В заключение Миша подписал протокол. Все в нем было написано правильно, хотя и с грамматическими ошибками.
– Почему вы их задержали? – спросил Миша.
– По подозрению, – ответил милиционер, затягивая на себе пояс и оправляя кобуру.
– Какому подозрению?
– В соучастии.
– Каком соучастии?
– Соучастии в убийстве гражданина Кузьмина.
– Что вы говорите! – закричал Миша. – Этого не может быть.
– Есть улики, – сказал милиционер, надевая фуражку. Он повернулся к сторожу: – Аким Семенович, я в уезд позвоню. А ты посмотри, – он многозначительно кивнул на мальчиков.
Сторож закрыл за милиционером дверь, придвинул табурет и уселся с видом, доказывающим его твердую решимость никого отсюда не выпускать.
Теперь мальчики могли поговорить.
– Добегались? – спросил Генка.
Игорь и Сева опустили головы.
– Расскажите, что произошло, – сказал Миша.
– Ни в чем мы не виноваты! – ответил Игорь дрожащим голосом.
Сева засопел, но ничего к этому не добавил.
– Почему вас задержали?
– Вот честное слово, – захныкал Игорь, – мы ни в чем не виноваты! У нас развалился плот. Видим – на реке лодка, беспризорная. Мы ее взяли, только доплыть сюда. А нам не верят…
– Лодку нашли на Песчаной косе? – спросил Миша.
– Да. Откуда ты знаешь?
– Знаю, – ответил Миша с таким видом, по которому Игорь и Сева могли судить, что ему известно не только это, но и многое другое.
– Будете теперь знать, как из лагеря бегать! – добавил Генка.
– Когда вы прибыли к иностранцам и когда уехали от них? – спросил Миша.
Пораженные такой осведомленностью, Игорь и Сева рассказали, что к иностранцам они приплыли в первый же день, то есть во вторник, а уплыли от них на другой день, то есть в среду. И как только уплыли, то почти тут же нашли лодку, пересели в нее и поплыли дальше. И вот здесь их задержали.
– А красноармейцы вас кормили?
– Кормили.
– Вот видите, а вы говорите, что сразу приплыли сюда. Надо точно рассказывать, а вы путаете. Вот вам и не верят.
Игорь и Сева опять понурили головы.
– Мы вас, конечно, выручим, – продолжал Миша, – хотя вы этого и не заслужили…
– Чтоб знали в другой раз, как из лагеря бегать, – вставил Генка.
Игорь и Сева еще ниже опустили головы.
– Вас, конечно, не стоит выручать, – продолжал Миша, – выкручивайтесь как хотите… Но мы вас выручим только ради чести и репутации отряда. Хотя вам, видно, наплевать и на то и на другое.
Игорь мотнул головой в знак протеста. Сева подумал и снова потянулся за огурцом.
– Да, да, – продолжал Миша, – вам наплевать… Если бы вы дорожили авторитетом отряда, то не сбежали бы. Теперь вся Москва говорит, что в нашем отряде нет ни дисциплины, ни порядка. Вам это безразлично, конечно… Что для вас отряд, что для вас коллектив? Но мы дорожим репутацией отряда и выручим вас. Выручим вас, вернем в лагерь, и пусть все обсуждают ваш поступок. Посмотрим, как вы будете оправдываться, посмотрим…
Миша еще, наверно, долго выговаривал бы Игорю и Севе, но вернулся милиционер и объявил, что Игоря и Севу приказано доставить в город, к следователю.
– Мы тоже поедем, – заявил Миша, – одних ребят мы не отпустим.
– Проезд для всех свободный, – ответил милиционер.
Миша взял с собой Генку, а Славке велел вместе с Жердяем вернуться в лагерь. И он велел Славке ничего в лагере не рассказывать о злоключениях ребят. И если приедут их родители, то сказать, что ребята нашлись и скоро вернутся в лагерь.
Славка отправился к лодке. Милиционер с Игорем и Севой двинулись к станции. Вслед за ними зашагали Миша с Генкой.
– Почему вы их задержали? – спросил Миша.
– По подозрению, – ответил милиционер, затягивая на себе пояс и оправляя кобуру.
– Какому подозрению?
– В соучастии.
– Каком соучастии?
– Соучастии в убийстве гражданина Кузьмина.
– Что вы говорите! – закричал Миша. – Этого не может быть.
– Есть улики, – сказал милиционер, надевая фуражку. Он повернулся к сторожу: – Аким Семенович, я в уезд позвоню. А ты посмотри, – он многозначительно кивнул на мальчиков.
Сторож закрыл за милиционером дверь, придвинул табурет и уселся с видом, доказывающим его твердую решимость никого отсюда не выпускать.
Теперь мальчики могли поговорить.
– Добегались? – спросил Генка.
Игорь и Сева опустили головы.
– Расскажите, что произошло, – сказал Миша.
– Ни в чем мы не виноваты! – ответил Игорь дрожащим голосом.
Сева засопел, но ничего к этому не добавил.
– Почему вас задержали?
– Вот честное слово, – захныкал Игорь, – мы ни в чем не виноваты! У нас развалился плот. Видим – на реке лодка, беспризорная. Мы ее взяли, только доплыть сюда. А нам не верят…
– Лодку нашли на Песчаной косе? – спросил Миша.
– Да. Откуда ты знаешь?
– Знаю, – ответил Миша с таким видом, по которому Игорь и Сева могли судить, что ему известно не только это, но и многое другое.
– Будете теперь знать, как из лагеря бегать! – добавил Генка.
– Когда вы прибыли к иностранцам и когда уехали от них? – спросил Миша.
Пораженные такой осведомленностью, Игорь и Сева рассказали, что к иностранцам они приплыли в первый же день, то есть во вторник, а уплыли от них на другой день, то есть в среду. И как только уплыли, то почти тут же нашли лодку, пересели в нее и поплыли дальше. И вот здесь их задержали.
– А красноармейцы вас кормили?
– Кормили.
– Вот видите, а вы говорите, что сразу приплыли сюда. Надо точно рассказывать, а вы путаете. Вот вам и не верят.
Игорь и Сева опять понурили головы.
– Мы вас, конечно, выручим, – продолжал Миша, – хотя вы этого и не заслужили…
– Чтоб знали в другой раз, как из лагеря бегать, – вставил Генка.
Игорь и Сева еще ниже опустили головы.
– Вас, конечно, не стоит выручать, – продолжал Миша, – выкручивайтесь как хотите… Но мы вас выручим только ради чести и репутации отряда. Хотя вам, видно, наплевать и на то и на другое.
