Страница:
Разыскивая ее уже в Канаде, он встретил Марису. Как иногда странно складывается жизнь!
— А теперь прошу меня извинить, — наконец сказала Лили. — Я бы хотела побыть наедине со своей бабушкой.
Офицеры Данн и Шеридан поблагодарили ее и сказали, что позднее приедут в дом Мэйв, чтобы его осмотреть. Они направились к двери. Патрик заколебался. Он подумал, что, может, Лили захочет поговорить с ним наедине. Но у нее был такой вид, будто он сам являлся членом этой непрошеной группы следователей: повернулась спиной ко всем троим, нагнувшись над бабушкой. Он залюбовался ее профилем, когда она, склонившись над Мэйв, осторожно убрала волосы с ее лба.
Патрик потихоньку вышел из палаты и лицом к лицу столкнулся с детективами. А дальше по коридору и вокруг поста дежурной сестры по-прежнему толпились люди. Слух о том, что в больнице появилась полиция, быстро разнесся по всем отделениям. А в данном случае, учитывая, что Мара Джеймсон только что вдруг воскресла из мертвых, слухи разносились с быстротой молнии.
— Что все это значит? — спросила Кристина Данн.
— О чем ты? — не понял Патрик.
— Между вами что-то есть — это же ясно.
— Между нами?
— Между тобой и Марой. То есть Лили. Как бы там она себя ни называла. Вы переглядывались, будто знаете друг друга целую вечность.
— Я на самом деле знаю ее давно, — подтвердил Патрик. — ° — Я знаю ее лучше, чем она сама себя знает. День ее рождения, группу крови, любимое лакомство — черничный пирог, если тебе интересно — любимые фильмы. Знаю, почему она так любит вышивать. Это важно, если хочешь разобраться, как работает ее мозг. Знаешь почему?
— Мерфи! — воскликнула Крис.
Я скажу тебе почему, — продолжил он, как будто не слыша ее слов. — Потому что ее мать занималась вышиванием, понимаешь? Ее мать была ирландкой. Мы обожаем рассказывать всякие истории, мы, ирландцы. И если мы не можем заставить вас слушать ушами, мы будем рассказывать ее истории любым другим доступным нам способом. В детстве Лили была просто вундеркиндом иглы и холста, и ее бабушка рассказывала мне, как она обычно изливала свое горе и печаль при помощи вышивания.
— Мэйв Джеймсон рассказывала тебе об этом?
— Ага. Во время одного из наших многочисленных разговоров.
— Ты веришь ее словам о мертвом мальчике-младенце?
Патрик подумал о Роуз — улыбающейся, обнимающей своими ручками шею Лили, с веснушками на щечках, каштановыми косичками, большими зелеными глазами.
— Гм, — пробормотал он. — А почему бы мне не верить?
— Да, сегодня газеты будут просто смаковать эту новость, — сказал Ланс. — Представляешь, что начнется, когда они разнюхают, что Мара Джеймсон вернулась домой из могилы? Единственное, что сможет сделать их еще счастливее, — это известие о том, что она привезла с собой сынишку. Ну и еще, конечно, миленькая судебная тяжба с ее мужем по поводу опеки над ребенком.
— С социопатом, также известным, как Эдвард Хантер, — вставила Кристина Данн.
Патрик бросил на нее взгляд, в котором, вероятно, было больше, чем просто удивление, потому что Крис чуть покраснела.
— Это же совершенно ясно. Этот парень, должно быть, тот еще тип — отправить Мару-Лили в подполье на все это время.
— Может быть, она лжет и все было не так, — сказал Ланс.
— Я ей верю, — ответила Крис.
Патрик позволил себе улыбнуться, но лишь чуть-чуть. Кристина Данн начинала ему нравиться.
Роуз Мэлоун сидела на камне и смотрела в воду — это всегда было ее любимым занятием. Замечательно сидеть рядом с соленой водой, когда водяная пыль мочит лицо, а толстая лента серебристой рыбины проплывает мимо настолько близко, что ее можно хорошенько рассмотреть. Вода в заливе Наррагансетт не была такой же холодной и чистой, как в Кейп-Хок — в небольшой бухте в заливе Святого Лаврентия. И все равно, если нагнуться пониже, можно рассмотреть самых разнообразных морских животных.
— Доктор Нил, идите посмотрите! — позвала она.
— Что там у тебя? — спросил он.
— Крабы, — ответила девочка, показывая на темно-зеленых крабов, суетящихся на дне. — И всякая мелкая рыбка. Почему их так много?
— Точно не знаю, — произнес он. — Может, они держатся поближе к берегу, чтобы не попасться крупным рыбам на обед.
В Кейп-Хок доктор Нил был широко известен как человек, знающий об акулах и китах больше любого океанографа Канады. А может, и всего мира. Роуз взглянула на его загоревшее лицо. Он внимательно смотрел на воду, слегка прищурив голубые глаза.
— Кого ты высматриваешь? Нэнни? — спросила Роуз.
— Как ты догадалась?
— Потому что я тоже ее жду, — сказала Роуз
Нэнни звали белуху — белого кита, который приплыл сюда, в Новую Англию, издалека, из своего дома в заливе Святого Лаврентия. Она приплыла сюда в то же самое время, когда мать Роуз узнала о болезни своей бабушки. Роуз это казалось волшебством: кит, с которым она выросла и которого полюбила, оказался здесь, у далекого побережья, в то же самое время, когда здесь оказались Роуз и ее мама. Как будто он следовал за ними или даже направлял их.
— А ты проверь по своему компьютеру, — попросила Роуз, взобравшись по камням повыше, чтобы видеть через его плечо. У доктора Нила был ноутбук, запрограммированный на слежение за многими акулами, китами и другими морскими животными, которым он со своими друзьями поставил миниатюрные датчики. Роуз любила наблюдать, как мигают огоньки на экране компьютера: зеленые указывали на китов, пурпурные — на акул. Но сейчас она не видела ни одного такого огонька.
Она прижалась к плечу доктора Нила. Он продолжал нажимать на клавиши, но казалось, что он ищет Нэнни старомодным способом — просто высматривает ее на поверхности воды. Низко над волнами пролетели несколько чаек.
— Я скучаю по мамочке, — вдруг сказала Роуз.
— Я тоже, Роуз.
— Она скоро приедет?
— Как раз сейчас она ухаживает за бабушкой. Уверен, что она нам позвонит, как только уладит все дела.
Роуз кивнула. Никто лучше ее мамочки не мог ухаживать за больными. Роуз родилась с пороком сердца. Она была так называемым синюшным ребенком, как рассказывала ей мама, ее кожа на самом деле приобрела сине-фиолетовый оттенок из-за того, что она не получала достаточного количества кислорода. Именно поэтому она не выросла такой большой, как другие дети ее возраста, и именно поэтому кончики ее пальцев на руках были с утолщениями и похожи на маленькие лопатки.
