Рихтер Гец. О кораблях и людях, о далеких странах

   Руди хотелось бы объяснить другу, что он больше не верит в сказки, что он не верит и в большую ложь, которую ему внушали сызмальства. И что именно сегодня в нем все переломилось. Но разве скажешь все это словами? Да и есть ли такие слова? Руди не знает таких слов, но он ищет их.
   - И все же это не совсем так. Видишь ли... - говорит он.
   Но он опять не знает, что сказать Георгу. А тот только смеется: "Ничего, ничего! Выскажись! Но ты все равно иногда как глупенький".
   Внизу блуждает огонек карманного фонарика. Светлое пятнышко медленно переходит с предмета на предмет. Вот оно перескочило через борт, упало на воду, скользнуло по каменному причалу и осветило чью-то фигуру. Это Холлер.
   Он закрывает лицо рукой, чтобы его не узнали. Вот пятнышко снова опустилось на каменные плиты причала, стали видны две маленькие коричневые ноги в стоптанных туфлях на высоких каблуках.
   - Георг! - шепчет Руди.
   С палубы матрос Пиус тихо говорит Холлеру, который стоит на причале:
   - Давай скорей, тащи ее сюда на борт!
   Руди видит протянутую руку жирного кочегара, зажимающую рот девушке. Его бросает в дрожь. Мгновенно решившись, он вырывается из рук Георга и спрыгивает вниз.
   - Ты что? Куда ты?
   Но Руди уже пулей слетает по трапу. Он приземляется внизу, под ногами грохочут железные листы. Матросы, стоящие у самого борта, испуганно оборачиваются. Но кругом темно: они ничего не видят. Снова вспыхивает карманный фонарик, луч его ползет к Руди. Но Руди уже ни о чем не думает. Сжав кулаки, он бросается вперед и изо всей силы бьет человека с фонарем. Он бьет и чувствует, что удары его достигают цели. Противник покачнулся и роняет фонарь, который, так и не погаснув, катится по палубе.
   Девушка внизу, на причале, с визгом бросается прочь.
   - Стой! - кричит ей вслед пьяный Холлер.
   В этот момент кто-то хватает Руди за ноги, и он падает на палубу. Матросы наваливаются на него. Чье-то колено больно давит на грудь. Руди вцепляется зубами в руку, которая тянется к его горлу. Никто не видит друг друга.
   Под тяжестью навалившегося на него матроса Руди начинает задыхаться. Подбегает Георг. Кто-то догадался зажечь лампочку над входом в матросский кубрик. Палуба гудит под 'ногами сбегающихся со всех сторон матросов.
   - А ну-ка, посмотрим, кто ты таков? - слышится голос Фите, который хватает за волосы матроса, сидящего верхом на Руди.
   Руди чувствует, что у него из носу течет кровь. Он откатывается в сторону и быстро отползает. Матросы, рассвирепев, исступленно лупят друг друга. Они тяжело дышат и рычат, как дикие звери. Руди снова бросается в кучу и подминает под себя Деделя. Дерутся уже человек двадцать, но никто, кроме Руди, Георга и той группы, которая стояла у борта, не знает, из-за чего загорелся сырбор. Да это и неважно. Многие месяцы моряки плывут на корабле под палящим солнцем. Они тяжело работают. А сегодня рождество. Им выдали бесплатно пива и водки.
   И вдруг шум драки перекрывает свисток. Слышен крик капитана:
   - Команда, по кубрикам! Погасить свет! Отбой!
   С фонарем в руках он приближается к баку. Матросы медленно расходятся. Они вытирают кровь, сплевывают, крепко ругаются. Ктото втаскивает Руди на люк. Это Гейн Иогансен. Когда капитан доходит до фок-мачты, никто уже не дерется. Большинство спокойно закуривает.
   Рядом с Руди, задыхаясь, грозится д'Юрвиль:
   - Только бы мне узнать, кто это был! Ну и тяпнула меня эта собака за руку!
