Страница:
В маленьком помещении душно. Хотя иллюминаторы открыты, боцман то и дело отирает пот с лица. До обеденного перерыва еще час. Ребята проголодались, внимание их рассеивается. Но предстоит еще познакомиться со званиями и фамилиями лиц начальствующего состава судна, с вахтенным распорядком и перечнем всех дозволенных и запрещенных на борту поступков,
- Эй, ты! Ты - с лохматой башкой! Повтори, что я сказал!
Куделек встает.
- На борту немецкого учебного корабля "Пассат" строго запрещается курить. Нарушение влечет за собой исключение из списков личного состава. - Видно, что Куделек безмерно горд своим лихим ответом.
- Глядите у меня! - говорит боцман, обходя стол и приближаясь к скамьям. - Поймаю с сигаретой - убью! Поняли?
- Так точно! - в один голос орут ребята. Это "так точно" они уже раз пять разучивали и сейчас кричат улыбаясь.
Через открытые иллюминаторы сюда, в классную, порой доносится басок боцмана Иогансена, а то и дружный смех ребят его группы, которые возятся на палубе с огромной якорной цепью.
- Так, а теперь мы повторим фамилии начальствующего состава нашего учебного судна.
Головы почти одновременно опускаются, как будто все вдруг чтото уронили под парту. Руди мысленна повторяет фамилии боцманов. Он запомнил всех, но не смеет просить слова.
- Ответь ты! Тебя я имею в виду, толстоморденький!
Гейнц Шене встает. Он весь так и пылает от жары и волнения. Ясным звонким голосом он отчеканивает имена так, как учил боцман.
- Командир учебного корабля "Пассат" - капитан Вельксанде.
- Господин капитан, - поправляет недовольный боцман.
- Господин капитан Вельксанде. Первую группу ведет боцман Хеннигс. Вторую группу - господин боцман...тут он задумывается на минутку, - ...господин боцман Иогансен, а третью группу - боцман...
- Господин боцман! - рявкает вдруг Глотка.
Гейнц Шене вздрагивает. Глубокая морщина пересекает его лоб. Нервным движением он приглаживает свой ежик:
- ...Господин боцман... господин боцм-а-а-ан...
- Ну, как же меня-то зовут? - спрашивает его боцман, и голос его звучит совсем не громко, почти ласково - гнев его уже улетучился. Он говорит с Гейнцем точно отец родной.
А тот опустил голову и силится вспомнить. Вдруг складка со лба исчезает, круглая мордочка блестит будто само солнышко.
- Господин боцман Глотка! - торжествующе выкрикивает Сосунок.
На секунду воцаряется мертвая тишина. Ребята затаили дыхание. Первым не выдерживает Куделек и прыскает, остальные за ним.
- Лечь! - орет боцман Глотка. Это единственное, что приходит ему сейчас в голову. - Лечь! Встать!.. Лечь! Встать!.. Лечь!..
5
Почти по самой середине судна, от первой мачты - фока до главной-грота, прямо на палубе тянется низкий, но длинный - метров в пятьдесят - барак. В кровле его прорезаны большие окна. Это - кубрик. Других помещений для ребят на судне нет, и свободное от занятий время они проводят сидя на койках. Сейчас сюда доносится звон ложек и вилок.
Наконец в репродукторе скрипит голос Медузы, сегодня он вахтенный боцман:
- Выходи строиться!
Ребята соскакивают с коек, поправляют одеяла и бросаются наверх. Здесь они выстраиваются и предъявляют боцману ложки и вилки. С некоторых вилок Медуза ногтем указательного пальца соскабливает ржавчину или остатки еды. По его ухмыляющейся физиономии видно, какую великую радость доставляют ему подобные "находки".
И тут же следует неизбежное в таких случаях: "На бак шагоммарш!" Вилки от такой процедуры чище не делаются.
Но вот контроль окончен, и ребята гуськом бегут по длинному темному коридору в столовую. Это большое помещение, слабо освещенное несколькими бортовыми иллюминаторами и лампами на потолке. На длинных столах дымятся огромные миски, сверкают пустые тарелки.
- Опять капуста! - ноет кто-то.
Гейнц Шене вскрикивает от боли и трясет рукой, держа другую ковшиком у рта. Наконец ему все же удается проглотить щепотку капусты, которую он через спинку стула достал из миски и поспешно отправил в рот. Он пытается утихомирить боль, прикладывая к языку носовой платок.
За небольшой стол, стоящий несколько в стороне, никто пока не садится. Там сверкает белизной скатерть и дымятся два блюда с картофелем; рядом стоит тарелка с морковью и соусница.
Куделек подталкивает Руди. Другие ребята тоже начинают посматривать на столик.
- А у них-то еда получше! - возмущается толстоморденький Сосунок.
- И за едой тебе покоя не дают! - замечает Эрвин Шульц, юнга с крупными выступающими зубами.
Первым из боцманов входит Глотка. Он не спеша поудобнее устраивается на стуле, уголком носового платка протирает нож и вилку. Ребята не спускают глаз с дымящейся капусты.
- Трава да вода и для виду немного сала подброшено! вздыхает Куделек.
- Са-а-адись!
Ребята, словно сорвавшись с цепи, набрасываются на миски с капустой.
Последним за столик с белой скатертью садится Медуза.
Юнга в белой куртке ставит перед боцманами блюдо с жареным мясом. Миски на больших столах вновь пополняются капустой. Здесь ворчат по поводу такого меню, у которого, пожалуй, одно достоинство - еда горяча. Восемьдесят голодных желудков бурчат от нетерпения. Со всех концов слышно, как ребята дуют на капусту. Дежурные следят зачтем, чтобы миски с капустой были всегда полны.
О! На учебном судне кормят до отвала!
Ребята едят осторожно. Понемногу горы капусты на тарелках становятся ниже.
Руди смотрит на боцманов. Глотка курит. На блюде лежат два кусочка мяса. Медуза тоже кончил. Он вытирает рот носовым платком. Боцман Иогансен жует медленно и обстоятельно.
Руди возвращается к своей тарелке. Теперь капуста уже не так горяча. Наконец-то можно утолить голод. Никто уже больше не разговаривает, слышится лишь стук ложек.
Вдруг Медуза кричит:
- Шабаш!
Ребята удивленно поднимают головы. На тарелках еще горы капусты. Мало кто воспользовался добавкой.
- Встать, господа! - кричит Медуза.
Ребята недоуменно переглядываются. Кое-кто, колеблясь, встает.
- Шабаш! - повторяет Медуза. - В следующий раз будете поживей управляться. Я ведь уже успел поесть?
Ребята стоят возле своих стульев. Они все еще не решаются выходить.
- Как раз, когда капуста остыла и ее можно есть, - тихо произносит Руди. Остальные тоже ворчат.
Медуза, расставив ноги, стоит посреди кают-компании.
Он втянул голову в плечи, пригнулся и очень похож сейчас на разъяренного быка.