Роуз взглянула на руку доктора Нила. Не на настоящую руку, а на протез. Его закрывал рукав, но искусственная кисть выглядела странно и была немного похожа на дубинку. Дети в Кейп-Хок шепотом передавали друг другу рассказы, которые слышали от своих родителей: когда доктор Нил был ребенком, на него и его брата напала акула, убив Коннора, а ему самому оторвав руку. И тогда у него вместо протеза был металлический крюк. Сверстники Лайама прозвали его Капитан Крюк, и эта кличка прилипла к нему.
Роуз ненавидела саму мысль, что люди его дразнят. Она любила его. Ее мать рассказала ей историю о том, как доктор Нил стал ее первым другом в Кейп-Хок. Однажды он остановился около ее. Роуз любила себе это представлять: домик глубоко в лесу, и никого вокруг, и доктор Нилл слышал шум, доносящийся оттуда: как раз в это время на свет появлялась Роуз. Он привел Роуз в этот мир…
— Почему ты так беспокоишься? — спросила она, видя, как он внимательно всматривается в воды залива.
— Я не беспокоюсь, — ответил он. — Я просто думаю об этих менхаденах… то есть рыбках.
— А они как-то связаны с Нэнни?
— Может быть, — сказал он и что-то набрал на клавиатуре своего компьютера, после чего на экране появилась совершенно другая картинка — графики течений и температуры воды. Роуз видела, как он напечатал «Наррагансетт, Род-Айленд», и изображение вновь изменилось. А над проливом хрипло заголосили чайки и стали нырять в воду. Роуз услышала, как закричали дети на берегу и стали показывать на воду.
Доктор Нил тут же схватил ее за руку. Дети уже визжали, показывая на волны. Лаэм бросил на нее быстрый взгляд, и они вдвоем быстро зашагали вдоль берега.
Двое мальчишек уже успели добежать до самого конца каменного волнореза, который уходил в залив от узкого, покрытого галькой пляжа. Они звали своего приятеля, мчавшегося к ним с удочкой в одной руке и сетью в другой.
— Что вы там увидели? — спросил доктор Нил паренька.
— Плавники, дядя! — крикнул тот через плечо.
— Плавники? Он имеет в виду плавники акул? — обеспокоенно спросила Роуз.
— Да, — ответил доктор Нил.
— Смотрите! — воскликнул паренек, показывая удочкой в сторону залива.
И вдруг Роуз увидела, на что он показывал: огромные черные треугольники, зигзагами рассекающие голубые воды бухты.
— Они нападут на Нэнни? — спросила она.
— Ее здесь нет, дорогая, — ответил он, глядя на воду. — Мы не смогли найти ее по компьютеру, помнишь?
Лаэм посмотрел ей в глаза и, чтобы подбодрить, улыбнулся. Он положил свою здоровую руку ей на плечо, и они вместе стали смотреть на акул в бухте. Их вид заставлял Роуз еще больше скучать по своей матери. Она знала, что только что-то плохое могло разлучить их, что-то такое же плохое, как акулы. И она прикусила губу, чтобы сдержать слезы, и обеими руками обняла доктора Лаэма за шею.
Глава 5
— А теперь прошу меня извинить, — наконец сказала Лили. — Я бы хотела побыть наедине со своей бабушкой.
Офицеры Данн и Шеридан поблагодарили ее и сказали, что позднее приедут в дом Мэйв, чтобы его осмотреть. Они направились к двери. Патрик заколебался. Он подумал, что, может, Лили захочет поговорить с ним наедине. Но у нее был такой вид, будто он сам являлся членом этой непрошеной группы следователей: повернулась спиной ко всем троим, нагнувшись над бабушкой. Он залюбовался ее профилем, когда она, склонившись над Мэйв, осторожно убрала волосы с ее лба.
Патрик потихоньку вышел из палаты и лицом к лицу столкнулся с детективами. А дальше по коридору и вокруг поста дежурной сестры по-прежнему толпились люди. Слух о том, что в больнице появилась полиция, быстро разнесся по всем отделениям. А в данном случае, учитывая, что Мара Джеймсон только что вдруг воскресла из мертвых, слухи разносились с быстротой молнии.
— Что все это значит? — спросила Кристина Данн.
— О чем ты? — не понял Патрик.
— Между вами что-то есть — это же ясно.
— Между нами?
— Между тобой и Марой. То есть Лили. Как бы там она себя ни называла. Вы переглядывались, будто знаете друг друга целую вечность.
— Я на самом деле знаю ее давно, — подтвердил Патрик. — ° — Я знаю ее лучше, чем она сама себя знает. День ее рождения, группу крови, любимое лакомство — черничный пирог, если тебе интересно — любимые фильмы. Знаю, почему она так любит вышивать. Это важно, если хочешь разобраться, как работает ее мозг. Знаешь почему?
— Мерфи! — воскликнула Крис.
Я скажу тебе почему, — продолжил он, как будто не слыша ее слов. — Потому что ее мать занималась вышиванием, понимаешь? Ее мать была ирландкой. Мы обожаем рассказывать всякие истории, мы, ирландцы. И если мы не можем заставить вас слушать ушами, мы будем рассказывать ее истории любым другим доступным нам способом. В детстве Лили была просто вундеркиндом иглы и холста, и ее бабушка рассказывала мне, как она обычно изливала свое горе и печаль при помощи вышивания.
— Мэйв Джеймсон рассказывала тебе об этом?
— Ага. Во время одного из наших многочисленных разговоров.
— Ты веришь ее словам о мертвом мальчике-младенце?
Патрик подумал о Роуз — улыбающейся, обнимающей своими ручками шею Лили, с веснушками на щечках, каштановыми косичками, большими зелеными глазами.
— Гм, — пробормотал он. — А почему бы мне не верить?
— Да, сегодня газеты будут просто смаковать эту новость, — сказал Ланс. — Представляешь, что начнется, когда они разнюхают, что Мара Джеймсон вернулась домой из могилы? Единственное, что сможет сделать их еще счастливее, — это известие о том, что она привезла с собой сынишку. Ну и еще, конечно, миленькая судебная тяжба с ее мужем по поводу опеки над ребенком.
— С социопатом, также известным, как Эдвард Хантер, — вставила Кристина Данн.
Патрик бросил на нее взгляд, в котором, вероятно, было больше, чем просто удивление, потому что Крис чуть покраснела.
