- А вы что, не выходите разве из дома? - удивилась Наргиз.
- Нет, что вы, - сказал Алик, - Предки на трое суток оставили меня квартиру сторожить, мне даже липовую справку об ОРЗ достали...
- А зачем ее сторожить? - спросила Наргиз.
- Наивная девочка, - сказал Алик, обращаясь к Закиру, - как же ее не сторожить? Вы знаете, как участились в последнее время квартирные кражи в Баку?.. На каждом шагу квартиры грабят. Вот я и сторожу.
- Папа говорил, - начал Закир, - что когда квартирное ограбление, так лучше всего если в квартире никого из домашних не будет. Пристанут с ножом ты все со страху и выложишь, что где лежит.
- Что, где, когда, - пошутил Алик.
- Да, - сказал Закир. - А если никого дома нет, они пошарят, возьмут мелочишку, что на виду лежит, и уйдут... Естественно, припрятанное, хоть три года будут искать, не найдут ни за что.
- А я и не знаю, что и где у, нас припрятано, - чистосердечно ответил Алик, - так что в этом отношении, если придут грабануть нашу хазу, вряд ли мазурики от меня чего-нибудь добьются...
- К чему это все? - недоуменно спросила Наргиз. - Купили бы собаку, и сторожила бы вашу квартиру.
- От собак у мамы аллергия, - пояснил Алик.
- А от тебя скоро у нас начнется, - сказал Закир. - От твоего бесконечного трепа.
- Сейчас, сейчас, - сказал Алик, - Только один случай расскажу, мне папа рассказывал... Наргиз это будет интересно... Ха-ха... Слушай, Закир, смешной случай...
- Давай.
- Ну, не будем называть имен, потому что все в городе этих людей хорошо знают. Значит, так. К, одному большому начальнику пришел устраиваться на работу один человек, так сказать человечек.
- Без кривляний, - предупредил Закир. - Суть давай, суть рассказывай.
- А суть в песок, - пошутил Алик и тут же спохватился. - Извини, Наргиз, просто очень к месту получилась шутка, это из анекдота... Ну так вот, приходит к начальнику этому человечек устраиваться на работу, а начальник ему: принеси три куска - и работа твоя. Тот, человечек бедный, туда-сюда, наскреб три куска кое-как, полез в долги, принес, а начальник ему - ситуация изменилась, надо еще два куска, человечек на дыбы, а начальник - не хочешь, как хочешь, погляди через плечо, за твоей спиной легион желающих на это теплое местечко. Человечек, однако, был шпанистый и водился со всякой шантрапой. Поделился он со шпаной, и порешили, что раз такое дело, самого же этого начальника и грабануть, и из его же денег ему пять кусков и дать, то есть совместить полезное с приятным. Так и сделали. Сынок начальнический дома оказался. Открывает человеку с двумя арбузами' - мол, папа прислал, - аза человеком с арбузами оказываются еще двое, сбоку стояли, чтобы в глазок их не видно было, аккуратно связали они этого сынка, кляп в рот, обчистили квартиру, но крупное, конечно, не нашли, начальник вроде моих родителей - хитрый был, не делился с сыном тайнами, ну, мальчику потрепали нервы, заставили обкакаться, пардон, и ушли, дали человечку его долю - пять кусков, и тот, конечно, поступил на должность, потому как начальнику в то время очень уж срочно деньги потребовались, я он брал, как с цепи сорвавшись...
- Наверстать упущенное хотел, - заметил Закир.
- Ну как, интересно? - обратился Алик к Наргиз.
- Интересно, - сказала она.
- Мотай на ус, - отечески назидательным тоном проговорил Алик.
- К чему это мне? - пожала плечами Наргиз. - пашей квартире ограбление не грозит, у нас нет ничего такого, на что могут клюнуть воры...
- Да? - удивился Алик. - В жизни еще не видел такой
квартиры.
- Ты когда с ней успел на "ты" перейти? - ревниво
спросил Закир.
- Я? А что? Как-то машинально... - стал оправдываться Алик, ничуть при этом не смутившись. - А почему бы и нет? Она наша ровесница... К чему эти китайские церемонии?
- Алик, вы собираетесь ставить кассету? - поинтересовалась Наргиз.
- Да, да, сейчас, - Алик вставил кассету в магнитофон и сел рядом с Закиром и Наргиз на удобном диване, обитом лайкой,..
...- Нет, - через некоторое время сказала Наргиз и решительно поднялась, я такой фильм смотреть не
буду.
Она пошла к дверям и, не обращая внимания на уговоры и извинения мальчиков, вышла из квартиры и, не дожидаясь лифта, сбежала по ступенькам.
- Подожди! - крикнул ей вслед Закир. - Наргиз, подожди! Я провожу тебя.
Но внизу в подъезде уже было тихо, растаял звук каблучков.
- Что это она? - спросил Алик, стоя на пороге.
- Что это она? - передразнил приятеля Закир. - Сам не понимаешь? Первый раз у тебя дома девчонка, еще толком незнакома, а ты тут сразу такой фильм ей поставил...
- А что же, я ей должен был мультики поставить? - пожал плечами Алик. Радоваться должна, фильм этот она нигде не увидит... Фу, чокнутая какая...
- Ты выражайся поосторожнее, понял? - взъярился Закир.
- А что я такого сказал? Что особенного? Закир, не слушая его, сбежал по лестнице, побежал догонять Наргиз.
* * *
- Мальчишка совсем от рук отбился, - ворчала Сона, подавая мужу обед, - не хочет заниматься, как раньше... Все ему погулять с ребятами, в кино, в гости, а занятия - в последнюю очередь.
- Мне кажется, мы слишком перегрузили его, - сказал Тогрул, осторожно остужая суп, - и музыка, и эти частные уроки по иностранным языкам, и плавание... Не надо забывать, что и в школе сейчас детям приходится несладко, не то, что в наше время... Теперешняя программа гораздо усложнена.
- Но ведь пять лет назад, когда мальчику было восемь. ты сам на все это дал добро, вспомни... Мы же все вместе обсуждали, не одна же я решаю судьбу Закира, ты -отец... - сказала она, явно намереваясь скрыть сквозившее в голосе раздражение, вызванное желанием свалить всю ответственность на мужа.
