Рейнольдс Мак. Фиеста отважных. Сборник научно-фантастических произведений

   Это второе поколение мафиози. Третье же поколение, имея в жизни надежную опору, не предпринимает никаких незаконных действий, что означает: они нанимают самых мозговитых людей в стране, чтобы те советовали им, как обойти тот или иной закон. От прежней доброй старой мафии не осталось и следа; место громил заняли респектабельные банкиры, за спиной которых баснословное богатство.
   — К примеру, Бадер, — вмешался Джон Микофф, — вам известно, кому принадлежат Багамы?
   — Багамы?
   — Хм-м. В прошлом существовали так называемые города греховодников — Танжер, Панама-Сити, Сингапур. Однако до страны греховодников тогда еще не додумались. Это заслуга наших с вами современников. «Международное производство всякой всячины» просто закупило на корню Багамские острова. Девяносто процентов всей собственности, территория, промышленность, отели, курорты, рестораны и, разумеется, правительство — все принадлежит этой фирме. По правде сказать, если в карманах водятся деньжата, я не знаю, чего такого нужно захотеть, чтобы на Багамах твое желание не удовлетворили, — причем безо всякого криминала. Проституция там узаконена, большая часть наркотиков, включая марихуану, узаконена, гомосексуализм узаконен и даже совращение малолетних там ничем не карается. Узаконены все и всяческие игры. Тамошние ночные клубы можно совершенно спокойно именовать борделями. Только давай деньги, и будь ты хоть трижды извращением, они там все равно смогут тебя удовлетворить! О, Багамы — это нечто!
   В разговор снова вступил Таг Дермотт:
   — И не только Багамы. К услугам тех, кто не желает ехать в такую даль или не переносит багамского климата, средиземноморский остров Мальта. Его тоже со всеми потрохами скупили наши приятели из «Всякой всячины», и законы там такие же, как на Багамах. Я вроде бы слышал, что подобную операцию собираются проделать и с островом Макао — это рядом с Гонконгом.
   Рекс Бадер присвистнул.
   — И с ними никто не справится?
   — А как? — вопросом на вопрос ответил Микофф. — Законов они не нарушают. В Штатах они об этом и не помышляют. Где бы они ни действовали, они поступают согласно законам. Правда, на Багамах и на Мальте они сами эти законы и выдумали. Поймите, Бадер, чем крупнее преступление, тем меньше в нем от преступления. Нынешние преступники способны купить закон.
   — Так вот почему мисс Анастасис не нужно всемирное правительство, — задумчиво произнес Рекс.
   Брови его собеседников вопросительно поползли вверх.
   — Зря я это сказал, — проговорил Рекс. — Пускай я отказался от работы, но все равно это нарушение доверия.
   — Как сказать, Бадер, — заметил Микофф.
   — Я не имел в виду доверие мисс Анастасис.
   — Мы знаем, что вы имели в виду, Бадер.
   Рекс поглядел на своих визави.
   — Ну что ж. Пора заняться и нашимиделами. Вам, как я погляжу, столько обо мне известно…
   Микофф и Дермотт одновременно встали.
   Джон Микофф сказал:
   — Мы уполномочены передать, что завтра в десять утра вас будет ждать в своем кабинете в Октагоне Джон Кулидж.
   — Джон Кулидж!
   Дермотт кивнул:
   — Именно так. Директор Всеамериканского бюро расследований.

3

   В ту ночь Рекс Бадер спал плохо.
   Дермотт и Микофф отказались что-либо пояснить.
   Утром Рекса будет ждать в своем кабинете легендарный Джон Кулидж. Но зачем? По какому поводу?
   На него нападают гангстеры, те самые мафиози, о которых он много читал, но в которых никогда до конца не верил. В самом факте существования подобной организации было нечто неправдоподобное. Ему предложили работу, скажем прямо, чрезвычайно выгодную, и не кто-нибудь, а человек, который явно занимает высокое положение среди американских должнократов. Почему? Кто-то, скорее всего Уэстли, переводит на его счет пять тысяч псевдодолларов. Опять-таки, зачем? Такая сумма перекрывает, и с лихвой, годовой заработок скромного частного детектива.
   Ближе к рассвету Рекс задремал, но ненадолго. Синяки — следы профессиональных ударов Гарри и Луиса — зудели и свербели. Не помогли и те два или три стаканчика виски, которые он пропустил накануне вечером, расставшись с Дермоттом и Микоффом.