— Это же совершенно ясно. Этот парень, должно быть, тот еще тип — отправить Мару-Лили в подполье на все это время.
— Может быть, она лжет и все было не так, — сказал Ланс.
— Я ей верю, — ответила Крис.
Патрик позволил себе улыбнуться, но лишь чуть-чуть. Кристина Данн начинала ему нравиться.
Роуз Мэлоун сидела на камне и смотрела в воду — это всегда было ее любимым занятием. Замечательно сидеть рядом с соленой водой, когда водяная пыль мочит лицо, а толстая лента серебристой рыбины проплывает мимо настолько близко, что ее можно хорошенько рассмотреть. Вода в заливе Наррагансетт не была такой же холодной и чистой, как в Кейп-Хок — в небольшой бухте в заливе Святого Лаврентия. И все равно, если нагнуться пониже, можно рассмотреть самых разнообразных морских животных.
— Доктор Нил, идите посмотрите! — позвала она.
— Что там у тебя? — спросил он.
— Крабы, — ответила девочка, показывая на темно-зеленых крабов, суетящихся на дне. — И всякая мелкая рыбка. Почему их так много?
— Точно не знаю, — произнес он. — Может, они держатся поближе к берегу, чтобы не попасться крупным рыбам на обед.
В Кейп-Хок доктор Нил был широко известен как человек, знающий об акулах и китах больше любого океанографа Канады. А может, и всего мира. Роуз взглянула на его загоревшее лицо. Он внимательно смотрел на воду, слегка прищурив голубые глаза.
— Кого ты высматриваешь? Нэнни? — спросила Роуз.
— Как ты догадалась?
— Потому что я тоже ее жду, — сказала Роуз
Нэнни звали белуху — белого кита, который приплыл сюда, в Новую Англию, издалека, из своего дома в заливе Святого Лаврентия. Она приплыла сюда в то же самое время, когда мать Роуз узнала о болезни своей бабушки. Роуз это казалось волшебством: кит, с которым она выросла и которого полюбила, оказался здесь, у далекого побережья, в то же самое время, когда здесь оказались Роуз и ее мама. Как будто он следовал за ними или даже направлял их.
— А ты проверь по своему компьютеру, — попросила Роуз, взобравшись по камням повыше, чтобы видеть через его плечо. У доктора Нила был ноутбук, запрограммированный на слежение за многими акулами, китами и другими морскими животными, которым он со своими друзьями поставил миниатюрные датчики. Роуз любила наблюдать, как мигают огоньки на экране компьютера: зеленые указывали на китов, пурпурные — на акул. Но сейчас она не видела ни одного такого огонька.
Она прижалась к плечу доктора Нила. Он продолжал нажимать на клавиши, но казалось, что он ищет Нэнни старомодным способом — просто высматривает ее на поверхности воды. Низко над волнами пролетели несколько чаек.
— Я скучаю по мамочке, — вдруг сказала Роуз.
— Я тоже, Роуз.
— Она скоро приедет?
— Как раз сейчас она ухаживает за бабушкой. Уверен, что она нам позвонит, как только уладит все дела.
Роуз кивнула. Никто лучше ее мамочки не мог ухаживать за больными. Роуз родилась с пороком сердца. Она была так называемым синюшным ребенком, как рассказывала ей мама, ее кожа на самом деле приобрела сине-фиолетовый оттенок из-за того, что она не получала достаточного количества кислорода. Именно поэтому она не выросла такой большой, как другие дети ее возраста, и именно поэтому кончики ее пальцев на руках были с утолщениями и похожи на маленькие лопатки.
Роуз взглянула на руку доктора Нила. Не на настоящую руку, а на протез. Его закрывал рукав, но искусственная кисть выглядела странно и была немного похожа на дубинку. Дети в Кейп-Хок шепотом передавали друг другу рассказы, которые слышали от своих родителей: когда доктор Нил был ребенком, на него и его брата напала акула, убив Коннора, а ему самому оторвав руку. И тогда у него вместо протеза был металлический крюк. Сверстники Лайама прозвали его Капитан Крюк, и эта кличка прилипла к нему.
Роуз ненавидела саму мысль, что люди его дразнят. Она любила его. Ее мать рассказала ей историю о том, как доктор Нил стал ее первым другом в Кейп-Хок. Однажды он остановился около ее. Роуз любила себе это представлять: домик глубоко в лесу, и никого вокруг, и доктор Нилл слышал шум, доносящийся оттуда: как раз в это время на свет появлялась Роуз. Он привел Роуз в этот мир…
— Почему ты так беспокоишься? — спросила она, видя, как он внимательно всматривается в воды залива.
— Я не беспокоюсь, — ответил он. — Я просто думаю об этих менхаденах… то есть рыбках.
— А они как-то связаны с Нэнни?
— Может быть, — сказал он и что-то набрал на клавиатуре своего компьютера, после чего на экране появилась совершенно другая картинка — графики течений и температуры воды. Роуз видела, как он напечатал «Наррагансетт, Род-Айленд», и изображение вновь изменилось. А над проливом хрипло заголосили чайки и стали нырять в воду. Роуз услышала, как закричали дети на берегу и стали показывать на воду.
Доктор Нил тут же схватил ее за руку. Дети уже визжали, показывая на волны. Лаэм бросил на нее быстрый взгляд, и они вдвоем быстро зашагали вдоль берега.
Двое мальчишек уже успели добежать до самого конца каменного волнореза, который уходил в залив от узкого, покрытого галькой пляжа. Они звали своего приятеля, мчавшегося к ним с удочкой в одной руке и сетью в другой.
— Что вы там увидели? — спросил доктор Нил паренька.
— Плавники, дядя! — крикнул тот через плечо.
— Плавники? Он имеет в виду плавники акул? — обеспокоенно спросила Роуз.
— Да, — ответил доктор Нил.
— Смотрите! — воскликнул паренек, показывая удочкой в сторону залива.
И вдруг Роуз увидела, на что он показывал: огромные черные треугольники, зигзагами рассекающие голубые воды бухты.
— Они нападут на Нэнни? — спросила она.
— Ее здесь нет, дорогая, — ответил он, глядя на воду. — Мы не смогли найти ее по компьютеру, помнишь?
Лаэм посмотрел ей в глаза и, чтобы подбодрить, улыбнулся. Он положил свою здоровую руку ей на плечо, и они вместе стали смотреть на акул в бухте. Их вид заставлял Роуз еще больше скучать по своей матери. Она знала, что только что-то плохое могло разлучить их, что-то такое же плохое, как акулы. И она прикусила губу, чтобы сдержать слезы, и обеими руками обняла доктора Лаэма за шею.
