Страница:
Остальные молчали. Но Луи и Лестат поняли Меррик. Благодаря этому запутанному плану она победила: я подчинился ей всецело, а не держался в отдалении, терзаясь своей виной.
Время близилось к утру. У нас оставалось не больше двух часов. Лестат захотел использовать это время, чтобы поделиться с Меррик своей могущественной кровью.
Но прежде чем нам разойтись, Лестат повернулся к Луи и задал вопрос, крайне интересовавший всех нас:
– Когда взошло солнце, когда оно сожгло тебя, но ты еще был в сознании, что ты увидел?
Луи смотрел на Лестата несколько минут, испытывая смущение, что всегда с ним случалось в состоянии душевного подъема, а потом лицо его смягчилось, он нахмурил брови, и глаза его наполнились слезами.
– Ничего, – сказал он, наклонив голову, но потом снова поднял глаза и беспомощно нас оглядел. – Ничего. Я ничего не видел и чувствовал, что там ничего нет. Я чувствовал нечто пустое, бесцветное, бесконечное. То, что я когда-то жил, показалось нереальным.
Луи крепко зажмурил глаза и поднял руку, чтобы закрыть от нас лицо. Он плакал.
– Ничего, – повторил он. – Совсем ничего.
25
Время близилось к утру. У нас оставалось не больше двух часов. Лестат захотел использовать это время, чтобы поделиться с Меррик своей могущественной кровью.
Но прежде чем нам разойтись, Лестат повернулся к Луи и задал вопрос, крайне интересовавший всех нас:
– Когда взошло солнце, когда оно сожгло тебя, но ты еще был в сознании, что ты увидел?
Луи смотрел на Лестата несколько минут, испытывая смущение, что всегда с ним случалось в состоянии душевного подъема, а потом лицо его смягчилось, он нахмурил брови, и глаза его наполнились слезами.
– Ничего, – сказал он, наклонив голову, но потом снова поднял глаза и беспомощно нас оглядел. – Ничего. Я ничего не видел и чувствовал, что там ничего нет. Я чувствовал нечто пустое, бесцветное, бесконечное. То, что я когда-то жил, показалось нереальным.
Луи крепко зажмурил глаза и поднял руку, чтобы закрыть от нас лицо. Он плакал.
– Ничего, – повторил он. – Совсем ничего.
25
Никакое количество крови Лестата не смогло бы сделать Меррик равной ему. Никакое количество не смогло бы сделать таким любого из нас. Но вкусив его крови, Меррик стала гораздо сильнее.
Итак, мы образовали новый союз, где царила взаимная любовь и все прощали друг другу прошлые грехи. С каждым часом Лестат все больше становился тем деятельным и импульсивным существом, которое я давным-давно полюбил.
Верю ли я, что Меррик вернула меня себе с помощью заклинания? Не верю. Я не верю, что мой разум настолько восприимчив. Но как прикажете понимать интриги дядюшки Вервана?
Я намеренно отказался об этом думать и обнимал Меррик по-настоящему, как в прошлом, хотя мне приходилось мириться с их с Луи взаимной любовью.
Я ведь вернул Лестата – разве нет?
Две ночи спустя, не отмеченные никакими замечательными событиями или достижениями, если не считать возросшую уверенность Меррик, я решился задать Лестату вопрос, который очень меня беспокоил: о причинах и следствиях его долгого сна.
Он сидел в прекрасно обставленной гостиной на Рю-Рояль, элегантный, как всегда, в своем сюртуке из черного бархата с пуговицами-камеями. Прекрасные светлые волосы поблескивали в свете многочисленных ламп.
– Твой длинный сон испугал меня, – признался я. – Временами я мог бы поклясться, что тебя больше нет в этом теле. Разумеется, я не мог что-либо слышать, ибо являюсь твоим созданием, но во мне остался еще очень сильный человеческий инстинкт.
Я продолжал рассказывать, как совсем пал духом, глядя на него, как терзала меня невозможность пробудить его от сна и страх, что где-то странствующая его душа может не вернуться обратно.
Он несколько минут сидел молча, и на долю секунды мне показалось, будто на его лицо пала тень. Затем он тепло улыбнулся и жестом показал, что беспокоиться больше не стоит.
– Как-нибудь, возможно, я расскажу тебе об этом, – сказал он. – А пока позволь заметить, что в твоей догадке есть доля правды. Я не всегда оставался в своем теле. – Он умолк, задумавшись, потом прошептал что-то, но я не расслышал. А он продолжил: – Что касается того, где я был, не могу сейчас объяснить. Но однажды непременно попытаюсь обо всем рассказать – именно тебе.
Во мне взыграло любопытство, а вместе с ним и раздражение, но я промолчал.
– Я не собираюсь впредь погружаться в сон, – наконец последовало вполне убедительное признание. – Хочу вас всех успокоить на этот счет. Прошли годы с тех пор, как ко мне явился Мемнох. Не сомневайтесь, мне понадобились все мои силы, чтобы вынести ужасное испытание. Что касается того времени, когда я проснулся от звуков музыки Сибил, то я был ближе ко всем вам, чем впоследствии во время бдения.
– Ты изводишь меня намеками, будто с тобой что-то случилось, – сказал я.
– Может, оно и так, – ответил он, приводя меня в ярость своей игривой интонацией. – А может, и нет. Откуда мне знать, Дэвид? Будь терпелив. Теперь мы обрели друг друга, а за Луи отныне волноваться не стоит. Поверь, я счастлив этим.
Я улыбнулся и закивал, но упоминание о Луи вызвало в памяти страшную картину его обожженных останков в гробу. Она стала явственным и бесспорным доказательством того, что не видать мне больше солнечного света во всем его всесильном великолепии. Явственным и бесспорным доказательством того, что всем нам рано или поздно грозит гибель и что в часы между рассветом и сумерками весь смертный мир является для нас губительным врагом.
– Я потерял так много времени, – заметил Лестат, энергичным взглядом обводя комнату. – Столько книг нужно прочитать, столько всего увидеть. Я вновь вернулся в мир, которому принадлежу.
Наверное, мы могли бы провести после этого тихий вечер, читая книги или наслаждаясь великолепным собранием полотен импрессионистов, если бы не внезапный приход Меррик и Луи.
