Значит, бронзовая птица должна дать еще какие-то указания, безусловно связанные с названиями орлов, так же как и река Халзан.
   Генка, познаниям которого Миша теперь очень доверял, снова перечислил всех известных ему орлов. Некоторые очень подходили. Особенно орел степной, он же курганник. Если это название имеет то же значение, что и халзан, то получается такая цепь: – река Халзан – степь – курган. Честное слово, здорово! Ай да Генка, разбирается в птицах! Не то что Бяшка. Значит, возле реки, в степи, есть курган, в нем спрятан клад. Великолепно, просто здорово!
   – Абсолютно правильно, – авторитетным тоном подтвердил Генка, – абсолютно правильно и логично. Халзан – степь – курган. А всякие грифы здесь ни при чем. Мало-мальски грамотный орнитолог[1] никогда не смешает два эти вида. Орел есть орел, гриф есть гриф. Халзан – восточное название беркута, но мы знаем, что Карагаевы вышли из Золотой Орды. Монголы жили в степях и, наверно, возводили курганы. Следовательно, и с точки зрения зоологии, и с точки зрения этнографии все абсолютно правильно. Надо идти на Халзан.
   Но всегда сомневающийся Славка возразил:
   – Допустим, что все так. Реку мы знаем – Халзан. Но степь? Никакой степи здесь нет. Предположим, что равнина и есть степь. Ладно. Но курган? Какой курган? Их здесь много, но мы их видели только на правом берегу Утчи. И все они давным-давно раскопаны. Даже экспедиции перестали ездить.
   – Задача, конечно, нелегкая, – согласился Миша, – но в таком деле и не бывает легких задач. Завтра рано утром отправимся на Халзан.
   – Учти, что завтра вторник, а в среду приезжает этот тип, Карагаев.
   – Вот и постараемся все отыскать до его приезда.


Глава 63
Халзан – степь – курган


   Едва дождавшись утра, мальчики отправились на Халзан. Конечно, они ничего не боялись. Но идти по месту, где недавно убили человека, было страшновато.
   День выдался пасмурный. Порывистый ветер гнал по небу мохнатые, разреженные тучи, гнул верхушки деревьев, прижимал к земле траву. Временами он дул так сильно, что трудно было идти… Но мальчики шли по топкому лугу вдоль берега Халзана.
   Это была обмелевшая, почти высохшая речушка. Весной она разливалась широко, тем более что протекала по низменности. Но сейчас превратилась в ничтожный ручеек, сильно заросший, совсем незаметный меж кустов и высоких трав. Только в некоторых, очень затемненных местах было видно, как по дну его течет светленькая струйка воды.
   Вид такого ерундовского ручейка совсем не вязался ни с его громким названием, ни с таинственной и роковой ролью, которую он играл во всей истории. Но мальчиков это не смущало. Особенно Генку. Он уверенно шагал по лугу и посматривал по сторонам зорким и глубокомысленным взглядом человека, от познаний которого зависит успех предприятия. В сущности, если бы не он, то ничего бы не вышло. А еще говорят, что он неровно учится. Что ж из того, что неровно? Истинно одаренный человек не может ровно учиться: его талант направлен в одну сторону в ущерб другим сторонам. Вот Миша и Славка хорошо занимаются почти по всем предметам, а все же когда надо было разобраться в орлах, то разобрался не кто иной, как он, Генка.
   Так размышлял Генка, внутренне пыжась и надуваясь от сознания своей незаурядности. Это сознание было так велико, что он даже не высказывал его вслух, считая, что такому человеку, как он, особенно в данную минуту, приличествует солидное молчание.
   Миша, который не был так, как Генка, уверен в успехе экспедиции, все же не терял надежды. Душа его жаждала успеха, но, чтобы не разочаровываться, он готовил себя к худшему. Всегда надо готовить себя к худшему. Они могут ничего сегодня не найти. Но не все еще потеряно. Они будут искать. Важно искать и не терять надежды.
   Славка был настроен скептически. Он считал себя реалистически мыслящим человеком. Всякие тайны, загадки, таинственные истории казались ему пришедшими из потустороннего мира. А так как в потусторонний мир он не верил, то относил многое за счет кипучей фантазии своих друзей. Но он не отставал от друзей потому, что он был хорошим товарищем.
   Мальчики прошли уже версты три. Местность постепенно повышалась, грунт становился суше, каменистее, ручей обозначился резче. Попадались большие валуны и камни. Но, насколько хватал глаз, не было видно ни одного кургана.