- Живо, живо! - приказывает он и улыбается, будто выгонять ребят из столовой доставляет ему несказанное удовольствие.
За боцманским столом теперь никого нет. Приглушенные голоса ребят жужжат в зале, как вспугнутый рой пчел.
Кое-кто, помешкав, уже успел выйти в коридор.
Руди до боли стискивает зубы. Ему хочется остановиться, побежать к столу и съесть все, что осталось. Он же голоден! "Надо во что бы то ни стало еще поесть!" - так и стучит у него в висках, но он ничего не говорит, ничего не делает. Мелкими шажками он плетется за ребятами, проходящими мимо столика, накрытого белой скатертью.
До этого дня Руди никогда не думал о том, правильный ли отдан приказ или неправильный. Он выполнял все приказы. "Так оно и положено! Приказ есть приказ".
В юнгфольке, правда, им никогда не отдавали серьезных, трудновыполнимых приказов. "На-лево!", "На-право!", "Шагом марш!" Ну уж на худой конец, самое страшное - это: "Ложись!" Он всегда делал, что ему приказывали, да ему и легко было, даже весело. Как и всем другим, ему приятно было шагать под звуки фанфар или бодрого оркестра. Трам-тара-рам-там-там! гремит большой ландскнехтский барабан. Он-то и подсказывал им, когда надо вышагивать левой. Все это было легко, но теперь?
Здесь? Кто-то приказал: "Встать!" - и они поднялись с мест, вовсе не желая этого. Восемьдесят здоровых, крепких ребят встали - ведь им было приказано. В животе бурчит.
Это бурчание отдает в голову и рождает в ней строптивые мысли. Наверное, и у других ребят так.
С жадностью поглядывают они на два куска жареного мяса, которые все еще лежат на боцманском столике. В нескольких метрах стоит Медуза - он, пожалуй, ничего не заметит! И вдруг - одного куска как не бывало! Толстоморденький Гейнц собрался схватить второй, но боцман резко оборачивается. Гейнц отдергивает руку, словно попал ею в кипящий котел.
Медуза щурится, смотрит на тарелку, затем ощупывает взглядом проходящих мимо ребят и вдруг улыбается. Согнув указательный палец, он приказывает Эрвину Шульцу положить на место первый кусок мяса.
Эрвин не так уж высок ростом, но у него широкие плечи, это крепкий крестьянский парень. Глядя на его волосы, вспоминаешь о его родине - Вестфалии *, о полях спелой ржи. На розовом лице повсюду - и под глазами и на носу - целые гнезда веснушек. Кажется, что Эрвин все время улыбается, хотя на самом деле он очень серьезный и выдержанный парень. Он мало говорит, охотно слушает, о чем рассказывают другие, и любит подумать над услышанным.
Чужой человек примет Эрвина за весельчака. Это из-за зубов: они выступают вперед, вот и кажется, что парень все время усмехается. Ему никогда не удается плотно сомкнуть губы. Медуза не знает Эрвина. Он думает, что Эрвин ухмыляется. Медуза не знает также, что парень упрям, как все вестфальцы. От волнения Эрвин густо краснеет. Он сжимает мясо в руке и не сводит глаз с тарелки. Медленно, как бы крадучись, приближается к нему Медуза. Руки он держит за спиной. Толстая физиономия побледнела.
- Хэ! Украл? У-кра-а - а-л!
Ребята замерли. Стало так тихо, что можно подумать, будто никто из них не дышит.
* Область на западе Германии.
Не дойдя двух шагов до Эрвина, Медуза останавливается и, словно готовясь к прыжку, наклоняет голову.
- Положи сейчас же обратно! - голос его звучит угрожающе.
Эрвин все еще не может решить, что делать. Ребята слышат его порывистое дыхание. Рука сжимает кусок мяса, рот приоткрыт. Крупные передние зубы обнажены, капельки пота выступили на гордом, упрямом лбу Эрвина.
- Раз... - начинает считать Медуза и стукает костяшками пальцев по столу. - ...Два... - Вдруг боцман отталкивает ребят и выставляет вперед кулаки. - Я выбью твои телячьи зубы! - (Ребята теснятся друг к другу.) - Трии-и-и!
Медуза испуганно отскакивает - кусок мяса шлепается в тарелку с соусом и обдает его коричневой жижей. На лице и на куртке боцмана коричневые пятна.
- Ну, погоди... - шипит он.
После этого слышны только удары. Ребят бросает в дрожь. Опрокидывая стулья, они бегут из столовой.
Четверть часа спустя они снова видят Эрвина. Он сбегает по трапу, бросается к своему шкафчику. Лицо у него иссиня-красное и распухло.
Руди, Куделек и Гейнц встают с коек и в изумлении смотрят на него.
Эрвин раздевается и швыряет одежду на койку, хватает белье с полки и быстро натягивает тренировочный костюм. Все остальное он запихивает в новый морской вещевой мешок, который он получил только сегодня утром после поверки.
- Что с тобой? - спрашивает его Гейнц.
Эрвин не отвечает. Он сжимает зубами носовой платок на нем кровавые пятна.
- Еще одна минута! - слышат ребята чей-то голос; они оборачиваются.
У входа в спальню стоит Медуза и смотрит на карманные часы.
- Поторапливайтесь! - Голос у него теперь спокойный, он звучит почти приветливо.
Эрвин хватает битком набитый вещевой мешок и бросается к лестнице.
- У фок-мачты подождешь меня! - медленно произносит Медуза. - Мы займемся немного гимнастикой. - И он медленно спускается по трапу.
Ребята застыли, уставившись на боцмана, как мышь на ужа.
Медуза посмеивается. Руди видит зияющую дыру вместо выбитого переднего зуба.
- Ему приказано переодеться и уложить мешок, - поясняет боцман, - обычно неповиновение и кража караются строже. Но вы-то пока еще "на гражданке".
Никто из ребят ничего не понял.
Медуза все еще улыбается.
- Скоро все поймете! Хэ-хэ! - Он оглядывается, затем обходит кокки и срывает одеяла, там, где они не в порядке. У Куделька он срывает даже простыни. - Чья?
Куделек делает шаг вперед. Медуза подходит к нему, хватает его за воротник и подтягивает близко к себе.
- Отныне ты свою коечку будешь заправлять, как положено! Так? Или не так? - Голос у него при этом приторно елейный.
Куделек пытается отвернуться от него.
На трапе Медуза останавливается и говорит:
- Ему придется еще несколько раз переодеться. Скажите, чтобы в шкафчике прибрал, я проверю! - и наконец уходит.
Когда шаги толстого боцмана затигают на палубе, Куделек произносит:
- Ну и вонючая же свинья!
II
"Капитан-воспитатель". - Темная сделка. - Портфель. - Глотка
трусит. - Пощечина. - Капитан и боцман.
1
В своей каюте за письменным столом сидит капитан. Он без тужурки, откинулся в кресле и строго смотрит на трех боцманов, которые стоят перед ним.