Меррик не отказалась от своей любви к платьям простого покроя и в темно-зеленом шелке выглядела великолепно. Она шла чуть впереди более сдержанного Луи. Войдя в гостиную, они уселись на парчовую софу напротив Лестата.
– Неприятности? – тут же поинтересовался он.
– Таламаска, – пояснила Меррик. – Думаю, нам лучше покинуть Новый Орлеан, причем немедленно.
– Ерунда, – не задумываясь, отреагировал Лестат. – Даже слушать не хочу. – Его лицо сразу вспыхнуло. – Я в жизни своей не боялся смертных. И вашей Таламаски тоже не боюсь.
– А следовало бы, – возразил Луи. – Только послушай, какое письмо получила Меррик.
– Что значит «получила»? – сурово спросил Лестат. – Меррик, неужели ты ходила в Обитель! Тебе ведь наверняка известно, что этого делать нельзя.
– Разумеется, никуда я не ходила, – парировала она. – Это письмо подбросили в мой старый дом. Я обнаружила его сегодня вечером, и все это мне очень не нравится. Думаю, нам пора изменить образ жизни. Понимаю, что всю вину вы вправе свалить на меня.
– Не стану я ничего менять, – заявил Лестат. – Читай письмо.
Стоило ей вынуть послание, как я сразу разглядел, что оно пришло не по почте от старшин. Вместо бумаги они воспользовались настоящим пергаментом, способным сохраняться в течение веков, хотя наверняка текст был отпечатан на машинке, ведь старшины никогда не писали от руки.
"Меррик!
Мы с огромным волнением узнали о твоих экспериментах в старом родовом доме. Мы приказываем тебе как можно быстрее покинуть Новый Орлеан. Прекрати всякое общение со служителями Таламаски, а также с той опасной компанией избранных, под тлетворное влияние которой ты явно попала. Немедленно приезжай к нам в Амстердам.
Твоя комната в Обители уже готова, и мы ожидаем, что ты выполнишь наши инструкции.
Пожалуйста, пойми, что мы, как и всегда, хотим вместе с тобой извлечь урок из твоих недавних опрометчивых опытов, однако прими всерьез наше предупреждение. Ты должна порвать всяческие отношения, на которые мы никогда не давали тебе санкций, и немедленно явиться к нам".
Меррик опустила письмо на колени.
– На нем стоит печать старшин, – сказала она. Я отчетливо разглядел восковой оттиск.
– А какое нам дело, что там стоит их печать? Или любая другая, – вспылил Лестат. – Они не могут силой заставить тебя приехать в Амстердам. Стоит ли вообще думать об этом?
– Наберись немножко терпения, – отвечала Меррик. – Речь не о том, стоит ли обращать внимание на это письмо, а о том, что все это время мы находились под пристальным наблюдением.
Лестат покачал головой.
– А мы всегда находимся под пристальным наблюдением. Лично я больше десяти лет ряжусь под того, кого сам выдумал. Какое мне дело, если за мной неусыпно следят? Пусть только кто-нибудь попробует мне навредить. Я всегда поступаю как хочу и редко, очень редко оказываюсь не прав.
– Но, Лестат, это означает, что Таламаска засекла нас, Дэвида и меня, во владениях Меррик. – Луи подался вперед и посмотрел Лестату прямо в глаза. – А это опасно, очень опасно, потому как мы можем нажить врагов среди тех, кто по-настоящему верит в вампиров.
– Да не верят они ни во что, – объявил Лестат. – Никто не верит. Именно это нас всегда и защищает. Никто не верит в то, что мы есть на самом деле. Кроме нас самих, конечно.
– Ты не прав, – возразила Меррик, прежде чем я успел вступить в разговор. – Они верят в тебя...
– И поэтому они наблюдают, «и они всегда рядом», – насмешливо процитировал Лестат старый девиз ордена – тот самый, что был отпечатан на моих визитных карточках в те времена, когда я ходил по земле как обычный человек.
– Тем не менее, – быстро сказал я, – сейчас нам следует уйти. Нельзя возвращаться в дом Меррик. Ни в коем случае. Но и тут, на Рю-Рояль, мы не можем оставаться.
– Я не стану им подчиняться, – заявил Лестат. – Они не смеют приказывать, что мне делать в этом городе, ибо этот город мой, он в моей власти. Днем мы спим в убежище – по крайней мере, трое предпочитают спать в убежище, – а ночью город принадлежит нам целиком.
– Каким это образом город принадлежит нам? – с трогательной невинностью поинтересовался Луи.
Лестат оборвал его презрительным жестом.
– Я прожил здесь две сотни лет, – сказал он тихим, полным страсти голосом. – И я никуда не уеду из-за какого-то ордена ученых писак. Сколько лет тому назад, Дэвид, я приезжал навестить тебя в лондонской Обители? Я никогда тебя не боялся. Наоборот, открыто бросал тебе вызов своими вопросами. Я требовал от тебя, чтобы ты завел на меня отдельное досье и поставил его среди других объемистых папок.
– Да, Лестат, но мне кажется, что сейчас все несколько изменилось. – Я внимательно посмотрел на Меррик. – Ты нам все сказала, дорогая? – спросил я.
– Да, – ответила она, уставившись пустым взглядом в никуда, словно глубоко погрузившись в раздумья. – Я все вам рассказала. Но, видите ли, письмо было написано несколько дней назад. А сейчас обстоятельства стали иными. – Наконец она подняла на меня глаза. – Если за нами наблюдают, а я подозреваю, что так оно и есть, значит, они в курсе всего, что произошло.
Лестат поднялся с кресла.
– Я не боюсь Таламаски, – решительно объявил он. – Я никого не боюсь. Если бы Таламаска хотела заполучить меня, то ее агенты могли бы явиться ко мне за все те годы, что я пролежал в пыльной часовне Святой Елизаветы.
– Вот именно, ты сам сказал, – заговорила Меррик. – Они не стремились заполучить тебя. Они хотели наблюдать за тобой – быть, как всегда, поблизости и обрести знания, которых нет ни у кого другого. Им не было нужды трогать тебя. Они не хотели, чтобы ты обратил против них свою могучую силу.
– А, отлично сказано, – похвалил Лестат. – Мне нравится. Моя могучая сила! Они правы, если действительно так думают.
– Умоляю, – сказал я, – не угрожай Таламаске.
– А почему бы и не погрозить им? – спросил он.
