Раздольнов Глеб. Шипи и квакай, и пищи на весёлую луну !

   - Вам победа нужна? Какая, к черту победа? У вас силенок все равно не хватит, чтобы размести... - Петр запнулся на секунду, - та-акую популяцию! Зря только огрызаетесь. Все забыли - честь горскую забыли, морали никакой, культуру, ту малость, что была, все развеяли в дым! Еще победы хочешь! Да вас убьет ваша же победа!
   - Не убьет. Потому что вы воюете из трусости, а мы из смелости. У русских характера не хватает честно посмотреть в глаза власти и спросить эту власть - "Ты что делаешь, ответь!" Русским легче умереть за мифическую родину, чем смело и открыто доказать власти, что она - дерьмо. Русские не привыкли отстаивать свою честь. Они слишком покорны...
   - Да ты что...- начал Смоковницын, но Бульдозер попер буром.
   - Нет, ды дослушай! Я знаю многих русских мальчиков, которые приняли мусульманство. Они и сейчас живут в горах и хорошо себя чувствуют. Понимаешь? Они приняли религию государственных преступников! А ты слышал хоть про одного чеченца, чтобы он принял христианство и молился бы вашему Богу?
   - В горах вы держите пленных, издеваетесь над ними, деньги скачиваете.
   - Не без этого. Но ты вспомни, на какой стадии развития мой народ? Вам о общественных формациях в институте ничего не говорили? Я вот прекрасно знаю, что из себя представляют мои бойцы, мои односельчане. А от чего бы им быть умными и гуманными? Может быть, только через десять поколений чеченский народ породит настоящую интеллигенцию, если выживет. У нас мало талантливых людей, мало поэтов, художников мало, откуда им взяться, ты думал?.. Бойцы, воины, джигиты - этого хоть отбавляй. Но это не критерий. Что хохлы гениальны? На всех - Шевченко, Гоголь, которого я бы лично не считал бы хохлом, да Леся Украинка. Все! Много эстонцев гениев? Латышей? А калмыки что - сплошь таланты? А якуты? Что вы с ними не деретесь?
   Что считать культурой? Мои головорезы пять раз в день намаз совершают, это не культура?
   - И героин колют!..
   - Да бывает. Твои тоже с утра с мечтами о пойле просыпаются. Образованных у нас мало. Но даже образование само по себе ничего не решает. У меня два высших, одно военное, знаешь, другое - гуманитарное. Представь, успел получить. Полюбил книжки читать - вот, дочитался. Но я не гуманен. Я жесток, знаешь, почему? Потому что корни во мне кричат. Просто кричат. И никогда мне они не дадут покоя, прочитай я всю мировую литературу, не подставлю я вам правой щеки, левой не подставлю. Я обречен убивать вас. Я обречен.
   Но главное, Петя, в другом. Ваша ошибка - ваша власть. Власть есть, но силы у нее почти нет. Нет, потому что вы все думаете по разному. Каждый сожитель в твоей популяции думает иначе. Вы на другой стадии общественного развития, Петя. Твой народ поднялся выше, написал много книг, осознал себя как величайший на Земле этнос, и именно это вас губит. Да по-настоящему талантливы только русские, немцы и евреи. Но именно поэтому думаете вы по разному. А мы - одинаково. Мы всегда вместе, даже если порознь. Чеченец в Москве, Грозном, В Нью-Орке - все мыслят одинаково. Все мы работаем на нашу победу. Одни так, другие эдак, но все. Это семья. Это мафия. Мы будем между собой кровниками, но никогда Чечню не предадим, никогда! Потому что так думает Аллах. Напрасно вы думаете, что правителей, которых вы сажаете, будут бесконечно преданы вам. Нет. Наступит момент и самый преданный правитель поступит так же, как и все до него - возьмет оружие в руки и будет воевать с Россией. Чтобы не было войны надо уничтожить всех нас или уничтожить Россию.
