
- А чем мы связаны? - напористо спросила она, как человек, который взял неправильный тон в споре, но уже не хочет отступать от него чисто из чувства упрямства.
- Не задавай глупых вопросов, - сказал он, досадливо поморщившись, - не то я подумаю, что у тебя не совсем в порядке с головой.
- Где ты научился так "изысканно" выражаться?
- В кругу семьи. У нас раньше все так выражались. Папа, мама, их гости.
- А все же, чем мы связаны? - не унималась она.
- Да мало ли чем! Вот ты пристала! Да в конце концов мне еще школу надо закончить...
- Не надо было оставаться на второй год!
- Спасибо за совет. Немного опоздала, ты бы год назад сказала бы: не надо оставаться на второй год, может, помогло бы тогда.
- Кстати, ты извини меня, опять скажешь, что сую нос не в свои дела, но должна сказать тебе, что остался ты на второй год вообще как-то бездарно, ты же вполне мог проскочить, уже имел бы аттестат...
- Пропустил много... Не до уроков мне было... Эта история с отцом. Ты бы видела, как поменялось ко мне отношение в школе со стороны директора и учителей, когда они узнали про отца; раньше откровенно лебезили, а как только узнали, так сразу же сделались неприступными стражами нравственности и порядка, подойти было страшно, и, конечно же, никаких поблажек, ни в чем не пошли мне навстречу, и вот оставили на второй год... А папа буквально перед арестом сделал какую-то крупную услугу нашему негодяю-директору...
- Ладно, не будем об этом, - сказала она тихим, ласковым голосом, подошла к нему, провела рукой по голове, по лицу его.
Руки ее пахли чем-то очень приятным, хоть и были теплые, пахли прохладно, успокаивающе. Он прикрыл глаза, пока ее рука скользила по его лицу.
- А что касается драки, о которой ты заговорила... - после небольшого молчания сказал он.
- Считай, что я не заговаривала об этом, - прервала она его.
- Что касается драки, - продолжил он, будто она и не прерывала его, - так это была не просто драка... Все было бы гораздо проще, если бы эта сволочь Хромой не ударил бы двоих...
- Но ты же сам говорил, что они давно уже вышли из больницы и полгода уже как разгуливают в городе. Может, давно все забыто?
- Все забыто? Напрасно ты так думаешь о Чинаре, он никогда не забывает свои долги. Тем более что такие вещи, как удар ножом в живот, забываются довольно трудно. Нет... здесь не то... Наверно, за ним есть какой-нибудь грешок и Чинар не хочет пока выплывать с этим делом, а то бы давно о нем услышали.
- А где же тогда твой хваленый Хромой?
- Почему же мой?
- Сделал свое дело, гад, и убежал... А тебе теперь одному расхлебывать?
- Нет, почему же одному? И Сеид в городе...
- Ох, Закир, что ты говоришь?!
- А что?
- А то, что я боюсь... боюсь за тебя...
- Не надо за меня бояться - на данный случай это единственное, что я могу тебе посоветовать.
- Ты еще шутишь! Только обещай мне, обещай, прошу тебя, если что обратишься тут же в милицию.
- Ага, тут же. И милиция все сделает в мгновенье.
- Это же лучший вариант. Это гораздо лучше, чем с ножом в кармане ходить по городу, разыскивая друг друга.
- Не драматизируй. Ничего такого нет.
- А почему же так ни с того ни с сего все это разразилось?
- Почему же ни с того ни с сего? Драка и есть драка.
Нас трое было - Хромой, я и Сеид... А их четверо: все новички и Чинар. Не знаю, с чего они стали нас задирать... Может, Чинар хотел расквитаться с Хромым за Головастика?..
- А это что за зверь?
- Да был один, - махнул рукой Закир, - подельник Хромого. Говорят, с ним у Чинара не выгорело одно дельце. Обоих взяли. Сперва Головастика, Чинар успел смотаться, но Головастик заложил его, тогда взяли и Чинара...