   Когда они прошли еще версты две, путь им преградила большая скала. Это был одинокий утес, огромный валун, неожиданно вставший на этой сравнительно ровной местности. У его подножия лежали большие обросшие мохом камни. Но сразу же за утесом ручей пропал, как будто ушел под землю.
   Мальчики вскарабкались на утес. В темноватой дымке пасмурного дня перед ними открылась однообразная, тоскливая панорама бескрайней равнины. Поля, поля, поля… Если даже считать эти поля степью, то все равно: на ней не было ни одного кургана…
   – И все-таки где-то здесь есть курган, – категорически объявил Генка.
   – Нет, нигде нет, – возразил Славка.
   – Значит, надо идти вперед.
   Славка опустил руку к подножию утеса.
   – Смотри, ручей кончился. Может быть, Халзан вытекает из-под скалы, может быть, здесь его исток. Куда же мы пойдем?
   Некоторое время мальчики молча стояли на вершине утеса. Ветер то стихал, то снова налетал, подвывая и высвистывая.
   Наконец Миша сказал:
   – Ты, Славка, не прав. Я видел карту. Исток Халзана гораздо дальше. По-видимому, здесь он сильно обмелел или течет под землей, а за утесом опять выбивается на поверхность…
   Генка ухватился за эту мысль:
   – Правильно. Может быть, клад зарыт в земле где-нибудь поблизости.
   – А как же курган? – спросил Славка.
   – Да, правда… Я и забыл про курган.
   – Так вот, – продолжал Миша, – если мы пройдем дальше, то наверняка снова наткнемся на Халзан. Но… но беда в том, что здесь, у утеса, по-видимому, кончаются бывшие графские владения. Помните карту в музее? Графская земля лежит между Утчей и Халзаном. Не тянется же она до бесконечности. И ясно, что граф зарыл алмаз на своей земле. А на его земле нет ни одного кургана. Вот в чем беда. – И Миша печально добавил: – Славка прав: дальше идти нет смысла.
   Чувствуя себя виноватым перед приятелями в том, что он оказался прав, Славка высказал такое предположение:
   – Возможно, граф имел в виду не орла-курганника, а орла-могильника. Тогда надо только найти могилу на Халзане.
   Но с вершины утеса не было видно ни могилы, ни кладбища.


Глава 64
Коммуна


   Неудача очень огорчила мальчиков. Неужели они ошиблись и с орлом? А уже кончается вторник. Завтра появится человек в зеленом костюме, а они ничего не нашли.
   В лагере их ожидала новость: приехал Борис Сергеевич с распоряжением из Москвы о передаче усадьбы коммуне.
   Вместе с ним приехали Коровин и еще два детдомовца, будущие коммунары.
   Отвоевали все-таки усадьбу! Миша побежал разыскивать Бориса Сергеевича. Но он нашел только Коровина. Борис Сергеевич ушел в сельсовет.
   Коровин и оба детдомовца обмеривали рулеткой сараи.
   – Ну как, – приветствовал их Миша, – отвоевали все-таки усадьбу?
   Коровин засопел, потом ответил:
   – А то как же… Забрали, и всё. Наркомпрос распоряжение дал.
   – А дом?
   – И дом. Только старуха попросила Бориса Сергеевича подождать до четверга.
   – Зачем?
   – Кто ее знает… Попросила, и всё. Борис Сергеевич согласился. Он ей и работу в коммуне предложил. Пусть, говорит, работает.
   – И что она?
   – А ничего.
   – Останется?
   – Куда же ей, старой, деваться…
   – Почему же она все-таки попросила отложить до четверга? – продолжал допытываться Миша.
   – А кто ее знает, – пожал плечами Коровин. – Ну, давай, ребята, тяни шнур… Нам сараи сегодня закончить надо, завтра будем землю обмеривать.
   И детдомовцы взялись за прерванную работу.
   Миша отлично понимал, почему старуха затягивает передачу дома. Завтра должен приехать Карагаев, вот она и хочет посоветоваться: а может быть, надо что-нибудь вынести из дома.
   Но о своих предположениях Миша не сказал ни Коровину, ни Борису Сергеевичу. Когда Борис Сергеевич пришел из сельсовета, Миша только спросил у него:
   – Как же вам удалось побороть Серова?
   – Уж этот Серов! – Борис Сергеевич покачал головой. – Шило!
   – Какое шило?
   – То, которое про вас заметки писало.