   И поэтому и я буду воевать до конца. Хотя лучше тебя, пожалуй, понимаю, к чему приведет война. Но здесь такой дух. Ты не чувствуешь его, потому что не жил здесь. Те, кто жили здесь знают, что такое дух Чечни. Не усмехайся, Петр. В каждом месте свой дух. В Афгане тоже был свой дух, но там иной, совсем иной.
   И если вы, Петя, завтра вырежете всех нас подчистую, проткнете нам животы и подвесите горячие трупы на акациях, вы не уничтожите дух! Я отвечаю за слова, клянусь! Если вы заселите эту землю чистыми, очень чистыми русскими, только где вы их возьмете, чистых по крови русских, но если заселите, то и они через полвека возьмут в руки оружие и восстанут против вас! Дух не умрет, он придаст им смелость, они воспарят душой, горы подарят им мужество, они восстанут, верь мне, Петя!
   - Чушь!..
   - Мы не против вас воюем, Петя, мы против кошмарной власти московской воюем. Против той власти, которая вас - великий народ - угнетает не меньше, чем нас, даже больше. Она превращает вас в тупиц, алкоголиков, бездельников. Вы ходите под ее железной пятой и внутренне содрогаетесь от своего собственного бессилья противостоять ей. Мы вымрем. Но вы останетесь. Останетесь с властью, что плюет на всех с высокой горки. Она отнимает у вас детей, землю, жизни, отнимает, ничего не давая взамен. Она прикармливает немногих, а остальных бросает. Так было тысячи лет. Ваша власть жгла ваши города, казнила свой народ, била плетьми...
   - Хватит, хватит, - закричал Смоковницын, - Все не так! Я люблю свою страну. Я дерусь за нее. Вы, вы коня белого Гитлеру выводили... За это и выселили!
   - Хорошо. Хохлы вообще за немцев воевали. И прибалты. Так что же, бросьте на них атомную бомбу. Бросьте. Зачем не бросаете?
   - Ты - сумасшедший, Умар, мы бились вместе в Афгане, почему ты стал таким?
   - Я еще бился в Абхазии. Потому что грузины не хотели свободы абхазов, я за их свободу бился. Почему же Москва оккупировала Абхазию? Поддерживает Ардзинбу. Раскалывает Грузию, зачем? Я бился, потому что верил, что в новом государстве все будут свободны. Убедился - нет.
   - Болван! - вскочил Смоковницын, - дурень неотесанный! Ты хоть понимаешь, что о вас скажут через несколько лет? Кучке идиотов не понравился Кремль, и они решили изменить политический строй в стране. Да тебя лечить надо!
   - Не надо. Что напишут я знаю. Напишут, что с ростом национального самосознания разрозненные в силу местного уклада и этнических особенностей чеченские тейпы добивались от федерального центра независимости республики. Клановый раскол не позволил объединить силы всей нации в борьбе за освобождение народа, поэтому война на Кавказе то прекращалась, то вновь вспыхивала...
   - Цитируешь историю девятнадцатого века, не стоит.
   - Вовсе нет, очень много похожего. Так вот, дальше. В среде чеченцев к началу двадцать первого столетия образовалась группа радикально настроенных тейпов, которые не смогли отказаться от военного пути. Вместе с тем сформировались умеренные силы, которые пошли на соглашения с Москвой, выигрывая тем самым и время на передышку, и финансовую подпитку от политических вельмож России, которые готовы платить деньги, лишь бы урезонить непокорную Чечню. Империи необходимо было продемонстрировать всему миру, что конфликт на Кавказе разрешен.
   - Это все?
   - Почти.
   - Что еще?
   - Там, в Кандагаре...- Бульдозер шумно затянулся - мы пели с тобой Высоцкого, помнишь? Ты хорошо играл на гитаре. Сейчас играешь?
   Смоковницын помотал головой - нет.
   - Мы пели Высоцкого "Ведь это наши горы, они помогут нам!" Мы пели, снова глубоко затянулся и попутно махнул стаканчик теплой водки, - пели и ошибались.