- Итак, не забывайте об этом! Мало быть хорошим моряком - таких у нас хватает. Вы - воспитатели. Вы воспитываете новое поколение! - Капитан глубоко вздыхает и обращается к высокому боцману Иогансену. - Именно вы в первую очередь обязаны доказать, что порвали со своими прежними взглядами.
Боцман Иогансен молчит.
Капитан снова обращается ко всем:
- Не бойтесь держать ребят в ежовых рукавицах. Твердость никогда не повредит! - Он поднимается и, встав так, что брюшко его почивает на краешке стола, продолжает: - Все вы плавали на парусниках, все вы знаете тяжелую морскую службу... - Капитан Вельксанде прерывает свою речь и вдруг спрашивает: - У вас опять имеются замечания, боцман Иогансен?
- Да, уж поиздевались над нами там, на парусниках!
- Твердость - основа воспитания. И я сказал бы, что наши юнги также нуждаются в подобной выучке. А тот, кому это не по нутру, - тряпка и слюнтяй! Пусть отправляется домой! Капитан закладывает большой палец за подтяжку и разглядывает потолок. Потом, словно опомнившись, он снова обращается к боцманам: - Нам нужны парни выносливые, как сыромятная кожа, твердые, как крупповская сталь. Парни, достойные чести принадлежать к немецкой нации... Да, да, и при подготовке матросов для торгового флота этого не следует забывать!
Боцманы переглядываются. Они в нерешительности - можно ли им уже уходить. Глотка вертит фуражку в руке.
Медуза, как бы играя, берет коробку с сигаретами со стола, вообще вид у него весьма независимый.
Капитан обходит письменный стфл.
- Парням, которых мы здесь обучаем морскому делу, предстоит в будущем решать великие задачи, - продолжает он, закладывает руки за спину и то приподнимается, то опускается на носках. Затем, взглянув на свою койку, произносит: Итак, твердость! Из маменькиных сынков мы обязаны воспитать мужчин! Да, да, именно мужчин... Благодарю вас! Хайль Гитлер!
Один за другим боцманы выходят.
Капитан вытаскивает из выдвижного ящика коробку с карточкамианкетами и начинает просматривать их. "Ничего не скажешь, - размышляет он, - многие уже попытали свое счастье в качестве воспитателей! А выдержал только Хеннигс". Года два назад капитан в Гамбурге натолкнулся на ефрейтора Хеннигса, который был у него денщиком а первую мировую войну. Предстоял первый набор на курсы корабельных юнг, и такой верный человек, как Хеннигс, показался капитану Вельксанде весьма подходящим. Да у него были и неплохие характеристики с разных судов торгового флота. Хороший моряк чегонибудь да стоит! А теперь из воспитателей первого набора уже никого, кроме Хеннигса, не осталось на борту "Пассата".
Капитан читает записи в анкете щербатого боцмана и улыбается. "И до чего же здорово мальчишки клички придумывают! - Ухмыляясь, он приписывает карандашом в графе Ашя, фамилия" - "Медуза". - Прямо ведь в точку попали!" Снова он перебирает карточки, вот остановился на одной - "Ганс Ламмерс" значится в ней. Перед глазами капитана вырастает боцман с густыми черными бровями. "Глотка", - пишет капитан вслед за фамилией боцмана. "И кто эти клички только придумывает?" - Капитан читает анкету: "...участник первой мировой войны (фронтовик). Плавал на подводной лодке (ИС48). Десант на Эзеле. Железный крест II степени. В 1924 году арестован. Ранение головы во время забастовки, затем выход из социалдемократической партии. 1928-1933 гг. - безработный. 1933 вступление в штурмовики. С 15.8.36 г. - на учебном судне "Пассат".
- Тоже скоро как год у меня, - бормочет себе под нос капитан. Он берет карандаш и записывает: "Исполнителен, знает службу, необходимо более активно включиться в политическую работу. Хороший моряк".
Капитан зажигает, потухшую сигару. Достает третью анкету. К ней прикреплен сложенный в несколько раз лист бумаги. На нем несколько печать. Капитан задумывается.
Выпятив нижнюю губу, он читает на карточке с красным ободком: "Генрих Иогансен". Сразу за фамилией отметка: "Два месяца - испытательный срок". Остальные графы не заполнены. Капитан медленно развертывает лист, попыхивает сизым дымком. В каюте тихо. На стене тикают круглые морские часы, из столовой доносится звон вилок и ножей.
Наконец капитан прячет анкеты в большой конверт.
Откинувшись на спинку кресла, он произносит:
- Что ж, придется с Иогансеном познакомиться поближе.
2
У каждого боцмана есть нечто вроде денщика. Парень обязан убирать каюту, застилать койку, чистить ботинки, одежду и, главное, быть под рукой, как только он понадобится. У Медузы денщики никогда долго не держатся. Теперь у него опять новый - Гейнц Шене.
Гейнц рад: каждый день он на целый час освобождается от занятий - ему надо убирать каюту "своего боцмана".
А занятия он еще меньше любит, чем другие ребята из его группы: боцман Ламмерс до сих пор не забыл, что Гейнц при всех обозвал его "Глоткой". Правда, Медуза никогда не бывает доволен Гейнцем, но юнга не очень-то близко принимает к сердцу его упреки. Он делает все, что велено, и, если Медузе этого мало, пусть берет себе другого денщика. Время от времени Гейнц приносит в спальную кусок колбасы и ломоть засохшего пирога. Одно злит его: товарищей как будто подменили. Не делится он, видите ли, с ними тем, что ему удается потихоньку стащить из шкафчика Медузы. Если бы они только знали, как ему всегда есть хочется!
Никто не знает, что Гейнц вчера вечером, уткнувшись в подушку, ревмя ревел, проклиная и себя, и Медузу, и свой вечно бурчащий желудок.
Сейчас Гейнц убирает каюту боцмана. Она невелика.
Скудный свет падает из иллюминатора. У стены - стол, два стула и шкафчик. Рядом с койкой - умывальник и сразу за ним небольшая ниша, закрытая занавеской до пола.
Здесь стоят чемоданы, картонки, щетки, ведра, старые ботинки, валяются всякие веревки и грязное белье.
Гейнц отвинчивает иллюминатор, распахивает постель, доливает воды в умывальник, чистит таз, моет кисточку для бритья, разбирает бритву. Вытаскивает из умывальника ведро с вонючей водой и выливает. Потом, открыв дверь, застилает койку, подметает, смахивает пыль, чистит ботинки.
Окончив работу, Гейнц убирает щетку в нишу. И вдруг слышит сперва шаги, а затем и голос Медузы:
- Заходи, парень давно уже ушел.
"Никак уже перерыв? - удивляется Гейнц. - Влетит мне опять!" В каюту входят двое мужчин. Гейнц слышит незнакомый голос:
- Я все-таки запру дверь.
Толстоморденький Сосунок ни жив ни мертв. Он спокойно мог бы отдернуть занавеску, выйти на середину каюты или просто кашлянуть, но он не решается.
За занавеской двигают стулья.