Он услышал эти нотки в ее голосе и правильно угадал ее желание, но, как человек опытный и осторожный, тут же счел нецелесообразным выбранный ею метод, отмел его для себя; какая разница, подумал он, кто на кого сбросит эту ответственность, проблема от этого не снимается, факт остается, и факт этот весьма неутешителен: мальчик не в меру перегружен занятиями, поэтому постепенно охладевает к ним и на глазах ударяется в другую крайность постепенно (постепенно, сказал он себе, не следует этого забывать, отметил он) из отличников, из учеников, относившихся к школьным и другим наукам, которыми заставляли его заниматься родители, как к святая святых, как к чему-то крайне необходимому, что не должно обсуждаться, а только должно исполняться, и как можно лучше, как к чему-то раз и навсегда справедливо данному и нерушимому во веки веков, он превращается (постепенно, повторил он себе, не следует забывать) в юного лоботряса и бездельника, что, впрочем, так естественно для его возраста, что тоже не следует забывать: переходный, сложный возраст, когда допустимы и возможны всякие срывы, и этот возраст еще покажет, на какие причуды способен, метаморфоза с сыном еще только в зачаточном состоянии, но как, как прекратить ее развитие, остановить, предотвратить ее, эту нежелательную, может, даже губительную метаморфозу, как, когда ему и своих проблем и неприятностей хватает с лихвой, когда на работе столько всякого... что не разгребешь и за всю жизнь, а жена... жена в этом не помощница, она не видит дальше своего носа, считает, что ничего страшного не произойдет, хотя внешне волнуется очень, делает вид, что все ее тревожит, но обдумать, принять решение, устранить опасность - тут она пас, все тут взваливается на него, и переубедить ее трудно в силу ее природного упрямства, и все ее невзгоды и проблемы, связанные с сыном, находят выход в ворчливом излиянии ему, мужу, тому же Закиру, родственникам, соседкам, подругам, радикальных средств у нее нет и не предвидится, облегчать душу - вот что ей прежде всего важно.., Так он сидел молча и ел, размышляя обо всем этом, о сыне, и вперемешку между мыслями о сыне и его будущем в голову лезли сотни других мыслей: о проблемах на работе, о неприятностях с любовницей, которая уже на грани того, чтобы начать шантажировать его, пользуясь его служебным положением, пользуясь тем, что он на виду, и надо бы дознаться, кто ее, тихую, смирную и недалекую, благословил на этот путь, и заняться этим умником; мелькали тут же мысли о поездке за границу, на которую он возлагал большие надежды, потому что неприятности на работе все больше отдавали жареным, и в связи с этим все чаще мелькала мечта о теплом местечке в посольстве одной из стран, которую он давно себе наметил, все тщательно взвесив и кое-что уже предприняв для того, чтобы в ближайшем будущем приступить к конкретным шагам; сын бы учился" в школе при посольстве, он бы работал, пристроил бы жену тоже, а главное - был бы спокойнее, чем здесь, когда при внешнем спокойствии и хладнокровии внутри он весь издерган, как бывает, когда ежеминутно ожидаешь удара в спину. Так он думал и молчал, продолжая рассеянно есть остывший суп, пока жена не спросила:
- Ну что ты молчишь? Надо, я думаю, немножко приструнить Закира, ну так, вежливо, сам понимаешь, пожурить слегка...
- Ну, может, мальчик попросту утомился, у них ведь в таком возрасте много и других интересов появляется, - неохотно отозвался он. - А насчет его перегрузок, могу тебе напомнить, что пять лет назад мы решили отдать его только на. плавание, и это, честное слово, было не самым моим глупым решением. Это уж он потом стал обрастать твоей музыкой, иностранными языками...
- А что тут такого? - возразила Сона. - Это всегда может пригодиться...
Сона в его словах уловила только одно - что ответственность, которую она безуспешно пыталась спихнуть с себя, хотят оставить на ее плечах, однако дальше того, что воз разила, не стала говорить, только побледнела от злости. Тогрул понимал ее состояние, но сочувствовать ей не мог. И ее прорвало. Она застрекотала, как пулемет, пустыми, никчемными словами. Тогрул смотрел на ее лихорадочно двигающиеся губы, не придавая значения ее словам, даже не вслушиваясь в них, заранее зная, что стремится она только к тому, чтобы оправдаться, и ничего больше ее в данную минуту не беспокоит. Он слегка поморщился.
Базарная баба, подумал с отвращением.
Пустая, никчемная, базарная баба, подумал он.
И еще подумал:
. "Зачем я на ней женился? Что это за затмение было-что нашло на меня? Разве это не самая большая ошибка в моей жизни? И ведь теперь, в моем положении, это уже надолго, это - навсегда. Какое страшное слово - навсегда. Да, это навсегда... Иначе придется со многим распрощаться: с карьерой, с благополучием (видимым, разумеется, добавил он тут же), с комфортом, с элитарностью... со всем, к чем он стремился в своей жизни и чего во многом, можно сказать, достиг... Проститься со всем этим только из-за нее? Да?.. Да... Мгм... Черт с ней, - подумал он, - пусть будет".
Так он подумал.
- Я вижу, ты хочешь поссориться, - сказала она.
- Это написано на моем лице? - спросил он. - Так заметно, что даже ты видишь?..
- Вот, вот, иронизируй, - сказала она и повторила: - Ты явно хочешь поссориться и провести ночь с какой-нибудь очередной потаскухой... Как не раз бывало... Что ж... Мне на это наплевать. Я только и делаю, что всю жизнь воюю с Гобой. Всю мою жизнь я угробила на тебя, ты выжал мою жизнь, как лимон, и выбросил ее на помойку...
- Что ж, - сказал он, намеренно зевая. - Значит, она лучшего и не стоила, раз ее можно было выбросить на помой Давай, давай, язви, - уже теряя боевой пыл, сказала она - Ты можешь уйти, я тебя не буду отговаривать, но если проведешь вечер дома, то хочу тебя предупредить: у меня будут гости, и твой воинственный вид может их отпугнуть. Будь добр, или уйди, или не ходи надутый перед посторонними.
- Посторонними, - издевательски повторил он и поморщился, как от зубной боли, - опять пригласила какую-то шушеру?
- Это мои подруги, - сказала она, - мои старые подруги, - повторила она, уточняя. - Я с ними в институте училась... Мы очень давно не виделись, вот недавно встретилась случайно с одной, и через нее вышла на всех остальных...
- И большое стадо?
- Не будь вульгарным, - сказала она. - Это тебя же в первую очередь и унижает.
- Дома я могу позволить себе немного расслабиться...
- И побыть самим собой, - прибавила она.
- Извини, я хотел сказать - и большая стая? Будем считать, что вы гуси-лебеди.
- Шесть женщин. Девичник...
- Боже, собрала бы уж весь курс в таком случае.
- Не понимаю, что тебе не нравится... Очень приличные женщины, двое - явно дамы. У одной даже муж - начальник районного паспортного стола.
- Господи!
- А что?
- Ничего. Слава богу, что у нас в семье нет фальшивых паспортов.
- Вот ты все шутишь, а знаешь, как они среагировали, когда узнали, что уже не та Сона, с которой они дружили семнадцать лет назад, а сама жена Тогрула Алиева, Сона Алиева приглашает их в гости к себе домой, даже лица изменились...
