Впрочем, все изголодались. И этот маленький бутерброд, похожий на папиросную бумагу, только раздразнил аппетит. Мальчики забыли о деликатности, необходимой в сношениях с представителями иностранной державы.
Женщина не успевала намазывать бутерброды. Мужчина вскрыл новую банку консервов, затем сардины и, наконец, банку сгущенного молока. Все это ребята уничтожили, особенно же навалились они на хлеб. Говорят, что иностранцы едят мало хлеба, но ведь они-то не иностранцы.
По тому, как смущенно заглядывал иностранец в свой рюкзак и наконец вывернул его, ребята поняли, что все иностранные запасы уничтожены. Впрочем, они уже были сыты. Даже несколько осоловели. Им дремалось. Ведь в лагере они привыкли спать после обеда. Миша посмотрел на свой «будильник» и сказал:
– Минут двадцать отдохнем и поедем дальше. А то неудобно сразу смываться.
Отяжелевшие от еды мальчики прилегли вокруг костра. Жердяй и тот уселся поудобнее.
Женщина не успевала намазывать бутерброды. Мужчина вскрыл новую банку консервов, затем сардины и, наконец, банку сгущенного молока. Все это ребята уничтожили, особенно же навалились они на хлеб. Говорят, что иностранцы едят мало хлеба, но ведь они-то не иностранцы.
По тому, как смущенно заглядывал иностранец в свой рюкзак и наконец вывернул его, ребята поняли, что все иностранные запасы уничтожены. Впрочем, они уже были сыты. Даже несколько осоловели. Им дремалось. Ведь в лагере они привыкли спать после обеда. Миша посмотрел на свой «будильник» и сказал:
– Минут двадцать отдохнем и поедем дальше. А то неудобно сразу смываться.
Отяжелевшие от еды мальчики прилегли вокруг костра. Жердяй и тот уселся поудобнее.
Глава 20
Неожиданный поворот
– Комсомоль, – улыбаясь, сказал иностранец, показывая на комсомольские значки ребят. – Ким… Интернациональ.
– Да, мы есть комсомольцы, – ответил Миша не без вызова и тоже коверкая слова, вероятно думая, что иностранец его лучше поймет.
– Карашо, карашо. Комсомоль – это карашо, Интернациональ – это карашо…
«Притворяешься, буржуазия несчастная! – подумал Миша. – Не любишь ты ни комсомола, ни Интернационала». Потом спросил:
– Путешествуете? Вояж?
– О да, да, – закивал головой иностранец, – мы есть путешественник. Ходить, ездить. Россия карошая страна, красивая страна…
– Нравится вам у нас? – насмешливо спросил Генка, поглаживая свой туго набитый живот.
– О, нравится, отшень нравится… Очень карашо.
«Знаем, как вам у нас нравится, – подумал Миша. – Разве капиталистам у нас может нравиться? Живьем бы съели нашу республику!»
– Как там у вас лорд Керзон поживает? – развязно спросил Генка.
Иностранец брезгливо сморщил лицо:
– О, лорд Керзон… Это некарашо – лорд Керзон, отшень некарашо… Фуй, Керзон… Керзон – это плохо…
– Значит, Керзон нехорошо? – насмешливо переспросил Миша. Ему даже стало неприятно, что иностранец так притворяется. Уж если имеешь убеждения, то отстаивай их.
Иностранец отрицательно покачал головой:
– Некарашо, отшень некарашо. Керзон… Ультиматум, Тори… Империализмус…
– А Муссолини хорошо?
– О, – иностранец энергично замотал головой, – Муссолини савсем некарашо. Фашизмус… Коммунист, социалист – убивать… Диктатур… Савсем некарашо…
– А почему у вас есть всякие керзоны и муссолини? – ехидно спросил Миша. И, видя, что иностранец его не понял, он энергично махнул рукой: – Керзон, Муссолини вон! Долой!
Иностранец радостно закивал головой:
– О да… Конешно… Долёй Муссолини, долёй… Керзон – долёй!
«Хитрый!» – подумал Миша и сказал:
– Вот вы их и долой.
Иностранец задумчиво качнул головой и, медленно подбирая слова, сказал:
– Врэмя… Рэволюций не устраивать, рэволюций приходят.
«Какой политически грамотный! – подумал Миша. – Уж такие, как вы, конечно, никакой революции не устроят…»
А иностранец с серьезным и многозначительным выражением лица, несколько напряженным от необходимости вспоминать русские слова, продолжал:
– Кризис, безработний, война… Пролетарият – некарашо… Коммунист – агитация… Капиталист его в тюрьма. – Он вдруг засмеялся и схватил себя за кисти рук: – Кандали, тюрьма! – И смешно сморщился: – Некарашо – тюрьма…
Миша посмотрел на золотое кольцо иностранца, на белые полоски кожи на кистях женщины и подумал, что очень хорошо смеяться, когда сами носят золотые кольца и браслеты.
Иностранец перехватил его взгляд, засмеялся и показал на руки женщины:
– Кандали – три лет… Тюрьма – десять лет.
Женщина в это время перемывала чашки.
Мальчики сразу не сообразили, о чем говорит иностранец. Какие десять лет тюрьмы? Какие три года кандалов?.. И только Славка первым обрел дар речи.
– Вы коммунистка? – спросил он у женщины.
Иностранец, улыбаясь, повторил Славкин вопрос на незнакомом ребятам языке.
Женщина засмеялась, ткнула себя пальцем в грудь и сказала:
– Коммунисьт! – потом показала на мужчину: – Коммунисьт, – потом опять на себя: – Румэн, – потом опять на своего спутника: – Куба, Эмерика…
Мальчики молчали, потрясенные таким неожиданным оборотом дела. Те, кого они приняли за буржуев, оказались коммунистами. Они, наверно, делегаты Коминтерна. Ведь недавно был конгресс. Как же они так опростоволосились, так бессовестно обожрали их! И как они могли принять их за капиталистов? Какие капиталисты будут путешествовать по берегам Утчи? Капиталисты отдыхают во всяких Баден-Баденах… Да и если приглядеться, то сразу видно, что это коммунисты и революционеры. Одеты хотя по-иностранному, но просто, как рабочие. У мужчины доброе, умное лицо, приветливая улыбка, сильный подбородок. У женщины тоже волевое лицо, и седина, и морщинки. И они отдали мальчикам всю свою еду. Разве капиталисты поделились бы с ними? Ах, как нехорошо получилось!..
– Значит, вы с Кубы? – переспросил Миша только для того, чтобы нарушить неловкое молчание.
– Куба, Куба, – засмеялся кубинец.