Игорь мотнул головой в знак протеста. Сева подумал и снова потянулся за огурцом.
– Да, да, – продолжал Миша, – вам наплевать… Если бы вы дорожили авторитетом отряда, то не сбежали бы. Теперь вся Москва говорит, что в нашем отряде нет ни дисциплины, ни порядка. Вам это безразлично, конечно… Что для вас отряд, что для вас коллектив? Но мы дорожим репутацией отряда и выручим вас. Выручим вас, вернем в лагерь, и пусть все обсуждают ваш поступок. Посмотрим, как вы будете оправдываться, посмотрим…
Миша еще, наверно, долго выговаривал бы Игорю и Севе, но вернулся милиционер и объявил, что Игоря и Севу приказано доставить в город, к следователю.
– Мы тоже поедем, – заявил Миша, – одних ребят мы не отпустим.
– Проезд для всех свободный, – ответил милиционер.
Миша взял с собой Генку, а Славке велел вместе с Жердяем вернуться в лагерь. И он велел Славке ничего в лагере не рассказывать о злоключениях ребят. И если приедут их родители, то сказать, что ребята нашлись и скоро вернутся в лагерь.
Славка отправился к лодке. Милиционер с Игорем и Севой двинулись к станции. Вслед за ними зашагали Миша с Генкой.
Глава 24
В городе у следователя
Следователь оказался вовсе не таким, каким представлял себе Миша. Мише всегда казалось, что следователь должен быть высоким, мрачным, сосредоточенным человеком с настороженным и проницательным взглядом, подтянутый, молчаливый, недоверчивый.
Перед ними же сидел небольшой человек с самым обыкновенным лицом, серенькими глазами, рассеянный и, как казалось Мише, невнимательный. Заваленный папками шатающийся стол был покрыт рваным куском зеленого картона, усеянным чернильными кляксами и испещренным неразборчивыми надписями и ничего не значащими рисунками.
Следователь несколько раз выходил из комнаты, оставляя на столе бумаги, и Миша удивлялся этому: ведь бумаги несомненно секретные. И вообще, все здесь открыто, сотрудники громко разговаривают, люди входят и выходят. Это сильно поколебало Мишино уважение к учреждению, где, по его представлению, велась тайная, опасная и самоотверженная борьба с преступниками.
Игоря и Севу следователь, казалось, совсем не слушал. Он писал и писал что-то постороннее: бумагу он передал другому сотруднику со словами: «Это к делу Кочеткова», и тут же принялся писать следующую. Когда Миша рассказывал про то, что на них напал лодочник Дмитрий Петрович, и про парней в лесу, то следователь был так невнимателен, что Миша обиженно замолчал.
Продолжая писать, следователь наконец спросил:
– Вы сумеете показать место, где нашли лодку?
– Конечно, – ответил Игорь. – У Песчаной косы.
– Сколько до нее от Халзина луга?
На этот вопрос ответил Миша:
– Верст семь или восемь.
Следователь поднял голову и, постукивая по столу карандашом, сказал:
– Семь верст… Как же там очутилась лодка? Отнести ее течением не могло: расстояние большое, река узка и извилиста, лодку бы обязательно прибило к берегу. Значит, лодку отогнали. Кто? Рыбалин? Но какой ему смысл отгонять лодку на такое расстояние и затем возвращаться обратно? Допустим, что убийца не Рыбалин, а кто-то другой. И этот другой отогнал лодку. Зачем? Ведь таким образом он только наводит на свой след, доказывает свое присутствие, в то время как его задача – скрыть свое присутствие и свалить все на Рыбалина. Третья возможность: лодку увел посторонний человек. Но убийство произошло вчера утром, и лодку вы нашли тоже вчера утром. Следовательно, она была отогнана сразу после убийства. И этот случайный человек не мог не видеть того, что произошло на берегу, хотя бы тела убитого Кузьмина.
Он на минуту задумался, потом продолжал:
– Рыбалин категорически отрицает свою причастность к убийству. Улики против него тяжелые, но обстоятельства еще неясны. Одним из обстоятельств, кстати, самым загадочным, и является угон лодки. Будь лодка на Песчаной косе, нам было бы легче найти человека, пригнавшего ее туда. Но вы забрали лодку и этим запутали следы. Теперь все сложнее.
Игорь и Сева сидели не поднимая глаз, подавленные сознанием своей вины.
– Все, что вы рассказали, – правда? – спросил следователь и первый раз посмотрел на мальчиков так, как, по мнению Миши, и полагалось смотреть следователю: пытливо и строго.
– Честное слово! – в один голос сказали Игорь и Сева.
Миша заявил, что ручается за мальчиков.
– Верю, – сказал следователь, – но ребята еще могут мне понадобиться. Придется дня на два задержаться в городе. У кого бы они могли остановиться? Есть у вас в городе знакомые?
Знакомых у ребят не было.
– Куда же вас девать? – задумался следователь. – Вот что… Я дам записку в губоно. Ребят дня на два поместят в детдом, а потом мы их переправим в лагерь.
Он написал записку и передал ее Мише.
– А к кому там обратиться? – спросил Миша.
– Кто там… Обратитесь лучше всего к товарищу Серову. Детские учреждения в его ведении.
Серов, Серов… Кто же это такой? Знакомая фамилия… Ах да, ведь это им подписана охранная грамота на усадьбу…
– Вы их надолго задержите? – спросил на прощание Миша.
– Дня два, не больше, – ответил следователь.
Перед ними же сидел небольшой человек с самым обыкновенным лицом, серенькими глазами, рассеянный и, как казалось Мише, невнимательный. Заваленный папками шатающийся стол был покрыт рваным куском зеленого картона, усеянным чернильными кляксами и испещренным неразборчивыми надписями и ничего не значащими рисунками.
Следователь несколько раз выходил из комнаты, оставляя на столе бумаги, и Миша удивлялся этому: ведь бумаги несомненно секретные. И вообще, все здесь открыто, сотрудники громко разговаривают, люди входят и выходят. Это сильно поколебало Мишино уважение к учреждению, где, по его представлению, велась тайная, опасная и самоотверженная борьба с преступниками.
Игоря и Севу следователь, казалось, совсем не слушал. Он писал и писал что-то постороннее: бумагу он передал другому сотруднику со словами: «Это к делу Кочеткова», и тут же принялся писать следующую. Когда Миша рассказывал про то, что на них напал лодочник Дмитрий Петрович, и про парней в лесу, то следователь был так невнимателен, что Миша обиженно замолчал.