- Закир, пожалуйста, говори человеческим языком... Скоро тебя понимать перестанут...
- А чего я такого сказал?.. Да... Так вот, заложил его Головастик, и оба сели... И когда Чинар подошел к нам с этими новичками, я сразу подумал, что он будет трепать Хромого за его товарища Головастика...
- А почему же не самого этого Головастика?
- Э, он давно смотался из города.
- Хоть бы все они передушили друг друга, мерзавцы! - сказала Рена в сердцах.
- Ладно, я передам твое пожелание по назначению, - сказал Закир.
- Ну а что же дальше? - спросила Рена.
- А тебе интересно?
- Ну, раз начал - продолжай...
- А чего продолжать?.. Обычно дело: кто ищет драку, тот ее получит, не такая уж это редкость... А новички Чинара были железные, это для нас они казались новичками, а вообще-то потом мы узнали, каждый из них уже тюрягу прошел... Один из них ударил меня в плечо кастетом. Правда, и я ему врезал хорошенько.
- А милиция где была?
- Какая тебе милиция на Нагорной улице, да еще в час ночи?.. Нет, никого не было, и мы дрались спокойно, без помех. - Закир усмехнулся. - Потом слышу Чинар вскрикнул, оборачиваюсь - Хромой ударил его ножом. Вот тут-то мне и досталось от одного из них, с кастетом. А другого новичка Хромой по лицу полоснул. В общем, сволочь порядочная...
- Но столько времени прошло, Закир... И они, ты сам говорил, давно уже здоровы. Если бы они хотели свести счеты, то не откладывали бы на такой срок...
- А кто их знает! Мне ясно одно: Хромому нужно было смотаться, и он уехал. А я ничего не делал и буду жить, как жил Уехать... Глупости. Если даже меня ничто не держало бы здесь, я бы и тогда не уехал. Ведь Чинар обязательно наговорит всем, что я испугался и дал деру...
- А может, Чинар в милицию обратится?
- Не будь наивной. Если в больнице ничего не сказал, то уже, естественно, не скажет. Будет счеты сводить. Выжидает удобного случая.
- А что же он сказал, интересно, когда его спрашивали в больнице? Ведь ему надо было отвечать что-то следователю.
- Да мало ли что! Мог сказать, что пристали незнакомые пьяные ребята, что всех их впервые видел, что не запомнил... Мало ли что. Тогда Хромой и в самом деле пьян был. Накурился. Нет, видно, случая ждет, чтобы сквитаться. Ничего. И мы не фрайера. Так не возьмешь...
Вдруг он заметил на себе внимательный и какой-то слишком грустный взгляд Рены.
- В чем дело? - спросил он чуть более резковато, чем хотел.
- Закир,. - немного помолчав, сказала она, - скажи мне правду...
- Да, - сказал он. - Продолжай.
- Ты... Ты куришь? Куришь это? Ты знаешь, что я имею в виду... - с видимым усилием произнесла она до конца, что хотела.
- Нет, что ты! - ответил он слишком поспешно, но при этом тут же отвел взгляд, перевел его на сапоги, которые потребовалось в эту минуту застегнуть, и, чтобы она превратно не расценила то, что, отвечая, он отвел взгляд, он поднял голову, улыбнулся и повторил, не моргнув глазом: - Нет, Рена, давно уже, что ты вспомнила вдруг?
- Я так этого боюсь, - сказала она.
- Нет, - сказал он. - Ты не бойся. Все это - чушь собачья...
***
В темном ночном переулке он схватил худого, костлявого человека, похожего на тень, за руку, стараясь засунуть ему в ладонь деньги.
- Достань мне, - попросил он хриплым, задыхающимся голосом. - Достань. Хотя бы на две мастырки.
- Где ж я возьму? - тихо, почти шепотом ответила тень. - Сейчас, знаешь, как с этим стало строго?
- Достань, я прошу, ты видишь, я не могу, мне надо, ну, пойми ты, надо, необходимо, - тоже перейдя на хриплый и потому почти невнятный шепот, продолжал просить Закир.