– Капабланка! – сказал Генка.
– О да, да, Капаблянка, чемпьоне…
– Хорошо на Кубе?
– Карашо, отшень карашо. – Кубинец показал на землю. – Ходить земли карашо. – Потом он обвел рукой вокруг шеи, как бы изображая петлю, показал на дерево: – Висеть на дерев плёх, отшень плёх. – Он засмеялся. – Мне надо висеть, а я удираль…
Мальчики с восхищением смотрели на кубинца. Этот толстый, веселый, такой на вид заурядный человек был приговорен к смертной казни и сумел уйти от палачей, сумел добраться до России! Каким мужеством, какой отвагой надо обладать! А он сидит на берегу Утчи, вскрывает банки с консервами и смеется как ни в чем не бывало! Вот это люди!
Хорошо бы с ними поговорить, порасспросить, узнать, как обстоит дело с мировой революцией. Но надо ехать за Игорем и Севой. Да и после этого недоразумения мальчики чувствовали себя неудобно. Они встали и начали прощаться.
– До свидания, – говорили они, пожимая руки кубинцу.
А Генка добавил:
– Если будете идти все берегом и берегом, то обязательно к нам в лагерь попадете.
Кубинец не понял Генку и только весело улыбнулся в ответ.
Румынке мальчики пожали руку особенно почтительно: на этих руках были кандалы!
Потом они спустились к лодке.
Собственно, никто не говорил, что им надо сделать, но каждый понимал это. Они сложили все свои продукты в один мешок, только хлеб мальчики оставили себе: ведь иностранцы его почти не едят.
Кубинец и румынка стояли на берегу, поглядывая на сборы и не понимая их назначения. Миша торопился: может быть, кубинец улыбается тому, что у мальчиков столько продуктов, а их они оставили безо всего.
Наконец мешок был уложен. Миша вынес его из лодки и положил у ног кубинца и румынки. Они сначала не поняли, но потом, когда сообразили, замахали руками:
– Не надьо, не надьо, возьмийть, не надьо…
Но Миша уже оттолкнул лодку и прыгнул в нее.
Кубинец поднял мешок и, протягивая его мальчикам, пошел по берегу вслед за лодкой. Но Генка и Славка налегли на весла. Лодка быстро удалялась.
На берегу стоял кубинец с мешком в руках. Он растерянно улыбался и качал головой. А маленькая рыженькая румынка стояла неподвижно, внимательно и серьезно глядя вслед мальчикам. Косая тень белой березы падала на ее худенькие плечи.
И тогда Миша поднял руку и крикнул:
– Рот фронт!
Женщина молча подняла сжатый кулак.
Кубинец засмеялся, опустил мешок и тоже поднял сжатый кулак:
– Рот фронт! До свиданьия! Рот фронт!
– Да, мы есть комсомольцы, – ответил Миша не без вызова и тоже коверкая слова, вероятно думая, что иностранец его лучше поймет.
– Карашо, карашо. Комсомоль – это карашо, Интернациональ – это карашо…
«Притворяешься, буржуазия несчастная! – подумал Миша. – Не любишь ты ни комсомола, ни Интернационала». Потом спросил:
– Путешествуете? Вояж?
– О да, да, – закивал головой иностранец, – мы есть путешественник. Ходить, ездить. Россия карошая страна, красивая страна…
– Нравится вам у нас? – насмешливо спросил Генка, поглаживая свой туго набитый живот.
– О, нравится, отшень нравится… Очень карашо.
«Знаем, как вам у нас нравится, – подумал Миша. – Разве капиталистам у нас может нравиться? Живьем бы съели нашу республику!»
– Как там у вас лорд Керзон поживает? – развязно спросил Генка.
Иностранец брезгливо сморщил лицо:
– О, лорд Керзон… Это некарашо – лорд Керзон, отшень некарашо… Фуй, Керзон… Керзон – это плохо…
– Значит, Керзон нехорошо? – насмешливо переспросил Миша. Ему даже стало неприятно, что иностранец так притворяется. Уж если имеешь убеждения, то отстаивай их.
Иностранец отрицательно покачал головой:
– Некарашо, отшень некарашо. Керзон… Ультиматум, Тори… Империализмус…
– А Муссолини хорошо?
– О, – иностранец энергично замотал головой, – Муссолини савсем некарашо. Фашизмус… Коммунист, социалист – убивать… Диктатур… Савсем некарашо…
– А почему у вас есть всякие керзоны и муссолини? – ехидно спросил Миша. И, видя, что иностранец его не понял, он энергично махнул рукой: – Керзон, Муссолини вон! Долой!
Иностранец радостно закивал головой:
– О да… Конешно… Долёй Муссолини, долёй… Керзон – долёй!
«Хитрый!» – подумал Миша и сказал:
– Вот вы их и долой.
Иностранец задумчиво качнул головой и, медленно подбирая слова, сказал:
– Врэмя… Рэволюций не устраивать, рэволюций приходят.
«Какой политически грамотный! – подумал Миша. – Уж такие, как вы, конечно, никакой революции не устроят…»
А иностранец с серьезным и многозначительным выражением лица, несколько напряженным от необходимости вспоминать русские слова, продолжал:
– Кризис, безработний, война… Пролетарият – некарашо… Коммунист – агитация… Капиталист его в тюрьма. – Он вдруг засмеялся и схватил себя за кисти рук: – Кандали, тюрьма! – И смешно сморщился: – Некарашо – тюрьма…
Миша посмотрел на золотое кольцо иностранца, на белые полоски кожи на кистях женщины и подумал, что очень хорошо смеяться, когда сами носят золотые кольца и браслеты.
Иностранец перехватил его взгляд, засмеялся и показал на руки женщины:
– Кандали – три лет… Тюрьма – десять лет.
Женщина в это время перемывала чашки.
Мальчики сразу не сообразили, о чем говорит иностранец. Какие десять лет тюрьмы? Какие три года кандалов?.. И только Славка первым обрел дар речи.
– Вы коммунистка? – спросил он у женщины.
Иностранец, улыбаясь, повторил Славкин вопрос на незнакомом ребятам языке.
Женщина засмеялась, ткнула себя пальцем в грудь и сказала:
– Коммунисьт! – потом показала на мужчину: – Коммунисьт, – потом опять на себя: – Румэн, – потом опять на своего спутника: – Куба, Эмерика…
– Значит, вы с Кубы? – переспросил Миша только для того, чтобы нарушить неловкое молчание.
– Куба, Куба, – засмеялся кубинец.
– Капабланка! – сказал Генка.
