Наконец пришел день, когда подул нужный нам ветер. Легкий южный ветер дул с моря почти перпендикулярно по направлению к Вера Крус, и с самого рассвета все пришло в действие. У каждого транспортного корабля и у многих военных видны были лодки цвета свинца, о которых уже упоминалось; в них по веревочным лестницам спускались потоки людей и занимали сидения. Это были солдаты в мундирах и в полной боевой готовности – с заполненными и подвешенными рюкзаками и седельными сумками, с патронташами на боку, с ружьями в руке. В полном порядке спускались они с кораблей в лодки, а в лодках каждый взвод занимал заранее отведенное для него, словно на параде, место. Если в лодке оказывались две части, одна занимала банки на носу, другая – на корме, и все четыре офицера (капитан, первый и второй лейтенанты и вольноопределяющийся) занимали соответственно свои места. Помимо солдат, в лодках находились и моряки с кораблей.
С корабля, на котором находился главнокомандующий, прогремел пушечный выстрел – сигнал к началу высадки, и не успел его грохот стихнуть, как один за другим корабли принялись распускать паруса; под внимательным руководством лоцманов и капитанов они проходили узкими проливами между коралловыми рифами, направляясь прямо к обреченному городу Вера Крус.
Я хорошо помню, какие чувства испытывал, направляясь к берегу, как восхищался стратегией высадки. Не могу сказать, кто все это придумал; но вряд ли Уинфилд Скотт[18]; мое последующее знакомство с этим человеком убедило меня в том, что как военный он не отличается лучшими качествами. Впоследствии его называли «Суета и напыщенность». А тогда он был нам известен под прозвищем «Торопливая тарелка супа». Но кто бы ни планировал высадку, человек этот заслуживает самой большой похвалы. Противник поверил, что мы собираемся высадиться на Антон Лизардо, и эта хитрость очень нам помогла. Гарнизон Вера Крус отправил туда самые боеспособные части, но когда наши корабли устремились к беззащитному городу, как ястреба на добычу, мексиканцы поняли свою ошибку. Дорога от Антона Лизардо к Вера Крус проходит по берегу и пересекается многочисленными ручьями, через которые не переброшены мосты. Чтобы безопасно перейти эти ручьи, необходимо делать многомильные обходы. И этих обходов так много, что самые быстрые лошади доберутся до города медленнее, чем самые наши неповоротливые корабли. Поэтому мы опередили противника. Мы не собирались заходить в порт или оказываться в пределах досягаемости защищавших его батарей замка Сан Хуан д'Уллоа. Нашей целью был остров Жертвоприношений, примерно в лиге от замка; у южного конца этого острова можно было бросить якорь; здесь и сосредоточилась наша пестрая флотилия; одни корабли бросили якорь, другие дрейфовали. И тут шлюпки отдали концы и устремились к берегу, расположенному примерно в полумиле. Здесь очень мелко, и лодки касались килем дна задолго до приближения к берегу. Я хорошо помню, как вместе с товарищами перепрыгнул через борт и по пояс в воде побрел к покрытому песком берегу.
Никаких врагов мы не встретили, никто не сопротивлялся. Последовало только несколько случайных выстрелов с парапета самого южного форта города. Но мы уже прочно стояли на почве Мексики».
Глава V
Глава VI
С корабля, на котором находился главнокомандующий, прогремел пушечный выстрел – сигнал к началу высадки, и не успел его грохот стихнуть, как один за другим корабли принялись распускать паруса; под внимательным руководством лоцманов и капитанов они проходили узкими проливами между коралловыми рифами, направляясь прямо к обреченному городу Вера Крус.
Я хорошо помню, какие чувства испытывал, направляясь к берегу, как восхищался стратегией высадки. Не могу сказать, кто все это придумал; но вряд ли Уинфилд Скотт[18]; мое последующее знакомство с этим человеком убедило меня в том, что как военный он не отличается лучшими качествами. Впоследствии его называли «Суета и напыщенность». А тогда он был нам известен под прозвищем «Торопливая тарелка супа». Но кто бы ни планировал высадку, человек этот заслуживает самой большой похвалы. Противник поверил, что мы собираемся высадиться на Антон Лизардо, и эта хитрость очень нам помогла. Гарнизон Вера Крус отправил туда самые боеспособные части, но когда наши корабли устремились к беззащитному городу, как ястреба на добычу, мексиканцы поняли свою ошибку. Дорога от Антона Лизардо к Вера Крус проходит по берегу и пересекается многочисленными ручьями, через которые не переброшены мосты. Чтобы безопасно перейти эти ручьи, необходимо делать многомильные обходы. И этих обходов так много, что самые быстрые лошади доберутся до города медленнее, чем самые наши неповоротливые корабли. Поэтому мы опередили противника. Мы не собирались заходить в порт или оказываться в пределах досягаемости защищавших его батарей замка Сан Хуан д'Уллоа. Нашей целью был остров Жертвоприношений, примерно в лиге от замка; у южного конца этого острова можно было бросить якорь; здесь и сосредоточилась наша пестрая флотилия; одни корабли бросили якорь, другие дрейфовали. И тут шлюпки отдали концы и устремились к берегу, расположенному примерно в полумиле. Здесь очень мелко, и лодки касались килем дна задолго до приближения к берегу. Я хорошо помню, как вместе с товарищами перепрыгнул через борт и по пояс в воде побрел к покрытому песком берегу.
Никаких врагов мы не встретили, никто не сопротивлялся. Последовало только несколько случайных выстрелов с парапета самого южного форта города. Но мы уже прочно стояли на почве Мексики».
Глава V
«Записки стрелка в цепи». Осада и взятие Вера Крус. Сражения у Серро Гордо, Контрерас и Чурубуско. Забавное происшествие. Влияние на подчиненных.