   – Значит, он?
   – Он самый… Обыкновенный взяточник. Кулаки не хотели коммуны. Понимали, что придется отдать землю, которую они незаконно захватили, вот и подкупили Серова. За взятку он выдал охранную грамоту на усадьбу, хотя никакой исторической ценности она не представляет. В общем, Серова уже прогнали из губоно.
   – Вот что… – протянул Миша. – Значит, дело рук Ерофеева. А я думал, что «графини»…
   Борис Сергеевич пожал плечами:
   – «Графиня»… Она тоже была заинтересована. По-видимому, хотела сохранить усадьбу для старых хозяев. Но она-то как раз и свела Ерофеева с Серовым. Дело в том, что жена Серова – ее родная сестра.
   Только сейчас Миша сообразил, кого напоминала ему жена Серова. Ну конечно же, «графиню». Точно! Только эта старая, а та помоложе…
   Миша подумал о том, как хорошо он сделал, что не поддался уговорам и угрозам Серова. Ведь если бы он его послушался и увел отсюда отряд, то объективно помог бы кулакам и бывшим помещикам. А ведь он сразу разгадал Серова, сразу почувствовал его неискренность и враждебность. Значит, у него, у Миши, есть политическое чутье. Ведь и Ерофеева он тоже разгадал, сразу сообразил, куда гнут кулаки… Но, конечно, все гораздо сложнее, чем ему представлялось. Тут цепь: Серов, Ерофеев, «графиня», лодочник, Карагаев… Возможно, что у каждого из них своя цель, но они объединены общими интересами. И, конечно, все это имеет отношение и к убийству Кузьмина, и к обвинению Николая Рыбалина.
   Рассказать Борису Сергеевичу о Карагаеве или нет?
   Конечно, для Бориса Сергеевича важно знать, что здесь появился бывший хозяин усадьбы. Но вдруг этот человек в зеленом вовсе не графский сын, вовсе не Карагаев? Мальчики уже столько раз ошибались. Миша боялся просчитаться еще раз, боялся наболтать чего-нибудь лишнего. Лучше завтра убедиться, что это действительно граф, и тогда уж рассказать.
   – Имейте в виду, – сказал он, – Ерофеев и другие кулаки все равно будут мешать коммуне.
   Борис Сергеевич рассмеялся:
   – Мы и не рассчитываем на их симпатии. И не нуждаемся в них. И мы их не боимся. Это они нас боятся. Они отлично понимают, что им придется расстаться с тем, что они захватили разными незаконными махинациями. И командовать здесь, в деревне, мы им не дадим. Они это отлично понимают и поэтому сопротивляются и будут сопротивляться. Если хочешь, сможешь в этом сегодня убедиться.
   – А что сегодня? – спросил Миша.
   – Сегодня вечером сходка. Приходи со своими ребятами. Получите наглядный урок классовой борьбы.


Глава 65
Сходка


   Отряд явился на сходку в полном составе. Всем было интересно. К тому же сходка происходила в клубе, хозяевами которого ребята себя до некоторой степени чувствовали: ведь они его построили.
   Обычно на сходку собирались только мужчины, теперь же пришла вся деревня: и мужчины, и женщины, и дети. Было душно, но многие сидели в полушубках и валенках. Облачки сизого махорочного дыма уходили под деревянные стропила. Потолка не было. В сущности, это был большой сарай.
   На сцене стоял маленький стол, покрытый красной материей. За ним сидели председатель сельсовета Иван Васильевич и Борис Сергеевич. Председатель встал, потребовал тишины и сказал:
   – Гражданы! – Он всегда на сходках почему-то говорил не «граждане», а «гражданы», видимо, для торжественности. – Гражданы! Начнем собрание. Есть постановление центральной власти. Значит, в бывшей барской усадьбе организовать трудовую коммуну для детей из числа бывших беспризорных товарищей. Значит, слово для информации имеет директор Борис Сергеевич. И просьба, гражданы, не курить.
   Но все продолжали курить.
   Борис Сергеевич вышел к рампе. Все замолчали и воззрились на него.
   – Товарищи, – сказал Борис Сергеевич, – коммуна организуется из числа бывших воспитанников детского дома. Все они в прошлом беспризорники, а некоторые даже и малолетние преступники. Говорю вам об этом прямо, чтобы все были в курсе дела…
   Он замолчал. В зале нарастал глухой шум. Сначала это был тихий, сдержанный говор многих людей в разных местах клуба. Потом все заговорили разом, зашумели, заволновались. И наконец раздался истошный женский крик:
   – Они и нас тут всех пограбят да перережут…
   Это крикнула женщина с ребенком на руках, вся точно обернутая большим цветастым платком.
