Раздольнов Глеб. Шипи и квакай, и пищи на весёлую луну !

   - Вы видите, уважаемые телезрители, что на интервью Елены Симон наша трансляция в режиме он-лайн не завершается, - пронзительно завопил в эфире длинносый диктор новостей.
   Он среагировал на отмашку Гадна и, несмотря на то, что должен был произносить совсем другой текст, стал комментировать картинку, получаемую от Вени.
   Толян замахал на него руками, но поздно - кадры прошли в эфир. Продолговатая и толстая, как переспевший огурец, голова Самуилыча вновь оказалась под гильотиной. Но все же в нем опять победил репортерский инстинкт и, только секунду промедлив, этой самой обреченной головой он кивнул помощнику - продолжаем!..
   - Ситуация, как вы видите получает неожиданное развитие, - захлебывался диктор, - неизвестные появились на трассе в тот момент, когда наш корреспондент заканчивал разговор с Еленой Симон, вы видите, господа, люди, вышедшие из леса, настроены весьма решительно, они открыли огонь на поражение, пока, слава богу никто не ранен и не убит...
   Ведущий пристально вглядывался в картинку, передаваемую единственной камерой, стараясь разглядеть возможные жертвы, но их не было, казалось это несколько печалило телевизионного диктора.
   - Да-а, - тянул он, - похоже еще никто не ранен, похоже, что никто пока не убит, но при такой активной стрельбе обязательно будут пострадавшие... обязательно будут. Боевики не намерены отступать, вы видите, что их действия становятся еще более агрессивными...
   Ведущий вовсе не был кровожадным человеком, и в душе своей человеческой совсем не хотел еще одной кровавой развязки, но так повелось издавна, что хорошая новость, вроде как и не новость, нет в ней ни драматургии, ни конфликта.
   За хорошие новости во все века награждали, а за плохие - головы рубили. Поэтому, чтобы рассказать о трагедии нужно иметь мужество, выдержку и много других качеств, присущих настоящему человеку, смелому человеку - о таких песни складывали и в народной памяти хранили! Так что голос у диктора в эфире звенит, сбивается на фальцет, не от переполняющего душу счастья, тьфу - тьфу, окстись, кто так решил, не от того, что радость бьет из всех щелей, вовсе не от того, что весть о чужом горе пересказывают уста, а потому что мужество в груди кипит, и не сдержать уже поток горячей отваги, - и голос звенит, и глаза от переживания блестят! Да. Вот так.
   - Елена Симон заявила в интервью нашему корреспонденту, что ее компания регулярно поставляет гуманитарную помощь нашим соседям - жителям провинциальной России, как мы говорим, "пээровцам", а этот караван груза, по информации из кондефициальных источников, должны были атаковать лесные пираты, по всей видимости, мы их сейчас и наблюдаем в действии, они осуществляют задуманное - захватывают груз и, похоже, берут в плен всех сопровождающих...
   Большего ни диктору, ни тем более телезрителям, с раннего утра припавшим к экранам, узнать не удалось. Веня, до поры до времени укрывавшийся за редкими кустиками и стволами молоденьких сосенок, потерял осторожность, обнаружил себя. Последствия наступить не преминули. Его обошли сзади, крепко вдарили прикладом по черепу, камера свалилась на землю и еще какое-то время продолжала снимать самостоятельно.
   - Готов, - сказал кто-то сверху над Веней, - усразу здох...И завонал зразу!
   Для верности пощупали пульс, убедившись в полном венином отсутствии в мире, пнули камеру сапогом, да и ушли.
   Аппарат же не отключился, а все еще продолжал трансляцию, по случайности его развернуло объективом как раз в сторону трассы, и хотя плохо, в перевернутом виде, но все-таки можно было рассмотреть, как загоняют боевики людей из сопровождения в машины, вяжут им руки, вставляют кляпы. Как медленно процессия отправляется и исчезает за поворотом.
   - Веня, Веня-я - гнусавил в микрофон Гадн, - Венька, черт побери!..
   Бесполезно. Закончился эфир.
   ФАЙЛ ВТОРОЙ.
   Над речкой Сорослью, где едва подмерзший - тонкий еще прозрачный ледок только - только поблескивал на глади, как белый жирок в настоявшихся щах, клубился влажный туман. Соросль мягко выдыхала густые влажные облака молочного пара, они поднимались над руслом, стремясь выше, к Богу, но не в силах одолеть бесконечного пространства, замирали невысоко - над березовой рощицей.