   И вот в этом полубредовом состоянии ему в голову пришла интересная мысль.
   Вообще-то Рекс Бадер не разделял расхожего мнения, будто во сне человека озаряют оригинальные, творческие идеи. Те мысли, которые во сне представляются грандиозными, на поверку при пробуждении непременно оказываются самыми заурядными. Однако в полудреме, в этом умиротворенном, покойном состоянии, когда мозг лениво решает, пора ли полностью просыпаться навстречу заботам грядущего дня или лучше вернуться обратно в тенеты сна, вполне возможно получить некий намек, который впоследствии преобразуется в действительно удачную мысль.
   Рекс рывком сел и невидящим взглядом уставился на спинку кровати.
   Потом встал, подтянул пижамные брюки — свое единственное и неизменное ночное одеяние, провел языком по губам в тщетной попытке избавиться от горького привкуса виски во рту и направился к телебустеру.
   Зевая и почесываясь, он ввел запрос. Немного поразмыслив, сузил область поиска. Получив перечень ста крупнейших мировых корпораций, он затребовал список их высших должностных лиц, а затем — краткие биографии этих самых лиц с приложением фотоснимков.
   И нашел Уэстли.
   Его звали совсем не — вернее, не совсем — Уэстли.
   Его звали Фрэнсис Уэстли Роже, и он был председателем совета директоров Международной корпорации средств связи. Главная контора этой фирмы находилась в Швейцарии, а филиалы были разбросаны по всему свету.
   Рекс на мгновение прикрыл глаза: мысль, что он отверг работу, которую ему предлагал один из заправил мирового бизнеса, была нестерпимой. Пять тысяч псевдодолларов за несколько часов времени так называемого частного детектива, живущего на грани бедности! Если человек бросается такими суммами по пустякам, то…
   Но тем не менее Темпл Норман был прав. Фрэнсис У.Роже не принадлежал к числу богатейших людей в мире. Без сомнения, он обладал властью и имел значительное влияние на деловые и правительственные круги, но, подобно миллионам других людей, работал по найму за зарплату.
   Когда появились спутники связи и перестали быть чисто теоретической возможностью карманные видеофоны. Международная корпорация средств связи, или, как ее сокращенно называли, МСС, обошла по совокупной ежегодной прибыли даже Объединенную корпорацию автомобильных заводов. Ныне любой человек мог практически мгновенно связаться откуда угодно с кем угодно. По крайней мере так обстояло дело в постиндустриальных государствах Запада и в Советском комплексе. В отсталых странах Азии, Африки и Латинской Америки карманные видеофоны оставались пока привилегией образованных слоев общества. В Соединенных же Штатах не иметь при себе видеофон считалось мелким преступлением, ибо через этот аппарат федеральное правительство вступало в контакт с гражданами.
   Из любопытства Рекс затребовал список фамилий всех должнократов МСС. Да, вот он, в самом низу, но именуется вице-президентом и специальным помощником председателя совета директоров. Темпл Норман.
   Норман, Норман… Рекс Бадер задумался. Набрал код библиотеки, ввел фамилию автора — Густавус Майерс — и название книги — «История удач великих американских семейств», последнее, пересмотренное, издание. Клан Норманов, первые сведения о котором относились ко временам так называемых грабительствующих баронов американского бизнеса, изначально был связан с железными дорогами и средствами связи. Что ж, теперь, когда появились автоматизированные подземные скоростные шоссе, о железных дорогах никто и не вспоминает. А вот что касается средств связи, то тут Норманы по-прежнему на коне. Ага, и Темпл Норман упоминается: пра-какой-то там правнук Жюля Нормана, положившего начало семейному богатству в годы гражданской войны.
   Ладно, хватит с нас Фрэнсиса У.Роже и Темпла Нормана. И вообще хватит.
   Рекс Бадер прошел в ванную, намазал щеки и подбородок депилятором, постоял немного и стер крем с лица махровым полотенцем, которое затем выбросил в мусоропровод. Проделывая все эти процедуры, он размышлял о сущности растительности на лице. Что-то в этом такое есть… Мужчины издавна носят бороды, поэтому кожа восстает против каждодневного удаления волос. Но куда деваться? Вот если бы бороды снова вошли в моду…
   Ну и что? — спросил он себя. Где это ты видел частного детектива с бородой?
   Рекс встал под душ. Сначала теплая вода, потом горячая, потом прохладная и, наконец, такая холодная, что он с визгом выскочил из кабинки. Автоматически включилась сушка. Обсохнув, Бадер направился в спальню одеваться.