Медуза говорит:
- Вот, возьми сперва это. В субботу я тебе дам три марки.
- Да дело-то не простое!
- Знаю, знаю! Но марку-другую тебе заработать тоже не вредно. Верно я говорю?
- Да тише ты! - слышится чужой голос. - Выкладывай! Чего тебе?
У Гейнца затекла нога. Осторожно он поднимает ее - как бы не наделать шуму!
- Вот слушай! У меня на будущей неделе вроде праздник, мне хотелось бы получше что-нибудь.
- Что?
- Сам знаешь. Только побольше и покрепче, понял?
Чужак вздыхает:
- Сколько же?
- Ну, скажем, бутылки четыре.
- Ты с ума сошел? Четыре бутылки!
- Чего боишься-то? Я думал, ты рад, что иной раз можешь заработать. Или тебе не надо?
Чужак стонет:
- Не надо?! Сам знаешь - шесть голодных ртов дома.
- Ну, Одье, в субботу еще две марки добавлю, согласен? Я тоже ведь понимаю, что тебе тяжело.
"Так это повар!" - восклицает про себя Гейнц. Он слышит, как повар Одье тяжело отдувается.
- Нет, не пойдет это дело. Не хочу я больше шкурой рисковать.
- Добавлю десять сигар. Жемчужина Явы.
Повар чуть не плачет:
- Что я буду делать, если меня прогонят? Ведь это и в личное дело запишут...
Медуза смеется:
- Да, Одье, стоит только начать, потом не отвертишься. Чего ты мне только не перетаскал в каюту!..
- Да молчи ты!..
- Ну ладно, Одье! - снова заговаривает Медуза. - Знал я, что могу на тебя положиться. Только вот... нельзя мне слишком часто приходить к тебе в камбуз. Еще заподозрят. Нужно другое место. Думаю, ящик для спасательных поясов позади нашего гальюна подойдет.
- Да, там, правда, лучше, - тихо соглашается повар.
- Ну, когда мне туда заглянуть?
- Вечерком, да не раньше девяти. Я за несколько раз все и перетащу.
Слышно, как повар, тяжко вздохнув, поднимается со стула, затем подходит к двери и открывает ее. Гейнц даже вздрагивает - так ярко вдруг освещается каюта.
- Дай-ка мне еще сигарету, - говорит повар и снова подходит к боцману.
- Пожалуйста, сигареты мне для тебя никогда не жаль.
Гейнц еще слышит, как чиркают спичкой. Наконец повар уходит. Медуза насвистывает себе под нос. Но вот и он покидает каюту.
3
Душно в спальне, и ребята в обеденный перерыв сидят на палубе или в трюме. Там - ниже уровня воды - немного прохладней. Небольшими группками в три-четыре человека они устраиваются на старых канатах между рассохшимися бочками и ящиками. На ящиках виднеются полустертые надписи.
Порой тут ведутся очень важные разговоры.
- Надо бы эту свинью отравить! - тихо предлагает Эрвин.
- Зашить в парусину, привязать кусок железа - и за борт! - говорит Куделек. - Собаке - собачья смерть!
- Брось ты ерунду городить! Мы же этого все равно не сделаем. Давайте лучше сообразим, что мы можем сделать.
Тихо. Ребята сидят, тесно прижавшись друг к другу, и думают. В темноте зубы Эрвина поблескивают, на лоб легли две глубокие морщины.
- Пусть Гейнц ему в койку кнопок набросает! - снова предлагает Куделек.
Эрвин не согласен.
- О Сосунке вообще нечего говорить. Это человек конченый!
- Не так уж он плох! И брюхо у него скулит так же, как твое. Ты ведь тоже стащил кусок мяса, - говорит Руди.
- Это совсем другое. Да я бы ни за что один не стал есть. А у Сосунка всегда собственное брюхо на первом месте. Вечно он подлизывается к Медузе. Нечего о нем говорить...
- А я не думаю, что он такой, - вставляет Руди. - Иной раз мне кажется...
- Чепуха! Это конченый человек!
Куделек спускает ноги с ящика. Он караулит.
- Тише вы! Франц из гальюна идет. Позвать его?
Эрвин, подумав, отвечает:
- Зови, если хочешь. Может, он нам чего подскажет.
От Франца несет табаком и карболкой. Он устраивается на ящике между Эрвином и Руди.
- Ну как, поедете со мной на берег? - спрашивает Франц. - Я скажу Улле, чтобы подружек привела.
- У нас дела поважней, - заявляет Руди. - Нам вот подумать надо.
- Может, ты со мной пойдешь, Эрвин?
- Да заткнись, тебе говорят! Надо обсудить, что с Медузой делать. И такое надо придумать, чтобы ему крепко запомнилось.
- Дайте-ка я подумаю! - говорит Франц.
Уже совсем темно. Над дверцами уборных горит тусклая лампочка. С жилой палубы на трап падает желтый свет.
Наверху поют.
- Скоро отбой! - говорит Руди. - Еще не придумали?
- А почему Сосунку нельзя участвовать? Кнопки в койке это хорошо! - повторяет Куделек свое предложение.
- Детские игрушки, - отмахивается Франц.
- А ты придумай получше!
Скрипит трап. Ребята прислушиваются. Кто-то насвистывает мелодию матросской песенки "Уходят в море корабли" - это тайный знак. Куделек не отвечает на свист.
На трапе слабо обрисовывается чья-то фигура. Снова ктото свистит.
- Да это Гейнц! - шепчет Куделек. - Никогда он не может мелодию запомнить.
- Тихо! - приказывает Эрвпн.- Толстомордик - предатель.
У ребят сразу делаются серьезные лица. На трапе снова свистят.
- Да отвечай же! - шепчет Руди.
- Тихо! - грозит ему Эрвин.
- Тогда я сам свистну! - упрямствует Руди. - И откуда ты знаешь, что ему здесь надо?
Трап скрипит. Тень становится больше.
- Свистни! - соглашается наконец Эрвин. - Но я с ним разговаривать не буду.
- Ребята, погоди! - шепчет Гейнц. Голос его звучит необычно. - Я тут принес кое-чего.
Только теперь ребята замечают у Гейнца под мышкой портфель. От любопытства они делают такие резкие движения, что сталкиваются головами.
- Да так мы ничего не увидим.
- Убери башку!
- Выкладывай! - говорит Руди.
Гейнц открывает портфель.
- Во, гляди! Банка сардин! - вскрикивает Руди.
- Тише ты, дурак!
- Сгущенное молоко! - шепчет Куделек, - И какао!
- Копченая колбаса! Не меньше полкило! - определяет Эрвин.
Франц хватает бутылку.
- Водка!
- Откуда у тебя это? - спрашивает Эрвин.
Гейнц рассказывает.
- А нас одной капустой кормят! Вот гады! - слышно, как Эрвин скрежещет зубами.
- Надо бы об этом капитану сказать! - замечает Руди.
Куделек хохочет:
- Хотел бы я взглянуть на рожу Медузы, когда он полезет в ящик для спасательных поясов.