- То-то ты потешила свое честолюбие.
- А почему бы и нет? Мне только такие случаи и могут перепасть, чтобы потешить честолюбие. Зачем же их упускать? - сказала Сона, подошла к нему сзади и из-за плеча заглянула ему в тарелку. - Ты доел наконец суп? Сейчас второе принесу... Погоди...
- А почему не Рая? - рассеянно спросил он. - Где Рая?
- Раю я сегодня отпустила пораньше, к ней родственники приехали, отпросилась встретить, - сказала Сона. - Но вечером я велела ей быть обязательно. Будет в наколке и фартучке разносить коктейли. Хочу произвести впечатление на своих подруг... Да, кстати, хочу тебя попросить... Раз уж ссоры у нас не получилось ...ха-ха-ха... Было бы неплохо, если бы ты задержался на работе сегодня...
- Это еще зачем?
- Ну, они будут стесняться... Будут скованно чувствовать себя при тебе...
- Надеюсь, вы не собираетесь здесь купаться?
- Нет, серьезно, ты бы задержался сегодня, а?
- Эх, лучше б уж поссорились, хоть была бы причина... А так мало того, что каждый день задерживаюсь, еще ты просишь, чтобы специально задержался...
- Да я просто хотела показать им фильмы... Ну, те самые... Закира я пошлю к папе... А мы тут немного поразвлечемся. Пусть попользуются, бедняжки, когда им еще доведется посмотреть такое...
- Потом звону от них будет... Будут везде ходить и говорить, что я держу у себя кассеты порнографических фильмов. Это неприятно.
- Пустяки. Я им скажу, чтобы не болтали. Они не по смеют. Испугаются. Значит, мы договорились? Задержишься часов до одиннадцати, а?
- Чего только не сделаешь ради подруг юности горячо любимой жены.
- Вот спасибо.
- Только думаю, вряд ли Закир усидит у твоего папы вечером.
- Почему?
- Найдет себе более интересное занятие...
- Что ты этим хочешь сказать? - Она встревоженно заглянула ему в лицо.
- С недавних пор у него появились какие-то сомнительные, разболтанные приятели, собираются у кого-нибудь и занимаются примерно тем же, чем ты собираешься заниматься сегодня вечером с подругами. Только тебе по возрасту это не возбраняется, а ему... сама понимаешь...
- Какие приятели? Почему ты говоришь мне об этом впервый раз? Почему я все узнаю в последнюю очередь? у него и времени на приятелей нет, у него же занятия, он так загружен и...
- Должен тебе сказать, что на музыку он давно уже не ходит... И на уроки иностранных языков, кстати, тоже... Раз уж заговорили об этом.
- Да? - Сона так и села в кресло, возле которого стояла. - Как это?
- Да вот так. Он их прогуливает, мне доложили. Насчет дружков еще точных сведений нет, но я навожу справки.
- Как же?.. Как же ты?..
- Я ждал... и жду до сих пор, когда он сам признается. Тогда все будет гораздо проще.
- Погоди, погоди, что ты такое говоришь? Что значит, сам признается? А почему же Альфред Александрович не поставил нас в известность, что Закир перестал посещать его уроки?
- Он поставил в известность меня. Надеюсь, что этого вполне достаточно.
- Ты считаешь, что этого вполне достаточно? - Сона вскочила с кресла и нервными быстрыми шагами стала ходить по комнате, по розовому пушистому ковру на полу. - Вот это здорово! По-твоему, я уже не участвую в воспитании сына, уже никаким боком к этому не имею отношения? Меня ты уже устранил от этого занятия, да?..
- Если бы ты узнала тогда насчет прогуливаний Закира, все кончилось бы шумно и неряшливо, как всегда, когда ты решаешь вмешаться во что-нибудь.
- Ах вот как? Ну, спасибо за такое мнение.
- Все кончилось бы еще одним семейным скандалом, который бы свелся к спихиванию ответственности с одного из нас на другого, а дело бы не продвинулось, а нужно как раз наоборот, чтобы без всяких утомительных скандалов решить это дело тихо, мирно и по-деловому. Надо узнать все у самого Закира. Если мы не будем его слушать, а только долдонить своё, что считаем необходимым долдонить, ничем хорошим наш разговор не кончится. Не забывай, что ему уже шестнадцать, в этом возрасте опасно давить на волю мальчика.
Сона уже успокоилась и теперь, взяв себя в руки, старалась, как говорил муж, тихо и мирно обдумать то, что ил только что узнала - оказывается, Закир уже давно не посещает уроки... Но почему же?.. Обида все же давала знать, мешая сосредоточиться и думать о главном. Снова и снова вспыхивала в ней обида: почему он от нее скрыл? Почему от нее скрыл сын - самый близкий ей человек на свете, чем она дала ему повод к недоверию? Ведь раньше он всем с нею делился, все ей рассказывал, бывало даже, несмотря на мальчишеское самолюбие и апломб, спрашивал совета; что же сейчас произошло? И Тогрул тоже хорош... Ну, Тогрул это особая статья, тут и надеяться на откровение с его стороны было бы неразумно, но сын, Закир... А все же, может прав Тогрул, и все это у Закира переходное, мимолетное, возраста, и все еще наладится, как только пройдет этот опасный, взбалмошный возраст?.. Или все-таки она дала повод к недоверию со стороны сына?.. Неужели? Вспомни, вспомни говорила себе Сона, в последнее время ты стала больше уделять внимания себе, он это, естественно, замечает, и ничего не бывает просто так, если где-то прибавляется, то обязательно где-то убавляется, от чего-то отнимается, ничего не происходит в жизни просто так, без последствий, вот и отнялось Закира то, что она прибавила себе - внимание, забота, ласк; время, отводимое ему; и все это привело к тому, что в последнее время он стал заметно холоден с матерью, она утратил доверие в его глазах... Или, может, это просто возраст, пришла опять спасительная мысль, но тут же другая мыс: отвергла предыдущую: нет, подумала она, не надо себя обманывать, вспомни, когда Тогрул уезжал в командировку и звонил Рауф, сыну пришлось случайно и невольно (он сам потом признался, сказав, что это произошло случайно) усышать ее разговор с Рауфом, а она, как назло, очень уж тот раз разлюбезничалась с ним, уверенная, что одна в доме (домработница Рая была услана на рынок, Закир должен о находиться в школе, но как раз ввиду последнего пустот; урока вернулся раньше), говорила в трубку всякие глупые нежности, что соскучилась, и буквально напросилась сама и свидание, которое в конце концов с видимой неохотой Рауф ей назначил. Она, довольная, что настояла на своем, положила трубку и тут в зеркале своего туалетного столика заметила бледное лицо сына. Улыбка еще не сошла с ее разгоряченного интимным разговором лица, на нем еще более опытным глазом можно было бы прочесть предвкушение от