– Не может быть, чтобы ты на самом деле выступил против служителей Таламаски. – Мой резкий тон могла оправдать только крайняя тревога. – Ты не можешь так поступить из уважения к Меррик и ко мне.
– Тебе ведь угрожают, разве нет? – спросил Лестат. – Нам всем угрожают.
– Но ты не понимаешь, – попыталась объяснить Меррик. – Слишком опасно предпринимать какие-то шаги против Таламаски. Это огромная и древняя организация...
– Мне все равно, – бросил Лестат.
– И они знают, кто ты на самом деле, – закончила она.
– Лестат, сядь, пожалуйста, – попросил Луи. – Разве ты не понимаешь, в чем тут вопрос? Дело не только в их значительном возрасте и силе. Делоне только в их ресурсах. А в том, кто они. Они знают о нас и могут принять решение вмешаться в наши дела. Они могут причинить нам огромный вред, куда бы мы ни поехали.
– Ты замечтался, мой красивый друг, – язвительно заметил Лестат. – Подумай о крови, которой я поделился с тобой. И ты подумай о ней, Меррик. И подумайте о Таламаске с ее закоснелыми методами. Что предпринял орден, когда Джесс Ривз была для него потеряна? Тогда не было никаких угроз.
– Я думала об их методах, Лестат, – пылко заявила Меррик. – Я считаю, нам следует отсюда уйти, захватив с собой все улики, которые могли бы помочь им в расследовании. Мы должны уйти.
Лестат обвел всех злым взглядом и бросился вон из квартиры.
В ту длинную ночь мы не знали, где он. Мы понимали его чувства, да, мы уважали их и по молчаливому сговору решили поступить так, как он скажет. Если у нас и был предводитель, то только Лестат. Приближался рассвет, и нам пришлось разойтись по убежищам. Мы разделяли общее мнение, что в людской толпе отныне прятаться не удастся.
На следующий вечер, после захода солнца, Лестат вернулся в дом на Рю-Рояль.
Меррик спустилась вниз, чтобы получить еще одно письмо со специальным курьером – письмо, которого я опасался.
Лестат появился в передней гостиной как раз перед ее возвращением.
Вид у него был взъерошенный и злой, он расхаживал, громко топая, словно разгневанный архангел, разыскивающий потерянный меч.
– Прошу, возьми себя в руки, – твердо сказал я.
Он метнул на меня сердитый взгляд, потом опустился на стул и, бешено вращая глазами, принялся ждать Меррик.
Наконец она появилась с распечатанным конвертом и листом пергамента в руке. Выражение ее лица я могу описать лишь как удивленное. Она посмотрела сначала на меня, потом на остальных и снова взглянула на меня.
Дав знак Лестату оставаться на месте, я терпеливо смотрел, как она усаживается на парчовой софе рядом с Луи. Я невольно заметил, что он даже не попытался заглянуть в письмо через ее плечо, а просто ждал, хотя волновался не меньше меня.
– Все это очень необычно, – запинаясь, начала Меррик. – Никогда не думала, что старшины могут занять такую позицию. Раньше никто в нашем ордене не выражался так определенно. Я знакома с научными данными, я знакома с наблюдением, я читала бесконечные отчеты о призраках, ведьмовстве и вампирах, да, даже о вампирах. Но я до сих пор не сталкивалась ни с чем подобным.
Она развернула единственный лист и с застывшим выражением лица прочла вслух:
«Мы знаем, что вы сотворили с Меррик Мэйфейр. Мы советуем вам теперь вернуть ее нам. Она должна вернуться. Мы не примем никаких объяснений, извинений или оправданий. Мы не собираемся это обсуждать. Меррик Мэйфейр должна вернуться. На меньшее мы не согласны».
Лестат тихо рассмеялся.
– Что они думают о тебе, cherie, – хмыкнул он, – раз велят нам передать тебя им? Ты что, драгоценный камень? Надо же, а ведь эти старые писаки, оказывается, еще и женоненавистники. Лично я никогда не был таким зверем.
– А что еще там говорится? – быстро спросил я. – Ты ведь не все прочла.
Меррик как будто очнулась от оцепенения и снова взглянула на письмо.
"В вашем случае мы готовы отказаться от нашего пассивного наблюдения, которое практиковали веками. Мы готовы объявить вас противником, подлежащим уничтожению любой ценой. Мы готовы воспользоваться всеми своими мощными ресурсами, чтобы уничтожить вас.
Подчинитесь нашему требованию – и мы будем терпеть ваше присутствие в Новом Орлеане и его окрестностях. Мы вернемся к нашим безобидным наблюдениям. Но если Меррик Мэйфейр немедленно не вернется в Обитель под названием Оук-Хейвен, мы предпримем шаги и откроем на вас охоту в любой части света, куда бы вы ни скрылись".
Только тогда с лица Лестата исчезло выражение гнева и презрения. Он стал тихим и задумчивым, и это навевало грустные мысли.
– Очень любопытное письмо, – сказал он, приподнимая брови. – Очень любопытное... Весьма.
Меррик надолго замолкла, а тем временем Луи принялся расспрашивать о возрасте старшин, о их характерах, достоинствах и недостатках. Однако об этом я ровным счетом я ничего не знал. Кажется, мне удалось убедить его в том, что ни один служитель ордена не знает, кто является старшинами. Были времена, когда с ними не было вообще никакой связи. Однако они всегда правили орденом. Таламаска всегда, с первых дней своего существования, отличалась авторитарностью. О таинственном прошлом ордена его члены, в том числе и те, кто провел в стенах его многочисленных Обителей практически всю жизнь, знали очень мало.
– Неужели вы не понимаете, что произошло? – заговорила наконец Меррик. – Замыслив всю эту интригу, я будто швырнула перчатку старшинам.
– Не ты одна, дорогая, – поспешил заметить я.
– Да, конечно, – кивнула она, все еще не оправившись от шока, – но ответственность за колдовство несу только я. В последние несколько ночей мы зашли так далеко, что старшины больше не могут оставаться безучастными свидетелями. Когда-то давно это случилось с Джесс. Затем настала очередь Дэвида, а теперь и моя. Не понимаете? Их затянувшиеся заигрывания с вампирами привели к катастрофе, и теперь они чувствуют, что должны что-то предпринять. Хотя раньше... насколько нам известно... никогда не вмешивались в ход вещей.