   Он мрачно поглядел на свой костюм, купленный лишь неделю назад. Черт побери, у него ведь есть теперь пять тысяч псевдодолларов! Схватив в охапку костюм, рубашку и белье. Рекс бросился в ванную и затолкал одежду в мусоропровод. Вернувшись в комнату, он через компьютер заказал себе новый костюм из супермаркета, расположенного где-то в недрах здания.
   Кончив одеваться, он прошел на кухню, сел за стол и набрал на клавиатуре свой обычный заказ: стакан грейпфрутового сока, сваренное всмятку яйцо, кофе и тост. Все это ему доставил транспортер по специальному трубопроводу из ресторана-автомата, находящегося несколькими уровнями ниже.
   За едой он думал о том, почему можно каждое утро в году употреблять в пищу одни и те же продукты и все-таки не уставать от них. Ведь если человека кормить на обед только китовой тушенкой, он взвоет уже на четвертый, если не на третий день. А вот завтрак — совсем другое дело.
   Позавтракав, Рекс отправил посуду вслед за старым костюмом.
   Справившись у компьютера о времени, он решил, что пора трогаться в путь. До Большого Вашингтона как-никак пятьсот с лишним километров, да и по коридорам Октагона наверняка придется поплутать.
   Подумать только — Джон Кулидж! Человек из легенды! Насколько Рекс помнил, даже в его детские годы Кулидж уже был директором ВБР, Всеамериканского бюро расследований — организации, которая объединила под одной вывеской все полицейские и разведывательные службы Соединенных Штатов.
   Чтобы добраться до станции метро, Бадеру пришлось спуститься еще на два уровня. Там он сел в мини-поезд, который доставил его на центральный городской вокзал, откуда отправлялись в Большой Вашингтон двадцатиместные экспрессы. Они развивали скорость до шестисот километров в час, и не похоже было, что это предел.
   Скоро придется устанавливать амортизационные кресла, подумал Рекс, а то того и гляди расплющит.
   На вокзале Большого Вашингтона он почти сразу натолкнулся на мини-поезд до Октагона.
   Едва Рекс сел в кабину, раздался звонок его видеофона. Он вынул аппарат из кармана. Механический голос произнес:
   — Сообщите, пожалуйста, куда вы направляетесь?
   — Меня ожидает Джон Кулидж, директор ВБР, — отозвался Рекс.
   — Минуточку. Подтверждено.
   Рекс пожал плечами и поудобнее устроился в кресле. Вечные октагоновские игры в шпионов! У них тут все под контролем: едва он сунул свой видеофон в монетный паз на стенке купе, компьютер тут же определил, кто он такой, по номеру кредитной карточки.
   Мини-поезд остановился. Рекс вышел на перрон и огляделся. Потом решительным шагом направился к автоматической конторке со множеством опознавательных экранов.
   Остановившись перед одним из них, он сказал:
   — Рекс Бадер. К Джону Кулиджу. Мне назначено на десять часов.
   — Подождите.
   Через пару минут подкатил небольшой двухместный флоатер. Из установленного на нем динамика раздался голос:
   — Прошу, мистер Бадер.
   Рекс уселся в кресло. Машина тронулась. Бадер никогда раньше не был на территории комплекса ВБР, но ее так часто показывали во всяких фильмах, что он чувствовал себя как дома.
   Расстояние от вокзала, на который привез его мини-поезд, до штаб-квартиры ВБР составляло всего несколько километров. Они миновали ряд второстепенных офисов, потом флоатер въехал в лифт, который тут же пошел вверх. Наконец машина остановилась у ничем не примечательной двери. Та откатилась в сторону, открывая комнату, всю обстановку которой составлял один-единственный письменный стол.
   Сидевший за столом Таг Дермотт поднял голову:
   — Привет, Бадер! Минута в минуту.
   Выйдя из-за стола, он протянул руку для рукопожатия.
   Флоатер развернулся и покатил обратно.
   — О'кей, — сказал Рекс. — Что дальше?
   — Шеф ждет вас. Пошли.
   Подойдя к двери в дальнем конце комнаты, он встал перед экраном.
   — Бадер и Дермотт, — сказал он. Дверь незамедлительно распахнулась.