Глава 5
По мере того как утро превращалось в день, в магазинчик Лили приходило все больше покупателей. Джессика сидела за прилавком, а ее мать помогала людям подбирать нитки и выбирать холсты с вышивкой, которые они покупали в качестве сувениров. Музыкальный фестиваль по многим причинам был огромным удовольствием, а уж в торговле он приносил большую прибыль. Кейп-Хок наполнялся музыкантами и туристами, которые приезжали их послушать, и, кажется, каждый из них заходил в магазинчик, чтобы посмотреть, чем здесь торгуют.
Джессика сидела тихо, как мышка. Она внимательно прислушивалась к разговорам взрослых, пытаясь по различным намекам понять, что же происходит между ее матерью и ее тетей. Эти намеки звучали редко, и Джессика накапливала их, как обрывки ценной информации. Как раз сейчас взрослые заговорили снова:
— О, вы из Вашингтона? — услышала Джессика, как ее мать спросила какую-то женщину с гитарным футляром на плече. — Вы играете в «Золотой арфе»?
— Вы бывали там? — поинтересовалась женщина.
— Давным-давно я там играла. Мы с сестрой учились в Балтиморе и иногда по выходным ездили в Джорджтаун.
Навострив уши, Джессика бросила взгляд на лицо матери, чтобы получить дополнительные сведения. Одно она увидела тут же — печаль в ее глазах, которая появилась из-за воспоминаний о тех счастливых днях, когда они с сестрой учились в Школе медсестер.
— Все эти адвокаты и конгрессмены, — сказала, смеясь, женщина с гитарой, — рыщут тут в поисках своих потерянных ирландских корней и давно забытой поэзии.
— В поисках своих потерянных душ, — тихо сказала мать Джессики. — Так обычно говорила моя сестра.
— Вот мы и возвращаем им их души, правда? — спросила женщина. — Вот почему они приходят послушать, как мы играем. Именно в этом и заключается смысл ирландской музыки: возвращать людям сердца и души. Какая вы счастливая, что живете в таком прекрасном месте! Мне кажется, музыка должна просто литься из вас!
Джессика наблюдала, как ее мать работает за кассой, делая вид, что сосредоточилась на подсчетах, чтобы не отвечать.
— Вы будете выступать на фестивале? — снова заговорила женщина через минуту.
— Ну, если моя сестра приедет вовремя. Но сейчас она за границей.
— Скажите ей, чтобы поторопилась с возвращением, а то опоздает на фестиваль! — посоветовала женщина, собирая свои покупки.
— Обязательно, — ответила ее мать.
Сердце Джессики словно оборвалось. Снова взглянув на мать, она увидела блестящую пелену слез на ее глазах. Джессика знала, как сильно ее мать хотела, чтобы тетя Сэм побыстрее приехала, и эта мысль пронизывала ее душу, как холодная игла. Сидя рядом с витриной ниток для вышивания, Джессика низко опустила голову, чтобы спрятать собственные слезы.
— Дорогая? — окликнула девочку мать, после того как женщина с гитарой ушла. — Ты что такая тихая?
— Женщина сказала, что музыка льется из тебя.
— Я слышала.
— Это было раньше, — возразила Джессика.
— Музыка никогда не покидает человека, — ответила ее „мать. — Если она в тебе есть, то никуда уже не денется.
У Джессики засосало под ложечкой. Хотелось бы ей верить, что это так на самом деле. Когда она была меньше и ей было очень плохо, потому что умер ее отец, из Балтимора приехала тетя Сэм. Они с матерью подолгу тихо разговаривали, и даже их голоса звучали для Джессики как музыка. А вечером, после ужина, они брали скрипки и начинали играть. Они играли вместе с самого детства, когда были такими же, какой была тогда Джессика. Она слушала их музыку — удивительную, поразительную и прекрасную, заглушавшую боль от потери отца.
— Тогда почему… — начала Джессика и запнулась.
— Что почему, Джесс?
— Почему ты никогда не играешь?
— Думаю, для этого мне нужна Сэм.
Джессика кивнула. Она крепко сжала ладошки, чтобы мать не заметила бурю эмоций, всколыхнувшихся в ее душе. Позанимавшись в школе в классе флейты, сейчас Джессика тайком практиковалась на скрипке, чтобы у ее матери был партнер на тот случай, если тетя Сэм действительно не вернется.
В этот момент в магазинчик вошла еще одна посетительница, то же с гитарным футляром на плече, и Джессике показалось, что ее мать почувствовала облегчение оттого, что ей не нужно продолжать их разговор.
— Ма, можно я пошлю электронное письмо Роуз? — спросила Джессика.
— Конечно, дорогая, — ответила мать.
Новая покупательница оказалась разговорчивой, и Мариса стала расспрашивать ее о гитаре. Женщина, кажется, была рада показать свой инструмент и открыла футляр. Мариса будто наслаждалась тем мастерством, с которым была сделана ее гитара марки Гибсон.
— Чтобы ее заполучить, я ездила прямо на фабрику в Мемфис, — сказала женщина, перебирая струны.
Джессика сосредоточила свое внимание на экране компьютера. Новых писем не было. Она напечатала коротенькую записку своей лучшей подруге Роуз; «Я скучаю по тебе. Начинается летний музыкальный фестиваль, и скоро приедет моя тетя…» «Она обязательно должна приехать», — подумала Джессика, нажимая «Отправить».
Взглянув на мать, она украдкой открыла в компьютере папку «Старые письма». Здесь хранились электронные письма ее тети. Ее мать всегда сохраняла их, как будто они были драгоценными личными записками, а не групповыми письмами, рассылаемыми огромному количеству людей.
Джессика прочла одно из них, полученное в прошлом месяце. Оно называлось «Привет из Перу»:
«Привет всем!
Добралась до Перу отлично! Я в Икитосе на Амазонке. Здесь жарко и влажно, и все время идет дождь, и живописно, и бедно, и живо…
Вчера устроили клинику в здании школы — когда мы приехали, в очереди стояли сотни людей. Выдали огромное количество лекарств от паразитов, поскольку недоедание среди местного населения просто поражает. У нас есть хирург-педиатр, и врач-ортопед, и стоматологическая команда, которая уже выдернула сотни зубов. А сегодня к нам присоединятся еще два врача. Но кто нам нужен, так это дерматолог…
Я заправляю отделением гинекологии. Приняла около 20 пациенток — полно беременных девочек-подростков, с полдесятка здоровых женщин с нормальной беременностью, одна дама, у которой, кажется, какая-то разновидность гепатита, женщина с опухолью в области таза (и без денег на лечение), много и таких, которым нужно просто участие и немного любви. Посмотрим, что принесет день сегодняшний.
