Васнецов, не отрывая взгляда от лейтенанта, пошел к нему. Походка была неровной, его раскачивало из стороны в сторону. Дворянкин тоже, как завороженный, не отрывал от старшины глаз, будто парализованный этим зрелищем.
— Эй, старшина, ты чего это? — спросил у него лейтенант, который, видимо, еще не понял, что случилось с Васнецовым.
Тот не ответил, и тут до Дворянкина, наконец, дошло, что старшина сошел с ума, не выдержав выпавших на его долю испытаний. Он попятился прочь от сумасшедшего, а тот продолжал надвигаться на него, буравя лейтенанта безумным взглядом. Не сговариваясь, Свинцов и Шредер бросились к Васнецову и повисли у него на руках. Но тот их с легкостью, словно котят, отшвырнул в сторону. Шредер сразу же вскочил и снова бросился на старшину. Васнецов встретил его серией ударов руками и ногами, после чего тот упал на землю и скорчился от боли. Свинцов пытался нащупать хоть какое-нибудь оружие, но ничего подходящего не находил. Он уже понял, что такой нечеловеческой силой обычный человек обладать не может.
— Саня, стреляй! — заорал Свинцов.
Словно очнувшись от его крика, белый, как полотно, Дворянкин нажал на спусковой крючок. Очередь, пущенная в упор, отшвырнула Васнецова назад. Он упал на землю и затих.
Свинцов, наконец, нашарил гранатомет, захватил его с собой и, поднявшись, подошел к Васнецову. Над телом старшины стоял Дворянкин. Губы его нервно подергивались.
— Как же так? Что же это такое?..
— Успокойся, Саня, — сказал Свинцов, кладя руку лейтенанту на плечо. — Видно, старшина не выдержал пережитого здесь, рехнулся. Такое иногда случается. Нервы у человека не выдерживают и… Удивительно, как мы сами еще до сих пор остаемся в полном рассудке!
Хлопнув Дворянкина по плечу, он отошел к Шредеру, оставив лейтенанта стоять над Васнецовым. Немец еще не пришел в себя, и Свинцов принялся приводить его в чувство.
— Толя, здесь у него на правой руке, вроде, как след от укола.
Глядя на Дворянкина, склонившегося над Васнецовым, Свинцов вдруг почувствовал, что сейчас произойдет что-то страшное. И он не в силах этого предотвратить.
В следующее мгновение Дворянкин как-то странно вздрогнул и стал заваливаться на бок. Васнецов сначала сел, а потом и встал, держа в руке окровавленный нож. Свинцов понимал, что надо начать стрелять, но руки и ноги вдруг разом обессилили, будто их кто-то набил ватой. Не было сил не только нажать на спусковой крючок, но даже убежать. Леденящий душу взгляд мертвеца притягивал к себе все внимание, парализуя волю. По-прежнему сжимая в руке нож, Васнецов медленно двинулся на него.
В этот миг откуда-то из-за Свинцова по старшине ударила автоматная очередь. Это очнувшийся Шредер отыскал валявшееся на земле оружие и разрядил весь диск, поливая пулями Васнецова. На гимнастерке старшины появились многочисленные пятна крови, но он продолжал идти. Его тело было пробито пулями, он уже давно должен был упасть, но продолжал идти. Впрочем, тот, кто был мертв, не мог умереть во второй раз…
Вдруг что-то изменилось в окружающей обстановке. Эхо от выстрелов еще продолжало греметь среди гробовой тишины, но мертвец уже не двигался. Свинцов почувствовал мощный кокон силы, обволакивающий его со всех сторон. Он уже мыслил свободно, хотя двигаться все еще не мог. Он не видел, кто мог создать такой мощный экран, но догадывался, что кроме Шредера сделать это было некому. А дальше немец нанес удар…
В какое-то мгновение черты лица Васнецова изменились. Перед ним снова стоял прежний старшина. Потом лицо исказила гримаса страдания. Губы мертвеца задвигались, и Свинцов услышал голос, полный мольбы и боли:
— Убейте меня! Пожалуйста!
И он выстрелил.
Граната, выпущенная практически в упор, разнесла старшину на мелкие кусочки, а взрывная волна отбросила Свинцова назад.
Когда он очнулся, Шредер лежал рядом с ним, не в силах пошевелиться. Схватка со старшиной отняла у него слишком много сил.
Свинцов сел и огляделся по сторонам. Чуть поодаль лежал без движения Дворянкин. От Васнецова ничего не осталось.
— Ах, старшина, старшина! — горько промолвил Свинцов. — Думал ли ты, что так бесславно кончишь свои дни, что твоим же товарищам придется тебя убить?
Сзади очнувшийся Шредер принялся ругаться по-немецки. Отведя душу, немец перешел на русский и сказал:
— Еще одна такая встряска, и я уже никогда не смогу подняться!
— Спасибо тебе, что помог! Без тебя мне бы — хана! — поблагодарил Свинцов, переходя на «ты».
— Пустяки! — отмахнулся немец, воспринимая такой переход, как должное. — Что с лейтенантом?
— Похоже, Васнецов прикончил его.
— Помоги мне подняться. Я хочу посмотреть на него.
Он помог немцу встать, и они кое-как, держась друг за друга, доковыляли до лейтенанта.
Дворянкин был совсем плох, но еще жив. Гимнастерка на боку насквозь пропиталась кровью вокруг небольшой дырочки, оставленной финкой старшины. Было ясно, что жить ему оставалось недолго.
— Саня, ты меня слышишь? — попытался растормошить его Свинцов.
Дворянкин открыл глаза и посмотрел на него. Потом губы лейтенанта зашевелились, но Свинцову пришлось приблизить ухо к ним вплотную, чтобы расслышать, что он говорит.
— Толя… Не хорони меня… Сожги меня… Я не хочу стать таким, как они…
Свинцов посмотрел на Шредера.
— Кажись, отходит. Просит, чтобы его сожгли.
— Подожди, — сказал немец, отодвигая его в сторону. — Дай я его осмотрю.
Его пальцы быстро ощупали рану.
— Не все еще потеряно! — удовлетворенно произнес он, закончив осмотр. — Давненько я не занимался этим, но попробовать стоит. У меня единственная просьба — не мешать мне!
Шредер сел на колени, сложив пальцы обеих рук в какой-то замысловатый знак, закрыл глаза и что-то забормотал себе под нос. Его бледное, уставшее лицо было суровым и сосредоточенным. Свинцов невольно почувствовал уважение к этому человеку, который являлся его врагом, но одновременно чем-то был близок ему по духу. Ему не был ясен смысл этого таинства, но он чувствовал, что немец слов на ветер бросать не будет. От него веяло какой-то неземной силой. Она ощущалась почти физически, наполняя тело младшего лейтенанта какой-то дрожью, перекатываясь теплыми волнами от головы до пят.
