Раздольнов Глеб. Шипи и квакай, и пищи на весёлую луну !

   Через минуту кончили. Беглец получил пулю в хребет. Застигнутый свинцом уже довольно далеко, едва ли не на излете жестокой капли, он сумел обернуться, в последний раз поглядел на своих убийц и рухнул острым лицом в торфяную лужу.
   Генерал утверждал, что это был именно его выстрел. Но неугомонные приятели ожесточенно оспаривали факт.
   "Не шевелись!" - кто-то упрямо диктовал Вене. Он снова обозрел небо над собой. Там в утренней облачной росе красовался веселый улыбчивый месяц, нарушая привычный ход времени, он не опускался как положено за горизонт, а наоборот возносился все выше и выше. "Это ты командуешь?"- мысленно спросил Веня. И ему показалось, что месяц шевельнул красивым телом.
   - Ну и хай с ним! - решительно подвел черту под осатаневшим спором Генерал, - все стреляли, общая дичь! Эй, Нохч! Забрать добычу!
   Черный, как сгусток нефти, пес ринулся за ученым философом.
   - Гля, что у нас еще есть! - хамски тыкнул стволом в Веню нахальный Чиновник. Стрингер прижался к капоту "седана", пристально глядел на разгулявшуюся троицу, но не шевелился. Охотники на людей пьяно озирали его.
   - Чо с ним делать-то? Не бегает, не хочет, гордый такой...
   - Я щас гордому куда-то че-то вставлю, живо зашевелится, - громко пообещал Генерал. Схватил Веню за шиворот, оттащил от машины и ткнул карабином в задницу. Веня упал солдатиком и по наущению свыше продолжал лежать смирно.
   - Ай, гляньте, братики, чо у него в кабинке валяется! - возопил вдруг Чиновник, - да здесь, глядите-ка кинокамерка, да мы никак с телевидения, да мы никак репортеришка!
   Длинной, как нитка, рукой он приподнял Венину голову, крепко схватил металлическими пальцами, словно ножницами, за кадык. Посмотрел в глаза. Расхохотался.
   - Героя играет, - сделал вывод.
   - А пусть его играет, - угрюмо сказал Генерал. - любим мы их брата, ой, как любим. Щас я ему такой подвиг обеспечу, что пожалеет и что родился, и что в репортеги подался. Стр-рашно? - заревел на Веню. Стрингер лежал не мигая.
   У него было с два десятка разных удостоверений всевозможных калибров. И верные, и поддельные. Пропуска в Кремль, в Останкино, карточки на визиты первых лиц и много еще чего. Он мог показать настоящие и фальшивые пропуска в федеральные ведомства, министерства, крупные компании. Были просроченные удостоверения Больших телеканалов, были ксивы зарубежных телестанций. Не было только времени.
   Стрингер понимал, что раскрой рот и пустись в доказательства, он в их глазах сразу предстанет живой активной тварью, которую следует уничтожить. Пока он недвижим, он вроде бы мертв, охотничий азарт не срабатывает и пока это ему гарантирует жизнь. Условно, но гарантирует. Как только он очнется, хищники накинутся на него со всей животной жестокостью. Тем более, что на объяснения потребуется много времени, которого нет.
   Пьяный человек в азарте за секунду год проживает. Старые трезвые мерки - минуты, часы, исчезают, как и не было их, лопаются, как выносившиеся подтяжки. Им не сдержать, не обуздать такую прорву эмоций, напряга чувства не выдержать такого. Вот и кажется и мнится во хмелю, что все вокруг кургузые и неправильные, всех вокруг как-то взять и выправить надо.
   Выпивший человек только внешне медлителен, оттого, что телом грузен, а внутри только полет, только быстрая молния бьется отчаянным коршуном. Мысли вспыхивают вертлявыми искрами, вспыхивают и гаснут углями под дождем. Даже если тело нечаяно замрет, внутренняя работа ни за что и никогда не прекратится.