   А сейчас я пою и не ошибаюсь. Не ошибаюсь, Петенька, они помогут нам, рано или поздно помогут. Тогда мы весело пели и ошибались, а сейчас я грустно пою и не ошибаюсь. В этих горах потому что, я отвечаю, ни одна собака меня не тронет, ни одна! Ни один шакал, слышишь, Петя, ни один шакал не вопьется мне в горло!
   А в твоей великой родине, в твоей Москве тебя зарежут настоящие бандиты не за понюшку, как вы говорите, табака. Зарежут, друг, зарежут. И никто не найдет тех, кто это сделал. А я сижу с тобой и знаю, что происходит во всех местах Чечни. Я все знаю, кто что делает, кто что может сделать. Это так.
   - Умар, посмотри на себя, посмотри на своих людей. Вы - звери. Вас загнали в угол, вы злы, бестолковы, у вас навязчивая дурацкая идея, которой вы бездумно служите. Есть другой мир - большой, цветной мир, а вы лишаете себя и своих детей возможности спокойно жить в этом мире и радоваться жизни. Вы живете в горах, как... - Смоковницын не мог быстро найти сравнения - как снежные люди, как вурдалаки горные, грызете землю, пьете мочу, о какой победе ты говоришь, о какой?
   Твои земляки отвернулись от тебя, тебе шлют деньги арабские толстосумы, которые давно на тебя плюнули, ты давно для них - игрушка, надоевшая игрушка. Тебя продали и перепродали не один раз...
   - Ты прав, да ты прав... - Бульдозер глядел на зеленую Луну, Смоковницын отметил поразительное его сходство с волком. Даже мурашки пробежались по позвоночнику.
   - Мне нечего тебе возразить, Петя. Мне дают денег. Но я никому не служу. Мне все равно, кто дает денег за то, что я воюю. Но если денег не будет, я все равно буду воевать. Потому что я дерусь за себя. За себя, как те душманы.
   Ты бьешься за жирного чиновника, что тащит деньги у ваших капиталистов, ему нужно, чтобы здесь была его власть. Ему - не тебе. Ты за него бьешься. Его дети учатся в Германии и будут жить в Европах, а твои - в средней школе, где нет половины уроков, потому что от безденежья преподаватели разбежались.
   Что бы получить боевые ты будешь судиться долго-долго с родным государством, а мне доллары сюда привозят. Ты на прием к мелкому кремлевскому чиновнику будешь всю жизнь в очереди стоять, а я к Дудаеву заходил, когда надо, спрашивал его - "Ты что делаешь, а?"
   - А потом с ним и разодрались!
   - Разодрались, да. Но это трудности государственного строительства. Вы - то чего полезли. Мы его ставили, мы же его бы и сняли - наше дело. А вы полезли. Теперь вот русские офицеры ненавидят нас, а мы ненавидим их. Кому это надо. Надо было дружить. А теперь мы - враги. Враги, потому что остаемся рабами, дружить могут свободные люди. Тебе, Петя, деньги нужны?
   - Что?
   Бульдозер вытащил смятую пачку долларов.
   - Деньги тебе нужны?
   - Купить меня что ли хочешь? С ума сошел действительно, чтобы я у террориста деньги брал!
   - Брось! Кому мне еще давать? У меня все есть. Дом здесь, дом в Турции. Машины, то - это, все есть. Этим давать, - он кивнул в сторону своих подчиненных, - им много нельзя давать, пропьют, прокурят. А тебя, кроме оклада нет ничего, скажешь - нашел. Тут много на дорогах купюр разных валяется. Держи, держи!
   Бульдозер упрямо совал Смоковницыну деньги. Тот отстранялся. Веня, который невдалеке прижух за кустами, чуть язык не заглотил. Пачка была объемистой, плотной. "Тыщ десять баксов, думал Веня, тыщ десять, можь двадцать, но не меньше десяти, это уж точно!"