– Ничего из этого не выйдет, – отрезал Лестат. – Помяните мои слова.
– А как насчет остальных вампиров? – тихо поинтересовалась Меррик, глядя на него. – Что скажут ваши старейшие, когда узнают, что здесь случилось? Романы в ярких обложках, фильмы о вампирах, мрачная музыка – все это оставляет людей равнодушными. Наоборот, нам на руку весь этот антураж. Но то, что мы совершили сейчас, возмутило Таламаску. Орден объявляет войну не только нам – он объявляет войну всему нашему племени. Понимаете?
Лестат был одновременно и огорошен, и взбешен. Я буквально чувствовал, как шевелится в его мозгу серое вещество. В конце концов на его лице появилось зловещее выражение, которое мне не раз приходилось видеть в прошлом.
– Конечно, если я пойду к ним, – сказала Меррик, – если отдам себя в их руки...
– Немыслимо! – воскликнул Луи. – Даже они должны это понимать.
– Это самое худшее, что ты можешь сделать, – вмешался я.
– Отдаться в их руки? – язвительно переспросил Лестат. – В нынешнюю эру высоких технологий, когда в лаборатории они смогут воспроизвести твои клетки? Нет. Немыслимо. Хорошее слово, Луи.
– Я не хочу попасть в их руки, – сказала Меррик. – Я не хочу оказаться в окружении тех, кто живет той жизнью, от которой я отказалась навсегда. Это никогда не входило в мои планы.
– Тебе это не грозит, – успокоил ее Луи. – Ты будешь с нами, а мы отсюда немедленно уедем. Но сначала подготовимся как следует и уничтожим любые улики, которые могли бы им помочь в замыслах против наших соплеменников.
– Старое поколение поймет, почему я не пошла в Таламаску, когда их покой и уединение нарушат агенты ордена? – поинтересовалась Меррик. – Вы сознаете, куда все это приведет?
– Ты нас недооцениваешь, – спокойно ответил я. – Но, думаю, мы проводим нашу последнюю ночь в этой квартире, а потому я говорю «прощай» всем этим вещам, которые дарили нам покой. И вам бы следовало попрощаться.
Все посмотрели на Лестата, на его напряженное злое лицо.
– Ты же понимаешь, – обратился он прямо ко мне, – что я могу легко стереть с лица земли тех самых служителей, которые за нами наблюдали, а теперь еще и угрожают.
Меррик сразу запротестовала, и я присоединился к ней. Поначалу наш протест выразился в основном в жестах отчаяния, но потом я взмолился, почти скороговоркой:
– Не делай этого, Лестат. Давай уйдем отсюда. Давай убьем их веру, а не их самих. Как маленькая отступающая армия, мы сожжем все, что могло бы стать их трофеями. Мне невыносима мысль о том, чтобы пойти против Таламаски. Я не способен на это. Больше мне сказать нечего.
Меррик хранила молчание и лишь кивала.
– Тогда ладно, – с мстительной решимостью заявил Лестат. – Я подчиняюсь, потому что люблю вас. Мы уйдем. Покинем дом, который служил мне столько лет; покинем город, который все любим; мы оставим все это и найдем пристанище, где никто не сможет вычислить нас в толпе. Мы так и поступим, но говорю сразу, что мне это не нравится. Отныне я считаю, что служители ордена, написавшие эти письма, утратили право на неприкосновенность, если когда-то вообще им обладали.
Все было решено.
Мы взялись за работу, действуя быстро, молча и тщательно, чтобы не осталось ни капли крови, которая могла бы заинтересовать Таламаску.
Вскоре квартира сияла чистотой, лишившись всего, что можно было бы считать уликой, а затем мы, все четверо, перешли в дом Меррик и провели там такую же тщательную уборку, сожгли белое шелковое платье, оставшееся после того ужасного сеанса, и разрушили оба алтаря.
Затем мне пришлось посетить свой старый кабинет в приюте Святой Елизаветы и с величайшим сожалением предать огню многочисленные дневники и научные заметки.
Работа оказалась утомительной и угнетающей. Но ее нужно было сделать.
Таким образом, на следующую ночь мы покинули Новый Орлеан. Задолго до утра трое – Луи, Меррик и Лестат – первыми отправились в путь.
Я немного задержался за письменным столом в задней гостиной, чтобы написать письмо тем, кому когда-то безгранично доверял и к кому питал нежную любовь.
Я писал собственноручно, чтобы они сразу поняли, что послание имеет для меня особую важность, и отнеслись к нему соответственно.
"Моим дорогим старшинам, кто бы вы ни были.
Вы неразумно поступили, послав нам такие язвительные и агрессивные письма. Боюсь, что однажды ночью вам придется – некоторым из вас – дорого заплатить за содеянное.
Пожалуйста, поймите, что это отнюдь не вызов. Я уезжаю, и к тому времени, когда вы получите это письмо, буду уже вне пределов вашей досягаемости.
Но знайте: ваши угрозы задели гордость сильнейшего из нас – того, кто до недавнего времени не считал вас объектом своих интересов.
Из-за своих угроз и неудачных формулировок вы лишились защитного покрова, которым были окутаны до сих пор. И отныне стали такой же добычей для тех, кого решили напугать, как любой другой смертный, будь то мужчина или женщина.
Более того, вы совершили еще одну чудовищную ошибку, и я советую вам хорошенько подумать, прежде чем планировать следующий шаг, имеющий отношение к нашим общим тайнам.
Вы стали интересным соперником для того, кто любит сложные задачи, и мне придется употребить все свое влияние, чтобы защитить вас – по отдельности или всех вместе – от ненасытной жажды, которую вы в нем так неосторожно пробудили".
Я внимательно прочитал написанное и уже собирался поставить подпись, как вдруг холодная рука Лестата крепко сжала мое плечо.
Он повторил слова «интересным соперником» и хитро рассмеялся.
– Не причиняй им вреда, прошу тебя, – прошептал я.
– Пошли, Дэвид, – уверенно произнес он, – нам пора уходить. Пошли. Напомни мне, чтобы я рассказал о своих неземных скитаниях и еще о многом другом.
Я склонился над листом, тщательно выводя подпись, и тут осознал, что за свою жизнь мне пришлось подписать для Таламаски бесчисленное количество документов, и вот теперь я вновь ставлю подпись под документом, который тоже останется в архивах ордена.