Продолжая писать, следователь наконец спросил:
– Вы сумеете показать место, где нашли лодку?
– Конечно, – ответил Игорь. – У Песчаной косы.
– Сколько до нее от Халзина луга?
На этот вопрос ответил Миша:
– Верст семь или восемь.
Следователь поднял голову и, постукивая по столу карандашом, сказал:
– Семь верст… Как же там очутилась лодка? Отнести ее течением не могло: расстояние большое, река узка и извилиста, лодку бы обязательно прибило к берегу. Значит, лодку отогнали. Кто? Рыбалин? Но какой ему смысл отгонять лодку на такое расстояние и затем возвращаться обратно? Допустим, что убийца не Рыбалин, а кто-то другой. И этот другой отогнал лодку. Зачем? Ведь таким образом он только наводит на свой след, доказывает свое присутствие, в то время как его задача – скрыть свое присутствие и свалить все на Рыбалина. Третья возможность: лодку увел посторонний человек. Но убийство произошло вчера утром, и лодку вы нашли тоже вчера утром. Следовательно, она была отогнана сразу после убийства. И этот случайный человек не мог не видеть того, что произошло на берегу, хотя бы тела убитого Кузьмина.
Он на минуту задумался, потом продолжал:
– Рыбалин категорически отрицает свою причастность к убийству. Улики против него тяжелые, но обстоятельства еще неясны. Одним из обстоятельств, кстати, самым загадочным, и является угон лодки. Будь лодка на Песчаной косе, нам было бы легче найти человека, пригнавшего ее туда. Но вы забрали лодку и этим запутали следы. Теперь все сложнее.
Игорь и Сева сидели не поднимая глаз, подавленные сознанием своей вины.
– Все, что вы рассказали, – правда? – спросил следователь и первый раз посмотрел на мальчиков так, как, по мнению Миши, и полагалось смотреть следователю: пытливо и строго.
– Честное слово! – в один голос сказали Игорь и Сева.
Миша заявил, что ручается за мальчиков.
– Верю, – сказал следователь, – но ребята еще могут мне понадобиться. Придется дня на два задержаться в городе. У кого бы они могли остановиться? Есть у вас в городе знакомые?
Знакомых у ребят не было.
– Куда же вас девать? – задумался следователь. – Вот что… Я дам записку в губоно. Ребят дня на два поместят в детдом, а потом мы их переправим в лагерь.
Он написал записку и передал ее Мише.
– А к кому там обратиться? – спросил Миша.
– Кто там… Обратитесь лучше всего к товарищу Серову. Детские учреждения в его ведении.
Серов, Серов… Кто же это такой? Знакомая фамилия… Ах да, ведь это им подписана охранная грамота на усадьбу…
– Вы их надолго задержите? – спросил на прощание Миша.
– Дня два, не больше, – ответил следователь.
Глава 25
Серов
Серов был одет в обычный костюм губернского совработника: галифе, сапоги и защитный френч с большими накладными карманами. Ведал он в губоно хозяйственными делами и сидел в отдельном кабинете за большим письменным столом с круглыми резными ножками.
При взгляде на Серова Мише сразу вспомнился урок геометрии, на котором они рисовали куб и шар. Только там куб и шар стояли рядом, а здесь шар был водружен на куб: к короткому квадратному телу была привинчена большая, круглая, совершенно лысая голова. Шеи не было вовсе, ее заменяли несколько толстых складок между головой и туловищем.
Жирные губы, маленькие живые карие глазки и сытая улыбка придавали лицу Серова такое выражение, точно он только что встал из-за обильного стола, но не прочь вернуться к нему. Его квадратное тело, утолщенное оттопыренными на жирной груди накладными карманами, покоилось в кресле неподвижно, а голова вертелась во все стороны, как у тех кукол, у которых голову можно повернуть задом наперед и даже обернуть несколько раз вокруг оси.
– Написано двое, а вас четверо, – сказал Серов, переводя живой взгляд с одного мальчика на другого. Миша показал на Игоря и Севу:
– Это про них.
– Зачем они нужны следователю?
Миша рассказал об убийстве Кузьмина.
– Что за Карагаево? – спросил Серов.
– Карагаево. Там, где бывшая графская усадьба.
– Знаю, знаю. – Серов закивал головой и многозначительно поднял короткий толстый палец. – Историческая ценность.
Потом он подробно расспросил об обстоятельствах убийства, про лагерь, про деревню, про то, как Игорь и Сева попали на реку и угнали лодку. Слушая Мишин рассказ, он одобрительно кивал головой. Что именно он одобрял, ребята так и не поняли. А когда Миша рассказал про лодочника, то Серов даже всплеснул руками, и на лице у него появилось огорченное выражение: «Вот, мол, какие дела творятся на белом свете»…
Но еще больше огорчился Серов, когда узнал, что Миша не рассказал следователю о встрече с иностранцами. Как же так? Надо было рассказать. Следователю все важно.
– Иностранные коммунисты, – удивился Миша, – при чем здесь они?
Серов живо ответил:
– Я не говорю, что они причастны, но иностранцы! Ведь вы не видели их документов. Может быть, они не коммунисты. Надо быть начеку.
Краснея от волнения, Миша сказал:
– И Рыбалин никого не убивал, и иностранные коммунисты здесь ни при чем.
– Хорошо, хорошо, – сразу согласился Серов, – это дело следствия, путь они занимаются…
Он вдруг засмеялся тонким, как у девчонки, смехом, а потом начал обстоятельно рассказывать про усадьбу, про ее историческую ценность. Это гордость губернии, говорил Серов, ее инвентарь хранится в местном краеведческом музее, в разделе «Быт помещика XVIII столетия». Ребята как сознательные комсомольцы должны беречь усадьбу, ничего в ней не трогать и не портить. Усадьба, сказал Серов, – достояние народа. Настоящие революционеры должны беречь и охранять достояние народа.
Говорил он быстро, все время перебегая своими живыми карими глазами с одного мальчика на другого. Но ребятам ужасно хотелось спать. Чтобы не заснуть, Генка вертелся на стуле, Игорь хлопал глазами, а Сева встряхивал головой, которая поминутно падала на грудь. Миша хотел прервать Серова, но ему не удавалось вставить ни одного слова.
В заключение Серов сказал:
– Теперь насчет ребят. Поместить их в детский дом я не могу. Нет свободных мест, и нет свободных пайков.
Миша с удивлением посмотрел на Серова. Зачем же он их держал целый час? Дело к вечеру, как и где теперь устраивать ребят?
