Страница:
– Звучит как великолепная история, – заметил Ден. – Хотел бы я оказаться рядом, чтобы описать ее.
– Поверь мне, ты этого не хочешь. Убийца был… – И-Пять помедлил, затем тряхнул головой – еще один ошеломляюще человеческий жест.
– "Черное Солнце"?
– Хуже. Гораздо хуже. Кроме того… – тихо добавил он, -… что за история без окончания?
– У всякой истории есть конец.
– У этой – нет. Не для меня. Я не знаю, что стало с Лорном. Подозреваю, что он мертв. Но у меня нет возможности узнать точно. Я пытался разыскивать, но все это произошло больше десятилетия назад, а возможности расследования у дроидов ограничены, даже у тех дроидов, которые знают, как взламывать пиростены и прочие компьютерные защиты. Все выглядит так, будто информацию хорошенько подчистили, причем на самом высоком уровне.
– А вот теперь ты меня заинтриговал, – заявил Ден. – Нет ничего лучше, чем хорошая таинственная история, пусть она и началась в лучшие времена, когда еще не было войны. Я посмотрю, что смогу накопать.
– Зароешься слишком глубоко – и, может статься, там тебя и закопают, – мрачно пошутил дроид. – Я понятия не имею, как мне удалось избежать стирания памяти. Все, что я знаю – что в одну минуту я был у космопорта Корусканта, а в следующую – помогаю удовлетворять глитерстимовую зависимость народов в системах Ядра.
Это, конечно, субъективно. Согласно моему внутреннему хронометру, я был деактивирован примерно на двенадцать стандартных недель. После я узнал, что был частью какого-то бартера. Я провел на Кессельском тракте шесть лет; затем контрабандистов накрыл патруль местной системы. Я был конфискован и продан с аукциона торговой компании, зачем – не знаю. В моих банках памяти все еще остается множество зияющих пробелов – в несколько лет, если быть точным.
Когда начала разгораться война, Республика конфисковала всех дроидов, каких могла – чтобы уберечь их от рук сепаратистов. Когда вышел приказ, я был домашним слугой в благородной семье на Набу. Мои программы были дополнены медицинской подготовкой, и вот я сижу в этом… колоритном заведении, рассказывая историю своей жизни. – Он помолчал. – Я действительно хотел бы уметь напиваться.
– Может быть, тебе повезло, что не умеешь. Если ты так откровенен с каждым встречным, то удивительно, что тебя не перепрограммировали. Большинство органиков не выносят докучливых дроидов.
– Кому ты говоришь. Нет, до сих пор я держал свой талант красноречия и многогранность личности под строгим надзором. И знаешь, порой бывает так одиноко…
– Так почему ты все это мне рассказываешь? У меня лицо располагающее?
– Я устал от загадок, – признался И-пять. – Я устал разыгрывать перед людьми и им подобными роль кроткого скромного механизма, особенно после того, как увидел жестокие результаты неспособности или нежелания сосуществовать органических разумных. Чем больше я смотрю на всю эту бойню, тем больше убеждаюсь, что вспомогательный дроид ЦЗ-три мог бы куда лучше управлять Республикой.
Ден не мог удержаться от усмешки.
– Знаешь, а ведь это подстрекательство к мятежу.
– Кто, я? – фоторецепторы дроида светились невинностью. – Я всего лишь жалкий дроид, создан, чтобы служить, – он вздохнул снова. – Наверное, мне просто надо подзарядить компенсатор отвращения.
– Или, может быть, тебе просто надо напиться.
– И это тоже.
– Хотя, для того, чтобы это сделать, тебе надо быть из органики.
И-пять явственно пожал плечами.
– Пропала идея, – он поднялся. – Прошу прощения. У меня есть обязанности, которые надо выполнять; большинство их включают в себя смену одежды и управление обрызгиванием гипосульфом. Занятия, отлично подходящие для существа с моими возможностями. Может быть, я займу оставшиеся девяносто девять процентов своего мыслительного блока, не загруженные непосредственными обязанностями, решением Чановской теории сходящейся бесконечности. Или сочинением небольшой оперы.