- Да уж! - Франц все время думает о бутылке с водкой. Пошли все вместе на берег сегодня вечером! Вот и прихватим это богатство. Закатим пир горой!
- Эй, ты! Ты - с лохматой башкой! Повтори, что я сказал!
Куделек встает.
- На борту немецкого учебного корабля "Пассат" строго запрещается курить. Нарушение влечет за собой исключение из списков личного состава. - Видно, что Куделек безмерно горд своим лихим ответом.
- Глядите у меня! - говорит боцман, обходя стол и приближаясь к скамьям. - Поймаю с сигаретой - убью! Поняли?
- Так точно! - в один голос орут ребята. Это "так точно" они уже раз пять разучивали и сейчас кричат улыбаясь.
Через открытые иллюминаторы сюда, в классную, порой доносится басок боцмана Иогансена, а то и дружный смех ребят его группы, которые возятся на палубе с огромной якорной цепью.
- Так, а теперь мы повторим фамилии начальствующего состава нашего учебного судна.
Головы почти одновременно опускаются, как будто все вдруг чтото уронили под парту. Руди мысленна повторяет фамилии боцманов. Он запомнил всех, но не смеет просить слова.
- Ответь ты! Тебя я имею в виду, толстоморденький!
Гейнц Шене встает. Он весь так и пылает от жары и волнения. Ясным звонким голосом он отчеканивает имена так, как учил боцман.
- Командир учебного корабля "Пассат" - капитан Вельксанде.
- Господин капитан, - поправляет недовольный боцман.
- Господин капитан Вельксанде. Первую группу ведет боцман Хеннигс. Вторую группу - господин боцман...тут он задумывается на минутку, - ...господин боцман Иогансен, а третью группу - боцман...
- Господин боцман! - рявкает вдруг Глотка.
Гейнц Шене вздрагивает. Глубокая морщина пересекает его лоб. Нервным движением он приглаживает свой ежик:
- ...Господин боцман... господин боцм-а-а-ан...
- Ну, как же меня-то зовут? - спрашивает его боцман, и голос его звучит совсем не громко, почти ласково - гнев его уже улетучился. Он говорит с Гейнцем точно отец родной.
А тот опустил голову и силится вспомнить. Вдруг складка со лба исчезает, круглая мордочка блестит будто само солнышко.
- Господин боцман Глотка! - торжествующе выкрикивает Сосунок.
На секунду воцаряется мертвая тишина. Ребята затаили дыхание. Первым не выдерживает Куделек и прыскает, остальные за ним.
- Лечь! - орет боцман Глотка. Это единственное, что приходит ему сейчас в голову. - Лечь! Встать!.. Лечь! Встать!.. Лечь!..
5
Почти по самой середине судна, от первой мачты - фока до главной-грота, прямо на палубе тянется низкий, но длинный - метров в пятьдесят - барак. В кровле его прорезаны большие окна. Это - кубрик. Других помещений для ребят на судне нет, и свободное от занятий время они проводят сидя на койках. Сейчас сюда доносится звон ложек и вилок.
Наконец в репродукторе скрипит голос Медузы, сегодня он вахтенный боцман:
- Выходи строиться!
Ребята соскакивают с коек, поправляют одеяла и бросаются наверх. Здесь они выстраиваются и предъявляют боцману ложки и вилки. С некоторых вилок Медуза ногтем указательного пальца соскабливает ржавчину или остатки еды. По его ухмыляющейся физиономии видно, какую великую радость доставляют ему подобные "находки".
И тут же следует неизбежное в таких случаях: "На бак шагоммарш!" Вилки от такой процедуры чище не делаются.
Но вот контроль окончен, и ребята гуськом бегут по длинному темному коридору в столовую. Это большое помещение, слабо освещенное несколькими бортовыми иллюминаторами и лампами на потолке. На длинных столах дымятся огромные миски, сверкают пустые тарелки.
- Опять капуста! - ноет кто-то.
Гейнц Шене вскрикивает от боли и трясет рукой, держа другую ковшиком у рта. Наконец ему все же удается проглотить щепотку капусты, которую он через спинку стула достал из миски и поспешно отправил в рот. Он пытается утихомирить боль, прикладывая к языку носовой платок.
За небольшой стол, стоящий несколько в стороне, никто пока не садится. Там сверкает белизной скатерть и дымятся два блюда с картофелем; рядом стоит тарелка с морковью и соусница.
Куделек подталкивает Руди. Другие ребята тоже начинают посматривать на столик.
- А у них-то еда получше! - возмущается толстоморденький Сосунок.
- И за едой тебе покоя не дают! - замечает Эрвин Шульц, юнга с крупными выступающими зубами.
Первым из боцманов входит Глотка. Он не спеша поудобнее устраивается на стуле, уголком носового платка протирает нож и вилку. Ребята не спускают глаз с дымящейся капусты.
- Трава да вода и для виду немного сала подброшено! вздыхает Куделек.
- Са-а-адись!
Ребята, словно сорвавшись с цепи, набрасываются на миски с капустой.
Последним за столик с белой скатертью садится Медуза.
Юнга в белой куртке ставит перед боцманами блюдо с жареным мясом. Миски на больших столах вновь пополняются капустой. Здесь ворчат по поводу такого меню, у которого, пожалуй, одно достоинство - еда горяча. Восемьдесят голодных желудков бурчат от нетерпения. Со всех концов слышно, как ребята дуют на капусту. Дежурные следят зачтем, чтобы миски с капустой были всегда полны.
О! На учебном судне кормят до отвала!
Ребята едят осторожно. Понемногу горы капусты на тарелках становятся ниже.
Руди смотрит на боцманов. Глотка курит. На блюде лежат два кусочка мяса. Медуза тоже кончил. Он вытирает рот носовым платком. Боцман Иогансен жует медленно и обстоятельно.
Руди возвращается к своей тарелке. Теперь капуста уже не так горяча. Наконец-то можно утолить голод. Никто уже больше не разговаривает, слышится лишь стук ложек.
Вдруг Медуза кричит:
- Шабаш!
Ребята удивленно поднимают головы. На тарелках еще горы капусты. Мало кто воспользовался добавкой.
- Встать, господа! - кричит Медуза.
Ребята недоуменно переглядываются. Кое-кто, колеблясь, встает.
- Шабаш! - повторяет Медуза. - В следующий раз будете поживей управляться. Я ведь уже успел поесть?
Ребята стоят возле своих стульев. Они все еще не решаются выходить.
- Как раз, когда капуста остыла и ее можно есть, - тихо произносит Руди. Остальные тоже ворчат.
Медуза, расставив ноги, стоит посреди кают-компании.
Он втянул голову в плечи, пригнулся и очень похож сейчас на разъяренного быка.
- Живо, живо! - приказывает он и улыбается, будто выгонять ребят из столовой доставляет ему несказанное удовольствие.
За боцманским столом теперь никого нет. Приглушенные голоса ребят жужжат в зале, как вспугнутый рой пчел.