Свинцов попытался разобрать, что там бормочет немец. С удивлением он обнаружил, что слова произносились на древнеславянском языке. Откуда офицер немецкой армии мог знать язык, на котором уже давным-давно никто не говорил? Из русских-то его знали считанные единицы, которые специализировались на этом! А этот человек произносил фразы свободно, словно всю жизнь только и разговаривал на нем!
Наконец, Шредер разомкнул пальцы и возложил руки на рану лейтенанта, продолжая нашептывать что-то. Минут пять он не отрывал их, потом вдруг резко снял и стряхнул их в воздухе. С кончиков пальцев посыпались голубые искры. Потом он провел руками от головы лейтенанта, вдоль тела, по ногам и опять стряхнул их. Капли пота, выступившие на его лбу, выдавали то огромное напряжение, которое испытывал немец.
— Все! — наконец, сказал Шредер, расслабляясь. — Будет жить, только проспит немного.
Свинцов посмотрел на Дворянкина. Лейтенант был без сознания, но дышал ровно и уже не был похож на умирающего. Младший лейтенант перевел взгляд на Шредера.
— Кто ты — святой или дьявол? Простому смертному это не под силу!
— Я — человек, — устало улыбнулся немец. — Просто у меня был хороший учитель, вот и все…
Где-то часа через два Дворянкин открыл глаза. Все это время Шредер восстанавливал силы, потраченные на его лечение. Свинцов подобрал оружие и произвел ревизию того, что у них осталось после схватки с Васнецовым. У них оставалось четыре автомата, три пистолета и гранатомет Шредера. А вот с патронами было негусто. У Шредера боеприпасов к гранатомету больше не было, только те, которые оставались в диске оружия, а их было не так уж и много. Свинцов набил диски автоматов патронами, оставшиеся гранаты выложил на траву, а остальное имущество сложил в один из вещмешков, выбросив остальные. А тут и Дворянкин очнулся.
— Что со мной? — было первое, что услышали от лейтенанта.
— Все в порядке, дружище! — успокоил его Свинцов. — Считай, что вернулся с того света! Благодари Шредера, это его заслуга!
Дворянкин пропустил эти слова мимо ушей.
— Что со старшиной?
— Его больше нет.
Тут к ним подобрался Шредер и сразу же пристал к лейтенанту.
— Как ты себя чувствуешь?
Дворянкин опасливо дотронулся до раны.
— Помню страшную боль в боку…
— Сейчас болит?
Лейтенант призадумался.
— Нет, вроде.
— Давай-ка посмотрим, что у тебя там, — Шредер осторожно приподнял край гимнастерки.
— Что там? — поинтересовался Свинцов, выглядывая из-за его плеча.
— Ничего не могу сказать, все в крови, — ответил немец и обратился к Дворянкину. — Встать сможешь?
— Попробую.
Опираясь на своих товарищей, лейтенант осторожно поднялся с земли.
— Странно, но я ничего не чувствую.
— Ничего, сейчас смоем кровь и посмотрим, что там у тебя, — сказал Шредер, подводя его к воде.
Через некоторое время он удовлетворенно хмыкнул:
— Смотри-ка, и впрямь получилось!
Свинцов, сопровождавший их, посмотрел сам. Если бы он собственными глазами не видел раньше страшную рану, то никогда не поверил бы, что эта неглубокая царапина на коже и есть она.
— Этого не может быть!
Два удивленных возгласа слились воедино — один вырвался из уст Свинцова, другой принадлежал Дворянкину.
— Как это понимать? Я точно помню, что меня старшина пырнул своей финкой! Я умирал, а теперь!.. Это что, еще одна проделка «гиблого места»?
В голосе лейтенанта послышались нотки паники.
— Успокойся! — сказал Свинцов. — На этот раз «гиблое место» тут не при чем. Это все Шредер. Одного только я не пойму, — обратился он к немцу, — как это тебе удалось?
Тот смущенно улыбнулся.
— На самом деле ничего удивительного в этом нет. Все вы, наверное, знаете, что клетки человека имеют способность регенерироваться. Как хвост у ящерицы… Я просто искусственно ускорил процесс регенерации в клетках лейтенанта, вот и все! К его счастью, нож не задел жизненно важных органов. Ему грозила смерть от потери крови, а я вовремя подоспел на помощь. Вот так-то, господа!
«Господа» не все поняли из его объяснений, да и не очень-то поверили. Для них это было чудом из сказки, настолько казалось невероятным. Если бы они читали Библию, то нашли бы много подобных примеров. Но они родились в то время, когда религия называлась «опиумом для народа», и были атеистами. Естественно, церковные книги не читали, считая их выдумкой.
Как бы то ни было, факт оставался фактом — Дворянкин чувствовал себя вполне нормально, хотя по всем меркам давно должен был уже умереть.
— Что случилось со старшиной? — вспомнил вдруг лейтенант, продолжая с опаской коситься на Шредера. — Почему он бросился на нас?
— Рассудок вашего товарища, видимо, не выдержал того давления, которое оказывает на всех нас «гиблое место», — ответил на его вопрос немец. — Он сошел с ума, а сумасшедшие наиболее подвержены влияниям подобного рода. Вполне возможно, что его безумию поспособствовали те ягоды, которые он поел перед тем, как мы стали сплавляться по реке.
— Или тот укол, след от которого обнаружил Саня у него на руке, — добавил Свинцов.
— Но ведь я его убил! — воскликнул Дворянкин. — После таких ран не может подняться ни один нормальный человек, а он встал, как ни в чем не бывало!
— Чему ты удивляешься? — ответил на это младший лейтенант. — Я думал, ты уже привык к таким «шуткам» этой зоны.
Лейтенант покачал головой.
— К этому невозможно привыкнуть. Сердце обливается кровью, когда видишь, как твои товарищи…
Он не договорил и махнул рукой.