Меня воодушевляет пребывание в этом мире, поскольку он уж точно расширяет мой внутренний мир.
Пока всем,
Сэм».
Потом Джессика прочитала еще одно письмо — «Перу — последние новости». Оно было получено две недели назад, почти сразу после того, как ее мать отправила тете Сэм письмо, в котором говорила, что скоро начнется фестиваль и что она очень надеется на их примирение на сцене и на то, что музыка смягчит их сердца.
«Привет!
Сейчас 7.30 утра, и я готовлюсь к новому дню в этих джунглевых трущобах… Вчера в нашей клинике был просто невероятный день — то есть в здании школы среди лачуг на сваях. И хотя наша группа имеет большой опыт по части подобных дел, но вчера был уже, кажется, перебор: поножовщина и кража к 8.30. Нам пришлось зашивать раненых. А вот теперь нас везде сопровождает полиция.
У меня в качестве переводчиков два внушающих ужас студента-медика. А вчера мы, кажется, приняли более 40 пациентов. Много таких, которым нужны просто совет и участие или витамины и противопаразитные лекарства. Несколько случаев гипертонии, много случаев катаракты, много кожных заболеваний, две женщины с сильным ревматическим полиартритом, и абсолютно все женщины жалуются на боли в спине и головные боли. Это понятно, поскольку многие из них родили по 6-10 детей дома без всякой помощи, каждый день работают на рынке и совершенно нищие… Эти женщины просто потрясающие: у одной, которая приходила вчера, было 7 детей, 6 из которых умерли — несчастные случаи или инфекция… Также осмотрела много сравнительно здоровых беременных женщин, хотя им всего 14-17 лет. Две в очень плохом состоянии, у одной сильный токсикоз и родила на 27-й неделе… Много женщин, у которых климакс наступает в 40 лет. Были бы деньги, они бы смогли получить хорошее лечение.. У нас замечательная команда, ортопеды «отремонтировали плоскостопие, дантисты вырвали уже сотни зубов, а хирург провел кучу операций…
В любом случае наша команда сейчас отправляется, поэтому мне надо бежать. Мы поднимемся вверх по реке и завтра будем работать в нескольких маленьких деревеньках. А потом я собираюсь домой…
Жизнь прекрасна, подробности позже,
Сэм».
Ее тетя написала «собираюсь домой». Что это означало? Джессика перечитывала это письмо снова и снова, ища ответа на свой вопрос. Могла ее тетя на самом деле вернуться просто домой в Балтимор, не приехав сюда, на музыкальный фестиваль? Сюда, чтобы повидаться со своей семьей? Джессика не верила, что такое возможно. Тетя, которую она любила, так поступить не могла…
Но когда она смотрела на экран, одна деталь была уж слишком явной, чтобы ее не заметить, и от этого у нее вновь засосало под ложечкой и даже сильнее, чем раньше. Письмо было адресовано абсолютно всем людям, которых знает ее тетя. Имя матери Джессики было лишь частью длинного списка адресатов в начале страницы. Казалось, тетя Сэм не находила в себе сил напрочь вычеркнуть ее из своей жизни, но в то же время не хотела писать ей отдельное письмо.
Зажмурив глаза, Джессика старалась не расплакаться. Но слезы все равно брызнули из глаз и не потому, что она думала, что тете все равно, а потому, что она считала, что, наверное, та слишком переживает. Боль была чересчур сильной, чтобы ее забыть. Джессика знала это, так как сама ее чувствовала.
Взглянув на мать, которая все еще любовалась гитарой покупательницы, Джессика поняла, что она была не права в одном. Иногда музыка все-таки покидает человека. Может, она еще и живет где-то внутри, крепко запертая. Но какое это имеет значение, если никто ее не слышит?
Джессика перевела взгляд и посмотрела в открытую дверь магазинчика. Она смотрела мимо гостиницы, где шла подготовка к фестивалю. Она смотрела мимо утесов Кейп-Хок, вверх, в яркое летнее голубое небо. Как она хотела послать туда песню! Музыкальные ноты с крыльями, похожие на маленьких птичек, летящих на юг и просящих тетю Сэм вернуться к семье.
Следующие два с половиной дня жизнь перестала принадлежать Лили. Ей очень хотелось быть рядом с Лайамом и Роуз, но приходилось довольствоваться разговорами по мобильному телефону. Роуз описывала большой дом и голубую бухту, волнения, связанные с чем-то происходящим на берегу: намного больше рыб, чем обычно, и из-за этого Лайам думал, что это как-то связано с тем, что Нэнни заплыла так далеко на юг.
Ее старые подруги Тара О'Тул и Бей Маккабе поднялись на своих велосипедах по холму до разворота, прислонили машины у старой каменной стены и вбежали во двор.
— Ты вернулась! — закричала Бей. — Это правда, это правда…
— О боже! — воскликнула Тара, крепко обнимая и прижимая к себе подругу детства, как будто ей нужно было обязательно почувствовать ее в своих руках, чтобы поверить, что та действительно здесь. Лили старалась держаться спокойно, хотя сердце ее переполняла любовь к подругам.
У них было столько вопросов, столько надо было рассказать друг другу. И дело не в том, что прошло несколько лет, — жизнь Лили изменилась полностью. Теперь она была Лили, а не Мара. Эти женщины росли вместе с детства, а теперь у них уже были свои дети. Воспоминания о Роуз буквально горели в мозгу и сердце Лили, когда она слушала, как Бей и Тара рассказывают о своих детях.
— Ты, наверное, не представляешь, какой шум здесь поднялся, когда ты исчезла, — сказала Бей. Она кивнула на желтые сапоги и лейку в углу кухни Мэйв. — Их показывали во всех новостях по всему штату. Казалось, ты просто растворилась в воздухе.
— В какой-то степени так и было, — ответила Лили.
— Мы с Тарой принимали участие в поисках. Сотни добровольцев — почти все жители Хаббардз-Пойнт. Мы прочесывали пляжи и лес, Литтл-Бич и болото. Потом пришли люди из Блэк-Холл и даже из еще более отдаленных городков.
— Мы все думали, что, может, ты просто решила уйти от него, — сообщила Тара.
— О, Тара…
— И разве тебя можно в этом винить? — спросила Бей, держа ее за руку. — Тогда ты не хотела говорить об этом, но мы-то знали…
Лили смотрела на своих подруг как будто издалека, через все эти годы, разделявшие их.
— Ты ждала ребенка, вот-вот должна была родить, — горячо заговорила Тара. — Наверное, тебе ужасно хотелось сбежать от всего этого. О, Мара… Лили… Я понимаю. И рада, что ты смогла это сделать. Бедняжка!