– О да, да, Капаблянка, чемпьоне…
– Хорошо на Кубе?
– Карашо, отшень карашо. – Кубинец показал на землю. – Ходить земли карашо. – Потом он обвел рукой вокруг шеи, как бы изображая петлю, показал на дерево: – Висеть на дерев плёх, отшень плёх. – Он засмеялся. – Мне надо висеть, а я удираль…
Мальчики с восхищением смотрели на кубинца. Этот толстый, веселый, такой на вид заурядный человек был приговорен к смертной казни и сумел уйти от палачей, сумел добраться до России! Каким мужеством, какой отвагой надо обладать! А он сидит на берегу Утчи, вскрывает банки с консервами и смеется как ни в чем не бывало! Вот это люди!
Хорошо бы с ними поговорить, порасспросить, узнать, как обстоит дело с мировой революцией. Но надо ехать за Игорем и Севой. Да и после этого недоразумения мальчики чувствовали себя неудобно. Они встали и начали прощаться.
– До свидания, – говорили они, пожимая руки кубинцу.
А Генка добавил:
– Если будете идти все берегом и берегом, то обязательно к нам в лагерь попадете.
Кубинец не понял Генку и только весело улыбнулся в ответ.
Румынке мальчики пожали руку особенно почтительно: на этих руках были кандалы!
Потом они спустились к лодке.
Собственно, никто не говорил, что им надо сделать, но каждый понимал это. Они сложили все свои продукты в один мешок, только хлеб мальчики оставили себе: ведь иностранцы его почти не едят.
Кубинец и румынка стояли на берегу, поглядывая на сборы и не понимая их назначения. Миша торопился: может быть, кубинец улыбается тому, что у мальчиков столько продуктов, а их они оставили безо всего.
Наконец мешок был уложен. Миша вынес его из лодки и положил у ног кубинца и румынки. Они сначала не поняли, но потом, когда сообразили, замахали руками:
– Не надьо, не надьо, возьмийть, не надьо…
Но Миша уже оттолкнул лодку и прыгнул в нее.
Кубинец поднял мешок и, протягивая его мальчикам, пошел по берегу вслед за лодкой. Но Генка и Славка налегли на весла. Лодка быстро удалялась.
На берегу стоял кубинец с мешком в руках. Он растерянно улыбался и качал головой. А маленькая рыженькая румынка стояла неподвижно, внимательно и серьезно глядя вслед мальчикам. Косая тень белой березы падала на ее худенькие плечи.
И тогда Миша поднял руку и крикнул:
– Рот фронт!
Женщина молча подняла сжатый кулак.
Кубинец засмеялся, опустил мешок и тоже поднял сжатый кулак:
– Рот фронт! До свиданьия! Рот фронт!
Глава 21
Плот
Скрылись из виду и кубинец, и румынка, и их маленький шалаш из веток. Опять потянулись леса, поля, луга, перелески, овраги, мельницы.
– Некрасиво получилось, – сказал Славка, работая веслами, – приняли за буржуев, набросились на еду.
– Все Генка! – не оборачиваясь, ответил Миша. – «Нэпманы», «буржуи»! Всегда лезет со своими дурацкими идеями!..
– Меня брюки гольф подвели, – оправдывался Генка. – Вижу, гольф, ну и подумал, что буржуи.
Миша пожал плечами:
– Разве можно по штанам судить о человеке? И меня сбил с толку. Я сразу подумал, что это иностранные коммунисты.
– А если ты подумал, то и продолжал бы думать! – огрызнулся Генка. – Каждый имеет свое мнение.
– А кто на бутерброды накинулся? – заметил Славка.
– Как будто из голодной губернии приехал! – усмехнулся Миша. – Стыдно было смотреть!
Генка собирался опять огрызнуться, но Миша приподнялся и крикнул:
– Плот!
На небольшой песчаной отмели лежал плот – ветхое сооружение из коротких, тонких бревен, скрепленных лыком, рваной веревкой и ржавой проволокой. Крепления разорвались, и бревна плота разошлись в разные стороны. В таком виде он был непригоден к употреблению.
– Сенькин плот, – сказал Жердяй.
– Точно. Вот эта проволока моя. А кол Акимка притащил, из ограды вынул. Сенькин плот.
Мальчики вышли на берег. Справа тянулся лес, слева виднелась деревня. За полями, на расстоянии километра, высилась насыпь железной дороги. По ней тащился товарный состав. За ним волочился длинный хвост дыма.
Мальчики обсудили положение.
Здесь Игорь и Сева оставили плот. Куда же они ушли?
– Они ушли на станцию, – сказал Генка.
– А может быть, в деревню? – предложил Славка.
– Зачем?
– За веревками. Хотят починить плот и плыть дальше.
– На такой развалине!..
– Вот что, – сказал Миша. – Генка со Славкой отправятся на станцию, а мы с Жердяем поплывем в деревню. Как она называется, Жердяй?
– Грачьи Выселки.
– В Грачьи Выселки мы и пойдем. Может быть, ребята туда заходили. Если не за веревками, то хотя бы за продуктами. А вы со станции вернетесь в деревню. Мы будем вас ждать, только особенно не задерживайтесь. – Миша посмотрел на часы: – Ого, уже половина пятого! Вот и день прошел.
Генка и Славка зашагали к станции. Миша и Жердяй вернулись к лодке и поплыли к деревне Грачьи Выселки. Подыматься в деревню им не пришлось. Возле берега купались деревенские ребятишки. И они сказали, что действительно вчера вечером здесь были два пионера. Приплыли они на лодке, расспросили, какая деревня будет дальше, и поплыли вниз.
– На лодке? – удивился Миша. – А какие они из себя, эти пионеры?
По описанию ребятишек, это были именно Игорь и Сева. Один худощавый, черный, горбоносый, другой беленький, толстенький.
Откуда же у них лодка?
Вот еще новости!
– А какая у них лодка? – спросил Миша.
Ребята объяснили, что лодка была самая обыкновенная. Но такой лодки в деревне не было, это была чужая лодка, и Сева и Игорь поплыли на ней дальше.
– Дальше Фролкиного брода не уплывут, – сказал Жердяй, – там мостики всю реку перегораживают. А за мостиками – мельница с плотиной.
– А далеко до Фролкиного брода? – спросил Миша.
– Верст десять будет, – неуверенно ответил Жердяй. – До ночи доберемся.
– Так ведь надо еще Генку и Славку подождать, – уныло проговорил Миша. – Пока вернутся Генка и Славка, день уже пройдет.