   Как же можно время сравнивать? Если трезвый да в рассудке человек пока чего сообразит, пьяненький давно все решит самостоятельно, выводы произведет, перерасчитает раз сто в уме и оттого, что скушно жить, всё зная и понимая жизнь в подробностях, затянет горькую песню свою.
   Трезвый только рот раскроет, а мимо хмельного уже несколько лет просвистело. Как тут?
   Пока Веня все это соображал, Чиновник, прелопатя мысли свои скверные, вылупил глаза, лихорадочно локтями задергал и заголосил отвратно:
   - Братики! Вы мне кинщика целиком отдайте... Я дочурке... как его.. ну презентуют когда неожиданно... вдруг... ни с того, ни с сего...
   - Сюрпириз, что ли? - подмогнул Крутой коммерс.
   - Во-во! - обрадовался костлявый охотник, - точненько! Сюрприз сделать хочу. Подарю ей мальчонку живого, раз в жизни, а то она с механическим-то, с дрянью-то, да как назвать байду-то ту... туда-сюда что...Агрегат, вроде, модулятор... дебаркадер?
   - Вибратор-р, - плутовато усмехнулся Генерал.
   - Во-во! С ним мается, - он перешел на страшный шепот, - и меня, тайно скажу, домогается, страшилище мое бедное!...
   Чиновник зашелся в пошлом ... хохоте.
   - Тогда мертвяка я себе возьму. Нам с внуком на барабан кожа нужна свежая, - отрезал убедительный Генерал.
   - А я эт, голову, что ль возьму, мне же тоже трофейчик необходим, вступил в диалог в прошлом Большой Бандит.
   - А-а-а! Голову мне! Мне балду! Мне! - заметался наглый Чиновник, - моя Настенька ужасно любит всякие человеческие головы. Она... да как же это опять запамятовал... ну-у, скомидомничает?... Ну как-то по-другому... Накапливает, что ль?..
   - Коллекционирует, - опять выручил Генерал.
   - Да-да же! Коллекционирует, именно, именно! Не откажите в любезности уж, бравый, мудрый, рассудительный... Отдайте черепок!
   Не, ну я против! - насупился обиженный Крутой коммерс в прошлом Большой Бандит, - Мне-то что?
   - Вы же, товарищ мой по оружию, правильно поймите, - затянул скулеж Чиновник. - не себе я. Не себе! Все возради моей любимой ненаглядной дочери! Что я, скажите, живого притащу? Так от человечка того только одно потребуется, сами понимаете чего. Это для плоти, для удовлетворения нежной страсти. А голова, голова для прочего необходима, для чувственной, высокой, позвольте заметить, для духовной организации. Не будем же мы божье с похотью равнять? Впрочем, вам-то она на что?
   Большой Бандит, а нынче Крутой коммерс хотел быстро с кондачка сразу срезать, ответить решительно, но мысль загнула в мозгу больно крутой вираж, так что он едва устоял от такого разбега, покачнулся, присел, но сумел равновесие сохранить, и в результате, чем отбрить хотел - забыл начисто.
   Черный, как нефть, беспощадный пес Нохч как раз приволок, нехорошо рыча, бледное, почти прозрачное тело недавнего вениного собеседника. После смерти на губах философа-неудачника застыла саркастическая улыбка, казалось он принял смерть с райским наслаждением.
   "Живут люди, живут, - думал Веня, - хватаются ногтями за жизнь самую утлую, а потом пальнут им по хребту, а им это вдруг и понравится".
   -Решил!- по-боевому выкрикнул Генерал, будто командовал войсковым авангардом, даже стрельнул несколько раз в воздух, видать, для острастки спутников, - Мозги Нохчу! Он их лакать любит! - задумался ненадолго и спустя секунду проорал зычно в полевые хляби и расселины небесные:
   - Мозги - Нохчу! Кожу на бубен! Скелет в кунсткамеру!
   - А мясо кому? - влез, утирая потекший водяными холодными соплями нос, неугомонный Чиновник.
   - А мяса-то и нет почти, - грустно вымолвил Большой в прошлом Бандит, ощупав плечи покойного, - он как ты - глист! - и заливисто расхохотался.
