— Полковник Шредер, сдавайтесь! Сопротивление бесполезно, дом окружен!
   Он знал, что гестаповцы блефуют. Никогда они не брали на простой арест много людей. Конечно, разве могли они ожидать сопротивления от старого полковника?
   Необходимо было протянуть время, дать своим уйти подальше. Он выстрелил еще несколько раз и крикнул:
   — Вам не взять меня, сосунки! Вы под стол еще пешком ходили, когда я кормил вшей в окопах!
   От дома метнулась тень, и Рудольф фон Шредер быстро выстрелил. Человек упал и больше не поднялся. Его коллега открыл ураганный огонь из автомата.
   И в этот момент сзади на него кто-то прыгнул. Он сумел увернуться за секунду до того, как автомат должен был обрушиться на его голову, и разрядил пистолет в нападавшего. Человек упал, но рядом возник еще один, а патронов больше не было. Этот эсэсовец, похоже, об этом не догадывался и решил не рисковать. Автомат в его руках выплюнул порцию горячего свинца, навылет прошившую тело.
   Боль захлестнула разум, руки и ноги отказались повиноваться ему, и он упал. Постепенно его тело перестало чувствовать что-либо, и он понял, что умирает. Он даже не почувствовал, как его подхватили под руки и куда-то потащили. И лишь окровавленные губы прошептали напоследок:
   — Эрих!..

XIV

   — Нет! Отец, не умирай!
   Этот крик резанул по ушам, вырывая Свинцова из приятного забытья, заставляя схватиться за оружие. Кричал Шредер. На побледневшем, мокром от слез лице застыла такая мука, что Свинцов испугался и принялся тормошить немца, пытаясь заставить его проснуться.
   Шредер открыл глаза. Безумный взгляд метался из стороны в сторону, он явно не понимал, где находится и что тут делает. На лбу выступили крупные капли пота, его руки вцепились в Свинцова, разрывая и без того обветшавшую гимнастерку. Младшему лейтенанту пришлось навалиться на немца всем телом, чтобы успокоить его. Так он и держал Шредера, пока тот не пришел в себя…
   Наконец, взгляд немца стал осмысленным. Он перестал рваться и метаться, обессиленно затихнув. Только тогда Свинцов отпустил его.
   — Что это на тебя нашло?
   Шредер нахмурился.
   — Мне приснился страшный сон. Я видел смерть отца.
   — Это всего лишь сон, навеянный этим местом, — попытался успокоить его Свинцов. — Я тоже во сне видел своего отца, мертвого…
   — Нет, это не обычный сон, — покачал головой Шредер. — Ты правильно заметил, что наши сны здесь навеваются этой зоной. Знаю точно: все они каким-то образом связаны с реальностью. Я это чувствую…
   Некоторое время они молчали, наблюдая, как над «гиблым местом» встает солнце. Начинался новый день, который должен был принести им либо освобождение, либо смерть. Но они не думали об этом, их мысли были заняты другим. Шредер вспоминал родных и близких — отца Алексея, его брата Сергея Ивановича, отца, мачеху с сестренкой. Эти воспоминания наполняли его сердце грустью, потому что кроме них в этой жизни он редко встречал таких хороших и добрых людей. Даже мачеха и та вспомнилась ему с каким-то добрым чувством. И хотя он мало чего хорошего видел от нее, эта женщина была его семьей!..
   Свинцов вспоминал Лизу, Ваську, отца. Он уже смирился с тем, что девушка отдала предпочтение Головину. Он жалел лишь об одном — что в свое время жестокая судьба развела их в разные стороны. Он смалодушничал, хотя мог поддержать в трудную минуту своего друга… Теперь перед ним опять стоял выбор. Очень трудный выбор…
   Наконец, Свинцов решился.
   — Послушай, Эрих, я должен тебе сказать одну вещь…
   Шредер оторвался от своих размышлений и вопросительно посмотрел на него.