Сердце Лили сжалось при этих словах. Она покраснела, боясь, что ее подруги посмотрят на нее и почувствуют своим женским чутьем, что у нее есть Роуз. Разве они не видели правду в ее глазах? Переводя взгляд с одной на другую, она едва могла дышать. Не опасно ли это? Осмелится ли она? Казалось, держать в секрете существование Роуз было самым разумным, но она не могла таиться от этих двух добрых женщин, ее первых лучших подруг. Они сами были матерьми, чудесными, любящими и заботливыми. Глубоко вздохнув, она решилась.
— Вы должны пообещать мне, что никому не расскажете, ни единой душе, — сказала она.
— Не расскажем — что? — спросила Тара.
Глаза Бей блеснули, и Лили поняла, что та уже догадывается.
— Лили?
— У меня есть дочь, — тихо проговорила Лили.
— О, Лили! — воскликнула Бей. — Это замечательно!
— Я очень хочу, чтобы вы ее увидели, но она сейчас на Род-Айленде, — сказала Лили. — Там, где Эдвард ее не найдет.
— Это верно, — согласилась Тара. — Ты совершенно права, что держишь дочь подальше от него. Как ее зовут?
— Роуз, — ответила Лили.
Бей кивнула с улыбкой на губах:
— Прекрасное имя!
— Это в честь бабушки. Бабушки и ее сада. Мне ее так не хватало.
— Она знает? — спросила Тара
Лили кивнула:
— Сразу после рождения Роуз я позвонила ей на телефон моего двоюродного деда в Провиденс. Я не могла позвонить ей домой, потому что боялась, что ее телефон прослушивается. Как раз было семидесятилетие деда — и вечеринка, которая планировалась заранее, за целый месяц. Я знала, что бабуля будет там — он ее единственный брат.
— Мэйв, должно быть, испытывала совершенно противоречивые чувства, — сказала Бей. — Знать, что у нее есть правнучка…
— …но не иметь возможности ее увидеть, — продолжила Лили. — Я часто думала, каково ей пришлось, сразу после того как я ушла. Наверное, ей было очень тяжело.
— Нам всем было тяжело, — сказала Бей, сжимая ее руку и заглядывая ей в глаза так, будто она все еще не до конца верила, что Лили стоит перед ней. — Мы не могли в это поверить, мы все страдали.
— Мы устроили вечер памяти со свечами. На пляже. Было столько народу! Стояла такая теплая ночь, было так красиво — мы все тебя искали, и искали не один день. Все очень устали и уже потеряли всякую надежду.
— Я сожалею, — повинилась Лили.
— Мэйв тогда сказала несколько слов, — продолжила Тара. — Там, на пляже, ночью. Я знаю, это глупость, но жаль, что тебя там не было — ты бы поняла, как сильно все тебя любят.
— У нас были с собой свечи, — вступила в разговор Бей. — Мы ждали Мэйв, и я помню, как она шла к нам по тропе мимо желтого коттеджа. На ней было длинное платье, которое показалось мне очень знакомым. Но пока она не подошла совсем близко, я не поняла, где видела его раньше, — она была в нем на твоей свадьбе.
— Желтый шифон, — проговорила Лили и представила себе это платье.
— Ее глаза были совсем красными, — продолжила Бей. — Было видно, что она проплакала весь день. С ней пришла Клара, она поддерживала ее. Все твои старые друзья, все мы, бывшая береговая ребятня, собрались вокруг нее. Я стояла очень близко от нее, Мара, то есть Лили. Она лишь молча всхлипывала, будто ее сердце только что унесло в море. Мне казалось, что ее слез хватило бы, чтобы наполнить наш ручей.
Джессика сидела тихо, как мышка. Она внимательно прислушивалась к разговорам взрослых, пытаясь по различным намекам понять, что же происходит между ее матерью и ее тетей. Эти намеки звучали редко, и Джессика накапливала их, как обрывки ценной информации. Как раз сейчас взрослые заговорили снова:
— О, вы из Вашингтона? — услышала Джессика, как ее мать спросила какую-то женщину с гитарным футляром на плече. — Вы играете в «Золотой арфе»?
— Вы бывали там? — поинтересовалась женщина.
— Давным-давно я там играла. Мы с сестрой учились в Балтиморе и иногда по выходным ездили в Джорджтаун.
Навострив уши, Джессика бросила взгляд на лицо матери, чтобы получить дополнительные сведения. Одно она увидела тут же — печаль в ее глазах, которая появилась из-за воспоминаний о тех счастливых днях, когда они с сестрой учились в Школе медсестер.
— Все эти адвокаты и конгрессмены, — сказала, смеясь, женщина с гитарой, — рыщут тут в поисках своих потерянных ирландских корней и давно забытой поэзии.
— В поисках своих потерянных душ, — тихо сказала мать Джессики. — Так обычно говорила моя сестра.
— Вот мы и возвращаем им их души, правда? — спросила женщина. — Вот почему они приходят послушать, как мы играем. Именно в этом и заключается смысл ирландской музыки: возвращать людям сердца и души. Какая вы счастливая, что живете в таком прекрасном месте! Мне кажется, музыка должна просто литься из вас!
Джессика наблюдала, как ее мать работает за кассой, делая вид, что сосредоточилась на подсчетах, чтобы не отвечать.
— Вы будете выступать на фестивале? — снова заговорила женщина через минуту.
— Ну, если моя сестра приедет вовремя. Но сейчас она за границей.
— Скажите ей, чтобы поторопилась с возвращением, а то опоздает на фестиваль! — посоветовала женщина, собирая свои покупки.
— Обязательно, — ответила ее мать.
Сердце Джессики словно оборвалось. Снова взглянув на мать, она увидела блестящую пелену слез на ее глазах. Джессика знала, как сильно ее мать хотела, чтобы тетя Сэм побыстрее приехала, и эта мысль пронизывала ее душу, как холодная игла. Сидя рядом с витриной ниток для вышивания, Джессика низко опустила голову, чтобы спрятать собственные слезы.
— Дорогая? — окликнула девочку мать, после того как женщина с гитарой ушла. — Ты что такая тихая?
— Женщина сказала, что музыка льется из тебя.
— Я слышала.
— Это было раньше, — возразила Джессика.
— Музыка никогда не покидает человека, — ответила ее „мать. — Если она в тебе есть, то никуда уже не денется.
У Джессики засосало под ложечкой. Хотелось бы ей верить, что это так на самом деле. Когда она была меньше и ей было очень плохо, потому что умер ее отец, из Балтимора приехала тетя Сэм. Они с матерью подолгу тихо разговаривали, и даже их голоса звучали для Джессики как музыка. А вечером, после ужина, они брали скрипки и начинали играть. Они играли вместе с самого детства, когда были такими же, какой была тогда Джессика. Она слушала их музыку — удивительную, поразительную и прекрасную, заглушавшую боль от потери отца.
