Страница:
— Катись к черту вместе со своим разрешением! — Она устало пожала плечами. — Я не нуждаюсь в ни в том, ни в другом! Я поступлю так, как решила.
Сердце Джонни тревожно забилось. Боже, да она действительно решила. Она собралась бросить его. Он не мог этого допустить. Он не позволит ей уйти. Она была его. Его удачей, и не могла покинуть его. Он снова притянул Неваду к себе и прижался к ней загорелой щекой.
— Детка, детка, извини. Не сердись.
— Джонни, отпусти меня.
Невада была неумолима. Джонни отодвинулся, чтобы рассмотреть ее. Она отвела взгляд.
— Невада, если ты действительно хочешь покинуть Лондон, это твое право.
Ее глаза медленно поднялись к его лицу.
— Спасибо. Теперь, если ты так добр, оставь меня и…
— Хорошо. Но, может быть, ты останешься, хотя бы до окончания игры?
— Нет, черт возьми, я не останусь. Ты можешь поцеловать свою удачу на прощание!
— Хорошо, я так и сделаю, — хмуро сказал Джонни.
Он без усилий дотянулся до нее и обнял. Его пристальный взгляд остановился на ее губах. Джонни был уверен, что если поцелует ее, она станет податливой. Но Невада прочитала его мысли.
— Это не сработает, Джонни, — сказала она тихим спокойным голосом.
Уверенный, что этот прием должен сработать, Джонни наклонил голову и накрыл ее рот своими губами. Его язык легко раздвинул ее губы, и Джонни поцеловал ее долгим, жарким поцелуем, способным растопить лед и гнев. Невада не сопротивлялась, но и не отвечала. Ее маленькое гибкое тело не прижалось к его груди, ее руки остались неподвижными. Джонни продолжал поцелуй, крепче прижимая ее к себе, убаюкивая ее голову на своем плече. Не отрывая жарких губ от ее лица, он погладил рукой ее щеку, шею, потом его пальцы скользнули ниже, туда, где мерцали сапфиры и бриллианты ожерелья. Он нащупал шелковые отвороты ее капота. Он осторожно раздвинул их, нашел концы пояса и нетерпеливо развязал его. Его теплая рука обхватила мягкую округлость ее груди.
Никакого ответа. Потрясенный Джонни поднял голову, его дыхание участилось, сердце колотилось в груди. Мягкие губы Невады были влажными и слегка припухли от его поцелуя, под раскрывшимся синим халатом было видно ее прекрасное тело под прозрачной тканью. Невада смотрела прямо в глаза Джонни. Непокорная и красивая, она стояла вплотную к Джонни, такая желанная и недоступная, упрямая и бесстрашная.
— Ты больше не существуешь для меня, — спокойно сказала она. — Если когда-либо мы встретимся снова, я тебя не знаю. Мы никогда не были знакомы.
Она повернулась и быстро пошла через комнату, и полы синего халата едва поспевали за ней. В дверях спальни она остановилась, обернулась и посмотрела на него:
— Ты никогда ничего не хотел от меня, кроме удачи в игре. С этого момента, Джонни Роулетт, я ставлю только на себя!
Часть вторая
Глава 26
Глава 27
Сердце Джонни тревожно забилось. Боже, да она действительно решила. Она собралась бросить его. Он не мог этого допустить. Он не позволит ей уйти. Она была его. Его удачей, и не могла покинуть его. Он снова притянул Неваду к себе и прижался к ней загорелой щекой.
— Детка, детка, извини. Не сердись.
— Джонни, отпусти меня.
Невада была неумолима. Джонни отодвинулся, чтобы рассмотреть ее. Она отвела взгляд.
— Невада, если ты действительно хочешь покинуть Лондон, это твое право.
Ее глаза медленно поднялись к его лицу.
— Спасибо. Теперь, если ты так добр, оставь меня и…
— Хорошо. Но, может быть, ты останешься, хотя бы до окончания игры?
— Нет, черт возьми, я не останусь. Ты можешь поцеловать свою удачу на прощание!
— Хорошо, я так и сделаю, — хмуро сказал Джонни.
Он без усилий дотянулся до нее и обнял. Его пристальный взгляд остановился на ее губах. Джонни был уверен, что если поцелует ее, она станет податливой. Но Невада прочитала его мысли.
— Это не сработает, Джонни, — сказала она тихим спокойным голосом.
Уверенный, что этот прием должен сработать, Джонни наклонил голову и накрыл ее рот своими губами. Его язык легко раздвинул ее губы, и Джонни поцеловал ее долгим, жарким поцелуем, способным растопить лед и гнев. Невада не сопротивлялась, но и не отвечала. Ее маленькое гибкое тело не прижалось к его груди, ее руки остались неподвижными. Джонни продолжал поцелуй, крепче прижимая ее к себе, убаюкивая ее голову на своем плече. Не отрывая жарких губ от ее лица, он погладил рукой ее щеку, шею, потом его пальцы скользнули ниже, туда, где мерцали сапфиры и бриллианты ожерелья. Он нащупал шелковые отвороты ее капота. Он осторожно раздвинул их, нашел концы пояса и нетерпеливо развязал его. Его теплая рука обхватила мягкую округлость ее груди.
Никакого ответа. Потрясенный Джонни поднял голову, его дыхание участилось, сердце колотилось в груди. Мягкие губы Невады были влажными и слегка припухли от его поцелуя, под раскрывшимся синим халатом было видно ее прекрасное тело под прозрачной тканью. Невада смотрела прямо в глаза Джонни. Непокорная и красивая, она стояла вплотную к Джонни, такая желанная и недоступная, упрямая и бесстрашная.
— Ты больше не существуешь для меня, — спокойно сказала она. — Если когда-либо мы встретимся снова, я тебя не знаю. Мы никогда не были знакомы.
Она повернулась и быстро пошла через комнату, и полы синего халата едва поспевали за ней. В дверях спальни она остановилась, обернулась и посмотрела на него:
— Ты никогда ничего не хотел от меня, кроме удачи в игре. С этого момента, Джонни Роулетт, я ставлю только на себя!
Часть вторая
Глава 26
В призрачном розовом свете восходящего солнца генерал Эндрю Джексон уверенно сидел на своем вздыбившемся жеребце. В полдень, когда солнце Луизианы было в зените, генерал был все еще там, подняв шляпу в приветственном жесте. В сумерках, когда теплый день сменялся холодной южной ночью, гордый воин и его жеребец все еще возвышались над площадью, названной в его честь. И поздно вечером, когда Новый Орлеан спал, и блестящая роса покрывала траву в парке, окружающем постамент генерала, отважный Джексон оставался бодрствующим, его глаза были подняты к ночному небу, его фигура не теряла военной выправки.