– Нет свободных мест, нет свободных пайков, – повторил Серов и нетерпеливо заерзал в своем кресле.
– Здрасте! – сказал Генка. – Что же им, на улице ночевать?
Серов задумался, потом спросил:
– У вас есть знакомые в городе?
– Нет.
– Никого?
– Никого!
– Ладно, – сказал вдруг Серов, – я этих ребят подержу два дня у себя дома. Не на улице же им, в самом деле, ночевать. – Он сокрушенно покачал лысой головой. – Хороши в угрозыске: вызывают и бросают детей на улице… Вот вам и беспризорничество… Мы боремся с беспризорностью, а они ее создают.
Он встал. И оказалось, что хотя он широкоплеч и тучен, но совсем мал ростом. Почти такой же, как и ребята.
– Вот так, – сказал Серов, – подержу их два дня у себя. Будут сыты.
При взгляде на Серова Мише сразу вспомнился урок геометрии, на котором они рисовали куб и шар. Только там куб и шар стояли рядом, а здесь шар был водружен на куб: к короткому квадратному телу была привинчена большая, круглая, совершенно лысая голова. Шеи не было вовсе, ее заменяли несколько толстых складок между головой и туловищем.
Жирные губы, маленькие живые карие глазки и сытая улыбка придавали лицу Серова такое выражение, точно он только что встал из-за обильного стола, но не прочь вернуться к нему. Его квадратное тело, утолщенное оттопыренными на жирной груди накладными карманами, покоилось в кресле неподвижно, а голова вертелась во все стороны, как у тех кукол, у которых голову можно повернуть задом наперед и даже обернуть несколько раз вокруг оси.
– Написано двое, а вас четверо, – сказал Серов, переводя живой взгляд с одного мальчика на другого. Миша показал на Игоря и Севу:
– Это про них.
– Зачем они нужны следователю?
Миша рассказал об убийстве Кузьмина.
– Что за Карагаево? – спросил Серов.
– Карагаево. Там, где бывшая графская усадьба.
– Знаю, знаю. – Серов закивал головой и многозначительно поднял короткий толстый палец. – Историческая ценность.
Потом он подробно расспросил об обстоятельствах убийства, про лагерь, про деревню, про то, как Игорь и Сева попали на реку и угнали лодку. Слушая Мишин рассказ, он одобрительно кивал головой. Что именно он одобрял, ребята так и не поняли. А когда Миша рассказал про лодочника, то Серов даже всплеснул руками, и на лице у него появилось огорченное выражение: «Вот, мол, какие дела творятся на белом свете»…
Но еще больше огорчился Серов, когда узнал, что Миша не рассказал следователю о встрече с иностранцами. Как же так? Надо было рассказать. Следователю все важно.
– Иностранные коммунисты, – удивился Миша, – при чем здесь они?
Серов живо ответил:
– Я не говорю, что они причастны, но иностранцы! Ведь вы не видели их документов. Может быть, они не коммунисты. Надо быть начеку.
Краснея от волнения, Миша сказал:
– И Рыбалин никого не убивал, и иностранные коммунисты здесь ни при чем.
– Хорошо, хорошо, – сразу согласился Серов, – это дело следствия, путь они занимаются…
Он вдруг засмеялся тонким, как у девчонки, смехом, а потом начал обстоятельно рассказывать про усадьбу, про ее историческую ценность. Это гордость губернии, говорил Серов, ее инвентарь хранится в местном краеведческом музее, в разделе «Быт помещика XVIII столетия». Ребята как сознательные комсомольцы должны беречь усадьбу, ничего в ней не трогать и не портить. Усадьба, сказал Серов, – достояние народа. Настоящие революционеры должны беречь и охранять достояние народа.
Говорил он быстро, все время перебегая своими живыми карими глазами с одного мальчика на другого. Но ребятам ужасно хотелось спать. Чтобы не заснуть, Генка вертелся на стуле, Игорь хлопал глазами, а Сева встряхивал головой, которая поминутно падала на грудь. Миша хотел прервать Серова, но ему не удавалось вставить ни одного слова.
В заключение Серов сказал:
– Теперь насчет ребят. Поместить их в детский дом я не могу. Нет свободных мест, и нет свободных пайков.
Миша с удивлением посмотрел на Серова. Зачем же он их держал целый час? Дело к вечеру, как и где теперь устраивать ребят?
– Нет свободных мест, нет свободных пайков, – повторил Серов и нетерпеливо заерзал в своем кресле.
– Здрасте! – сказал Генка. – Что же им, на улице ночевать?
Серов задумался, потом спросил:
– У вас есть знакомые в городе?
– Нет.
– Никого?
– Никого!
– Ладно, – сказал вдруг Серов, – я этих ребят подержу два дня у себя дома. Не на улице же им, в самом деле, ночевать. – Он сокрушенно покачал лысой головой. – Хороши в угрозыске: вызывают и бросают детей на улице… Вот вам и беспризорничество… Мы боремся с беспризорностью, а они ее создают.
Он встал. И оказалось, что хотя он широкоплеч и тучен, но совсем мал ростом. Почти такой же, как и ребята.
– Вот так, – сказал Серов, – подержу их два дня у себя. Будут сыты.
Глава 26
Борис Сергеевич
Выйдя из губоно, ребята столкнулись с директором московского детского дома Борисом Сергеевичем, тем самым, который с Коровиным приезжал несколько дней назад в усадьбу и разговаривал с «графиней».
Услышав, что ребята были у Серова, он спросил:
– Велел вам убираться из усадьбы?
– Нет, почему? – удивился Миша. – Мы у него были совсем по другому делу… Я бы вам рассказал, да вот, – он показал на Игоря и Севу, – надо ребят отвести…
– Я вас провожу, – сказал Борис Сергеевич.
По дороге Миша рассказал Борису Сергеевичу о происшествиях последних дней. Генка живописно прокомментировал его рассказ. Борис Сергеевич пожал плечами:
– Здесь два детских дома. Оба наполовину свободны. Почему же Серов не поместил ребят туда? Непонятно.
– Он решил, что Игорю и Севе будет у него лучше, – сказал Генка, – все же домашняя обстановка.
– Серов мог бы так и сказать, – ответил Борис Сергеевич, – но он сослался на то, что детдома загружены, а это неверно.
– Мы не могли отказаться, – сказал Миша, – ребят-то надо куда-то поместить.
– Да, конечно, – согласился Борис Сергеевич.