Прежде чем продолжить вдохновенный рассказ Майн Рида, нужно сослаться на серию статей, которые он написал во время пребывания в Вера Крус. Назывались эти статьи «Записки стрелка в цепи» и были опубликованы в нью-йоркском «Духе времени» под псевдонимом «Начинающий». Первая статья, имеющая указание «Линия американской армии под Вера Крус, 20 марта 1847 года», напечатана в выпуске за первое мая и содержит такие разделы: «Песчаные холмы Вера Крус», «Ранчо и ранчеро», «Встреча с гверильяс» и «Встреча не с гверильяс, а с девушками (герлз)».
Заметки занимали несколько полос, и читатель, без сомнения, хотел, чтобы последние строки появились не скоро, потому что статья написана в увлекательном стиле, обычном для писателя. Приведем небольшой отрывок из первого раздела – «Песчаные холмы Вера Крус».
«Какой великолепный закат! Какая прекрасная земля! На западном горизонте виден одинокий пик Оризаон и длинная цепь мексиканских Анд; они заметны только благодаря своему более глубокому синему цвету. Холм, на котором я сижу и пишу, представляет собой огромную груду песка, и на этой волнистой поверхности единственное живое существо – я сам. Слева от меня и далеко внизу среди густых зарослей чапареля медленно поднимается в небо голубоватый дым лагерных костров; над небольшим возвышением, очищенным от растительности, развевается флаг нашей страны, и его целуют последние лучи заходящего мексиканского солнца. На расстоянии, насколько к югу хватает глаз, тянется зеленый лес. На востоке у моих ног лежит входящий в союз и забранный стеной город; он так близко, что мне кажется, будто я могу карандашом коснуться его шпилей. За ним – синее море с белым прибоем, храбрый замок Сан Хуан и – волнующее зрелище – флот из сотни парусных кораблей за островом Жертвоприношения, и на каждом корабле звездный флаг Севера!»
Во время осады те из нас, кто любил схватки, получили возможность быть застреленными в окружающей местности. Песчаные холмы, напоминающие дюны, только гораздо большего размера, полукольцом окружают Вера Крус. Сам город, очень живописный, построенный компактно, стоит на низменной песчаной равнине. Город, конечно, тоже полукруглый, и его диаметром служит морской берег. За песчаными холмами на многие лиги вглубь тянется равнина, поросшая джунглями – лесом тропической Америки. Подобно всем остальным прибрежным местностям Мексики, она называется тиерра калиенте (жаркая земля). Местность вовсе не пустынная. В зарослях на вырубленных участках земли располагаются дома, обычно временные сооружения, какие необходимы в климате почти вечного лета. В этой части тиерра калиенте разбросаны также несколько деревень.
Во время осады обитатели этих домов (ранчос) и деревень собирались в отряды под названием харокос или геврильерос. Наши солдаты знали их под общим названием ранчерос. Эти ранчерос беспорядочно стреляли у нас в тылу и изредка убивали отделившихся от товарищей солдат.
Против них было выслано несколько экспедиций, которые не достигли особого успеха. Я участвовал в таких экспедициях, и в одном случае, когда командовал отрядом из тридцати солдат, столкнулся с сотней гверильерос; мы напали на них, сражение шло несколько часов, и мы в конце концов изгнали их с укрепленной позиции у деревни Меделлини. В этой схватке в меня от пятидесяти до ста раз стреляли из мушкетов и эскопет[19], и хотя расстояние не превышало двухсот ярдов, мне повезло и я не был ранен.
Однажды ночью я во главе разведывательного отряда направлялся на поиски лагеря гверильос, который, как предполагалось, расположен в пяти милях от нас. Была середина ночи, но светила яркая луна, какой славится безоблачное небо Мексики. У выхода на равнину – прерии Санта Фе – наш отряд остановился от неожиданного зрелища, наполнившего всех нас ужасом. Это было тело солдата из той самой части, к которой принадлежала разведывательная группа. Тело лежало на спине; волосы, в которых запеклась кровь, торчали во всех направлениях; Зубы стиснуты в страдании, глаза были открыты и остекленели, словно глядели на луну, светившую с неба. Одна рука была отрублена у локтя; большое отверстие в груди показывало место, где было вырезано сердце, удовлетворяя злобу бесчеловечного противника. Все тело было покрыто пулевыми и ножевыми ранами; к тому же его изуродовали ястребы-стервятники и волки. Тем не менее мы узнали смелого молодого солдата, которого высоко ценили товарищи и который исчез из лагеря два дня назад. Он неблагоразумно отошел от линии наших постов и попал в руки гверильерос.
Мои люди не хотели уходить, не похоронив товарища. У нас не было лопат, поэтому, прикрепив штыки, мы выкопали ими могилу и похоронили тело. Один из товарищей покойного срезал ветку с лаврового куста и воткнул в могилу. Вся церемония совершалась в глубоком молчании, потому что все знали, что мы в опасной местности и достаточно одного возгласа или выстрела, чтобы мы все могли погибнуть.
Впоследствии я узнал, что этот дьявольский поступок отчасти был вызван стремлением к мести. Один из американских солдат, очень жестокий человек, выстрелил в мексиканца, молодого крестьянина ранчеро, который у дороги рубил деревья своим мачете. Это был совершенно бессмысленный поступок, совершенный для забавы, как мальчишка может выстрелить в птицу, чтобы проверить, убьет ли он ее. К счастью, мексиканец не был убит, но локоть ему разнесло пулей, и пришлось ампутировать руку. Именно бессмысленность этого поступка и повлекла за собой месть; и после этого вокруг Вера Крус установился lex talionis[20]; и долго после взятия города этот жестокий закон продолжал свирепствовать. Несколько американских солдат, неосторожно вышедших за пределы действия патрулей, испытали ту же участь, их тела были так же жестоко изуродованы. Как ни странно, но человек, вызвавший эту вражду, сам стал ее жертвой. Не тогда, при осаде Вера Крус, но много времени спустя, в долине Мехико; и это самое странное во всем происшествии. Вскоре после того как американская армия вступила в столицу, тело его было найдено у канала Лас Вигас, вблизи чинампас, или плавающих садов; все тело его было изрезано ножом убийцы и искалечено, как и тела предыдущих жертв. Возможно, это простое совпадение, но предполагали, что тот самый однорукий хароко последовал за ним, охваченный неутолимой жаждой мести, пока наконец не застал его в одиночестве и не завершил свою вендетту.