— Тогда почему… — начала Джессика и запнулась.
— Что почему, Джесс?
— Почему ты никогда не играешь?
— Думаю, для этого мне нужна Сэм.
Джессика кивнула. Она крепко сжала ладошки, чтобы мать не заметила бурю эмоций, всколыхнувшихся в ее душе. Позанимавшись в школе в классе флейты, сейчас Джессика тайком практиковалась на скрипке, чтобы у ее матери был партнер на тот случай, если тетя Сэм действительно не вернется.
В этот момент в магазинчик вошла еще одна посетительница, то же с гитарным футляром на плече, и Джессике показалось, что ее мать почувствовала облегчение оттого, что ей не нужно продолжать их разговор.
— Ма, можно я пошлю электронное письмо Роуз? — спросила Джессика.
— Конечно, дорогая, — ответила мать.
Новая покупательница оказалась разговорчивой, и Мариса стала расспрашивать ее о гитаре. Женщина, кажется, была рада показать свой инструмент и открыла футляр. Мариса будто наслаждалась тем мастерством, с которым была сделана ее гитара марки Гибсон.
— Чтобы ее заполучить, я ездила прямо на фабрику в Мемфис, — сказала женщина, перебирая струны.
Джессика сосредоточила свое внимание на экране компьютера. Новых писем не было. Она напечатала коротенькую записку своей лучшей подруге Роуз; «Я скучаю по тебе. Начинается летний музыкальный фестиваль, и скоро приедет моя тетя…» «Она обязательно должна приехать», — подумала Джессика, нажимая «Отправить».
Взглянув на мать, она украдкой открыла в компьютере папку «Старые письма». Здесь хранились электронные письма ее тети. Ее мать всегда сохраняла их, как будто они были драгоценными личными записками, а не групповыми письмами, рассылаемыми огромному количеству людей.
Джессика прочла одно из них, полученное в прошлом месяце. Оно называлось «Привет из Перу»:
«Привет всем!
Добралась до Перу отлично! Я в Икитосе на Амазонке. Здесь жарко и влажно, и все время идет дождь, и живописно, и бедно, и живо…
Вчера устроили клинику в здании школы — когда мы приехали, в очереди стояли сотни людей. Выдали огромное количество лекарств от паразитов, поскольку недоедание среди местного населения просто поражает. У нас есть хирург-педиатр, и врач-ортопед, и стоматологическая команда, которая уже выдернула сотни зубов. А сегодня к нам присоединятся еще два врача. Но кто нам нужен, так это дерматолог…
Я заправляю отделением гинекологии. Приняла около 20 пациенток — полно беременных девочек-подростков, с полдесятка здоровых женщин с нормальной беременностью, одна дама, у которой, кажется, какая-то разновидность гепатита, женщина с опухолью в области таза (и без денег на лечение), много и таких, которым нужно просто участие и немного любви. Посмотрим, что принесет день сегодняшний.
Меня воодушевляет пребывание в этом мире, поскольку он уж точно расширяет мой внутренний мир.
Пока всем,
Сэм».
Потом Джессика прочитала еще одно письмо — «Перу — последние новости». Оно было получено две недели назад, почти сразу после того, как ее мать отправила тете Сэм письмо, в котором говорила, что скоро начнется фестиваль и что она очень надеется на их примирение на сцене и на то, что музыка смягчит их сердца.
«Привет!
Сейчас 7.30 утра, и я готовлюсь к новому дню в этих джунглевых трущобах… Вчера в нашей клинике был просто невероятный день — то есть в здании школы среди лачуг на сваях. И хотя наша группа имеет большой опыт по части подобных дел, но вчера был уже, кажется, перебор: поножовщина и кража к 8.30. Нам пришлось зашивать раненых. А вот теперь нас везде сопровождает полиция.
У меня в качестве переводчиков два внушающих ужас студента-медика. А вчера мы, кажется, приняли более 40 пациентов. Много таких, которым нужны просто совет и участие или витамины и противопаразитные лекарства. Несколько случаев гипертонии, много случаев катаракты, много кожных заболеваний, две женщины с сильным ревматическим полиартритом, и абсолютно все женщины жалуются на боли в спине и головные боли. Это понятно, поскольку многие из них родили по 6-10 детей дома без всякой помощи, каждый день работают на рынке и совершенно нищие… Эти женщины просто потрясающие: у одной, которая приходила вчера, было 7 детей, 6 из которых умерли — несчастные случаи или инфекция… Также осмотрела много сравнительно здоровых беременных женщин, хотя им всего 14-17 лет. Две в очень плохом состоянии, у одной сильный токсикоз и родила на 27-й неделе… Много женщин, у которых климакс наступает в 40 лет. Были бы деньги, они бы смогли получить хорошее лечение.. У нас замечательная команда, ортопеды «отремонтировали плоскостопие, дантисты вырвали уже сотни зубов, а хирург провел кучу операций…
В любом случае наша команда сейчас отправляется, поэтому мне надо бежать. Мы поднимемся вверх по реке и завтра будем работать в нескольких маленьких деревеньках. А потом я собираюсь домой…
Жизнь прекрасна, подробности позже,
Сэм».
Ее тетя написала «собираюсь домой». Что это означало? Джессика перечитывала это письмо снова и снова, ища ответа на свой вопрос. Могла ее тетя на самом деле вернуться просто домой в Балтимор, не приехав сюда, на музыкальный фестиваль? Сюда, чтобы повидаться со своей семьей? Джессика не верила, что такое возможно. Тетя, которую она любила, так поступить не могла…
Но когда она смотрела на экран, одна деталь была уж слишком явной, чтобы ее не заметить, и от этого у нее вновь засосало под ложечкой и даже сильнее, чем раньше. Письмо было адресовано абсолютно всем людям, которых знает ее тетя. Имя матери Джессики было лишь частью длинного списка адресатов в начале страницы. Казалось, тетя Сэм не находила в себе сил напрочь вычеркнуть ее из своей жизни, но в то же время не хотела писать ей отдельное письмо.
Зажмурив глаза, Джессика старалась не расплакаться. Но слезы все равно брызнули из глаз и не потому, что она думала, что тете все равно, а потому, что она считала, что, наверное, та слишком переживает. Боль была чересчур сильной, чтобы ее забыть. Джессика знала это, так как сама ее чувствовала.
Взглянув на мать, которая все еще любовалась гитарой покупательницы, Джессика поняла, что она была не права в одном. Иногда музыка все-таки покидает человека. Может, она еще и живет где-то внутри, крепко запертая. Но какое это имеет значение, если никто ее не слышит?
