Райс Луанн. Созвездие верности

   – Конечно, – улыбнулся Зеб. – Именно такие бойкие исследователи нам и нужны.
   – Ух ты, – Куин так и лучилась от восторга, обдумывая свое радужное будущее.
   Румер молча размышляла над их словами. Люди вырастали здесь, а потом уезжали: такое случалось постоянно, каждый год. Каким бы немыслимым ни казалось сейчас желание Куин покинуть это место, много лет назад столь же непросто было представить себе, что Зеб в ее возрасте вознамерится покинуть родные пенаты. Румер была исключением – за всю свою жизнь она не изменила ни дому своему, ни Мысу, ни своими принципам.
   Спустя некоторое время ко двору подкатила полицейская машина. Из нее вылезли два суровых полицейских. Сразу же за их автомобилем, взвизгнув покрышками, остановился грузовик «борца с грызунами-вредителями».
   – Вот она! – размахивая руками, закричал он. – Эта девчонка напала на меня и украла канистру! А потом сбежала на пляж и, наверное, вылила ее в воду. Маленькая хулиганка! Спросите у нее, куда она дела яд! Ну же, спросите ее!
   – Офицер, канистра с ядом у нас, – шагнув вперед, заявила Румер.
   – Вы доктор Ларкин? – спросил один из копов. – Ветеринар?
   – Да, это она, – вместо нее гордо ответила Матильда.
   – Мы весьма сожалеем, – сказал Зеб. – Наверное, Куин передался мой гнев. Ситуация была напряженной, особенно учитывая…
   – Я понимаю вас, – спокойно ответил полицейский. – Но мы все равно собираемся допросить девушку.
   – Нет, – Майкл выступил и закрыл девочку своим торсом.
   – Все в порядке, – мягко прошептала Куин. Румер заметила морщинки тревоги на лбу Майкла и любящий взгляд Куин, который она подарила ее племяннику. Они все стояли так близко, словно были связаны воедино незримой нитью. Закрыв глаза, чтобы запечатлеть в памяти это неповторимое мгновение, Румер спрашивала себя: почему подобная близость не длится вечно?
   – Со мной ничего не случится, – сказала Куин Майклу, и он кивнул ей.
   – Мисс, пройдемте, – позвал ее коп.
   – Я буду здесь, – глядя ей в глаза, сказал Майкл, когда она повернулась к полицейским.
   – Арестуйте ее! – потребовал истребитель вредителей.
   – Будьте осторожны, – тихо сказал Зеб полицейскому.
   – Жаль, что с нами нет Сикстуса, – Куин вдруг всхлипнула. – На Мысе все меняется! Он бы этого не допустил. Он не позволил бы пилить деревья и травить кроликов… Как же я хотела, чтобы он был здесь!
   – Я тоже, – обняв Куин, сказала Румер и посмотрела Зебу в глаза.
   – И все мы, – сказала Матильда, когда полицейский шагнул к девчушке. Пока Куин отвечала на его вопросы, Румер и Зеб стояли рядом с ней. Румер ощущала близость Зеба и слышала гулкое биение собственного сердца. Глянув на Зеба поверх головы Куин, она увидела яростный блеск в его глазах.
   Этот его взгляд не имел никакого отношения к Мысу, к полиции, к проблемам Куин: все дело было в Румер, в его желании обладать ею, и в той, другой причине, по которой им приходилось ждать.
 
   Буксир покачивался из стороны в сторону на волнах от большого рыболовецкого траулера, державшего курс в открытое море. Сикстус сидел на палубе в кресле рядом с Малаки и одной рукой подергивал леску с наживкой. У макрели был период жора, и старики таскали ее одну за другой. Сверху стайка казалась черной, но порой мелькали яркие полоски на бочках рыбешек, отчего создавалось впечатление, будто под водой плавали блестящие серебряные тигры.
   – Еще одна, – Сикстус бросил добычу себе под ноги.
   – Сколько уже, семь? Для ужина почти самое то.
   – Да? А ты что будешь есть?