Ден смотрел, как И-Пять выходит из кантины. Несколькими минутами позже Зан Янт начал играть – медленную, душевную мелодию. Она оказалась подходящим аккомпанементом к смущенному состоянию Дена.
Дроид, которому его владелец предоставил равный статус? Ден слыхал про такие случаи, но в результате они всегда оказывались выдумкой. Ибо дроид, действительно могущий быть освобожденным, пусть и неформально, – это что-то революционное. Ему стало любопытно, почему он не слишком шокирован этой мыслью.
В любом случае, появился хороший повод заказать еще стакан.
Глава 18
Глава 19
– Поверь мне, ты этого не хочешь. Убийца был… – И-Пять помедлил, затем тряхнул головой – еще один ошеломляюще человеческий жест.
– "Черное Солнце"?
– Хуже. Гораздо хуже. Кроме того… – тихо добавил он, -… что за история без окончания?
– У всякой истории есть конец.
– У этой – нет. Не для меня. Я не знаю, что стало с Лорном. Подозреваю, что он мертв. Но у меня нет возможности узнать точно. Я пытался разыскивать, но все это произошло больше десятилетия назад, а возможности расследования у дроидов ограничены, даже у тех дроидов, которые знают, как взламывать пиростены и прочие компьютерные защиты. Все выглядит так, будто информацию хорошенько подчистили, причем на самом высоком уровне.
– А вот теперь ты меня заинтриговал, – заявил Ден. – Нет ничего лучше, чем хорошая таинственная история, пусть она и началась в лучшие времена, когда еще не было войны. Я посмотрю, что смогу накопать.
– Зароешься слишком глубоко – и, может статься, там тебя и закопают, – мрачно пошутил дроид. – Я понятия не имею, как мне удалось избежать стирания памяти. Все, что я знаю – что в одну минуту я был у космопорта Корусканта, а в следующую – помогаю удовлетворять глитерстимовую зависимость народов в системах Ядра.
Это, конечно, субъективно. Согласно моему внутреннему хронометру, я был деактивирован примерно на двенадцать стандартных недель. После я узнал, что был частью какого-то бартера. Я провел на Кессельском тракте шесть лет; затем контрабандистов накрыл патруль местной системы. Я был конфискован и продан с аукциона торговой компании, зачем – не знаю. В моих банках памяти все еще остается множество зияющих пробелов – в несколько лет, если быть точным.
Когда начала разгораться война, Республика конфисковала всех дроидов, каких могла – чтобы уберечь их от рук сепаратистов. Когда вышел приказ, я был домашним слугой в благородной семье на Набу. Мои программы были дополнены медицинской подготовкой, и вот я сижу в этом… колоритном заведении, рассказывая историю своей жизни. – Он помолчал. – Я действительно хотел бы уметь напиваться.
– Может быть, тебе повезло, что не умеешь. Если ты так откровенен с каждым встречным, то удивительно, что тебя не перепрограммировали. Большинство органиков не выносят докучливых дроидов.
– Кому ты говоришь. Нет, до сих пор я держал свой талант красноречия и многогранность личности под строгим надзором. И знаешь, порой бывает так одиноко…
– Так почему ты все это мне рассказываешь? У меня лицо располагающее?
– Я устал от загадок, – признался И-пять. – Я устал разыгрывать перед людьми и им подобными роль кроткого скромного механизма, особенно после того, как увидел жестокие результаты неспособности или нежелания сосуществовать органических разумных. Чем больше я смотрю на всю эту бойню, тем больше убеждаюсь, что вспомогательный дроид ЦЗ-три мог бы куда лучше управлять Республикой.
Ден не мог удержаться от усмешки.
– Знаешь, а ведь это подстрекательство к мятежу.
– Кто, я? – фоторецепторы дроида светились невинностью. – Я всего лишь жалкий дроид, создан, чтобы служить, – он вздохнул снова. – Наверное, мне просто надо подзарядить компенсатор отвращения.
– Или, может быть, тебе просто надо напиться.
– И это тоже.
– Хотя, для того, чтобы это сделать, тебе надо быть из органики.
И-пять явственно пожал плечами.