   – Да, товарищи, некоторые из них были малолетними преступниками, – продолжал Борис Сергеевич, – но это было когда-то. За несколько лет, проведенных в детском доме, ребята стали совсем другими. Они овладели разными профессиями, знают и любят свое дело, научились уважать коллектив. Короче говоря: я ручаюсь за каждого. И вот увидите: у вас с коммунарами установятся самые лучшие отношения. Вы не будете на них в обиде, и я надеюсь, что и коммунарам не придется обижаться на вас.
   Но по мере того как говорил Борис Сергеевич, шум опять нарастал. Миша внимательно наблюдал за собранием и видел, что кулаки хотя и не кричат, но будоражат всех. Они сидели вокруг Ерофеева и лавочника маленькой, но сплоченной и злой кучкой, сознавая, что симпатии большинства собравшихся на их стороне, потому что все не хотят здесь коммуны, боятся ее, боятся коммунаров, про которых им наговорили всякие ужасы.
   И Мише было жаль Бориса Сергеевича, одиноко стоявшего на сцене лицом к лицу с враждебным собранием, которое не хотело его слушать и прерывало на каждом слове злобными и насмешливыми выкриками. Он всей душой сочувствовал Борису Сергеевичу, но ничем не мог помочь ему…
   А собрание шумело, кипело, бурлило. Особенно волновались женщины.
   – Не надо нам вашей коммуны! – кричали они. – Все равно прогоним бандитов! Убирайтесь, откуда пришли!
   Председатель Иван Васильевич поднялся и крикнул:
   – Спокойствие, гражданы, спокойствие! Выслушаем товарища, а потом будем обсуждать. Бабы, тихо! А то выведу!
   Ему ответил задорный женский голос:
   – Попробуй выведи!.. Мы тебя самого выведем!..
   Раздался взрыв хохота. Но шум не утихал, наоборот – еще больше усилился…
   Борис Сергеевич стоял на сцене, даже не пытаясь что-либо сказать, только обводил собрание строгим взглядом из-под очков…
   И тогда Миша, Генка, Славка и все остальные ребята сделали то, что они обычно делали на школьных собраниях, когда подымался такой же невообразимый шум: они начали хором скандировать:
   – Ти-ши-на!.. Ти-ши-на!.. Ти-ши-на!
   Сначала их голоса терялись в общем шуме, но, когда к ним присоединились остальные ребята, не только из лагеря, но и многие деревенские, они перекричали всех.
   Это было так ново и неожиданно для собрания, что все замолчали и в недоумении уставились на ребят. Они скандировали: «Ти-ши-на!.. Ти-ши-на!..» – а все с удивлением смотрели на них.
   Потом, по знаку Миши, ребята перестали кричать так же внезапно, как и начали…
   Борис Сергеевич воспользовался тишиной, наступившей вследствие общего замешательства, и сказал:
   – Ведь и у вас есть дети. Вот они сидят рядом с вами. – Он обвел внимательным и укоризненным взглядом сидевших впереди женщин с детьми и продолжал: – Ваши дети сидят возле вас. Вы их любите и заботитесь о них. После собрания они придут домой, где у них есть и пища, и постель, и над головой крыша, и есть ласковая, заботливая материнская рука. Почему же вы так жестоко относитесь к тем, кого война, разруха и голод лишили всего – и крова, и семьи, и отца, и матери? Я спрашиваю: почему вы так жестоки и несправедливы к ним? В чем они провинились перед вами?
   И он замолчал, ожидая ответа на свой вопрос.
   Но ответом ему было общее молчание. Все избегали взгляда Бориса Сергеевича. А у некоторых женщин даже слезы навернулись на глаза. Но они скрывали эти слезы и делали вид, что сморкаются.
   Мальчики торжествовали. Здорово он сказал! Крепко получилось!
   Строгим и внушительным голосом Борис Сергеевич продолжал:
   – Страна наша бедна. Но советская власть сделала все, чтобы вернуть детей к жизни, воспитать из них честных тружеников. И в этом большом и благородном деле никто не сумеет нам помешать. Ни те, кто надеются на возвращение помещиков и берегут для них усадьбы, ни те, кто незаконно завладели землей и эксплуатируют других крестьян. – И он строго посмотрел в ту сторону, где сидел Ерофеев.