   – Ты хочешь сказать, что умнешь зараз семь штук макрелей?
   – Так они же маленькие.
   – Все равно. Семь штук?
   Сикстус кивнул. Он думал о продолжении плавания и о прибытии в Ирландию, одновременно гадая, что там готовили в домах престарелых. Хотя здесь Сикстус питался вполне неплохо – обеды с Малаки, с Элизабет, да он и сам порой готовил себе блюда из лучшей рыбы и лобстеров Люнебурга, – ему недоставало любимой стряпни Румер.
   Он скучал по помидорам с Мыса Хаббарда, кукурузе из Силвер-Бэй, телятине Блэк-Холла и лобстерам Куин. И вообще он очень стосковался по дому.
   – Ну, если ты считаешь, что семи недостаточно, тогда мне лучше еще порыбачить. Ты должен поднабраться жирку, чтоб потом было что сбрасывать во время долгого путешествия. – Малаки проверил наживку на крючке и бросил ее обратно за борт. – Кстати, когда ты отчаливаешь?
   – Завтра, – ответил Сикстус.
   – Ирландия зовет, – сказал Малаки. – Она ждала столько лет, а теперь ты не хочешь терять ни минуты, чтобы добраться туда?
   – Да, – кивнул Сикстус. – Еще восемнадцать дней через океан…
   – Пока ты будешь в пути, кто-то может занять твою койку в пансионе для старичков.
   – Ну, я, наверное, повременю отправляться на покой.
   – Ты что-то задумал?
   – Может быть. К тому же я отправляюсь туда по другой причине. Понимаешь, это мой заслуженный отпуск. Точнее, наш с Клариссой.
   Малаки молча кивнул и раскурил свою трубку.
   – Ну как, повидался с дочерью? – спросил он.
   – С Элизабет? Да, все прошло замечательно.
   – Она красавица, – сказал Малаки. – Я не пропускаю ни одного фильма с ее участием.
   – Она была бы рада это услышать.
   – И значит, ты с ней прокатился по острову? Что, искал свои корни?
   – Я как большое дерево. Корни мои повсюду.
   – А разве не у всех так? – спросил Малаки. – К нашим годам у любого человека найдется корешок то здесь, то там.
   – Только мы растрачиваем себя по пустякам.
   – Ты так думаешь?
   Сикстус пожал плечами, наблюдая за мерцанием черно-серебристых рыбок у борта буксира. Чуть дальше у самого причала его уже ждала готовая к отплытию «Кларисса».
   Раньше он считал, что ему выпал счастливый жребий – совершить странствие в свое прошлое и избавить Румер от лишних хлопот. Но когда он приплыл сюда и встретил Элизабет, в нем снова что-то пробудилось: глубокая любовь, которая связывала все поколения его семейства. Он знал, что был готов пожертвовать чем угодно, чтобы снова увидеть мать. И наконец-то уяснил для себя, что не хочет умирать вдали от Румер.
   Внезапно, прямо здесь, на палубе у Малаки, Сикстус почувствовал, что прямо по его курсу наступил мертвый штиль.
   – Эх, – вздохнул он.
   – Это еще что? – спросил Малаки.
   – Не знаю, – ответил Сикстус. – Похоже, пару секунд назад я кое-что понял.
   – И это в твоем-то возрасте?
   – Ты полагаешь, что в моем возрасте уже ничему и научиться нельзя?
   Малаки усмехнулся и закусил мундштук трубки.
   – Боже правый! Для школьного преподавателя ты, оказывается, немного глуповат, если допускаешь подобные мысли. Наверняка ты знаешь, что как раз сейчас и начинается главный процесс обучения – когда ты стал свободен от всей своей молодецкой дури.
   – Молодецкой дури… – повторил Сикстус, пробуя на язык новое выражение. – Лихо сказано!
   – Ну, ты же в курсе, о чем я. Наш эгоизм, бравады, хвастовство, «кобелизм», карьера, махинации, подковёрные маневры, поездки, интрижки с девушками, лучшая должность, гранты на исследования. Уловил?