– Ладно, дружище, я готов, – сказал я. – Но дай мне слово.
Мы прошли по длинному коридору в заднюю половину дома. Его тяжелая рука по-прежнему лежала у меня на плече. От одежды и волос Лестата пахло свежестью.
– Нам предстоит написать о многом, – заговорил он. – Ты ведь не станешь удерживать нас от этого, правда? И в своем новом убежище мы сможем излить свои признания на бумагу.
– Да, – ответил я, – сможем. Никто не лишит нас права писать, Лестат. Надеюсь, этого достаточно.
– Вот что я тебе скажу, старина, – произнес он, останавливаясь на балконе и бросая последний взгляд на дом, который так любил. – Давай оставим его Таламаске, что скажешь? Обещаю, ради тебя я стану самим воплощением терпения, если только служители ордена не вооружатся кольями. Ну как, справедливо?
– Вполне, – ответил я.
Итак, я завершаю повествование о том, как Меррик Мэйфейр стала одной из нас, и о том, как и почему мы покинули Новый Орлеан, чтобы затеряться в огромном мире.
Эту историю я написал для вас, мои братья и сестры в Таламаске, а также для многих и многих других людей.
4:30 пополудни.
Воскресенье
25 июля 1999 г.
Итак, мы образовали новый союз, где царила взаимная любовь и все прощали друг другу прошлые грехи. С каждым часом Лестат все больше становился тем деятельным и импульсивным существом, которое я давным-давно полюбил.
Верю ли я, что Меррик вернула меня себе с помощью заклинания? Не верю. Я не верю, что мой разум настолько восприимчив. Но как прикажете понимать интриги дядюшки Вервана?
Я намеренно отказался об этом думать и обнимал Меррик по-настоящему, как в прошлом, хотя мне приходилось мириться с их с Луи взаимной любовью.
Я ведь вернул Лестата – разве нет?
Две ночи спустя, не отмеченные никакими замечательными событиями или достижениями, если не считать возросшую уверенность Меррик, я решился задать Лестату вопрос, который очень меня беспокоил: о причинах и следствиях его долгого сна.
Он сидел в прекрасно обставленной гостиной на Рю-Рояль, элегантный, как всегда, в своем сюртуке из черного бархата с пуговицами-камеями. Прекрасные светлые волосы поблескивали в свете многочисленных ламп.
– Твой длинный сон испугал меня, – признался я. – Временами я мог бы поклясться, что тебя больше нет в этом теле. Разумеется, я не мог что-либо слышать, ибо являюсь твоим созданием, но во мне остался еще очень сильный человеческий инстинкт.
Я продолжал рассказывать, как совсем пал духом, глядя на него, как терзала меня невозможность пробудить его от сна и страх, что где-то странствующая его душа может не вернуться обратно.
Он несколько минут сидел молча, и на долю секунды мне показалось, будто на его лицо пала тень. Затем он тепло улыбнулся и жестом показал, что беспокоиться больше не стоит.
– Как-нибудь, возможно, я расскажу тебе об этом, – сказал он. – А пока позволь заметить, что в твоей догадке есть доля правды. Я не всегда оставался в своем теле. – Он умолк, задумавшись, потом прошептал что-то, но я не расслышал. А он продолжил: – Что касается того, где я был, не могу сейчас объяснить. Но однажды непременно попытаюсь обо всем рассказать – именно тебе.
Во мне взыграло любопытство, а вместе с ним и раздражение, но я промолчал.
– Я не собираюсь впредь погружаться в сон, – наконец последовало вполне убедительное признание. – Хочу вас всех успокоить на этот счет. Прошли годы с тех пор, как ко мне явился Мемнох. Не сомневайтесь, мне понадобились все мои силы, чтобы вынести ужасное испытание. Что касается того времени, когда я проснулся от звуков музыки Сибил, то я был ближе ко всем вам, чем впоследствии во время бдения.
– Ты изводишь меня намеками, будто с тобой что-то случилось, – сказал я.
– Может, оно и так, – ответил он, приводя меня в ярость своей игривой интонацией. – А может, и нет. Откуда мне знать, Дэвид? Будь терпелив. Теперь мы обрели друг друга, а за Луи отныне волноваться не стоит. Поверь, я счастлив этим.
Я улыбнулся и закивал, но упоминание о Луи вызвало в памяти страшную картину его обожженных останков в гробу. Она стала явственным и бесспорным доказательством того, что не видать мне больше солнечного света во всем его всесильном великолепии. Явственным и бесспорным доказательством того, что всем нам рано или поздно грозит гибель и что в часы между рассветом и сумерками весь смертный мир является для нас губительным врагом.
– Я потерял так много времени, – заметил Лестат, энергичным взглядом обводя комнату. – Столько книг нужно прочитать, столько всего увидеть. Я вновь вернулся в мир, которому принадлежу.
Наверное, мы могли бы провести после этого тихий вечер, читая книги или наслаждаясь великолепным собранием полотен импрессионистов, если бы не внезапный приход Меррик и Луи.
Меррик не отказалась от своей любви к платьям простого покроя и в темно-зеленом шелке выглядела великолепно. Она шла чуть впереди более сдержанного Луи. Войдя в гостиную, они уселись на парчовую софу напротив Лестата.
– Неприятности? – тут же поинтересовался он.
– Таламаска, – пояснила Меррик. – Думаю, нам лучше покинуть Новый Орлеан, причем немедленно.
– Ерунда, – не задумываясь, отреагировал Лестат. – Даже слушать не хочу. – Его лицо сразу вспыхнуло. – Я в жизни своей не боялся смертных. И вашей Таламаски тоже не боюсь.
– А следовало бы, – возразил Луи. – Только послушай, какое письмо получила Меррик.
– Что значит «получила»? – сурово спросил Лестат. – Меррик, неужели ты ходила в Обитель! Тебе ведь наверняка известно, что этого делать нельзя.
– Разумеется, никуда я не ходила, – парировала она. – Это письмо подбросили в мой старый дом. Я обнаружила его сегодня вечером, и все это мне очень не нравится. Думаю, нам пора изменить образ жизни. Понимаю, что всю вину вы вправе свалить на меня.
– Не стану я ничего менять, – заявил Лестат. – Читай письмо.