– А как же иначе? – подхватил Генка. – У Серова их и накормят, и напоят, и в постельку уложат… «Накормила, напоила и поесть дала ему»… Везет этим дурачкам, честное слово! Из лагеря убежали, всех растревожили, в дурацкую историю влипли и вышли сухими из воды. Им бы не у Серова на пуховиках прохлаждаться, а посидеть бы эти два дня в милиции…
– Откуда ты знаешь, что у Серова пуховики? – возразил Игорь.
– Знаю. По лицу видно, что на пуховиках спит.
– Какой проницательный! – засмеялся Борис Сергеевич.
Серов жил на окраине, и им пришлось пересечь весь город.
– Ну и город! – разглагольствовал Генка. – Даже трамвая нету. И смотрите, как интересно – все улицы называются: Стрелецкая, Сторожевая, Пушкарская, Солдатская, Ямская… Старинный город. Наверно, здесь раньше крепость была.
– Город старинный, – подтвердил Борис Сергеевич, – он существовал еще до возникновения Москвы.
– Вы по поводу трудкоммуны приехали? – спросил Миша.
– Да, – нахмурился Борис Сергеевич.
Но как обстоит дело с трудкоммуной, рассказывать не стал.
Зато он подробно расспросил об убийстве Кузьмина. В ответ на уверения Миши, что Рыбалин к этому непричастен, Борис Сергеевич сказал:
– Мне трудно судить. Я не знаю обстоятельств дела. Но виноват тот, кто заинтересован в убийстве Кузьмина.
Наконец они дошли до квартиры Серова.
Это был одноэтажный домик с небольшим крылечком и тремя окнами, завешенными белыми занавесками. За длинным забором, выкрашенным, как и дом, в ярко-красную краску и утыканным сверху длинными, острыми гвоздями, виднелись верхушки яблонь и груш. Возле двери висела на проволоке ручка звонка.
– Устраивайте свои дела, я подожду вас, – сказал Борис Сергеевич и медленно пошел вдоль улицы.
Мальчики поднялись на крыльцо. Миша потянул ручку звонка. За дверью послышался металлический грохот, потом шаги.
– Кто там? – спросил женский голос.
– Мы от товарища Серова, – ответил Миша.
Загремели запоры. Дверь открылась. На пороге стояла высокая красивая женщина в ярком халате, на котором были нарисованы зеленые и желтые цветы.
– Нас прислал товарищ Серов… – начал Миша.
– Я знаю, – проговорила женщина, и ее тонкие губы брезгливо искривились. – Кто остается?
Миша показал на Игоря и Севу:
– Вот они…
Она сделала шаг назад и шире раскрыла двери:
– Проходите!
Игорь и Сева нерешительно вошли в дом. Женщина сразу захлопнула за ними дверь.
Несколько озадаченные таким приемом, Миша и Генка стояли на крыльце.
– Я думал, что и нас обедом угостят, – уныло проговорил Генка.
– Угостят! Как же! – ответил Миша. – Дожидайся! – И он с возмущением посмотрел на дверь: даже попрощаться не дали с ребятами.
Но на кого похожа эта женщина? Определенно знакомое лицо. Может быть, на кого-нибудь из жильцов их дома на Арбате?..
– Честное слово, – сказал Генка, – еще немного – и я умру от голода…
Услышав, что ребята были у Серова, он спросил:
– Велел вам убираться из усадьбы?
– Нет, почему? – удивился Миша. – Мы у него были совсем по другому делу… Я бы вам рассказал, да вот, – он показал на Игоря и Севу, – надо ребят отвести…
– Я вас провожу, – сказал Борис Сергеевич.
По дороге Миша рассказал Борису Сергеевичу о происшествиях последних дней. Генка живописно прокомментировал его рассказ. Борис Сергеевич пожал плечами:
– Здесь два детских дома. Оба наполовину свободны. Почему же Серов не поместил ребят туда? Непонятно.
– Он решил, что Игорю и Севе будет у него лучше, – сказал Генка, – все же домашняя обстановка.
– Серов мог бы так и сказать, – ответил Борис Сергеевич, – но он сослался на то, что детдома загружены, а это неверно.
– Мы не могли отказаться, – сказал Миша, – ребят-то надо куда-то поместить.
– Да, конечно, – согласился Борис Сергеевич.
– А как же иначе? – подхватил Генка. – У Серова их и накормят, и напоят, и в постельку уложат… «Накормила, напоила и поесть дала ему»… Везет этим дурачкам, честное слово! Из лагеря убежали, всех растревожили, в дурацкую историю влипли и вышли сухими из воды. Им бы не у Серова на пуховиках прохлаждаться, а посидеть бы эти два дня в милиции…
– Откуда ты знаешь, что у Серова пуховики? – возразил Игорь.
– Знаю. По лицу видно, что на пуховиках спит.
– Какой проницательный! – засмеялся Борис Сергеевич.
Серов жил на окраине, и им пришлось пересечь весь город.
– Ну и город! – разглагольствовал Генка. – Даже трамвая нету. И смотрите, как интересно – все улицы называются: Стрелецкая, Сторожевая, Пушкарская, Солдатская, Ямская… Старинный город. Наверно, здесь раньше крепость была.
– Город старинный, – подтвердил Борис Сергеевич, – он существовал еще до возникновения Москвы.
– Вы по поводу трудкоммуны приехали? – спросил Миша.
– Да, – нахмурился Борис Сергеевич.
Но как обстоит дело с трудкоммуной, рассказывать не стал.
Зато он подробно расспросил об убийстве Кузьмина. В ответ на уверения Миши, что Рыбалин к этому непричастен, Борис Сергеевич сказал:
– Мне трудно судить. Я не знаю обстоятельств дела. Но виноват тот, кто заинтересован в убийстве Кузьмина.
Наконец они дошли до квартиры Серова.
Это был одноэтажный домик с небольшим крылечком и тремя окнами, завешенными белыми занавесками. За длинным забором, выкрашенным, как и дом, в ярко-красную краску и утыканным сверху длинными, острыми гвоздями, виднелись верхушки яблонь и груш. Возле двери висела на проволоке ручка звонка.
– Устраивайте свои дела, я подожду вас, – сказал Борис Сергеевич и медленно пошел вдоль улицы.
Мальчики поднялись на крыльцо. Миша потянул ручку звонка. За дверью послышался металлический грохот, потом шаги.
– Кто там? – спросил женский голос.
– Мы от товарища Серова, – ответил Миша.