— Да ладно тебе, Саня! — Свинцов хлопнул его по плечу. — Не забивай свои мозги подобными мыслями, не то закончишь, как Васнецов! Сейчас надо думать о живых. Нам надо продолжать движение и поскорее добраться до цели. Так что не будем зря терять время. Пошли…
Они собрали свои немногочисленные пожитки и двинулись дальше. Дворянкин нес вещмешок с драгоценными банками тушенки. Драгоценными, потому что после случая с Васнецовым никто из них не рискнул бы что-нибудь съесть здесь, в «гиблом месте»…
Остальные были нагружены оружием. Шредер так и оставил себе автомат, а Свинцов вернул ему ремень с кобурой и ножом. И дело было даже не в том, что он стал больше доверять немцу, хотя после недавних событий это было бы неудивительно. Нет, младший лейтенант прекрасно понимал, что даже если Шредер и вынашивает какие-то планы, сейчас ему выгоднее действовать с ними заодно. Строго говоря, давать оружие в руки пленнику было опасно. Но в ситуации, в которой они оказались, немец был скорее союзником, что уже неоднократно доказывал своими действиями. Лед недоверия постепенно таял, и именно поэтому Свинцов ничего не сказал, когда тот присвоил себе оружие.
Боеприпасов было совсем мало. К каждому автомату — по двум полным дискам, к пистолетам — по две обоймы. Еще несколько ручных гранат, распределенных поровну между ними, и единственная граната в гранатомете у Свинцова. Еще одна хорошая схватка грозила оставить их без боеприпасов!..
Примерно через час они вышли к самолету, непонятно откуда взявшемуся в этом месте. Издалека он был похож на огромную раненую птицу, а белая свастика на хвостовом стабилизаторе не оставляла сомнений в его принадлежности. Это был транспортный «Юнкерс», лежавший на брюхе. Правое крыло отвалилось и лежало метрах в пяти от него, обшивка другого была прорвана в нескольких местах. Лопасти винтов были погнуты, что было неудивительно при такой посадке — самолет сел на брюхо, не выпуская шасси. Еще был виден след, который он прорыл, пока не остановился. Фюзеляж был практически целым и зиял черным провалом люка в хвосте, на котором был намалеван огромный крест.
Они обошли самолет кругом и заглянули в кабину через разбитые стекла. Кресла пилотов были пусты.
— Это, видимо, самолет спецгруппы, которая пропала в этих местах, — сообщил Шредер Свинцову.
— Так что же здесь произошло? Непохоже, чтобы кто-то пострадал во время посадки.
Младший лейтенант задал вопрос скорее себе, чем своим спутникам, и не ждал ответа. Но Шредер уточнил кое-какие детали:
— Он не должен был здесь садиться. Группа должна была десантироваться, а самолет — вернуться на базу.
— Однако я не заметил ни следов от снарядов, ни следов огня. Почему же они сели?
— А почему баки не взорвались при посадке? — покачал головой Шредер. — Я знаю не больше тебя.
— Тогда давай осмотрим его изнутри. Может, это даст нам разгадку? — предложил ему Свинцов.
Немец отрицательно замотал головой.
— Не думаю, что это хорошая идея. Чувствую, там внутри — опасность!
Свинцов еще раз заглянул внутрь самолета. Позади пилотских кресел чернела открытая дверь, но в полумраке, царившем в салоне, ничего нельзя было рассмотреть.
— Что будем делать?
— Пойдем дальше, — предложил Шредер. — Надеюсь, скоро мы все узнаем.
Свинцов вздохнул.
— Ладно, двигаем дальше. А где Саня? — он завертел головой по сторонам, разыскивая лейтенанта, которого почему-то не было с ними, и позвал: — Саня, ты где?
— Я здесь, в самолете, — отозвался Дворянкин. — Ни черта не видно!
Нехорошее предчувствие появилось у Свинцова, пробежав мурашками по спине.
— Саня, немедленно выбирайся оттуда! Слышишь?
— А что такое?.. Ой, я куда-то вляпался! Что это такое, черт возьми!
Послышалась какая-то возня, что-то грохнуло, потом они услышали голос Дворянкина:
— Я тут в паутине какой-то запутался!..
У каждого человека существуют свои страхи. Но любой испытывает древний инстинктивный страх перед паутиной и пауками. Коснувшись тенет голой кожей, человек стремится скинуть, счистить их с себя. Одни относятся спокойнее к этому, другие принимаются судорожно отдирать от лица нити паутины. И уж, конечно же, никому не хочется ощутить, как ее владелец будет ползать по нему…
Свинцов и Шредер подбежали к люку. Лейтенант не успел далеко пробраться в салон, и его хорошо было видно. Дело обстояло совсем паршиво. Дворянкин был опутан какими-то серебрящимися в проникающем через люк свете нитями. Он отчаянно дергался, пытаясь освободиться, но только еще больше запутывался.
— Подожди, Саня, не дергайся, — попросил его Свинцов. — Сейчас мы тебя вызволим.
Он извлек из ножен финку и хотел уже шагнуть внутрь, но…
В этот момент сверху на Дворянкина свалилось что-то темное и мохнатое. Что точно, разглядеть в полумраке не представлялось возможным. Лейтенант дернулся и закричал, пытаясь сбросить тварь. Но сковывающая движения «паутина» не давала ему это сделать. К тому же тварь присосалась к нему намертво.
Сзади прогремела очередь. Стрелял Шредер, не расстававшийся с автоматом после случая с Васнецовым. Это темное что-то, сбитое пулями немца, свалилось вниз, но сверху на Дворянкина накинулось еще несколько таких тварей.
— Саня, держись! — крикнул Свинцов, скидывая с плеча свой автомат и давая короткую очередь. — Сейчас мы тебя оттуда вытащим!
— Нет! — закричал отчаянно лейтенант. — Уходите отсюда! Вы мне уже не поможете, здесь их слишком много! Прощайте, товарищи!
С этими словами Дворянкин выдернул кольцо из запала гранаты, которую как-то умудрился достать из кармана, хотя руки у него были спеленаты «паутиной». Свинцов со Шредером еле успели отскочить, как прогремел оглушительный взрыв, и из люка вместе с полыхнувшим пламенем полетели какие-то ошметки.
— А, гады! — закричал Свинцов, выстреливая из гранатомета и швыряя одну за другой все имеющиеся у него гранаты.
От взрывов салон самолета загорелся. Казалось, ничего живого там не должно остаться. Но словно в кошмарном сне из люка одна за другой стали появляться твари, выкуренные огнем и дымом. Будто пчелы из потревоженного улья… Эти черные мохнатые животные были очень похожи на пауков. Вот только насекомых таких размеров в природе никогда не встречалось!
Люди исступленно расстреливали этих тварей из автоматов, но они все лезли и лезли из недр самолета. Физически такого не могло быть! Они просто не поместились бы все там! Шредер ухватил Свинцова за рукав гимнастерки и потянул назад.
— Уходим! В моем автомате кончились патроны, в твоем сейчас тоже закончатся, а этих тварей не становится меньше! Уходим, иначе нас ждет участь лейтенанта! Да и самолет может сейчас взорваться!