   — Я вот все думаю о том моменте, когда мы выберемся отсюда… Понимаешь, мы с тобой вроде как враги. Я должен передать тебя дальше по инстанции, но… После того, что мы с тобой здесь пережили…
   Шредер улыбнулся.
   — Не волнуйся. Я принял решение.
   — Какое?
   — Я больше не хочу воевать. Надоело! Это зрело уже давно, но окончательное решение я принял здесь.
   — Почему?
   — Я тебе уже говорил, что сны здесь — вещие, я чувствую это, — сказал Шредер. — В первом своем сне я видел, как отца расстреливали эсэсовцы. В сегодняшнем сне я узнал, что отец участвовал в заговоре против Гитлера. До меня доходили слухи о том, что отец ведет себя крайне неосторожно, допускает нелицеприятные высказывания в адрес фюрера, но я не смог с ним поговорить. Они пытались убить Гитлера, но у них что-то не получилось… Я видел, как его пытались арестовать, попробовал предупредить, но… Отца убили при захвате. Таким образом, мне незачем теперь возвращаться обратно в Германию. Едва только я объявлюсь там, меня арестуют и отправят в гестапо. Ты слышал, что это за организация?
   Свинцов кивнул.
   — Да, я слышал, какие зверства творят эти выродки! Но почему ты думаешь, что виденное тобой во сне — правда?
   — Я не думаю, я знаю. Не спрашивай, откуда, это слишком сложно объяснить. Просто прими на веру…
   Свинцов замолчал, обдумывая его слова. В «гиблом месте» действительно было много странного, но самым загадочным были видения, которое оно вызывало у людей. Он видел во сне отца, разговаривал с ним и одновременно откуда-то знал, что отец погиб тогда, в сорок третьем, и даже знал как. Его повесили немцы… Так что в том, что Шредер знал о том, что случилось или случится с его отцом, не было ничего необычного. Необычного для них, прошедших «гиблое место». Для других это могло показаться глупостью.
   — Как ты думаешь, почему «гиблое место» оставило нас в покое? — поинтересовался он, задумчиво глядя в небо.
   — Не знаю, — ответил Шредер, покусывая конец травинки. — Наверное, нам готовятся нанести последний, самый сильный удар… Знаешь, я много размышлял над загадкой существования этого места, думал, для чего оно нужно. И знаешь, что я понял? — Шредер приподнялся на локте. — Это место — своеобразный искусственный отбор. Только избранные могут пройти.
   — Избранные? — фыркнул Свинцов. — Кто нас избирает и куда? Зачем нам это надо? За что погибли мои ребята? Саня Дворянкин взорвал себя вместе с теми тварями, Васнецов сошел с ума, остальные вообще пропали бесследно. Думаешь, они были хуже нас? Ты, может быть, и специально сунулся сюда, но мы-то не хотели быть подопытными кроликами!
   — Не шуми, — поморщился Шредер. — Твои ребята были настоящими воинами и без сомнения хорошими людьми, но… Просто я думаю, что всех нас испытывали. Мы с тобой по каким-то критериям прошли. Остальные — нет, и «гиблое место» их уничтожило.
   Свинцов задумался.
   — Наверное, ты прав. С самого начала у меня сложилось такое впечатление. Нас ставили в разные условия, и после каждого такого испытания у нас кто-то погибал или исчезал без следа. Единственное, чего я никак не возьму в толк — чем мы не такие, как все? Почему мы?
   Немец пожал плечами.
   — Значит, что-то есть. Но знаешь, что я думаю?.. Здесь мы стали другими, не такими, как были. «Гиблое место» изменило нас. Что-то мы потеряли, — например, страх, — но что-то и приобрели. Конечно, пока мы доберемся до цели, нас еще ждут испытания. Но я почему-то уверен, что мы выйдем отсюда!
   — Не спеши с выводами, — охладил его пыл Свинцов, — мы еще не выбрались отсюда. Вот когда окажемся вне «гиблого места», тогда будем говорить. А пока, я думаю, нам пора собираться и двигать дальше. Здесь мы ничего не высидим.