- Недавно Алигусейна взяли, припаяли ему такой срок, что жить не захочешь, а все из-за торговли анашой, - про должала тень увещевать его, может, и раздумает, кто знает их, может, и не такая уж у него потребность в этом наркотике?
- Ну неужели никого нет, кто продает? - молящим голосом произнес Закир. Был бы Алигусейи, сейчас я бы и сам взял у него. Потому я тебя и вытащил, чтобы помог раздобыть. Будь другом... Ну...
- Ладно, - нерешительно проговорила тень. - Есть тут один. Недалеко живет. Но мне он не даст. Я знаю одного его близкого дружка, можно через него попробовать... Сейчас все они стали осторожными очень. И кто самогон гонит, и кто анашу продает... Незнакомого ни за что близко к товару не подпустят. Так что придется того дружка тебе тоже подмазать, чтобы не зря беспокоили...
- Ладно, - сказал Закир. - Только быстрее. Идем быстрее. Я дам, подмажу дружка, отблагодарю... И если сможешь, возьми побольше, чтобы надолго хватило...
- Постараюсь. Давай бабки. Жди меня здесь, - сказала тень и провалилась в ночь.
***
Когда он минут пять безуспешно провозился с ключом, стараясь, преодолевая дрожь в пальцах, засунуть его в скважину замка, дверь вдруг неожиданно распахнулась, и на пороге он увидел мать, которая, судя по ее виду, еще не ложилась.
- Ты знаешь, который час? - спросила она.
- Не знаю, - еле ворочающимся языком проговорил он. - Который?
- Два часа ночи.
- А, - сказал он.
- Где ты шлялся?!
- Отстань! - огрызнулся он. - Жрать хочу. Как зверь.
Она, заперев дверь, прошла за ним на кухню, где он, засунув голову в холодильник, что-то ел прямо со сковородки.
- Сколько это будет продолжаться, Закир? - усталым, жалобным голосом 'спросила Сона.
- Что ты имеешь в виду? - глядя на нее, как ему казалось, невинным взглядом, поинтересовался он. Он уже немного приходил в себя, но взгляд его. все еще продолжал оставаться мутным.
- Я устала с тобой возиться, - сказала она.
- Ты, помнится, никогда особенно и не возилась со мной, - сказал он. - А что, я сейчас доставляю тебе много хлопот?
- .Он еще спрашивает!
- Не надо было меня ждать. У меня есть свой ключ, я бы сам прекрасно открыл дверь и лег бы спать.
- Закир... Я тебя умоляю, - голос у нее задрожал. - Не надо продолжать так... Одумайся... Я папе ничего этого не говорила, но дальше так продолжаться не может, пойми ТЫ!..
- А что происходит? Что не может продолжаться? - Он набил рот холодным жареным мясом, и она его еле понимала, может, еще и потому этот неприятный сам по себе разговор теперь ей показался и вовсе страшным.
Сона бессильно опустилась на кухонный табурет, тяжелые слезы повисли у нее на щеках. Он заметил это, поморщился. Проглотив кусок, проговорил более внятно:
- Мама, я очень устал, поговорим завтра... То есть в другой раз, ладно? Ты не беспокойся, ничего страшного не происходит... Ну что особенного, погулял с ребятами до двух часов ночи, я же не пенсионеру чтобы ложиться спать с десяти вечера...
- Ты же пришел вдрызг пьяный, неужели ты думаешь, я не вижу, неужели я такая дура, что могу этого не заметить? - произнесла она, тихо плача.
- Да ладно тебе, мама, не драматизируй, вдрызг... Скажешь тоже! Ну, выпили чуточку шампанского с друзьями, вот и все...
- От тебя не пахнет шампанским, - сказала она сквозь тихие рыдания. - Кто эти твои друзья, кто?! Боже мой, почему я не умерла?! Боже мой!..