Джессика перевела взгляд и посмотрела в открытую дверь магазинчика. Она смотрела мимо гостиницы, где шла подготовка к фестивалю. Она смотрела мимо утесов Кейп-Хок, вверх, в яркое летнее голубое небо. Как она хотела послать туда песню! Музыкальные ноты с крыльями, похожие на маленьких птичек, летящих на юг и просящих тетю Сэм вернуться к семье.
Следующие два с половиной дня жизнь перестала принадлежать Лили. Ей очень хотелось быть рядом с Лайамом и Роуз, но приходилось довольствоваться разговорами по мобильному телефону. Роуз описывала большой дом и голубую бухту, волнения, связанные с чем-то происходящим на берегу: намного больше рыб, чем обычно, и из-за этого Лайам думал, что это как-то связано с тем, что Нэнни заплыла так далеко на юг.
Ее старые подруги Тара О'Тул и Бей Маккабе поднялись на своих велосипедах по холму до разворота, прислонили машины у старой каменной стены и вбежали во двор.
— Ты вернулась! — закричала Бей. — Это правда, это правда…
— О боже! — воскликнула Тара, крепко обнимая и прижимая к себе подругу детства, как будто ей нужно было обязательно почувствовать ее в своих руках, чтобы поверить, что та действительно здесь. Лили старалась держаться спокойно, хотя сердце ее переполняла любовь к подругам.
У них было столько вопросов, столько надо было рассказать друг другу. И дело не в том, что прошло несколько лет, — жизнь Лили изменилась полностью. Теперь она была Лили, а не Мара. Эти женщины росли вместе с детства, а теперь у них уже были свои дети. Воспоминания о Роуз буквально горели в мозгу и сердце Лили, когда она слушала, как Бей и Тара рассказывают о своих детях.
— Ты, наверное, не представляешь, какой шум здесь поднялся, когда ты исчезла, — сказала Бей. Она кивнула на желтые сапоги и лейку в углу кухни Мэйв. — Их показывали во всех новостях по всему штату. Казалось, ты просто растворилась в воздухе.
— В какой-то степени так и было, — ответила Лили.
— Мы с Тарой принимали участие в поисках. Сотни добровольцев — почти все жители Хаббардз-Пойнт. Мы прочесывали пляжи и лес, Литтл-Бич и болото. Потом пришли люди из Блэк-Холл и даже из еще более отдаленных городков.
— Мы все думали, что, может, ты просто решила уйти от него, — сообщила Тара.
— О, Тара…
— И разве тебя можно в этом винить? — спросила Бей, держа ее за руку. — Тогда ты не хотела говорить об этом, но мы-то знали…
Лили смотрела на своих подруг как будто издалека, через все эти годы, разделявшие их.
— Ты ждала ребенка, вот-вот должна была родить, — горячо заговорила Тара. — Наверное, тебе ужасно хотелось сбежать от всего этого. О, Мара… Лили… Я понимаю. И рада, что ты смогла это сделать. Бедняжка!
Сердце Лили сжалось при этих словах. Она покраснела, боясь, что ее подруги посмотрят на нее и почувствуют своим женским чутьем, что у нее есть Роуз. Разве они не видели правду в ее глазах? Переводя взгляд с одной на другую, она едва могла дышать. Не опасно ли это? Осмелится ли она? Казалось, держать в секрете существование Роуз было самым разумным, но она не могла таиться от этих двух добрых женщин, ее первых лучших подруг. Они сами были матерьми, чудесными, любящими и заботливыми. Глубоко вздохнув, она решилась.
— Вы должны пообещать мне, что никому не расскажете, ни единой душе, — сказала она.
— Не расскажем — что? — спросила Тара.
Глаза Бей блеснули, и Лили поняла, что та уже догадывается.
— Лили?
— У меня есть дочь, — тихо проговорила Лили.
— О, Лили! — воскликнула Бей. — Это замечательно!
— Я очень хочу, чтобы вы ее увидели, но она сейчас на Род-Айленде, — сказала Лили. — Там, где Эдвард ее не найдет.
— Это верно, — согласилась Тара. — Ты совершенно права, что держишь дочь подальше от него. Как ее зовут?
— Роуз, — ответила Лили.
Бей кивнула с улыбкой на губах:
— Прекрасное имя!
— Это в честь бабушки. Бабушки и ее сада. Мне ее так не хватало.
— Она знает? — спросила Тара
Лили кивнула:
— Сразу после рождения Роуз я позвонила ей на телефон моего двоюродного деда в Провиденс. Я не могла позвонить ей домой, потому что боялась, что ее телефон прослушивается. Как раз было семидесятилетие деда — и вечеринка, которая планировалась заранее, за целый месяц. Я знала, что бабуля будет там — он ее единственный брат.
— Мэйв, должно быть, испытывала совершенно противоречивые чувства, — сказала Бей. — Знать, что у нее есть правнучка…
— …но не иметь возможности ее увидеть, — продолжила Лили. — Я часто думала, каково ей пришлось, сразу после того как я ушла. Наверное, ей было очень тяжело.
— Нам всем было тяжело, — сказала Бей, сжимая ее руку и заглядывая ей в глаза так, будто она все еще не до конца верила, что Лили стоит перед ней. — Мы не могли в это поверить, мы все страдали.
— Мы устроили вечер памяти со свечами. На пляже. Было столько народу! Стояла такая теплая ночь, было так красиво — мы все тебя искали, и искали не один день. Все очень устали и уже потеряли всякую надежду.
— Я сожалею, — повинилась Лили.
— Мэйв тогда сказала несколько слов, — продолжила Тара. — Там, на пляже, ночью. Я знаю, это глупость, но жаль, что тебя там не было — ты бы поняла, как сильно все тебя любят.
— У нас были с собой свечи, — вступила в разговор Бей. — Мы ждали Мэйв, и я помню, как она шла к нам по тропе мимо желтого коттеджа. На ней было длинное платье, которое показалось мне очень знакомым. Но пока она не подошла совсем близко, я не поняла, где видела его раньше, — она была в нем на твоей свадьбе.
— Желтый шифон, — проговорила Лили и представила себе это платье.
— Ее глаза были совсем красными, — продолжила Бей. — Было видно, что она проплакала весь день. С ней пришла Клара, она поддерживала ее. Все твои старые друзья, все мы, бывшая береговая ребятня, собрались вокруг нее. Я стояла очень близко от нее, Мара, то есть Лили. Она лишь молча всхлипывала, будто ее сердце только что унесло в море. Мне казалось, что ее слез хватило бы, чтобы наполнить наш ручей.