После взятия Вера Крус мы направились в глубину страны. Следующий город – Пуэнте Насиональ – тоже был укреплен, но противник считал, что укрепления здесь слишком слабые, и потому отступил к Серро Гордо, хорошо защищенному проходу в двадцати милях от предыдущего. Здесь мы снова оттеснили противника, хотя он втрое превосходил нас по численности. Здесь я лишился возможности отличиться из-за глупости или трусости майора, командовавшего моей частью. В самом начале сражения я обнаружил, что через узкое ущелье в стене хребта перед нами уходит большой отряд противника. Наших сил было вполне достаточно, чтобы захватить врага, но майор не только отказался выступать, но и не дал мне солдат для этого. Впоследствии я узнал, что через это ущелье ушел Санта Анна, главнокомандующий мексиканской армией.
После победы у Серра Гордо армия двинулась вперед и дошла до Халапы, красивой деревни на полпути к плоскогорью. Здесь мы недолго отдыхали, а потом двинулись дальше, пересекли отроги Кордильер, вышли на равнину Пероте и вступили в город Пуэбла. Да, мы, численностью в три тысячи солдат, заняли город с населением по крайней мере в 75 тысяч человек. Жители были почти парализованы изумлением и ужасом при виде такой малочисленной армии. Балконы, окна и крыши домов были заполнены зрителями; и на улицах было вполне достаточно людей – если бы они были мужчинами, – чтобы забить нас камнями насмерть. В Пуэбла мы остановились в ожидании подкреплений и провели там два месяца.
В августе 1847 года наша численность достигла двенадцати тысяч боеспособных солдат; оставив в Пуэбла двухтысячный гарнизон, с остальными десятью тысячами мы двинулись по дороге, ведущей к столице. Город Мехико расположен в восьмидесяти милях от Пуэбла. На полпути между двумя городами нужно пересечь еще один отрог Анд. 10 августа в сопровождении огромного обоза с осадным оборудованием и багажом мы миновали лесистые холмы и оказались в Мексиканской долине. Здесь была сделана остановка для разведки предстоящего пути; остановка продолжалась несколько дней. Город стоит посредине болотистой равнины, усеянной множеством озер, и к нему ведут восемь дорог или шоссе. Нам было известно, что все они укреплены, особенно та дорога, что ведет к воротам Сен Лазар – прямая дорога из Пуэбла. Дорогу прикрывала сильная крепость на холме Эль Пиньоль, и генерал Скотт считал ее неприступной. Чтобы миновать эту крепость, нужно было сделать далекий обход на север или юг. Решено было двинуться на юг по старой дороге, вьющейся вокруг озера Чалко, через старый город с тем же названием, и вдоль основания южного горного хребта. Это путь казался наиболее практичным.
Мы двинулись по этой дороге, и после медленного четырехдневного марша наш авангард вышел на Большую национальную дорогу, которая ведет в Мехико от Акапулько. Это дорога тоже оказалась сильно укреплена, и было решено сделать еще один поворот, на запад, чтобы обогнуть укрепления. Наши резервы собрались в Сан Аугустино де лас Гуенас, небольшой деревушке в пяти лигах от Мехико по Национальной дороге. 19 августа генерал Грант, осуществляя отвлекающий маневр, двинулся по Национальной дороге к сильно укрепленной вражеской крепости Сан Антонио, а дивизии генералов Уорта и Твиггса совместно с бригадой Шилдса, в составе которой находился и я, совершили переход по Педрегалу, местности, состоящей из скал, джунглей и лавы и почти непроходимой. Вечером 19 мы пересекли Педрегал и ввязались в сражение с сильным вражеским отрядом под командованием генерала Валенсия в месте, называемом Контрерас. Сражение прервалось с наступлением ночи, и враг удержал свою позицию.
Всю ночь шел дождь; мы сидели без сна на грязных уличках бедной деревушки Сан Джеронимо. Ночь была ужасная! Еще до рассвета генерал Персифер Смит, командовавший в этом сражении, отдал приказ, и сразу после восхода солнца сражение возобновилось. Менее чем через час «армия Севера», как называлась дивизия Валенсии, так как ее солдаты были родом из Луис Потоси и других северных штатов, цвет мексиканской армии, оказалась рассеянной и устремилась в бегство к городу Мехико.
Это была сильная армия, численностью в шесть тысяч человек, и подкреплялась она резервами тоже в шесть тысяч и под командованием самого Санта Анны. Однако резерв не вступил в действие, как говорят, из-за вражды между Валенсией и Санта Анной. В этом сражении мы захватили множество пленных и двадцать семь пушек.
Считалось, что теперь дорога на город для нас открыта; это оказалось серьезной ошибкой, и мы вскоре это поняли, потому что в дальнейшем продвижении нас поджидали непрерывные стычки. И вскоре мы встретились с основной неприятельской армией, стоявшей за двумя самыми сильными полевыми укреплениями, какие мне приходилось видеть, у маленькой деревушки, под названием Чурубуско.
Дорога к деревне проходила по мосту через ручей, и мост этот удерживал сильный отряд мексиканцев. Вскоре стало очевидно, что без флангового маневра оттеснить их не удастся. Мост был сильно укреплен, а наша армия безуспешно пыталась атаковать с фронта.
Бригаде генерала Шилдса было приказано обойти гасиенаду Лос Порталес и напасть на врага с фланга. Наши солдаты добрались до вспомогательных строений Лос Порталес, но дальше пройти не смогли. У нас были большие потери, а враг прятался за стенами или другими укрытиями. Полковник Уорд Б. Бернетт сделал отчаянную попытку собрать всех нападавших вместе, но она оказалась безуспешной, и сам он был серьезно ранен.