   Офис Джона Кулиджа был обставлен со спартанской простотой. Рексу не раз доводилось видеть передачи, в которых директор ВБР по-отечески беседовал с гражданами Соединенных Штатов по разным поводам, и потому этот кабинет был ему довольно хорошо знаком. Обычно Кулидж вещал об угрозе миру и спокойствию американских граждан со стороны советских и китайских шпионов. Эту карту ВБР разыгрывало с незапамятных времен. Однако Рекс был убежден в том, что как Советы шпионят за Западом, так и Запад шпионит за Советами, и что вообще все это — ерунда на постном масле.
   Хотя о существовании человека по имени Джон Кулидж Рекс знал вот уже добрых тридцать лет, его слегка удивило, что директор ВБР выглядит таким пожилым. Очевидно, стараниями гримеров ему во всех передачах удавалось скинуть десяток-другой лет. На самом же деле, как только что понял Рекс, Кулиджу не меньше семидесяти пяти.
   Шеф ВБР сидел за большим столом, на котором не было ничего, кроме нескольких видеофонов. Плотного сложения, он чем-то — скорее всего крупным, резко очерченным ртом — напоминал Джорджа Вашингтона. По его виду сразу можно было сказать, что это человек, который привык повелевать.
   Помимо него в кабинете находились еще трое. Двоим из них было лет под шестьдесят или около того, третий же, куда более молодой, сначала произвел на Рекса впечатление великосветского шалопая.
   Таг Дермотт сказал:
   — Мистер Рекс Бадер, сэр.
   Кулидж кивнул.
   — Мистер Бадер, джентльмены. Сенатор Хукер, адмирал Уэстовер.
   Шалопая он представить не потрудился.
   — К вашим услугам, — произнес Рекс, коротко поклонившись каждому в отдельности.
   Сенатор Хукер был ему смутно знаком. Опытный профессиональный политик, прямой и несколько грубоватый, старик славился своим умением всегда выходить сухим даже из самой мутной воды. Ультраконсерватор, он первым вскакивал с места, готовый громко и решительно протестовать против, скажем, увеличения размера негативного подоходного налога или отчисления на эти нужды дополнительных сумм из госбюджета или со счетов корпораций. А еще он не хуже Джона Кулиджа плел небылицы о коммунистическом заговоре.
   Об адмирале Рекс никогда раньше не слыхал. Хотя Уэстовер сменил мундир на штатское платье, в нем с первого взгляда можно было распознать моряка. Прищурясь, словно стоял на мостике и в лицо ему задувал свежий морской бриз, он оглядел Рекса с ног до головы. Ему было лет шестьдесят, быть может, чуть больше, но по своим физическим кондициям он вряд ли чем уступал Бадеру.
   Кулидж сказал:
   — Пока что все, Дермотт. Садитесь, мистер Бадер. Мне однажды, много лет назад, довелось побеседовать с вашим отцом профессором.
   — Да? — спросил Рекс, садясь на указанный стул. Таг Дермотт вышел из комнаты.
   Кулидж кивнул; лицо его ничего не выражало.
   — Это было на банкете, устроенном, как тогда говорили, мыслительным центром. Тогдашний президент только-только закончил формирование кабинета, и это дело решено было отпраздновать. Я председательствовал за столом.
   Рекс никак не мог понять, к чему он клонит.
   — Помню, когда мы уселись с сигарами и портвейном, ваш отец обронил одну фразу. Он сказал: «Когда дело доходит до политики, я начинаю клониться влево, особенно после стаканчика портвейна».
   Рекс поглядел на шефа ВБР. Какую же надо иметь память, чтобы столько лет помнить одну пустяковую фразу!
   Кулидж сказал:
   — Вы левый, мистер Бадер?
   Рекс фыркнул:
   — Нет, и про отца могу сказать то же самое. К сожалению, он иногда любил блеснуть остроумием.
   Собеседники выжидательно смотрели на него. Рекс откашлялся.
   — Я всегда считал этот термин неудачным. Если мне не изменяет память, его стали употреблять во время Французской революции, когда в Национальном собрании радикалы усаживались слева от председателя, а консерваторы справа. Русские большевики унаследовали это название; они-то скорее всего и были левыми в том смысле, в котором вы употребили это слово. Но умеренные либералы были еще левее, а за ними — всякие социалисты разных мастей. Потом Советы решили, что они в центре, а левее их маоисты и кубинцы Кастро. У нас здесь, в Штатах, почему-то считается, что демократы левее республиканцев. Но ведь это полная ерунда, ибо где найдешь республику консервативнее, чем демократы из южных штатов? А взять саму республиканскую партию. У них там есть либералы, которые именуют себя левыми. И кого мы среди них видим? Нелсона Рокфеллера, гордость богатейшей в стране семьи!