Стоило ей вынуть послание, как я сразу разглядел, что оно пришло не по почте от старшин. Вместо бумаги они воспользовались настоящим пергаментом, способным сохраняться в течение веков, хотя наверняка текст был отпечатан на машинке, ведь старшины никогда не писали от руки.
"Меррик!
Мы с огромным волнением узнали о твоих экспериментах в старом родовом доме. Мы приказываем тебе как можно быстрее покинуть Новый Орлеан. Прекрати всякое общение со служителями Таламаски, а также с той опасной компанией избранных, под тлетворное влияние которой ты явно попала. Немедленно приезжай к нам в Амстердам.
Твоя комната в Обители уже готова, и мы ожидаем, что ты выполнишь наши инструкции.
Пожалуйста, пойми, что мы, как и всегда, хотим вместе с тобой извлечь урок из твоих недавних опрометчивых опытов, однако прими всерьез наше предупреждение. Ты должна порвать всяческие отношения, на которые мы никогда не давали тебе санкций, и немедленно явиться к нам".
Меррик опустила письмо на колени.
– На нем стоит печать старшин, – сказала она. Я отчетливо разглядел восковой оттиск.
– А какое нам дело, что там стоит их печать? Или любая другая, – вспылил Лестат. – Они не могут силой заставить тебя приехать в Амстердам. Стоит ли вообще думать об этом?
– Наберись немножко терпения, – отвечала Меррик. – Речь не о том, стоит ли обращать внимание на это письмо, а о том, что все это время мы находились под пристальным наблюдением.
Лестат покачал головой.
– А мы всегда находимся под пристальным наблюдением. Лично я больше десяти лет ряжусь под того, кого сам выдумал. Какое мне дело, если за мной неусыпно следят? Пусть только кто-нибудь попробует мне навредить. Я всегда поступаю как хочу и редко, очень редко оказываюсь не прав.
– Но, Лестат, это означает, что Таламаска засекла нас, Дэвида и меня, во владениях Меррик. – Луи подался вперед и посмотрел Лестату прямо в глаза. – А это опасно, очень опасно, потому как мы можем нажить врагов среди тех, кто по-настоящему верит в вампиров.
– Да не верят они ни во что, – объявил Лестат. – Никто не верит. Именно это нас всегда и защищает. Никто не верит в то, что мы есть на самом деле. Кроме нас самих, конечно.
– Ты не прав, – возразила Меррик, прежде чем я успел вступить в разговор. – Они верят в тебя...
– И поэтому они наблюдают, «и они всегда рядом», – насмешливо процитировал Лестат старый девиз ордена – тот самый, что был отпечатан на моих визитных карточках в те времена, когда я ходил по земле как обычный человек.
– Тем не менее, – быстро сказал я, – сейчас нам следует уйти. Нельзя возвращаться в дом Меррик. Ни в коем случае. Но и тут, на Рю-Рояль, мы не можем оставаться.
– Я не стану им подчиняться, – заявил Лестат. – Они не смеют приказывать, что мне делать в этом городе, ибо этот город мой, он в моей власти. Днем мы спим в убежище – по крайней мере, трое предпочитают спать в убежище, – а ночью город принадлежит нам целиком.
– Каким это образом город принадлежит нам? – с трогательной невинностью поинтересовался Луи.
Лестат оборвал его презрительным жестом.
– Я прожил здесь две сотни лет, – сказал он тихим, полным страсти голосом. – И я никуда не уеду из-за какого-то ордена ученых писак. Сколько лет тому назад, Дэвид, я приезжал навестить тебя в лондонской Обители? Я никогда тебя не боялся. Наоборот, открыто бросал тебе вызов своими вопросами. Я требовал от тебя, чтобы ты завел на меня отдельное досье и поставил его среди других объемистых папок.
– Да, Лестат, но мне кажется, что сейчас все несколько изменилось. – Я внимательно посмотрел на Меррик. – Ты нам все сказала, дорогая? – спросил я.
– Да, – ответила она, уставившись пустым взглядом в никуда, словно глубоко погрузившись в раздумья. – Я все вам рассказала. Но, видите ли, письмо было написано несколько дней назад. А сейчас обстоятельства стали иными. – Наконец она подняла на меня глаза. – Если за нами наблюдают, а я подозреваю, что так оно и есть, значит, они в курсе всего, что произошло.
Лестат поднялся с кресла.
– Я не боюсь Таламаски, – решительно объявил он. – Я никого не боюсь. Если бы Таламаска хотела заполучить меня, то ее агенты могли бы явиться ко мне за все те годы, что я пролежал в пыльной часовне Святой Елизаветы.
– Вот именно, ты сам сказал, – заговорила Меррик. – Они не стремились заполучить тебя. Они хотели наблюдать за тобой – быть, как всегда, поблизости и обрести знания, которых нет ни у кого другого. Им не было нужды трогать тебя. Они не хотели, чтобы ты обратил против них свою могучую силу.
– А, отлично сказано, – похвалил Лестат. – Мне нравится. Моя могучая сила! Они правы, если действительно так думают.
– Умоляю, – сказал я, – не угрожай Таламаске.
– А почему бы и не погрозить им? – спросил он.
– Не может быть, чтобы ты на самом деле выступил против служителей Таламаски. – Мой резкий тон могла оправдать только крайняя тревога. – Ты не можешь так поступить из уважения к Меррик и ко мне.
– Тебе ведь угрожают, разве нет? – спросил Лестат. – Нам всем угрожают.
– Но ты не понимаешь, – попыталась объяснить Меррик. – Слишком опасно предпринимать какие-то шаги против Таламаски. Это огромная и древняя организация...
– Мне все равно, – бросил Лестат.
– И они знают, кто ты на самом деле, – закончила она.
– Лестат, сядь, пожалуйста, – попросил Луи. – Разве ты не понимаешь, в чем тут вопрос? Дело не только в их значительном возрасте и силе. Делоне только в их ресурсах. А в том, кто они. Они знают о нас и могут принять решение вмешаться в наши дела. Они могут причинить нам огромный вред, куда бы мы ни поехали.
– Ты замечтался, мой красивый друг, – язвительно заметил Лестат. – Подумай о крови, которой я поделился с тобой. И ты подумай о ней, Меррик. И подумайте о Таламаске с ее закоснелыми методами. Что предпринял орден, когда Джесс Ривз была для него потеряна? Тогда не было никаких угроз.