   – Да, – ответил Сикстус. – Только ты забыл упомянуть чувство вины и обиды. Теперь пробил час избавления от них.
   – Черт, вот балда! Самое главное я упустил.
   – Малаки, ты веришь в грехи отцов и матерей?
   – Еще как верю.
   – А ты веришь в то, что дети должны расплачиваться за них?
   – Интересный вопрос. А почему?.. Ты что, имеешь в виду своих дочерей?
   Сикстус подумал о Румер и Элизабет, затем о Майкле, а потом о собственных родителях. Его отец умер в Голуэйе, а его храбрая мать перевезла своих сыновей сюда, в Новую Шотландию. Она была похоронена на Фокс-Пойнт, всего за несколько миль от «Роддома имени Кутберта».
   – Своих дочерей, – кивнул Сикстус. – И себя.
   – Отцы и дочери, – задумчиво произнес Малаки. – Матери и сыновья. Должно быть, Господь трудился внеурочно, когда изобрел эти запутанные отношения. Если честно, именно поэтому мне и нравится иметь дело с дельфинами.
   – Хочу съездить на могилу матери, – сказал Сикстус. – А уж потом, скорее всего, и поплыву.
   – Без проблем, я свожу тебя, – предложил Малаки. – Если, конечно, твоя дочь не…
   – Она занята, – спокойно ответил Сикстус.
   – Ну-ну. Ладно, дай мне знать, когда будешь готов. После того как съешь семь своих макрелей. И потом, значит, махнешь в Ирландию?
   – Помнишь, мы говорили о корнях? – спросил Сикстус.
   – Конечно. Новая Шотландия, Голуэй… они у тебя везде.
   – Так вот, у каждого дерева есть стержневой корень, – пояснил Сикстус. – Другими словами, он важнее всех остальных. От него зависит, будет ли дерево жить или погибнет. И мой стержневой корень… – Он умолк, не в силах справиться с эмоциями.
   – В Коннектикуте, – тихо закончил его фразу Малаки. – На Мысе Хаббарда, рядом с Румер. Ну, разумеется. Я это сразу понял. Зачем искать мелкие корешки, когда ты уже нашел самый главный? Ты решил вернуться домой, ведь так?
   – Да, Малаки. Я возвращаюсь домой.

Глава 25

   На второй день пребывания в доме Румер мама-крольчиха перестала кормить двух своих малышей. Румер сидела рядом и молча наблюдала: мать продолжала ухаживать за остальными, игнорируя этих двух крольчат, забившихся в угол клетки.
   Солнце еще не взошло, но Румер и не думала о сне: нервы у нее были на пределе, и она молилась, чтобы в дверях появился Зеб. Он был так близко, всего лишь перейти дорогу, и она мысленно представила себе, как он лежит в постели. Интересно, спит ли он так же плохо, как и она, и ощущает ли он связь между ними, – не то чтобы новую, но и заметно отличавшуюся от того, что было раньше, – которая мерцала подобно золотой нити.
   Вздохнув, Румер собрала кроликов и поехала в свой ветеринарный офис на Шорроуд. Много лет назад на этом повороте дороги стояла темно-коричневая конюшня, в которой было стойло пегой лошадки, получившей от Сикстуса шуточное прозвище Старушка. Румер всегда любила лошадей, и та кобылка стала одной из первых.
   Румер купила конюшню и прилегавшую к ней землю, но на второй год владения во время сильного урагана конюшня развалилась. Теперь она вспомнила об этом, и ее взгляд беспокойно скользнул по останкам рухнувшего строения. Одинокие доски и бревна торчали из земли подобно некой абстрактной скульптуре.
   Отперев офис, Румер взяла небольшую бутылочку и несколько упаковок молочной смеси для детенышей животных. На столе лежала записка, которую Матильда оставила после вчерашнего рабочего дня: «Звонил Эдвард».
   Румер сунула записку в карман. Потом она завернула одного крольчонка в мягкую тряпку и покормила его из подогретой бутылочки. Она напоила и его братцев с сестренками, а затем пошла проведать своих пациентов – приходившего в себя после операции колли, двух стерилизованных кошек и обезвоженную гончую.