Словно в подтверждение его слов автомат Свинцова замолчал. Близко подбежавшая тварь выметнула в его сторону быстро твердеющую на воздухе липкую плеть паутины, которая мгновенно обвилась вокруг его ноги. Но Свинцов расстрелял паука из пистолета, быстро перезарядил его и успел прикончить еще одну тварь, прежде чем оружие в его руках замолчало окончательно. Исступление битвы покинуло младшего лейтенанта. Он понял, насколько беспомощен перед этими тварями с голыми руками, и бросился за Шредером, оборвав обвивающую ногу толстую прозрачную нить, одновременно увернувшись от еще одной такой же. Позади осталось множество мертвых пауков, еще больше живых, горящий самолет и труп лейтенанта Дворянкина.
Они успели отбежать на несколько шагов, когда топливные баки «Юнкерса» взорвались. Взрывная волна подняла их в воздух и швырнула о землю, выбивая сознание…
XIII
— Эй, старшина, ты чего это? — спросил у него лейтенант, который, видимо, еще не понял, что случилось с Васнецовым.
Тот не ответил, и тут до Дворянкина, наконец, дошло, что старшина сошел с ума, не выдержав выпавших на его долю испытаний. Он попятился прочь от сумасшедшего, а тот продолжал надвигаться на него, буравя лейтенанта безумным взглядом. Не сговариваясь, Свинцов и Шредер бросились к Васнецову и повисли у него на руках. Но тот их с легкостью, словно котят, отшвырнул в сторону. Шредер сразу же вскочил и снова бросился на старшину. Васнецов встретил его серией ударов руками и ногами, после чего тот упал на землю и скорчился от боли. Свинцов пытался нащупать хоть какое-нибудь оружие, но ничего подходящего не находил. Он уже понял, что такой нечеловеческой силой обычный человек обладать не может.
— Саня, стреляй! — заорал Свинцов.
Словно очнувшись от его крика, белый, как полотно, Дворянкин нажал на спусковой крючок. Очередь, пущенная в упор, отшвырнула Васнецова назад. Он упал на землю и затих.
Свинцов, наконец, нашарил гранатомет, захватил его с собой и, поднявшись, подошел к Васнецову. Над телом старшины стоял Дворянкин. Губы его нервно подергивались.
— Как же так? Что же это такое?..
— Успокойся, Саня, — сказал Свинцов, кладя руку лейтенанту на плечо. — Видно, старшина не выдержал пережитого здесь, рехнулся. Такое иногда случается. Нервы у человека не выдерживают и… Удивительно, как мы сами еще до сих пор остаемся в полном рассудке!
Хлопнув Дворянкина по плечу, он отошел к Шредеру, оставив лейтенанта стоять над Васнецовым. Немец еще не пришел в себя, и Свинцов принялся приводить его в чувство.
— Толя, здесь у него на правой руке, вроде, как след от укола.
Глядя на Дворянкина, склонившегося над Васнецовым, Свинцов вдруг почувствовал, что сейчас произойдет что-то страшное. И он не в силах этого предотвратить.
В следующее мгновение Дворянкин как-то странно вздрогнул и стал заваливаться на бок. Васнецов сначала сел, а потом и встал, держа в руке окровавленный нож. Свинцов понимал, что надо начать стрелять, но руки и ноги вдруг разом обессилили, будто их кто-то набил ватой. Не было сил не только нажать на спусковой крючок, но даже убежать. Леденящий душу взгляд мертвеца притягивал к себе все внимание, парализуя волю. По-прежнему сжимая в руке нож, Васнецов медленно двинулся на него.
В этот миг откуда-то из-за Свинцова по старшине ударила автоматная очередь. Это очнувшийся Шредер отыскал валявшееся на земле оружие и разрядил весь диск, поливая пулями Васнецова. На гимнастерке старшины появились многочисленные пятна крови, но он продолжал идти. Его тело было пробито пулями, он уже давно должен был упасть, но продолжал идти. Впрочем, тот, кто был мертв, не мог умереть во второй раз…
Вдруг что-то изменилось в окружающей обстановке. Эхо от выстрелов еще продолжало греметь среди гробовой тишины, но мертвец уже не двигался. Свинцов почувствовал мощный кокон силы, обволакивающий его со всех сторон. Он уже мыслил свободно, хотя двигаться все еще не мог. Он не видел, кто мог создать такой мощный экран, но догадывался, что кроме Шредера сделать это было некому. А дальше немец нанес удар…
В какое-то мгновение черты лица Васнецова изменились. Перед ним снова стоял прежний старшина. Потом лицо исказила гримаса страдания. Губы мертвеца задвигались, и Свинцов услышал голос, полный мольбы и боли:
— Убейте меня! Пожалуйста!
И он выстрелил.
Граната, выпущенная практически в упор, разнесла старшину на мелкие кусочки, а взрывная волна отбросила Свинцова назад.
Когда он очнулся, Шредер лежал рядом с ним, не в силах пошевелиться. Схватка со старшиной отняла у него слишком много сил.
Свинцов сел и огляделся по сторонам. Чуть поодаль лежал без движения Дворянкин. От Васнецова ничего не осталось.
— Ах, старшина, старшина! — горько промолвил Свинцов. — Думал ли ты, что так бесславно кончишь свои дни, что твоим же товарищам придется тебя убить?
Сзади очнувшийся Шредер принялся ругаться по-немецки. Отведя душу, немец перешел на русский и сказал:
— Еще одна такая встряска, и я уже никогда не смогу подняться!
— Спасибо тебе, что помог! Без тебя мне бы — хана! — поблагодарил Свинцов, переходя на «ты».
— Пустяки! — отмахнулся немец, воспринимая такой переход, как должное. — Что с лейтенантом?
— Похоже, Васнецов прикончил его.
— Помоги мне подняться. Я хочу посмотреть на него.
Он помог немцу встать, и они кое-как, держась друг за друга, доковыляли до лейтенанта.
Дворянкин был совсем плох, но еще жив. Гимнастерка на боку насквозь пропиталась кровью вокруг небольшой дырочки, оставленной финкой старшины. Было ясно, что жить ему оставалось недолго.
— Саня, ты меня слышишь? — попытался растормошить его Свинцов.
Дворянкин открыл глаза и посмотрел на него. Потом губы лейтенанта зашевелились, но Свинцову пришлось приблизить ухо к ним вплотную, чтобы расслышать, что он говорит.
— Толя… Не хорони меня… Сожги меня… Я не хочу стать таким, как они…
Свинцов посмотрел на Шредера.
— Кажись, отходит. Просит, чтобы его сожгли.
— Подожди, — сказал немец, отодвигая его в сторону. — Дай я его осмотрю.
Его пальцы быстро ощупали рану.