   Смоковницын возмущенно махнул рукой - пачка рассыпалась, бумажки завертелись в воздухе, полетели в пропасть. Веня еле удержался, чтоб не сорваться со своего поста. Только замычал в кулак.
   - Я говорю, - продолжал как ни в чем не бывало Бульдозер, - здесь много денег по дорогам валяется. Надо уметь находить их... Я думаю скоро у вас в России и свои Басаевы появятся...
   - Как это, - усмехнулся Петр.
   Но собеседник не успел ответить. Зазвенели камни в ущелье, загудел воздух. Истошный крик перечеркнул весь жизненный опыт обоих.
   Он пронесся и затих.
   Смоковницын решил, что оглох. Но следом за первым зарокотал другой - не крик человечий, не вой, не рык звериный даже, а омерзительный, как будто перепонки лезвие режет - свист.
   Он притих, потом вновь развернулся во все ущелье, эхом разогнался до высей небесных. Смоковницын уже рад был оглохнуть, так невыносимо было беспредельное звучанье проклятой ноты. Он почувствовал, как в груди его сжался колючий ком, а свист, рокот все нарастал, звенел надсадно, будто тысяча дрелей разом стали сверлить камни в ущелье.
   И Бульдозера пересохло в гортани, вспотели подмышки, закружилась голова, хоть он виду не подал, но руки потянулись к оружию.
   Поверху среди редких кустарников мелькнула мохнатая тень. Еще секунда неземное существо выбралось на гребень и под зеленой шатающейся Луной испуганные воины-спорщики-враги различили силуэт большеголовой, необыкновенно рослой, толстозадой обезьяны. Через широкое плечо ее была перекинута неосторожно, по-животному грубо, казалось почти невесомая, почти бесплотная девушка.
   -Элмасты, деялла, Элмасты, - бурчал Бульдозер. Поднял автомат, хотел прицелиться, но резко бросил в бессилье - побоялся попасть в пленницу. К нему подбежал молодой чеченец, посыпались сочетания гортанных звуков, напряженных и нерадостных.
   - Элмасты дочь украл, - глухо, из другого уже мира будто донесся до Петра голос предводителя повстанцев. - Куда уходит эта тварь никто не знает.
   Потом Петр много раз вспоминал и анализировал, прокручивал заново всю ситуацию и не только сам для себя, но и в кабинетах соответствующих органов, но так и не понял, что руководило им в те секунды.
   Точнее, понять-то понял, что руководило, что вело - это извечное, впитанное с молоком матери желание всемирного всевспоможения; но как зрели мысли, как составился в мозгу план, как рождались решения - этого он уже уяснить не мог.
   Просто и ясно все вышло, так тогда казалось. Словно повела в атаку неведомая сила, отключила все мозги и заставила действовать автоматически, слепо, не рассуждая.
   Петр болезненными тычками вывел из оцепенения Умара. Повинуясь быстрым лаконичным командам оба отряда сорвались с позиций, ринулись вверх по склону в общем порыве. Охотничий азарт овладел недавними врагами, бойцы перекидывались короткими фразами, умело сплетали в непроходимой лесной чаще густую сеть для поимки исчадия ада.
   Веня спонтанную героическую операцию пытался фиксировать на видео. Плохо получалось - темно и не успевал оператор за ловкими бойцами. Потом уже Смоковницын скажет ему, ты того, брат, сотри все к чертовому дедушке, не надо афишировать. А то, что ж мы вместе с террористами дрались... и против кого?
   Впрочем, Веня и сам засомневался в коммерческой ценности съемки. Темнота, крики и коричневое пятно с камня на камень прыгает - ни шиша не разберешь. Засмеют в Останкине, не поверят.
   Но кадры все-таки сохранил на всякий случай, хотя никому и не показывал. Сохранил на пленке и длинный разговор двух старых приятелей Петра и Умара. Сам потом много раз пересматривал, пытался разобраться, что же все-таки это за люди такие - нохчи. Насколько им верить-то можно. Но так и не разобрался.