   — Так что, — подвел черту Рекс, — термин этот не имеет смысла.
   Молодой человек, которого Кулидж не представил, громко фыркнул, но сенатор Хукер воинственно надул щеки.
   — Какая же партия ваша, Бадер? — требовательно спросил он.
   — Никакая, — отозвался Рекс.
   Сенатор, судя по тону, начал потихоньку раздражаться:
   — Но вы голосуете?
   — Нет. Я не испытываю к политике ни малейшего интереса. Я давно уже пришел к выводу, что в этой стране больше чем за полвека не было ни одних не подтасованных выборов.
   — Что? — рявкнул Кулидж. — Вы соображаете, что говорите? Это у нас-то, в Соединенных Штатах?
   Рекс покачал головой. Он не понимал, ни что им от него нужно, ни почему разговор свернул на эту тему, но это была их затея, так что пусть все идет, как идет.
   Он отрицательно помахал рукой.
   — Я вовсе не имел в виду, что выборы фальсифицировались теми методами, которые так часто применялись в прошлом, — Он вынул из кармана свой видеофон с кредитной карточкой и показал слушателям. — В чем заключается одно из преимуществ такого аппарата? Это не просто видеофон — в него встроена моя кредитная карточка. Кроме того, это мой личный номер, который обеспечивает мне доступ к Национальному банку данных. И это моя кабина для голосования. Мне даже не пришлось регистрироваться, когда я достиг совершеннолетия: компьютеры сделали это автоматически. Участвуя в выборах, я голосую с помощью этого аппарата, и компьютеры присоединяют мой голос ко всем другим. И о мошенничестве не может быть и речи. Все честно: один голос за один заработанный доллар.
   — Что же вы тогда нам тут пудрите мозги, молодой человек? — спросил адмирал.
   Рекс поглядел на него.
   — Подтасовка происходит еще до начала голосования. Власть имущие, то есть должнократы и бюрократы, решают, кого выдвинуть кандидатами. Это всегда люди из их рядов. Так что практически без разницы, за кого я голосую: получается все одно и то же. Предположим, я захочу стать президентом Соединенных Штатов. Что мне придется для этого сделать?
   — Надо, чтобы вас выдвинула та или другая партия, — сказал Кулидж.
   — Допустим. И какие же у меня шансы при нашем сегодняшнем раскладе — один голос за один заработанный доллар? Живу я на НПН. Но даже зарабатывай я прилично, у меня все равно будет слишком мало голосов по сравнению, скажем, с вами.
   Кулидж буркнул что-то неразборчивое, потом проговорил:
   — Не будем переходить на личности.
   Он бросил взгляд на экран одного из своих видеофонов.
   — Оставив в стороне ваше нынешнее финансовое положение, мы, кажется, смело можем утверждать, что вы всеми силами стараетесь изменить свой теперешний статус.
   Так, подумал Рекс, еще один рылся в моем досье. Ну да ладно, Кулидж хоть официально имеет на это право. Вслух он своих мыслей высказывать не стал.
   Кулидж между тем продолжал:
   — Бадер, вполне возможно, что политико-экономическая ситуация в Соединенных Штатах кажется неопытному глазу куда как прочной. Однако должен вам сказать, что имеются, назовем их так, поползновения, угрожающие катастрофой всему, что было достигнуто на пути к прогрессу за последние несколько десятилетий. Вы, будучи сыном профессора Бадера, очевидно, знакомы с термином «классовая борьба»?
   — Как его понимали Маркс и Энгельс?
   — Если хотите. Раньше речь шла о конфликтах между рабом и рабовладельцем, между крепостным крестьянином и феодалом, между феодалом и зарождающимся средним сословием. При классическом капитализме пролетариат вел классовую борьбу с буржуазией. Но в эпоху должнократии, Бадер, все обстоит не так просто.
   Рекс ждал продолжения. Пока что он по-прежнему не имел ни малейшего представления, что они все от него хотят.