удовольствий предстоявшего свидания, когда она, подняв голову, заметила отражение побледневшего мальчишеского липа в зеркале с металлической рамой в стиле рококо, что придавало отражению несколько странный, в старинном духе оттенок, так и казалось, что мальчик этот весь в кружевцах, со скрипкой под мышкой, мальчик-вундеркинд, будущая знаменитость. Может, как раз именно это отвлекло ее, она не сразу восприняла отражение сына в зеркале как должно, как реальность, как взорвавшуюся на осколки минуту, в которой они оба находились и она, и сын. Потом она страшно перепугалась - что, если он все слышал? - но даже тогда улыбка не вдруг, не сразу сошла с ее лица. А Закир ничего не сказал, тут же вышел из ее комнаты, но потом, минут через двадцать, за столом, во время обеда, придравшись к какому-то пустяку, закатил дикий скандал, как псих, устроил истерику, что было для него вообще явлением нехарактерным. Они с Раей еле успокоили его, и, стараясь дознаться до причин этой истерики, сильно обеспокоившей ее, она была чересчур уж назойлива, и тогда он, убаюканный в объятиях матери, обессиленный после такого бурного эмоционального взрыва, признался ей, что случайно подслушал почти весь ее разговор от начала до конца. Тут она стала врать одно за другим, говорила, что это вовсе не то, что он думает, что она говорила по телефону с мужем одной ее очень близкой подруги, что ей срочно нужны билеты куда-то, и что он их может достать, пока папа в отъезде, она говорила, говорила без умолку, понимая, что сейчас главное - убедить его, оглушить его потоком слов, водопадом слов безобидной информации, заставить поверить, что она ни в чем не виновата, и тогда казалось, что ей удалось задуманное, хотя от начала до конца слушал он ее очень вяло и вроде бы без всякого интереса. Теперь, вспомнив этот случай, она и его причислила к ряду тех мелких эпизодов, которые могли отдалить от нее сына, охладить отношения между ними, нарушить былое доверие, существовавшее раньше...
- Я ухожу, - услышала она голос Тогрула. - Значит, ты говоришь, к одиннадцати?
- Что? - не поняла она.
- Я уточнял - вы тут веселиться будете до одиннадцати? Мне вернуться к одиннадцати? - нарочито терпеливым голосом повторил Тогрул.
- А, да, да, - сказала она, хотя у нее теперь совершенно не оставалось никакого настроения и хотелось бы все отменить, но тут же, стоило ей вспомнить о назначенном на вечер девичнике, о том, как она будет блистать и поражать, как ей открыто будут завидовать и наверняка выражать свое восхищение, стоило ей вспомнить, что все это наслаждение, подлинное для нее наслаждение предстоит в сегодняшний вечер, что подруги, наверное, давно к нему готовятся, к этому вечеру; стоило вспомнить, как она поняла, что ни за что на свете не отменит вечер, да и потом уж слишком поздно думать об этом, машина запущена, да и незачем: если у нее плохое настроение, то эта небольшая собирушка только улучшит ее душевное состояние, развеселит ее; более того, именно сейчас она и нуждается в подобной вечеринке, для чего же они еще нужны - вечеринки, подруги, компании, - как не для поднятия тонуса?..
- Да, к одиннадцати можешь возвращаться, - сказала она на этот раз уже гораздо бодрее. - Не забудь заехать за Закиром.
Тогрул ушел, а она вдруг подумала, знает ли, догадывается ли он о ее отношениях с Рауфом, теперь с Рауфок Нет, догадывается не то слово, не то, которое можно было бы отнести к такому человеку, как Тогрул. Тогрул из тех, кто едва догадавшись, должен докопаться до самой сути, дойти до конца и все выяснить, он человек конкретный и не терпит недоговоренностей. В таком случае, что же остается? Значит, знает? Да, скорее всего так. И что же он? Неужели ему это абсолютно безразлично - были бы только соблюдены приличия и сохранялось внешнее благополучие семьи? Главное, что бы никто из посторонних не знал, а на нее, свою жену, на ее скрытую от него часть жизни ему наплевать. Может, оттого, что и у него тоже такая же жизнь, и, естественно, он первый все это начал, эту проклятую двойную жизнь, потому что поначалу у них вроде все было не так уж плохо, все было, как у людей... Да, о нем говорить не приходится, у него-то полно таких связей, и здесь, в Баку, и в других городах. И все скрытно, обо всем только гадать и догадываться можно, все шито-крыто, или, как он любит выражаться, тихо-мирно как же, а как же иначе - ему должность не позволяет оскандалиться, необходимо в любом деле соблюсти приличия, необходимо все тайком, вся грязь - тайком, а только всплывет наружу, стоит только оскандалиться - может полететь со своего места, и тогда прости-прощай все, что нажито трудом, терпением, выдержкой, хитростью, обхождением, умением ладить с людьми, притворством, двуличием, умением слушать и умением говорить, умением входить в доверие к высокопоставленным начальникам и устранять своих врагов и прочая, прости-прощай все, что нажито и что давно уже стало привычным...
Девичник у Соны был в самом разгаре, когда позвонили в дверь. Рая пошла открывать и, войдя в комнату, шепнула Соне, что вернулся Закир и сразу же прошел в свою комнату.
- Я вас покину на несколько минут, - тоном светском дамы произнесла Сона, и, хотя ей очень хотелось добавить в конце этой фразы обращение "девочки", она скрепя сердце воздержалась, чтобы окончательно произвести впечатление представительницы высших кругов своего города. - Не скучайте, - прибавила она заботливо и в то же время достаточно холодно.
- Скучать у тебя не приходится, - весело отозвалась одна из ее подруг, кивая на экран видеомагнитофона, где в причудливых позах, доступных разве что первоклассным акробатам, совокуплялись на огромном ковре две негритянские пары.
Сона вошла к Закиру, когда тот разбирал постель, готовясь, по всей видимости, укладываться спать.
- Ты хочешь спать? - спросила Сона. - Так рано? Ты не болен, а?
- Нет, - сказал Закир, - я хочу немного почитать в постели. У вас гости?
- Только у меня, - сказала Сона. - Подруги собрались. Вместе учились.
- А, - сказал он. - Понятно. Она внимательно глянула на него.
- Что-нибудь случилось? - спросила она, и так как ей именно сейчас, когда в доме гости, не хотелось начинать крупный разговор о нем, о том, что она узнала от мужа, то она сочла разумным ограничиться короткими вопросами о самом в настоящий момент необходимом, - У тебя все в порядке, да? Ты здоров, ничего не болит, а?
- Все в порядке.