   Черные, худые - без листвы - ветки и сучья серых в тумане деревьев похрустывали на слабом, но леденящем ветерке, дергались и качались, будто танцевали краковяк.
   Петр Смоковницын зябко ежился, закрывался потертым воротником давно проносившейся дерматиновой куртки, она его не спасала от утреннего морозца. Мерзкая сырость проникала вместе с дыханием в самые печенки, внутренности леденели, заставляли изнутри дрожать все тело. Капитану УБОПа Смоковницыну не раз за долгие годы службы приходилось терпеливо сносить и убийственную жару и смертельный холод. Но он не знал ничего неприятнее поздней осенней склизкости. Когда зима еще где-то бродит себе, а осень, впредверии фатального исхода, ожесточается все более - серчает и злиться.
   В такие дни ничем не согреться, трясутся предательски мягкие ткани, и только добрая чарка хорошей водки может разогнать дрожь и подтолкнуть к жизни застывающее сердце.
   Петра спозаранку, когда за окном еще вовсю гуляла густая ноябрьская ночь, присвистывал ветер, разбудил звонок из дежурной части. А спал он плохо, нервно, словно предчувствовал недоброе, просыпался, курил на тесной кухне, пил кислую из-под крана воду и только незадолго до тревожного звонка, крепко закутавшись, провалился в теплый настоящий сон.
   Хриплый беспокойный голос дежурного офицера, почудилось Смоковницыну, исходит не из мира сего, а откуда-то из преисподней доносит треклятая техника сбивчивые едва понятные звуки, схожие с бранью, на которые и ответить хочется бранно.
   Но он буркнул "скоро буду", что-то неопределенное в довесок прибавил и снова рухнул под нагретое одеяло. Но подскочил почти сразу, не успев разомлеть. Замахал руками, словно отгоняя навязчивую сонливость, бросился под холодный жестокий душ. Но и беспощадная экзекуция не помогла - дремотное состояние сохранилось, ледяная вода ненадолго освежила вымученный организм.
   Через четверть часа, успев хлебнуть простывшего, оставшегося еще с вечера чая, позевывая и ежась на пронизывающем сквозняке, он терпеливо дожидался "дежурки".
   Машина запаздывала. Не выдержал, пошел вдоль дороги пешком. Другого пути нет - подберут. Но ситуация осложнилась, через пару сотен метров у обочины вырисовался неприглядный серый "УАЗ". Смоковницын разглядел Колю, водителя. Он возился с движком.
   Опять? - Петр спросил, будто продолжал давно начатый разговор.
   А, товарищ капитан, извиняйте уж...- Коля повернулся к
   Смоковницыну, - ну достала вконец разруха, я ж им говорю - нельзя "канарейку" на дежурство выводить, встанет, как есть встанет, "пальцы" на ладан дышат, шаровая не в звезду! И движку капитальный ремонт еще в прошлый год был нужен. Ай, нет, машин нет, ничего нет, выходи на смену, потом думать будем... Вот и пожалуйста, чего теперь?.. Куда? Встал. Нате! Рация хлюздит, за мобилу не оплачено, че делать-то?! У вас-то, товарищ капитан, есть связь?
   Смоковницын достал из-за пазухи дешевенький телефончик, таких и не производили уже лет пять.
   - Звони, аккуратней - денег тоже мало.
   Ждать подмоги Смоковницын не стал. Пошел пешком. Время еще раннее для общественного транспорта, а такси, хоть бы и были, все равно не по карману.
   Идти немного, но мокрый снег, слякотная жижа под ногами сильно затрудняли продвижение. В полутьме, освещения почти нет, мэрия экономит электроэнергию, опер тут же промочил ноги. Сначала еще оберегался, старательно высматривал и переступал лужи, потом плюнул, зашагал широко, уже не обращая внимания на чавкающие по каше полуботинки.
   ***
   Федеральный окружной инспектор Иван Матвеевич Полтинный, по прозвищу Крохобор, грузно лежал в одних плавках лицом вниз у самого берега, распростав по земле толстые руки с большими кулаками. На месте уже работала группа из районного комиссариата, подъехала и эксперт, девушка Таня, Смоковницын был лично с ней знаком. Поздоровался.
   Низкое тяжелое небо наконец стало осветляться, над Сорослью появились синие широкие разводы, а из темноты выплыл массивный силуэт православного собора, золотые кресты слабо замерцали в лучах северного тусклого рассвета, несколько скрасив мрачную обстановку. Петр зевнул в кулак.