— Не все еще потеряно! — удовлетворенно произнес он, закончив осмотр. — Давненько я не занимался этим, но попробовать стоит. У меня единственная просьба — не мешать мне!
Шредер сел на колени, сложив пальцы обеих рук в какой-то замысловатый знак, закрыл глаза и что-то забормотал себе под нос. Его бледное, уставшее лицо было суровым и сосредоточенным. Свинцов невольно почувствовал уважение к этому человеку, который являлся его врагом, но одновременно чем-то был близок ему по духу. Ему не был ясен смысл этого таинства, но он чувствовал, что немец слов на ветер бросать не будет. От него веяло какой-то неземной силой. Она ощущалась почти физически, наполняя тело младшего лейтенанта какой-то дрожью, перекатываясь теплыми волнами от головы до пят.
Свинцов попытался разобрать, что там бормочет немец. С удивлением он обнаружил, что слова произносились на древнеславянском языке. Откуда офицер немецкой армии мог знать язык, на котором уже давным-давно никто не говорил? Из русских-то его знали считанные единицы, которые специализировались на этом! А этот человек произносил фразы свободно, словно всю жизнь только и разговаривал на нем!
Наконец, Шредер разомкнул пальцы и возложил руки на рану лейтенанта, продолжая нашептывать что-то. Минут пять он не отрывал их, потом вдруг резко снял и стряхнул их в воздухе. С кончиков пальцев посыпались голубые искры. Потом он провел руками от головы лейтенанта, вдоль тела, по ногам и опять стряхнул их. Капли пота, выступившие на его лбу, выдавали то огромное напряжение, которое испытывал немец.
— Все! — наконец, сказал Шредер, расслабляясь. — Будет жить, только проспит немного.
Свинцов посмотрел на Дворянкина. Лейтенант был без сознания, но дышал ровно и уже не был похож на умирающего. Младший лейтенант перевел взгляд на Шредера.
— Кто ты — святой или дьявол? Простому смертному это не под силу!
— Я — человек, — устало улыбнулся немец. — Просто у меня был хороший учитель, вот и все…
Где-то часа через два Дворянкин открыл глаза. Все это время Шредер восстанавливал силы, потраченные на его лечение. Свинцов подобрал оружие и произвел ревизию того, что у них осталось после схватки с Васнецовым. У них оставалось четыре автомата, три пистолета и гранатомет Шредера. А вот с патронами было негусто. У Шредера боеприпасов к гранатомету больше не было, только те, которые оставались в диске оружия, а их было не так уж и много. Свинцов набил диски автоматов патронами, оставшиеся гранаты выложил на траву, а остальное имущество сложил в один из вещмешков, выбросив остальные. А тут и Дворянкин очнулся.
— Что со мной? — было первое, что услышали от лейтенанта.
— Все в порядке, дружище! — успокоил его Свинцов. — Считай, что вернулся с того света! Благодари Шредера, это его заслуга!
Дворянкин пропустил эти слова мимо ушей.
— Что со старшиной?
— Его больше нет.
Тут к ним подобрался Шредер и сразу же пристал к лейтенанту.
— Как ты себя чувствуешь?
Дворянкин опасливо дотронулся до раны.
— Помню страшную боль в боку…
— Сейчас болит?
Лейтенант призадумался.
— Нет, вроде.
— Давай-ка посмотрим, что у тебя там, — Шредер осторожно приподнял край гимнастерки.
— Что там? — поинтересовался Свинцов, выглядывая из-за его плеча.
— Ничего не могу сказать, все в крови, — ответил немец и обратился к Дворянкину. — Встать сможешь?
— Попробую.
Опираясь на своих товарищей, лейтенант осторожно поднялся с земли.
— Странно, но я ничего не чувствую.
— Ничего, сейчас смоем кровь и посмотрим, что там у тебя, — сказал Шредер, подводя его к воде.
Через некоторое время он удовлетворенно хмыкнул:
— Смотри-ка, и впрямь получилось!
Свинцов, сопровождавший их, посмотрел сам. Если бы он собственными глазами не видел раньше страшную рану, то никогда не поверил бы, что эта неглубокая царапина на коже и есть она.
— Этого не может быть!
Два удивленных возгласа слились воедино — один вырвался из уст Свинцова, другой принадлежал Дворянкину.
— Как это понимать? Я точно помню, что меня старшина пырнул своей финкой! Я умирал, а теперь!.. Это что, еще одна проделка «гиблого места»?
В голосе лейтенанта послышались нотки паники.
— Успокойся! — сказал Свинцов. — На этот раз «гиблое место» тут не при чем. Это все Шредер. Одного только я не пойму, — обратился он к немцу, — как это тебе удалось?
Тот смущенно улыбнулся.
— На самом деле ничего удивительного в этом нет. Все вы, наверное, знаете, что клетки человека имеют способность регенерироваться. Как хвост у ящерицы… Я просто искусственно ускорил процесс регенерации в клетках лейтенанта, вот и все! К его счастью, нож не задел жизненно важных органов. Ему грозила смерть от потери крови, а я вовремя подоспел на помощь. Вот так-то, господа!
«Господа» не все поняли из его объяснений, да и не очень-то поверили. Для них это было чудом из сказки, настолько казалось невероятным. Если бы они читали Библию, то нашли бы много подобных примеров. Но они родились в то время, когда религия называлась «опиумом для народа», и были атеистами. Естественно, церковные книги не читали, считая их выдумкой.
Как бы то ни было, факт оставался фактом — Дворянкин чувствовал себя вполне нормально, хотя по всем меркам давно должен был уже умереть.
— Что случилось со старшиной? — вспомнил вдруг лейтенант, продолжая с опаской коситься на Шредера. — Почему он бросился на нас?
— Рассудок вашего товарища, видимо, не выдержал того давления, которое оказывает на всех нас «гиблое место», — ответил на его вопрос немец. — Он сошел с ума, а сумасшедшие наиболее подвержены влияниям подобного рода. Вполне возможно, что его безумию поспособствовали те ягоды, которые он поел перед тем, как мы стали сплавляться по реке.
— Или тот укол, след от которого обнаружил Саня у него на руке, — добавил Свинцов.
— Но ведь я его убил! — воскликнул Дворянкин. — После таких ран не может подняться ни один нормальный человек, а он встал, как ни в чем не бывало!
— Чему ты удивляешься? — ответил на это младший лейтенант. — Я думал, ты уже привык к таким «шуткам» этой зоны.
Лейтенант покачал головой.
— К этому невозможно привыкнуть. Сердце обливается кровью, когда видишь, как твои товарищи…
Он не договорил и махнул рукой.