– Я думала об их методах, Лестат, – пылко заявила Меррик. – Я считаю, нам следует отсюда уйти, захватив с собой все улики, которые могли бы помочь им в расследовании. Мы должны уйти.
Лестат обвел всех злым взглядом и бросился вон из квартиры.
В ту длинную ночь мы не знали, где он. Мы понимали его чувства, да, мы уважали их и по молчаливому сговору решили поступить так, как он скажет. Если у нас и был предводитель, то только Лестат. Приближался рассвет, и нам пришлось разойтись по убежищам. Мы разделяли общее мнение, что в людской толпе отныне прятаться не удастся.
На следующий вечер, после захода солнца, Лестат вернулся в дом на Рю-Рояль.
Меррик спустилась вниз, чтобы получить еще одно письмо со специальным курьером – письмо, которого я опасался.
Лестат появился в передней гостиной как раз перед ее возвращением.
Вид у него был взъерошенный и злой, он расхаживал, громко топая, словно разгневанный архангел, разыскивающий потерянный меч.
– Прошу, возьми себя в руки, – твердо сказал я.
Он метнул на меня сердитый взгляд, потом опустился на стул и, бешено вращая глазами, принялся ждать Меррик.
Наконец она появилась с распечатанным конвертом и листом пергамента в руке. Выражение ее лица я могу описать лишь как удивленное. Она посмотрела сначала на меня, потом на остальных и снова взглянула на меня.
Дав знак Лестату оставаться на месте, я терпеливо смотрел, как она усаживается на парчовой софе рядом с Луи. Я невольно заметил, что он даже не попытался заглянуть в письмо через ее плечо, а просто ждал, хотя волновался не меньше меня.
– Все это очень необычно, – запинаясь, начала Меррик. – Никогда не думала, что старшины могут занять такую позицию. Раньше никто в нашем ордене не выражался так определенно. Я знакома с научными данными, я знакома с наблюдением, я читала бесконечные отчеты о призраках, ведьмовстве и вампирах, да, даже о вампирах. Но я до сих пор не сталкивалась ни с чем подобным.
Она развернула единственный лист и с застывшим выражением лица прочла вслух:
«Мы знаем, что вы сотворили с Меррик Мэйфейр. Мы советуем вам теперь вернуть ее нам. Она должна вернуться. Мы не примем никаких объяснений, извинений или оправданий. Мы не собираемся это обсуждать. Меррик Мэйфейр должна вернуться. На меньшее мы не согласны».
Лестат тихо рассмеялся.
– Что они думают о тебе, cherie, – хмыкнул он, – раз велят нам передать тебя им? Ты что, драгоценный камень? Надо же, а ведь эти старые писаки, оказывается, еще и женоненавистники. Лично я никогда не был таким зверем.
– А что еще там говорится? – быстро спросил я. – Ты ведь не все прочла.
Меррик как будто очнулась от оцепенения и снова взглянула на письмо.
"В вашем случае мы готовы отказаться от нашего пассивного наблюдения, которое практиковали веками. Мы готовы объявить вас противником, подлежащим уничтожению любой ценой. Мы готовы воспользоваться всеми своими мощными ресурсами, чтобы уничтожить вас.
Подчинитесь нашему требованию – и мы будем терпеть ваше присутствие в Новом Орлеане и его окрестностях. Мы вернемся к нашим безобидным наблюдениям. Но если Меррик Мэйфейр немедленно не вернется в Обитель под названием Оук-Хейвен, мы предпримем шаги и откроем на вас охоту в любой части света, куда бы вы ни скрылись".
Только тогда с лица Лестата исчезло выражение гнева и презрения. Он стал тихим и задумчивым, и это навевало грустные мысли.
– Очень любопытное письмо, – сказал он, приподнимая брови. – Очень любопытное... Весьма.
Меррик надолго замолкла, а тем временем Луи принялся расспрашивать о возрасте старшин, о их характерах, достоинствах и недостатках. Однако об этом я ровным счетом я ничего не знал. Кажется, мне удалось убедить его в том, что ни один служитель ордена не знает, кто является старшинами. Были времена, когда с ними не было вообще никакой связи. Однако они всегда правили орденом. Таламаска всегда, с первых дней своего существования, отличалась авторитарностью. О таинственном прошлом ордена его члены, в том числе и те, кто провел в стенах его многочисленных Обителей практически всю жизнь, знали очень мало.
– Неужели вы не понимаете, что произошло? – заговорила наконец Меррик. – Замыслив всю эту интригу, я будто швырнула перчатку старшинам.
– Не ты одна, дорогая, – поспешил заметить я.
– Да, конечно, – кивнула она, все еще не оправившись от шока, – но ответственность за колдовство несу только я. В последние несколько ночей мы зашли так далеко, что старшины больше не могут оставаться безучастными свидетелями. Когда-то давно это случилось с Джесс. Затем настала очередь Дэвида, а теперь и моя. Не понимаете? Их затянувшиеся заигрывания с вампирами привели к катастрофе, и теперь они чувствуют, что должны что-то предпринять. Хотя раньше... насколько нам известно... никогда не вмешивались в ход вещей.
– Ничего из этого не выйдет, – отрезал Лестат. – Помяните мои слова.
– А как насчет остальных вампиров? – тихо поинтересовалась Меррик, глядя на него. – Что скажут ваши старейшие, когда узнают, что здесь случилось? Романы в ярких обложках, фильмы о вампирах, мрачная музыка – все это оставляет людей равнодушными. Наоборот, нам на руку весь этот антураж. Но то, что мы совершили сейчас, возмутило Таламаску. Орден объявляет войну не только нам – он объявляет войну всему нашему племени. Понимаете?
Лестат был одновременно и огорошен, и взбешен. Я буквально чувствовал, как шевелится в его мозгу серое вещество. В конце концов на его лице появилось зловещее выражение, которое мне не раз приходилось видеть в прошлом.
– Конечно, если я пойду к ним, – сказала Меррик, – если отдам себя в их руки...
– Немыслимо! – воскликнул Луи. – Даже они должны это понимать.
– Это самое худшее, что ты можешь сделать, – вмешался я.
– Отдаться в их руки? – язвительно переспросил Лестат. – В нынешнюю эру высоких технологий, когда в лаборатории они смогут воспроизвести твои клетки? Нет. Немыслимо. Хорошее слово, Луи.