   - Я попра-ашу, - возмутился Чиновник.
   - Кот съест, - решил Генерал.
   - Не, ну чо вы такие сволочи! - развел руками Крутой коммерс, - Я-то с чем домой приеду? Пьяный - раз, все прострелял, не ночевал - два, ничего не привез - три...
   Генерал посмотрел на него в упор, упрямо, исподлобья, печаль охотничьих глаз его задела, взгляд поддернулся налетом жалости, и он распорядился:
   - Заберешь материальные ценности, о'кей?
   Больше возражений не последовало, да и бесполезны были бы они.
   ***
   Перед въездом в шартгрин скучилась широкая пестрая толпа бродяг гоулохов в разорванном тряпье и грязными костлявыми детьми. Сброд не шумел, не размахивал руками, вел себя тихо и подобострастно. Завидев движущийся к ним механизм, более похожий на инопланетный корабль, гоулохи еще теснее придвинулись к единственным воротам, некоторые прижали к себе детей. Машина остановилась в нескольких десятках метров от ворот, засигналила, но никто с занятых позиций не отошел ни на сантиметр.
   Веня лежал скрученный толстыми жесткими веревками в заднем, багажном отделении, рядом с ним расположился черный пес, периодически отвешивая ему оплеухи испачканным в глине тяжелым вонючим хвостом.
   Поведение бродяг стрингера не изумило. Он не раз уже наблюдал подобые картины и знал, чем закончится теперешний инцидент. По всей видимости, среди бродяг прошел слух, что в этом шартгрине открылись сарвизские вакансии. Люди собрались в надежде занять свободные места. Но проникнуть за ограду не так-то просто. Охрана никого не пропускает без спецразрешений.
   Единственный шанс бедолаг - прорваться внутрь вместе с въезжающим транспортом. Гоулохи бросаются в открытые ворота под колеса машин, попадают в руки охраны, их избивают, бросают в надниз - глубокую яму в земле, залитую бетоном. Там счастливчики проводят много суток, те, кто выживет, возможно, получат вакансию.
   В яме борьба за выживание обычно обостряется. Гоулохи с остервенением лупят друг друга до изнеможения. Ведь сарвизов нужно немного - один-два, остальных в лучшем случае выкинут обратно за ворота, в худшем поиздеваются да пристрелят. Поэтому борьба в наднизе идет каждого с каждым. Претенденты стараются не спать, следят друг за другом и при первой возможности убивают конкурента.
   Подобные сцены весьма забавляют охранников. В ямах помещены видеокамеры и дежурные смены с удовольствием наблюдают за мышиной возней, переходящей в ожесточенные безумные драки. Победившим зачастую приходиться проводить с трупами уничтоженных конкурентов по много суток.
   Наградой становится появление вероятного хозяина, который придирчиво осматривает будущего раба, и тут гоулоху важно не сплоховать, важно понравиться господину. Предыдущие подвиги - не в счет, терпение, выносливость, стойкость, бойцовские заслуги - в прошлом. Теперь на экзаменовке нужно показать преданность и необычайную любовь к хозяину, благодетелю, выказать самую глубину своих чувств. Тут уж - кто на что способен. Если хозяин одобрял кандидатуру, у человека появлялось обеспеченное будущее. Гоулох переходил на ступеньку выше в общественной иерархии, становился сарвизом и имел свою законную ежедневную пайку - чашку горохового супа и кусок хлеба.
   О сценах сарвизской любви и преданности Веня был хорошо наслышан и противнее ничего в мире не знал.
   Стальные ворота шартгрина поползли вверх. Толпа ринулась в свободное пространство. Бродяги толкали, били друг друга, выхватывали у соперников детей, младенцев, бросали их подальше, чтобы выключить из борьбы родителей.