   И все, кто был в зале, тоже обернулись туда.
   – Короче говоря, – заключил Борис Сергеевич, – организация коммуны – дело решенное. И никому не удастся это решение изменить. Оно окончательное. Я пришел сюда не для того, чтобы испросить вашего согласия, а для того, чтобы нам всем подумать о том, как мы будем вместе жить и вместе работать. Хотите вы обсуждать этот вопрос – пожалуйста. Не хотите – я могу уйти. Но коммуна будет.
   Слово попросил Ерофеев. Он вышел к сцене, снял фуражку, обнажив плешивую голову, и сказал:
   – Очень правильно сказал товарищ представитель насчет ребятишек. И мы тоже хотим, чтобы все было по-божески, по справедливости. Чтобы, значит, и мы никого не обидели, и нам чтобы ни от кого обиды не было. А вот насчет земли товарищ представитель ничего не сказал. А с землей-то как будет – вот вопрос.
   – Ни на чью землю коммуна не претендует, – ответил Борис Сергеевич, – коммуне отойдет та земля, которая принадлежит государству и которой незаконно пользуются гражданин Ерофеев и некоторые другие граждане. Разве вам, гражданин Ерофеев, полагается владеть почти сотней десятин земли?
   – Не я, а все общество пользуется, – ответил Ерофеев и широким жестом обвел зал, показывая, что все здесь сидящие пользуются этой землей.
   Но та самая женщина в платке, которая кричала про коммунаров, выкрикнула:
   – Ты чего на нас показываешь? Мы этой земли и не нюхали! Всю заграбастал!
   Не обращая на нее внимания, Ерофеев спокойно продолжал:
   – Владеем по закону. На то и бумага из губернии есть.
   Борис Сергеевич строго посмотрел на Ерофеева и сказал:
   – Мы знаем, гражданин Ерофеев, сколько вам стоила эта бумага.
   Ерофеев метнул на него настороженный взгляд, потом развел руками:
   – Про это нам ничего не известно.
   – Значит, будет известно, – коротко ответил Борис Сергеевич и, обращаясь к залу, спросил: – Граждане, кто еще пользуется этой землей, просьба встать.
   Никто не встал. Все молчали. Только один старик вполголса проговорил:
   – Кто же ею пользуется… Известно кто…
   Ерофеев неожиданно протянул вперед руки, повернул их ладонями вверх и сказал:
   – Этими руками земля обработана. Разве я не трудящийся?
   Женщина в платке вскочила со своего места и закричала:
   – Какой ты трудящийся? Ты этими руками только деньги считаешь! Закабалил всех, а теперь трудящимся прикидываешься!
   Опять заговорили все сразу. Но теперь общее негодование обрушилось на Ерофеева, на лавочника и на других кулаков. Выкладывались давние обиды, вспоминались несправедливости и унижения, которые терпели все от местных богатеев. Миша смотрел на мать Жердяя: вот кому бы выступить и рассказать, как Ерофеев подбивал ее предать собственного сына. Но Мария Ивановна молча сидела в углу, поворачивая печальное лицо к тем, кто выступал, но сама ничего не говорила.
   Председатель Иван Васильевич ладонью постучал по столу:
   – Гражданы! Довольно пререкаться! Вопрос ясный: быть здесь трудовой коммуне из числа бывших беспризорных товарищей. А то, что некоторые свою шкуру защищают, так это их личное дело. Все трудящееся крестьянство, и которые бедняки и которые середняки, горит способствовать общему делу. А потому просим Бориса Сергеевича доложить, как мыслится работа коммуны. В каком, значит, направлении и какая от нас требуется помощь.
   Борис Сергеевич рассказал, чем будут заниматься коммунары, что они будут сеять, какие сады разобьют, какие у них будут мастерские и подсобные предприятия, какую выгоду от этого получит окрестное население.
   Все молча и внимательно его слушали. Может быть, он и не привлек всех на свою сторону, но большинство чувствовали, что настоящая правда – на его стороне, а не на стороне тех, кто эксплуатировал их.
   А ребята торжествовали. Речь Бориса Сергеевича казалась им прекрасной. Он нарисовал такую заманчивую картину развития коммуны, что, слушая его, им хотелось тоже стать коммунарами, остаться здесь и создавать на новом месте новое хозяйство, «нового, – как выразился Борис Сергеевич, – коммунистического типа»…


Глава 66
Орел-ягнятник


   Собрание кончилось. Уже наступила ночь. Дождь прекратился. Небо очистилось от туч, на нем сверкали мириады звезд. И только когда ребята задевали в темноте деревья и кусты, на них сыпались капли дождя, застрявшие на листьях и ветках.