   Дочь Бульдозера они спасли. Таинственное животное бросило ее, поняв, что от преследователей иначе не скрыться. Лесной шайтан убежал с пронзительным свистом дальше в лес, а молодую чеченку нашли брошенной в кизиловых зарослях.
   Победив зверя, бойцы стали напряженно переглядываться, мяться, общий гвалт - радость успеха, прекратился, стало невыносимо тихо, только магазины тревожно защелкали. Командиры поторопились развести отряды.
   На позиции никто не вернулся. Смоковницын и Бульдозер сухо кивнули напоследок друг другу и враги разошлись в диаметрально противоположных направлениях.
   Элмасты наградил Бульдозера здоровенным шрамом, а Петр позже написал рапорт, из которого следовало, что беноевцы неизвестным таинственным образом скрылись из засады. Офицер брал на себя всю ответственность за произошедшее и отказывался от положенных ему "боевых".
   Смоковницыну поначалу поверили, а потом руководству кто-то донес о том, что в действительности произошло с отрядом. Петру отказали в получении очередного звания.
   Не с его характером, думал Венечка, в ментовке служить. Уж скоро сорок стукнет, а все капитан.
   На всякий случай стрингер перекрестился, сплюнул три раза через левое плечо, постучал по березке, что рядом стояла, глянул опасливо на небо, будто хотел разглядеть тот спутник, с которого его могли засечь, и набрал номер Петра Смоковницына.
   ФАЙЛ ШЕСТОЙ.
   Беседа с полковником Парисычем длилась два утомительных часа. И в основном, как не обидно, без толку. Полковник был пьян и мерзок. Вопросы Смоковницына улетали в бездонную пропасть, не возвращаясь. Губернатор цедил водку, угрюмо, исподлобья глядел на милиционера, но разговаривал исключительно сам с собой, ни малейшего внимания не обращая на замечания Петра.
   - С коровьим дерьмом меня сравнять - не да-ам! Не позво-олю! Я их рожи кремлевские на задницы натя... натя... - икота мешала заканчивать грозные фразы, - натяну! Вздую мо-орды! Я боевой, бль, офицер! Я без бою не сда-а... не сда-а... ихк, ихк... не сда-амся!
   Губернатор глядел безумными красными глазами на Смоковницына, но похоже капитана не видел. Петр усиленно давал понять местному начальнику, чтобы тот был поосторожнее в выражениях, помещение и просматривалось, и прослушивалось, а Игорю Парисовичу было не до того. Широколицый, крепко сбитый - косая сажень в плечах, в камуфляже с распахнутым воротом он и за мирной рюмкой водки смотрелся, как на передовой.
   Аудиенции у губернатора Петр добивался все утро. В администрации с ним даже разговаривать не стали. Первая приемная оказалась закрытой, в пресс-службе объявили, что губернатор на выезде, в области, и когда вернется неизвестно.
   Но Смоковницын не успокоился. Обойтись без показаний главного фигуранта дела невозможно. Отсутствие объяснений со стороны Парисыча автоматически приводило его к роли главного обвиняемого.
   Несмотря на предупреждение своего нового начальника, Петр с самого утра занялся тем, что ему было запрещено, хотя и неофициально. После неудачи в администрации, он сел на телефон обзванивать всевозможных знакомых, кто бы мог вывести его на первое лицо губернии.
   Однако, попытки оказались безуспешными. Чиновники разных рангов, бизнесмены, имеющие доступ "к телу" и другие боле-менее значимые в регионе фигуры отказывали Петру в содействии под различными предлогами.
   Сначала капитан списывал мотивации адресатов на нежелание граждан содействовать органам правопорядка. Ситуация типическая - кому хочется легализовывать связь с легавыми, случайный каламбур вызвал легкую ухмылку у милиционера.