   Она управилась с делами ровно в семь, за час до приезда Мати. Размяв затекшую шею, почувствовала скопившуюся внутри энергию от долгого предвкушения того мгновения, когда же они с Зебом наконец-то останутся наедине – каждый раз им мешало какое-нибудь событие катастрофического масштаба. Спиленные деревья, злобный истребитель вредителей… Что дальше?
   Зная, что лишь одно могло избавить ее от избыточного напряжения, Румер забралась в свой грузовичок и направилась на север, чтобы повидаться с Блю. У нее было достаточно времени покататься на Блю, поболтать с Эдвардом, а потом еще успеть вернуться на работу.
   Миновав ворота фермы «Писдейл», Румер свернула на каменистую подъездную дорожку. Эдварда нигде не было видно – обычно он уже не спал в такой час, – но окна первого этажа были открыты настежь, и хлопчатые занавески слегка трепыхались на ветру. Погладив пару местных кошек, она прошагала по двору прямиком к каменной стене, где ее дожидался Блю.
   – Готов порезвиться? – спросила она. – Сгоняем с тобой к реке…
   – Румер?
   Услышав свое имя, она обернулась. Позади нее стоял Эдвард, засунув руки в карманы своих старых штанов. Румер нервно сглотнула, вспомнив их последнюю ночь и то, как она повела себя, увидев Зеба на свадьбе Даны.
   – Привет, Эдвард, – подойдя к нему, сказала она. – Как поживаешь?
   – Спасибо, отлично, – ответил он со своим любимым новоанглийским акцентом. – А ты?
   – У меня тоже все в порядке.
   Морщинки тревоги избороздили его лоб, и Румер перестала улыбаться. Она поняла, что он припас для нее плохие новости.
   – Что случилось, Эдвард?
   – Давненько тебя не видел.
   – Знаю.
   – Похоже, ты очень занята. Блю начал скучать…
   – Для Блю я всегда свободна, – сказала она. – Я навещаю его каждый день.
   – Но только в те часы, когда меня не бывает дома?
   – Ох, Эдвард!
   – Слишком много времени уходит на свидания с Зебом?
   – Не так уж и много, – ответила она. – Но бывает.
   – Наверное, все к тому и шло. Особенно учитывая вашу давнюю историю. Теперь я наконец-то прозрел.
   – Ну, тут есть разные причины.
   Румер наблюдала за тем, как солнце поднималось над деревьями на другой стороне луга и его медовый свет медленно растекался по каменной стене и серым скалам. Еще она думала о том, что Эдвард ошибался насчет их давней истории, которая лишь мешала им начать все сначала.
   – Я кое с кем встречаюсь, – признался он. – С Энни Бенц.
   – Да, я видела ее здесь на днях. Я рада за тебя, Эдвард.
   – Как это мило с твоей стороны – порадоваться за меня.
   Румер промолчала. Она чувствовала, что Эдвард напряженно ждал от нее какой-нибудь колкости в ответ на свой сарказм. На ней были старые одежки, в которых она кормила кроликов, и на груди у нее остались ворсинки шерсти вперемешку с пятнами молочной смеси.
   – Я оставил тебе записку в офисе, – сказал он.
   – Знаю – я решила не перезванивать, а сразу же приехать.
   – Я тут подумал. Я вынужден просить тебя подыскать новый дом для Блю.
   – Для Блю?
   Он кивнул, и белесая челка упала на его покрытый морщинами лоб. Он прикрыл глаза от яркого солнца.
   – Мне очень жаль, Румер. Но Энни чувствует себя неловко, когда ты рядом. У нас с ней все только начинается, понимаешь? И я не хочу, чтобы она огорчалась. К тому же ей известно, что ты значила для меня. Я так надеялся, что однажды между нами завяжется нечто серьезное…
   – Но ведь это и есть дом Блю, – ошеломленно произнесла Румер. – Просто я… просто я никогда не думала, что ему придется жить где-либо еще.