- Ну, мам, не надо, успокойся, ма. - Он склонился к ней, не смея погладить ее, не приученный к ласкам, руки его беспомощно висели, он не знал куда их деть. - Ладно тебе, ма, все хорошо, честное слово... Ну, успокойся...
- Одумайся, Закир, одумайся... Я не в силах уже повлиять на тебя, ты взрослый парень... Я могу только просить тебя... Ради твоего же блага... Я прошу, я умоляю тебя - одумайся, не надо этого, брось это, ты же... ты же погибнешь, Закир!.. - последние слова ее заглушили рыдания, теперь уже более громкие, более неудержимые, слезы чаще потекли из глаз ее, она их не вытирала, так и сидела, рыдая, склонив голову.
- Ма, - сказал он дрогнувшим, помягчевшим голосом. - Поговорим потом, ладно? Честное слово, ма, я еле держусь на ногах, устал. Я пойду спать, а завтра поговорим, ладно?..
И, не ожидая ответа, он вышел из кухни.
***
Однажды Закир провожал Рену домой, настроение у него было крайне подавленное, что в последнее время часто и беспричинно, вернее, без видимой причины случалось с ним. Она искоса наблюдала за ним, молчала, ища каких-нибудь добрых, ласковых слов, таких, которые были бы необходимы ему именно в эту' минуту, но боялась, что он разозлится, будет трунить над ней, обратит все со злости в пошлую шутку, или же, что еще хуже, как уже не раз бывало, бросит ей сердито, что не нуждается в ее жалости и участии. И она молчала, мучаясь сознанием того, что ему плохо, а она рядом и не может помочь. Конечно, ничего страшного, успокаивала она себя, просто у него временно плохое настроение, хандра, но в то же время это ведь было у него, это плохое настроение, а потому в ней оно, увеличенное сознанием собственной беспомощности и любви к нему, ощущалось чуть ля не как горе. И оно, это горе, жгло ее, жгло, как солнечные лучи, проходя через увеличительное стекло и нарастив свою мощь, прожигают насквозь бумагу. Он чувствовал, что она тоже ощущает какой-то дискомфорт, и знал, что это из-за него она невесела, и успел взять себя в руки до того, как они подошли к ее дому. Он через силу улыбнулся.
- Иди, - сказал он, стараясь придать своему голосу как можно больше нежности. - Иди, а то дома отшлепают.
- В угол поставят, - прибавила она, поцеловала его, и он постоял в ее подъезде, пока не услышал, как захлопнулась дверь наверху, на третьем этаже.
Возвращаясь" домой, он пошел через приморский бульвар, хотя для этого Закиру понадобилось сделать большой крюк. Очень хотелось именно сейчас, в таком угнетенном состоянии выйти из городских улочек на простор бульвара, увидеть море. Бульвар был покрыт ровным тонким слоем снега, который, судя по погоде, к завтрашнему дню должен был растаять и, как обычно в Баку бывает, превратиться в слякоть и грязь. От черной воды под нижним ярусом приморского парка шел запах нефти. Уже давно стемнело, и на бульваре, на высоких, изогнутых столбах горели фонари, бросая на снег желтые пятна в форме огромных капель. Снег нетронутый, невесомый искрился под светом фонаря, возле которого стоял Закир. Снег под желтой каплей фонаря был невыносимо заманчивым, притягательным, хотелось повалиться на него. Закир оглянулся - прохожих почти не было, но рядом в ресторане сидели люди, впрочем, они не могли увидеть из ярко освещенного ресторана-стекляшки того, что происходит вне его стен, на бульваре. Подождав, пока прошли вдруг откуда-то появившиеся старик с собакой, не спеша прогуливавшиеся по аллее парка, Закир пригнулся и упал боком на снег, повернулся на спину, глубоко вдохнул морозный воздух и, засунув руки глубоко в карманы, стал рассматривать звездное небо над собой... Мысли его были путаны, сбивчивы, он не хотел останавливаться на какой-нибудь из них, еще не полностью прошло подавленное состояние, но крупные звезды, примерзшие к черноте неба, понемногу умиротворяюще действовали на него, рассеивая хандру; так он лежал некоторое время, ни о чем конкретном не думая, с мыслями, похожими на стремительно пробегавших солнечных зайчиков по стенам пустой, прохладной комнаты. Он уже собирался вставать, когда над ним чей-то низкий голос наигранно-участливо произнес:
- Простудишься, Закир.