- Может, неприятности какие, а?
- Нет, что вы, - сказал Алик, - Предки на трое суток оставили меня квартиру сторожить, мне даже липовую справку об ОРЗ достали...
- А зачем ее сторожить? - спросила Наргиз.
- Наивная девочка, - сказал Алик, обращаясь к Закиру, - как же ее не сторожить? Вы знаете, как участились в последнее время квартирные кражи в Баку?.. На каждом шагу квартиры грабят. Вот я и сторожу.
- Папа говорил, - начал Закир, - что когда квартирное ограбление, так лучше всего если в квартире никого из домашних не будет. Пристанут с ножом ты все со страху и выложишь, что где лежит.
- Что, где, когда, - пошутил Алик.
- Да, - сказал Закир. - А если никого дома нет, они пошарят, возьмут мелочишку, что на виду лежит, и уйдут... Естественно, припрятанное, хоть три года будут искать, не найдут ни за что.
- А я и не знаю, что и где у, нас припрятано, - чистосердечно ответил Алик, - так что в этом отношении, если придут грабануть нашу хазу, вряд ли мазурики от меня чего-нибудь добьются...
- К чему это все? - недоуменно спросила Наргиз. - Купили бы собаку, и сторожила бы вашу квартиру.
- От собак у мамы аллергия, - пояснил Алик.
- А от тебя скоро у нас начнется, - сказал Закир. - От твоего бесконечного трепа.
- Сейчас, сейчас, - сказал Алик, - Только один случай расскажу, мне папа рассказывал... Наргиз это будет интересно... Ха-ха... Слушай, Закир, смешной случай...
- Давай.
- Ну, не будем называть имен, потому что все в городе этих людей хорошо знают. Значит, так. К, одному большому начальнику пришел устраиваться на работу один человек, так сказать человечек.
- Без кривляний, - предупредил Закир. - Суть давай, суть рассказывай.
- А суть в песок, - пошутил Алик и тут же спохватился. - Извини, Наргиз, просто очень к месту получилась шутка, это из анекдота... Ну так вот, приходит к начальнику этому человечек устраиваться на работу, а начальник ему: принеси три куска - и работа твоя. Тот, человечек бедный, туда-сюда, наскреб три куска кое-как, полез в долги, принес, а начальник ему - ситуация изменилась, надо еще два куска, человечек на дыбы, а начальник - не хочешь, как хочешь, погляди через плечо, за твоей спиной легион желающих на это теплое местечко. Человечек, однако, был шпанистый и водился со всякой шантрапой. Поделился он со шпаной, и порешили, что раз такое дело, самого же этого начальника и грабануть, и из его же денег ему пять кусков и дать, то есть совместить полезное с приятным. Так и сделали. Сынок начальнический дома оказался. Открывает человеку с двумя арбузами' - мол, папа прислал, - аза человеком с арбузами оказываются еще двое, сбоку стояли, чтобы в глазок их не видно было, аккуратно связали они этого сынка, кляп в рот, обчистили квартиру, но крупное, конечно, не нашли, начальник вроде моих родителей - хитрый был, не делился с сыном тайнами, ну, мальчику потрепали нервы, заставили обкакаться, пардон, и ушли, дали человечку его долю - пять кусков, и тот, конечно, поступил на должность, потому как начальнику в то время очень уж срочно деньги потребовались, я он брал, как с цепи сорвавшись...
- Наверстать упущенное хотел, - заметил Закир.
- Ну как, интересно? - обратился Алик к Наргиз.
- Интересно, - сказала она.
- Мотай на ус, - отечески назидательным тоном проговорил Алик.
- К чему это мне? - пожала плечами Наргиз. - пашей квартире ограбление не грозит, у нас нет ничего такого, на что могут клюнуть воры...
- Да? - удивился Алик. - В жизни еще не видел такой
квартиры.
- Ты когда с ней успел на "ты" перейти? - ревниво
спросил Закир.
- Я? А что? Как-то машинально... - стал оправдываться Алик, ничуть при этом не смутившись. - А почему бы и нет? Она наша ровесница... К чему эти китайские церемонии?
- Алик, вы собираетесь ставить кассету? - поинтересовалась Наргиз.
- Да, да, сейчас, - Алик вставил кассету в магнитофон и сел рядом с Закиром и Наргиз на удобном диване, обитом лайкой,..
...- Нет, - через некоторое время сказала Наргиз и решительно поднялась, я такой фильм смотреть не
буду.
Она пошла к дверям и, не обращая внимания на уговоры и извинения мальчиков, вышла из квартиры и, не дожидаясь лифта, сбежала по ступенькам.
- Подожди! - крикнул ей вслед Закир. - Наргиз, подожди! Я провожу тебя.
Но внизу в подъезде уже было тихо, растаял звук каблучков.
- Что это она? - спросил Алик, стоя на пороге.
- Что это она? - передразнил приятеля Закир. - Сам не понимаешь? Первый раз у тебя дома девчонка, еще толком незнакома, а ты тут сразу такой фильм ей поставил...
- А что же, я ей должен был мультики поставить? - пожал плечами Алик. Радоваться должна, фильм этот она нигде не увидит... Фу, чокнутая какая...
- Ты выражайся поосторожнее, понял? - взъярился Закир.
- А что я такого сказал? Что особенного? Закир, не слушая его, сбежал по лестнице, побежал догонять Наргиз.
* * *
- Мальчишка совсем от рук отбился, - ворчала Сона, подавая мужу обед, - не хочет заниматься, как раньше... Все ему погулять с ребятами, в кино, в гости, а занятия - в последнюю очередь.
- Мне кажется, мы слишком перегрузили его, - сказал Тогрул, осторожно остужая суп, - и музыка, и эти частные уроки по иностранным языкам, и плавание... Не надо забывать, что и в школе сейчас детям приходится несладко, не то, что в наше время... Теперешняя программа гораздо усложнена.
- Но ведь пять лет назад, когда мальчику было восемь. ты сам на все это дал добро, вспомни... Мы же все вместе обсуждали, не одна же я решаю судьбу Закира, ты -отец... - сказала она, явно намереваясь скрыть сквозившее в голосе раздражение, вызванное желанием свалить всю ответственность на мужа.