Невада стояла в одиночестве на украшенном железным кружевом балконе роскошных апартаментов в «Понтальба» и пристально смотрела через улицу Святой Анны на галантного генерала. За ту неделю, что она пробыла в Новом Орлеане, она не видела почти никого, кроме генерала. Ей нравилось его общество, потому что с Энди ей было незачем поддерживать светскую беседу, улыбаться, очаровывать и притворяться веселой. Установленный в самом центре площади, через улицу от красного дома, где жила Невада, огромный зеленый памятник ничего не ожидал от нее, ничего не требовал. Неваде это нравилось. Ей нравился безмолвный генерал. Если она чувствовала потребность поговорить с ним, она говорила. Если нет, он не возражал. Он был там перед ней в любой час дня и ночи.
Сейчас было уже далеко за полночь и холодный зимний ветер заставил Неваду обнять руками плечи и вздрогнуть. Генерал Джексон никогда не чувствовал холода. Временами ей хотелось стать похожей на невозмутимый памятник. Как здорово было бы ничего не чувствовать. Невада вздохнула и отвела взгляд от бесстрашного генерала.
Высокие белые шпили собора Сент-Луиса поднимались к темному небу. И дальше, за церковью, старый город был тихим. За площадью обычно шумный французский рынок был безлюден, только длинные деревянные столы да пустые мусорные ведра.
Наконец молодая женщина задумчиво посмотрела вправо, на спокойную Миссисипи, чьи мутные воды мерцали серебром в зимнем лунном свете. Вдали прогудел пароход, и жалобный звук, казалось, проник прямо в одинокое сердце Невады. Сколько она себя помнила, пароходные гудки всегда были частью ее жизни, заставляли ее визжать от радости, когда она была счастливой речной девчонкой, и сильнее биться сердце, когда она стала старше. Далекий звук пробудил приятные воспоминания об огромном светловолосом мужчине с синими глазами, раскатистым смехом, и сердцем, огромным, как река. Они провели много счастливых дней вместе на беспокойной Миссисипи — она и ее отец.
Но гудок парохода напомнил еще об одном мужчине. Смуглый брюнет с обжигающими черными глазами и адской усмешкой, у которого вовсе не было сердца. Она провела с ним всего одну наполненную страстью ночь на реке, и ее жизнь навсегда стала другой, а его — ничуть не изменилась.
Слезы потекли из грустных глаз Невады. Она не сдерживала их. Никто не мог увидеть этих слез, кроме старого Эндрю Джексона, а он никому не расскажет.
Так она одиноко стояла холодной ночью на балконе в Новом Орлеане и не скрываясь плакала о беззаботном мужчине за океаном, более похожем на статую, чем каменный генерал. Она плакала долго. Плакала, пока не разболелась голова, а глаза опухли и покраснели. Плакала, потому что потеряла Джонни, потому что любила его так отчаянно, что ее дни и ночи были заполнены страданиями, которых она раньше не знала. Плакала, потому что она должна была забыть его, но не была уверена, что сможет.
Наконец, все еще плача, Невада подняла тяжелую голову и посмотрела на неподвижного генерала.
— Вот и все, Энди. Последний раз. После сегодняшней ночи, двадцатого ноября 1876 года, больше не будет слез, пролитых понапрасну о мистере Джонни Роулетге!
Глядя на залитый дождем город, Джонни Роулетт курил в темноте тонкую коричневую сигару. Было уже далеко за полночь, но ему не хотелось спать. Это был день игры. Большой игры. Игры, ради которой он приехал в Лондон. Джонни затянулся сигарой, вдохнул горячий дым глубоко в легкие, затем медленно выдохнул, выпуская идеальные кольца округленными губами. Его мысли были заняты предстоящей игрой. И Невадой Мэри Гамильтон. Он рассчитывал на ее поддержку, он привез ее через океан как амулет своей удачи. Он не был уверен, что сможет выиграть без нее.
Джонни выпустил еще одно голубое кольцо дыма и откинул темную голову на мягкую спинку кресла, обитого парчой цвета павлиньих перьев из гарнитура, украшавшего изящную верхнюю гостиную городского дома леди Эшли в Мейфере. К дьяволу Неваду Гамильтон. Он стал играть, когда ему исполнилось четырнадцать, и выиграл много денег с тех пор. Лишь совсем недавно он узнал о существовании Невады Гамильтон. Он не нуждался в ней раньше. Он никогда ни в ком не нуждался.
Джонни проворно вскочил на ноги. Он перешел к большому окну, выходящему на залив. Его зубы крепко сжимали сигару, он стоял совершенно обнаженный, поглядывая на ухоженные лужайки и капли дождя, ритмично падающие с высокой крыши особняка. Он сделал длинный, глубокий вздох, скрестил руки на груди, уверяя себя, что это совершенно естественно — нервничать и беспокоиться в ночь перед большой игрой. Только и всего. Возможно, стакан бренди и горячая ванна помогли бы ему заснуть.
Джонни оставался на том же месте, глядя на дождь, усталый, но не сонный, одинокий, но довольный своим одиночеством. По крайней мере, он считал, что был один.
— Любимый? — Леди Эшли позвала его от двери. — М-м-м?
Он даже не обернулся. Подхватив полы длинного, шелестящего халата, леди Эшли поспешила к нему. Подойдя вплотную, она положила руку на его обнаженную спину.
— Любимый, что-то случилось? Я проснулась, а тебя нет. Я стала волноваться.
— Просто не спится, — ответил он.
— Это дождь, — сказала леди Эшли. — Вы, янки, устаете от наших непрерывных дождей.
Он не отвечал. Леди Эшли рассмеялась, уверенная, что знает, как снять его нервное возбуждение. Она быстро сбросила одежду, встала позади Джонни, обняла и прижалась к нему всем телом.
— Любимый, — шептала она, и ее руки шаловливо поглаживали его широкую грудь, — Ты совсем замерз.
Джонни не ответил. Он просто стоял, курил сигару, глядя на дождь, пока его опытная любовница гладила его грудь, покрывала поцелуями спину и шептала ласковые слова хрипловатым, прерывающимся голосом. Ее умелые руки спустились на плоский живот Джонни, и она стала покачивать бедрами, прижавшись к его твердым ягодицам.
— Забудь свою глупую игру, любимый, — сказала она, когда ее руки скользнули еще ниже. — Думай только об этом.
И ее рука нежно обхватила его плоть и начала медленно скользить вверх и вниз и снова вверх и вниз. Она улыбнулась, услышав его нервный вздох. И когда он попытался обернуться и встать к ней лицом, не позволила ему.
— Нет. Не сейчас. Позволь мне ласкать тебя так, пока один из нас не сможет больше сдерживаться.
Джонни небрежно пожал плечами. И стоял в темной комнате, расставив ноги, опустив руки, все еще сжимая в зубах сигару, в то время как искушенная в любовной игре леди Эшли трогала, поглаживал, и настраивала его чуткое тело, уверенно добиваясь его полной готовности к любовной близости. Наконец ее руки бессильно опустились. Джонни повернулся к ней лицом. Она вырвала сигару из его губ, смяла ее в хрустальной пепельнице и сделала приглашающий жест.
— Идем в постель, Роулетт, — сказала она, и он повиновался.
— Страйкер, подайте экипаж сегодня вечером в восемь тридцать. Ты повезешь мисс Анабел и меня на прием к Уилсонам на Гарден-стрит.
Гигант послушно кивнул:
— Будут ли еще какие-нибудь поручения сегодня?
— Я думаю, нет. Мы ходили по магазинам все утро. Наверно, мы останемся дома и отдохнем, чтобы выглядеть свежими на приеме.
— Очень хорошо, мисс Мэри.
— Да, еще, Страйкер, после приема будет ужин, так что мы не будем ужинать дома. Ты справишься сам?
— Не волнуйтесь обо мне. Если это все, я вернусь вечером в восемь тридцать.
— Спасибо, Страйкер.
Мужчина вышел, и Невада улыбнулась ему вслед. Он был чудесным человеком. Выражение его лица было почти пугающим: нос сломан, рот очень большой, а глаза часто угрожающе сужались. У него были очень мощные плечи, широкая и крепкая грудь, необычайно сильные руки. И он был чрезвычайно добр. По крайней мере, с Невадой. И мисс Анабел. И только это имело значение.
Когда она и мисс Анабел возвратились из Лондона, мисс Анабел сказала, что им неприлично и небезопасно жить вдвоем во французском квартале. Страйкер немедленно пришел на помощь. Невада послала ему весточку с попутным пароходом, идущим в верховья реки, и спустя пять дней она открыла дверь и увидела огромного вышибалу «Подлунного игрока», стоящего перед ней.
— Я вам нужен — и я здесь, — сказал он вместо приветствия.
Невада и мисс Анабел были поражены многообразием способностей Страйкера. Он мог готовить, как самый лучший креольский повар, ездить верхом, как жокей, петь баритоном, достойным оперной сцены, стрелять, как охотник, драться, как профессиональный борец и рассказывать истории с мастерством настоящего сказочника. Страйкер скоро стал известен в городе. Не прошло и суток с его прибытия в Новый Орлеан, как каждая речная крыса на пристани и каждый состоятельный повеса в городе знали, что огромный Страйкер, с пистолетом за поясом брюк, скрытым пиджаком, зорко охранял темноволосую красавицу мисс Мэри Гамильтон и ее компаньонку мисс Анабел Делани.
И еще: каждый в Новом Орлеане знал, что мисс Анабел Делани была представительницей старой гвардии, уважаемым членом высшего общества штата Луизиана. Так что приглашения на чай, вечера, ужины и танцы посыпались дождем в адрес «Понтальба», как только в домах местной знати прослышали о приезде мисс Анабел Делани в Новый Орлеан. И после первой длинной недели, проведенной Невадой в печальных раздумьях, две женщины стали посещать различные празднества почти каждый вечер.
Храня верность клятве, данной статуе старого Энди, Невада не позволяла себе плакать. Она собиралась сделать то, чего добивался от нее Джонни. То, для чего он готовил и обучал ее. Она собиралась найти богатого, красивого джентльмена, привлекательного, заботливого и любящего. И когда она найдет его, и он предложит ей руку и сердце, она ответит согласием! А потом она будет так счастлива, и никогда — ни одного дня, ни одного часа, ни одной минуты — не будет думать о мистере Джонни Роулетте! Приняв твердое решение, сияющая, улыбающаяся мисс Мэри Гамильтон холодным декабрьским вечером направлялась в особняк Дарси Уилсон в сопровождении мисс Анабел Делани.
Оказавшись среди старых и дорогих друзей, мисс Анабел улыбалась, приветствовала знакомых и представляла Неваду как Мэри Гамильтон, одну из Гамильтонов штата Теннесси.
Веселое блестящее общество Нового Орлеана было очаровано юной красотой Невады и ее природным обаянием. Досточтимый Р.Т. Бьюгард, в честь которого был дан прием, настаивал на своем праве сопровождать ее к столу. Уважаемый болтливый генерал, чья атака на форт Самтер положила начало войне между штатами, упорно цеплялся за ее изящную ручку, пока его отдаленная родственница из Сент-Луиса не заметила затруднительное положение Невады и не пришла к ней на помощь.
— Простите, кузен Бьюгард, — дерзко сказала рыжеволосая Дениза Ледет, обнимая Неваду за талию, — но я обещала близнецам Куперам представить их мисс Гамильтон. Могу я увести ее? Я знала, что вы поймете меня.
— Ну, я… я собирался… э-э… рассказать… — Бьюгард запинался и мямлил, но в конце концов согласился. — Я полагаю, мисс Гамильтон будет приятнее поужинать с молодежью.
— Благодарю, кузен, — сказала Дениза и поспешно увела Неваду подальше. — Ты должна простить кузена Бьюгарда. Мама считает, что он уже впадает в детство. Говорят, что он чувствует себя все еще лихим генералом. Бедняга живет в славном прошлом и не может устоять перед чарами симпатичной девушки.
Дениза рассмеялась, и этот доброжелательный музыкальный смех доставил Неваде немалое удовольствие.
— Я знаю, ты недавно вернулась из длинной поездки за границу. Говорят, ты была представлена королеве. Ты ненавидишь Лондон? Я — да! Дождь шел каждый день, и я чувствовала, что скоро сойду с ума, и, кроме того, мама не позволяла мне развлекаться. Я встретила на приеме очень симпатичного аристократа, но из этого ничего не вышло, потому что мне не позволяли видеться с ним! Твоя жизнь такая же унылая, как и моя, Мэри?
Теплые карие глаза Денизы смотрели прямо в глаза Невады. Они быстро подружились. Две молодые женщины сплетничали и смеялись, проведя остальную часть вечера вместе.
Когда Невада и мисс Анабел собрались уезжать, Дениза сжала руки Невады:
— Ты знаешь статую Эндрю Джексона, Мэри? Мы можем встретиться там завтра утром в десять часов? Ты поможешь мне выбрать платье к приему в Уитингтон-холле на следующей неделе? Вы ведь тоже приглашены, не так ли? Вы когда-нибудь приедете в Сент-Луис? Вы…
— Дениза, — Невада сумела прервать ее, смеясь и счастливо пожимая руки новой подруги, — ты не даешь мне возможности ответить.
— Я знаю, знаю, — согласилась Дениза. — Мама говорит, что я слишком много болтаю. Ты тоже так думаешь? Я стараюсь и знаю, что это невежливо, но я…
— Мне пора идти.
— Ты встретишь меня завтра?
— Да. Конечно встречу.
Невада порывисто обняла стройную рыжеволосую девушку.
— Доброй ночи. Мы увидимся утром!
Невада все еще улыбалась, усаживаясь в экипаже, чтобы ехать в «Понтальба». У нее никогда не было подруги, внезапно поняла она. По крайней мере, ни одной ее возраста. Мисс Анабел была ей другом, конечно и артистки на «Игроке» тоже, но это и все. Вся ее жизнь проходила среди мужчин.
— Могу я встретиться с Денизой Ледет завтра утром в Джексон-сквере и пройтись по магазинам с ней и ее матерью? — взволнованно спросила Невада, обернувшись к мисс Анабел.
— Конечно можешь, дорогая, — мисс Анабел похлопала по ее руке. — Ледеты прекрасные люди. Их недавний переезд в Сент-Луис был потерей для Нового Орлеана, могу тебя уверить.
Невада была так возбуждена, что едва могла уснуть ночью. Встав рано утром, она оделась с особой тщательностью, выбрав платье из легкой синей шерсти. Изучая свое отражение в зеркале, она подумала, что сапфировое с бриллиантами ожерелье чудесно подошло бы к ее платью. И как забавно было бы небрежно обмолвиться в разговоре с новой подругой, что драгоценное ожерелье было подарком поклонника. Но не принято носить драгоценности днем. И признаваться, что она имела красивого поклонника. Так что она решила дождаться празднества в доме Уитинггонов, чтобы надеть ожерелье, а если Дениза спросит, она загадочно улыбнется и опустит ресницы.
В сопровождении Страйкера улыбающаяся и беззаботная Невада пересекла улицу Святой Анны и вышла на площадь без пяти минут десять. Дениза Ледет уже ждала ее. Она сидела на ступеньке прямо под памятником Джексона и вскочила в ту же секунду, как только увидела приближающуюся миниатюрную темноволосую девушку. Они встретились и обнялись, как самые близкие подруги. Какими они скоро и стали.
— Ты не голодна? — спросила Дениза и, не давая Неваде времени ответить, продолжала:
— Знаешь, самый лучший cafe аи lait и beignets (Кофе с молоком и пончики (фр.)) во всем Новом Орлеане подают в кафе «Монд», совсем рядом, на Армз-сквер.
Она схватила Неваду за руку и повела через площадь, не переставая болтать.
— На самом деле, эта площадь называется по-другому, я знаю. Уже несколько лет, но grand-mere (Бабушка (фр.).). Ледет говорит, что никогда не назовет ее Джексон-сквер. Говорит, что Джексон был всего лишь провинциальным громогласным разбойником, и как можно ее любимую площадь назвать в честь такого человека!
Кивая, Невада молилась, чтобы grand-mere Ледет никогда не узнала, что она, мисс Мэри Гамильтон из штата Теннесси, была на самом деле Невадой Гамильтон, дочерью пившего виски владельца плоскодонки. Пригласили бы Неваду в таком случае пройтись по магазинам с аристократами Ледетами? Конечно нет.
Но они ничего не знали, так что Невада провела долгое, прекрасное утро, обходя магазины, сплетничая и пересмеиваясь с Денизой и ее матерью.
В небольшом магазинчике Невада приобрела старинный веер для мисс Анабел, сказав Денизе, что она хотела порадовать чем-нибудь свою компаньонку, зная слишком хорошо, что любопытная Дениза наверняка спросит, в чем дело. Радуясь возможности поделиться маленьким секретом с новым другом, Невада взяла под руку Денизу и отвела ее на несколько шагов в сторону.
— Ты никому не расскажешь то, что я тебе скажу? — прошептала она.
— Я скорее позволю арестовать себя и отвезти в кутузку, прежде чем скажу хоть одно слово!
— Хорошо. — Невада поглядела вокруг. — Как ты знаешь, мисс Анабел и я были в Лондоне. Мы встретили замечательного человека еще по пути в Англию. Его зовут Король Кэссиди. Щеголеватый, среднего возраста, и настолько богатый, что королева Англии выглядит нищенкой по сравнению с ним. Король…
Широко раскрыв глаза, Дениза прервала ее:
— И мисс Анабел безумно влюбилась в него, но он уже был женат.
— Нет, нет, ничего подобного. Но я верю, что она действительно полюбила его. И он ее. Видишь ли, они ..
Предположение Невады о взаимной сердечной склонности Короля Кэссиди и мисс Анабел было недалеко от истины. Она догадывалась и поделилась своей догадкой с подругой, что и серебряный король, и мисс Анабел были жертвами неразделенной любви в молодости и боялись снова повторить свои ошибки.
— Так ты говоришь, что мисс Анабел отвергла Короля Кэссиди, прежде чем он имел случай отвергнуть ее, и наоборот, — глубокомысленно размышляла Дениза.
— Верно, — ответила Невада.
— Ну, я могу это понять. Если бы мужчина разбил мое сердце, я побоялась бы предложить его кому-то другому. Я осталась бы старой девой, как мисс Анабел. А ты?
Синие глаза Невады прищурились.
— Нет-нет, я не стала бы старой девой.
— Ты рискнула бы своим сердцем во второй раз?
— Никогда! — воскликнула Невада слишком пылко, но тут же спохватилась и повторила более мягко:
— Никогда.
Невада стояла в одиночестве на украшенном железным кружевом балконе роскошных апартаментов в «Понтальба» и пристально смотрела через улицу Святой Анны на галантного генерала. За ту неделю, что она пробыла в Новом Орлеане, она не видела почти никого, кроме генерала. Ей нравилось его общество, потому что с Энди ей было незачем поддерживать светскую беседу, улыбаться, очаровывать и притворяться веселой. Установленный в самом центре площади, через улицу от красного дома, где жила Невада, огромный зеленый памятник ничего не ожидал от нее, ничего не требовал. Неваде это нравилось. Ей нравился безмолвный генерал. Если она чувствовала потребность поговорить с ним, она говорила. Если нет, он не возражал. Он был там перед ней в любой час дня и ночи.
Сейчас было уже далеко за полночь и холодный зимний ветер заставил Неваду обнять руками плечи и вздрогнуть. Генерал Джексон никогда не чувствовал холода. Временами ей хотелось стать похожей на невозмутимый памятник. Как здорово было бы ничего не чувствовать. Невада вздохнула и отвела взгляд от бесстрашного генерала.
Высокие белые шпили собора Сент-Луиса поднимались к темному небу. И дальше, за церковью, старый город был тихим. За площадью обычно шумный французский рынок был безлюден, только длинные деревянные столы да пустые мусорные ведра.
Наконец молодая женщина задумчиво посмотрела вправо, на спокойную Миссисипи, чьи мутные воды мерцали серебром в зимнем лунном свете. Вдали прогудел пароход, и жалобный звук, казалось, проник прямо в одинокое сердце Невады. Сколько она себя помнила, пароходные гудки всегда были частью ее жизни, заставляли ее визжать от радости, когда она была счастливой речной девчонкой, и сильнее биться сердце, когда она стала старше. Далекий звук пробудил приятные воспоминания об огромном светловолосом мужчине с синими глазами, раскатистым смехом, и сердцем, огромным, как река. Они провели много счастливых дней вместе на беспокойной Миссисипи — она и ее отец.
Но гудок парохода напомнил еще об одном мужчине. Смуглый брюнет с обжигающими черными глазами и адской усмешкой, у которого вовсе не было сердца. Она провела с ним всего одну наполненную страстью ночь на реке, и ее жизнь навсегда стала другой, а его — ничуть не изменилась.
Слезы потекли из грустных глаз Невады. Она не сдерживала их. Никто не мог увидеть этих слез, кроме старого Эндрю Джексона, а он никому не расскажет.
Так она одиноко стояла холодной ночью на балконе в Новом Орлеане и не скрываясь плакала о беззаботном мужчине за океаном, более похожем на статую, чем каменный генерал. Она плакала долго. Плакала, пока не разболелась голова, а глаза опухли и покраснели. Плакала, потому что потеряла Джонни, потому что любила его так отчаянно, что ее дни и ночи были заполнены страданиями, которых она раньше не знала. Плакала, потому что она должна была забыть его, но не была уверена, что сможет.
Наконец, все еще плача, Невада подняла тяжелую голову и посмотрела на неподвижного генерала.
— Вот и все, Энди. Последний раз. После сегодняшней ночи, двадцатого ноября 1876 года, больше не будет слез, пролитых понапрасну о мистере Джонни Роулетге!
Глядя на залитый дождем город, Джонни Роулетт курил в темноте тонкую коричневую сигару. Было уже далеко за полночь, но ему не хотелось спать. Это был день игры. Большой игры. Игры, ради которой он приехал в Лондон. Джонни затянулся сигарой, вдохнул горячий дым глубоко в легкие, затем медленно выдохнул, выпуская идеальные кольца округленными губами. Его мысли были заняты предстоящей игрой. И Невадой Мэри Гамильтон. Он рассчитывал на ее поддержку, он привез ее через океан как амулет своей удачи. Он не был уверен, что сможет выиграть без нее.
Джонни выпустил еще одно голубое кольцо дыма и откинул темную голову на мягкую спинку кресла, обитого парчой цвета павлиньих перьев из гарнитура, украшавшего изящную верхнюю гостиную городского дома леди Эшли в Мейфере. К дьяволу Неваду Гамильтон. Он стал играть, когда ему исполнилось четырнадцать, и выиграл много денег с тех пор. Лишь совсем недавно он узнал о существовании Невады Гамильтон. Он не нуждался в ней раньше. Он никогда ни в ком не нуждался.
Джонни проворно вскочил на ноги. Он перешел к большому окну, выходящему на залив. Его зубы крепко сжимали сигару, он стоял совершенно обнаженный, поглядывая на ухоженные лужайки и капли дождя, ритмично падающие с высокой крыши особняка. Он сделал длинный, глубокий вздох, скрестил руки на груди, уверяя себя, что это совершенно естественно — нервничать и беспокоиться в ночь перед большой игрой. Только и всего. Возможно, стакан бренди и горячая ванна помогли бы ему заснуть.
Джонни оставался на том же месте, глядя на дождь, усталый, но не сонный, одинокий, но довольный своим одиночеством. По крайней мере, он считал, что был один.
— Любимый? — Леди Эшли позвала его от двери. — М-м-м?
Он даже не обернулся. Подхватив полы длинного, шелестящего халата, леди Эшли поспешила к нему. Подойдя вплотную, она положила руку на его обнаженную спину.
— Любимый, что-то случилось? Я проснулась, а тебя нет. Я стала волноваться.
— Просто не спится, — ответил он.
— Это дождь, — сказала леди Эшли. — Вы, янки, устаете от наших непрерывных дождей.
Он не отвечал. Леди Эшли рассмеялась, уверенная, что знает, как снять его нервное возбуждение. Она быстро сбросила одежду, встала позади Джонни, обняла и прижалась к нему всем телом.
— Любимый, — шептала она, и ее руки шаловливо поглаживали его широкую грудь, — Ты совсем замерз.
Джонни не ответил. Он просто стоял, курил сигару, глядя на дождь, пока его опытная любовница гладила его грудь, покрывала поцелуями спину и шептала ласковые слова хрипловатым, прерывающимся голосом. Ее умелые руки спустились на плоский живот Джонни, и она стала покачивать бедрами, прижавшись к его твердым ягодицам.
— Забудь свою глупую игру, любимый, — сказала она, когда ее руки скользнули еще ниже. — Думай только об этом.
И ее рука нежно обхватила его плоть и начала медленно скользить вверх и вниз и снова вверх и вниз. Она улыбнулась, услышав его нервный вздох. И когда он попытался обернуться и встать к ней лицом, не позволила ему.
— Нет. Не сейчас. Позволь мне ласкать тебя так, пока один из нас не сможет больше сдерживаться.
Джонни небрежно пожал плечами. И стоял в темной комнате, расставив ноги, опустив руки, все еще сжимая в зубах сигару, в то время как искушенная в любовной игре леди Эшли трогала, поглаживал, и настраивала его чуткое тело, уверенно добиваясь его полной готовности к любовной близости. Наконец ее руки бессильно опустились. Джонни повернулся к ней лицом. Она вырвала сигару из его губ, смяла ее в хрустальной пепельнице и сделала приглашающий жест.
— Идем в постель, Роулетт, — сказала она, и он повиновался.
— Страйкер, подайте экипаж сегодня вечером в восемь тридцать. Ты повезешь мисс Анабел и меня на прием к Уилсонам на Гарден-стрит.
Гигант послушно кивнул:
— Будут ли еще какие-нибудь поручения сегодня?
— Я думаю, нет. Мы ходили по магазинам все утро. Наверно, мы останемся дома и отдохнем, чтобы выглядеть свежими на приеме.
— Очень хорошо, мисс Мэри.
— Да, еще, Страйкер, после приема будет ужин, так что мы не будем ужинать дома. Ты справишься сам?
— Не волнуйтесь обо мне. Если это все, я вернусь вечером в восемь тридцать.
— Спасибо, Страйкер.
Мужчина вышел, и Невада улыбнулась ему вслед. Он был чудесным человеком. Выражение его лица было почти пугающим: нос сломан, рот очень большой, а глаза часто угрожающе сужались. У него были очень мощные плечи, широкая и крепкая грудь, необычайно сильные руки. И он был чрезвычайно добр. По крайней мере, с Невадой. И мисс Анабел. И только это имело значение.
Когда она и мисс Анабел возвратились из Лондона, мисс Анабел сказала, что им неприлично и небезопасно жить вдвоем во французском квартале. Страйкер немедленно пришел на помощь. Невада послала ему весточку с попутным пароходом, идущим в верховья реки, и спустя пять дней она открыла дверь и увидела огромного вышибалу «Подлунного игрока», стоящего перед ней.
— Я вам нужен — и я здесь, — сказал он вместо приветствия.
Невада и мисс Анабел были поражены многообразием способностей Страйкера. Он мог готовить, как самый лучший креольский повар, ездить верхом, как жокей, петь баритоном, достойным оперной сцены, стрелять, как охотник, драться, как профессиональный борец и рассказывать истории с мастерством настоящего сказочника. Страйкер скоро стал известен в городе. Не прошло и суток с его прибытия в Новый Орлеан, как каждая речная крыса на пристани и каждый состоятельный повеса в городе знали, что огромный Страйкер, с пистолетом за поясом брюк, скрытым пиджаком, зорко охранял темноволосую красавицу мисс Мэри Гамильтон и ее компаньонку мисс Анабел Делани.
И еще: каждый в Новом Орлеане знал, что мисс Анабел Делани была представительницей старой гвардии, уважаемым членом высшего общества штата Луизиана. Так что приглашения на чай, вечера, ужины и танцы посыпались дождем в адрес «Понтальба», как только в домах местной знати прослышали о приезде мисс Анабел Делани в Новый Орлеан. И после первой длинной недели, проведенной Невадой в печальных раздумьях, две женщины стали посещать различные празднества почти каждый вечер.
Храня верность клятве, данной статуе старого Энди, Невада не позволяла себе плакать. Она собиралась сделать то, чего добивался от нее Джонни. То, для чего он готовил и обучал ее. Она собиралась найти богатого, красивого джентльмена, привлекательного, заботливого и любящего. И когда она найдет его, и он предложит ей руку и сердце, она ответит согласием! А потом она будет так счастлива, и никогда — ни одного дня, ни одного часа, ни одной минуты — не будет думать о мистере Джонни Роулетте! Приняв твердое решение, сияющая, улыбающаяся мисс Мэри Гамильтон холодным декабрьским вечером направлялась в особняк Дарси Уилсон в сопровождении мисс Анабел Делани.
Оказавшись среди старых и дорогих друзей, мисс Анабел улыбалась, приветствовала знакомых и представляла Неваду как Мэри Гамильтон, одну из Гамильтонов штата Теннесси.
Веселое блестящее общество Нового Орлеана было очаровано юной красотой Невады и ее природным обаянием. Досточтимый Р.Т. Бьюгард, в честь которого был дан прием, настаивал на своем праве сопровождать ее к столу. Уважаемый болтливый генерал, чья атака на форт Самтер положила начало войне между штатами, упорно цеплялся за ее изящную ручку, пока его отдаленная родственница из Сент-Луиса не заметила затруднительное положение Невады и не пришла к ней на помощь.
— Простите, кузен Бьюгард, — дерзко сказала рыжеволосая Дениза Ледет, обнимая Неваду за талию, — но я обещала близнецам Куперам представить их мисс Гамильтон. Могу я увести ее? Я знала, что вы поймете меня.
— Ну, я… я собирался… э-э… рассказать… — Бьюгард запинался и мямлил, но в конце концов согласился. — Я полагаю, мисс Гамильтон будет приятнее поужинать с молодежью.
— Благодарю, кузен, — сказала Дениза и поспешно увела Неваду подальше. — Ты должна простить кузена Бьюгарда. Мама считает, что он уже впадает в детство. Говорят, что он чувствует себя все еще лихим генералом. Бедняга живет в славном прошлом и не может устоять перед чарами симпатичной девушки.
Дениза рассмеялась, и этот доброжелательный музыкальный смех доставил Неваде немалое удовольствие.
— Я знаю, ты недавно вернулась из длинной поездки за границу. Говорят, ты была представлена королеве. Ты ненавидишь Лондон? Я — да! Дождь шел каждый день, и я чувствовала, что скоро сойду с ума, и, кроме того, мама не позволяла мне развлекаться. Я встретила на приеме очень симпатичного аристократа, но из этого ничего не вышло, потому что мне не позволяли видеться с ним! Твоя жизнь такая же унылая, как и моя, Мэри?
Теплые карие глаза Денизы смотрели прямо в глаза Невады. Они быстро подружились. Две молодые женщины сплетничали и смеялись, проведя остальную часть вечера вместе.
Когда Невада и мисс Анабел собрались уезжать, Дениза сжала руки Невады:
— Ты знаешь статую Эндрю Джексона, Мэри? Мы можем встретиться там завтра утром в десять часов? Ты поможешь мне выбрать платье к приему в Уитингтон-холле на следующей неделе? Вы ведь тоже приглашены, не так ли? Вы когда-нибудь приедете в Сент-Луис? Вы…
— Дениза, — Невада сумела прервать ее, смеясь и счастливо пожимая руки новой подруги, — ты не даешь мне возможности ответить.
— Я знаю, знаю, — согласилась Дениза. — Мама говорит, что я слишком много болтаю. Ты тоже так думаешь? Я стараюсь и знаю, что это невежливо, но я…
— Мне пора идти.
— Ты встретишь меня завтра?
— Да. Конечно встречу.
Невада порывисто обняла стройную рыжеволосую девушку.
— Доброй ночи. Мы увидимся утром!
Невада все еще улыбалась, усаживаясь в экипаже, чтобы ехать в «Понтальба». У нее никогда не было подруги, внезапно поняла она. По крайней мере, ни одной ее возраста. Мисс Анабел была ей другом, конечно и артистки на «Игроке» тоже, но это и все. Вся ее жизнь проходила среди мужчин.
— Могу я встретиться с Денизой Ледет завтра утром в Джексон-сквере и пройтись по магазинам с ней и ее матерью? — взволнованно спросила Невада, обернувшись к мисс Анабел.
— Конечно можешь, дорогая, — мисс Анабел похлопала по ее руке. — Ледеты прекрасные люди. Их недавний переезд в Сент-Луис был потерей для Нового Орлеана, могу тебя уверить.
Невада была так возбуждена, что едва могла уснуть ночью. Встав рано утром, она оделась с особой тщательностью, выбрав платье из легкой синей шерсти. Изучая свое отражение в зеркале, она подумала, что сапфировое с бриллиантами ожерелье чудесно подошло бы к ее платью. И как забавно было бы небрежно обмолвиться в разговоре с новой подругой, что драгоценное ожерелье было подарком поклонника. Но не принято носить драгоценности днем. И признаваться, что она имела красивого поклонника. Так что она решила дождаться празднества в доме Уитинггонов, чтобы надеть ожерелье, а если Дениза спросит, она загадочно улыбнется и опустит ресницы.
В сопровождении Страйкера улыбающаяся и беззаботная Невада пересекла улицу Святой Анны и вышла на площадь без пяти минут десять. Дениза Ледет уже ждала ее. Она сидела на ступеньке прямо под памятником Джексона и вскочила в ту же секунду, как только увидела приближающуюся миниатюрную темноволосую девушку. Они встретились и обнялись, как самые близкие подруги. Какими они скоро и стали.
— Ты не голодна? — спросила Дениза и, не давая Неваде времени ответить, продолжала:
— Знаешь, самый лучший cafe аи lait и beignets (Кофе с молоком и пончики (фр.)) во всем Новом Орлеане подают в кафе «Монд», совсем рядом, на Армз-сквер.
Она схватила Неваду за руку и повела через площадь, не переставая болтать.
— На самом деле, эта площадь называется по-другому, я знаю. Уже несколько лет, но grand-mere (Бабушка (фр.).). Ледет говорит, что никогда не назовет ее Джексон-сквер. Говорит, что Джексон был всего лишь провинциальным громогласным разбойником, и как можно ее любимую площадь назвать в честь такого человека!
Кивая, Невада молилась, чтобы grand-mere Ледет никогда не узнала, что она, мисс Мэри Гамильтон из штата Теннесси, была на самом деле Невадой Гамильтон, дочерью пившего виски владельца плоскодонки. Пригласили бы Неваду в таком случае пройтись по магазинам с аристократами Ледетами? Конечно нет.
Но они ничего не знали, так что Невада провела долгое, прекрасное утро, обходя магазины, сплетничая и пересмеиваясь с Денизой и ее матерью.
В небольшом магазинчике Невада приобрела старинный веер для мисс Анабел, сказав Денизе, что она хотела порадовать чем-нибудь свою компаньонку, зная слишком хорошо, что любопытная Дениза наверняка спросит, в чем дело. Радуясь возможности поделиться маленьким секретом с новым другом, Невада взяла под руку Денизу и отвела ее на несколько шагов в сторону.
— Ты никому не расскажешь то, что я тебе скажу? — прошептала она.
— Я скорее позволю арестовать себя и отвезти в кутузку, прежде чем скажу хоть одно слово!
— Хорошо. — Невада поглядела вокруг. — Как ты знаешь, мисс Анабел и я были в Лондоне. Мы встретили замечательного человека еще по пути в Англию. Его зовут Король Кэссиди. Щеголеватый, среднего возраста, и настолько богатый, что королева Англии выглядит нищенкой по сравнению с ним. Король…
Широко раскрыв глаза, Дениза прервала ее:
— И мисс Анабел безумно влюбилась в него, но он уже был женат.
— Нет, нет, ничего подобного. Но я верю, что она действительно полюбила его. И он ее. Видишь ли, они ..
Предположение Невады о взаимной сердечной склонности Короля Кэссиди и мисс Анабел было недалеко от истины. Она догадывалась и поделилась своей догадкой с подругой, что и серебряный король, и мисс Анабел были жертвами неразделенной любви в молодости и боялись снова повторить свои ошибки.
— Так ты говоришь, что мисс Анабел отвергла Короля Кэссиди, прежде чем он имел случай отвергнуть ее, и наоборот, — глубокомысленно размышляла Дениза.
— Верно, — ответила Невада.
— Ну, я могу это понять. Если бы мужчина разбил мое сердце, я побоялась бы предложить его кому-то другому. Я осталась бы старой девой, как мисс Анабел. А ты?
Синие глаза Невады прищурились.
— Нет-нет, я не стала бы старой девой.
— Ты рискнула бы своим сердцем во второй раз?
— Никогда! — воскликнула Невада слишком пылко, но тут же спохватилась и повторила более мягко:
— Никогда.
Глава 27
В свои пятьдесят пять Квинси Максвелл была все еще красивой женщиной и прекрасно знала об этом. Она сохранила стройную фигуру. Ее легкие каштановые волосы были густыми и блестящими, в них еще только начинала появляться седина. За исключением нескольких морщинок в уголках больших зеленых глаз, ее лицо выглядело так же, как и в тридцать.
Если бы эта достойная вдова захотела, то она могла бы уже не раз выйти замуж в течение последних двадцати лет, но она не хотела. Она наслаждалась той жизнью, которую вела: уважаемая хозяйка просторного городского дома Лукас Плейс, расположенного в самом фешенебельном квартале Сент-Луиса, заботливая мать одного из наиболее уважаемых и образованных молодых бакалавров города, видная представительница высшего аристократического общества Сент-Луиса.
Квинси Максвелл была вполне довольна своим весьма комфортабельным существованием. Мысль о замужестве заставляла ее аристократический носик морщиться от отвращения. С того короткого постыдного периода в ее жизни, когда более двадцати пяти лет назад она пожертвовала собой ради денег и была беспощадно уничтожена мужчиной, обуреваемым грубыми животными страстями, сама мысль о физической стороне любви была ей противна. Даже тогда, в прошлом, когда она уступила домоганиям плоти, она чувствовала себя грязной и вульгарной, и в холодном свете дня стыдилась того, что происходило в жаркой темноте ночей. Теперь все это было позади, и она была довольна.
В течение двадцати пяти лет в ее жизни не было ни одного мужчины, кроме ее ненаглядного сына, и ее радовала спокойная и приятная жизнь. Квинси Максвелл не хотела ничего иного, как прожить остаток своих дней в Лукас Плейс с преданным сыном, так любимым ею.
Квинси Максвелл была недовольна. Она должна еще раз серьезно поговорить с сыном. Сколько раз нужно напоминать ему, что теперь только он может обеспечить им эту прекрасную жизнь? Она уже выполнила свою часть работы. Теперь его очередь. Именно сын должен позаботиться об их будущем. Оно было в его руках, а времени оставалось все меньше.
Квинси Максвелл поднялась из-за маленького секретера вишневого дерева в своей спальне. Последние полчаса она провела, просматривая корреспонденцию, отвечая главным образом на приглашения. Она взяла пачку конвертов и спустилась вниз в поисках сына.
В то холодное декабрьское воскресенье Малькольм Максвелл сидел в своем любимом мягком кресле у камина и читал. Высокий, стройный, с пышными каштановыми волосами, зелеными глазами, прямым тонким носом и изящно очерченными, женственно красивыми губами, Малькольм был спокойным, воспитанным и добрым человеком.
Профессор литературы в вашингтонском университете, Малькольм был так же доволен своей жизнью, как и его мать. У него была любимая профессия, обширная библиотека прекрасно подобранных книг, его клуб поэзии, несколько полезных знакомств, общество хороших друзей и один самый близкий друг. Малькольм, как и Квинси Максвелл, больше всего на свете хотел, чтобы все продолжалось по-старому.
— Вот ты где, — сказала Квинси, входя в теплую библиотеку, где ее сын сидел с книгой в руках, протянув длинные ноги к камину. Малькольм поднял свои зеленые глаза и улыбнулся.
— Мама, я думал, что ты уже уехала. — Он отложил книгу в сторону.
— Я уже собралась, — Квинси подошла к камину, взяла щипцы и небрежно ткнула в тлеющее полено. — Но решила прежде, поговорить с тобой.
Малькольм Максвелл знал, что за этим последует:
— Конечно, мама.
— Дорогой, сезон в полном разгаре, — сказала она. — У нас так много приглашений, что невозможно уделить внимание всем.
— Какой позор, — сказал Малькольм.
— Малькольм, не дерзи мне. Я этого не потерплю. Предстоит ряд важных приемов, и я настаиваю, чтобы ты посетил некоторые из них.
Малькольм обреченно вздохнул:
— Хорошо. Выбери те, на которых я должен присутствовать, и я буду счастлив сопровождать тебя.
Улыбка вернулась на лицо Квинси. Она шагнула вперед, погладила сына по щеке.
— Тебе понравится, дорогой, только дай себе шанс. Тейлоры устраивают прием с коктейлями. Бредфорды приглашают на чай. Ужин с вином, как обычно, у Кроули, и… Да, эти Ледеты, недавно приехавшие сюда из Нового Орлеана, устраивают большой праздник в канун Нового года. — Она протянула руку и погладила его густые каштановые волосы.
— Мама, я никогда даже не встречался с Ледетами.
Если бы эта достойная вдова захотела, то она могла бы уже не раз выйти замуж в течение последних двадцати лет, но она не хотела. Она наслаждалась той жизнью, которую вела: уважаемая хозяйка просторного городского дома Лукас Плейс, расположенного в самом фешенебельном квартале Сент-Луиса, заботливая мать одного из наиболее уважаемых и образованных молодых бакалавров города, видная представительница высшего аристократического общества Сент-Луиса.
Квинси Максвелл была вполне довольна своим весьма комфортабельным существованием. Мысль о замужестве заставляла ее аристократический носик морщиться от отвращения. С того короткого постыдного периода в ее жизни, когда более двадцати пяти лет назад она пожертвовала собой ради денег и была беспощадно уничтожена мужчиной, обуреваемым грубыми животными страстями, сама мысль о физической стороне любви была ей противна. Даже тогда, в прошлом, когда она уступила домоганиям плоти, она чувствовала себя грязной и вульгарной, и в холодном свете дня стыдилась того, что происходило в жаркой темноте ночей. Теперь все это было позади, и она была довольна.
В течение двадцати пяти лет в ее жизни не было ни одного мужчины, кроме ее ненаглядного сына, и ее радовала спокойная и приятная жизнь. Квинси Максвелл не хотела ничего иного, как прожить остаток своих дней в Лукас Плейс с преданным сыном, так любимым ею.
Квинси Максвелл была недовольна. Она должна еще раз серьезно поговорить с сыном. Сколько раз нужно напоминать ему, что теперь только он может обеспечить им эту прекрасную жизнь? Она уже выполнила свою часть работы. Теперь его очередь. Именно сын должен позаботиться об их будущем. Оно было в его руках, а времени оставалось все меньше.
Квинси Максвелл поднялась из-за маленького секретера вишневого дерева в своей спальне. Последние полчаса она провела, просматривая корреспонденцию, отвечая главным образом на приглашения. Она взяла пачку конвертов и спустилась вниз в поисках сына.
В то холодное декабрьское воскресенье Малькольм Максвелл сидел в своем любимом мягком кресле у камина и читал. Высокий, стройный, с пышными каштановыми волосами, зелеными глазами, прямым тонким носом и изящно очерченными, женственно красивыми губами, Малькольм был спокойным, воспитанным и добрым человеком.
Профессор литературы в вашингтонском университете, Малькольм был так же доволен своей жизнью, как и его мать. У него была любимая профессия, обширная библиотека прекрасно подобранных книг, его клуб поэзии, несколько полезных знакомств, общество хороших друзей и один самый близкий друг. Малькольм, как и Квинси Максвелл, больше всего на свете хотел, чтобы все продолжалось по-старому.
— Вот ты где, — сказала Квинси, входя в теплую библиотеку, где ее сын сидел с книгой в руках, протянув длинные ноги к камину. Малькольм поднял свои зеленые глаза и улыбнулся.
— Мама, я думал, что ты уже уехала. — Он отложил книгу в сторону.
— Я уже собралась, — Квинси подошла к камину, взяла щипцы и небрежно ткнула в тлеющее полено. — Но решила прежде, поговорить с тобой.
Малькольм Максвелл знал, что за этим последует:
— Конечно, мама.
— Дорогой, сезон в полном разгаре, — сказала она. — У нас так много приглашений, что невозможно уделить внимание всем.
— Какой позор, — сказал Малькольм.
— Малькольм, не дерзи мне. Я этого не потерплю. Предстоит ряд важных приемов, и я настаиваю, чтобы ты посетил некоторые из них.
Малькольм обреченно вздохнул:
— Хорошо. Выбери те, на которых я должен присутствовать, и я буду счастлив сопровождать тебя.
Улыбка вернулась на лицо Квинси. Она шагнула вперед, погладила сына по щеке.
— Тебе понравится, дорогой, только дай себе шанс. Тейлоры устраивают прием с коктейлями. Бредфорды приглашают на чай. Ужин с вином, как обычно, у Кроули, и… Да, эти Ледеты, недавно приехавшие сюда из Нового Орлеана, устраивают большой праздник в канун Нового года. — Она протянула руку и погладила его густые каштановые волосы.
— Мама, я никогда даже не встречался с Ледетами.