И тут же послышался другой голос, на более высоких нотах, чуть, казалось бы, взволнованный.
- Подумать только - сын такого отца и валяется на улице! - проговорил этот голос.
Закир повернул голову и глянул на троих -парней, чуть склонившихся к нему.
- Это он загорает, - сострил третий и приглушенно засмеялся. - Хе-хе-хе...
Закир сразу узнал Акифа, которого все привыкли называть по кличке Чинар из-за его длинного роста. Двух других ребят, стоявших рядом с Чинаром, он не знал.
- Вставай, Закир, - бесцветным голосом произнес Чинар.
Закир продолжал лежать, будто не к нему относились слова.
- Вставай, Закир, - повторил Чинар. - Поговорить надо.
- Чинар, дай-ка я его... - засопел один из приятелей Чинара.
- Не надо, - остановил тот своего товарища.- Он парень смышленый, знает что к чему, сам сейчас встанет... Вставай, Закир, слышишь, - прибавил он требовательно.
В это время из ресторана, громко разговаривая, вышли двое мужчин с двумя женщинами, и так как лежавший под светом фонаря Закир и Чинар с товарищами, стоящие над ним, сразу привлекали внимание, то женщины, заметив всю эту группу, тут же разом завизжали:
- Убили!
- Человека убили!..
И бросились обратно в ресторан. Мужчины в растерянности топтались на месте, не зная, что предпринять: зайти обратно в ресторан - смешно и глупо, подойти к этим типам - страшновато; и потому они мялись и топтались на одном месте. И, конечно, пока они топтались, Чинара с товарищами как ветром сдуло, тем более что из ресторана выходила толпа человек в двадцать мужчин во главе с каким-то опухшим, пузатым, слишком уж не милицейского вида милиционером обычным ресторанным приживальщиком.
Они окружили Закира, который уже поднялся и отряхивал снег с пальто.
- В чем дело? - зло спросил милиционер. Он, видимо, уже заранее был зол на Закира только за то, что тот оторвал его от теплого угла в ресторане, потревожил и испортил аппетит, с которым он в третий раз за вечер собирался поужинать.
- Он лежал... Он лежал!.. - затараторили обе женщины, выходившие из ресторана. - Он лежал, а они стояли... Вот! Стояли над ним.
- Почему ты лежал? Они ударили тебя? Кто они такие? Твои дружки? забросал милиционер Закира вопросами.
- Нет, - сказал Закир.
- Что - нет? Не дружки, что ли? - спросил милиционер.
- Все нет, - ответил Закир. - И не дружки, и не ударили.
- Толкнули? - спросил кто-то из толпы.
- Может, ему плохо стало? - предположил кто-то.
- Нет, - сказал Закир.
- А что же? - спросил милиционер.
- Да ничего... Сам лег, - признался Закир. В толпе рассмеялись. Некоторые осуждающе качали головами.
- Столько людей потревожил своей глупой шуткой, - с досадой произнесли из толпы. - Хулиган!
Тут пузатый милиционер вспомнил, что в первую очередь этот парень своей глупой шуткой потревожил его, предвкушавшего, как всегда, дармовой ужин, и взвился, решив наказать сопляка.
- Ну-ка! - взбодрился он. - Пойдем со мной! В милиции покажут, как "сам лег"... Товарищи, расходитесь! - обратился он к толпе командным голосом, так, будто толпа была собрана по его велению, и теперь он их распускал.
Милиционер, крепко схватив, вывернул руку Закиру, чтобы он не мог убежать, и повел по темной аллее бульвара, очевидно, к отделению милиции. Их провожал одобрительный гул расходящейся толпы.