– Я не хочу попасть в их руки, – сказала Меррик. – Я не хочу оказаться в окружении тех, кто живет той жизнью, от которой я отказалась навсегда. Это никогда не входило в мои планы.
– Тебе это не грозит, – успокоил ее Луи. – Ты будешь с нами, а мы отсюда немедленно уедем. Но сначала подготовимся как следует и уничтожим любые улики, которые могли бы им помочь в замыслах против наших соплеменников.
– Старое поколение поймет, почему я не пошла в Таламаску, когда их покой и уединение нарушат агенты ордена? – поинтересовалась Меррик. – Вы сознаете, куда все это приведет?
– Ты нас недооцениваешь, – спокойно ответил я. – Но, думаю, мы проводим нашу последнюю ночь в этой квартире, а потому я говорю «прощай» всем этим вещам, которые дарили нам покой. И вам бы следовало попрощаться.
Все посмотрели на Лестата, на его напряженное злое лицо.
– Ты же понимаешь, – обратился он прямо ко мне, – что я могу легко стереть с лица земли тех самых служителей, которые за нами наблюдали, а теперь еще и угрожают.
Меррик сразу запротестовала, и я присоединился к ней. Поначалу наш протест выразился в основном в жестах отчаяния, но потом я взмолился, почти скороговоркой:
– Не делай этого, Лестат. Давай уйдем отсюда. Давай убьем их веру, а не их самих. Как маленькая отступающая армия, мы сожжем все, что могло бы стать их трофеями. Мне невыносима мысль о том, чтобы пойти против Таламаски. Я не способен на это. Больше мне сказать нечего.
Меррик хранила молчание и лишь кивала.
– Тогда ладно, – с мстительной решимостью заявил Лестат. – Я подчиняюсь, потому что люблю вас. Мы уйдем. Покинем дом, который служил мне столько лет; покинем город, который все любим; мы оставим все это и найдем пристанище, где никто не сможет вычислить нас в толпе. Мы так и поступим, но говорю сразу, что мне это не нравится. Отныне я считаю, что служители ордена, написавшие эти письма, утратили право на неприкосновенность, если когда-то вообще им обладали.
Все было решено.
Мы взялись за работу, действуя быстро, молча и тщательно, чтобы не осталось ни капли крови, которая могла бы заинтересовать Таламаску.
Вскоре квартира сияла чистотой, лишившись всего, что можно было бы считать уликой, а затем мы, все четверо, перешли в дом Меррик и провели там такую же тщательную уборку, сожгли белое шелковое платье, оставшееся после того ужасного сеанса, и разрушили оба алтаря.
Затем мне пришлось посетить свой старый кабинет в приюте Святой Елизаветы и с величайшим сожалением предать огню многочисленные дневники и научные заметки.
Работа оказалась утомительной и угнетающей. Но ее нужно было сделать.
Таким образом, на следующую ночь мы покинули Новый Орлеан. Задолго до утра трое – Луи, Меррик и Лестат – первыми отправились в путь.
Я немного задержался за письменным столом в задней гостиной, чтобы написать письмо тем, кому когда-то безгранично доверял и к кому питал нежную любовь.
Я писал собственноручно, чтобы они сразу поняли, что послание имеет для меня особую важность, и отнеслись к нему соответственно.
"Моим дорогим старшинам, кто бы вы ни были.
Вы неразумно поступили, послав нам такие язвительные и агрессивные письма. Боюсь, что однажды ночью вам придется – некоторым из вас – дорого заплатить за содеянное.
Пожалуйста, поймите, что это отнюдь не вызов. Я уезжаю, и к тому времени, когда вы получите это письмо, буду уже вне пределов вашей досягаемости.
Но знайте: ваши угрозы задели гордость сильнейшего из нас – того, кто до недавнего времени не считал вас объектом своих интересов.
Из-за своих угроз и неудачных формулировок вы лишились защитного покрова, которым были окутаны до сих пор. И отныне стали такой же добычей для тех, кого решили напугать, как любой другой смертный, будь то мужчина или женщина.
Более того, вы совершили еще одну чудовищную ошибку, и я советую вам хорошенько подумать, прежде чем планировать следующий шаг, имеющий отношение к нашим общим тайнам.
Вы стали интересным соперником для того, кто любит сложные задачи, и мне придется употребить все свое влияние, чтобы защитить вас – по отдельности или всех вместе – от ненасытной жажды, которую вы в нем так неосторожно пробудили".
Я внимательно прочитал написанное и уже собирался поставить подпись, как вдруг холодная рука Лестата крепко сжала мое плечо.
Он повторил слова «интересным соперником» и хитро рассмеялся.
– Не причиняй им вреда, прошу тебя, – прошептал я.
– Пошли, Дэвид, – уверенно произнес он, – нам пора уходить. Пошли. Напомни мне, чтобы я рассказал о своих неземных скитаниях и еще о многом другом.
Я склонился над листом, тщательно выводя подпись, и тут осознал, что за свою жизнь мне пришлось подписать для Таламаски бесчисленное количество документов, и вот теперь я вновь ставлю подпись под документом, который тоже останется в архивах ордена.
– Ладно, дружище, я готов, – сказал я. – Но дай мне слово.
Мы прошли по длинному коридору в заднюю половину дома. Его тяжелая рука по-прежнему лежала у меня на плече. От одежды и волос Лестата пахло свежестью.
– Нам предстоит написать о многом, – заговорил он. – Ты ведь не станешь удерживать нас от этого, правда? И в своем новом убежище мы сможем излить свои признания на бумагу.
– Да, – ответил я, – сможем. Никто не лишит нас права писать, Лестат. Надеюсь, этого достаточно.
– Вот что я тебе скажу, старина, – произнес он, останавливаясь на балконе и бросая последний взгляд на дом, который так любил. – Давай оставим его Таламаске, что скажешь? Обещаю, ради тебя я стану самим воплощением терпения, если только служители ордена не вооружатся кольями. Ну как, справедливо?
– Вполне, – ответил я.
Итак, я завершаю повествование о том, как Меррик Мэйфейр стала одной из нас, и о том, как и почему мы покинули Новый Орлеан, чтобы затеряться в огромном мире.
Эту историю я написал для вас, мои братья и сестры в Таламаске, а также для многих и многих других людей.
4:30 пополудни.
Воскресенье
25 июля 1999 г.