Загремели запоры. Дверь открылась. На пороге стояла высокая красивая женщина в ярком халате, на котором были нарисованы зеленые и желтые цветы.
– Нас прислал товарищ Серов… – начал Миша.
– Я знаю, – проговорила женщина, и ее тонкие губы брезгливо искривились. – Кто остается?
Миша показал на Игоря и Севу:
– Вот они…
Она сделала шаг назад и шире раскрыла двери:
– Проходите!
Игорь и Сева нерешительно вошли в дом. Женщина сразу захлопнула за ними дверь.
Несколько озадаченные таким приемом, Миша и Генка стояли на крыльце.
– Я думал, что и нас обедом угостят, – уныло проговорил Генка.
– Угостят! Как же! – ответил Миша. – Дожидайся! – И он с возмущением посмотрел на дверь: даже попрощаться не дали с ребятами.
Но на кого похожа эта женщина? Определенно знакомое лицо. Может быть, на кого-нибудь из жильцов их дома на Арбате?..
– Честное слово, – сказал Генка, – еще немного – и я умру от голода…
Глава 27
Быт помещика
Генка не умер с голоду. Через час мальчики вместе с Борисом Сергеевичем вышли из столовой Нарпита с животами, туго набитыми щами и рисовой кашей.
За обедом Борис Сергеевич рассказал, что с трудкоммуной пока ничего не получается. Возражает Серов, его поддерживает кое-кто из местных руководителей. Ссылаются на историческую ценность усадьбы. Следовательно, сказал Борис Сергеевич, задача заключается в том, чтобы опровергнуть эту версию. А ее можно опровергнуть. Он уже собрал в Москве кое-какие данные. С этой же целью он сейчас пойдет в местный краеведческий музей. Там хранится обстановка усадьбы. Возможно, в музее найдется кое-что полезное.
– Нам Серов тоже рассказывал про музей, – сказал Миша. – Можно, мы с вами туда пойдем?
– Пожалуйста.
– Ну вот, – скривился Генка, – охота тебе тащиться в этот музей! Что там интересного? Опять бивни мамонта. В какой музей ни придешь, всюду бивни мамонта. Все хотят доказать, что в их губернии когда-то обитали мамонты. А если и обитали, какое это имеет значение?
– А вдруг, кроме бивней мамонта, там есть еще что-нибудь, и что-нибудь интересное? – заметил Борис Сергеевич.
– Нет уж, – возразил Генка, – ничего, кроме бивней, там нет. Еще, наверно, рака с мощами какого-нибудь святого. Да и в этой раке одна только труха и опиум для народа.
– Не хочешь – не ходи, – сказал Миша, – отправляйся на вокзал и жди меня.
– Нет уж, чем на вокзале болтаться, я лучше пойду в этот несчастный музей, – заявил Генка.
Генка оказался прав. Первое, что они увидели при входе в музей, были именно бивни мамонта. Изогнутые, желтоватые, они украшали маленький вестибюль музея, свидетельствуя, что и эта губерния не отстала от других по части мамонтов.
От вестибюля по всей окружности музея тянулась длинная анфилада комнат. Каждая была «отделом». Отдел животного мира, полезных ископаемых, растительного царства, кустарных промыслов, земледелия, истории края… Впрочем, история края занимала несколько комнат. На одной из них висела табличка: «Быт помещика XVIII столетия». В этом отделе и находилась обстановка усадьбы.
Это была экспозиция гостиной. За канатом стояла мебель красного дерева: стол, диван, кресла и стулья, обитые темно-красным атласом, каминный экран с нарисованными на нем китайскими птицами, большая арфа с порванными струнами, два высоких зеркала с канделябрами по бокам.
Были здесь еще три шкафа. В первом, под названием «Одежда помещика», стояли манекены в старинных парадных одеждах с медалями, орденами, звездами и голубыми лентами через плечо. Во втором («Досуг помещика») лежали длинные трубки, чубуки, игральные карты, бильярдные шары и шахматы из слоновой кости. В третьем («Отдых помещика») стоял почему-то обеденный сервиз, обложенный огромными пистолетами и другим старинным оружием.
Генка комментировал быт помещика очень неодобрительно:
– Зачем такие длинные трубки? Как из них курить? Потаскай за собой такую трубочку! Или кафтан. Как в нем ходить? А халаты… Какое старье! И кому это интересно?! Отдых помещика, досуг помещика, кому это нужно? Нет у нас никаких графов, никаких помещиков, зачем же выставлять их напоказ?..
Но Миша не слушал Генку. Ее внимание сразу привлекла бронзовая птица. Такая же, как и в усадьбе, но гораздо меньше. Она стояла на мраморной подставке и круглыми злыми глазами смотрела на мальчиков.
– Смотрите, Борис Сергеевич, – сказал Миша, – точно такой же орел, как и в усадьбе.
Борис Сергеевич оторвался от висевших на стене таблиц, которые он внимательно рассматривал.
– Эта птица нарисована на гербе графов, – сказал он, – а вот для чего сделаны их бронзовые изваяния, не знаю. Возможно, графская прихоть. – И он снова отвернулся к таблицам.
Мише вдруг захотелось спать. Вот так всегда! Как только придешь в какой-нибудь музей, так обязательно тебя одолевает сонливость. Почему в музеях так клонит ко сну? Хочется поскорее пробежаться по залам и выйти на улицу.
Но Мише было неудобно перед Борисом Сергеевичем. Он призвал на помощь всю свою волю и продолжал осмотр картин и таблиц, показывающих богатство графов и изображающих их быт. На одной картине секли крепостного. Он лежал на скамейке, связанный по рукам и ногам. По сторонам стояли два молодца в красных рубашках, с прутьями, с картинно поднятыми руками, в некотором отдалении – сам помещик в халате с длинной, до самого полу, трубкой в зубах.
Затем висела большая карта уезда, на которой разными красками было показано, что графы Карагаевы владели таким же количеством земли, сколько имели две тысячи крестьянских дворов. Крестьянская земля была обозначена красным цветом, а графская – черным. И она представляла собой большой массив по обоим берегам Утчи, вплоть до речушки Халзан, той самой, где убили Кузьмина…
Перед картой Борис Сергеевич стоял особенно долго и даже срисовал ее. И он объяснил Мише, что после революции почти вся графская земля была роздана крестьянам. Только некоторая ее часть осталась при усадьбе. Но и ее позабирали себе деревенские кулаки. И если будет организована трудкоммуна, то кулакам придется землю вернуть.