Кое-кто, помешкав, уже успел выйти в коридор.
Руди до боли стискивает зубы. Ему хочется остановиться, побежать к столу и съесть все, что осталось. Он же голоден! "Надо во что бы то ни стало еще поесть!" - так и стучит у него в висках, но он ничего не говорит, ничего не делает. Мелкими шажками он плетется за ребятами, проходящими мимо столика, накрытого белой скатертью.
До этого дня Руди никогда не думал о том, правильный ли отдан приказ или неправильный. Он выполнял все приказы. "Так оно и положено! Приказ есть приказ".
В юнгфольке, правда, им никогда не отдавали серьезных, трудновыполнимых приказов. "На-лево!", "На-право!", "Шагом марш!" Ну уж на худой конец, самое страшное - это: "Ложись!" Он всегда делал, что ему приказывали, да ему и легко было, даже весело. Как и всем другим, ему приятно было шагать под звуки фанфар или бодрого оркестра. Трам-тара-рам-там-там! гремит большой ландскнехтский барабан. Он-то и подсказывал им, когда надо вышагивать левой. Все это было легко, но теперь?
Здесь? Кто-то приказал: "Встать!" - и они поднялись с мест, вовсе не желая этого. Восемьдесят здоровых, крепких ребят встали - ведь им было приказано. В животе бурчит.
Это бурчание отдает в голову и рождает в ней строптивые мысли. Наверное, и у других ребят так.
С жадностью поглядывают они на два куска жареного мяса, которые все еще лежат на боцманском столике. В нескольких метрах стоит Медуза - он, пожалуй, ничего не заметит! И вдруг - одного куска как не бывало! Толстоморденький Гейнц собрался схватить второй, но боцман резко оборачивается. Гейнц отдергивает руку, словно попал ею в кипящий котел.
Медуза щурится, смотрит на тарелку, затем ощупывает взглядом проходящих мимо ребят и вдруг улыбается. Согнув указательный палец, он приказывает Эрвину Шульцу положить на место первый кусок мяса.
Эрвин не так уж высок ростом, но у него широкие плечи, это крепкий крестьянский парень. Глядя на его волосы, вспоминаешь о его родине - Вестфалии *, о полях спелой ржи. На розовом лице повсюду - и под глазами и на носу - целые гнезда веснушек. Кажется, что Эрвин все время улыбается, хотя на самом деле он очень серьезный и выдержанный парень. Он мало говорит, охотно слушает, о чем рассказывают другие, и любит подумать над услышанным.
Чужой человек примет Эрвина за весельчака. Это из-за зубов: они выступают вперед, вот и кажется, что парень все время усмехается. Ему никогда не удается плотно сомкнуть губы. Медуза не знает Эрвина. Он думает, что Эрвин ухмыляется. Медуза не знает также, что парень упрям, как все вестфальцы. От волнения Эрвин густо краснеет. Он сжимает мясо в руке и не сводит глаз с тарелки. Медленно, как бы крадучись, приближается к нему Медуза. Руки он держит за спиной. Толстая физиономия побледнела.
- Хэ! Украл? У-кра-а - а-л!
Ребята замерли. Стало так тихо, что можно подумать, будто никто из них не дышит.
* Область на западе Германии.
Не дойдя двух шагов до Эрвина, Медуза останавливается и, словно готовясь к прыжку, наклоняет голову.
- Положи сейчас же обратно! - голос его звучит угрожающе.
Эрвин все еще не может решить, что делать. Ребята слышат его порывистое дыхание. Рука сжимает кусок мяса, рот приоткрыт. Крупные передние зубы обнажены, капельки пота выступили на гордом, упрямом лбу Эрвина.
- Раз... - начинает считать Медуза и стукает костяшками пальцев по столу. - ...Два... - Вдруг боцман отталкивает ребят и выставляет вперед кулаки. - Я выбью твои телячьи зубы! - (Ребята теснятся друг к другу.) - Трии-и-и!
Медуза испуганно отскакивает - кусок мяса шлепается в тарелку с соусом и обдает его коричневой жижей. На лице и на куртке боцмана коричневые пятна.
- Ну, погоди... - шипит он.
После этого слышны только удары. Ребят бросает в дрожь. Опрокидывая стулья, они бегут из столовой.
Четверть часа спустя они снова видят Эрвина. Он сбегает по трапу, бросается к своему шкафчику. Лицо у него иссиня-красное и распухло.
Руди, Куделек и Гейнц встают с коек и в изумлении смотрят на него.
Эрвин раздевается и швыряет одежду на койку, хватает белье с полки и быстро натягивает тренировочный костюм. Все остальное он запихивает в новый морской вещевой мешок, который он получил только сегодня утром после поверки.
- Что с тобой? - спрашивает его Гейнц.
Эрвин не отвечает. Он сжимает зубами носовой платок на нем кровавые пятна.
- Еще одна минута! - слышат ребята чей-то голос; они оборачиваются.
У входа в спальню стоит Медуза и смотрит на карманные часы.
- Поторапливайтесь! - Голос у него теперь спокойный, он звучит почти приветливо.
Эрвин хватает битком набитый вещевой мешок и бросается к лестнице.
- У фок-мачты подождешь меня! - медленно произносит Медуза. - Мы займемся немного гимнастикой. - И он медленно спускается по трапу.
Ребята застыли, уставившись на боцмана, как мышь на ужа.
Медуза посмеивается. Руди видит зияющую дыру вместо выбитого переднего зуба.
- Ему приказано переодеться и уложить мешок, - поясняет боцман, - обычно неповиновение и кража караются строже. Но вы-то пока еще "на гражданке".
Никто из ребят ничего не понял.
Медуза все еще улыбается.
- Скоро все поймете! Хэ-хэ! - Он оглядывается, затем обходит кокки и срывает одеяла, там, где они не в порядке. У Куделька он срывает даже простыни. - Чья?
Куделек делает шаг вперед. Медуза подходит к нему, хватает его за воротник и подтягивает близко к себе.
- Отныне ты свою коечку будешь заправлять, как положено! Так? Или не так? - Голос у него при этом приторно елейный.
Куделек пытается отвернуться от него.
На трапе Медуза останавливается и говорит:
- Ему придется еще несколько раз переодеться. Скажите, чтобы в шкафчике прибрал, я проверю! - и наконец уходит.
Когда шаги толстого боцмана затигают на палубе, Куделек произносит:
- Ну и вонючая же свинья!
II
"Капитан-воспитатель". - Темная сделка. - Портфель. - Глотка
трусит. - Пощечина. - Капитан и боцман.
1
В своей каюте за письменным столом сидит капитан. Он без тужурки, откинулся в кресле и строго смотрит на трех боцманов, которые стоят перед ним.
- Итак, не забывайте об этом! Мало быть хорошим моряком - таких у нас хватает. Вы - воспитатели. Вы воспитываете новое поколение! - Капитан глубоко вздыхает и обращается к высокому боцману Иогансену. - Именно вы в первую очередь обязаны доказать, что порвали со своими прежними взглядами.