   – Я мог бы предложить тебе продать его, – сказал Эдвард. – Но я знаю, что ты не согласишься. Пока можешь держать его здесь; уверен, что ты найдешь для него хорошее местечко – например, в «Конюшнях Блэк-Холла». Или в «Ривер Фармс», в Хоторне.
   Румер взяла себя в руки и с трудом кивнула.
   – Да, разумеется, Эдвард. Пусть Энни не переживает…
   – Прости, – сказал он. – Все так запуталось. Я столько времени ждал, что в наших отношениях наступят перемены, но раз ничего подобного не происходит, я хочу устраивать свою жизнь…
   – Мне очень жаль, что этого не произошло, – вздохнула Румер.
   – В самом деле? – спросил он. Румер молчала.
   – Я так и думал.
   В голосе Эдварда, как лед в бокале, звякнула прохладца, его глаза помрачнели. Как бы она ни определяла их нынешнее состояние – друзья или почти любовники, – это был разрыв, причем окончательный, и по идее такое событие не могло пройти для них безболезненно. Тем не менее Румер воспрянула духом и чувствовала себя так, словно у нее с плеч свалилась тяжеленная ноша.
   – Спасибо тебе за то, что разрешал держать его здесь все эти годы.
   – Зато я мог видеться с тобой каждый день… Можешь кататься на Блю сколько угодно, пока не найдешь для него новое место.
   – Эдвард… мне правда жаль…
   – Мне тоже.
   Он чмокнул ее в щеку, сделал шаг назад и остановился.
   Румер кивнула. Глаза Эдварда наполнились печалью и последними следами угасающей надежды. Она оглянулась по сторонам: вот стоял красный хлев, в котором кормились буренки. Каменные стены пересекали зеленевшие поля. Старинный белый дом отличался роскошным величием, а цветы, благоухавшие в садах, уходили корнями к тем растениям, что высаживала еще его мать. Должно быть, жить в таком месте мечтала чуть ли не каждая женщина.
   Наконец Эдвард круто повернулся и зашагал к двери, ведущей на кухню.
   Пока Румер брела к Блю, ее сердце сжалось в комок. Светились ли его глаза, так же как и раньше г Была ли его грива такой же блестящей? Она знала, что конь был очень ранимым, и не сомневалась, что он уже догадался о предстоявшем расставании со своим домом. Забыв оседлать Блю, Румер взобралась на его спину и поскакала в поле.
   Проносясь по дорожке вдоль речки, Румер чувствовала, как ее сердце билось в такт со стуком подков Блю по каменистой земле. Она размышляла о скоротечности жизни и о том, как легко люди совершают непростительные ошибки. Это послание было буквально повсюду: в трепетавших листьях деревьев, в потоке воды, колышущем тростник, что рос у заиленных берегов.
   Румер вцепилась в гриву Блю, а мысли ее кружились в бешеном водовороте… Без всякого принуждения конь пустился галопом. Он несся вперед так быстро, что Румер пришлось пригнуть голову, чтобы не наткнуться глазами на какой-либо сук. Теперь невозможно было понять, где заканчивалась она и начинался Блю. За всю жизнь подобная связь у нее была лишь с одним существом. И звали это существо – Зеб.
   Она думала о Зебе, который покрыл такое расстояние, чтобы добраться на Мыс Хаббарда: он приехал из Калифорнии, вернулся со звезд, из самого далекого прошлого. Галопируя у широкой реки, она наблюдала за тем, как паутина солнечных лучей раскидывалась вплоть до побережья Хоторна. Она обдумывала узы, которые соединяли вместе разных людей, и решила, что из них важны лишь две разновидности: любовь и магическая золотая нить, протянувшаяся из детства прямиком в будущее.
   Развернув Блю, Румер поскакала домой.

Глава 26

   Зная о том, что Румер весь день проведет на работе, Зеб сплавал на шлюпке до маяка Викланд-Рок и обратно. Он вернулся к закату и обнаружил в сарае для весел горящую свечу, рядом с которой лежала записка: «Приходи».Он сразу же узнал ее почерк.