Положение вскоре стало критическим. Я командовал отрядом гренадеров, принадлежащих к нью-йоркским добровольцам, и заметил, что эскадрон мексиканцев готовится к атаке. Я сразу понял, что если они нападут в то время, как наш отряд совершенно дезорганизован, сражение закончится бегством. С другой стороны, если мы нападем на них, есть веротяность, что противник дрогнет и отступит. Во всяком случае ничего не могло быть хуже нынешнего состояния бездействия и массовых потерь.
Командир отряда добровольцев из Южной Каролины полковник Батлер был ранен и отсутствовал, и голубой флаг с пальмой[21] держал подполковник. Я крикнул ему:
– Полковник, не дадите ли мне людей для атаки?
Прежде чем он успел ответить, я услышал щелчок и он упал с разбитой пулей ногой. Я подхватил флаг; когда раненого офицера уносили с поля, он воскликнул:
– Майор Гледден, примите флаг! Капитан Бландинг, вспомните Моултри, Ландес и старый Чарлстон![22]
Я торопливо прошел к своим людям, разместившимся на правом фланге, встал перед ними и крикнул:
– Солдаты, пойдете ли вы за мной в атаку?
– Пойдем! – крикнул швейцарец капрал Хауп.
Был отдан приказ атаковать, и мы двинулись вперед. Вслед за мной шли швейцарец и храбрый ирландец Джон Мерфи.
Мексиканцы, заметив, с какой решительностью приближается к ним сталь, дрогнули и направились к великолепной дороге на Мехико, которая предлагала отличную возможность для бегства.
Между дорогой и полем, по которому мы атаковали, находилась широкая канава. Считая, что она не слишком глубока – канава была покрыта зеленой ряской, – я бросился в нее. Вода достигла мне до подмышек, и я с трудом выбрался, весь покрытый грязью и слизью. Солдаты избежали моей ошибки, выйдя на дорогу более сухим, хотя и окольным путем».
(Свидетель этого эпизода газетный корреспондент писал, что «когда Рид выбрался из канавы, весь вымазанный грязью и слизью, это было зрелище, достойное богов и людей!»)
«Когда мы выбрались на дорогу, – продолжает Майн Рид, – по мосту уже с громом скакал капитан Фил Керни со своим отрядом кавалеристов на серых в яблоках лошадях. Храбрый Фил испытывал слабость к серым в яблоках. Когда всадники приблизились к нам, я закричал:
– Парни, хватит ли у вас сил приветствовать капитана Кирни?
Фил ответил на наши приветственные крики взмахом сабли и поскакал дальше, к укреплениям неприятеля поперек дороги. И не успел он добраться до них, как прозвучал сигнал горна – приказ отходить, а сам Керни был ранен, и рана эта стоила ему руки.
Не обращая внимания на сигнал, мы, пехотинцы, продолжали двигаться вперед, и тут к нам подскакал всадник и потребовал, чтобы мы остановились.
– Почему? – спросил я.
– Приказ генерала Скотта.
– Мы еще пожалеем об этой остановке, – был мой ответ. – Город в наших руках; мы можем его захватить и должны это сделать.
Подполковник Бакстер, который тогда командовал нью-йоркскими добровольцами, крикнул:
– Ради Бога, Майн Рид, подчинитесь приказу и остановите своих людей.
Услышав это крик, я повернулся к подчиненным и скомандовал: «Стой!» Солдаты поравнялись со мной, и один рослый ирландец воскликнул:
– Неужели вы приказали остановиться?
Я направил на них свою саблю и снова крикнул: «Стой!» На этот раз мне подчинились, но солдаты кричали:
– Мы остановимся ради вас, но больше ни для кого!»
Следующий забавный эпизод, описанный в редакционной статье нью-йоркского «Духа времени» от 22 января 1847 года, иллюстрирует эти особенности Майн Рида.
«Лейтенант Майн Рид командовал группой Б (гренадеры) нью-йоркского полка. В группе были два немца: один храбрец, сражавшийся, как тигр, во время всего кровавого сражения у гасиенады Лос Порталес; второй, трусливый мошенник, утром скрылся из рядов и занялся грабежом мексиканской гасиенады.
На следующее утро после сражения лейтенант приехал в расположение своего отряда и заметил этих двух солдат за утренним туалетом. Первый тщетно пытался натянуть пару панталон, которые в сражении были буквально у него на ногах разорваны пулями; а второй с удовольствием разглядывал элегантную пару казимировых брюк, которые накануне украл у какого-то несчастного мексиканского джентльмена и которые вполне подошли ему.
Лейтенант, знавший о том, как оба вели себя накануне, приказал им поменяться брюками. Процесс раздевания, обмена и нового одевания собрал большую толпу солдат, которые были так довольны проявленной справедливостью, что приветственные крики звучали по всей гасиенаде, и один из солдат, хромавший на деревянной ноге, сказал, что это лучшее, что случилось с ним за время всей кампании».
Заметки занимали несколько полос, и читатель, без сомнения, хотел, чтобы последние строки появились не скоро, потому что статья написана в увлекательном стиле, обычном для писателя. Приведем небольшой отрывок из первого раздела – «Песчаные холмы Вера Крус».
«Какой великолепный закат! Какая прекрасная земля! На западном горизонте виден одинокий пик Оризаон и длинная цепь мексиканских Анд; они заметны только благодаря своему более глубокому синему цвету. Холм, на котором я сижу и пишу, представляет собой огромную груду песка, и на этой волнистой поверхности единственное живое существо – я сам. Слева от меня и далеко внизу среди густых зарослей чапареля медленно поднимается в небо голубоватый дым лагерных костров; над небольшим возвышением, очищенным от растительности, развевается флаг нашей страны, и его целуют последние лучи заходящего мексиканского солнца. На расстоянии, насколько к югу хватает глаз, тянется зеленый лес. На востоке у моих ног лежит входящий в союз и забранный стеной город; он так близко, что мне кажется, будто я могу карандашом коснуться его шпилей. За ним – синее море с белым прибоем, храбрый замок Сан Хуан и – волнующее зрелище – флот из сотни парусных кораблей за островом Жертвоприношения, и на каждом корабле звездный флаг Севера!»