   Веня, глядевший за сценой через узкую щель между сиденьями, заметил, как у молодой женщины еще с формами, кривой бродяга выхватил замотанного в тряпье малыша и с размаху бросил в ров с водой, окружающий шартгрин. Мать замерла лишь на секунду, сопроводив летящий комок удивленным взглядом, и снова полезла в самую гущу убивающейся толпы, забыв о младенце.
   - Давай!- прогудел Генерал и Чиновник, он вел машину, с остервенением газанул, механизм сорвался с места и на чудовищной скорости ворвался в живой бессмыслено ворошашийся клубок серых потных тел. В окна брызнула свежая кровь, под колесами хрустели человеческие кости. Нохч возмущенно залаял.
   - Кто хоть вакансию объявил? - гулко поинтересовался Генерал, - не знаешь?
   Чиновник пожал плечами.
   - Эй, вон тебе - сколько хочешь добычи. Остановимся, прихвати парочку.посоветовал Генерал в прошлом Бандиту.
   - Это скушно, - ответил тот. - интересно охотиться в пээре, где народ дикой! А эти что? Подлизы, мошки, шваль. Их давить-то и то противно.
   Шартгрины - новые модные элитные поселения, хотя и строились вдоль крупных гипермагистралей в ближнем пээре, к пээру не относились. Напичканные электроникой, супертехнологичные закрытые поселки в несколько сотен домов являли собой чудеса современной цивилизации. Здесь быстро воспринималось и внедрялось все самое свежее, новое, еще даже не прижившееся на западе.
   Огороженные навроде Столицы неприступными стенами из суперпрочных материалов, они гарантировали полнейшую безопасность и жизненное спокойствие богатым семьям, их населявшим.
   А семьи заводили сарвизов, не потому что нуждались в рабочей силе. Все необходимые работы выполняла техника, которую обслуживали лучшие специалисты, а там, где техника не справлялась - профессиональные рабочие строили, колотили, возводили, ремонтировали, прокладывали, то бишь, содержали шартгрин в наилучшей форме.
   Весь обслуживающий персонал селился тут же, по соседству с главными жильцами, в домах, конечно, более скромных. Штат их целиком зависел от старосты шартгрина, выбираемого элитой, и не подчинялся никаким другим начальникам, будь то губернатор или даже сам президент.
   А сарвизы, так для забавы.
   Так один весьма уважаемый магнат, шах неясной индустрии, живущий прям под московской стеной - шартгрин возвели, прилепив его к столице,- заводил себе сарвизок десятками. Брюхатил их. Пока они вынашивали плоды, отъезжал на курорты. А возвращался как раз к сроку.
   Вот веселие начиналось! Он созывал приятелей принимать роды у бедных женщин, лилось шампанское, кричали детки крохотные, матери визжали. А в разгар оргии младенцев скармливали собакам, коих у вельможи было несусветное множество.
   Ночи напролет обезумевшие псы носились по двору в поисках свежего нежного мяса, матери сходили с ума, а распаленный с кровавыми ладонями отец голосил блатные песни и разбрасывал новорожденных сыновей. Пиршество тянулось месяцами, пока не разраживалась последняя.
   Сословие, населяющее шатгрины, назвали нью-ордами, или просто нордами.
   ***
   В полутемном помещении, куда бросили Веню, был только матрац и железная миска с застывшей пшенной кашей. Окошко мелкое, узкое под самым потолком, если и дотянутся все одно - не выбраться. Из-за стены доносился то ли всхлип, то ли плач, стрингер прислушался, нет - рекламный ролик, недавно запущенный в прокат, сочиненный молодым, но уже довольно известным слонгистом, рекламным поэтом.
   В хороводе толстых презервативов, секс-имитаторов, резиновых кукол и прочих предметов человеческой страсти юркая певица заливисто вопила:
   Мальчишка мой влюбленный!
   Иди коль не святой
   В секс-шоп на Малой Бронной,
   В секс-шоп на Моховой... и далее прозой: самое необходимое для интимной жизни норда! Каучук -мены всех скоростей! Силикон-вумен и беременные леди в том числе! Работаем круглосуточно, без перерывов! Иди к нам!.. Малая Бронная! Моховая! Настоящая любовь только у нас! Они не предадут и не изменят! И снова: В секс-шоп на Малой Бронной...
   Веня растянулся на сухом жестком матраце, попробовал придумать какой-нибудь выход из своего незавидного положения. Ничего не придумывалось.
   Связи нет, дебильник отобрали сразу. Выбраться из ловушки не представлялось возможным. Даже если как-то, незнамо, как, но если все же каким-то чудом удасться покинуть пределы чиновничьего дома, дальше все равно нет хода.
   Окрестности напичканы супер-пупер электроникой, все перемещения по территории отслеживает охрана. Тем более, что Веня остался и без денег, и без документов. Если допустить совершенно фантастическую ситуацию и предположить, что ему повезет, и он каким-то макаром выберется из шартгрина, то за пределами крепости ему грозит нищее существование среди бешенных гоулохов.
   Без ксивы для него закрыт и Янск. Первый патруль его отправляет на принудительные работы, там его оклеймят как бродягу черной меткой на лбу, а после этого можно ставить толстую жирную точку в конце веселой парадоксальной карьеры.
   Печальные размышления стрингера прервало скрежетание замочной скважины. Секунду спустя дверь отворилась и Веня в тусклом свете дверного проема рассмотрел статную девичью фигурку. И вспомнил, для чего его в шартгрин доставили.
   Он считал себя сексуально состоятельным мужчиной, прошедшая ночь подтвердила его боевые способности. Но пускаться в интимный пляс с первой встреченной девкой ему, признаться, претило. Пусть она даже из сословия нордов. Тем более, что и сам папаша недвусмысленно отзывался о ее внешних данных.
   Стрингер потому присел, уперся твердо спиной в зябкую стену, подтянул ноги, свернувшись полукалачиком, ухватился за колени, и взглядом загнанного пса стал следить за вошедшей, чьего лица рассмотреть пока не мог.
   Девица продифилировала на середину комнаты, соблазнительные бедра виляли очень призывно. Остановилась - грудь качнулась, Веня отметил, что хорошо качнулась, увлекательно. Она еще шагнула, попав в серый луч, сочащийся сквозь узкое отверстие.
   У Вени и челюсть отпала, и зубы едва не посыпались. Он решил, что ошибся, но ошибиться было невозможно.... Перед ним стояла во всей своей великолепной красе американская певичка прошлого века вечно молодая Мерилин Монро.
   Она испытуще глядела сверху вниз, приподняла алое платьице, обнажив хрустальное коленце, после подмигнула:
   - Ну как я тебе?..
   ФАЙЛ ВТОРОЙ.
   Толстые мокрые губы, растянутые в широкой улыбке, и заплывшие темные глаза Арутюнова - первое, что увидел Смоковницын, очнувшись. И еще услышал частую барабанную дробь, похожую на перестук колес железнодорожного вагона. Новоявленный начальник умильно ласкал его нежно-греющим взором родной матери. Милиционер попробовал приподняться, чтоб хоть немного осмотреться. Но Арутюнов заботливым родительским движением руки уложил его обратно.
   Петр все-таки успел заметить, что находятся они посреди пепелища. Прямо перед ним кирпичные развалины большого дома, развороченные фрагменты металлического забора, горы покореженного кровельного железа, черепицы. А сам он лежит на пыльном, дурно пахнущем тюфяке, как и еще несколько человек в милицейской форме и армейских камуфляжах, под брезентовым навесом. Накрапывал дождь, стало понятно происхождение барабанной дроби.
   Последнее, что помнил Смоковницын - мясистая морда Саврасыча и быстрый отблеск вороненной стали. По обломкам забора, по другим деталям Петр понял, что он по-прежнему на даче у Лярвина. Только дачи больше не было.
   - Что... что случилось? - попытался он спросить у Арутюнова. И подивился своему голосу. Низкий чрезвычайно, тихий, почти глухой, даже не поймешь откуда звуки летят, по-прежнему из горла или из вибрирующей груди.
   Но Арутюнов услышал.
   - А-а? Все-таки заговорил. Ты слабый, Петя, пока очень слабый, вставать нельзя, ходить нельзя, лежи, сейчас отвезем в больницу. Тебе помогут.
   -Что...случилось? - не более эмоционально, но гораздо настойчивей и энергичней повторил капитан свой вопрос.
   - Я тебя, Петя, предупреждал, - занудил начальник, - предупреждал! Говорил, не суйся к губернатору, говорил! А ты не послушался. Я тебе говорил, что хуже будет? Вот хуже и вышло. Взорвал Лярвин свою дачу, а сам, похоже, ушел.
   - А вы его арестовывать явились? - Петр попытался добавить во фразу каплю сарказма, но не вышло.
   - Да, - просто и незлобиво ответил Арутюнов, - почему бы его не арестовать, как ты считаешь? Улики против него есть. Поведение его в последнее время нас настораживает.
   - Какие улики?
   - Ну, Петя! Ты же лучше меня знаешь, что найдено на набережной, и чьи на этом найденном отпечатки.
   - Бутылка коньяка еще ничего не доказывает, - прошептал Петр.
   С каких пор? - поинтересовался Арутюнов, - зачем же тогда ты
   совался к Лярвину, о погоде побеседовать?
   - Нет.
   - Вот видишь! Неправильно ты рассуждаешь, капитан, и действуешь неправильно.
   - Одна бутылка еще ничего не доказывает, - все-таки настойчиво шептал Смоковницын, - могли подбросить, подставить чтобы...
   - А куда же отпечаток денешь? - заулыбался Маргел Юросович, - тоже подкинули? Для отпечатка, как минимум, ручка нужна, а где ручка, там и владелец ручки. А значит Лярвин на набережной был! - он тоном надавил на последнее "был" - а раз был, то причастен хоть каким-то боком к гибели Крохобора. Тебе не нравится ход моих рассуждений? А, Петя?
   Смоковницын молчал.
   - А раз не нравится, - усмехнулся Маргел Юросович, - то все-таки подними голову, посмотри вон туда.
   Он кивнул в сторону пепелища. Петр покосился в указанном направлении. Там, где возились спасатели в ярко-оранжевой форме и военные в коричнево-зеленой, там, где торчала из разваленных бетонных плит перегнутая многократно толстая арматура, там, где сохранилась кладка, а каменные ступени вели в подвал, несколько человек извлекали из подземных помещений, сильно засыпанных, но не обрушившихся, всякую хозяйскую всячину.
   Здесь были и плотницкие инструменты, и садово-огородный причиндал, рядом аккуратной кучкой лежали автомобильные детали, чуть в стороне - гора старой одежды, обуви, а за ней - именно то, на что и указывал Арутюнов - два ящика со знакомыми бутылками. Даже на расстоянии безошибочно угадывался коньяк "Вайнах", в обычной своей желто-коричневой расфасовке.
   Петр бессильно откинулся обратно на тюфяк.
   - Откуда это? - только и спросил он.
   Арутюнов повел могучими бровями.
   - Из подвала. Дача старая. Там в подвалах чего только нет. За тридцать лет накопил хитрый полковник. Все с Кавказа сюда свозил. Когда хозяйка была жива, то, наверное, порядок был. А теперь - бардак. Все пыль - грязь поросло. Паутина кругом.
   - А что с хозяйкой?- удивился Петр.
   Арутюнов пристально поглядел на Смоковницына.
   - Неужели не знаешь?
   Нет, Смоковницын не знал.
   - Трагедия в их семье, большая трагедия была. Он и озлобился после этого. В две тысячи четвертом его жена с дочерью погибли в метро. В Москве. Поехали по пустяковому делу и не вернулись. А полковник, тогда еще капитан, в Янске пытался свои боевые получить. Она ему со станции метро позвонила, сказала, куда едут, когда вернутся. А через пять минут передают - взрыв, как раз на этой станции. Документов их не нашли, останков тоже... Полковник бился-бился, все бесполезно. Хоронить некого, компенсации не положено, да еще и боевые его куда-то не туда приписали, что и их не получил, хоть и судился полгода. Тогда он в политику и дунул со злости. А коньяк-то у него здесь еще с первых, видать, командировок, с девяностых годов. Он может и забыл про него, а вот на встречу со старым другом отправился, вспомнил, да и прихватил.
   - Со старым другом? - изумился Петр - как же так - со старым другом? Вы шутите?
   - Вовсе нет! Совершенно серьезно говорю, - сказал Арутюнов с такой интонацией, что не поверить ему было невозможно.
   - Что ж тогда получается? Ерунда какая-то? Ваша версия рассыпается, если они были дружны!
   - Ну, во-первых, и старые друзья бывает сорятся, а во-вторых, дружба у них все-таки осталась в прошлом. Реальность более застит глаза, нежели романтические воспоминания о прекрасных временах. Они сильно изменились за последние десять-пятнадцать лет, постарели, другие интересы, другие увлечения. Так что вот... В Чечне девяностых была одна жизнь, здесь другая.
   - Так они знакомы с Чечни?
   - А что тебя, Смоковницын, в этом удивляет? Неужели полковник сам тебе не рассказал об отношениях с Полтинным?
   - Нет, больше ругался.
   - А я тебя за опера принимал! - издевательски подмигнул Маргел Юросович.
   Смоковницын недовольно покосился на начальника.
   - Ладно, ладно, успокойся, не нервничай, пошутил, - успокоил его Арутюнов. - знают они друг друга довольно давно, отношения, впрочем, были неровные. То очень активно общались, то не виделись годами, так часто бывает, но не сорились. Полтинный помогал Лярвину войти на политическую арену, да и сюда, я думаю, приехал, чтобы курировать своего друга и не дать его Москве на заклание. После победы на выборах Лярвин пребывал в эйфории и мог, что угодно сотворить...
   - Так они устраивали показательные выступления, когда играли в конфронтацию?! - Петр поднялся с тюфяка, ему стало не по себе.
   - Петя, успокойся. Пускать пыль в глаза - часть государственной политики. Никого не надо винить. Играя в перепалку, они сумели убедить федералов, что государственная власть в регионе сильная...
   - Но..
   - Что странно? Все просто. Полтинный докладывал в Кремль о своей работе с местным губернатором, о том, как тяжело приструнировать зарвавшегося полковника, тем самым создавал видимость влияния на ситуацию в регионе. Лярвин открыто огрызался, чего-то квакал, а на деле каждый ход хорошо просчитывался задолго до его совершения. Поэтому они неоднократно встречались, как и в последний раз неофициально, без свидетелей.
   - Ты хочешь сказать... те есть вы хотите сказть, что и вчера на набережной они обсуждали совместные действия?..
   Арутюнов покачал головой.
   - Может обсуждали, может не обсуждали. Но сценарий похожий. У меня есть сведения, что такие встречи не раз происходили на том самом месте...
   - Бомж Савелий? - навострился Петр.
   - А-ай! Хвалю! - расхохотался Арутюнов, - мой бомж, мой! Я его туда сажал, верно догадался. Полгода внедрял.
   - Внедрял? - не понял Смоковницын.
   - Ну!Ну! Ну! Неужели не понятно?.. Ай, плохо, Петя! Кто-то должен был быть связистом. Я его втирал к ним, втирал. Очень сложно. Поэтому и сидел в этом чертовом коммисариате так долго, очень устал.
   - А кто убил бомжа?
   - Воздадим память, во-первых, безвременно ушедшему старшему лейтенанту госбезопасности Захарову, а во-вторых, убил его тот, кто пришил Крохобора полковник в отставке Игорь Лярвин.
   Петр от волнения забыл о пронзительной головной боли, о слабости в членах, резко поднялся с тюфяка, но тут же рухнул обратно. Мир покачнулся, зашатался, в глазах потемнело. Собеседник сунул ему под нос нашатырь. Кровь ударила в мозг, затошнило, но через секунду стало легче.