— Да ладно тебе, Саня! — Свинцов хлопнул его по плечу. — Не забивай свои мозги подобными мыслями, не то закончишь, как Васнецов! Сейчас надо думать о живых. Нам надо продолжать движение и поскорее добраться до цели. Так что не будем зря терять время. Пошли…
Они собрали свои немногочисленные пожитки и двинулись дальше. Дворянкин нес вещмешок с драгоценными банками тушенки. Драгоценными, потому что после случая с Васнецовым никто из них не рискнул бы что-нибудь съесть здесь, в «гиблом месте»…
Остальные были нагружены оружием. Шредер так и оставил себе автомат, а Свинцов вернул ему ремень с кобурой и ножом. И дело было даже не в том, что он стал больше доверять немцу, хотя после недавних событий это было бы неудивительно. Нет, младший лейтенант прекрасно понимал, что даже если Шредер и вынашивает какие-то планы, сейчас ему выгоднее действовать с ними заодно. Строго говоря, давать оружие в руки пленнику было опасно. Но в ситуации, в которой они оказались, немец был скорее союзником, что уже неоднократно доказывал своими действиями. Лед недоверия постепенно таял, и именно поэтому Свинцов ничего не сказал, когда тот присвоил себе оружие.
Боеприпасов было совсем мало. К каждому автомату — по двум полным дискам, к пистолетам — по две обоймы. Еще несколько ручных гранат, распределенных поровну между ними, и единственная граната в гранатомете у Свинцова. Еще одна хорошая схватка грозила оставить их без боеприпасов!..
Примерно через час они вышли к самолету, непонятно откуда взявшемуся в этом месте. Издалека он был похож на огромную раненую птицу, а белая свастика на хвостовом стабилизаторе не оставляла сомнений в его принадлежности. Это был транспортный «Юнкерс», лежавший на брюхе. Правое крыло отвалилось и лежало метрах в пяти от него, обшивка другого была прорвана в нескольких местах. Лопасти винтов были погнуты, что было неудивительно при такой посадке — самолет сел на брюхо, не выпуская шасси. Еще был виден след, который он прорыл, пока не остановился. Фюзеляж был практически целым и зиял черным провалом люка в хвосте, на котором был намалеван огромный крест.
Они обошли самолет кругом и заглянули в кабину через разбитые стекла. Кресла пилотов были пусты.
— Это, видимо, самолет спецгруппы, которая пропала в этих местах, — сообщил Шредер Свинцову.
— Так что же здесь произошло? Непохоже, чтобы кто-то пострадал во время посадки.
Младший лейтенант задал вопрос скорее себе, чем своим спутникам, и не ждал ответа. Но Шредер уточнил кое-какие детали:
— Он не должен был здесь садиться. Группа должна была десантироваться, а самолет — вернуться на базу.
— Однако я не заметил ни следов от снарядов, ни следов огня. Почему же они сели?
— А почему баки не взорвались при посадке? — покачал головой Шредер. — Я знаю не больше тебя.
— Тогда давай осмотрим его изнутри. Может, это даст нам разгадку? — предложил ему Свинцов.
Немец отрицательно замотал головой.
— Не думаю, что это хорошая идея. Чувствую, там внутри — опасность!
Свинцов еще раз заглянул внутрь самолета. Позади пилотских кресел чернела открытая дверь, но в полумраке, царившем в салоне, ничего нельзя было рассмотреть.
— Что будем делать?
— Пойдем дальше, — предложил Шредер. — Надеюсь, скоро мы все узнаем.
Свинцов вздохнул.
— Ладно, двигаем дальше. А где Саня? — он завертел головой по сторонам, разыскивая лейтенанта, которого почему-то не было с ними, и позвал: — Саня, ты где?
— Я здесь, в самолете, — отозвался Дворянкин. — Ни черта не видно!
Нехорошее предчувствие появилось у Свинцова, пробежав мурашками по спине.
— Саня, немедленно выбирайся оттуда! Слышишь?
— А что такое?.. Ой, я куда-то вляпался! Что это такое, черт возьми!
Послышалась какая-то возня, что-то грохнуло, потом они услышали голос Дворянкина:
— Я тут в паутине какой-то запутался!..
У каждого человека существуют свои страхи. Но любой испытывает древний инстинктивный страх перед паутиной и пауками. Коснувшись тенет голой кожей, человек стремится скинуть, счистить их с себя. Одни относятся спокойнее к этому, другие принимаются судорожно отдирать от лица нити паутины. И уж, конечно же, никому не хочется ощутить, как ее владелец будет ползать по нему…
Свинцов и Шредер подбежали к люку. Лейтенант не успел далеко пробраться в салон, и его хорошо было видно. Дело обстояло совсем паршиво. Дворянкин был опутан какими-то серебрящимися в проникающем через люк свете нитями. Он отчаянно дергался, пытаясь освободиться, но только еще больше запутывался.
— Подожди, Саня, не дергайся, — попросил его Свинцов. — Сейчас мы тебя вызволим.
Он извлек из ножен финку и хотел уже шагнуть внутрь, но…
В этот момент сверху на Дворянкина свалилось что-то темное и мохнатое. Что точно, разглядеть в полумраке не представлялось возможным. Лейтенант дернулся и закричал, пытаясь сбросить тварь. Но сковывающая движения «паутина» не давала ему это сделать. К тому же тварь присосалась к нему намертво.
Сзади прогремела очередь. Стрелял Шредер, не расстававшийся с автоматом после случая с Васнецовым. Это темное что-то, сбитое пулями немца, свалилось вниз, но сверху на Дворянкина накинулось еще несколько таких тварей.
— Саня, держись! — крикнул Свинцов, скидывая с плеча свой автомат и давая короткую очередь. — Сейчас мы тебя оттуда вытащим!
— Нет! — закричал отчаянно лейтенант. — Уходите отсюда! Вы мне уже не поможете, здесь их слишком много! Прощайте, товарищи!
С этими словами Дворянкин выдернул кольцо из запала гранаты, которую как-то умудрился достать из кармана, хотя руки у него были спеленаты «паутиной». Свинцов со Шредером еле успели отскочить, как прогремел оглушительный взрыв, и из люка вместе с полыхнувшим пламенем полетели какие-то ошметки.
— А, гады! — закричал Свинцов, выстреливая из гранатомета и швыряя одну за другой все имеющиеся у него гранаты.
От взрывов салон самолета загорелся. Казалось, ничего живого там не должно остаться. Но словно в кошмарном сне из люка одна за другой стали появляться твари, выкуренные огнем и дымом. Будто пчелы из потревоженного улья… Эти черные мохнатые животные были очень похожи на пауков. Вот только насекомых таких размеров в природе никогда не встречалось!