   А Черный Губерт обеими руками трет глаза:
   - Ну и удар у этого парня! Хороший, должно быть, фонарь мне наставил!
   Руди жарко делается от радости...
   Немного спустя Георг, Иогансен, плотник и Руди идут к корме.
   - Я раньше никогда не думал, что моряки такие! И никогда не верил, когда про таких читал в книгах, - говорит Руди.
   - А они и не такие! - замечает Тетье.
   - Не такие! - соглашается боцман. - Он вытирает рукой кровь, бегущую из носа. - Зто все работа проклятая, Руди! Тяжелая работа. Rы бы попробовал сам в такую жару пошуровать внизу у топок!
   ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
   В ТРОПИЧЕСКОЙ АФРИКЕ
   I
   Выход нашелся. - Примирение. - И Руди хочется встать за штурвал. - Чуть не забыли. - Авария. - "Продал!" - Грязная
   сделка.
   1
   После полудня Руди и Георг сидят в каюте за столиком и что-то подсчитывают. На листочках бумаги длинные столбики цифр. Ребята очень торопятся, но чем длиннее делаются столбики, тем светлее становятся их лица.
   - Точно! Четыреста одиннадцать марок! Вот уж никогда бы не поверил! - говорит Георг, закончив подсчет.
   - А без моих десяти марок была бы только четыреста одна марка, - замечает Руди.
   - Больно здорово ты считать умеешь! - корит его Георг. - Тебе что, обратно отдать твою десятку?
   - Да брось ты, я же просто так сказал!
   С тех пор как "Сенегал" четыре дня назад снялся с якоря в Матади, юнги только и заняты тем, что собирают деньги для Клауса. При этом они требуют от каждого, чтобы он молчал как рыба. Прютинг ничего не должен знать.
   Они уже сейчас радуются той минуте, когда Клаусу будут вручены деньги. Руди считает, что это надо сделать небрежно, как бы походя. Вот небось глаза вытаращит!
   Кто, собственно, первым предложил сбор, сейчас уже никто не помнит. Решение созрело как-то само собой. Но собрать деньги оказалось не так легко, как представлял себе Руди. Далеко не каждый с готовностью раскрывал кошелек или отдавал талон из матросской книжки. Очень скоро оба юнги поняли, как важно выбрать правильный момент. Например, нельзя подходить со списком к матросу, когда тот стоит один. Тут ему легче всего отвертеться.
   А когда вокруг несколько человек, - трудно. Ему стыдно уверять, что нет, мол, нескольких лишних марок для помощи товарищу. Список получился довольно длинный, и Руди пришлось взять второй лист.
   Руди берет оба подписных листа и поднимается со стула. Георг тоже. Он говорит:
   - Гляди, как бы тебе не попало от буфетчика, что ты опять в каюте торчишь!
   - Да ну его! - отвечает Руди. - Совсем спятил в последнее время.
   - А у меня начальник хороший! - радуется Георг. - Лентяй, каких свет не видывал. Но зато меня не трогает. Вот я и распределяю свой рабочий день, как хочу. У тебя хуже!
   - Да что ты! Я совершенно свободный человек. Я все устраиваю, как сам хочу. И ни...
   - Генрих! - раздается крик на палубе.
   Руди вздрагивает, прячет списки и быстро начинает переодеваться. Георг хохочет.
   - Куда этот чертенок опять провалился?
   Слышно, как к каюте приближаются шаги. Буфетчик рывком открывает дверь.
   - Так я и знал, бездельник!.. Что я тебе приказывал? Сейчас же ступай медь чистить!
   - Да я только другую рубашку хотел надеть, пропотел весь!
   Вааль, пыхтя, бросает злобный взгляд на Георга, который как раз закуривает сигарету, и удаляется.
   - Ничего не скажешь, ты человек свободный, - улыбается Георг.
   Справа по борту темнеют далекие леса. Над сплошной массой деревьев возвышаются отдельные великаны. У самого берега белая каемочка - это прибой. Нигде не видно бухты, где можно было бы бросить якорь, откуда можно было бы пробить эту стену тропического леса. А над темной грядой клубятся пышные белые облака. Руди даже прищуривает глаза, так они ослепительно белы.
   На "Сенегале" готовятся грузовые стрелы, уже шипит пар, начинают трещать лебедки. Темнокожие грузчики смазывают стальные тросы, проверяют блоки, заливают буксы, а на самой палубе сидят около двадцати африканцев и сбивают острыми молотками ржавчину с железных плит.
   Уже много дней подряд палуба гремит от этих ударов.
   Первый штурман поднимается по трапу и, вытирая пот со лба, идет к своей каюте. Около Руди, который чистит медь, он останавливается.
   - Позавидуешь тебе. Хорошая работенка! - произносит он. - Сидишь себе тут, носом клюешь, ну, иной раз на берег посмотришь - хорошая жизнь! Не то что у первого штурмана! Весь день по палубе носишься как угорелый. В следующий рейс обязательно наймусь в каютные юнги, а то так скоро и ноги протянешь. - И штурман направляется в свою каюту.
   Немного погодя Руди вытирает руки ветошью и медленно следует за ним. Набравшись храбрости, он стучит.
   - Что там еще! Опять беспорядок наводить пришел? Штурман сидит за столом и выжимает лимон.
   - Давайте я вам это сделаю! - быстро сообразив, предлагает Руди.
   - Пожалуйста! Сахар вон там в банке!
   - А я вам еще кусочек льда из своего холодильника принесу.
   И Руди бросается в буфетную.
   И, когда приходит обратно с кувшином свежей воды, в которой плавают кусочки льда, штурман говорит ему:
   - Ты, оказывается, не так глуп, как я думал. Иногда ты соображаешь, что надо сделать. - Руди стоит рядом со штурманом и смотрит, как тот с наслаждением пьет. - Ты что на меня уставился? Тебе что-нибудь надо от меня?
   Руди осторожно вытаскивает список и, запинаясь, начинает объяснять. Штурман молча слушает его. Вот Руди уже кончил. "Первый" молчит. Он обстоятельно выскребывает чайной ложечкой прилипший ко дну стакана сахар, затем с наслаждением допивает оставшиеся капельки.
   - Вкусно, ничего не скажешь! А ну-ка, сделай мне еще!
   Снова Руди несется в буфетную и достает из холодильника лимон. Когда юнга возвращается, штурман все еще сидит за письменным столом и разглядывает списки.
   - Что же, к капитану и стармеху небось не пойдешь?
   - Нет, не пойду, - отвечает Руди.
   - Гм! - хмыкает штурман, достает кошелек, и Руди видит в нем иностранные монеты и несколько кредиток.
   Молча штурман складывает десятимарковую бумажку и пододвигает ее Руди.
   - Спасибо, - благодарит юнга, прячет деньги и вручает штурману чернильный карандаш.
   - Не могу я подписать, Генрих. Если ты проболтаешься, от кого эти деньги, я тебе так намылю шею, что не поздоровится. Понял?
   Руди с удивлением смотрит на "Первого" и, схватив списки, пулей вылетает из каюты.
   2
   Медленно ворочаются шатуны. Матросы и грузчики перебегают с тросами по палубе.
   - Спустить якорь!
   Шипит пар, брашпиль окутывается белым облаком, гремит якорная цепь. Корабль слегка дрожит. Гребной винт взбивает со дна желтый песок и прогоняет его мимо борта вперед.
   Но вот машину стопорят, и якорная цепь медленно натягивается. До берега примерно метров триста, и, когда начнется прилив, "Сенегал" свободно сможет кружить на якоре.
   Куда ни глянешь, высятся леса. Даже выход к морю на западе не виден - он за поворотом. Там сейчас садится солнце. На воду опускаются длинные тени, они тихо подбираются к борту "Сенегала", ползут вверх. Вот они уже легли на палубу. В этот момент солнце исчезает за лесом. Мостик, труба, высокие мачты - все это светится еще некоторое время, словно раскаленный металл. Но все быстрее и быстрее огненный отсвет убегает от наступающих сумерек. Скоро стемнеет.
   Из леса доносятся какие-то крики, каркают ночные птицы, над палубой проносятся стаи летучих мышей. На недалеком берегу загораются костры, вспыхивают два желтых пятнышка в окнах невидимого уже дома.
   До Руди, замечтавшегося на палубе, вдруг долетает запах табака. Он оборачивается и видит боцмана Иогансена.
   - Ну, как?
   - Хорошо! - отвечает юнга. - Все собрали. - И он достает список из кармана.
   - Пошли к Клаусу!
   В кубрике они застают толстяка Иохена, Яна Рикмерса, Фите и Георга. Клауса не видно. Но Ян показывает на его койку. Занавеска задернута. Все присутствующие вместе с подошедшим плотником выстраиваются перед этой койкой и тихо перешептываются. Клаус изнутри немножко отодвигает занавеску. Яркий свет слепит его. Все улыбаются.
   Иогансен шуршит списком.
   - Так вот, К-к-клаус! - заикается Тетье и опять замолкает.
   Фите что-то долго кашляет. Клаус переводит глаза с одного на другого. Шеренга делает еще один шаг к койке, при этом все почему-то держат руки за спиной, как будто им нужно что-то спрятать.
   Клаус, наконец обозлившись, отворачивается, задергивает занавеску, и слышно, как он ворчит:
   - Вот еще привязались, спать не дают!
   По шеренге опять пробегает шепоток. Иогансен осторожно пропихивает деньги и список за занавеску. Водворяется тишина. Слышно, как урчит вентилятор.
   Ян прикрикивает на вошедшего Нейгауза:
   - Закрой дверь, а то москитов напустишь!
   Тяжелая железная дверь с грохотом захлопывается. За занавеской шуршит бумага. Вдруг Клаус высовывает голову. Все видят, как он читает список. Руди сверху написал: "Сбор для Клауса Прютинга, чтобы он пошел учиться".
   - Да вы спятили! - говорит наконец Клаус.
   Все улыбаются.
   - Самую малость разве! - отвечает Иогансен.
   И все видят, как лицо Клауса начинает дергаться. Он не может вымолвить ни слова. Вдруг он срывает занавеску, хватает подушку и со всей силой швыряет ею в боцмана.
   Иогансен обеими руками обнимает подушку, будто хочет согреть в ней ладони, а все остальные почему-то внимательно рассматривают половицы.
   - Ребята! А я ведь вам вернуть не смогу... - бормочет Клаус.
   - Что это ты чушь несешь! - прерывает его Иогансен. - А самто ты не дал бы, если бы мне нужны были деньги, или Тетье, или Иохену?
   - Ну, тогда ладно! Да вы же... ну, спасибо вам большое!
   - Будет тебе! - ворчит на него Ян.
   А Руди вставляет:
   - И кочегары тоже все подписались!
   Клаус говорит:
   - Надо пойти и к ним!
   У кочегаров в кубрике все так же, как и у матросов.
   Столько же коек, столько же шкафчиков, так же мало места, такая же невыносимая жара.
   Давно уже десять, а никто из кочегаров и матросов до скх пор никак не может понять, почему они ни разу не собрались вместе и не посидели вот так, как сегодня. Руди только знай подтаскивает пиво из буфетной. Клаус сидит рядом с каким-то кочегаром, а Иогансен устроился между Черным Губертом и Гельге. Смеется он во весь рот. Давно уже Руди не видел боцмана таким веселым. По правде сказать, с тех пор как они тогда еще в Бремене ходили на куттере. А как он рассказывает! Ближе к полночи Руди присаживается рядом с Черным Губертом и признается, кто посадил ему фонарь под глазом. Тот удивляется, а потом хохочет и заставляет Руди выпить целую кружку пива. Замечательные парни кочегары! Почему никто из них никогда не заговаривал с Руди? Ведь они совсем не знают друг друга. Боцман как-то сказал: "Работа у них очень тяжелая. Проклятая у них работа!" После полуночи становится еще веселее. У Деделя высокий приятный голос, и он знает наизусть целые оперные арии. Вот он набросил себе на плечи одеяло и встал в дверях. Все затаив дыхание слушают и громко хлопают, когда Дедель кончает петь. До сих пор Руди думал, что Дедель глуповат, потому что всегда что-то напевает себе под нос. Но он не прислушивался к тому, что и как напевает Дедель.
   - Ну и голос у парня! Придется нам новый список составлять! - восторгается Гельге.
   А Дедель грустно отвечает:
   - Никогда у меня столько денег не будет! Вы все вместе столько не зарабатываете, сколько мне пришлось бы за учение платить.
   3
   С утра над рекой и лесом клубится туман, и кажется, что берега за ночь отодвинулись. Изредка слышен крик какой-то птицы, доносится запах костра, который горит перед африканской хижиной. Иногда низко, чуть не задевая мачту, пролетает коршун. Сквозь молочную дымку видно, как сверкают его крылья в лучах восходящего солнца.
   Медленно течет вода мимо борта. Так медленно, что течение почти незаметно, разве что ощутишь его, когда неподалеку проплывет распухший труп какого-нибудь животного или бутылка. У другого берега течение несколько сильнее. Там река выходит из-за леса, широко огибает песчаную отмель и, снова сужаясь, уходит за лесом к морю.
   До устья отсюда не более трех миль, но здесь, где река расширяется и где на короткой якорной цепи стоит "Сенегал", перед маленьким тропическим селением МоскитоПойнт, здесь вода стоит словно в давно нечищенном вонючем пруду. Позднее, когда палящее солнце разгонит клубы тумана, берег как бы снова подступит совсем близко к кораблю. Вон торчат из воды несколько толстых балок, на них наброшены две-три доски. Это пристань. Видна и дорога, вьющаяся меж стройных стволов кокосовых пальм.
   А еще дальше - леса, бесконечные, непроходимые леса...
   К левому борту "Сенегала" пришвартовался огромный плот. По толстым канатам африканцы спускаются вниз.
   Стволы уходят под воду, когда люди перебегают по ним.
   Стрелы, словно огромные руки, протянулись за борт.
   Трещат лебедки, толстые стальные канаты спускаются вниз, к плоту, где грузчики хватают их и сразу накидывают на качающийся под ногами могучий ствол. Тут же из него выбивают железную скобу, через которую проходит другой стальной трос, связывающий все деревья в огромный плот. Так ствол за стволом выдергивается лебедками из плота и поднимается стрелами на палубу.
   Нелегкая это работа. На нее отваживаются только те люди, которые хорошо плавают. Стволы гладкие, и, неровен час, какойнибудь великан в два обхвата выскользнет из петли, когда его тянут наверх, и всей тяжестью обрушится на плот. Тогда успевай увернуться: от удара многотонной громады плот уходит под воду. Сколько раз случается, что рабочих убивает на месте или калечит. Иногда грузчик плывет за оторвавшимся стволом, он машет и кричит, чтобы за ним выслали катер, и чаще всего катер этот и высылают, но бывают случаи, что никто не слышит криков грузчика и он становится добычей акул. Ведь все западное побережье Африки кишит ими.
   "Разумеется, бывают такие печальные случаи, - сказал капитан как-то штурману, - что негры гибнут, и приходится жалеть о несчастных родственниках, но вы себе представить не можете, сколько платят за одно такое бревнышко! Сама голландская королева спит в спальне из красного дерева!"
   Кроме красного дерева, "Сенегал" грузит "железное" дерево.
   По палубе снуют грузчики, они управляют лебедками, стоят возле люков, кричат что-то вниз, в трюм, направляв ют стволы, смеются, ругаются.
   Руди моет пол в каюте, с него льется пот, и капли падают в ведро с водой.
   - Вот черт! - стонет он, выпрямляет спину, выбегает на минутку на мостик и с тоской смотрит на палубу.
   Термометр показывает 37 градусов тепла, а самая жаркая пора еще не наступила. Жарче всего будет от двух до трех. Во время рейса по Конго несколько матросов заболели. У них малярия. Их то знобит, то бросает в жар. Они исхудали, и лица их розовеют только во время нового приступа болезни. Руди рад, что он до сих пор все хорошо переносит, и аккуратно принимает таблетки хинина, которые раздает кок. Большинство бросает таблетки за борт и глотает только ром, который выдают для того, чтобы запить горечь. Впереди на баке работают Тетье и Ян Рикмерс. Они что-то делают у брашпиля. Нейгауз с Клаусом ушли на баркасе за следующим плотом. Капитан сегодня с самого утра на палубе. Здесь же штурманы, а от Георга Руди узнал, что сегодня работает вся команда - от механиков до помощников кочегара. Что-то они там снимают в машинном отделении. Даже стармех и тот сегодня сразу после завтрака, надев новенькую, с иголочки, спецовку, кряхтя спустился в машинное отделение. И Руди так хочется работать там, возле огромной машины, большим разводным ключом отворачивать гайки, прикладывая всю свою силу, всю свою ловкость. Ах, как ему хочется хоть раз встать за штурвал, хоть раз завязать настоящий морской узел! А он каждый день делает одно и то же: подметает, трет, стирает пыль.
   "С ума тут сойдешь! Но я добьюсь своего! Я буду настоящим моряком!" - решает он.
   Перерыв. Руди сидит на маленькой пристани у берега и думает: "А Крошка-то теперь уж, наверное, в Гамбург переехала. Интересно, получила ли она письмо, которое я послал из Матади?" Он и карточку свою вложил в конверт. Но это старый снимок, сделанный еще на учебном корабле. На обороте надпись: "Теперь-то я уж гораздо больше. Я с тех пор больше семи кило прибавил". Послал он, кроме того, и фотографию "Сенегала", который сейчас спокойно стоит перед ним на реке. Через четыре недели корабль снова будет в Гамбурге. Руди встретится с Крошкой. Он тихо улыбается, но вдруг испуганно достает из кармана маленькое зеркальце, оглядывается кругом, не видит ли его кто-нибудь, и, убедившись, что никого поблизости нет, снимает маленькую бескозырку и внимательно рассматривает свою голову. Волосы выросли всего на один сантиметр, не больше, и все торчат в разные стороны. Руди пробует пригладить их слюной, но от этого они делаются похожими на щетину. Руди в отчаянии надевает бескозырку: "Вид полного болвана. Вот будет смех-то!"
   Над трубой "Сенегала" вьется дымок. Флаг безжизненно свисает на корме. А Руди видит и не видит корабль.
   - Крошка! - говорит он громко, и сам пугается своего голоса. Вдруг он вскакивает, протирает глаза. Что с кораблем? За кормой бурлит вода. Как же это так? Не могли же они забыть его? Руди выхватывает из кармана носовой платок, машет им, что-то кричит, но никто не обращает на него внимания. На самом носу стоит матрос и лотом измеряет глубину. Корабль понемногу увеличивает скорость. Руди в полном отчаянии подбегает к самому краю мостков и едва не бросается в воду, но вдруг соображает: "Да он же вверх по течению пошел! Ему еще разворачиваться надо!" Вытерев пот, выступивший у него со страха на лбу, Руди хохочет и хохочет, потом снова садится на доски, свесив голые ноги над водой. Он вспомнил, что там, у отмели, застряло несколько стволов. Их решено было погрузить после всех, и "Сенегал" вовсе не выходит в море, а просто поднимается немного выше по реке. А он-то перепугался!.. Вдруг "Сенегал" резко останавливается, так резко, как корабль, собственно, не может остановиться. Ведь всякое судно продолжает идти вперед по инерции, если даже гребной винт и не работает или даже если он дает обратный ход. Но сейчас Руди видит, что "Сенегал" стоит на месте, а винт работает вовсю. С борта доносятся громкие крики, непрерывно звенит машинный телеграф. Человек с лотом в руках что-то отчаянно кричит, размахивая руками, но Руди уже понял: все напрасно! Сейчас отлив, и корабль сел на мель. Все сбежались на бак, винт работает, из-под кормы вылетают белые брызги, капитан не отрывается от мегафона, и вот медленно-медленно корма начинает поворачивать к берегу. Руди кажется, что он видит, как корабль дрожит. Капитан хочет снять его своим ходом с мели.
   И вдруг "Сенегал" действительно, чуть вздрогнув, глубоко оседает и снова приподнимается, будто на большой волне.
   Затем быстро начинает набирать скорость.
   Но что это? Из машинного отделения вырываются клубы пара, чтото шипит, начинает выть сирена. Раздается какой-то глухой удар, который чувствует даже Руди, сидя здесь на берегу. И сразу весь корабль заволакивает паром.
   За белым облаком слышны крики, звонки телеграфа. По немногу рассеивается пар, из него выступает мачта, корма, нос. Уже виден мостик. Руди облегченно вздыхает.
   Снаружи не заметно никаких повреждений. Но Руди еще долго приходится ждать, пока к берегу не подходит катер и не забирает его на борт. Толстяк Иохен, первым встретившийся ему, сообщает:
   - Главную трубу разнесло - вся по кусочкам разлетелась. Старик раскричался. Стармех сваливает всю вину на своего помощника. Три месяца придется здесь торчать.
   - Что?.. Три месяца?
   - А ты думал? Надо ждать, пока не пришлют новую трубу, да и механиков с ней из Гамбурга. Такой ремонт обычно только в доках делают.
   - Три месяца! - вздыхает Руди. - Это мы, значит, только в мае в Гамбурге будем?
   4
   - Эй ты, ленивая скотина! Чайник на стол!
   Билле стряхивает воду с рук и вытирает их о грязное полотенце, потом подносит чайник рыжему Нейгаузу, который один сидит за длинным столом в матросском кубрике и читает книгу.
   - Это последняя, - говорит Билле и наливает Нейгаузу полчашки. При этом он расплескивает несколько капель.
   - Осторожней, тюфяк! - кричит Нейгауз и толкает Билле в бок.
   Билле единственный, кто еще не окончил своей вахты.
   Он выливает горячую воду в таз. К потолку поднимается облако пара и застилает тусклую лампочку. Под ней кружатся несколько мотыльков.
   - Как это - последняя? Твое дело заварить новый! - говорит Нейгауз после долгой паузы. Он небрит и у него воспаленные глаза.
   Билле поворачивается к нему, даже открывает рот, но только вздыхает и снова принимается за мытье посуды.
   - Пошел бы да сам заварил! - предлагает боцман Иогансен. - Командир нашелся! - Нейгауз таращит на боцмана глаза. - Или подошел бы да помог Билле!
   - Еще чего! Это не моя работа.
   Дедель, юнга у кочегаров, встает и подходит к маленькому крепышу Билле.
   - Дай и мне полотенце!
   Билле ворчит ему что-то в ответ. Теперь и Георг, сидевший рядом с Руди, тоже встает. Руди спешит за ним, ему хочется первым подбежать к Билле.
   - У меня вся вода кончилась. Я уж посуду мою водой прямо из реки, - говорит тот.
   - А у меня в буфетной еще есть вода. - Руди берет два чайника и выбегает на палубу.
   Георг ставит вымытую посуду на полочку.
   А Билле смеется себе под нос, приговаривая:
   - Ясно, что так дело быстрее пойдет!
   Нейгауз крутит цигарку. Руки у него дрожат, бумага рвется. Он ругается:
   - Старик на водку и пиво запрет наложил. А тут и воды напиться как следует не дают, в такую жару-то!
   - Твой мушиный мозг разве поймет? У нас в баках мало воды, вот и приходится ее беречь, раз мы тут застряли, - говорит д'Юрвиль, не вставая с койки.