   Он знал Матвеича. Не простой был мужичок - "хитрован", про таких говорят.
   В область он был назначен несколько лет назад прямым указом президента. Сразу взял быка за рога. Местные чиновники в момент оказались подмяты его тяжелой пятерней. Бизнесмены - от мелких совсем до крупных особей - все без разбору, стали платить ему десятину.
   По первости появлялись недовольные, пытались голос подавать, но быстро затихли.
   Полтинный умудрился собрать вокруг себя самых отъявленных подонков, стукачей, мерзавцев. Они до мозолей, в поте лица круглосуточно гнули на него спину, если так можно выразиться о бесчисленных, совершенно невозможных сплетнях, доносительствах, вымогательствах, невероятной клевете, наветах на не покорных, о сплошном, в общем, иезуитстве.
   Не случайно и прозвище появилось соответствующее. Только губернатор и мог противостоять игу Полтинного.
   А в столице окружной инспектор был на хорошем счету. В Кремль вхож, собственное лобби имел в парламенте, а еще, говорили, супруга его тоже не из простых, а из таких - "приближенных". Но о ней, впрочем, мало что известно было Смоковницыну, политические интриги и досужие домыслы в последние годы его не интересовали.
   Крупной "рыбой" Петр давно не занимался, зачем? Если и поймаешь кого из них на крючок, все равно из воды не вытащить. Только себе дороже встанет. Такую "годзиллу" если и брать, так так же - по отдельному указу президента.
   Но поскольку Крохобор был белокаменной выгоден и удобен, то лишь мириться и терпеть приходилось, да еще верно исполнять его распоряжения. Поставил он себя сразу выше недавно избранной местной власти, которую и за власть не держал.
   Время от времени губернатор его все-таки осаживал, то же мужичок себе на уме, крепкий, расчетливый, и не собиравшийся окончательно выпадать в осадок перед столичным тяжеловесом. Полтинный только от него и позволял в свою сторону выпады. Но в последнее время и губернатор отступился, что между ними произошло - неизвестно, но Крохобор не имел уже никакого сопротивления и мог творить все, что ему заблагорассудиться. Однако, окончательно распоясаться вот и не успел - помер.
   Петр стоял над трупом и ощущал, как все его члены начинают мелко трястись, но уже не от собачьего осеннего холода, а от предчувствия предстоящих через несколько часов событий.
   Президент распорядился ужесточить борьбу с преступностью на местах. И тут - такое! Даже смертью своей Полтинный сумел нагадить. Тьфу, елки-моталки!
   Списать дело на несчастный случай не удасться. Даже если это и действительно несчастный случай.
   Москва таких объяснений не примет, снова посыпятся из министерства обвинения в некомпетентности, в профессиональной непригодности, снова проверки, снова комиссии, никому ненужные, совершенно бессмысленные усиления, когда на службе дневать и ночевать приходиться и прочая, прочая, прочая...
   А похоже на сей раз и похлеще завернут, могут и Парисыча с губернаторов списать, слишком серьезная акула захлебнулась.
   Никаких следов, - подошла Таня, эксперт. Она
   обрабатывала транспорт - "Джип-чероки" Полтинного, - нет отпечатков, машину облили бензином, всю, и снаружи, и изнутри...
   - Что? - не понял Петр, - каким бензином? Зачем?
   - Хорошим бензином, девяносто пятым, - ответила Таня, - а зачем? Я уж не знаю, зачем.
   Она беззаботно крутила в руках магнитную кисточку, будто демонстрируя Смоковницыну - все, работа сделана, я бессильна, а значит, могу быть свободна. Магнитный наконечник ерзал в ее пальцах, то вперед выдвигался, то задвигался назад, вперед - назад, вперед - назад...
   Именно наконечник и взбесил Петра. Лоб у него сморщился тысячью морщин, глаза выкатились. Он заорал.
   - На место! Эксперт, на место! Немедленно! Выполняйте обязанности, черт поддери! Черт вас поддери, эксперт! Выполняйте обязанности!!!
   Татьяна смотрела изумленно на вдруг сошедшего с ума человека. Ей сразу захотелось разрыдаться, потому что ничем не заслужила такого обращения, но внезапно навернувшиеся на глаза слезы так же внезапно и прошли. Она вполне спокойно, сдержано и достойно обратилась к капитану.
   - Вы что мною, как собакой командуете? Какое место? На какое место я должна идти?.. Объект исследован, отчет я напишу в управлении. До свиданья, капитан. Мой вам совет, будьте сдержанней, вы в форме и пока еще... пока еще вроде мужчина.