   С ног до головы обрызганный соленой водой, Зеб решил не принимать душ. Он пролез через участок Гекаты и, перескочив низкую стену, очутился на своем старом дворе. Подрядчик уже отметил кусок скалы для подрыва; здесь же лежали штабеля кровли и досок для строительства, которое планировалось начать сразу же после Дня труда. От норы кроликов воняло пестицидами; старые сады были уничтожены, и мертвые растения вперемежку с кустами валялись в куче возле уличного камина.
   Проходя мимо, Зеб ощутил судорогу в горле. Он вспоминал все те годы, что держался на расстоянии от этого места и пытался выкинуть его из головы. И тем не менее память и эмоции снова привели его сюда. Его коробило от того, что растения его матери были выброшены словно мусор, а небольшой очаг – который собрал его отец из пляжных камней и у которого они частенько собирались всей семьей – помечен для закладки взрывчатки.
   Зеб глянул на дом Румер. В каждом ее окне горело по свече.
   Хотя пора цветения уже миновала, лилии его матери еще росли где-то тут неподалеку. Всматриваясь в темноту, он увидел втоптанные в землю изящные зеленые листья. Он опустился на колени и руками откопал трубчатые корни. Они были посажены рядом друг с другом, и он без труда отыскал остальные. Одна, вторая, третья лилия… он нашел двадцать три корня, прежде чем ему это надоело.
   Они зацветут и на следующее лето – красными, золотистыми и желтоватыми лепестками. Зеб перетащил их во двор Румер и рассадил вокруг входа в расщелину, которая, как он надеялся, станет для кроликов новым домом.
   – Что ты делаешь? – спросила Румер из проема кухонной двери.
   Зеб поднял голову и смахнул грязной ладонью волосы со лба.
   – Принес тебе цветов, – сказал он. – Хочу отдать мамины лилии той, кому они не безразличны.
   – Ох, Зеб… – Неужто ее голос дрогнул? Она стояла в свете кухонной лампочки над крыльцом, и ее лицо скрывала тень. Но когда она подошла к нему и присела на корточки, он увидел широкую улыбку на ее губах. В ее ресницах сверкнули слезы. Он слегка отодвинулся, чтобы не мешать ей, и она принялась энергично разбрасывать комья грязи.
   Тоненькое платьице плотно облегало ее фигуру; Зеб заметил ее невероятную худобу, а от наблюдения за тем, как она копалась в земле, у него зачесалось сразу в нескольких местах. Ее левое запястье охватывал ремешок с мужскими часами, и она неустанно его поправляла. От нее пахло вербеной и лавандой – а может быть, этот аромат принесло ветром со стороны травяного сада.
   – Цветы просто чудесны, Зеб.
   – Ну, так и будет, когда они зацветут на следующей лето.
   – Ты нашел мою записку?
   – Да.
   – Я весь день ждала тебя, – сказала она. – Даже с работы ушла.
   – И с чего это вдруг?
   – Ну, Блю лишился стойла в своем любимом хлеву.
   – Как так?
   – Эдвард влюбился в другую и решил, что пора завязывать с прошлыми делами. Поэтому он попросил меня забрать Блю…
   – И что ты будешь с ним делать?
   – Не знаю. Можно заново отстроить конюшню, которая была возле моей лечебницы – помнишь?
   – Там жила Старушка.
   – Да, – кивнула она. – Та старая кобылка.
   – Кажется, ты все время порывалась прокрасться туда и покататься на ней, – сказал он.
   – Она была моей первой любимой лошадью. А первая любовь – это не кот наплакал.
   – Точно, – согласился Зеб, слушая гулкое биение своего сердца. – Думаешь, Блю сильно переживает?
   – Нет, он понимает, что тут ничего не попишешь, – сказала Румер. – Блю самый лучший. Он справится; за всю жизнь у меня был лишь один друг, похожий на него.