Он услышал эти нотки в ее голосе и правильно угадал ее желание, но, как человек опытный и осторожный, тут же счел нецелесообразным выбранный ею метод, отмел его для себя; какая разница, подумал он, кто на кого сбросит эту ответственность, проблема от этого не снимается, факт остается, и факт этот весьма неутешителен: мальчик не в меру перегружен занятиями, поэтому постепенно охладевает к ним и на глазах ударяется в другую крайность постепенно (постепенно, сказал он себе, не следует этого забывать, отметил он) из отличников, из учеников, относившихся к школьным и другим наукам, которыми заставляли его заниматься родители, как к святая святых, как к чему-то крайне необходимому, что не должно обсуждаться, а только должно исполняться, и как можно лучше, как к чему-то раз и навсегда справедливо данному и нерушимому во веки веков, он превращается (постепенно, повторил он себе, не следует забывать) в юного лоботряса и бездельника, что, впрочем, так естественно для его возраста, что тоже не следует забывать: переходный, сложный возраст, когда допустимы и возможны всякие срывы, и этот возраст еще покажет, на какие причуды способен, метаморфоза с сыном еще только в зачаточном состоянии, но как, как прекратить ее развитие, остановить, предотвратить ее, эту нежелательную, может, даже губительную метаморфозу, как, когда ему и своих проблем и неприятностей хватает с лихвой, когда на работе столько всякого... что не разгребешь и за всю жизнь, а жена... жена в этом не помощница, она не видит дальше своего носа, считает, что ничего страшного не произойдет, хотя внешне волнуется очень, делает вид, что все ее тревожит, но обдумать, принять решение, устранить опасность - тут она пас, все тут взваливается на него, и переубедить ее трудно в силу ее природного упрямства, и все ее невзгоды и проблемы, связанные с сыном, находят выход в ворчливом излиянии ему, мужу, тому же Закиру, родственникам, соседкам, подругам, радикальных средств у нее нет и не предвидится, облегчать душу - вот что ей прежде всего важно.., Так он сидел молча и ел, размышляя обо всем этом, о сыне, и вперемешку между мыслями о сыне и его будущем в голову лезли сотни других мыслей: о проблемах на работе, о неприятностях с любовницей, которая уже на грани того, чтобы начать шантажировать его, пользуясь его служебным положением, пользуясь тем, что он на виду, и надо бы дознаться, кто ее, тихую, смирную и недалекую, благословил на этот путь, и заняться этим умником; мелькали тут же мысли о поездке за границу, на которую он возлагал большие надежды, потому что неприятности на работе все больше отдавали жареным, и в связи с этим все чаще мелькала мечта о теплом местечке в посольстве одной из стран, которую он давно себе наметил, все тщательно взвесив и кое-что уже предприняв для того, чтобы в ближайшем будущем приступить к конкретным шагам; сын бы учился" в школе при посольстве, он бы работал, пристроил бы жену тоже, а главное - был бы спокойнее, чем здесь, когда при внешнем спокойствии и хладнокровии внутри он весь издерган, как бывает, когда ежеминутно ожидаешь удара в спину. Так он думал и молчал, продолжая рассеянно есть остывший суп, пока жена не спросила:
- Ну что ты молчишь? Надо, я думаю, немножко приструнить Закира, ну так, вежливо, сам понимаешь, пожурить слегка...
- Ну, может, мальчик попросту утомился, у них ведь в таком возрасте много и других интересов появляется, - неохотно отозвался он. - А насчет его перегрузок, могу тебе напомнить, что пять лет назад мы решили отдать его только на. плавание, и это, честное слово, было не самым моим глупым решением. Это уж он потом стал обрастать твоей музыкой, иностранными языками...
- А что тут такого? - возразила Сона. - Это всегда может пригодиться...
Сона в его словах уловила только одно - что ответственность, которую она безуспешно пыталась спихнуть с себя, хотят оставить на ее плечах, однако дальше того, что воз разила, не стала говорить, только побледнела от злости. Тогрул понимал ее состояние, но сочувствовать ей не мог. И ее прорвало. Она застрекотала, как пулемет, пустыми, никчемными словами. Тогрул смотрел на ее лихорадочно двигающиеся губы, не придавая значения ее словам, даже не вслушиваясь в них, заранее зная, что стремится она только к тому, чтобы оправдаться, и ничего больше ее в данную минуту не беспокоит. Он слегка поморщился.
Базарная баба, подумал с отвращением.
Пустая, никчемная, базарная баба, подумал он.
И еще подумал:
. "Зачем я на ней женился? Что это за затмение было-что нашло на меня? Разве это не самая большая ошибка в моей жизни? И ведь теперь, в моем положении, это уже надолго, это - навсегда. Какое страшное слово - навсегда. Да, это навсегда... Иначе придется со многим распрощаться: с карьерой, с благополучием (видимым, разумеется, добавил он тут же), с комфортом, с элитарностью... со всем, к чем он стремился в своей жизни и чего во многом, можно сказать, достиг... Проститься со всем этим только из-за нее? Да?.. Да... Мгм... Черт с ней, - подумал он, - пусть будет".
Так он подумал.
- Я вижу, ты хочешь поссориться, - сказала она.
- Это написано на моем лице? - спросил он. - Так заметно, что даже ты видишь?..
- Вот, вот, иронизируй, - сказала она и повторила: - Ты явно хочешь поссориться и провести ночь с какой-нибудь очередной потаскухой... Как не раз бывало... Что ж... Мне на это наплевать. Я только и делаю, что всю жизнь воюю с Гобой. Всю мою жизнь я угробила на тебя, ты выжал мою жизнь, как лимон, и выбросил ее на помойку...
- Что ж, - сказал он, намеренно зевая. - Значит, она лучшего и не стоила, раз ее можно было выбросить на помой Давай, давай, язви, - уже теряя боевой пыл, сказала она - Ты можешь уйти, я тебя не буду отговаривать, но если проведешь вечер дома, то хочу тебя предупредить: у меня будут гости, и твой воинственный вид может их отпугнуть. Будь добр, или уйди, или не ходи надутый перед посторонними.
- Посторонними, - издевательски повторил он и поморщился, как от зубной боли, - опять пригласила какую-то шушеру?
- Это мои подруги, - сказала она, - мои старые подруги, - повторила она, уточняя. - Я с ними в институте училась... Мы очень давно не виделись, вот недавно встретилась случайно с одной, и через нее вышла на всех остальных...
- И большое стадо?
- Не будь вульгарным, - сказала она. - Это тебя же в первую очередь и унижает.
- Дома я могу позволить себе немного расслабиться...
- И побыть самим собой, - прибавила она.
- Извини, я хотел сказать - и большая стая? Будем считать, что вы гуси-лебеди.
- Шесть женщин. Девичник...
- Боже, собрала бы уж весь курс в таком случае.
- Не понимаю, что тебе не нравится... Очень приличные женщины, двое - явно дамы. У одной даже муж - начальник районного паспортного стола.
- Господи!
- А что?
- Ничего. Слава богу, что у нас в семье нет фальшивых паспортов.
- Вот ты все шутишь, а знаешь, как они среагировали, когда узнали, что уже не та Сона, с которой они дружили семнадцать лет назад, а сама жена Тогрула Алиева, Сона Алиева приглашает их в гости к себе домой, даже лица изменились...