   Петр совсем растерялся. Он тут же устыдился нечаянной истерики. Пытался извиниться, но получилось наигранно, по-детски. Таня отвернулась, подхватила тяжелый свой тревожный чемоданчик и, убрав кисточку, собралась уходить.
   Остановить ее удалось с трудом.
   Но Смоковницын умел убеждать, и девушка все-таки согласилась еще раз проверить некоторые части автомобиля, где по случайности могли сохраниться отпечатки.
   - Танечка, милая, поймите, очень важно, очень - очень! - заискивал он перед ней, - хоть что-нибудь, хоть зацепочку какую, хоть пальчик какой, хотя бы мизинчик - уже что-то, уже легче дышать будет!..
   Тем временем к Смоковницыну подвели свидетеля - тощего старичка с удочками. На впалой груди его болтыхался мобильный телефон. Свидетелем и очевидцем старичок, конечно, не был, он только лишь обнаружил утопленника в пятом часу утра, когда сам шел по берегу к своей "фироге", как он выразился.
   Неужто еще рыбалите? - удивился Петр
   Рыбалим, дорогой, сейчас самое то, рыбалить-то, окуни, карпы, как
   родные идут, только дергать их успевай!
   Деда Гриша Игнатьев оказался старичком сноровистым, разговорчивым, даже сверх меры, и чересчур выпившим. Вопросы он постигал с трудом, отвечал мало вразумительно, картину удалось восстановить не сразу.
   Выяснилось, что деда Гриша увидел большое белое тело, плавающее у бережка, случайно, когда сам остановился хлебнуть глоточек из фляжечки. Отпив маленько, дед заметил странный объект в реке и сначала испужался, подумал, что водяной всплыл иль еще "кака нечисть".
   "Шуть-шуть не обоссался я, - утверждал свидетель".
   Но приглядевшись, успокоился, - "Гля, так эт жмурик, я ж и повеселел" а повеселев, рыбачок отпил еще из фляжечки, вытащил утопленника из воды, подогнав его веслом к берегу, и позвонил в милицию.
   - У-у э-это-о, - странно вдруг завыл деда Гриша трубным голосом, очень похожим на голос первого демократического президента Ельцина, когда его пародировали в программе "Куклы", ныне давно почившей в бозе, у-у-у-э-э-это-о... и-и фсе-е!
   Он покачнулся, вправо, дальше влево, Смоковицын хотел подхватить его, но не успел, старичок бухнулся вбок сбитой мишенью. Подняли, подбежал врач из комиссариата, успокоил.
   - Спит. Крепко спит. Перенервничал. Выпил лишку. Бывает. Ничего страшного.
   - Еще один "поплавок", кэп, - обратилась к Смоковницыну широкая с толстыми, как сосиски, губами рожа, жующая жвачку.
   Петр узнал толстяка, старлея из комиссариата Кировского района. Года полтора назад он попал случайно к нему на обмывание очередного звания. Добродушный милиционер всех без разбору угощал нескончаемой водкой и обильной закуской. Казалось, что праздновали, как минимум, генеральский чин. Более всего Смоковницына шокировал автомобиль старшего лейтенанта "Тойота-корона" с левым рулем.
   "Ты как же такую отхватил, - вопрошал он коллегу. В карты выиграл, отшучивался тот".
   Участие в совместной попойке, по мнению Смоковницына, еще не давало права милиционеру переходить на панибратские отношения, тем более, что тот и рангом, и чином ниже. Сделал замечание.
   - Да будет тебе, кэп, - так же небрежно ответил толстяк, не меняя взятой изначально тональности, - свои люди.
   - Товарищ старший лейтенант, извольте обращаться по форме! - заявил ему металлическим голосом Петр, - вы говорите со старшим и по званию, и по рангу, и, извините, по возрасту!
   - Да ты че, брат, - по-прежнему старательно и аппетитно выжевывая резинку удивился собеседник. - какой же ты старший? Глянь! - он повел плечом, и Смоковницын опешил - в слабых сиреневых утренних лучах он разглядел на узком погоне майорскую звезду.
   - Вот те на, - только у него и вырвалось.
   - Я, брат, давно уж помощник комиссара, - горделиво и смачно улыбаясь пояснил толстяк, - служим мы так, стараемся.
   - А-а, ну да, - выдавил из себя Петр, - ну да, так, ладно, извини, поздравляю.
   Толстяк мирно улыбался.