   Борис Сергеевич и Миша шли позади всех. Впереди, из темноты, доносились крики и ауканье ребят, громкий смех Зины Кругловой, обиженное бормотанье Кита, негодующий голос Бяшки.
   – Скажите, Борис Сергеевич, – спросил Миша, – если бы вдруг появился бывший владелец усадьбы, мог бы он помешать коммуне?
   Борис Сергеевич засмеялся:
   – Как же он помешает? Усадьба конфискована и принадлежит государству.
   – А вы не знаете, где они, бывшие графы?
   – Старый граф еще до революции уехал за границу, а молодой неизвестно где. Впрочем, какое это имеет значение?
   Мише очень хотелось рассказать, какое это имеет значение, но он удержался. Вот если завтра он убедится, что человек в зеленом и есть граф Карагаев, тогда он и скажет.
   – А вы не интересовались их гербом? – спросил Миша. – Вернее, я хотел спросить: какая именно птица изображена на гербе?
   – На гербе изображен орел. И если судить по голове, то это орел-ягнятник, он же орел-бородач. Нечто среднее между орлом и грифом, так сказать, переходный вид. Правда, специалисты, к которым я обращался, утверждают, что туловище – обыкновенного орла, но голова определенно орла-ягнятника. Вот, – он вытащил записную книжку, – у меня записаны приметы: «Голова большая, плоская спереди, выпуклая сзади. Покрыта щетинистыми и пухообразными перьями. Клюв большой, длинный, согнутый острым крючком. Основание клюва окружено пучком щетинок, который прикрывает нижнюю половину клюва. Поэтому орел называется как ягнятник, так и бородач».
   Миша внимательно слушал Бориса Сергеевича. Но это опять ничего не давало. Ягнятник, бородач… Полуорел, полугриф… Нет, ничего не дает… Вот халзан, курганник, могильник – это о чем-то говорит. А бородач ни о чем не говорит.
   Неужели они ошиблись и с орлом? Неужели орел изображен просто так и их догадкам та же цена, что и показанному на чертеже маршруту?..
   Все же сообщением Бориса Сергеевича Миша решил поделиться с Генкой и Славкой. Когда лагерь затих, он тихонько вызвал их из палатки, отвел в сторону и сказал:
   – Так вот, ребята, Борис Сергеевич говорит, что у этой птицы голова орла-бородача, или ягнятника.
   – Ну и что? – нетерпеливо возразил Генка. – Я ведь тоже говорил, что голова у птицы особенная, не такая, как у настоящего орла. Возможно, что ягнятника, не возражаю. Но какое это имеет значение? Ведь в целом это орел обыкновенный.
   – А чертеж? – настаивал Миша. – Ведь на чертеже голова орла совершенно черная, в отличие от туловища и ног. Значит, голова имеет какое-то особое значение. А голова – ягнятника.
   Генка опять нетерпеливо передернул плечами:
   – Не знаю, не знаю… При чем здесь ягнятник? У нас в России он почти не водится. Иногда только встречается на Кавказе и у Гималайских гор. Если ты хочешь знать, то ягнятник живет выше всех горных птиц, в области ледников и вечного снега. Откуда здесь, в средней полосе России, может взяться ягнятник? И гнездятся они только на скалах. А какие здесь скалы? Нет ни одной скалы…
   – Как же нет? А скала, на которую мы сегодня залезали?
   Генка рассмеялся:
   – Какая это скала? Ты пойми: они гнездятся на неприступных скалах.
   – Это не имеет значения, – решительно объявил Миша, – зато как здорово получается… Орел изображает реку Халзан, его голова – скалу на Халзане, а лапы могильника – могилу на скале. Понимаешь? Халзан – скала – могила.
   Славка громко зевнул. Ему очень хотелось спать. И, если говорить правду, он устал от догадок и не верил в них. Один орел, другой, и так до бесконечности… Если бы дело было в орлах, то алмаз давным-давно уже нашли бы. Искали тоже, наверно, не дураки.
   – Ведь мы были сегодня на скале и никакой могилы там не видели, – сказал Славка и снова зевнул.
   – Да, не видели, – горячо ответил Миша, – но ведь мы ее и не искали. Надо пойти и как следует обшарить всю скалу.