- То-то ты потешила свое честолюбие.
- А почему бы и нет? Мне только такие случаи и могут перепасть, чтобы потешить честолюбие. Зачем же их упускать? - сказала Сона, подошла к нему сзади и из-за плеча заглянула ему в тарелку. - Ты доел наконец суп? Сейчас второе принесу... Погоди...
- А почему не Рая? - рассеянно спросил он. - Где Рая?
- Раю я сегодня отпустила пораньше, к ней родственники приехали, отпросилась встретить, - сказала Сона. - Но вечером я велела ей быть обязательно. Будет в наколке и фартучке разносить коктейли. Хочу произвести впечатление на своих подруг... Да, кстати, хочу тебя попросить... Раз уж ссоры у нас не получилось ...ха-ха-ха... Было бы неплохо, если бы ты задержался на работе сегодня...
- Это еще зачем?
- Ну, они будут стесняться... Будут скованно чувствовать себя при тебе...
- Надеюсь, вы не собираетесь здесь купаться?
- Нет, серьезно, ты бы задержался сегодня, а?
- Эх, лучше б уж поссорились, хоть была бы причина... А так мало того, что каждый день задерживаюсь, еще ты просишь, чтобы специально задержался...
- Да я просто хотела показать им фильмы... Ну, те самые... Закира я пошлю к папе... А мы тут немного поразвлечемся. Пусть попользуются, бедняжки, когда им еще доведется посмотреть такое...
- Потом звону от них будет... Будут везде ходить и говорить, что я держу у себя кассеты порнографических фильмов. Это неприятно.
- Пустяки. Я им скажу, чтобы не болтали. Они не по смеют. Испугаются. Значит, мы договорились? Задержишься часов до одиннадцати, а?
- Чего только не сделаешь ради подруг юности горячо любимой жены.
- Вот спасибо.
- Только думаю, вряд ли Закир усидит у твоего папы вечером.
- Почему?
- Найдет себе более интересное занятие...
- Что ты этим хочешь сказать? - Она встревоженно заглянула ему в лицо.
- С недавних пор у него появились какие-то сомнительные, разболтанные приятели, собираются у кого-нибудь и занимаются примерно тем же, чем ты собираешься заниматься сегодня вечером с подругами. Только тебе по возрасту это не возбраняется, а ему... сама понимаешь...
- Какие приятели? Почему ты говоришь мне об этом впервый раз? Почему я все узнаю в последнюю очередь? у него и времени на приятелей нет, у него же занятия, он так загружен и...
- Должен тебе сказать, что на музыку он давно уже не ходит... И на уроки иностранных языков, кстати, тоже... Раз уж заговорили об этом.
- Да? - Сона так и села в кресло, возле которого стояла. - Как это?
- Да вот так. Он их прогуливает, мне доложили. Насчет дружков еще точных сведений нет, но я навожу справки.
- Как же?.. Как же ты?..
- Я ждал... и жду до сих пор, когда он сам признается. Тогда все будет гораздо проще.
- Погоди, погоди, что ты такое говоришь? Что значит, сам признается? А почему же Альфред Александрович не поставил нас в известность, что Закир перестал посещать его уроки?
- Он поставил в известность меня. Надеюсь, что этого вполне достаточно.
- Ты считаешь, что этого вполне достаточно? - Сона вскочила с кресла и нервными быстрыми шагами стала ходить по комнате, по розовому пушистому ковру на полу. - Вот это здорово! По-твоему, я уже не участвую в воспитании сына, уже никаким боком к этому не имею отношения? Меня ты уже устранил от этого занятия, да?..
- Если бы ты узнала тогда насчет прогуливаний Закира, все кончилось бы шумно и неряшливо, как всегда, когда ты решаешь вмешаться во что-нибудь.
- Ах вот как? Ну, спасибо за такое мнение.
- Все кончилось бы еще одним семейным скандалом, который бы свелся к спихиванию ответственности с одного из нас на другого, а дело бы не продвинулось, а нужно как раз наоборот, чтобы без всяких утомительных скандалов решить это дело тихо, мирно и по-деловому. Надо узнать все у самого Закира. Если мы не будем его слушать, а только долдонить своё, что считаем необходимым долдонить, ничем хорошим наш разговор не кончится. Не забывай, что ему уже шестнадцать, в этом возрасте опасно давить на волю мальчика.
Сона уже успокоилась и теперь, взяв себя в руки, старалась, как говорил муж, тихо и мирно обдумать то, что ил только что узнала - оказывается, Закир уже давно не посещает уроки... Но почему же?.. Обида все же давала знать, мешая сосредоточиться и думать о главном. Снова и снова вспыхивала в ней обида: почему он от нее скрыл? Почему от нее скрыл сын - самый близкий ей человек на свете, чем она дала ему повод к недоверию? Ведь раньше он всем с нею делился, все ей рассказывал, бывало даже, несмотря на мальчишеское самолюбие и апломб, спрашивал совета; что же сейчас произошло? И Тогрул тоже хорош... Ну, Тогрул это особая статья, тут и надеяться на откровение с его стороны было бы неразумно, но сын, Закир... А все же, может прав Тогрул, и все это у Закира переходное, мимолетное, возраста, и все еще наладится, как только пройдет этот опасный, взбалмошный возраст?.. Или все-таки она дала повод к недоверию со стороны сына?.. Неужели? Вспомни, вспомни говорила себе Сона, в последнее время ты стала больше уделять внимания себе, он это, естественно, замечает, и ничего не бывает просто так, если где-то прибавляется, то обязательно где-то убавляется, от чего-то отнимается, ничего не происходит в жизни просто так, без последствий, вот и отнялось Закира то, что она прибавила себе - внимание, забота, ласк; время, отводимое ему; и все это привело к тому, что в последнее время он стал заметно холоден с матерью, она утратил доверие в его глазах... Или, может, это просто возраст, пришла опять спасительная мысль, но тут же другая мыс: отвергла предыдущую: нет, подумала она, не надо себя обманывать, вспомни, когда Тогрул уезжал в командировку и звонил Рауф, сыну пришлось случайно и невольно (он сам потом признался, сказав, что это произошло случайно) усышать ее разговор с Рауфом, а она, как назло, очень уж тот раз разлюбезничалась с ним, уверенная, что одна в доме (домработница Рая была услана на рынок, Закир должен о находиться в школе, но как раз ввиду последнего пустот; урока вернулся раньше), говорила в трубку всякие глупые нежности, что соскучилась, и буквально напросилась сама и свидание, которое в конце концов с видимой неохотой Рауф ей назначил. Она, довольная, что настояла на своем, положила трубку и тут в зеркале своего туалетного столика заметила бледное лицо сына. Улыбка еще не сошла с ее разгоряченного интимным разговором лица, на нем еще более опытным глазом можно было бы прочесть предвкушение от удовольствий