- Вроде нормальный парнишка, - вдруг заговорил по дороге милиционер, - вот пальто на тебе такое модное, дорогое... Одет с иголочки... Наверно, из хорошей семьи, из обеспеченной, а?..
- Не жалуюсь, - с виду равнодушно, но внутренне насторожившись, ответил уклончиво Закир. - А что?
- А то, что если ты из хорошей, обеспеченной семьи, то и вести себя надо нормально, не огорчать родителей, понял? - назидательно произнес милиционер, стараясь подпустить в голос неподобающую ему по возрасту относительно Закира отеческую тревогу. - А ты что делаешь? Ты думаешь, обрадуется твой отец, когда мы его вызовем в милицию, что сын его на улице творит черт знает что?
- А что я такого натворил? - спросил, стараясь подавить поднимающееся в душе волнение, Закир. - Ведете в милицию, а не говорите, в чем моя вина. Я же должен знать, а то так, знаете, тридцать седьмым годом попахивает... Это только тогда брали людей, не объясняя причины ареста...
- О! Ты, оказывается, какой шустрый! - сказал милиционер. - Ничего, в милиции тебе все растолкуют. Вызовут отца, обрадуют. А отец твой кто?
- Как то есть кто? - притворился непонимающим За кир. - Человек.
- Понимаю, что человек. А кто, чем занимается, где работает?
- А-а... Вот вы что имеете в виду, - Закир решил немного разыграть этого хитрого дурака милиционера, каковым он ему показался сразу, решил сыграть перед ним простачка, позабавиться, пока они не оказались в отделении, и он сказал первое, что пришло в голову: - Отец у меня цеховщик, начальник цеха... Левую продукцию изготовляет...
- Понятно, - сказал милиционер, и глаза его холодно блеснули, когда он с ног до головы изучающе оглядел Закира.
Они прошли еще несколько шагов, и милиционер остановил Закира, не ослабляя своей мертвой хватки, которой вцепился парню в руку, даже наоборот, усилив ее, он внятно произнес:
- Вот эту штуку, - сказал милиционер, не сводя взгляда с Закира, полез в карман и достал, сунул Закиру под нос завернутый в клочок газеты темно-серый пластилинообразный орешек, что Закир сразу распознал. - Вот эту штуку, повторил, стараясь придать своему голосу больше весомости, милиционер, - я нашел в твоем кармане. Ты знаешь, что это такое?
Закир молча покачал головой.
- Тогда я тебе скажу - это анаша. Наркотик, правда, не очень сильный, но вполне такой, чтобы мальчишки вроде тебя могли пристраститься к нему и потом долго считались бы наркоманами и стояли бы у нас на учете, пока их не поймают с поличным. Что я и сделал в данном случае.
Закир до сих пор только слышал о подобных проделках отдельных блюстителей порядка, а теперь вот довелось самому столкнуться с аналогичным случаем. Надо было что-то отвечать, они по-прежнему стояли посреди темной безлюдной аллеи бульвара, милиционер по-прежнему не ослаблял своей бульдожьей хватки, вцепившись в руку Закира, выжидая, как на это среагирует Закир.
- И что же вы предлагаете? - спросил после паузы Закир.
- Что я могу предложить? - живо отозвался милиционер. - Сам подумай. Все-таки дело нешуточное... Кажется, по этой статье имеешь от трех до пяти лет... Так что подумай. Я почему тебе это здесь говорю - когда прибудем в отделение, этот кусочек, - милиционер кивнул на комок у себя в руке, обойдется твоему отцу гораздо дороже. Так что мозгуй здесь, на свежем воздухе...
- Но у меня с собой нет ничего, - сказал Закир.
- Поедем к тебе, я подожду, вынесешь, - спокойно отозвался милиционер. - А если вздумаешь шутки шутить, тебе же плохо будет, я-то выкручусь, зато потружусь, чтобы тебе припаяли на полную катушку, или чтобы твой папаша-цеховщик раскрутился вовсю, понял?