* * *
«Захват Вера Крус, – продолжает свой рассказ Майн Рид, – был осуществлен с помощью артиллерии. В течение нескольких дней расположенные полукругом на песчаных холмах батареи обстреливали его. Наконец он сдался, и вместе с ним сдался и знаменитый замок Сан Хуан д'Уллоа.Во время осады те из нас, кто любил схватки, получили возможность быть застреленными в окружающей местности. Песчаные холмы, напоминающие дюны, только гораздо большего размера, полукольцом окружают Вера Крус. Сам город, очень живописный, построенный компактно, стоит на низменной песчаной равнине. Город, конечно, тоже полукруглый, и его диаметром служит морской берег. За песчаными холмами на многие лиги вглубь тянется равнина, поросшая джунглями – лесом тропической Америки. Подобно всем остальным прибрежным местностям Мексики, она называется тиерра калиенте (жаркая земля). Местность вовсе не пустынная. В зарослях на вырубленных участках земли располагаются дома, обычно временные сооружения, какие необходимы в климате почти вечного лета. В этой части тиерра калиенте разбросаны также несколько деревень.
Во время осады обитатели этих домов (ранчос) и деревень собирались в отряды под названием харокос или геврильерос. Наши солдаты знали их под общим названием ранчерос. Эти ранчерос беспорядочно стреляли у нас в тылу и изредка убивали отделившихся от товарищей солдат.
Против них было выслано несколько экспедиций, которые не достигли особого успеха. Я участвовал в таких экспедициях, и в одном случае, когда командовал отрядом из тридцати солдат, столкнулся с сотней гверильерос; мы напали на них, сражение шло несколько часов, и мы в конце концов изгнали их с укрепленной позиции у деревни Меделлини. В этой схватке в меня от пятидесяти до ста раз стреляли из мушкетов и эскопет[19], и хотя расстояние не превышало двухсот ярдов, мне повезло и я не был ранен.
Однажды ночью я во главе разведывательного отряда направлялся на поиски лагеря гверильос, который, как предполагалось, расположен в пяти милях от нас. Была середина ночи, но светила яркая луна, какой славится безоблачное небо Мексики. У выхода на равнину – прерии Санта Фе – наш отряд остановился от неожиданного зрелища, наполнившего всех нас ужасом. Это было тело солдата из той самой части, к которой принадлежала разведывательная группа. Тело лежало на спине; волосы, в которых запеклась кровь, торчали во всех направлениях; Зубы стиснуты в страдании, глаза были открыты и остекленели, словно глядели на луну, светившую с неба. Одна рука была отрублена у локтя; большое отверстие в груди показывало место, где было вырезано сердце, удовлетворяя злобу бесчеловечного противника. Все тело было покрыто пулевыми и ножевыми ранами; к тому же его изуродовали ястребы-стервятники и волки. Тем не менее мы узнали смелого молодого солдата, которого высоко ценили товарищи и который исчез из лагеря два дня назад. Он неблагоразумно отошел от линии наших постов и попал в руки гверильерос.
Мои люди не хотели уходить, не похоронив товарища. У нас не было лопат, поэтому, прикрепив штыки, мы выкопали ими могилу и похоронили тело. Один из товарищей покойного срезал ветку с лаврового куста и воткнул в могилу. Вся церемония совершалась в глубоком молчании, потому что все знали, что мы в опасной местности и достаточно одного возгласа или выстрела, чтобы мы все могли погибнуть.
Впоследствии я узнал, что этот дьявольский поступок отчасти был вызван стремлением к мести. Один из американских солдат, очень жестокий человек, выстрелил в мексиканца, молодого крестьянина ранчеро, который у дороги рубил деревья своим мачете. Это был совершенно бессмысленный поступок, совершенный для забавы, как мальчишка может выстрелить в птицу, чтобы проверить, убьет ли он ее. К счастью, мексиканец не был убит, но локоть ему разнесло пулей, и пришлось ампутировать руку. Именно бессмысленность этого поступка и повлекла за собой месть; и после этого вокруг Вера Крус установился lex talionis[20]; и долго после взятия города этот жестокий закон продолжал свирепствовать. Несколько американских солдат, неосторожно вышедших за пределы действия патрулей, испытали ту же участь, их тела были так же жестоко изуродованы. Как ни странно, но человек, вызвавший эту вражду, сам стал ее жертвой. Не тогда, при осаде Вера Крус, но много времени спустя, в долине Мехико; и это самое странное во всем происшествии. Вскоре после того как американская армия вступила в столицу, тело его было найдено у канала Лас Вигас, вблизи чинампас, или плавающих садов; все тело его было изрезано ножом убийцы и искалечено, как и тела предыдущих жертв. Возможно, это простое совпадение, но предполагали, что тот самый однорукий хароко последовал за ним, охваченный неутолимой жаждой мести, пока наконец не застал его в одиночестве и не завершил свою вендетту.
После взятия Вера Крус мы направились в глубину страны. Следующий город – Пуэнте Насиональ – тоже был укреплен, но противник считал, что укрепления здесь слишком слабые, и потому отступил к Серро Гордо, хорошо защищенному проходу в двадцати милях от предыдущего. Здесь мы снова оттеснили противника, хотя он втрое превосходил нас по численности. Здесь я лишился возможности отличиться из-за глупости или трусости майора, командовавшего моей частью. В самом начале сражения я обнаружил, что через узкое ущелье в стене хребта перед нами уходит большой отряд противника. Наших сил было вполне достаточно, чтобы захватить врага, но майор не только отказался выступать, но и не дал мне солдат для этого. Впоследствии я узнал, что через это ущелье ушел Санта Анна, главнокомандующий мексиканской армией.