предстоявшего свидания, когда она, подняв голову, заметила отражение побледневшего мальчишеского липа в зеркале с металлической рамой в стиле рококо, что придавало отражению несколько странный, в старинном духе оттенок, так и казалось, что мальчик этот весь в кружевцах, со скрипкой под мышкой, мальчик-вундеркинд, будущая знаменитость. Может, как раз именно это отвлекло ее, она не сразу восприняла отражение сына в зеркале как должно, как реальность, как взорвавшуюся на осколки минуту, в которой они оба находились и она, и сын. Потом она страшно перепугалась - что, если он все слышал? - но даже тогда улыбка не вдруг, не сразу сошла с ее лица. А Закир ничего не сказал, тут же вышел из ее комнаты, но потом, минут через двадцать, за столом, во время обеда, придравшись к какому-то пустяку, закатил дикий скандал, как псих, устроил истерику, что было для него вообще явлением нехарактерным. Они с Раей еле успокоили его, и, стараясь дознаться до причин этой истерики, сильно обеспокоившей ее, она была чересчур уж назойлива, и тогда он, убаюканный в объятиях матери, обессиленный после такого бурного эмоционального взрыва, признался ей, что случайно подслушал почти весь ее разговор от начала до конца. Тут она стала врать одно за другим, говорила, что это вовсе не то, что он думает, что она говорила по телефону с мужем одной ее очень близкой подруги, что ей срочно нужны билеты куда-то, и что он их может достать, пока папа в отъезде, она говорила, говорила без умолку, понимая, что сейчас главное - убедить его, оглушить его потоком слов, водопадом слов безобидной информации, заставить поверить, что она ни в чем не виновата, и тогда казалось, что ей удалось задуманное, хотя от начала до конца слушал он ее очень вяло и вроде бы без всякого интереса. Теперь, вспомнив этот случай, она и его причислила к ряду тех мелких эпизодов, которые могли отдалить от нее сына, охладить отношения между ними, нарушить былое доверие, существовавшее раньше...
- Я ухожу, - услышала она голос Тогрула. - Значит, ты говоришь, к одиннадцати?
- Что? - не поняла она.
- Я уточнял - вы тут веселиться будете до одиннадцати? Мне вернуться к одиннадцати? - нарочито терпеливым голосом повторил Тогрул.
- А, да, да, - сказала она, хотя у нее теперь совершенно не оставалось никакого настроения и хотелось бы все отменить, но тут же, стоило ей вспомнить о назначенном на вечер девичнике, о том, как она будет блистать и поражать, как ей открыто будут завидовать и наверняка выражать свое восхищение, стоило ей вспомнить, что все это наслаждение, подлинное для нее наслаждение предстоит в сегодняшний вечер, что подруги, наверное, давно к нему готовятся, к этому вечеру; стоило вспомнить, как она поняла, что ни за что на свете не отменит вечер, да и потом уж слишком поздно думать об этом, машина запущена, да и незачем: если у нее плохое настроение, то эта небольшая собирушка только улучшит ее душевное состояние, развеселит ее; более того, именно сейчас она и нуждается в подобной вечеринке, для чего же они еще нужны - вечеринки, подруги, компании, - как не для поднятия тонуса?..
- Да, к одиннадцати можешь возвращаться, - сказала она на этот раз уже гораздо бодрее. - Не забудь заехать за Закиром.
Тогрул ушел, а она вдруг подумала, знает ли, догадывается ли он о ее отношениях с Рауфом, теперь с Рауфок Нет, догадывается не то слово, не то, которое можно было бы отнести к такому человеку, как Тогрул. Тогрул из тех, кто едва догадавшись, должен докопаться до самой сути, дойти до конца и все выяснить, он человек конкретный и не терпит недоговоренностей. В таком случае, что же остается? Значит, знает? Да, скорее всего так. И что же он? Неужели ему это абсолютно безразлично - были бы только соблюдены приличия и сохранялось внешнее благополучие семьи? Главное, что бы никто из посторонних не знал, а на нее, свою жену, на ее скрытую от него часть жизни ему наплевать. Может, оттого, что и у него тоже такая же жизнь, и, естественно, он первый все это начал, эту проклятую двойную жизнь, потому что поначалу у них вроде все было не так уж плохо, все было, как у людей... Да, о нем говорить не приходится, у него-то полно таких связей, и здесь, в Баку, и в других городах. И все скрытно, обо всем только гадать и догадываться можно, все шито-крыто, или, как он любит выражаться, тихо-мирно как же, а как же иначе - ему должность не позволяет оскандалиться, необходимо в любом деле соблюсти приличия, необходимо все тайком, вся грязь - тайком, а только всплывет наружу, стоит только оскандалиться - может полететь со своего места, и тогда прости-прощай все, что нажито трудом, терпением, выдержкой, хитростью, обхождением, умением ладить с людьми, притворством, двуличием, умением слушать и умением говорить, умением входить в доверие к высокопоставленным начальникам и устранять своих врагов и прочая, прости-прощай все, что нажито и что давно уже стало привычным...
Девичник у Соны был в самом разгаре, когда позвонили в дверь. Рая пошла открывать и, войдя в комнату, шепнула Соне, что вернулся Закир и сразу же прошел в свою комнату.
- Я вас покину на несколько минут, - тоном светском дамы произнесла Сона, и, хотя ей очень хотелось добавить в конце этой фразы обращение "девочки", она скрепя сердце воздержалась, чтобы окончательно произвести впечатление представительницы высших кругов своего города. - Не скучайте, - прибавила она заботливо и в то же время достаточно холодно.
- Скучать у тебя не приходится, - весело отозвалась одна из ее подруг, кивая на экран видеомагнитофона, где в причудливых позах, доступных разве что первоклассным акробатам, совокуплялись на огромном ковре две негритянские пары.
Сона вошла к Закиру, когда тот разбирал постель, готовясь, по всей видимости, укладываться спать.
- Ты хочешь спать? - спросила Сона. - Так рано? Ты не болен, а?
- Нет, - сказал Закир, - я хочу немного почитать в постели. У вас гости?
- Только у меня, - сказала Сона. - Подруги собрались. Вместе учились.
- А, - сказал он. - Понятно. Она внимательно глянула на него.
- Что-нибудь случилось? - спросила она, и так как ей именно сейчас, когда в доме гости, не хотелось начинать крупный разговор о нем, о том, что она узнала от мужа, то она сочла разумным ограничиться короткими вопросами о самом в настоящий момент необходимом, - У тебя все в порядке, да? Ты здоров, ничего не болит, а?
- Все в порядке.
- Может, неприятности какие, а?