– Пропала идея, – он поднялся. – Прошу прощения. У меня есть обязанности, которые надо выполнять; большинство их включают в себя смену одежды и управление обрызгиванием гипосульфом. Занятия, отлично подходящие для существа с моими возможностями. Может быть, я займу оставшиеся девяносто девять процентов своего мыслительного блока, не загруженные непосредственными обязанностями, решением Чановской теории сходящейся бесконечности. Или сочинением небольшой оперы.
Ден смотрел, как И-Пять выходит из кантины. Несколькими минутами позже Зан Янт начал играть – медленную, душевную мелодию. Она оказалась подходящим аккомпанементом к смущенному состоянию Дена.
Дроид, которому его владелец предоставил равный статус? Ден слыхал про такие случаи, но в результате они всегда оказывались выдумкой. Ибо дроид, действительно могущий быть освобожденным, пусть и неформально, – это что-то революционное. Ему стало любопытно, почему он не слишком шокирован этой мыслью.
В любом случае, появился хороший повод заказать еще стакан.
Глава 18
Обычно, когда выдавалось время, чтобы попытаться отскрести засохший пот, споры и въевшуюся грязь, чего на Дронгаре было в избытке, Джос отправлялся в акустический душ, более быстрый и эффективный, чем химическая чистка или вода. Шагнуть внутрь, прижать ногой выключатель – и грязь разлетается прочь, просто и быстро. Счастье, что на базе имелась техника хотя бы такого уровня, и она работала большую часть времени.
Но сегодня Джос стоял под пульсирующими ударами выкачанной из глубокой скважины холодной воды. Достаточно холодной, чтобы по коже побежали мурашки, достаточно холодной, чтобы сделать его дыхание тяжелей обычного.
Но вода была недостаточно холодна, чтобы заморозить мысли – мысли о Толк. Толк, которая явно разглядела его интерес к ней. И которая явно решила устроить себе небольшое развлечение.
Поток воды разбивался о голову, ледяные струйки и ручейки текли в глаза и уши, но они были недостаточно холодны, чтобы прогнать воспоминания о нынешнем утре из горячечных мыслей…
…Он зашел в раздевалку переодеться – его хирургический костюм залило фонтаном крови, забившим посреди пересадки вены. Раздевалка медиков была общей, и, чтобы не устраивать ненужных сюрпризов, в дверь был вмонтирован индикатор. Убедившись, что светодиод "занято" выключен, Джос хлопнул по дверному замку и ввалился в комнату.
А там стояла Толк, наполовину закончившая переодеваться. Иначе говоря, не совсем одетая. Или, если уж совсем точно – практически голая. Обнаженная. Просто великолепно…
За свою карьеру хирурга Джос повидал множество тел – и мужских, и женских, и прочих. Это просто часть твоей работы – и у тебя не возникает нескромных мыслей о том, чьи внутренности ты потрошишь. Но зайти в комнату и застать почти обнаженной твою несомненно прекрасную помощницу, на которую ты недавно стал обращать внимание – это совершенно другое дело…
Все было бы не так плохо – ну, если честно, это не было плохо, это было просто чертовски неожиданно – он пытался подобрать отвалившуюся челюсть всего-то секунду… две… или три, прежде чем залиться краской и развернуться, выдавив "Ой… извиняюсь!".
Но вот что задержало его взгляд на те лишние секунды – это выражение лица Толк. Ну… вместе с прочим.
Она улыбалась. Неспешно, томно – в этом не было сомнения.
– Привет, Джос. Я забыла включить сигнал? Какая беспечность!
Джос выбрался наружу и захлопнул дверь, образ почти нагой Толк отпечатался в памяти – и он был совершенно уверен, что навечно. Но улыбка… о, от этой улыбки ком вставал в горле. И когда он думал о ней – не меньше двух десятков раз за то время, пока они работали вместе – он продолжал удивляться: "Как это она могла забыть включить сигнал?"
Даже настолько холодная вода не могла унести прочь этот вопрос.
"Ты уже полночи здесь, Джос! Сколько еще ты собираешься мыться?"
Тоже очень хороший вопрос…
Ден Дхур сидел за столом в столовой и радовался жизни. Хотя его радужное настроение никак не было связано с тем, что он собирался есть. Он наслаждался вкусом надвигающейся холодной мести, ибо скоро – очень скоро, сейчас – он выбьет чурбак из-под Фильбы, этого хитрого, гнусного хатта. У недовольного капрала Ден только что добыл еще один камень для могильной насыпи хатту – и вскоре он закопает Фильбу, как боевой пес старую кость.