Люди исступленно расстреливали этих тварей из автоматов, но они все лезли и лезли из недр самолета. Физически такого не могло быть! Они просто не поместились бы все там! Шредер ухватил Свинцова за рукав гимнастерки и потянул назад.
— Уходим! В моем автомате кончились патроны, в твоем сейчас тоже закончатся, а этих тварей не становится меньше! Уходим, иначе нас ждет участь лейтенанта! Да и самолет может сейчас взорваться!
Словно в подтверждение его слов автомат Свинцова замолчал. Близко подбежавшая тварь выметнула в его сторону быстро твердеющую на воздухе липкую плеть паутины, которая мгновенно обвилась вокруг его ноги. Но Свинцов расстрелял паука из пистолета, быстро перезарядил его и успел прикончить еще одну тварь, прежде чем оружие в его руках замолчало окончательно. Исступление битвы покинуло младшего лейтенанта. Он понял, насколько беспомощен перед этими тварями с голыми руками, и бросился за Шредером, оборвав обвивающую ногу толстую прозрачную нить, одновременно увернувшись от еще одной такой же. Позади осталось множество мертвых пауков, еще больше живых, горящий самолет и труп лейтенанта Дворянкина.
Они успели отбежать на несколько шагов, когда топливные баки «Юнкерса» взорвались. Взрывная волна подняла их в воздух и швырнула о землю, выбивая сознание…
XIII
Сколько он провалялся без сознания, Свинцов не знал. Очнувшись от забытья, он перевернулся на спину, сел и огляделся. Неподалеку догорал остов самолета, рваные куски обшивки были разбросаны на много метров вокруг него. Все тело болело, голова немилосердно раскалывалась, во рту стоял противный металлический привкус. Его мутило. Он попытался встать на ноги, но обнаружил, что сделать это самостоятельно не может. Сильно кружилась голова…
Сзади послышались шаги. Свинцов повернул голову и увидел идущего к нему Шредера. Немец выглядел намного лучше его. Впрочем, этот факт не очень удивил младшего лейтенанта. После случая с Васнецовым и чудесного излечения Дворянкина Свинцов понял, что Шредер обладает способностями, превосходящими обычные человеческие возможности.
— Очухался? — поинтересовался немец, подходя к нему и присаживаясь рядом.
— Куда ты ходил? — поинтересовался Свинцов, пытаясь перебороть тошноту, подступавшую к горлу.
— Ходил смотреть, далеко ли нам осталось идти.
— И как?
— Сегодня точно не успеем. Скорее всего, завтра… Как ты себя чувствуешь?
— Хреново! Мутит, голова раскалывается…
— Ничего, сейчас поправим.
Шредер положил руку на его голову, и, странное дело, боль сразу же успокоилась. Постепенно противная круговерть перед глазами остановилась, тошнота отступила, и Свинцов смог вздохнуть с облегчением.
— Ну как? — поинтересовался Шредер, убирая руку с его головы.
— Спасибо! — искренне поблагодарил его Свинцов. — Теперь намного лучше.
Он встал на ноги, немец, поддерживая его за локоть, помог ему подняться.
— Я хочу посмотреть, что там, — Свинцов кивнул в сторону чадящего самолета.
Шредер пожал плечами, но ничего не сказал. Они подошли ближе к остову «Юнкерса». Ни трупов паукообразных тварей, ни трупа лейтенанта Дворянкина Свинцов не смог обнаружить. Впрочем, в этой зоне ему еще не приходилось хоронить своих товарищей из-за отсутствия объектов захоронения. Здесь трупы пропадали бесследно…
За то время, пока они брели по «гиблому месту», лейтенант Дворянкин стал его другом. Потеря взводного причиняла ему сильную душевную боль. Останься от него хоть что-нибудь, Свинцов мог хотя бы похоронить его по-человечески. А так…
Шредер понял его состояние. Он обнял младшего лейтенанта за плечи и мягко, ненавязчиво сказал:
— Его не вернуть. Я понимаю, как тяжело терять своих товарищей, сам много раз переживал подобное. Лейтенант погиб как герой, спасая наши жизни. Не взорви он себя, мы бы полезли его выручать и наверняка бы сами попались в эту ловушку.
— Да, — только и сказал на это Свинцов. — Он был героем. Давай почтим его память молчанием…
Головных уборов, чтобы снять, у них не было: они давно уже потеряли свои фуражки. Они просто постояли молча несколько минут, потом двинулись дальше…
После того, как они очнулись, Свинцов и Шредер обнаружили, что им уже стало как-то все равно, что с ними будет дальше. Где-то они перешагнули ту черту, за которой все начинаешь воспринимать с философской точки зрения. Если им не суждено дойти до цели, значит, так тому и быть. И, похоже, осознав это, зона оставила их в покое. Только один раз после схватки с «пауками» их тряхнуло. Тогда Свинцова чуть не засосало в разверзнувшуюся под ногами воронку. После этого их уже не трогали…
Они не дошли всего несколько километров до замеченной ими издалека одиноко стоящей посреди каменистой пустыни будки. Шредер сказал, что это и есть конечный пункт их пути, но стремительно опустившаяся на «гиблое место» ночь помешала им. Пришлось устраиваться на ночлег.
Конечно, можно было бы попытаться достигнуть этого строения до того, как окончательно стемнеет. Но, во-первых, они не знали, с чем им придется там столкнуться, поэтому предпочитали встретить опасность при дневном свете. Во-вторых, необходимо было накопить сил для последнего броска, ведь события минувшего дня вымотали их до предела. И, в-третьих, как они успели убедиться на собственном опыте, расстояние в этой месте было обманчивым. Несколько километров могли растянуться и на день пути, если не больше…
Все их припасы сгинули вместе с Дворянкиным, поэтому им пришлось ложиться спать с пустыми желудками. Это была первая ночь в «гиблом месте», когда они могли вдоволь выспаться. Наплевав на всякую осторожность, Свинцов и Шредер легли на землю и уснули, даже не став договариваться о том, кто будет дежурить. На их взгляд, в этом уже не было необходимости…
Свинцову приснился отец, которого он не видел с начала войны. Алексея Сергеевича партия направила на ответственную работу в тыл немецких войск. С тех пор они его не видели. Изредка от него приходили короткие, скупые весточки типа: «Жив. Здоров. Люблю. Целую. Надеюсь скоро обнять». А с лета сорок третьего года о нем вообще не было ни слуха, ни духа. Он тешил себя надеждой, что тот просто не может с ними связаться, но чем больше проходило времени, тем слабее становилась эта надежда…
Теперь отец стоял перед ним. Одежда была порвана и окровавлена, лицо бледно, как у покойника, а на шее висела веревочная петля и табличка с надписью по-немецки: «Бандит».