   Кулидж сказал:
   — При переходе к постиндустриальному обществу так называемый пролетариат, в старом смысле этого слова, исчезает, Бадер, исчезает почти полностью. Автоматизация — ультраматизация, как теперь модно говорить, практически устранила со сцены «голубые воротнички». Уже вскоре после второй мировой войны «белые воротнички» сначала догнали «голубых», а потом оставили их по своему количеству далеко за спиной. Такие профессии, как шахтер, рыбак, охотник, лесоруб, крестьянин, устарели. Все первичные, добывающие, и вторичные, перерабатывающие, отрасли промышленности были автоматизированы. Всю же ручную работу, которая там осталась, выполняют ныне не пролетарии с грязными ладонями, а ученые, инженеры, техники — короче говоря, должнократы. Им хорошо платят, они интеллигентны, зависимы — и социально безопасны.
   Если же говорить о классовой борьбе между рабочим классом и классом владельцев, то я, Бадер, скажу вам следующее: вот уже двадцать лет, как ни в одной из ста крупнейших корпораций страны не было ни единой забастовки, и не похоже на то, что в ближайшие двадцать лет хоть одна да произойдет.
   В обществе ныне доминируют профессии, так сказать, третьей и даже четвертой руки. Первые связаны с обслуживанием перерабатывающих и добывающих отраслей, вторые — с обслуживанием первых. Сегодня, Бадер, нет профессий важнее, ибо это — управление государством, во всех смыслах, обучение и так далее, включая сюда благотворительные частные организации.
   — О'кей, — согласился Рекс. — Значит, классовая борьба нам больше не угрожает.
   — Я этого не утверждал, — заметил Кулидж.
   Рекс взглянул на него.
   — Просто структура нашего общества стала теперь иной. Новой. Прогрессивные технологии, применяемые повсеместно в нашем компьютеризованном мире, заставили многих и многих бывших пролетариев уйти с работы и сесть на негативный подоходный налог. Нынче борются не за укороченный рабочий день, повышение зарплаты или дополнительные льготы. Все, за что сегодня сражается обычный средний гражданин — вернее, не сражается, а выпрашивает, — это большая сумма НПН.
   Глава полицейского департамента позволил себе слегка усмехнуться.
   Рекс посмотрел на сенатора, на адмирала, на не представленного великосветского шалопая, в выражении лица которого вдруг проступило нечто волчье. Вне всякого сомнения, они согласны со словами Джона Кулиджа. Рекс снова перевел взгляд на директора ВБР.
   Тот продолжал:
   — На сегодняшний день в конфликте участвуют три основные общественные группы — можно, если хотите, назвать их классами. Быть может, этот конфликт не на поверхности, но он существует, Бадер, он существует. И угрожает нашему образу жизни.
   У Рекса возникло ощущение, что они все ближе и ближе подбираются к сути дела, однако он все еще не представлял себе, что же это может быть.
   Кулидж принялся загибать пальцы:
   — Во-первых, мы имеем должнократов, которых некогда называли управленческим классом, которые просто необходимы для существования нашей нынешней социально-экономической системы. Во-вторых, мы имеем класс владельцев, который, хотя в его руках находятся в основном акции наших основных корпораций, наших транскоров, уже не в силах напрямую управлять компаниями и фирмами. В-третьих, мы имеем государственных служащих вроде меня и других здесь присутствующих. Как по-вашему, Бадер, кто сегодня в мире является крупнейшим работодателем?
   Рекс пожал плечами.
   — Наверно, Международная корпорация средств связи. А если не она, то какой-нибудь другой транскор.
   Кулидж покачал головой.
   — Нет. Крупнейшим в мире работодателем является либо правительство Соединенных Штатов, либо правительство Советского комплекса. Точнее сказать не могу, потому что не знаю сам. Подобная ситуация начала складываться, если мне не изменяет память, во время президентства Рузвельта. Казалось бы, после второй мировой войны все должно было стать по-прежнему, но этого не произошло. Через двадцать лет после окончания войны число государственных служащих без учета учителей и военных составляло десять миллионов человек. С передачей же в ведение федерального правительства всех вопросов пенсионного обеспечения, страхования, социальной безопасности и с установлением гарантированной ежегодной зарплаты — негативного подоходного налога — количество таких людей еще больше увеличилось.
   Да, уж кому-кому, а Рексу это было прекрасно известно.
   — Наша система работает, Бадер. Никогда еще столь многие не имели столь многого. Никогда еще общество не ощущало себя в такой безопасности. Здесь интересы должнократии и федерального правительства пересекаются. В этом заинтересованы акционеры наших крупнейших корпораций. Они и сами трудятся, кто на должнократию, кто на правительство, вернее, сотрудничают с ними. Но за этим внешним благополучием, Бадер, скрывается серьезный конфликт. Именно из-за этого мы вас сюда и пригласили.