После победы у Серра Гордо армия двинулась вперед и дошла до Халапы, красивой деревни на полпути к плоскогорью. Здесь мы недолго отдыхали, а потом двинулись дальше, пересекли отроги Кордильер, вышли на равнину Пероте и вступили в город Пуэбла. Да, мы, численностью в три тысячи солдат, заняли город с населением по крайней мере в 75 тысяч человек. Жители были почти парализованы изумлением и ужасом при виде такой малочисленной армии. Балконы, окна и крыши домов были заполнены зрителями; и на улицах было вполне достаточно людей – если бы они были мужчинами, – чтобы забить нас камнями насмерть. В Пуэбла мы остановились в ожидании подкреплений и провели там два месяца.
В августе 1847 года наша численность достигла двенадцати тысяч боеспособных солдат; оставив в Пуэбла двухтысячный гарнизон, с остальными десятью тысячами мы двинулись по дороге, ведущей к столице. Город Мехико расположен в восьмидесяти милях от Пуэбла. На полпути между двумя городами нужно пересечь еще один отрог Анд. 10 августа в сопровождении огромного обоза с осадным оборудованием и багажом мы миновали лесистые холмы и оказались в Мексиканской долине. Здесь была сделана остановка для разведки предстоящего пути; остановка продолжалась несколько дней. Город стоит посредине болотистой равнины, усеянной множеством озер, и к нему ведут восемь дорог или шоссе. Нам было известно, что все они укреплены, особенно та дорога, что ведет к воротам Сен Лазар – прямая дорога из Пуэбла. Дорогу прикрывала сильная крепость на холме Эль Пиньоль, и генерал Скотт считал ее неприступной. Чтобы миновать эту крепость, нужно было сделать далекий обход на север или юг. Решено было двинуться на юг по старой дороге, вьющейся вокруг озера Чалко, через старый город с тем же названием, и вдоль основания южного горного хребта. Это путь казался наиболее практичным.
Мы двинулись по этой дороге, и после медленного четырехдневного марша наш авангард вышел на Большую национальную дорогу, которая ведет в Мехико от Акапулько. Это дорога тоже оказалась сильно укреплена, и было решено сделать еще один поворот, на запад, чтобы обогнуть укрепления. Наши резервы собрались в Сан Аугустино де лас Гуенас, небольшой деревушке в пяти лигах от Мехико по Национальной дороге. 19 августа генерал Грант, осуществляя отвлекающий маневр, двинулся по Национальной дороге к сильно укрепленной вражеской крепости Сан Антонио, а дивизии генералов Уорта и Твиггса совместно с бригадой Шилдса, в составе которой находился и я, совершили переход по Педрегалу, местности, состоящей из скал, джунглей и лавы и почти непроходимой. Вечером 19 мы пересекли Педрегал и ввязались в сражение с сильным вражеским отрядом под командованием генерала Валенсия в месте, называемом Контрерас. Сражение прервалось с наступлением ночи, и враг удержал свою позицию.
Всю ночь шел дождь; мы сидели без сна на грязных уличках бедной деревушки Сан Джеронимо. Ночь была ужасная! Еще до рассвета генерал Персифер Смит, командовавший в этом сражении, отдал приказ, и сразу после восхода солнца сражение возобновилось. Менее чем через час «армия Севера», как называлась дивизия Валенсии, так как ее солдаты были родом из Луис Потоси и других северных штатов, цвет мексиканской армии, оказалась рассеянной и устремилась в бегство к городу Мехико.
Это была сильная армия, численностью в шесть тысяч человек, и подкреплялась она резервами тоже в шесть тысяч и под командованием самого Санта Анны. Однако резерв не вступил в действие, как говорят, из-за вражды между Валенсией и Санта Анной. В этом сражении мы захватили множество пленных и двадцать семь пушек.
Считалось, что теперь дорога на город для нас открыта; это оказалось серьезной ошибкой, и мы вскоре это поняли, потому что в дальнейшем продвижении нас поджидали непрерывные стычки. И вскоре мы встретились с основной неприятельской армией, стоявшей за двумя самыми сильными полевыми укреплениями, какие мне приходилось видеть, у маленькой деревушки, под названием Чурубуско.
Дорога к деревне проходила по мосту через ручей, и мост этот удерживал сильный отряд мексиканцев. Вскоре стало очевидно, что без флангового маневра оттеснить их не удастся. Мост был сильно укреплен, а наша армия безуспешно пыталась атаковать с фронта.
Бригаде генерала Шилдса было приказано обойти гасиенаду Лос Порталес и напасть на врага с фланга. Наши солдаты добрались до вспомогательных строений Лос Порталес, но дальше пройти не смогли. У нас были большие потери, а враг прятался за стенами или другими укрытиями. Полковник Уорд Б. Бернетт сделал отчаянную попытку собрать всех нападавших вместе, но она оказалась безуспешной, и сам он был серьезно ранен.
Положение вскоре стало критическим. Я командовал отрядом гренадеров, принадлежащих к нью-йоркским добровольцам, и заметил, что эскадрон мексиканцев готовится к атаке. Я сразу понял, что если они нападут в то время, как наш отряд совершенно дезорганизован, сражение закончится бегством. С другой стороны, если мы нападем на них, есть веротяность, что противник дрогнет и отступит. Во всяком случае ничего не могло быть хуже нынешнего состояния бездействия и массовых потерь.
Командир отряда добровольцев из Южной Каролины полковник Батлер был ранен и отсутствовал, и голубой флаг с пальмой[21] держал подполковник. Я крикнул ему:
– Полковник, не дадите ли мне людей для атаки?
Прежде чем он успел ответить, я услышал щелчок и он упал с разбитой пулей ногой. Я подхватил флаг; когда раненого офицера уносили с поля, он воскликнул:
– Майор Гледден, примите флаг! Капитан Бландинг, вспомните Моултри, Ландес и старый Чарлстон![22]
Я торопливо прошел к своим людям, разместившимся на правом фланге, встал перед ними и крикнул:
– Солдаты, пойдете ли вы за мной в атаку?