– Как же, – усмехнулся Генка, – так они вам ее и вернут! Попробуйте получите у Ерофеева…
Была здесь еще одна карта. Она изображала, каким богатством владел граф в России. Кроме Карагаева, у него было еще три имения и, помимо этого, рудники на Урале.
– Безобразие! – возмутился Миша. – Один человек всем владел, а другие ничего не имели! Ведь это же несправедливо! А правда, что на Урале у него были алмазные россыпи?
– Были, – подтвердил Борис Сергеевич. – Старый граф упорно искал на Урале алмазы. Но, кажется, ничего существенного не нашел. Ведь алмазы ценятся только крупные. А больших он не находил. Но через всю историю этой фамилии проходят какие-то загадочные происшествия с драгоценными камнями. Кто-то кого-то убивал, кто-то сходил с ума. Перед самой революцией старого графа даже лишили всех прав, и состоянием завладел его родной сын. В общем, грязные истории.
– Ну и черт с ними! – сказал Генка. – Пойдемте отсюда. Даже противно стоять здесь!
Когда они уходили, Миша оглянулся. И ему, как и тогда в усадьбе, показалось, что бронзовая птица зловеще смотрит им вслед…
За обедом Борис Сергеевич рассказал, что с трудкоммуной пока ничего не получается. Возражает Серов, его поддерживает кое-кто из местных руководителей. Ссылаются на историческую ценность усадьбы. Следовательно, сказал Борис Сергеевич, задача заключается в том, чтобы опровергнуть эту версию. А ее можно опровергнуть. Он уже собрал в Москве кое-какие данные. С этой же целью он сейчас пойдет в местный краеведческий музей. Там хранится обстановка усадьбы. Возможно, в музее найдется кое-что полезное.
– Нам Серов тоже рассказывал про музей, – сказал Миша. – Можно, мы с вами туда пойдем?
– Пожалуйста.
– Ну вот, – скривился Генка, – охота тебе тащиться в этот музей! Что там интересного? Опять бивни мамонта. В какой музей ни придешь, всюду бивни мамонта. Все хотят доказать, что в их губернии когда-то обитали мамонты. А если и обитали, какое это имеет значение?
– А вдруг, кроме бивней мамонта, там есть еще что-нибудь, и что-нибудь интересное? – заметил Борис Сергеевич.
– Нет уж, – возразил Генка, – ничего, кроме бивней, там нет. Еще, наверно, рака с мощами какого-нибудь святого. Да и в этой раке одна только труха и опиум для народа.
– Не хочешь – не ходи, – сказал Миша, – отправляйся на вокзал и жди меня.
– Нет уж, чем на вокзале болтаться, я лучше пойду в этот несчастный музей, – заявил Генка.
Генка оказался прав. Первое, что они увидели при входе в музей, были именно бивни мамонта. Изогнутые, желтоватые, они украшали маленький вестибюль музея, свидетельствуя, что и эта губерния не отстала от других по части мамонтов.
От вестибюля по всей окружности музея тянулась длинная анфилада комнат. Каждая была «отделом». Отдел животного мира, полезных ископаемых, растительного царства, кустарных промыслов, земледелия, истории края… Впрочем, история края занимала несколько комнат. На одной из них висела табличка: «Быт помещика XVIII столетия». В этом отделе и находилась обстановка усадьбы.
Это была экспозиция гостиной. За канатом стояла мебель красного дерева: стол, диван, кресла и стулья, обитые темно-красным атласом, каминный экран с нарисованными на нем китайскими птицами, большая арфа с порванными струнами, два высоких зеркала с канделябрами по бокам.
Были здесь еще три шкафа. В первом, под названием «Одежда помещика», стояли манекены в старинных парадных одеждах с медалями, орденами, звездами и голубыми лентами через плечо. Во втором («Досуг помещика») лежали длинные трубки, чубуки, игральные карты, бильярдные шары и шахматы из слоновой кости. В третьем («Отдых помещика») стоял почему-то обеденный сервиз, обложенный огромными пистолетами и другим старинным оружием.
Генка комментировал быт помещика очень неодобрительно:
– Зачем такие длинные трубки? Как из них курить? Потаскай за собой такую трубочку! Или кафтан. Как в нем ходить? А халаты… Какое старье! И кому это интересно?! Отдых помещика, досуг помещика, кому это нужно? Нет у нас никаких графов, никаких помещиков, зачем же выставлять их напоказ?..
Но Миша не слушал Генку. Ее внимание сразу привлекла бронзовая птица. Такая же, как и в усадьбе, но гораздо меньше. Она стояла на мраморной подставке и круглыми злыми глазами смотрела на мальчиков.
– Смотрите, Борис Сергеевич, – сказал Миша, – точно такой же орел, как и в усадьбе.
Борис Сергеевич оторвался от висевших на стене таблиц, которые он внимательно рассматривал.
– Эта птица нарисована на гербе графов, – сказал он, – а вот для чего сделаны их бронзовые изваяния, не знаю. Возможно, графская прихоть. – И он снова отвернулся к таблицам.
Мише вдруг захотелось спать. Вот так всегда! Как только придешь в какой-нибудь музей, так обязательно тебя одолевает сонливость. Почему в музеях так клонит ко сну? Хочется поскорее пробежаться по залам и выйти на улицу.
Но Мише было неудобно перед Борисом Сергеевичем. Он призвал на помощь всю свою волю и продолжал осмотр картин и таблиц, показывающих богатство графов и изображающих их быт. На одной картине секли крепостного. Он лежал на скамейке, связанный по рукам и ногам. По сторонам стояли два молодца в красных рубашках, с прутьями, с картинно поднятыми руками, в некотором отдалении – сам помещик в халате с длинной, до самого полу, трубкой в зубах.
Затем висела большая карта уезда, на которой разными красками было показано, что графы Карагаевы владели таким же количеством земли, сколько имели две тысячи крестьянских дворов. Крестьянская земля была обозначена красным цветом, а графская – черным. И она представляла собой большой массив по обоим берегам Утчи, вплоть до речушки Халзан, той самой, где убили Кузьмина…
Перед картой Борис Сергеевич стоял особенно долго и даже срисовал ее. И он объяснил Мише, что после революции почти вся графская земля была роздана крестьянам. Только некоторая ее часть осталась при усадьбе. Но и ее позабирали себе деревенские кулаки. И если будет организована трудкоммуна, то кулакам придется землю вернуть.
– Как же, – усмехнулся Генка, – так они вам ее и вернут! Попробуйте получите у Ерофеева…
Была здесь еще одна карта. Она изображала, каким богатством владел граф в России. Кроме Карагаева, у него было еще три имения и, помимо этого, рудники на Урале.