   Но чем дальше, тем все более несознательное поведение граждан раздражало представителя власти. Отказали даже те, кто, напротив, по мнению Смоковницына, должен был старательно инициировать встречу следователя с губернатором.
   Уже несколько лет вокруг Парисыча тесно группировалась местная знать. Ему и удалось победить на последних в стране выборах, сделав ставку на преуспевающих городских дельцов и прочих местных толстосумов, тех, кто страдал от непомерных аппетитов федеральных чиновников. Хотя шансы у бывшего полковника - героя военных кампаний - изначально были незначительными.
   Бывший губернский голова, безраздельно правящий в Янске еще с советских времен, ясное дело, за пару десятков лет сумел накопить неограниченный административный ресурс, а проще поставить многих в прямую от себя зависимость, чем и пользовалься, совершенно того не стесняясь.
   Но несмотря на все, умело составленные прогнозы, что давали ему чуть ли не девяносто процентов голосов избирателей, неожиданно проиграл.
   Хотя в первом туре и победил, даже с существенным отрывом. Но до пятидесяти процентов не дотянул.
   А Парисыч, на кого и смотрели, как на маневровую лошадку - чтоб забег не получился пустым, вырвался на второе место. А там по штабным расценкам вовсе никого и быть не должно. Аналитики зуб давали, что каждый десятый проголосует "против всех", а "лошадка" наберет что-то около полутора процентов.
   Все остальное должен был взять действующий губернатор.
   Далеки пока имиджмейкеры от народа. Образ, созданный толпой высокооплачиваемых столичных пиаровцев, не сработал. Предвыборная кампания дала серьезную течь. Залатать ее за две недели до второго тура не представлялось возможным.
   Попробовали отодвинуть срок выборов, хотя бы еще на неделю, вдруг заупрямилась местная дума и избирком. Надавили из Москвы - вовсе непредвиденное произошло. Депутаты собрали население и устроили митинг с водкой и танцами.
   Штабисты круглосуточно просиживали за компьютерными диаграммами, рисовали графики, на черных досках разрабатывали возможные комбинации. Из Америки выписали сотню "пробитых", самых продвинутых бойцов пиара, засадили их за разработку новой кампании. Но те в авральных условиях работать не привыкли - запросили месяц и пять миллионов долларов.
   -Какой месяц! - заорали москвичи, - через десять дней голосование, нужны срочные меры!
   Американцы поковыряли в своих еврейских носах, отведали шашлыков на природе, выпили водочки и резюмировали, что, мол, нужна для победы маленькая победоносная война и желательно с Албанией.
   Почему с Албанией? - недоумевали москвичи.
   А с кем же еще? - удивлялись американцы, - не с нами же?
   Москвичей чуть тик не схватил. Даже объясняться с приглашенными не стали. Заплатили комиссию, посадили обратно в "Боинг", отправили по добру по здорову подальше от греха.
   Один только остался. Низенький, хроменький. Все считал чего-то, газетки старые просматривал, статейки вырезал, по улицам бродяжничал, пытался с народом разговаривать. В самые злачные места Янска залазил. Пару раз пришлось с милицией вызволять.
   И когда про него успешно успели забыть, янки появился в предвыборном штабе с докладной запиской в несколько мегабайт.
   - И что? - вопрошал главный пиарщик, - и что, сэр Релейзен, вы хотите, чтобы я бросил все и проникся вашей диссертацией?
   - Ез!-говорил Релезейн, - обязательно ознакомьтесь!
   Главный пиарщик изучать исследование не стал, но потребовал от американца коротко изложить самую суть. Американец долго мялся, лепетал, говорил, что выводы странные, надо читать работу полностью, но в результате сдался.
   - Ваш кандидат должен обвинить президента страны в предательстве национальных интересов, - заявил он, - и привести веские доказательства.
   Среди пировцев прошел легкий шумок.
   - Доказательства у меня есть, - невозмутимо продолжал инородец, - все факты действительные и приведены на страницах...