Боцман Иогансен молчит.
Капитан снова обращается ко всем:
- Не бойтесь держать ребят в ежовых рукавицах. Твердость никогда не повредит! - Он поднимается и, встав так, что брюшко его почивает на краешке стола, продолжает: - Все вы плавали на парусниках, все вы знаете тяжелую морскую службу... - Капитан Вельксанде прерывает свою речь и вдруг спрашивает: - У вас опять имеются замечания, боцман Иогансен?
- Да, уж поиздевались над нами там, на парусниках!
- Твердость - основа воспитания. И я сказал бы, что наши юнги также нуждаются в подобной выучке. А тот, кому это не по нутру, - тряпка и слюнтяй! Пусть отправляется домой! Капитан закладывает большой палец за подтяжку и разглядывает потолок. Потом, словно опомнившись, он снова обращается к боцманам: - Нам нужны парни выносливые, как сыромятная кожа, твердые, как крупповская сталь. Парни, достойные чести принадлежать к немецкой нации... Да, да, и при подготовке матросов для торгового флота этого не следует забывать!
Боцманы переглядываются. Они в нерешительности - можно ли им уже уходить. Глотка вертит фуражку в руке.
Медуза, как бы играя, берет коробку с сигаретами со стола, вообще вид у него весьма независимый.
Капитан обходит письменный стфл.
- Парням, которых мы здесь обучаем морскому делу, предстоит в будущем решать великие задачи, - продолжает он, закладывает руки за спину и то приподнимается, то опускается на носках. Затем, взглянув на свою койку, произносит: Итак, твердость! Из маменькиных сынков мы обязаны воспитать мужчин! Да, да, именно мужчин... Благодарю вас! Хайль Гитлер!
Один за другим боцманы выходят.
Капитан вытаскивает из выдвижного ящика коробку с карточкамианкетами и начинает просматривать их. "Ничего не скажешь, - размышляет он, - многие уже попытали свое счастье в качестве воспитателей! А выдержал только Хеннигс". Года два назад капитан в Гамбурге натолкнулся на ефрейтора Хеннигса, который был у него денщиком а первую мировую войну. Предстоял первый набор на курсы корабельных юнг, и такой верный человек, как Хеннигс, показался капитану Вельксанде весьма подходящим. Да у него были и неплохие характеристики с разных судов торгового флота. Хороший моряк чегонибудь да стоит! А теперь из воспитателей первого набора уже никого, кроме Хеннигса, не осталось на борту "Пассата".
Капитан читает записи в анкете щербатого боцмана и улыбается. "И до чего же здорово мальчишки клички придумывают! - Ухмыляясь, он приписывает карандашом в графе Ашя, фамилия" - "Медуза". - Прямо ведь в точку попали!" Снова он перебирает карточки, вот остановился на одной - "Ганс Ламмерс" значится в ней. Перед глазами капитана вырастает боцман с густыми черными бровями. "Глотка", - пишет капитан вслед за фамилией боцмана. "И кто эти клички только придумывает?" - Капитан читает анкету: "...участник первой мировой войны (фронтовик). Плавал на подводной лодке (ИС48). Десант на Эзеле. Железный крест II степени. В 1924 году арестован. Ранение головы во время забастовки, затем выход из социалдемократической партии. 1928-1933 гг. - безработный. 1933 вступление в штурмовики. С 15.8.36 г. - на учебном судне "Пассат".
- Тоже скоро как год у меня, - бормочет себе под нос капитан. Он берет карандаш и записывает: "Исполнителен, знает службу, необходимо более активно включиться в политическую работу. Хороший моряк".
Капитан зажигает, потухшую сигару. Достает третью анкету. К ней прикреплен сложенный в несколько раз лист бумаги. На нем несколько печать. Капитан задумывается.
Выпятив нижнюю губу, он читает на карточке с красным ободком: "Генрих Иогансен". Сразу за фамилией отметка: "Два месяца - испытательный срок". Остальные графы не заполнены. Капитан медленно развертывает лист, попыхивает сизым дымком. В каюте тихо. На стене тикают круглые морские часы, из столовой доносится звон вилок и ножей.
Наконец капитан прячет анкеты в большой конверт.
Откинувшись на спинку кресла, он произносит:
- Что ж, придется с Иогансеном познакомиться поближе.
2
У каждого боцмана есть нечто вроде денщика. Парень обязан убирать каюту, застилать койку, чистить ботинки, одежду и, главное, быть под рукой, как только он понадобится. У Медузы денщики никогда долго не держатся. Теперь у него опять новый - Гейнц Шене.
Гейнц рад: каждый день он на целый час освобождается от занятий - ему надо убирать каюту "своего боцмана".
А занятия он еще меньше любит, чем другие ребята из его группы: боцман Ламмерс до сих пор не забыл, что Гейнц при всех обозвал его "Глоткой". Правда, Медуза никогда не бывает доволен Гейнцем, но юнга не очень-то близко принимает к сердцу его упреки. Он делает все, что велено, и, если Медузе этого мало, пусть берет себе другого денщика. Время от времени Гейнц приносит в спальную кусок колбасы и ломоть засохшего пирога. Одно злит его: товарищей как будто подменили. Не делится он, видите ли, с ними тем, что ему удается потихоньку стащить из шкафчика Медузы. Если бы они только знали, как ему всегда есть хочется!
Никто не знает, что Гейнц вчера вечером, уткнувшись в подушку, ревмя ревел, проклиная и себя, и Медузу, и свой вечно бурчащий желудок.
Сейчас Гейнц убирает каюту боцмана. Она невелика.
Скудный свет падает из иллюминатора. У стены - стол, два стула и шкафчик. Рядом с койкой - умывальник и сразу за ним небольшая ниша, закрытая занавеской до пола.
Здесь стоят чемоданы, картонки, щетки, ведра, старые ботинки, валяются всякие веревки и грязное белье.
Гейнц отвинчивает иллюминатор, распахивает постель, доливает воды в умывальник, чистит таз, моет кисточку для бритья, разбирает бритву. Вытаскивает из умывальника ведро с вонючей водой и выливает. Потом, открыв дверь, застилает койку, подметает, смахивает пыль, чистит ботинки.
Окончив работу, Гейнц убирает щетку в нишу. И вдруг слышит сперва шаги, а затем и голос Медузы:
- Заходи, парень давно уже ушел.
"Никак уже перерыв? - удивляется Гейнц. - Влетит мне опять!" В каюту входят двое мужчин. Гейнц слышит незнакомый голос:
- Я все-таки запру дверь.
Толстоморденький Сосунок ни жив ни мертв. Он спокойно мог бы отдернуть занавеску, выйти на середину каюты или просто кашлянуть, но он не решается.
За занавеской двигают стулья.
Медуза говорит:
- Вот, возьми сперва это. В субботу я тебе дам три марки.
- Да дело-то не простое!
- Знаю, знаю! Но марку-другую тебе заработать тоже не вредно. Верно я говорю?