   — Тогда пошли, — сказал Шредер и встал с земли.
 
   Они шли к белеющему среди зарослей кустарника низенькому строению. Оружие не бросали, хотя в автоматах и гранатомете не было боеприпасов. За свой автомат Свинцов нес материальную ответственность, а последняя немецкая разработка могла представлять определенный интерес для советских конструкторов стрелкового оружия. Так они и двигались: младший лейтенант нес свой автомат и гранатомет, немец — автомат, с которым почему-то тоже не хотел расставаться, хотя он и был теперь бесполезен.
   — Долго ты прожил у нас? — вдруг поинтересовался Свинцов.
   — С рождения и до тринадцати лет, — ответил Шредер.
   — Наверное, и пионером был?
   — Был.
   Некоторое время они шли молча, потом Свинцов сказал:
   — Не понимаю.
   — Чего? — спросил Шредер, с интересом посмотрев на него.
   — Я понимаю немцев, которые переселились в Германию из Прибалтики и других земель после их присоединения к Советскому Союзу. Но ты, воспитывавшийся в нашей среде, как ты мог уехать и превратиться в закоренелого врага? Поди, и в нацистской партии состоишь?
   Немец пожал плечами.
   — Конечно, ведь я разделял их идеи.
   — Но почему?
   Шредер остановился. Встал и Свинцов, пытливо разглядывая своего спутника, пытаясь предугадать, что тот ответит. Но немец не спешил с ответом. Он думал…
   — Знаешь, наверное, тебе трудно будет понять, что мною двигало все эти годы, но я постараюсь, — наконец, произнес Шредер. — Большевики отняли у меня все. Я лишился родителей в гражданскую войну: мать умерла от тифа, отец пропал неизвестно куда, и я даже не знал, жив ли он. Меня взял на воспитание священник одной из сельских церквушек, очень хороший человек. Он многому научил меня, дал мне то, чем я владею сейчас. А потом его убили.
   — За что?
   — Однажды вечером к нему пришли бандиты и попросились на ночлег. Он их пустил, а через некоторое время нагрянули чекисты и всех убили, в том числе и моих приемных отца с матерью.
   — А где был ты?
   — Меня накануне они отправили к его брату, Сергею Ивановичу Теленину, в Казань. Там я и узнал об этой трагедии.
   — Но послушай, чекисты всего лишь выполняли свой долг! — возразил Свинцов. — Эти бандиты могли много еще жизней отнять у других людей, если бы их той ночью не ликвидировали. Нельзя за это винить большевиков! А то, что при этом погибли твои приемные родители… Это война, Эрих!
   Шредер покачал головой.
   — А ты поставь себя на место мальчика, сначала потерявшего родных родителей, а потом и приемных. Знаешь, как тяжело было?
   — Понимаю, — согласился Свинцов. — Так это была месть?
   — В какой-то мере, да. Конечно, сыграли свою роль и взгляды моего родного отца, разыскавшего меня в России и забравшего с собой в Германию. Он тоже ненавидел большевиков и всеми силами старался поддерживать и разжигать этот огонь и в моей душе. А когда в тридцать седьмом расстреляли и Сергея Ивановича, моя ненависть достигла апогея. Для меня коммунизм стал заразой, с которой нужно было безжалостно бороться, выкорчевывать на корню. Потому я и пошел добровольцем в Испанию, а потом, после окончания разведшколы, стал специализироваться на Востоке.
   — И как, удовлетворил чувство мести?
   Свинцов с интересом смотрел на Шредера, ожидая, что тот ответит. В глазах немца вдруг появилась такая боль, что ему стало жаль этого запутавшегося человека. Младшему лейтенанту захотелось перевести разговор на другую тему, но Шредер вдруг заговорил:
   — Нет, я не отомстил. Ты не видел, что творят эти сволочи в концлагерях! Я слишком поздно осознал, что встал на путь Зла, сам того не заметив. И тем самым нарушил слово, данное своему приемному отцу. Я не смог вовремя разобраться и теперь жалею об этом. Немцы покрыли себя таким позором, от которого не скоро смогут отмыться…
   — Ничего, Эрих, — попытался успокоить его Свинцов, — вот вырвемся отсюда, и начнется у тебя совсем другая жизнь. Ты получишь возможность исправить то, что натворил, помогая Гитлеру и его приспешникам.
   — Для этого надо сначала вырваться отсюда, — заметил немец.
   И словно в подтверждение его слов из зарослей навстречу им вышла целая стая волков. Свинцов оглянулся, подыскивая пути к отступлению, но сзади к ним приближалась вторая группа. Отступать было некуда…
   — Вот влипли! — только и сказал он, понимая, что без оружия им долго не продержаться.
   — Подожди паниковать! — ответил на это Шредер, который намного спокойнее воспринял факт появления волков. — Посмотрим, что будет дальше.
   — Я тебе могу сказать, что будет дальше! Нас попросту сожрут, вот и все! — заявил Свинцов, сбрасывая с себя бесполезное оружие и вытаскивая из ножен финку — единственное, чем можно было защищаться.
   У него был повод так говорить. Волки в безмолвии окружили двух людей, постепенно сжимая кольцо. Их глаза горели каким-то зловещим огнем, из открытых пастей, усеянных острыми зубами, капала жадная слюна.
   — Ох! — выдохнул Шредер, с явной неохотой бросая на землю свой автомат. — Я-то думал, что уже все кончилось!
   Он расстегнул кобуру и вытащил пистолет.
   — Держи! Здесь еще есть патроны! — сказал Шредер, протягивая его Свинцову.
   Младший лейтенант подумал, что еще раз получил подтверждение своим мыслям. Ведь немцу ничего не стоило скрыть этот факт! Он же оставался совсем безоружным перед Шредером. И, тем не менее, тот отдал ему заряженный пистолет…
   — А ты как?
   — Хочу попробовать одну штуку, — ответил Шредер, не глядя на него. — Думал, никогда не придется опять это применять, но, видимо, пришла пора…
   — Кажется, волчары настроены серьезно! — заметил Свинцов, чье горло вдруг разом пересохло от зрелища подступающих с явно не дружескими намерениями зверей. — Эй, что это ты удумал?
   Тем временем Шредер быстро скинул с себя одежду, аккуратно снял и положил маленький крестик, который, как заметил младший лейтенант, был православным. Таким образом, он оказался обнаженным. Его тело переливалось крепкими мышцами, а кожа была испещрена шрамами.
   — Что ты делаешь? — опять пристал к нему Свинцов, которому действия немца показались, мягко говоря, странными
   — Помолчи! — оборвал его Шредер. — Смотри и не двигайся с места, если тебе дорога твоя жизнь! Стреляй только в тех волков, которые будут нападать на тебя! Мне не помогай! Что бы ты ни увидел, не удивляйся. Просто наблюдай, не вмешиваясь. Если повезет, мы пройдем! Если нет — продай свою жизнь подороже!
   Из кармана гимнастерки Шредер достал маленькую склянку с какой-то жидкостью. Он откупорил ее и выпил содержимое. Свинцов с тревогой наблюдал за его действиями, не понимая, как это может им помочь. Но то, что произошло дальше, повергло его в изумление и ужас…
   В течение нескольких секунд со Шредером произошли странные и зловещие изменения. Плечи ссутулились, он пригнулся, выставив вперед руки. Колени согнулись, давая ногам устойчивость, а на лице появилось выражение первобытной свирепости и какой-то животный, дикий блеск в голубых глазах. Губы раздвинулись, обнажив ряд ровных белых зубов, и он издал звериный рык, гулко прокатившийся по окрестностям.
   Это было воспринято зверьми как вызов. Известно, что волки никогда не нападают поодиночке, охотясь в стае, и право первого прыжка принадлежит вожаку. Непонятно было только, почему волки медлят, и долго ли это будет продолжаться.
   Этот случай не был исключением. Огромный белый волк прыгнул первым. Тело вожака мелькнуло в воздухе. Казалось, он просто промахнулся, пролетев мимо. Но когда его тело приземлилось рядом со Свинцовым, он обнаружил, что у волка вырвана гортань. Когда это успел сделать Шредер, было непонятно и необъяснимо, тем более что он не заметил никакого движения с его стороны. Впрочем, удивляться было некогда. Матерый волчище, как вихрь, налетел на Свинцова, сбив его с ног. Он еле-еле успел подставить руку с зажатым в ней пистолетом под острые клыки, нацеленные в его горло. Боль от укуса пронзила запястье. Не давая волку приблизить свою пасть, Свинцов левой рукой достал из ножен финку и вонзил ее в тело зверя.
   С трудом скинув тушу с себя, он быстро вскочил на ноги, пристрелив попутно пару волков, рвавших его тело, пока он занимался с их товарищем. По телу струйками стекала кровь из разорванного бока и прокушенной ноги. Одежда, и без того изорванная, превратилась в клочья. Рука болела, но свободно двигалась. Хуже было с ногой — на нее невозможно было наступить.
   В воздухе мелькнуло еще одно тело, но встретилось с вихрем, который представлял собой Шредер, с невообразимой быстротой успевающий отражать атаки зверей. Волк упал на землю с перебитым хребтом. Еще не менее десятка животных валялось вокруг них. Шредер времени не терял, пока он сражался со своим волком! Одни были мертвы, другие корчились в предсмертной агонии. Еще одного Шредер перехватил прямо в воздухе и разорвал голыми руками.
   Свинцов ужаснулся. И они еще надеялись, что смогут запросто взять его? Да этот человек двигался быстрее пули! Его счастье, что когда они встретились, Шредер был слишком слаб, чтобы сопротивляться, иначе бы ему не поздоровилось!
   Обнаженный человек отшвырнул от себя останки волка и торжествующе зарычал. Его руки были по локоть в крови, взгляд оставался безумным и диким. Никто из волков не решался больше нападать на этого странного человека, который сеял вокруг себя смерть. Второй был тоже опасен, но гораздо медлительнее первого. И они, спустя некоторое время, выбрали его своей целью.
   Шредер молнией метнулся навстречу первому из волков, прыгнувшему на Свинцова. Они столкнулись в воздухе, и зверь упал с переломанными костями. Но на этот раз волки напали все одновременно.
   Свинцов успел выстрелить в нападавших волков, а потом ему пришлось схлестнуться с ними, так сказать, лицом к лицу. Он успел полоснуть одного из нападавших по горлу, но остальные повалили его на землю, вонзая клыки в тело.
   Послышался рев, и сразу стало легче дышать. Шредер расшвырял с него волков в разные стороны. На земле валялось с десяток зверей, не подающих признаков жизни. Остальные, которым повезло больше, чем их сородичам, расселись вокруг в ожидании. Они не боялись. Они ждали, когда люди совершат ошибку, чтобы нанести удар наверняка.
   Но Шредер не стал ждать. Он нанес удар первым. Свинцов почувствовал, как железная хватка заставляет его разжать пальцы, державшие финку. Нож выпал, но сразу же был подхвачен Шредером. В следующее мгновение два клинка полетели к цели, брошенные твердыми руками немца.
   Два волка рухнули в пыль, пронзенные сталью. Почти следом за этим Шредер одним гигантским прыжком оказался рядом с мертвыми животными и одновременными ударами обеих рук свалил еще двух. Два ножа, извлеченные из мертвых тел, просвистели в воздухе, разя наповал пару волков, находящуюся на противоположной стороне. Еще двух зверей, прыгнувших на него, Свинцов завалил точными выстрелами из пистолета.
   Тела еще не успели коснуться земли, а Шредер был уже рядом с младшим лейтенантом. Его кулак встретился с черепом третьего волка, разбивая крепкую кость. Еще двоих, пытавшихся напасть сзади, он поймал в воздухе и с силой ударил друг о друга, вышибая из них дух. Последние из оставшихся в живых два зверя промедлили с нападением, и Свинцов хладнокровно добил их последними оставшимися в обойме патронами.
   Теперь путь был свободен. Но вот Шредер никак не хотел освобождаться от того обличья, которое принял. На него страшно было смотреть. Безумец, с ног до головы перемазанный кровью, в окружении многочисленных трупов врагов, он торжествующе зарычал, празднуя свою победу. Затем губы его зашевелились, и Свинцов услышал странные звуки, исходящие от него. Это было тихое пение какого-то очень древнего мотива, произносимое на очень древнем языке. Его голос постепенно повышался, и скоро над «гиблым местом» зазвучала победная песнь древнего существа. Настолько древнего, что оно не было похоже ни на животное, ни на человека, обладающее сверхестественными способностями к убийству.
   — Эрих, очнись! Все кончилось!
   Существо посмотрело на него диким взглядом, в котором читалась жажда убийства. Свинцов невольно схватился за нож, но того на привычном месте не оказалось. Он совсем забыл, что Шредер использовал его для борьбы с врагами. Да и вряд ли это помогло бы ему. В памяти еще свежа была сцена расправы с волками…
   Человек или, скорее, зверь, которым был сейчас Шредер, угрожающе зарычал и шагнул к Свинцову. Тот, кого он совсем недавно защищал, теперь, похоже, стал врагом. Или добычей…
   Свинцов тоже шагнул назад, судорожно озираясь в поисках хоть какого-нибудь оружия. Хотя он отлично понимал, что вряд ли сможет что-нибудь сделать с этим существом, которое так стремительно разделалось с волчьей стаей.
   И в этот миг что-то случилось со Шредером. Он вдруг дико закричал, схватившись руками за голову, и упал. Свинцов осторожно приблизился к нему и наклонился, чтобы посмотреть, что с ним.
   Шредер не подавал признаков жизни. Лишь проверив пульс, Свинцов убедился, что тот жив. Он потряс его, пытаясь привести в чувство, но тщетно. Немец был в глубоком забытье…
 
   Шредер пробыл в таком состоянии около часа. Все это время Свинцов просидел около него, изредка пытаясь привести немца в чувство. Но тщетно… Он не боялся, что за это время что-нибудь случится с ним самим. Он боялся, что Шредер никогда не очнется, и ему придется остаться одному. Одиночество… Вот что приводило его в ужас по-настоящему.
   Шредер дернулся всем телом и широко распахнул глаза. На этот раз в них не было той дикой, свирепой жажды крови, которую Свинцов видел во время боя. Немец рывком сел и глубоко вздохнул, словно только что освободился от какого-то тяжкого груза.
   — Как ты себя чувствуешь? — поинтересовался Свинцов.
   Шредер поморщился.
   — Очень сильно болит голова. Прямо раскалывается на части.
   — А я уже стал опасаться, что ты никогда не проснешься!
   — Я и сам не надеялся, что опять вернусь в этот мир.
   — То есть?
   В глазах Шредера что-то промелькнуло. На мгновение его взгляд стал взглядом зверя, потом в нем отразились боль и страдания. А еще через секунду в них вернулось прежнее выражение смертельно уставшего человека.
   — Я… Я не помню. Ничего не помню! — Шредер потер пальцами виски. — Помню только безмерную ярость и жажду убивать, убивать, убивать, убивать!..
   Он стукнул кулаками по земле. Его глаза опять стали безумными, и Свинцову пришлось потрясти его за плечи, чтобы он пришел опять в норму.
   — Это зелье делает из человека зверя, оборотня, — наконец, сказал Шредер. — Мне довелось только однажды применить его. Тогда я чуть было не распрощался жизнью…
   Свинцов задумался, стоит ли ему говорить, но, в конце концов, решил, что не стоит скрывать правду.
   — Знаешь, ты меня ведь чуть не убил! После того, как мы разделались с волками…
   — Я смутно помню, что тогда было, — Шредер, казалось, был очень смущен. — Надеюсь, я не причинил тебе вреда?
   — Да нет, не успел. Ты потерял сознание прежде, чем добрался до меня. Но твои намерения не оставляли сомнений.
   — Я был не в себе. Это существо начало захватывать меня полностью, и я уже не мог себя контролировать.
   Свинцов махнул рукой.
   — Ладно. Все хорошо, что хорошо кончается. Только лучше, действительно, больше не применяй эту штуку. Это может плохо кончиться. И для тебя, и для меня…
   — Ты прав.
   Они замолчали, думая каждый о своем. Наконец, Свинцов сказал:
   — Ну что же, я думаю, пора идти дальше. Мне не терпится добраться до конца! Надеюсь, больше нас трогать не будут. Думаю, это было последнее испытание.
   — Да, я тоже так думаю, — откликнулся Шредер. — Только бы вот смыть все это.
   Он показал на кровь, которой был измазан с ног до головы.
   — Чем ты смоешь? — удивился Свинцов. — Здесь нет ни одного ручейка, ни одной лужи!
   — Да? А это что?
   Младший лейтенант готов был поклясться, что минуту назад здесь еще ничего не было. Однако вот он, ручеек, журчал среди камней!
   — Осторожно, это может быть ловушка!
   Шредер, не обращая внимания на его предостережение, встал и подошел к ручью. С остервенением он принялся смывать с себя уже успевшую засохнуть волчью кровь. Свинцов тем временем подобрал ножи и стал рассматривать мертвых зверей. Это были самые обыкновенные волки, каких полно водится на бескрайних просторах России. Только эти выглядели повнушительнее. Свинцову не раз приходилось видеть волков, но такие крупные экземпляры он встречал впервые. И все они были похожи друг на друга, как две капли воды, что наводило на определенные мысли…
   В отличие от предыдущих случаев, на этот раз порождения «гиблого места» не исчезли, как не исчезли и следы волчьих клыков на теле младшего лейтенанта. Свинцов отошел от них и подошел к ручью. Шредер уже успел одеться и выглядел бодро, чего нельзя было сказать о самом Свинцове.
   — Ты чего хромаешь? — поинтересовался он.
   — Да волки меня немного подрали, — ответил младший лейтенант.
   Шредер окинул его внимательным взором.
   — Немного, говоришь? А ну, давай, раздевайся!
   Свинцов попробовал протестовать, но это было бесполезно. Пришлось раздеться.
   — Ну, ты даешь! — присвистнул Шредер, увидев, во что его превратили волчьи зубы. — Ты что, хочешь сдохнуть? Давай-ка займемся твоим лечением!
   Он смыл кровь и стал водить руками над ранами, как делал Дворянкину. Только в прошлый раз случай был намного серьезнее, поэтому сейчас Шредер управился быстрее.
   — Ну, вот, — удовлетворенно сказал он, закончив процедуру лечения, — теперь ты в порядке! А то вздумал мне тут перечить! Долго бы ты прошагал с прокушенной ногой и разодранными боками?
   — Ладно, — отмахнулся Свинцов. — Как-нибудь дошел бы… Нет, спасибо, конечно, за помощь, а то ты еще примешь меня за неблагодарную скотину! Но я, ей богу, уже успел забыть об этих царапинах!
   Говоря так, Свинцов кривил душой. Просто ему не хотелось быть обязанным немцу. И так тот слишком много сделал для него…
   — Ну что, ты готов?
   — Готов, — откликнулся Свинцов.
   — Тогда пошли…