Полуденный зной сменился вечерней прохладой. Рои комаров закружились над рекой. Даль ее заволакивалась туманом. Длинные тени лежали на воде. И только за дальними горами сверкали последние бронзовые отблески заката.
Наконец явились со станции Генка и Славка, усталые, злые, запыленные. Станция оказалась совсем не близко. К тому же в деревне на них напали собаки, черт бы их побрал! И это вовсе не станция, а какой-то несчастный полустанок. Здесь останавливается только один поезд, в десять часов утра. И никаких ребят никто не видел.
В двух словах Миша объяснил положение. Мальчики сели в лодку и двинулись дальше.
Сразу за деревней им преградили путь коровы. Они стояли в воде по всей ширине реки. Мальчики гребли осторожно. Стоявший на носу Славка яростно махал руками, но коровы только косились на него настороженными глазами и не двигались с места.
– Н-но, проходи, чего стала! – кричал Славка.
– Кому ты говоришь «но»? Ведь это не лошади, – сказал Генка. – Надо кричать «аллё».
– Аллё! – закричал доверчивый Славка.
Но и этот окрик не подействовал на коров.
Генка покатывался с хохоту.
И только размахивая веслами и подняв страшный крик, мальчики заставили коров посторониться и проложили себе дорогу.
Некоторое время они плыли без особых приключений.
Погасли последние огни заката. Река сразу стала безмолвной. Мальчики молчали. Уж очень пустынно и тоскливо было вокруг.
– Где же Фролкин брод? – спросил Миша.
– Скоро должен быть, – ответил Жердяй.
Быстро темнело. Берега теряли свои очертания.
Ничего не поделаешь, придется остановиться на ночевку, иначе в темноте они могут проглядеть Игоря и Севу.
– Некрасиво получилось, – сказал Славка, работая веслами, – приняли за буржуев, набросились на еду.
– Все Генка! – не оборачиваясь, ответил Миша. – «Нэпманы», «буржуи»! Всегда лезет со своими дурацкими идеями!..
– Меня брюки гольф подвели, – оправдывался Генка. – Вижу, гольф, ну и подумал, что буржуи.
Миша пожал плечами:
– Разве можно по штанам судить о человеке? И меня сбил с толку. Я сразу подумал, что это иностранные коммунисты.
– А если ты подумал, то и продолжал бы думать! – огрызнулся Генка. – Каждый имеет свое мнение.
– А кто на бутерброды накинулся? – заметил Славка.
– Как будто из голодной губернии приехал! – усмехнулся Миша. – Стыдно было смотреть!
Генка собирался опять огрызнуться, но Миша приподнялся и крикнул:
– Плот!
На небольшой песчаной отмели лежал плот – ветхое сооружение из коротких, тонких бревен, скрепленных лыком, рваной веревкой и ржавой проволокой. Крепления разорвались, и бревна плота разошлись в разные стороны. В таком виде он был непригоден к употреблению.
– Сенькин плот, – сказал Жердяй.
– Точно. Вот эта проволока моя. А кол Акимка притащил, из ограды вынул. Сенькин плот.
Мальчики вышли на берег. Справа тянулся лес, слева виднелась деревня. За полями, на расстоянии километра, высилась насыпь железной дороги. По ней тащился товарный состав. За ним волочился длинный хвост дыма.
Мальчики обсудили положение.
Здесь Игорь и Сева оставили плот. Куда же они ушли?
– Они ушли на станцию, – сказал Генка.
– А может быть, в деревню? – предложил Славка.
– Зачем?
– За веревками. Хотят починить плот и плыть дальше.
– На такой развалине!..
– Вот что, – сказал Миша. – Генка со Славкой отправятся на станцию, а мы с Жердяем поплывем в деревню. Как она называется, Жердяй?
– Грачьи Выселки.
– В Грачьи Выселки мы и пойдем. Может быть, ребята туда заходили. Если не за веревками, то хотя бы за продуктами. А вы со станции вернетесь в деревню. Мы будем вас ждать, только особенно не задерживайтесь. – Миша посмотрел на часы: – Ого, уже половина пятого! Вот и день прошел.
Генка и Славка зашагали к станции. Миша и Жердяй вернулись к лодке и поплыли к деревне Грачьи Выселки. Подыматься в деревню им не пришлось. Возле берега купались деревенские ребятишки. И они сказали, что действительно вчера вечером здесь были два пионера. Приплыли они на лодке, расспросили, какая деревня будет дальше, и поплыли вниз.
– На лодке? – удивился Миша. – А какие они из себя, эти пионеры?
По описанию ребятишек, это были именно Игорь и Сева. Один худощавый, черный, горбоносый, другой беленький, толстенький.
Откуда же у них лодка?
Вот еще новости!
– А какая у них лодка? – спросил Миша.
Ребята объяснили, что лодка была самая обыкновенная. Но такой лодки в деревне не было, это была чужая лодка, и Сева и Игорь поплыли на ней дальше.
– Дальше Фролкиного брода не уплывут, – сказал Жердяй, – там мостики всю реку перегораживают. А за мостиками – мельница с плотиной.
– А далеко до Фролкиного брода? – спросил Миша.
– Верст десять будет, – неуверенно ответил Жердяй. – До ночи доберемся.
– Так ведь надо еще Генку и Славку подождать, – уныло проговорил Миша. – Пока вернутся Генка и Славка, день уже пройдет.
Полуденный зной сменился вечерней прохладой. Рои комаров закружились над рекой. Даль ее заволакивалась туманом. Длинные тени лежали на воде. И только за дальними горами сверкали последние бронзовые отблески заката.
Наконец явились со станции Генка и Славка, усталые, злые, запыленные. Станция оказалась совсем не близко. К тому же в деревне на них напали собаки, черт бы их побрал! И это вовсе не станция, а какой-то несчастный полустанок. Здесь останавливается только один поезд, в десять часов утра. И никаких ребят никто не видел.
В двух словах Миша объяснил положение. Мальчики сели в лодку и двинулись дальше.
Сразу за деревней им преградили путь коровы. Они стояли в воде по всей ширине реки. Мальчики гребли осторожно. Стоявший на носу Славка яростно махал руками, но коровы только косились на него настороженными глазами и не двигались с места.
– Н-но, проходи, чего стала! – кричал Славка.
– Кому ты говоришь «но»? Ведь это не лошади, – сказал Генка. – Надо кричать «аллё».
– Аллё! – закричал доверчивый Славка.
Но и этот окрик не подействовал на коров.
Генка покатывался с хохоту.
И только размахивая веслами и подняв страшный крик, мальчики заставили коров посторониться и проложили себе дорогу.
Некоторое время они плыли без особых приключений.
Погасли последние огни заката. Река сразу стала безмолвной. Мальчики молчали. Уж очень пустынно и тоскливо было вокруг.
– Где же Фролкин брод? – спросил Миша.
– Скоро должен быть, – ответил Жердяй.
Быстро темнело. Берега теряли свои очертания.
Ничего не поделаешь, придется остановиться на ночевку, иначе в темноте они могут проглядеть Игоря и Севу.
Глава 22
Путешествие продолжается
Они устроились на ночлег в большом стогу сена; перенесли туда свои вещи, а лодку вытащили из воды и приторочили цепью к дереву. На ужин им достались только кусочки хлеба, смоченные речной водой.
Последние лучи солнца светились в верхушках деревьев, но на лесных тропинках лежали густые тени. Утих птичий гомон. Сразу пропали куда-то шмели и мухи.
И вот уже в кустах и на траве заискрились светлячки. Новые звуки оживили лес: визгливо хохотал филин, отвратительно закричала сова; она то плакала жалобно, как маленький ребенок, то стонала, как тяжелобольной, свистела, пищала, то просто ухала: «Уху! Уху!..» И этот крик сразу напомнил мальчикам лодочника.
Им стало жутко. В сене что-то шуршало. Генка предположил, что это змеи. Но Жердяй уверил его, что змей здесь нет.
Опять прокричала сова.
– Вот раскричалась! – поежился Генка. – Не надоело ей.
– Еще, бывает, леший так кричит, – сказал Жердяй.
Генка заворочался на сене и засмеялся.
– Вот-вот, ты еще сегодня про леших не рассказывал.
– В лесу лешие водятся, – убежденно сказал Жердяй, – а в болоте – болотные, моховики, боровики. В воде – водяные и еще русалки. А в избе – домовые.
– Сам-то ты их видел? – громко зевнул Генка.
– Разве их увидишь! – тихо засмеялся Жердяй. – Их только колдун или ведьма могут увидеть. А чтобы человек увидел – этого не бывает. А пойдешь в лес, леший тебя и начнет кружить… Кружит, кружит… Пять верст пройдешь и опять на старое место выйдешь. Почему так получается? А потому, что леший кружит.
– Не поэтому, – сказал Миша.
– А почему?
– Вот почему. Когда человек идет, то он левой ногой делает шаг чуть больше, чем правой, и постепенно забирает вправо. И в результате получается круг. Понял?
– Как же так? – Генка приподнялся на локте. – Значит, если я иду по улице по левой стороне, то постепенно приду на правую?
– Нет, – возразил Миша, – на улице есть ориентир – сама улица. Человек идет и незаметно для самого себя все время исправляет шаг. А в лесу прямого ориентира нет, и человек своего шага не исправляет. Правильно, Славка, так я объяснил?
Но в ответ он услышал только тихое посапывание. Славка спал.
– Последуем его примеру, – сказал Миша, – а то завтра рано вставать.
…С первыми лучами солнца Миша проснулся и начал будить ребят.
Жердяй поднялся сразу. Славке очень не хотелось вставать, но он пересилил себя и, зевая, поплелся к реке умываться. Генка же зарылся в сено и так скрючился, что за него невозможно было уцепиться. Спал он даже тогда, когда ребята потащили его к реке. И только когда раскачали, чтобы бросить в воду, он проснулся, вырвался и объявил:
– Зря будили, я бы сам проснулся к завтраку.
Но завтрак не из чего было готовить. Подтянув потуже пояса, мальчики сели в лодку и двинулись в путь.
Они проплыли версты три. Вдруг Генка потянул носом раз, другой и сказал:
– Ребята, каша!
Мальчики тоже принюхались. Действительно, пахло кашей, пшенной, чуть пригорелой. Пахло так густо, смачно, аппетитно, что у мальчиков даже слезы навернулись на глаза.
– Пахнет с правого берега, – деловито сказал Миша. – Жердяй, правь туда, а вы, ребята, нажмите!
Вдохновленные все усиливающимся запахом каши, ребята нажали на весла. Миша стоял на носу лодки, поворачивая собственный нос то в одну, то в другую сторону…
Вскоре они увидели на пригорке белые палатки красноармейского лагеря. Возле коновязи били копытами кони, блестел на солнце длинный ряд умывальников, подвешенных к перекладине меж двух деревьев, трепетали на ветру красные полотнища с лозунгами, виднелись щиты на стрельбищах, рвы и насыпи. Но лагерь был пуст, красноармейцы, вероятно, были на ученье. Только у самого берега дымилась походная железная кухня. Из нее-то и пахло кашей. Красноармеец с красным от жара лицом орудовал у котла громадной шумовкой. Второй красноармеец, стоя на коленях, колол дрова и подбрасывал их в печь.
Мальчики подошли к кухне. Повар покосился на них, но, ничего не сказав, отвернулся.
Мальчики стояли, хотя и понимали, что стоять глупо. Но ужасно хотелось есть, и они не знали, как приступить к делу. Наконец Миша спросил:
– Скажите, пожалуйста, товарищи, здесь вчера не появлялись два пионера, два мальчика в лодке? Мы их разыскиваем.
Повар даже не обернулся. А его помощник сказал:
– Не видали. Может, и были. Не видали.
Опять наступило молчание.
Генка льстиво посмотрел в спину кашевару:
– Вам не надо чем-нибудь помочь?
Повар скосил на него сердитые глаза, отвернулся и сказал:
– Игнатюк, миски!
Второй красноармеец поднялся, достал из-под навеса четыре глубокие алюминиевые тарелки. Повар большой черпалкой наложил в них кашу, затем другим черпаком, поменьше, полил кашу маслом. Генка сбегал к лодке за ложками. Обжигаясь, мальчики принялись за еду. Некоторое время слышалось только громкое чавканье и хлюпанье каши.
Когда тарелки были пусты, повар опять обернул к ним свое красное, сердитое лицо, посмотрел каждому в глаза и ударил черпаком по котлу:
– Игнатюк, добавки!
Игнатюк собрал тарелки. Повар наполнил их новой порцией каши, меньше первой, но именно как раз такой, какая требовалась, чтобы окончательно насытиться. Повар хотя и не любил разговаривать, но хорошо знал свое дело.
– Игнатюк, – сказал он, не оборачиваясь, – сухим пайком по порции хлеба!
Игнатюк вынес из-под навеса по большому ломтю хлеба и вручил ребятам.
– Кру-гом марш! – не оборачиваясь, скомандовал повар.
– Спасибо! – весело прокричали мальчики и побежали к лодке.
В лодке Миша отобрал у всех хлеб, спрятал в мешок и, подняв кверху палец, глубокомысленно изрек:
– Свет не без добрых людей!..
Сытые и веселые, мальчики энергично гребли. Теперь-то уж близко Фролкин брод. А дальше, по словам Жердяя, Игорь и Сева уплыть не могли…
– А вот и Фролкин брод, – сказал Жердяй.
Речку перегораживали два бревна, опирающиеся на вбитые у берега сваи. Это и был Фролкин брод. Вдали слышался глухой шум.
– На мельнице вода шумит, – сказал Жердяй. – Тут она, плотина, близко.
На берегу лежала опрокинутая вверх дном лодка. Поднатужась, мальчики перевернули ее.
– Знакома тебе эта лодка? – с неожиданной тревогой спросил Миша Жердяя.
Заикаясь от волнения, Жердяй сказал:
– Кузьмина лодка, убитого.
– Не может быть! – закричал Генка.
Но Жердяй хорошо знал все лодки в деревне. Это была лодка Кузьмина.
Ошеломляющее известие! Мальчики испуганно переглянулись. Опять Кузьмин, опять загадочное убийство. И в эту историю замешаны Игорь и Сева. Как им досталась лодка Кузьмина? Где они ее взяли? Ведь когда Кузьмин и Николай поплыли на Халзин луг, Игорь и Сева были уже у иностранцев, то есть гораздо ниже Халзина луга. А с плота они сошли еще ниже, у Песчаной отмели…
– Они эту лодку взяли случайно, – неуверенно произнес наконец Миша, – не знали, что она принадлежала Кузьмину. Жердяй, ты уверен, что это лодка Кузьмина?
– Спрашиваешь!..
– Допустим, – продолжал Миша, – но ребята этого не знали и не могли знать. Просто нашли беспризорную лодку. А вытащили ее на берег, чтобы хозяин увидел и забрал.
– Безобразие! – сказал Генка. – Из лагеря удрали, чужую лодку захватили…
– Подожди, не ругайся, – остановил его Миша. – Во всяком случае, ясно: Николай никуда не угнал и не спрятал лодку. А это очень важно. Найдем ребят и все разузнаем. Видите, лодка еще мокрая, ее недавно вытащили из воды. Может быть, даже сегодня утром. Тут какая деревня близко?
– Стуколово, – ответил Жердяй. – Версты три будет.
Мальчики оставили Жердяя стеречь обе лодки, а сами отправились в деревню.
Последние лучи солнца светились в верхушках деревьев, но на лесных тропинках лежали густые тени. Утих птичий гомон. Сразу пропали куда-то шмели и мухи.
И вот уже в кустах и на траве заискрились светлячки. Новые звуки оживили лес: визгливо хохотал филин, отвратительно закричала сова; она то плакала жалобно, как маленький ребенок, то стонала, как тяжелобольной, свистела, пищала, то просто ухала: «Уху! Уху!..» И этот крик сразу напомнил мальчикам лодочника.
Им стало жутко. В сене что-то шуршало. Генка предположил, что это змеи. Но Жердяй уверил его, что змей здесь нет.
Опять прокричала сова.
– Вот раскричалась! – поежился Генка. – Не надоело ей.
– Еще, бывает, леший так кричит, – сказал Жердяй.
Генка заворочался на сене и засмеялся.
– Вот-вот, ты еще сегодня про леших не рассказывал.
– В лесу лешие водятся, – убежденно сказал Жердяй, – а в болоте – болотные, моховики, боровики. В воде – водяные и еще русалки. А в избе – домовые.
– Сам-то ты их видел? – громко зевнул Генка.
– Разве их увидишь! – тихо засмеялся Жердяй. – Их только колдун или ведьма могут увидеть. А чтобы человек увидел – этого не бывает. А пойдешь в лес, леший тебя и начнет кружить… Кружит, кружит… Пять верст пройдешь и опять на старое место выйдешь. Почему так получается? А потому, что леший кружит.
– Не поэтому, – сказал Миша.
– А почему?
– Вот почему. Когда человек идет, то он левой ногой делает шаг чуть больше, чем правой, и постепенно забирает вправо. И в результате получается круг. Понял?
– Как же так? – Генка приподнялся на локте. – Значит, если я иду по улице по левой стороне, то постепенно приду на правую?
– Нет, – возразил Миша, – на улице есть ориентир – сама улица. Человек идет и незаметно для самого себя все время исправляет шаг. А в лесу прямого ориентира нет, и человек своего шага не исправляет. Правильно, Славка, так я объяснил?
Но в ответ он услышал только тихое посапывание. Славка спал.
– Последуем его примеру, – сказал Миша, – а то завтра рано вставать.
…С первыми лучами солнца Миша проснулся и начал будить ребят.
Жердяй поднялся сразу. Славке очень не хотелось вставать, но он пересилил себя и, зевая, поплелся к реке умываться. Генка же зарылся в сено и так скрючился, что за него невозможно было уцепиться. Спал он даже тогда, когда ребята потащили его к реке. И только когда раскачали, чтобы бросить в воду, он проснулся, вырвался и объявил:
– Зря будили, я бы сам проснулся к завтраку.
Но завтрак не из чего было готовить. Подтянув потуже пояса, мальчики сели в лодку и двинулись в путь.
Они проплыли версты три. Вдруг Генка потянул носом раз, другой и сказал:
– Ребята, каша!
Мальчики тоже принюхались. Действительно, пахло кашей, пшенной, чуть пригорелой. Пахло так густо, смачно, аппетитно, что у мальчиков даже слезы навернулись на глаза.
– Пахнет с правого берега, – деловито сказал Миша. – Жердяй, правь туда, а вы, ребята, нажмите!
Вдохновленные все усиливающимся запахом каши, ребята нажали на весла. Миша стоял на носу лодки, поворачивая собственный нос то в одну, то в другую сторону…
Вскоре они увидели на пригорке белые палатки красноармейского лагеря. Возле коновязи били копытами кони, блестел на солнце длинный ряд умывальников, подвешенных к перекладине меж двух деревьев, трепетали на ветру красные полотнища с лозунгами, виднелись щиты на стрельбищах, рвы и насыпи. Но лагерь был пуст, красноармейцы, вероятно, были на ученье. Только у самого берега дымилась походная железная кухня. Из нее-то и пахло кашей. Красноармеец с красным от жара лицом орудовал у котла громадной шумовкой. Второй красноармеец, стоя на коленях, колол дрова и подбрасывал их в печь.
Мальчики подошли к кухне. Повар покосился на них, но, ничего не сказав, отвернулся.
Мальчики стояли, хотя и понимали, что стоять глупо. Но ужасно хотелось есть, и они не знали, как приступить к делу. Наконец Миша спросил:
– Скажите, пожалуйста, товарищи, здесь вчера не появлялись два пионера, два мальчика в лодке? Мы их разыскиваем.
Повар даже не обернулся. А его помощник сказал:
– Не видали. Может, и были. Не видали.
Опять наступило молчание.
Генка льстиво посмотрел в спину кашевару:
– Вам не надо чем-нибудь помочь?
Повар скосил на него сердитые глаза, отвернулся и сказал:
– Игнатюк, миски!
Второй красноармеец поднялся, достал из-под навеса четыре глубокие алюминиевые тарелки. Повар большой черпалкой наложил в них кашу, затем другим черпаком, поменьше, полил кашу маслом. Генка сбегал к лодке за ложками. Обжигаясь, мальчики принялись за еду. Некоторое время слышалось только громкое чавканье и хлюпанье каши.
Когда тарелки были пусты, повар опять обернул к ним свое красное, сердитое лицо, посмотрел каждому в глаза и ударил черпаком по котлу:
– Игнатюк, добавки!
Игнатюк собрал тарелки. Повар наполнил их новой порцией каши, меньше первой, но именно как раз такой, какая требовалась, чтобы окончательно насытиться. Повар хотя и не любил разговаривать, но хорошо знал свое дело.
– Игнатюк, – сказал он, не оборачиваясь, – сухим пайком по порции хлеба!
Игнатюк вынес из-под навеса по большому ломтю хлеба и вручил ребятам.
– Кру-гом марш! – не оборачиваясь, скомандовал повар.
– Спасибо! – весело прокричали мальчики и побежали к лодке.
В лодке Миша отобрал у всех хлеб, спрятал в мешок и, подняв кверху палец, глубокомысленно изрек:
– Свет не без добрых людей!..
Сытые и веселые, мальчики энергично гребли. Теперь-то уж близко Фролкин брод. А дальше, по словам Жердяя, Игорь и Сева уплыть не могли…
– А вот и Фролкин брод, – сказал Жердяй.
Речку перегораживали два бревна, опирающиеся на вбитые у берега сваи. Это и был Фролкин брод. Вдали слышался глухой шум.
– На мельнице вода шумит, – сказал Жердяй. – Тут она, плотина, близко.
На берегу лежала опрокинутая вверх дном лодка. Поднатужась, мальчики перевернули ее.
– Знакома тебе эта лодка? – с неожиданной тревогой спросил Миша Жердяя.
Заикаясь от волнения, Жердяй сказал:
– Кузьмина лодка, убитого.
– Не может быть! – закричал Генка.
Но Жердяй хорошо знал все лодки в деревне. Это была лодка Кузьмина.
Ошеломляющее известие! Мальчики испуганно переглянулись. Опять Кузьмин, опять загадочное убийство. И в эту историю замешаны Игорь и Сева. Как им досталась лодка Кузьмина? Где они ее взяли? Ведь когда Кузьмин и Николай поплыли на Халзин луг, Игорь и Сева были уже у иностранцев, то есть гораздо ниже Халзина луга. А с плота они сошли еще ниже, у Песчаной отмели…
– Они эту лодку взяли случайно, – неуверенно произнес наконец Миша, – не знали, что она принадлежала Кузьмину. Жердяй, ты уверен, что это лодка Кузьмина?
– Спрашиваешь!..
– Допустим, – продолжал Миша, – но ребята этого не знали и не могли знать. Просто нашли беспризорную лодку. А вытащили ее на берег, чтобы хозяин увидел и забрал.
– Безобразие! – сказал Генка. – Из лагеря удрали, чужую лодку захватили…
– Подожди, не ругайся, – остановил его Миша. – Во всяком случае, ясно: Николай никуда не угнал и не спрятал лодку. А это очень важно. Найдем ребят и все разузнаем. Видите, лодка еще мокрая, ее недавно вытащили из воды. Может быть, даже сегодня утром. Тут какая деревня близко?
– Стуколово, – ответил Жердяй. – Версты три будет.
Мальчики оставили Жердяя стеречь обе лодки, а сами отправились в деревню.
Глава 23
Беглецы
Дорога шла сначала берегом, потом опушкой леса, затем круто поворачивала в поле.
По опушке за стадом коров шел пастух, парень с перекинутым за плечо кнутовищем. Две собачонки отчаянно залаяли на ребят, но, подбежав к ним, подхалимски завиляли хвостами.
– Пройдем мы тут в деревню? – спросил Миша пастуха.
– Пройдете, – ответил пастух. И долго потом смотрел вслед мальчикам.
Деревня, казалось, еще спала. На улице ни души, все ворота заперты, собаки и те не лаяли. Мальчики миновали сельпо и увидели большую избу с вывеской «Стуколовский сельсовет».
Двери в сельсовете были открыты настежь. Но внутри никого не было. Одиноко стоял обшарпанный стол с выдвинутыми ящиками. Висел на стене деревянный ящик телефона. Хлопала открытая оконная рама. Скрипели под ногами половицы, краска на них сохранилась только у стен, а в середине была вытерта.
Мальчики вышли из сельсовета и увидели старичка сторожа в тулупе, с колотушкой в руке. Он подозрительно уставился на них и спросил:
– Вам чего?
Мальчики объяснили, что они из лагеря, разыскивают двух ребят, приплывших сюда вчера на лодке.
Сторож молча слушал их, не то жуя что-то, не то просто шевеля губами. Потом строго сказал:
– Пошли!
– Куда?
– Там разберут! Пошли!
В полном недоумении мальчики последовали за ним. Сторож, смешно ковыляя в огромных рваных валенках, со странной и в то же время комичной подозрительностью поглядывал на ребят.
Так они дошли до большой пятистенной избы.
– Входите! – строго сказал сторож и вошел вслед за ними.
В темных сенях Миша нащупал ручку двери и потянул ее. Дверь открылась. Мальчики вошли в избу, и их глазам представилась такая картина.
За большим квадратным столом без скатерти сидели Игорь, Сева и милиционер. Обыкновенный милиционер в форме. Его фуражка и ремень с пристегнутым пистолетом лежали на лавке.
У печи возилась хозяйка. Задняя половина комнаты была отгорожена ситцевой занавеской, за ней слышались визг и возня ребятишек.
Игорь, Сева и милиционер мирно ели картошку с огурцами. Но Миша сразу сообразил, что ребята арестованы. И ему стали понятны и удивление пастуха, и суетливая строгость сторожа.
– Вот, товарищ, – сказал сторож милиционеру, – еще троих привел. Этих двух разыскивали.
Из-за занавески высунулась белобрысая голова, за ней другая. Через минуту шесть ребятишек, белобрысых, нестриженых, в длинных рубахах, выстроились перед занавеской и молча уставились на вошедших мальчиков.
При виде своих товарищей Сева и Игорь перестали жевать и приподнялись. Но предупреждающий жест милиционера удержал их на месте.
– Кто такие? – с важным видом спросил милиционер.
Миша объяснил, кто они такие и зачем сюда явились.
– Так, – сказал милиционер, перебрасывая картошку с ладони на ладонь и дуя на нее. – Документы у вас есть?
При ребятах были комсомольские билеты, у Генки, кроме того, членские билеты МОПРа и Авиахима. Все это они положили перед милиционером. Тот скосился на документы и снова принялся за картошку. Ел он ее долго, и все молча смотрели, как он это делает. Даже старик сторож, которому давно бы следовало отправиться на свой пост, не двигался с места. Игорь, чернявый, горбоносый нервный паренек с ежиком жестких черных волос на голове, беспокойно поглядывал то на мальчиков, то на милиционера. Сева, толстый, флегматичный, сидел, опустив голову, затем, не поднимая головы, протянул руку, взял огурец и захрустел на всю избу.
Наконец милиционер вытер губы и руки и начал рассматривать документы. Делал он это так долго, что Миша усомнился в его грамотности. Но милиционер назвал его фамилию, потом Генкину, Славкину и даже заметил, что у Генки не уплачены членские взносы в МОПР и Авиахим.
Однако документы произвели на него кое-какое впечатление, и он, вынув из сумки лист бумаги и карандаш, начал составлять протокол.
На вопрос, знает ли он «предъявленных» ему мальчиков, Миша ответил, что знает, назвал фамилию Севы и Игоря и их московский адрес. Милиционер сверил с показаниями Игоря и Севы и убедился, что сведения совпадают. На вопрос, когда и зачем Игорь и Сева уехали из лагеря, Миша ответил, что уехали они третьего дня утром по глупости, что видно из оставленной ими записки. С бесстрастным видом милиционер приколол записку к протоколу.
По опушке за стадом коров шел пастух, парень с перекинутым за плечо кнутовищем. Две собачонки отчаянно залаяли на ребят, но, подбежав к ним, подхалимски завиляли хвостами.
– Пройдем мы тут в деревню? – спросил Миша пастуха.
– Пройдете, – ответил пастух. И долго потом смотрел вслед мальчикам.
Деревня, казалось, еще спала. На улице ни души, все ворота заперты, собаки и те не лаяли. Мальчики миновали сельпо и увидели большую избу с вывеской «Стуколовский сельсовет».
Двери в сельсовете были открыты настежь. Но внутри никого не было. Одиноко стоял обшарпанный стол с выдвинутыми ящиками. Висел на стене деревянный ящик телефона. Хлопала открытая оконная рама. Скрипели под ногами половицы, краска на них сохранилась только у стен, а в середине была вытерта.
Мальчики вышли из сельсовета и увидели старичка сторожа в тулупе, с колотушкой в руке. Он подозрительно уставился на них и спросил:
– Вам чего?
Мальчики объяснили, что они из лагеря, разыскивают двух ребят, приплывших сюда вчера на лодке.
Сторож молча слушал их, не то жуя что-то, не то просто шевеля губами. Потом строго сказал:
– Пошли!
– Куда?
– Там разберут! Пошли!
В полном недоумении мальчики последовали за ним. Сторож, смешно ковыляя в огромных рваных валенках, со странной и в то же время комичной подозрительностью поглядывал на ребят.
Так они дошли до большой пятистенной избы.
– Входите! – строго сказал сторож и вошел вслед за ними.
В темных сенях Миша нащупал ручку двери и потянул ее. Дверь открылась. Мальчики вошли в избу, и их глазам представилась такая картина.
За большим квадратным столом без скатерти сидели Игорь, Сева и милиционер. Обыкновенный милиционер в форме. Его фуражка и ремень с пристегнутым пистолетом лежали на лавке.
У печи возилась хозяйка. Задняя половина комнаты была отгорожена ситцевой занавеской, за ней слышались визг и возня ребятишек.
Игорь, Сева и милиционер мирно ели картошку с огурцами. Но Миша сразу сообразил, что ребята арестованы. И ему стали понятны и удивление пастуха, и суетливая строгость сторожа.
– Вот, товарищ, – сказал сторож милиционеру, – еще троих привел. Этих двух разыскивали.
Из-за занавески высунулась белобрысая голова, за ней другая. Через минуту шесть ребятишек, белобрысых, нестриженых, в длинных рубахах, выстроились перед занавеской и молча уставились на вошедших мальчиков.
– Кто такие? – с важным видом спросил милиционер.
Миша объяснил, кто они такие и зачем сюда явились.
– Так, – сказал милиционер, перебрасывая картошку с ладони на ладонь и дуя на нее. – Документы у вас есть?
При ребятах были комсомольские билеты, у Генки, кроме того, членские билеты МОПРа и Авиахима. Все это они положили перед милиционером. Тот скосился на документы и снова принялся за картошку. Ел он ее долго, и все молча смотрели, как он это делает. Даже старик сторож, которому давно бы следовало отправиться на свой пост, не двигался с места. Игорь, чернявый, горбоносый нервный паренек с ежиком жестких черных волос на голове, беспокойно поглядывал то на мальчиков, то на милиционера. Сева, толстый, флегматичный, сидел, опустив голову, затем, не поднимая головы, протянул руку, взял огурец и захрустел на всю избу.
Наконец милиционер вытер губы и руки и начал рассматривать документы. Делал он это так долго, что Миша усомнился в его грамотности. Но милиционер назвал его фамилию, потом Генкину, Славкину и даже заметил, что у Генки не уплачены членские взносы в МОПР и Авиахим.
Однако документы произвели на него кое-какое впечатление, и он, вынув из сумки лист бумаги и карандаш, начал составлять протокол.
На вопрос, знает ли он «предъявленных» ему мальчиков, Миша ответил, что знает, назвал фамилию Севы и Игоря и их московский адрес. Милиционер сверил с показаниями Игоря и Севы и убедился, что сведения совпадают. На вопрос, когда и зачем Игорь и Сева уехали из лагеря, Миша ответил, что уехали они третьего дня утром по глупости, что видно из оставленной ими записки. С бесстрастным видом милиционер приколол записку к протоколу.