– Пойдем! – крикнул швейцарец капрал Хауп.
Был отдан приказ атаковать, и мы двинулись вперед. Вслед за мной шли швейцарец и храбрый ирландец Джон Мерфи.
Мексиканцы, заметив, с какой решительностью приближается к ним сталь, дрогнули и направились к великолепной дороге на Мехико, которая предлагала отличную возможность для бегства.
Между дорогой и полем, по которому мы атаковали, находилась широкая канава. Считая, что она не слишком глубока – канава была покрыта зеленой ряской, – я бросился в нее. Вода достигла мне до подмышек, и я с трудом выбрался, весь покрытый грязью и слизью. Солдаты избежали моей ошибки, выйдя на дорогу более сухим, хотя и окольным путем».
(Свидетель этого эпизода газетный корреспондент писал, что «когда Рид выбрался из канавы, весь вымазанный грязью и слизью, это было зрелище, достойное богов и людей!»)
«Когда мы выбрались на дорогу, – продолжает Майн Рид, – по мосту уже с громом скакал капитан Фил Керни со своим отрядом кавалеристов на серых в яблоках лошадях. Храбрый Фил испытывал слабость к серым в яблоках. Когда всадники приблизились к нам, я закричал:
– Парни, хватит ли у вас сил приветствовать капитана Кирни?
Фил ответил на наши приветственные крики взмахом сабли и поскакал дальше, к укреплениям неприятеля поперек дороги. И не успел он добраться до них, как прозвучал сигнал горна – приказ отходить, а сам Керни был ранен, и рана эта стоила ему руки.
Не обращая внимания на сигнал, мы, пехотинцы, продолжали двигаться вперед, и тут к нам подскакал всадник и потребовал, чтобы мы остановились.
– Почему? – спросил я.
– Приказ генерала Скотта.
– Мы еще пожалеем об этой остановке, – был мой ответ. – Город в наших руках; мы можем его захватить и должны это сделать.
Подполковник Бакстер, который тогда командовал нью-йоркскими добровольцами, крикнул:
– Ради Бога, Майн Рид, подчинитесь приказу и остановите своих людей.
Услышав это крик, я повернулся к подчиненным и скомандовал: «Стой!» Солдаты поравнялись со мной, и один рослый ирландец воскликнул:
– Неужели вы приказали остановиться?
Я направил на них свою саблю и снова крикнул: «Стой!» На этот раз мне подчинились, но солдаты кричали:
– Мы остановимся ради вас, но больше ни для кого!»
* * *
Из вышеприведенного эпизода можно заключить, что Майн Рид пользовался большим авторитетом у своих людей. Так оно и было в действительности: храбрость, много раз проявленная в сражениях, искренний характер, беспристрастность и острое чувство справедливости – все это делало его популярным у солдат.Следующий забавный эпизод, описанный в редакционной статье нью-йоркского «Духа времени» от 22 января 1847 года, иллюстрирует эти особенности Майн Рида.
«Лейтенант Майн Рид командовал группой Б (гренадеры) нью-йоркского полка. В группе были два немца: один храбрец, сражавшийся, как тигр, во время всего кровавого сражения у гасиенады Лос Порталес; второй, трусливый мошенник, утром скрылся из рядов и занялся грабежом мексиканской гасиенады.
На следующее утро после сражения лейтенант приехал в расположение своего отряда и заметил этих двух солдат за утренним туалетом. Первый тщетно пытался натянуть пару панталон, которые в сражении были буквально у него на ногах разорваны пулями; а второй с удовольствием разглядывал элегантную пару казимировых брюк, которые накануне украл у какого-то несчастного мексиканского джентльмена и которые вполне подошли ему.
Лейтенант, знавший о том, как оба вели себя накануне, приказал им поменяться брюками. Процесс раздевания, обмена и нового одевания собрал большую толпу солдат, которые были так довольны проявленной справедливостью, что приветственные крики звучали по всей гасиенаде, и один из солдат, хромавший на деревянной ноге, сказал, что это лучшее, что случилось с ним за время всей кампании».
Глава VI
Нападение и захват Чапультепека. Серьезная рана. Дань бывшему лейтенанту. Взятие Мехико. Официальные упоминания. Повышение по службе.
Майн Рид продолжает свой рассказ:
«Так 20 августа американская армия остановила свое победоносное наступление. Еще час, и мы оказались бы на улицах Мехико. Однако у главнокомандующего был свой план; после сигнала, остановившего наше продвижение, всякие военные действия прекратились. Войска спали в поле.
На следующий день четыре американские дивизии разошлись, устроив свои штаб-квартиры в разных деревнях. Уорт направился к Такубайя, где разместился штаб всей армии; Твиггс расположился в деревне Сан Анджел; войска Пиллоу отдыхали в Мискуаке, маленькой индейской деревушке между Сан Анджелом и Такубайя, в то время как добровольцы и морская пехота отошли к Сан Августину. Главнокомандующие обеими враждующими армиями заключили перемирие.
Перемирие должно было предшествовать мирному договору: считалось, что теперь мексиканская армия примет любые условия, чтобы древний город не оказался во власти иностранной армии. Однако тут, несомненно, была допущена серьезная ошибка, и перемирие дало коварному Санта Анне возможность укрепить внутренние линии обороны, ключом к которым служил сильный замок Чапультепек; три недели спустя нам пришлось брать его ценой потери многих храбрецов.
Представители обоих правительств встретились в деревушке вблизи Такубайя, и американский представитель потребовал в качестве обязательного предварительного условия безусловной передачи Соединенным Штатам всей Верхней и Нижней Калифорнии, всего Нью Мексико, Техаса, части Соноры, Коахуилы и Тамаулипаса. Хотя в основном это была дикая ненаселенная местность, она составляла больше половины территории Мексики, и мексиканский представитель не мог, даже если бы решился, согласиться на такие условия.