- Да тише ты! - слышится чужой голос. - Выкладывай! Чего тебе?
У Гейнца затекла нога. Осторожно он поднимает ее - как бы не наделать шуму!
- Вот слушай! У меня на будущей неделе вроде праздник, мне хотелось бы получше что-нибудь.
- Что?
- Сам знаешь. Только побольше и покрепче, понял?
Чужак вздыхает:
- Сколько же?
- Ну, скажем, бутылки четыре.
- Ты с ума сошел? Четыре бутылки!
- Чего боишься-то? Я думал, ты рад, что иной раз можешь заработать. Или тебе не надо?
Чужак стонет:
- Не надо?! Сам знаешь - шесть голодных ртов дома.
- Ну, Одье, в субботу еще две марки добавлю, согласен? Я тоже ведь понимаю, что тебе тяжело.
"Так это повар!" - восклицает про себя Гейнц. Он слышит, как повар Одье тяжело отдувается.
- Нет, не пойдет это дело. Не хочу я больше шкурой рисковать.
- Добавлю десять сигар. Жемчужина Явы.
Повар чуть не плачет:
- Что я буду делать, если меня прогонят? Ведь это и в личное дело запишут...
Медуза смеется:
- Да, Одье, стоит только начать, потом не отвертишься. Чего ты мне только не перетаскал в каюту!..
- Да молчи ты!..
- Ну ладно, Одье! - снова заговаривает Медуза. - Знал я, что могу на тебя положиться. Только вот... нельзя мне слишком часто приходить к тебе в камбуз. Еще заподозрят. Нужно другое место. Думаю, ящик для спасательных поясов позади нашего гальюна подойдет.
- Да, там, правда, лучше, - тихо соглашается повар.
- Ну, когда мне туда заглянуть?
- Вечерком, да не раньше девяти. Я за несколько раз все и перетащу.
Слышно, как повар, тяжко вздохнув, поднимается со стула, затем подходит к двери и открывает ее. Гейнц даже вздрагивает - так ярко вдруг освещается каюта.
- Дай-ка мне еще сигарету, - говорит повар и снова подходит к боцману.
- Пожалуйста, сигареты мне для тебя никогда не жаль.
Гейнц еще слышит, как чиркают спичкой. Наконец повар уходит. Медуза насвистывает себе под нос. Но вот и он покидает каюту.
3
Душно в спальне, и ребята в обеденный перерыв сидят на палубе или в трюме. Там - ниже уровня воды - немного прохладней. Небольшими группками в три-четыре человека они устраиваются на старых канатах между рассохшимися бочками и ящиками. На ящиках виднеются полустертые надписи.
Порой тут ведутся очень важные разговоры.
- Надо бы эту свинью отравить! - тихо предлагает Эрвин.
- Зашить в парусину, привязать кусок железа - и за борт! - говорит Куделек. - Собаке - собачья смерть!
- Брось ты ерунду городить! Мы же этого все равно не сделаем. Давайте лучше сообразим, что мы можем сделать.
Тихо. Ребята сидят, тесно прижавшись друг к другу, и думают. В темноте зубы Эрвина поблескивают, на лоб легли две глубокие морщины.
- Пусть Гейнц ему в койку кнопок набросает! - снова предлагает Куделек.
Эрвин не согласен.
- О Сосунке вообще нечего говорить. Это человек конченый!
- Не так уж он плох! И брюхо у него скулит так же, как твое. Ты ведь тоже стащил кусок мяса, - говорит Руди.
- Это совсем другое. Да я бы ни за что один не стал есть. А у Сосунка всегда собственное брюхо на первом месте. Вечно он подлизывается к Медузе. Нечего о нем говорить...
- А я не думаю, что он такой, - вставляет Руди. - Иной раз мне кажется...
- Чепуха! Это конченый человек!
Куделек спускает ноги с ящика. Он караулит.
- Тише вы! Франц из гальюна идет. Позвать его?
Эрвин, подумав, отвечает:
- Зови, если хочешь. Может, он нам чего подскажет.
От Франца несет табаком и карболкой. Он устраивается на ящике между Эрвином и Руди.
- Ну как, поедете со мной на берег? - спрашивает Франц. - Я скажу Улле, чтобы подружек привела.
- У нас дела поважней, - заявляет Руди. - Нам вот подумать надо.
- Может, ты со мной пойдешь, Эрвин?
- Да заткнись, тебе говорят! Надо обсудить, что с Медузой делать. И такое надо придумать, чтобы ему крепко запомнилось.
- Дайте-ка я подумаю! - говорит Франц.
Уже совсем темно. Над дверцами уборных горит тусклая лампочка. С жилой палубы на трап падает желтый свет.
Наверху поют.
- Скоро отбой! - говорит Руди. - Еще не придумали?
- А почему Сосунку нельзя участвовать? Кнопки в койке это хорошо! - повторяет Куделек свое предложение.
- Детские игрушки, - отмахивается Франц.
- А ты придумай получше!
Скрипит трап. Ребята прислушиваются. Кто-то насвистывает мелодию матросской песенки "Уходят в море корабли" - это тайный знак. Куделек не отвечает на свист.
На трапе слабо обрисовывается чья-то фигура. Снова ктото свистит.
- Да это Гейнц! - шепчет Куделек. - Никогда он не может мелодию запомнить.
- Тихо! - приказывает Эрвпн.- Толстомордик - предатель.
У ребят сразу делаются серьезные лица. На трапе снова свистят.
- Да отвечай же! - шепчет Руди.
- Тихо! - грозит ему Эрвин.
- Тогда я сам свистну! - упрямствует Руди. - И откуда ты знаешь, что ему здесь надо?
Трап скрипит. Тень становится больше.
- Свистни! - соглашается наконец Эрвин. - Но я с ним разговаривать не буду.
- Ребята, погоди! - шепчет Гейнц. Голос его звучит необычно. - Я тут принес кое-чего.
Только теперь ребята замечают у Гейнца под мышкой портфель. От любопытства они делают такие резкие движения, что сталкиваются головами.
- Да так мы ничего не увидим.
- Убери башку!
- Выкладывай! - говорит Руди.
Гейнц открывает портфель.
- Во, гляди! Банка сардин! - вскрикивает Руди.
- Тише ты, дурак!
- Сгущенное молоко! - шепчет Куделек, - И какао!
- Копченая колбаса! Не меньше полкило! - определяет Эрвин.
Франц хватает бутылку.
- Водка!
- Откуда у тебя это? - спрашивает Эрвин.
Гейнц рассказывает.
- А нас одной капустой кормят! Вот гады! - слышно, как Эрвин скрежещет зубами.
- Надо бы об этом капитану сказать! - замечает Руди.
Куделек хохочет:
- Хотел бы я взглянуть на рожу Медузы, когда он полезет в ящик для спасательных поясов.
- Да уж! - Франц все время думает о бутылке с водкой. Пошли все вместе на берег сегодня вечером! Вот и прихватим это богатство. Закатим пир горой!