— Здравствуй, сынок!
— Батя!
Он обнял холодное тело отца. Знакомые, такие теплые раньше руки леденили кожу. Холодные губы поцеловали его лоб, обдав каким-то затхлым, могильным запахом.
— Батя, как мне тебя не хватает! Не хватает твоего совета, твоего доброго, ободряющего слова! Где ты был, батя? Почему так давно не писал?
— Я не мог написать, сынок. Оттуда, где я сейчас нахожусь, нельзя послать письма. Но теперь я рядом с тобой. Ты хотел о чем-то со мной посоветоваться?
— Что мне делать, батя? Мы остались вдвоем — я и человек, не раз спасавший мою жизнь и формально являющийся моим врагом. Я не знаю, что нас ждет дальше, но если нам суждено вырваться отсюда…
Сзади послышались шаги. Свинцов повернул голову и увидел идущего к нему Шредера. Немец выглядел намного лучше его. Впрочем, этот факт не очень удивил младшего лейтенанта. После случая с Васнецовым и чудесного излечения Дворянкина Свинцов понял, что Шредер обладает способностями, превосходящими обычные человеческие возможности.
— Очухался? — поинтересовался немец, подходя к нему и присаживаясь рядом.
— Куда ты ходил? — поинтересовался Свинцов, пытаясь перебороть тошноту, подступавшую к горлу.
— Ходил смотреть, далеко ли нам осталось идти.
— И как?
— Сегодня точно не успеем. Скорее всего, завтра… Как ты себя чувствуешь?
— Хреново! Мутит, голова раскалывается…
— Ничего, сейчас поправим.
Шредер положил руку на его голову, и, странное дело, боль сразу же успокоилась. Постепенно противная круговерть перед глазами остановилась, тошнота отступила, и Свинцов смог вздохнуть с облегчением.
— Ну как? — поинтересовался Шредер, убирая руку с его головы.
— Спасибо! — искренне поблагодарил его Свинцов. — Теперь намного лучше.
Он встал на ноги, немец, поддерживая его за локоть, помог ему подняться.
— Я хочу посмотреть, что там, — Свинцов кивнул в сторону чадящего самолета.
Шредер пожал плечами, но ничего не сказал. Они подошли ближе к остову «Юнкерса». Ни трупов паукообразных тварей, ни трупа лейтенанта Дворянкина Свинцов не смог обнаружить. Впрочем, в этой зоне ему еще не приходилось хоронить своих товарищей из-за отсутствия объектов захоронения. Здесь трупы пропадали бесследно…
За то время, пока они брели по «гиблому месту», лейтенант Дворянкин стал его другом. Потеря взводного причиняла ему сильную душевную боль. Останься от него хоть что-нибудь, Свинцов мог хотя бы похоронить его по-человечески. А так…
Шредер понял его состояние. Он обнял младшего лейтенанта за плечи и мягко, ненавязчиво сказал:
— Его не вернуть. Я понимаю, как тяжело терять своих товарищей, сам много раз переживал подобное. Лейтенант погиб как герой, спасая наши жизни. Не взорви он себя, мы бы полезли его выручать и наверняка бы сами попались в эту ловушку.
— Да, — только и сказал на это Свинцов. — Он был героем. Давай почтим его память молчанием…
Головных уборов, чтобы снять, у них не было: они давно уже потеряли свои фуражки. Они просто постояли молча несколько минут, потом двинулись дальше…
После того, как они очнулись, Свинцов и Шредер обнаружили, что им уже стало как-то все равно, что с ними будет дальше. Где-то они перешагнули ту черту, за которой все начинаешь воспринимать с философской точки зрения. Если им не суждено дойти до цели, значит, так тому и быть. И, похоже, осознав это, зона оставила их в покое. Только один раз после схватки с «пауками» их тряхнуло. Тогда Свинцова чуть не засосало в разверзнувшуюся под ногами воронку. После этого их уже не трогали…
Они не дошли всего несколько километров до замеченной ими издалека одиноко стоящей посреди каменистой пустыни будки. Шредер сказал, что это и есть конечный пункт их пути, но стремительно опустившаяся на «гиблое место» ночь помешала им. Пришлось устраиваться на ночлег.
Конечно, можно было бы попытаться достигнуть этого строения до того, как окончательно стемнеет. Но, во-первых, они не знали, с чем им придется там столкнуться, поэтому предпочитали встретить опасность при дневном свете. Во-вторых, необходимо было накопить сил для последнего броска, ведь события минувшего дня вымотали их до предела. И, в-третьих, как они успели убедиться на собственном опыте, расстояние в этой месте было обманчивым. Несколько километров могли растянуться и на день пути, если не больше…
Все их припасы сгинули вместе с Дворянкиным, поэтому им пришлось ложиться спать с пустыми желудками. Это была первая ночь в «гиблом месте», когда они могли вдоволь выспаться. Наплевав на всякую осторожность, Свинцов и Шредер легли на землю и уснули, даже не став договариваться о том, кто будет дежурить. На их взгляд, в этом уже не было необходимости…
Свинцову приснился отец, которого он не видел с начала войны. Алексея Сергеевича партия направила на ответственную работу в тыл немецких войск. С тех пор они его не видели. Изредка от него приходили короткие, скупые весточки типа: «Жив. Здоров. Люблю. Целую. Надеюсь скоро обнять». А с лета сорок третьего года о нем вообще не было ни слуха, ни духа. Он тешил себя надеждой, что тот просто не может с ними связаться, но чем больше проходило времени, тем слабее становилась эта надежда…
Теперь отец стоял перед ним. Одежда была порвана и окровавлена, лицо бледно, как у покойника, а на шее висела веревочная петля и табличка с надписью по-немецки: «Бандит».
— Здравствуй, сынок!
— Батя!
Он обнял холодное тело отца. Знакомые, такие теплые раньше руки леденили кожу. Холодные губы поцеловали его лоб, обдав каким-то затхлым, могильным запахом.
— Батя, как мне тебя не хватает! Не хватает твоего совета, твоего доброго, ободряющего слова! Где ты был, батя? Почему так давно не писал?
— Я не мог написать, сынок. Оттуда, где я сейчас нахожусь, нельзя послать письма. Но теперь я рядом с тобой. Ты хотел о чем-то со мной посоветоваться?
— Что мне делать, батя? Мы остались вдвоем — я и человек, не раз спасавший мою жизнь и формально являющийся моим врагом. Я не знаю, что нас ждет дальше, но если нам суждено вырваться отсюда…