   – И кто бы это мог быть? – повернувшись к ней, усмехнулся Зеб. Их взгляды встретились; ее глаза сияли темно-голубыми отблесками цвета воды из северной бухты. Не в силах совладать с собой, он протянул руку и погладил ее щеку своими грязными пальцами.
   – Ты, – прошептала она. – Мой верный друг… Зеб.
   – Твой друг наделал много ошибок, – шепнул он в ответ, – которые не так-то просто забыть.
   – Не он один, – целуя его испачканную в земле ладонь, сказала она.
   – Главной твоей ошибкой была любовь ко мне, – Зеб близко склонился к ее милому лицу.
   – Ты не прав, – возразила она. – Она была настоящей и от всего сердца. Я поняла это утром, после того как Эдвард сказал мне, что я должна искать новое пристанище для Блю. Я поспешила домой – мне не терпелось скорее увидеться с тобой. В жизни все так быстро меняется, Зеб. И мне не хочется терять то единственное, во что я искренне верю…
   Румер запрокинула голову. Минуту назад ее глаза дико пылали, когда она рассказывала ему о Блю, но теперь в них воцарилось спокойствие и глубокое-глубокое понимание. Прильнув ближе, он смахнул светлые волосы с ее лба и поцеловал ее.
   Звезды спустились с небес на землю. Сейчас все годы полетов в космос в поисках далеких миров показались ему фальшивкой: ведь важные звезды были прямо здесь, на Мысе Хаббарда. С самого детства Зеб мечтал об этом. Румер была его возлюбленной, и отступать было некуда.
   Они целовались так долго, будто им оставалось жить лишь до завтрашнего утра и словно все грехи им уже были отпущены.
   Ночь окружила их тишиной, которую изредка нарушали сверчки в жимолости и цикады на старых дубах. Стоя на коленях, Румер крепко обнимала его, и он хотел, чтобы это мгновение длилось вечно.
   – Я следил за тобой из космоса, – шептал он. – Я никогда не забывал… даже будучи с Элизабет. Я ни на секунду не выпускал тебя из виду.
   – Все то время, что я жила на Мысе и заботилась о животных… пока я каталась на Блю, я так скучала по тебе…
   Старые часы ее отца, из чистого золота с ремешком из черной кожи (учителя из Блэк-Холла подарили их ему в день ухода на пенсию), отстукивали неумолимое время.
   – Отец оставил их тебе? – смахнув грязь с циферблата, спросил Зеб.
   – Да, – кивнула она. – В плавание он взял свой хронометр, чтобы лучше ориентироваться на море.
   – Он хотел оставить здесь частичку себя, – заглядывая в ее голубые глаза, сказал Зеб. – Потому что он любит тебя.
   – Знаю, – прошептала она.
   – То же касается и меня, – ощущая дуновения ветерка, сказал Зеб. – Только вместо того чтоб оставлять частичку себя позади, я посылал ее вперед. От самого сердца, все эти годы… Я посылал ее тебе оттуда, сверху. Со скоростью света…
   – Спасибо, – Румер нежно погладила его по щеке.
   – Но я был так далеко, – Зеб снова поцеловал ее, – что она только сейчас добралась сюда.
   Глубоко внутри у Зеба было такое ощущение, будто он никогда и не покидал эти края. Они поднялись с земли, и Зеб провел Румер на ее кухню.
   Румер открыла воду, и они с Зебом вымыли руки над старой эмалированной раковиной. Он смутно помнил, как в раннем детстве сидел вместе с этой девчонкой на этом вот столе, а ее мать смывала с их ног пляжный песок. Пока горячая вода стекала по их ладоням, он продолжал целовать Румер, чувствуя прилив крови во всем теле.
   Они прошли через столовую, мимо окон, смотревших на его старый коттедж, который без белых ставенок стал обнаженным. Шагая по гостиной, он поежился, увидев на стене фотографии Элизабет и постеры с рекламой ее ролей в «Ромео и Джульетте», «Сне в летнюю ночь», «Гедде Габлер» и «Дикой утке». Румер тоже замешкалась.