Мысль заставила его улыбнуться. Не связывайся с прессой, никак и никогда, особенно, если ты грязный, как коренные зубы ранкора. Почти у каждого есть что-то, что не хотелось бы увидеть сверкающим по голосетям, но если ты подлец – то у тебя таких вещей больше. Гораздо больше.
И он нашел их.
Фильбу выпотрошат и повесят на солнцепек для просушки, туда ему и дорога. Ден хохотнул себе под нос и с удовольствием принялся кромсать ножом еду. Месть – прекрасная приправа к обеду.
К необычным обедам он привык, когда начал мотаться по всяческим планетам. Одно из первых правил, которые Ден усвоил еще юным репортером, гласило – если не научишься есть и пить приготовленное из флоры и фауны того мира, куда прискакал вслед за военными, то быстро начнешь страдать от голода и жажды. Место на борту межзвездного военного транспорта в большой цене, и его редко тратят на экзотическую пищу. Ден слышал, что клон-солдаты запрограммированы получать удовольствие от простой пищи, но даже при этом разнообразие рас в республиканской армии и флоте оказывалось столь велико, что обеспечить всех едой по вкусу просто нереально. Даже офицеров, которым, как всегда, положены привилегии.
Солдатам в поле полагался СП – сухой паек, который представлял собой загущенное пюре, содержащее достаточно питательных веществ для представителей всех рас. По цвету он обычно варьировался от неаппетитного до отвратительного, по фактуре и вкусу – от старой пластоидной подметки до чего-то, чем может подавиться и неймодианец. Понимая это, военные повара, попав на новую планету, первым делом рассылали фуражиров – найти и притащить что-нибудь, что может оказаться съедобным. Ден побывал в нескольких мирах, где было не найти местной растительности или дичи и где солдаты худели из-за постоянной диеты из сухпаев. Он сам терял в весе в таких командировках.
К счастью, если что-то на Дронгаре и заслуживало доброго слова, так это обилие того, что можно поймать, собрать, срезать или выкопать, и хотя вряд ли местные кушанья удовлетворили бы изысканного гурмана, в общем-то, кухня Ремсо была совсем неплоха. Ден заказал тарелку местной сухопутной креветки – существа размером с руку, которое, будучи зажарено с травами и специями, по вкусу удивительно напоминало нетопырку, только чуть острее. Его подали с каким-то ярко-оранжевым протертым корнем, у которого оказалась нежная фактура и приятный запах корицы. Обед запивался местным же элем, и – что ж, ему приходилось есть много худшее. Пока кто-то, в конце концов, не придумает, как сделать машинку, которая сможет в мгновение ока собирать еду из атомов – вроде тех, что вечно используют путешественники из футуристических голодрам – военная пища всегда будет оставлять желать лучшего.
Вообще-то, даже сухпай он ел бы с удовольствием – чувствуя себя так, как сегодня. Без ложного цинизма – хорошая история проходит долгий путь к тому, чтобы репортер почувствовал себя достойным своей зарплаты… даже если она очень мала…
Он поднял взгляд и заметил Зана Янта, отошедшего от прилавка с подносом. Ден махнул забраку.
– Эй, это флик-угорь? – спросил он, взглянув в тарелку хирурга. – Я его в меню не замечал.
– Нет. Это вертячка, гигантский червяк, тушеный в соке красных фруктов и приправленный жареными светляками.
– А. Звучит… аппетитно.
– Ну, конечно, это не ресторанчик на Манараи, – ответил Зан, – но всяко лучше сухпая.
Дхур озадаченно уставился на Янта.
– Ты ел на Манараи?
– Я не родился на этом комке грязи, дружище Дхур. Один из моих учителей – профессор К. У. Школы Музыки. Я время от времени навещал его.
– Все равно, дороговатое место для студента.
– Моя семья… неплохо обеспечена, – проговорил Зан, отрезая хороший кусок червя и запихивая его в рот. – Хм… Этот чарбодианский повар действительно знает свое дело. Хочешь попробовать?
– Нет, спасибо. