Страница:
– Вы нас разозлили! – выкрикнул я, обращаясь к призракам. – Может, у нас и нет права быть здесь, но это еще как посмотреть!
И тут же вместо ответа я получил тяжелый удар в живот, но даже не почувствовал боли – наоборот, у меня словно открылось второе дыхание.
– Ладно, продолжайте в том же духе, – сказал я. – Ошала, кто здесь похоронен? Почему этот кто-то хочет навсегда сохранить тайну склепа? Зачем нас сюда прислал дядюшка Вервэн?
Меррик, ушедшая вперед на несколько ярдов, вдруг резко вскрикнула.
Я моментально оказался рядом. Туннель вывел нас в большой круглый зал с низким куполом, украшенным мозаикой. Многое здесь разрушилось то ли от возраста, то ли от сырости, но все равно зал оставался великолепным. Вдоль стен выстроились фигуры, смыкавшие круг у самой главной скульптуры, черты лица которой давно стерло время.
В самом центре зала в окружении глиняных изделий и искусных нефритовых статуэток лежали прекрасные украшения, припорошенные пылью.
– Посмотри, какая маска Она была на лице того, кто здесь похоронен.
Меррик направила луч фонаря на блестящую нефритовую маску, пролежавшую здесь несколько тысяч лет. Ее последний обладатель давным-давно обратился в прах.
Ни Меррик, ни я не осмеливались сделать первый шаг. Драгоценные предметы, окружавшие место погребения, были разложены в безукоризненном порядке. Мы разглядели украшения, поблескивавшие в мягкой земле, почти поглотившей их, а там, где когда-то была грудь покойного, увидели длинный резной скипетр, который он, наверное, держал в руке.
– Посмотри на то, что осталось, – сказала Меррик. – Наверняка тело было завернуто в ткань с множеством амулетов и даров. Ткань истлела, и теперь мы видим только изделия из камня.
За спиной у нас раздался громкий шум. Я услышал звон бьющейся керамики. Меррик коротко вскрикнула, словно от удара, но уже в следующую секунду кинулась вперед, рухнула на колени и схватила блестящую зеленую маску, после чего отпрянула от останков.
В меня полетел камень и угодил прямо в лоб. Что-то ударило в спину.
– Идем, пусть остальным занимаются археологи, – сказала Меррик. – Я получила то, за чем пришла. Дядюшка Вервэн велел мне забрать именно эту маску.
– Выходит, ты с самого начала знала, что в туннеле хранится маска? Она-то тебе и понадобилась?
Меррик тем временем направилась к выходу.
Не успел я ее догнать, как что-то оттолкнуло ее назад.
– Я забираю маску, она должна храниться у меня, – объявила Меррик.
Мы оба пытались продолжить путь, но что-то невидимое загородило дорогу. Я протянул руку и дотронулся до какой-то мягкой преграды, излучавшей энергию.
Меррик внезапно передала мне свой фонарь, а сама вцепилась обеими руками в маску.
В любое другое время я бы восхитился этим произведением искусства, столь выразительным в каждой детали. Хотя вместо глаз и рта были вырезаны отверстия, все черты носили завершенность, а блеск нефрита сам по себе был великолепен.
Теперь же я сосредоточил все силы на том, чтобы побороть невидимое препятствие, подняв оба фонаря, словно дубинки.
Меррик тихо охнула, и от этого звука у меня по спине вновь побежали мурашки страха. Она поднесла маску к лицу и повернулась ко мне. Зрелище привело меня в ужас. На секунду показалось, будто маска зависла в воздухе, ибо я не мог разглядеть ни рук Меррик, ни ее тела.
Она отвернулась, по-прежнему прижимая маску к лицу, и снова сдавленно охнула. Воздух в пещере был неподвижен и тих. Я слышал лишь дыхание Меррик, а заодно и мое собственное. Кажется, она начала что-то шептать на иностранном языке, но я не понял, на каком именно.
– Меррик, – негромко позвал я.
Теперь, когда вокруг царил долгожданный покой, воздух в пещере казался влажным и прохладным.
– Меррик, – снова позвал я, но так и не смог вывести ее из транса.
Она стояла, закрыв лицо маской, и смотрела куда-то вдаль, а потом резко отвела маску от лица и передала мне.
– Возьми, – прошептала Меррик, – посмотри сквозь нее.
Я сунул свой фонарик за пояс, второй отдал Меррик и обеими руками взял маску. Я помню все эти мелкие подробности, потому что они не выходили за рамки обычного и я пока не обращал внимания ни на воцарившееся вдруг безмолвие, ни на сгустившуюся тьму.
Где-то далеко отсюда нас ждали зеленые джунгли, а вокруг и над головой поблескивала каждым своим камешком примитивная, но прекрасная мозаика.
Я поднял маску, как велела Меррик, и меня захлестнуло новое ощущение. Я попятился на несколько шагов и... Возможно, я сделал что-то еще, но ничего об этом не помню.
Маска по-прежнему оставалась в моих руках, но все остальное изменилось.
Пещеру заполнили горящие факелы, послышалось тихое, заунывное пение, а прямо передо мной в темноте возникла зыбкая фигура, словно сделанная из шелка и оставленная на милость слабому ветерку, долетавшему от входа в туннель.
Я смог ясно разглядеть черты лица этого юноши, однако не разобрал его выражения. Он молча, одними жестами, молил, чтобы я ушел и оставил маску.
– Мы не можем ее забрать, – сказал я.
Вернее, услышал, как мой голос произносит эти слова. Пение стало громче. Полупрозрачную, но решительную фигуру обступили другие призраки. Юноша все тем же умоляющим жестом протягивал ко мне руки.
– Мы не можем ее забрать, – снова произнес я.
Золотисто-смуглые запястья юноши были унизаны великолепными браслетами. Овальное лицо, темные пронзительные глаза. По его щекам текли слезы.
– Мы не можем ее забрать, – сказал я, чувствуя, что вот-вот упаду. – Мы должны оставить маску. Мы должны вернуть сюда то, что было увезено в прошлый раз!
Меня захлестнула непреодолимая скорбь. Чувства, охватившие меня, были столь сильны, что я с трудом держался на ногах. Еще немного – и я распластался бы на земле.
Но не успел я коснуться земли, как кто-то рывком вздернул меня вверх и выхватил из рук маску. Еще секунду назад я держал ее, прижимая к лицу, а уже в следующую в руках у меня было пусто и я ничего не видел, кроме далекого света, игравшего на зеленых листьях.
Фигура исчезла, пение прекратилось, скорбь растаяла. Меррик изо всех сил тянула меня за собой.
– Идем, Дэвид! – кричала она. – Идем!
Для нее не существовало преград.
И я сам вдруг почувствовал непреодолимое желание выбраться с ней из пещеры и унести маску; украсть магию, эту неописуемую магию, позволившую мне собственными глазами увидеть обитавших здесь призраков. Нагло, подло, не имея никакого оправдания, я, не замедляя шага, наклонился и подхватил с пола целую горсть ярких и блестящих каменных артефактов и на ходу принялся распихивать их по карманам.
Через несколько секунд мы оказались в джунглях и бросились прочь, не обращая внимания на цепляющие нас невидимые руки, на тучи листьев и резкие крики обезьян, которые словно решили присоединиться к нападавшим. Дорогу нам перекрыло рухнувшее банановое дерево, мы перешагнули через него, размахивая мачете, чтобы отбиться от веток других деревьев, которые так и норовили ударить по лицу.
Наконец мы обнаружили заросшую тропу. Призраки по-прежнему раскачивали банановые деревья у нас на пути. В какой-то момент на наши головы обрушился град кокосовых орехов, но, к счастью, не причинил никакого вреда. Время от времени на нас сыпались мелкие камешки.
Мы продолжали идти, и атаки постепенно стихли. В конце концов остался лишь вой. Мне казалось, я схожу с ума. Ну и что? Главное, что Меррик теперь владела маской. Той самой маской, которая позволяла человеку видеть призраков. Маска была у нее. Я знал, что дядюшке Вервэну не хватило сил ее добыть. Не удалось это ни Холодной Сандре, ни Медовой Капле, ни Мэтью. Духи прогнали их прочь.
Меррик молча прижимала маску к груди и упорно продвигалась вперед. Как бы ни было трудно идти, какой бы ни была изнуряющей жара, мы с ней ни разу не остановились, пока не вышли к джипу.
Меррик раскрыла рюкзак и положила туда маску. Включив заднюю передачу, она подала машину в заросли, развернулась и, развив бешеную скорость, помчалась в направлении Санта-Крус-дель-Флорес.
За всю оставшуюся дорогу никто из нас не проронил ни слова.
Наконец мы оказались в нашей палатке.
15
И тут же вместо ответа я получил тяжелый удар в живот, но даже не почувствовал боли – наоборот, у меня словно открылось второе дыхание.
– Ладно, продолжайте в том же духе, – сказал я. – Ошала, кто здесь похоронен? Почему этот кто-то хочет навсегда сохранить тайну склепа? Зачем нас сюда прислал дядюшка Вервэн?
Меррик, ушедшая вперед на несколько ярдов, вдруг резко вскрикнула.
Я моментально оказался рядом. Туннель вывел нас в большой круглый зал с низким куполом, украшенным мозаикой. Многое здесь разрушилось то ли от возраста, то ли от сырости, но все равно зал оставался великолепным. Вдоль стен выстроились фигуры, смыкавшие круг у самой главной скульптуры, черты лица которой давно стерло время.
В самом центре зала в окружении глиняных изделий и искусных нефритовых статуэток лежали прекрасные украшения, припорошенные пылью.
– Посмотри, какая маска Она была на лице того, кто здесь похоронен.
Меррик направила луч фонаря на блестящую нефритовую маску, пролежавшую здесь несколько тысяч лет. Ее последний обладатель давным-давно обратился в прах.
Ни Меррик, ни я не осмеливались сделать первый шаг. Драгоценные предметы, окружавшие место погребения, были разложены в безукоризненном порядке. Мы разглядели украшения, поблескивавшие в мягкой земле, почти поглотившей их, а там, где когда-то была грудь покойного, увидели длинный резной скипетр, который он, наверное, держал в руке.
– Посмотри на то, что осталось, – сказала Меррик. – Наверняка тело было завернуто в ткань с множеством амулетов и даров. Ткань истлела, и теперь мы видим только изделия из камня.
За спиной у нас раздался громкий шум. Я услышал звон бьющейся керамики. Меррик коротко вскрикнула, словно от удара, но уже в следующую секунду кинулась вперед, рухнула на колени и схватила блестящую зеленую маску, после чего отпрянула от останков.
В меня полетел камень и угодил прямо в лоб. Что-то ударило в спину.
– Идем, пусть остальным занимаются археологи, – сказала Меррик. – Я получила то, за чем пришла. Дядюшка Вервэн велел мне забрать именно эту маску.
– Выходит, ты с самого начала знала, что в туннеле хранится маска? Она-то тебе и понадобилась?
Меррик тем временем направилась к выходу.
Не успел я ее догнать, как что-то оттолкнуло ее назад.
– Я забираю маску, она должна храниться у меня, – объявила Меррик.
Мы оба пытались продолжить путь, но что-то невидимое загородило дорогу. Я протянул руку и дотронулся до какой-то мягкой преграды, излучавшей энергию.
Меррик внезапно передала мне свой фонарь, а сама вцепилась обеими руками в маску.
В любое другое время я бы восхитился этим произведением искусства, столь выразительным в каждой детали. Хотя вместо глаз и рта были вырезаны отверстия, все черты носили завершенность, а блеск нефрита сам по себе был великолепен.
Теперь же я сосредоточил все силы на том, чтобы побороть невидимое препятствие, подняв оба фонаря, словно дубинки.
Меррик тихо охнула, и от этого звука у меня по спине вновь побежали мурашки страха. Она поднесла маску к лицу и повернулась ко мне. Зрелище привело меня в ужас. На секунду показалось, будто маска зависла в воздухе, ибо я не мог разглядеть ни рук Меррик, ни ее тела.
Она отвернулась, по-прежнему прижимая маску к лицу, и снова сдавленно охнула. Воздух в пещере был неподвижен и тих. Я слышал лишь дыхание Меррик, а заодно и мое собственное. Кажется, она начала что-то шептать на иностранном языке, но я не понял, на каком именно.
– Меррик, – негромко позвал я.
Теперь, когда вокруг царил долгожданный покой, воздух в пещере казался влажным и прохладным.
– Меррик, – снова позвал я, но так и не смог вывести ее из транса.
Она стояла, закрыв лицо маской, и смотрела куда-то вдаль, а потом резко отвела маску от лица и передала мне.
– Возьми, – прошептала Меррик, – посмотри сквозь нее.
Я сунул свой фонарик за пояс, второй отдал Меррик и обеими руками взял маску. Я помню все эти мелкие подробности, потому что они не выходили за рамки обычного и я пока не обращал внимания ни на воцарившееся вдруг безмолвие, ни на сгустившуюся тьму.
Где-то далеко отсюда нас ждали зеленые джунгли, а вокруг и над головой поблескивала каждым своим камешком примитивная, но прекрасная мозаика.
Я поднял маску, как велела Меррик, и меня захлестнуло новое ощущение. Я попятился на несколько шагов и... Возможно, я сделал что-то еще, но ничего об этом не помню.
Маска по-прежнему оставалась в моих руках, но все остальное изменилось.
Пещеру заполнили горящие факелы, послышалось тихое, заунывное пение, а прямо передо мной в темноте возникла зыбкая фигура, словно сделанная из шелка и оставленная на милость слабому ветерку, долетавшему от входа в туннель.
Я смог ясно разглядеть черты лица этого юноши, однако не разобрал его выражения. Он молча, одними жестами, молил, чтобы я ушел и оставил маску.
– Мы не можем ее забрать, – сказал я.
Вернее, услышал, как мой голос произносит эти слова. Пение стало громче. Полупрозрачную, но решительную фигуру обступили другие призраки. Юноша все тем же умоляющим жестом протягивал ко мне руки.
– Мы не можем ее забрать, – снова произнес я.
Золотисто-смуглые запястья юноши были унизаны великолепными браслетами. Овальное лицо, темные пронзительные глаза. По его щекам текли слезы.
– Мы не можем ее забрать, – сказал я, чувствуя, что вот-вот упаду. – Мы должны оставить маску. Мы должны вернуть сюда то, что было увезено в прошлый раз!
Меня захлестнула непреодолимая скорбь. Чувства, охватившие меня, были столь сильны, что я с трудом держался на ногах. Еще немного – и я распластался бы на земле.
Но не успел я коснуться земли, как кто-то рывком вздернул меня вверх и выхватил из рук маску. Еще секунду назад я держал ее, прижимая к лицу, а уже в следующую в руках у меня было пусто и я ничего не видел, кроме далекого света, игравшего на зеленых листьях.
Фигура исчезла, пение прекратилось, скорбь растаяла. Меррик изо всех сил тянула меня за собой.
– Идем, Дэвид! – кричала она. – Идем!
Для нее не существовало преград.
И я сам вдруг почувствовал непреодолимое желание выбраться с ней из пещеры и унести маску; украсть магию, эту неописуемую магию, позволившую мне собственными глазами увидеть обитавших здесь призраков. Нагло, подло, не имея никакого оправдания, я, не замедляя шага, наклонился и подхватил с пола целую горсть ярких и блестящих каменных артефактов и на ходу принялся распихивать их по карманам.
Через несколько секунд мы оказались в джунглях и бросились прочь, не обращая внимания на цепляющие нас невидимые руки, на тучи листьев и резкие крики обезьян, которые словно решили присоединиться к нападавшим. Дорогу нам перекрыло рухнувшее банановое дерево, мы перешагнули через него, размахивая мачете, чтобы отбиться от веток других деревьев, которые так и норовили ударить по лицу.
Наконец мы обнаружили заросшую тропу. Призраки по-прежнему раскачивали банановые деревья у нас на пути. В какой-то момент на наши головы обрушился град кокосовых орехов, но, к счастью, не причинил никакого вреда. Время от времени на нас сыпались мелкие камешки.
Мы продолжали идти, и атаки постепенно стихли. В конце концов остался лишь вой. Мне казалось, я схожу с ума. Ну и что? Главное, что Меррик теперь владела маской. Той самой маской, которая позволяла человеку видеть призраков. Маска была у нее. Я знал, что дядюшке Вервэну не хватило сил ее добыть. Не удалось это ни Холодной Сандре, ни Медовой Капле, ни Мэтью. Духи прогнали их прочь.
Меррик молча прижимала маску к груди и упорно продвигалась вперед. Как бы ни было трудно идти, какой бы ни была изнуряющей жара, мы с ней ни разу не остановились, пока не вышли к джипу.
Меррик раскрыла рюкзак и положила туда маску. Включив заднюю передачу, она подала машину в заросли, развернулась и, развив бешеную скорость, помчалась в направлении Санта-Крус-дель-Флорес.
За всю оставшуюся дорогу никто из нас не проронил ни слова.
Наконец мы оказались в нашей палатке.
15
Меррик плюхнулась на свою кровать и несколько секунд сидела молча, ничего не предпринимая. Потом она потянулась за бутылкой рома «Флор-де-Канья» и сделала большой глоток.
Я предпочел выпить воды. Хотя мы провели много времени в машине и сердце до сих пор бешено колотилось. Пока я пытался отдышаться, меня мучило унизительное сознание собственной дряхлости.
Но когда я, нарушив молчание, заговорил о том, что мы сделали и как это у нас получилось, когда я попытался обсудить с Меррик наши дальнейшие действия, она жестом приказала мне закрыть рот.
Лицо Меррик раскраснелось, щеки были влажными от пота. Похоже, ее сердце тоже билось неспокойно, хотя я знал, что это не так. Она снова приложилась к бутылке рома, а потом пытливо взглянула на меня.
– Что ты видел, когда посмотрел сквозь маску?
– Я видел призраков! – ответил я. – Я видел скорбящего юношу – то ли жреца, то ли короля, а может, самого обычного человека Но одет он был очень красиво. Чудесные браслеты. Длинные одежды. Он обращался ко мне с мольбой и выглядел таким несчастным в своем горе. Он дал мне понять, что мы совершили ужасный проступок и что мертвецы все еще там!
Меррик откинулась назад, опершись на обе руки, выпятив грудь и приковав взгляд к брезентовому потолку.
– А ты? – спросил я. – Что ты видела?
Ей хотелось ответить, но, видимо, она не смогла Меррик снова выпрямилась и потянулась к своему рюкзаку, взгляд ее бегал из стороны в сторону, на лице застыло исступленное выражение.
– Ты видела то же самое? – спросил я.
Меррик кивнула, потом открыла рюкзак и вынула оттуда маску – с такой осторожностью, будто та была стеклянной. Только сейчас, при тусклом свете одного фонаря, я различил, с какой тщательностью были вырезаны все детали маски. Полные длинные губы растянулись, будто в крике. Веки над пустыми глазницами придавали лицу выражение умиротворенности.
– Взгляни, – сказала Меррик, просовывая палец сквозь отверстие чуть выше лба, а затем указывая на дырочки над ушами. – Скорее всего, маску прикрепляли к лицу кожаными ремешками. Ее не просто положили сверху.
– И что, по-твоему, это означает?
– Что эта маска принадлежала только этому человеку. Он разглядывал сквозь нее духов. Он знал, что эта магия не предназначена для всех и каждого. Понимал, что она может причинить зло.
Она вертела маску в руках, явно собираясь надеть, но что-то ее останавливало. Наконец она поднялась и подошла к пологу палатки. В просвете между двумя половинками брезента виднелась грязная улица, ведущая на главную площадь. Меррик устремила взгляд вдаль, держа маску под подбородком.
– Ну же, – сказал я, – посмотри сквозь нее или отдай мне.
Меррик неуверенно подняла маску и крепко прижала к лицу на несколько мгновений, но потом резко отдернула и в изнеможении опустилась на кровать, словно эти несколько секунд в маске лишили ее всех сил. И снова глаза ее дико забегали. Потом она взглянула на меня и немного успокоилась.
– Что ты видела? – спросил я. – Духов деревни?
– Нет, – ответила Меррик. – Я видела Медовую Каплю на Солнце. Она наблюдала за мной. Я видела Медовую Каплю. О Господи, я видела Медовую Каплю. Разве ты не понимаешь, чего она добилась?
Я не стал отвечать, хотя, конечно, все понимал. Однако позволил Меррик самой произнести это вслух.
– Она привела меня сюда, помогла добраться до маски, сквозь которую я могу ее видеть, она передала мне в руки средство, с помощью которого сумеет приходить в этот мир!
– Послушай меня, дорогая, – сказал я и, потянувшись, дотронулся до ее руки. – Борись с этим призраком. У него не больше прав на тебя, чем у любого другого призрака. Жизнь принадлежит живым, Меррик, и жизнь сильнее смерти! Не ты утопила Медовую Каплю на Солнце. Она сама заявила о твоей невиновности.
Меррик не ответила. Она оперлась локтем о колено и положила голову на правую руку, держа маску в левой. Кажется, она смотрела на нее, но я не уверен. Ее охватила дрожь.
Я мягко взял у нее маску и осторожно положил на свою кровать. Затем, вспомнив о предметах, унесенных из пещеры, порылся в карманах, чтобы их достать. Четыре резные ольмекоидные фигурки изумительной работы: два лысых и грузных создания и два худых нахмуренных божества. При взгляде на крошечные лица по мне пробежал озноб. Я мог бы поклясться, что услышал на секунду целый хор голосов, как будто кто-то повернул ручку настройки приемника... И сразу наступила тишина – тяжелая, гнетущая тишина. Меня прошиб пот.
Эти маленькие фигурки, крошечные божества, блестели точно так же, как маска.
– Все это мы увезем с собой, – объявил я. – А что касается меня, то я хочу вновь отправиться в пещеру, как только восстановлю силы.
Меррик подняла на меня взгляд.
– Неужели ты серьезно? – спросила она. – Хочешь бросить вызов тем призракам?
– Да, я готов бросить им вызов. Не скажу, что собираюсь отнести в пещеру маску, чтобы смотреть на них сквозь прорези. На такое я, конечно, не решусь. Но нельзя оставлять там столько неисследованных таинственных предметов. Я должен вернуться, потому что хочу изучить все как можно тщательнее. Потом, мне кажется, мы должны связаться с одним из университетов, занимающихся активным исследованием здешних мест, и поставить их в известность о находке. Надеюсь, ты понимаешь, что я не намерен сообщать им о маске. По крайней мере до тех пор, пока мы не будем уверены, что безоговорочно являемся ее владельцами.
Ситуация с университетами, раскопками и притязаниями на древние находки была довольно запутанной, поэтому мне не хотелось ее обсуждать. Я чувствовал жар во всем теле. С желудком творилось что-то неладное, хотя, как правило, со мной такого не бывает.
– Мне необходимо снова увидеть пещеру, – продолжал объяснять я. – Только сейчас я понял, почему ты сюда стремилась. Хочу вернуться туда хотя бы один раз, может быть, два, чтобы выяснить...
Я замолчал на полуслове. Приступ тошноты прошел.
Она смотрела на меня глубоким печальным взглядом. Вид у нее был такой же больной, как у меня. Запустив обе руки в густые пряди волос, она отбросила их с прелестного лба. В зеленых глазах горел огонь.
– Ты знаешь, – вновь заговорил я, – что в нашем распоряжении четверо помощников, которые без труда сумеют вывезти из страны маску и доставить в Новый Орлеан. Хочешь, я передам им маску сейчас же?
– Нет, пока ничего не предпринимай, – ответила Меррик, поднимаясь на ноги. – Пойду в церковь.
– Зачем? – спросил я.
– Чтобы помолиться, Дэвид! – нетерпеливо ответила она и сердито посмотрела на меня. – Неужели ты вообще ни во что не веришь? Я иду в церковь, чтобы помолиться.
Меррик ушла.
Минут через двадцать я наконец налил себе рома. Меня мучила жажда. Странное ощущение: и тошнота, и жажда одновременно. Если не считать возни нескольких кур или индеек – не знаю, кого именно, – в деревне стояла тишина и никто не нарушил моего уединения.
Я уставился на маску и только тут понял, что у меня ужасно болит голова и кровь стучит в висках. Я не придал этому значения, так как никогда особенно не страдал от головных болей, но тут вдруг вместо маски я увидел расплывчатое пятно.
Я попытался сфокусировать взгляд и не смог. Меня охватил жар, и каждый укус насекомого, полученный в джунглях, вдруг снова напомнил о себе.
– Чепуха, – вслух произнес я, – мне сделали все чертовые прививки, какие только можно, включая те, что не были известны медицине в те времена, когда Мэтью подхватил свою лихорадку...
До меня вдруг дошло, что я разговариваю сам с собой. Плеснув себе еще добрую порцию рома, я выпил ее залпом.
И вдруг в голову пришла мысль, что мне станет гораздо лучше, если в палатке не будет столько народа, мне захотелось, чтобы все эти люди ушли.
Потом я понял, что никаких людей в палатке быть не может. Ведь никто не входил.
Я попытался восстановить в памяти последние несколько минут, но какое-то звено оказалось утерянным. Повернувшись, я снова взглянул на маску, а потом выпил еще рома, который к этому времени уже казался мне слаще нектара, отставил стакан и взял в руки маску.
Она казалась невесомой. Я поднял драгоценную вещь так, чтобы сквозь нее проходил свет, и она на секунду вроде бы ожила. Чей-то голос лихорадочно зашептал мне о всевозможных мелочах, о которых мне следует побеспокоиться, а другой голос добавил:
– Через тысячу лет придут и другие заботы. – Только эти слова были произнесены на незнакомом мне языке.
– Как же так? Я ведь тебя понимаю, – вслух сказал я, и тогда шепчущий голос произнес что-то вроде проклятия и зловещего пророчества – насчет того, что некоторые вопросы лучше не затрагивать, оставить как есть.
Палатка заходила ходуном. Точнее, заходила ходуном кровать, на которой я сидел. Я прижал к себе маску и ощутил прилив уверенности. Но весь мир изменился. Я сам изменился.
И вдруг понял, что стою на высокой площадке, с которой открывается чудесный вид на горы, покрытые темно-зеленым лесом, а над головой простирается ярко-голубое небо.
Я опустил взгляд вниз и увидел тысячную толпу, окружившую площадку. На вершинах других пирамид тоже стояли огромные массы людей. Они шептали, кричали и пели. Но рядом со мной на площадке находились лишь несколько человек, и все они преданно смотрели мне в глаза.
– Ты призовешь дождь, – произнес чей-то голос прямо мне в ухо, – и он прольется. Но однажды вместо дождя начнет падать снег, и в тот день ты умрешь.
– Нет, этого никогда не случится! – воскликнул я. У меня вдруг закружилась голова, я испугался, что сейчас упаду с площадки. Тогда я повернулся и протянул руки к моим последователям. – Вы жрецы? Скажите, кто вы? – спросил я. – Я Дэвид. И требую ответа. Я не тот, за кого вы меня принимаете!
В следующую же секунду я оказался в пещере и медленно повалился на мягкую от пыли землю. Меррик кричала, чтобы я поднялся. Передо мной возвышался плачущий призрак.
– Одинокий Дух, сколько раз ты меня призывал? – печально произнес высокий юноша. – Сколько раз ты, колдун, взывал к одинокой душе? Ты не имеешь права обращаться к тем, кто находится между жизнью и смертью. Оставь маску. Она приносит зло. Разве ты не понимаешь, что я тебе говорю?
Я услышал, как Меррик громко зовет меня по имени, и почувствовал, как с лица срывают маску. Я открыл глаза и увидел, что лежу на своей походной кровати, а Меррик стоит надо мной.
– Бог мой, я болен, – сказал я. – Серьезно болен. Приведи шамана Нет, не надо шамана: времени не осталось. Мы должны немедленно ехать в аэропорт.
– Тихо, лежи тихо, – сказала Меррик, но лицо ее потемнело от страха.
Я отчетливо уловил ее мысли: «Все повторяется, то же самое происходило с Мэтью. Теперь это случилось с Дэвидом. У меня у самой невосприимчивость к этой заразе, но Дэвид заболел».
Я вдруг сразу успокоился и твердо решил бороться до последнего, а пока передвинул голову на подушке, надеясь, что она охладит щеку.
Меррик принялась звать людей, требуя, чтобы они немедленно пришли, и тут я увидел, что в палатке мы с ней не одни: на ее кровати сидел какой-то человек.
Это был высокий худой мужчина со смуглой кожей и узким лицом. Руки украшены нефритовыми браслетами. Высокий лоб, черные волосы доплеч. Он спокойно смотрел на меня. Я разглядел его темно-красное длинное одеяние, из-под края которого поблескивал ноготь на большом пальце.
– Это снова ты, – обратился я к нему. – Думаешь, убьешь меня? Думаешь, что сможешь дотянуться до меня из своей древней могилы и забрать мою жизнь?
– Я не хочу тебя убивать, – прошептал он все с тем же безмятежным выражением на лице. – Верни маску ради себя и ради Меррик.
– Нет, – ответил я. – Ты должен понимать, что я не могу это сделать. Я не могу оставить эту тайну. Не могу просто повернуться и уйти. Твое время вышло. Теперь настало мое время, и я унесу маску с собой. То есть на самом деле ее унесет Меррик. Но даже если бы она сдалась, я бы действовал самостоятельно. Жизнь принадлежит живым.
Пока я негромким голосом пытался урезонить его, в палатку пришли помощники, приехавшие вместе с нами. Кто-то сунул мне термометр под язык, а Меррик сказала:
– Не могу прощупать его пульс.
Путешествие в столицу Гватемалы память не сохранила.
Что касается больницы, то она была безликой, каких множество во всем мире.
Очень часто, стоило повернуть голову, я оказывался один на один со смуглолицым человеком в нефритовых браслетах, однако он, как правило, ничего не говорил. Когда я пытался что-то сказать, мне отвечали другие, а этот человек просто растворялся в воздухе.
Находясь в ясном сознании, что, впрочем, случалось довольно редко, я почему-то не сомневался, что медикам Гватемалы много известно о тропической болезни, которой я страдал. Страха у меня не было. По выражению лица моего смуглого визитера я видел, что не умираю. Каким образом меня перевезли в больницу Нового Орлеана, я совершенно не помню.
После моего возвращения в Новый Орлеан странный визитер ни разу не появлялся.
В конце концов я пошел на поправку: дни начали плавно сменяться один другим и больше не путались в моем сознании, жар спал и «токсин» полностью вышел. Вскоре отпала необходимость во внутривенном питании. Силы возвращались.
В моем случае не было ничего из ряда вон выходящего. Причиной болезни стал какой-то вид земноводных, с одним из представителей которого я, должно быть, столкнулся, пробираясь сквозь кустарник. Простое прикосновение к этой твари может быть смертельным. Мой контакт с нею, должно быть, не был прямым.
Вскоре стало ясно, что болезнь обошла стороной Меррик и других членов экспедиции. Мне было отрадно это узнать, хотя в том моем состоянии, должен признать, я мало о них думал.
Меррик проводила со мной много времени, а Эрон вообще почти не отходил от постели.
Если я начинал интересоваться у Меррик чем-то важным, то в палате тотчас появлялись врач или медсестра. В иные дни я путал порядок событий и не желал в этом признаваться. Порой, просыпаясь среди ночи, я был уверен, что вновь оказался в джунглях.
Наконец, хотя я все еще считался больным, меня перевезли на «скорой помощи» в Оук-Хейвен и устроили наверху, в передней половине дома.
Это была одна из самых удобных и красивых спален Обители, и я, надев тапочки и халат, мог вечерами прогуливаться по террасе. Стояла зима, но вокруг все чудесно зеленело и ветерок с реки был очень приятен.
Наконец, после двух дней «светских бесед», грозивших свести меня с ума, Меррик пришла ко мне в спальню одна. На ней был халат, надетый поверх ночной рубашки, и выглядела она очень усталой. Густые каштановые волосы были прихвачены у висков двумя янтарными заколками. Она взглянула на меня и с облегчением вздохнула.
Я лежал в кровати, опершись на подушки и держа на коленях открытую книгу, посвященную народу майя.
– Я думала, ты умрешь, – без всяких прелюдий заявила Меррик. – И молилась за тебя так, как никогда в жизни.
– Ты думаешь, Бог услышал твои молитвы? – спросил я и осекся, вспомнив, что, говоря о молитвах, она не упомянула Бога. – Скажи, разве мне действительно угрожала смерть?
Казалось, вопрос потряс Меррик, и она помолчала, словно обдумывая ответ. Отчасти я уже получил его, видя ее реакцию, поэтому теперь терпеливо ждал, пока она решится заговорить.
– В Гватемале мне сказали, что ты долго не протянешь. Я всех выставила за дверь, поскольку меня еще слушались, и приложила к лицу маску. Я видела твою душу, поднявшуюся над телом; я видела, как она борется, пытаясь освободиться из тисков плоти. Я видела, как она вытянулась в воздухе, превратившись в твоего двойника, и зависла. Тогда я протянула руки и надавила на нее сверху, заставив вернуться на место.
Меня захлестнула всепоглощающая любовь.
– Слава Богу, что ты это сделала, – сказал я. Она повторила мои слова, произнесенные в затерянной среди джунглей деревушке:
– Жизнь принадлежит живым.
– Ты запомнила? – Я не спросил, а скорее, выразил свою благодарность.
– Ты часто их повторял, – ответила Меррик. – Думал, что беседуешь с тем, кого мы оба видели у выхода из пещеры, прежде чем удрали. И будто бы с ним споришь. А потом, однажды утром, очень рано, когда я проснулась в кресле и увидела, что ты в сознании, ты сказал, что одержал победу.
– Что мы будем делать с маской? – спросил я. – Я уже очарован ею. Буквально грежу, что стану проверять ее на остальных, но так, чтобы они ничего не заподозрили. Я предвижу, что стану ее беспрекословным рабом.
– Мы этого не допустим, – сказала Меррик. – Кроме того, на других она так не действует.
– Откуда ты знаешь? – спросил я.
– В палатке тебе становилось все хуже и хуже. Пришли люди, увидели маску и решили, что это любопытная поделка. Один из них подумал, что мы купили ее у деревенских мастеров. Он тут же посмотрел сквозь нее, но ничего не увидел. Потом маска оказалась в руках у второго, который тоже приложил ее к лицу. Так и пошло по кругу.
– А здесь, в Новом Орлеане?
– Эрон ничего не увидел сквозь нее, – ответила Меррик и печально добавила: – Я не стала рассказывать ему обо всем, что случилось. Ты сам это сделаешь, если захочешь.
Я предпочел выпить воды. Хотя мы провели много времени в машине и сердце до сих пор бешено колотилось. Пока я пытался отдышаться, меня мучило унизительное сознание собственной дряхлости.
Но когда я, нарушив молчание, заговорил о том, что мы сделали и как это у нас получилось, когда я попытался обсудить с Меррик наши дальнейшие действия, она жестом приказала мне закрыть рот.
Лицо Меррик раскраснелось, щеки были влажными от пота. Похоже, ее сердце тоже билось неспокойно, хотя я знал, что это не так. Она снова приложилась к бутылке рома, а потом пытливо взглянула на меня.
– Что ты видел, когда посмотрел сквозь маску?
– Я видел призраков! – ответил я. – Я видел скорбящего юношу – то ли жреца, то ли короля, а может, самого обычного человека Но одет он был очень красиво. Чудесные браслеты. Длинные одежды. Он обращался ко мне с мольбой и выглядел таким несчастным в своем горе. Он дал мне понять, что мы совершили ужасный проступок и что мертвецы все еще там!
Меррик откинулась назад, опершись на обе руки, выпятив грудь и приковав взгляд к брезентовому потолку.
– А ты? – спросил я. – Что ты видела?
Ей хотелось ответить, но, видимо, она не смогла Меррик снова выпрямилась и потянулась к своему рюкзаку, взгляд ее бегал из стороны в сторону, на лице застыло исступленное выражение.
– Ты видела то же самое? – спросил я.
Меррик кивнула, потом открыла рюкзак и вынула оттуда маску – с такой осторожностью, будто та была стеклянной. Только сейчас, при тусклом свете одного фонаря, я различил, с какой тщательностью были вырезаны все детали маски. Полные длинные губы растянулись, будто в крике. Веки над пустыми глазницами придавали лицу выражение умиротворенности.
– Взгляни, – сказала Меррик, просовывая палец сквозь отверстие чуть выше лба, а затем указывая на дырочки над ушами. – Скорее всего, маску прикрепляли к лицу кожаными ремешками. Ее не просто положили сверху.
– И что, по-твоему, это означает?
– Что эта маска принадлежала только этому человеку. Он разглядывал сквозь нее духов. Он знал, что эта магия не предназначена для всех и каждого. Понимал, что она может причинить зло.
Она вертела маску в руках, явно собираясь надеть, но что-то ее останавливало. Наконец она поднялась и подошла к пологу палатки. В просвете между двумя половинками брезента виднелась грязная улица, ведущая на главную площадь. Меррик устремила взгляд вдаль, держа маску под подбородком.
– Ну же, – сказал я, – посмотри сквозь нее или отдай мне.
Меррик неуверенно подняла маску и крепко прижала к лицу на несколько мгновений, но потом резко отдернула и в изнеможении опустилась на кровать, словно эти несколько секунд в маске лишили ее всех сил. И снова глаза ее дико забегали. Потом она взглянула на меня и немного успокоилась.
– Что ты видела? – спросил я. – Духов деревни?
– Нет, – ответила Меррик. – Я видела Медовую Каплю на Солнце. Она наблюдала за мной. Я видела Медовую Каплю. О Господи, я видела Медовую Каплю. Разве ты не понимаешь, чего она добилась?
Я не стал отвечать, хотя, конечно, все понимал. Однако позволил Меррик самой произнести это вслух.
– Она привела меня сюда, помогла добраться до маски, сквозь которую я могу ее видеть, она передала мне в руки средство, с помощью которого сумеет приходить в этот мир!
– Послушай меня, дорогая, – сказал я и, потянувшись, дотронулся до ее руки. – Борись с этим призраком. У него не больше прав на тебя, чем у любого другого призрака. Жизнь принадлежит живым, Меррик, и жизнь сильнее смерти! Не ты утопила Медовую Каплю на Солнце. Она сама заявила о твоей невиновности.
Меррик не ответила. Она оперлась локтем о колено и положила голову на правую руку, держа маску в левой. Кажется, она смотрела на нее, но я не уверен. Ее охватила дрожь.
Я мягко взял у нее маску и осторожно положил на свою кровать. Затем, вспомнив о предметах, унесенных из пещеры, порылся в карманах, чтобы их достать. Четыре резные ольмекоидные фигурки изумительной работы: два лысых и грузных создания и два худых нахмуренных божества. При взгляде на крошечные лица по мне пробежал озноб. Я мог бы поклясться, что услышал на секунду целый хор голосов, как будто кто-то повернул ручку настройки приемника... И сразу наступила тишина – тяжелая, гнетущая тишина. Меня прошиб пот.
Эти маленькие фигурки, крошечные божества, блестели точно так же, как маска.
– Все это мы увезем с собой, – объявил я. – А что касается меня, то я хочу вновь отправиться в пещеру, как только восстановлю силы.
Меррик подняла на меня взгляд.
– Неужели ты серьезно? – спросила она. – Хочешь бросить вызов тем призракам?
– Да, я готов бросить им вызов. Не скажу, что собираюсь отнести в пещеру маску, чтобы смотреть на них сквозь прорези. На такое я, конечно, не решусь. Но нельзя оставлять там столько неисследованных таинственных предметов. Я должен вернуться, потому что хочу изучить все как можно тщательнее. Потом, мне кажется, мы должны связаться с одним из университетов, занимающихся активным исследованием здешних мест, и поставить их в известность о находке. Надеюсь, ты понимаешь, что я не намерен сообщать им о маске. По крайней мере до тех пор, пока мы не будем уверены, что безоговорочно являемся ее владельцами.
Ситуация с университетами, раскопками и притязаниями на древние находки была довольно запутанной, поэтому мне не хотелось ее обсуждать. Я чувствовал жар во всем теле. С желудком творилось что-то неладное, хотя, как правило, со мной такого не бывает.
– Мне необходимо снова увидеть пещеру, – продолжал объяснять я. – Только сейчас я понял, почему ты сюда стремилась. Хочу вернуться туда хотя бы один раз, может быть, два, чтобы выяснить...
Я замолчал на полуслове. Приступ тошноты прошел.
Она смотрела на меня глубоким печальным взглядом. Вид у нее был такой же больной, как у меня. Запустив обе руки в густые пряди волос, она отбросила их с прелестного лба. В зеленых глазах горел огонь.
– Ты знаешь, – вновь заговорил я, – что в нашем распоряжении четверо помощников, которые без труда сумеют вывезти из страны маску и доставить в Новый Орлеан. Хочешь, я передам им маску сейчас же?
– Нет, пока ничего не предпринимай, – ответила Меррик, поднимаясь на ноги. – Пойду в церковь.
– Зачем? – спросил я.
– Чтобы помолиться, Дэвид! – нетерпеливо ответила она и сердито посмотрела на меня. – Неужели ты вообще ни во что не веришь? Я иду в церковь, чтобы помолиться.
Меррик ушла.
Минут через двадцать я наконец налил себе рома. Меня мучила жажда. Странное ощущение: и тошнота, и жажда одновременно. Если не считать возни нескольких кур или индеек – не знаю, кого именно, – в деревне стояла тишина и никто не нарушил моего уединения.
Я уставился на маску и только тут понял, что у меня ужасно болит голова и кровь стучит в висках. Я не придал этому значения, так как никогда особенно не страдал от головных болей, но тут вдруг вместо маски я увидел расплывчатое пятно.
Я попытался сфокусировать взгляд и не смог. Меня охватил жар, и каждый укус насекомого, полученный в джунглях, вдруг снова напомнил о себе.
– Чепуха, – вслух произнес я, – мне сделали все чертовые прививки, какие только можно, включая те, что не были известны медицине в те времена, когда Мэтью подхватил свою лихорадку...
До меня вдруг дошло, что я разговариваю сам с собой. Плеснув себе еще добрую порцию рома, я выпил ее залпом.
И вдруг в голову пришла мысль, что мне станет гораздо лучше, если в палатке не будет столько народа, мне захотелось, чтобы все эти люди ушли.
Потом я понял, что никаких людей в палатке быть не может. Ведь никто не входил.
Я попытался восстановить в памяти последние несколько минут, но какое-то звено оказалось утерянным. Повернувшись, я снова взглянул на маску, а потом выпил еще рома, который к этому времени уже казался мне слаще нектара, отставил стакан и взял в руки маску.
Она казалась невесомой. Я поднял драгоценную вещь так, чтобы сквозь нее проходил свет, и она на секунду вроде бы ожила. Чей-то голос лихорадочно зашептал мне о всевозможных мелочах, о которых мне следует побеспокоиться, а другой голос добавил:
– Через тысячу лет придут и другие заботы. – Только эти слова были произнесены на незнакомом мне языке.
– Как же так? Я ведь тебя понимаю, – вслух сказал я, и тогда шепчущий голос произнес что-то вроде проклятия и зловещего пророчества – насчет того, что некоторые вопросы лучше не затрагивать, оставить как есть.
Палатка заходила ходуном. Точнее, заходила ходуном кровать, на которой я сидел. Я прижал к себе маску и ощутил прилив уверенности. Но весь мир изменился. Я сам изменился.
И вдруг понял, что стою на высокой площадке, с которой открывается чудесный вид на горы, покрытые темно-зеленым лесом, а над головой простирается ярко-голубое небо.
Я опустил взгляд вниз и увидел тысячную толпу, окружившую площадку. На вершинах других пирамид тоже стояли огромные массы людей. Они шептали, кричали и пели. Но рядом со мной на площадке находились лишь несколько человек, и все они преданно смотрели мне в глаза.
– Ты призовешь дождь, – произнес чей-то голос прямо мне в ухо, – и он прольется. Но однажды вместо дождя начнет падать снег, и в тот день ты умрешь.
– Нет, этого никогда не случится! – воскликнул я. У меня вдруг закружилась голова, я испугался, что сейчас упаду с площадки. Тогда я повернулся и протянул руки к моим последователям. – Вы жрецы? Скажите, кто вы? – спросил я. – Я Дэвид. И требую ответа. Я не тот, за кого вы меня принимаете!
В следующую же секунду я оказался в пещере и медленно повалился на мягкую от пыли землю. Меррик кричала, чтобы я поднялся. Передо мной возвышался плачущий призрак.
– Одинокий Дух, сколько раз ты меня призывал? – печально произнес высокий юноша. – Сколько раз ты, колдун, взывал к одинокой душе? Ты не имеешь права обращаться к тем, кто находится между жизнью и смертью. Оставь маску. Она приносит зло. Разве ты не понимаешь, что я тебе говорю?
Я услышал, как Меррик громко зовет меня по имени, и почувствовал, как с лица срывают маску. Я открыл глаза и увидел, что лежу на своей походной кровати, а Меррик стоит надо мной.
– Бог мой, я болен, – сказал я. – Серьезно болен. Приведи шамана Нет, не надо шамана: времени не осталось. Мы должны немедленно ехать в аэропорт.
– Тихо, лежи тихо, – сказала Меррик, но лицо ее потемнело от страха.
Я отчетливо уловил ее мысли: «Все повторяется, то же самое происходило с Мэтью. Теперь это случилось с Дэвидом. У меня у самой невосприимчивость к этой заразе, но Дэвид заболел».
Я вдруг сразу успокоился и твердо решил бороться до последнего, а пока передвинул голову на подушке, надеясь, что она охладит щеку.
Меррик принялась звать людей, требуя, чтобы они немедленно пришли, и тут я увидел, что в палатке мы с ней не одни: на ее кровати сидел какой-то человек.
Это был высокий худой мужчина со смуглой кожей и узким лицом. Руки украшены нефритовыми браслетами. Высокий лоб, черные волосы доплеч. Он спокойно смотрел на меня. Я разглядел его темно-красное длинное одеяние, из-под края которого поблескивал ноготь на большом пальце.
– Это снова ты, – обратился я к нему. – Думаешь, убьешь меня? Думаешь, что сможешь дотянуться до меня из своей древней могилы и забрать мою жизнь?
– Я не хочу тебя убивать, – прошептал он все с тем же безмятежным выражением на лице. – Верни маску ради себя и ради Меррик.
– Нет, – ответил я. – Ты должен понимать, что я не могу это сделать. Я не могу оставить эту тайну. Не могу просто повернуться и уйти. Твое время вышло. Теперь настало мое время, и я унесу маску с собой. То есть на самом деле ее унесет Меррик. Но даже если бы она сдалась, я бы действовал самостоятельно. Жизнь принадлежит живым.
Пока я негромким голосом пытался урезонить его, в палатку пришли помощники, приехавшие вместе с нами. Кто-то сунул мне термометр под язык, а Меррик сказала:
– Не могу прощупать его пульс.
Путешествие в столицу Гватемалы память не сохранила.
Что касается больницы, то она была безликой, каких множество во всем мире.
Очень часто, стоило повернуть голову, я оказывался один на один со смуглолицым человеком в нефритовых браслетах, однако он, как правило, ничего не говорил. Когда я пытался что-то сказать, мне отвечали другие, а этот человек просто растворялся в воздухе.
Находясь в ясном сознании, что, впрочем, случалось довольно редко, я почему-то не сомневался, что медикам Гватемалы много известно о тропической болезни, которой я страдал. Страха у меня не было. По выражению лица моего смуглого визитера я видел, что не умираю. Каким образом меня перевезли в больницу Нового Орлеана, я совершенно не помню.
После моего возвращения в Новый Орлеан странный визитер ни разу не появлялся.
В конце концов я пошел на поправку: дни начали плавно сменяться один другим и больше не путались в моем сознании, жар спал и «токсин» полностью вышел. Вскоре отпала необходимость во внутривенном питании. Силы возвращались.
В моем случае не было ничего из ряда вон выходящего. Причиной болезни стал какой-то вид земноводных, с одним из представителей которого я, должно быть, столкнулся, пробираясь сквозь кустарник. Простое прикосновение к этой твари может быть смертельным. Мой контакт с нею, должно быть, не был прямым.
Вскоре стало ясно, что болезнь обошла стороной Меррик и других членов экспедиции. Мне было отрадно это узнать, хотя в том моем состоянии, должен признать, я мало о них думал.
Меррик проводила со мной много времени, а Эрон вообще почти не отходил от постели.
Если я начинал интересоваться у Меррик чем-то важным, то в палате тотчас появлялись врач или медсестра. В иные дни я путал порядок событий и не желал в этом признаваться. Порой, просыпаясь среди ночи, я был уверен, что вновь оказался в джунглях.
Наконец, хотя я все еще считался больным, меня перевезли на «скорой помощи» в Оук-Хейвен и устроили наверху, в передней половине дома.
Это была одна из самых удобных и красивых спален Обители, и я, надев тапочки и халат, мог вечерами прогуливаться по террасе. Стояла зима, но вокруг все чудесно зеленело и ветерок с реки был очень приятен.
Наконец, после двух дней «светских бесед», грозивших свести меня с ума, Меррик пришла ко мне в спальню одна. На ней был халат, надетый поверх ночной рубашки, и выглядела она очень усталой. Густые каштановые волосы были прихвачены у висков двумя янтарными заколками. Она взглянула на меня и с облегчением вздохнула.
Я лежал в кровати, опершись на подушки и держа на коленях открытую книгу, посвященную народу майя.
– Я думала, ты умрешь, – без всяких прелюдий заявила Меррик. – И молилась за тебя так, как никогда в жизни.
– Ты думаешь, Бог услышал твои молитвы? – спросил я и осекся, вспомнив, что, говоря о молитвах, она не упомянула Бога. – Скажи, разве мне действительно угрожала смерть?
Казалось, вопрос потряс Меррик, и она помолчала, словно обдумывая ответ. Отчасти я уже получил его, видя ее реакцию, поэтому теперь терпеливо ждал, пока она решится заговорить.
– В Гватемале мне сказали, что ты долго не протянешь. Я всех выставила за дверь, поскольку меня еще слушались, и приложила к лицу маску. Я видела твою душу, поднявшуюся над телом; я видела, как она борется, пытаясь освободиться из тисков плоти. Я видела, как она вытянулась в воздухе, превратившись в твоего двойника, и зависла. Тогда я протянула руки и надавила на нее сверху, заставив вернуться на место.
Меня захлестнула всепоглощающая любовь.
– Слава Богу, что ты это сделала, – сказал я. Она повторила мои слова, произнесенные в затерянной среди джунглей деревушке:
– Жизнь принадлежит живым.
– Ты запомнила? – Я не спросил, а скорее, выразил свою благодарность.
– Ты часто их повторял, – ответила Меррик. – Думал, что беседуешь с тем, кого мы оба видели у выхода из пещеры, прежде чем удрали. И будто бы с ним споришь. А потом, однажды утром, очень рано, когда я проснулась в кресле и увидела, что ты в сознании, ты сказал, что одержал победу.
– Что мы будем делать с маской? – спросил я. – Я уже очарован ею. Буквально грежу, что стану проверять ее на остальных, но так, чтобы они ничего не заподозрили. Я предвижу, что стану ее беспрекословным рабом.
– Мы этого не допустим, – сказала Меррик. – Кроме того, на других она так не действует.
– Откуда ты знаешь? – спросил я.
– В палатке тебе становилось все хуже и хуже. Пришли люди, увидели маску и решили, что это любопытная поделка. Один из них подумал, что мы купили ее у деревенских мастеров. Он тут же посмотрел сквозь нее, но ничего не увидел. Потом маска оказалась в руках у второго, который тоже приложил ее к лицу. Так и пошло по кругу.
– А здесь, в Новом Орлеане?
– Эрон ничего не увидел сквозь нее, – ответила Меррик и печально добавила: – Я не стала рассказывать ему обо всем, что случилось. Ты сам это сделаешь, если захочешь.