   Из воды действительно вытаскивали еще одно тело. Утопленник оказался одетым и совершенно безобразно одетым. Рваная, насквозь мокрая толстовка свисала с него лохмотьями, на ногах были кирзовые сапоги с торчащими из них портянками, один сапог перевязан поверх разорванного голенища бельевой веревкой. Затертая до дыр ушанка опущена и подхвачена грязными тесемками под несвежим заросшим подбородком, вместо брюк на человеке были бесчисленные подштанники, а поверх них - столетней давности полушерстяные "финки", под толстовкой - полушерстяная тоже "мастеровка" с поддельной эмблемой фирмы "адидас". Такие спортивные костюмы были популярны в канун первой московской олимпиады.
   - Эт Савелий, глухонемой бомж, - узнал утопленника толстый майор из комиссариата. - он тутачки обитает, вон его логово.
   Толстяк показал жирным пальцем в сторону густого кустарника в метрах пятидесяти от берега.
   - Господи, его-то за что, - глухо произнес кто-то из группы.
   - Был бы труп, - нехорошо хихикнул толстяк, - а за че - узнаем...
   Петр только было открыл рот, собираясь распорядиться дальнейшими действиями, как нечто болезненно и грубо толкнуло его в спину, так, что он язык прикусил и шейные позвонки хрустнули.
   Устоять на ногах было совсем невозможно, тем более, что на него повалился жирный досрочно испеченный майор. Рухнули вместе.
   Взрыв, от которого зубы зазвенели, сбил с ног всю группу, в гостинице рядом посыпались стекла. "Джип-чероки" пропал. На его месте зияла темная воронка, детали от машины разлетелись на сотни метров.
   - Ни хера себе! - кто-то из милиционеров прямо выразил общее состояние.
   Толстяку острой железякой раскроило ягодицы, кому-то пробило голову, одному из сержантов сломало ребра увесистое колесо.
   Смертельных ран не оказалось. Смоковницына даже не царапнуло, майор, видать, хорошо прикрыл собою. Только эксперта Тани не было. Девушка исчезла.
   - Очень мощный заряд, - задумчиво сказал доктор, - очень мощный, она в кабине была... От тела ничего не остается, как правило... Человек испаряется, просто испаряется... распадается на молекулы...
   Капитан Смоковницын действовал дальше автоматически.
   Он плохо соображал, что делает, что говорит, но действовал без ошибок. Несколькими резкими командами вернул к жизни шокированных взрывом, а потому раскисших и обезволенных людей, здоровым раздал задания, каждому коротко и решительно объяснил задачу, раненых отправил в городскую больницу, благо, скорая помощь давно дежурила неподалеку.
   Место, где находилась напичканная взрывчаткой машина, отцепили патрули.
   И вызвали экспертов, теперь уже саперов и баллистов.
   ***
   От сладкого вкрадчивого шепотка генеральской секретарши Раи сходила с ума почти вся мужская часть управы. По первому зову ее оперативники, подтянув животики, всегда были готовы хоть в прорубь зимой, хоть об стенку в любое время года - головой. Шоколадки и конфетки в ящиках стола скапливались центнерами.
   Но лишь немногие, избранные допускались до детских невинных поцелуйчиков в щечку, в ушко, или за ручку. На нечто большее замахивались самые ушлые, самые заводные, оголтелые. Но все они отваливали не солоно хлебавши.
   Иначе как "сучкой" женская часть управления Раису не называла. При любом упоминании ее имени женщины цинично сплевывали и начинали похотливо ругаться грязными словами. А говорили о ней каждый божий день и каждый день разделывали ее под орехи.
   Перемывание секретаршиных косточек венчал подробный перечень всех фактов нравственного ее падения и завершался традиционно полным моральным осуждением.
   Между тем, большая часть товарок, кто посмазливей, наглей и развязней, успела не по одному разу побывать под одеялом с генералом, но об этом предпочитали не вспоминать. Как раз те, кто хотя бы по разу надевал на себя пеньюар любовницы, более всего заводились по поводу Раисы.
   Каждая из них под начальственным молотом выкладывалась до седьмого пота, в тайне желая остаться под просторным одеялом на веки вечные. Но однажды сложившийся тандем никому разрушить пока не удалось. Поэтому из черной зависти, да из горячей, даже огненной женской мести Рае приписывались и придуманные, просто фантастические по безобразности проступки.
   По этим же причинам за стройной особой велось постоянное острое наблюдение. Дамы фиксировали не только сколько раз за день поцеловали мужчины раисины ручки, но и сколько раз секретарша воспользовалась за рабочий день дамской комнатой, сколько раз и как надолго оставалась наедине с начальником. Данные после тщательно анализировались и делались соответствующие выводы.