– Безобразие! – возмутился Миша. – Один человек всем владел, а другие ничего не имели! Ведь это же несправедливо! А правда, что на Урале у него были алмазные россыпи?
– Были, – подтвердил Борис Сергеевич. – Старый граф упорно искал на Урале алмазы. Но, кажется, ничего существенного не нашел. Ведь алмазы ценятся только крупные. А больших он не находил. Но через всю историю этой фамилии проходят какие-то загадочные происшествия с драгоценными камнями. Кто-то кого-то убивал, кто-то сходил с ума. Перед самой революцией старого графа даже лишили всех прав, и состоянием завладел его родной сын. В общем, грязные истории.
– Ну и черт с ними! – сказал Генка. – Пойдемте отсюда. Даже противно стоять здесь!
Когда они уходили, Миша оглянулся. И ему, как и тогда в усадьбе, показалось, что бронзовая птица зловеще смотрит им вслед…
Часть третья
Голыгинская гать
Глава 28
Сенька Ерофеев
Жизнь лагеря снова вошла в свою обычную колею. Привычный распорядок дня – сигнал побудки, утренняя линейка, подъем флага, работа в деревне, игры, беседа у костра. Но ощущение того, что отряд окружает какая-то тайна, не покидало Мишу.
Вина Николая Рыбалина не доказана, но он пока и не оправдан. Зато лодочник ходит как ни в чем не бывало. Встречая Мишу, он ухмыляется так, будто тогда, на реке, ничего не произошло. Даже подмигнул один раз.
С лодочником связана «графиня». Что-то отправляла в лес. И кулак Ерофеев с ними заодно. Да… Во всем этом надо обязательно разобраться: ведь может пострадать невинный человек!
Но как действовать? Пойти в лес, узнать, что это за парни? Но где их там искать? Да и опасно. Сам бы он, конечно, пошел. А ребята? Мало ли что может случиться, а он за них отвечает.
Значит, остается только одно: узнать, что повез лодочник в лес. Узнать через Сеньку Ерофеева. Ведь он тоже перетаскивал мешки в лодку. Конечно, так просто он не скажет. А попытаться надо. Вдруг проболтается…
Генка поддержал этот план.
– Но тебе неудобно, – сказал он, – ты вожатый, ребята тебя стесняются. А мне Сенька все выложит, будь уверен.
– Что-нибудь сделаешь не то, – усомнился Миша. – Так напортишь, что потом и не исправишь.
Но Генка заверил его, что будет осторожен и осмотрителен. Разве он не выполнял серьезных поручений!
Генка еще не обдумал плана действия. Как всегда, он надеялся на случай. Важно заговорить, а там будет видно.
Пионеры занимались оборудованием клуба. Им помогали деревенские ребята. Только Сенька и Акимка не принимали участия. Они сидели на куче бревен, грызли семечки и, лениво поругиваясь, перекидывались картами. Генка остановился возле них и, изобразив на лице любопытство, стал смотреть на их игру.
– Садись с нами, – предложил Сенька, тасуя колоду.
Генка присел на бревна:
– В карты не играю, а посмотреть – посмотрю.
– Не бойся, – усмехнулся Сенька, – не на деньги. На щелчки.
Генка важно ответил:
– Со мной играть нельзя. Я кого угодно обыграю.
– Так уж обыграешь?
– Точно тебе говорю. Дай колоду.
Генка взял колоду, перетасовал ее и показал карточный фокус.
Фокус был несложный. Но Сенька и Акимка были потрясены. Так, во всяком случае, показалось Генке. Уж очень удивленно они смотрели на него.
Довольный своим успехом, Генка деланно равнодушным голосом проговорил:
– Я и не такие вещи могу отгадать. Вот посмотрю на человека и сразу скажу, что он сегодня делал и что вчера делал и позавчера.
– Это ты врешь, – усмехнулся Сенька.
– Могу доказать!
Вина Николая Рыбалина не доказана, но он пока и не оправдан. Зато лодочник ходит как ни в чем не бывало. Встречая Мишу, он ухмыляется так, будто тогда, на реке, ничего не произошло. Даже подмигнул один раз.
С лодочником связана «графиня». Что-то отправляла в лес. И кулак Ерофеев с ними заодно. Да… Во всем этом надо обязательно разобраться: ведь может пострадать невинный человек!
Но как действовать? Пойти в лес, узнать, что это за парни? Но где их там искать? Да и опасно. Сам бы он, конечно, пошел. А ребята? Мало ли что может случиться, а он за них отвечает.
Значит, остается только одно: узнать, что повез лодочник в лес. Узнать через Сеньку Ерофеева. Ведь он тоже перетаскивал мешки в лодку. Конечно, так просто он не скажет. А попытаться надо. Вдруг проболтается…
Генка поддержал этот план.
– Но тебе неудобно, – сказал он, – ты вожатый, ребята тебя стесняются. А мне Сенька все выложит, будь уверен.
– Что-нибудь сделаешь не то, – усомнился Миша. – Так напортишь, что потом и не исправишь.
Но Генка заверил его, что будет осторожен и осмотрителен. Разве он не выполнял серьезных поручений!
Генка еще не обдумал плана действия. Как всегда, он надеялся на случай. Важно заговорить, а там будет видно.
Пионеры занимались оборудованием клуба. Им помогали деревенские ребята. Только Сенька и Акимка не принимали участия. Они сидели на куче бревен, грызли семечки и, лениво поругиваясь, перекидывались картами. Генка остановился возле них и, изобразив на лице любопытство, стал смотреть на их игру.
– Садись с нами, – предложил Сенька, тасуя колоду.
Генка присел на бревна:
– В карты не играю, а посмотреть – посмотрю.
– Не бойся, – усмехнулся Сенька, – не на деньги. На щелчки.
Генка важно ответил:
– Со мной играть нельзя. Я кого угодно обыграю.
– Так уж обыграешь?
– Точно тебе говорю. Дай колоду.
Генка взял колоду, перетасовал ее и показал карточный фокус.
Фокус был несложный. Но Сенька и Акимка были потрясены. Так, во всяком случае, показалось Генке. Уж очень удивленно они смотрели на него.
Довольный своим успехом, Генка деланно равнодушным голосом проговорил:
– Я и не такие вещи могу отгадать. Вот посмотрю на человека и сразу скажу, что он сегодня делал и что вчера делал и позавчера.
– Это ты врешь, – усмехнулся Сенька.
– Могу доказать!