   - Стоп! Стоп! Стоп! - заголосил главный, - Вы, сэр, в своем уме? У нас вся компания зиждется на добрых и ласковых отношениях нашего Мальчика с Кремлем и самим президентом...
   - Нужно резкое заявление, - твердил Релейзен, - Ваш конкурент консолидировал местные деловые круги. В приват-беседах он говорит о программе противостояния московской финансовой экспансии...
   Пиаровцы заулыбались. Им стало понятно, как сильно заблуждается их заокеанский коллега.
   -Какие такие деловые круги? - ехидно поинтересовались они у заезжего специалиста, - здесь ни кругов, ни деловых давно не осталось. Все контролируется из центра!
   - Вы сильно ошибаетесь, - настаивал сэр Релейзен, - влиятельные люди при своих интересах есть везде. Здесь много промышленность, много рядом с промышленность...
   -Инфраструктуры, - ему подсказали.
   - О кей! Инфраструктуры. Ваш соперник проводит очень умелый и умный кампаний...
   - Я тя умоляю! - снова подал голос главный по пиару, но не так уверенно, как раньше, - какая у этого вояки может быть кампания?! Ни денег, ни штаба путевого. Ездит по губернии на старом "бобике", все агитаторы пара спившихся прапорщиков.
   - Не все есть так просто, это есть часть стратегии, "бобик" бронированный! - толдонил свое американец, - а старый администраций компроментирует себя в глазах работяк связями с Московью... Мне сказали в пивном баре, кажется, его называют "Сосиськи"... что давно пора положить на Москву, я не разобрал что, но смысл в том...
   - Это он в "Сиськах" наслушался, где самый мусор собирается, - шепнул один пиаровец другому.
   - Я делал один вывод. Победит тот, кто сделает более резкий заявлений против антинациональной политики Кремля.
   - Но полковник не делает таких заявлений, - возразили странному оратору.
   - Официально не делает, но подразумевает... А ваш народ живет, как это сказать, внутренностями?..
   - Нутром чует, - подсказали.
   - У еще кандидата есть положительный факт - он герой войн. У вас это всегда был популярно. И здесь много безработных, каждый пятый - седьмой, это одно, очень много заселенцев от Китай, от Азербайджан, русским это тоже не нравится, это второй; и третий - сильный давлений бизнес от Москва. При такой причин официальный идеология не развивается...
   Короче, не работает! - подытожил начальник.
   Ез - ез, много, очень много не работает...
   - Мусью прав, - сказал один из пиаровцев, местный кадр, специалист из администрации, - мне вчера один барыга жаловался, говорит, что все достала говорит элита с Рублевки, дышать нечем.
   - Можь стукнем гаденыша да и дело с концом, - спокойно предложил куратор по безопасности, - чего тут мямлить?
   - Опасно, до выборов считанные дни остались, - засомневался главный начальник.
   - Да и хрен с ним! Стукнем, выиграем, а там потом пусть разбираются, выбирать-то пока все равно будет не из кого. А после в Кремле помогут. Отовремся.
   - Обломайся, - сказал местный кадр, - нас даже депутаты не поддержали, вон чего устроили. А если уберем полковника, они и вовсе восемьнадцатый год закатят.
   - Какой восемьнадцатый? - заинтересовалась тоненькая девочка, припудривая носик, - Это когда еще на поляков ходили, или уже на Наполеона?
   - Да нет, - поправил ее знаток истории, - имеется в виду восстание декабристов. Здесь члены Северного общества репетировали захват на Сенатской.
   - Стыдно, господа, не знать истории, имеется в виду Октябрьский переворот господина Ульянова-Ленина...
   - Переворот был в семнадцатом.
   - Да вовсе и не про это он сказал, так ведь? Отсюда в 18-ом году до нашей эры прогнали Чингизхана, точно?- заявил толстый пиарщик.
   Местный кадр махнул рукой - точно!
   - Ну вот видите, - обрадовался толстяк, -я прав!