   Новый выводок сплетен, слухов, наветов ветром разносило по управе.
   Смоковицын Раисиным поклонником себя не числил. Но не мог не признаваться самому себе, что все же подвержен ее влиянию, может быть в меньшей степени, чем остальные, но подвержен. При виде этой женщины с ног до головы его обдавала неуправляемая горячая волна. И ничего крепкий капитан не мог с собой поделать.
   А Раиса, будто специально, чувствуя напускную его холодность, вела себя вызывающе эротично. Во всяком случае так тому казалось. То цветочек пикантно возьмется поливать в его присутствии, хотя земля в горшке от влаги вспухла, то присядет на край стола, ножкой качая и демонстрируя, как бы случайно, через глубокий разрез наводящее на интимные мысли тонкое нижнее белье, то еще какую штуку вытворит, от чего у Смоковницына горло схватит и слова потом друг к другу не лепятся, одна бессмыслица только выходит, и с кашей во рту одна сплошная нелепица лезет.
   Так что направляешься к начальнику с одними мыслями, а попадаешь к нему с другими. Как ни держишься, ни сосредотачиваешься - все насмарку, вся работа - коню под хвост. Потому что выглядишь пред генеральскими очами скверно, неуверенно выглядишь, как пацан на переэкзаменовке.
   Но на этот раз Смоковницын не поддался ее очарованию. Можно сказать, что и внимания не обратил, прошел мимо, только сухо кивнул в знак приветствия, поигрывая в руках ручной гранатой. Глаза у Раисы заблестели зеленым, она недовольно повела головой, как проигравшая заезд скаковая лошадь, но впрочем быстро успокоилась.
   Ее вызвали на работу ни свет, ни заря. В неподъемное время - в шесть утра. Недовольная и не выспавшаяся она теперь готовила своему высокопоставленному любовнику кофе по-венски с пеночкой.
   Петр, войдя широким шагом в кабинет, безо всякого приветствия помахал гранатой в воздухе.
   - Вот пожалуйста, снял растяжку у самого входа, углового, совсем докатились мы, скоро взрывать нас начнут прямо в наших коридорах .
   - Не шуми! - пожевал задумчиво генерал Голованный губами, - я вчера такую же нашел у центрального... Уже распорядился, отцепим весь район патрулями, камеры будем ставить на улицах, решим, решим... Что по трупу инспектора? Докладывай. И вон - присаживайся.
   - Так, значит, на данный момент нам известно следующее, - даже не делая попытки присесть начал милиционер. Стулья в кабинете выстроились вдоль окон, а из окон, установленных, аккурат, в день восшествия Николая Второго на престол, дуло нещадно. Смоковницына неоднократно скручивала поясница после продолжительных заседаний у начальства. Поэтому на этот раз поберегся.
   - Иван Исаевич Полтинный, окружной федеральный инспектор, - скучно продолжал он, - найден мертвым на левом берегу реки Соросль, в трестах метрах от гостиницы "Юбилейная" около пяти часов утра. Его служебный автомобиль "Джип - чероки" так же обнаружен на набережной реки, в непосредственной близости, но полностью уничтожен вследствие сильного взрыва, равного в эквиваленте нескольким килограммам тротила, точнее выяснят эксперты. При взрыве погибла старший лейтенант экспертной службы Ларина Татьяна Дмитриевна.
   - А ты, что там блох гонял?! - вскипел генерал.
   - Никак нет, вел оперативную разработку на местности.
   - Разработку...- передразнил зло начальник, - почему тачку не проверили сразу, почему не обезвредили взрывное устройство?! А-а? Опытный ты опер, Смоковницын, а так лопохнулся! А-а?
   - Виноват, товарищ генерал, не усмотрел. Но работу на территории проводили сотрудники Кировского комиссариата... Взрыв произошел почти сразу, как я появился там, не успел, не сообразил.
   Петру неловко было оправдываться. Потому и замолчал, не стал продолжать, тупо уставился в серый пол. Он сам себя нещадно бичевал в душе, что заставил Татьяну проводить повторную экспертизу, а теперь духа не хватало признаться, что это он стал причиной ее смерти.
   Хотя никто не смог бы отрицать того, что более тщательная проверка машины, все равно бы потребовалась. Не она, так кто-то другой бы полез позже, а саперов все равно никто и не подумал бы вызвать.