Поэтому перемирие оказалось кратким, и 6 сентября американский главнокомандующий послал противнику официальное сообщение о его прекращении. Он получил от Санта Анны оскорбительный ответ, и в тот же день было замечены большие силы противника слева от Такубайя, у сооружения, известного под названием Молино дель Рей. Это большое каменное здание, фабрика и литейная мастерская, принадлежащие правительству; здесь отливалась большая часть пушек мексиканской армии. Здание это пользуется недоброй славой в анналах мексиканской истории: именно здесь несчастные техасские пленники испытывали самое жестокое обращение со стороны своих варварских пленителей. Здание находится в четверти мили от Чапультепека, под защитой его пушек, и отделено от холма, на котором стоит Чапультепек, густыми зарослями миндальных деревьев.
В середине дня 7 сентября капитан Мейсон из инженерных войск был послан на разведку вражеских позиций. На его правом фланге находилось прочное каменное здание с бастионами на некотором удалении от Молино дель Рей, а на левом – укрепления, окружавшие фабрику.
Здание справа называлось Каса Мата. Предполагалось, что оно занято противником, чтобы помешать нам обойти Чапультепек и войти в город по дороге из Такубайя и через ворота Сан Косме. Все остальные ворота: Пиедас, Нино Пердидо, Сан Антонио и Белен – были сильно укреплены и охранялись большими отрядами. У мексиканцев в это время было не менее тридцати тысяч человек, и поэтому им нетрудно было поместить сильные части на каждом направлении атаки.
7-го генералу Уорту было приказано напасть на вражеские линии у Молино дель Рей и преодолеть их. Нападение должно было быть подготовлено ночью и осуществиться утром восьмого.
Ночью седьмого первая дивизия, подкрепленная бригадой третьей дивизии, выступила вперед в направлении противника. Диспозиция гласила:
«Установлено, что слабейший пункт вражеских линий находится на полпути между Каса Мата и Молино дель Рей. Однако этот пункт усилен батареей из нескольких пушек.
Отряд из пятисот человек под командованием майора Райта должен напасть на батарею, после того как она будет обстреляна пушками батареи капитана Хагера. Справа от нападающих на расстоянии поддержки располагается бригада Гарланда.
«Так 20 августа американская армия остановила свое победоносное наступление. Еще час, и мы оказались бы на улицах Мехико. Однако у главнокомандующего был свой план; после сигнала, остановившего наше продвижение, всякие военные действия прекратились. Войска спали в поле.
На следующий день четыре американские дивизии разошлись, устроив свои штаб-квартиры в разных деревнях. Уорт направился к Такубайя, где разместился штаб всей армии; Твиггс расположился в деревне Сан Анджел; войска Пиллоу отдыхали в Мискуаке, маленькой индейской деревушке между Сан Анджелом и Такубайя, в то время как добровольцы и морская пехота отошли к Сан Августину. Главнокомандующие обеими враждующими армиями заключили перемирие.
Перемирие должно было предшествовать мирному договору: считалось, что теперь мексиканская армия примет любые условия, чтобы древний город не оказался во власти иностранной армии. Однако тут, несомненно, была допущена серьезная ошибка, и перемирие дало коварному Санта Анне возможность укрепить внутренние линии обороны, ключом к которым служил сильный замок Чапультепек; три недели спустя нам пришлось брать его ценой потери многих храбрецов.
Представители обоих правительств встретились в деревушке вблизи Такубайя, и американский представитель потребовал в качестве обязательного предварительного условия безусловной передачи Соединенным Штатам всей Верхней и Нижней Калифорнии, всего Нью Мексико, Техаса, части Соноры, Коахуилы и Тамаулипаса. Хотя в основном это была дикая ненаселенная местность, она составляла больше половины территории Мексики, и мексиканский представитель не мог, даже если бы решился, согласиться на такие условия.
Поэтому перемирие оказалось кратким, и 6 сентября американский главнокомандующий послал противнику официальное сообщение о его прекращении. Он получил от Санта Анны оскорбительный ответ, и в тот же день было замечены большие силы противника слева от Такубайя, у сооружения, известного под названием Молино дель Рей. Это большое каменное здание, фабрика и литейная мастерская, принадлежащие правительству; здесь отливалась большая часть пушек мексиканской армии. Здание это пользуется недоброй славой в анналах мексиканской истории: именно здесь несчастные техасские пленники испытывали самое жестокое обращение со стороны своих варварских пленителей. Здание находится в четверти мили от Чапультепека, под защитой его пушек, и отделено от холма, на котором стоит Чапультепек, густыми зарослями миндальных деревьев.
В середине дня 7 сентября капитан Мейсон из инженерных войск был послан на разведку вражеских позиций. На его правом фланге находилось прочное каменное здание с бастионами на некотором удалении от Молино дель Рей, а на левом – укрепления, окружавшие фабрику.
Здание справа называлось Каса Мата. Предполагалось, что оно занято противником, чтобы помешать нам обойти Чапультепек и войти в город по дороге из Такубайя и через ворота Сан Косме. Все остальные ворота: Пиедас, Нино Пердидо, Сан Антонио и Белен – были сильно укреплены и охранялись большими отрядами. У мексиканцев в это время было не менее тридцати тысяч человек, и поэтому им нетрудно было поместить сильные части на каждом направлении атаки.
7-го генералу Уорту было приказано напасть на вражеские линии у Молино дель Рей и преодолеть их. Нападение должно было быть подготовлено ночью и осуществиться утром восьмого.
Ночью седьмого первая дивизия, подкрепленная бригадой третьей дивизии, выступила вперед в направлении противника. Диспозиция гласила:
«Установлено, что слабейший пункт вражеских линий находится на полпути между Каса Мата и Молино дель Рей. Однако этот пункт усилен батареей из нескольких пушек.
Отряд из пятисот человек под командованием майора Райта должен напасть на батарею, после того как она будет обстреляна пушками батареи капитана Хагера. Справа от нападающих на расстоянии поддержки располагается бригада Гарланда.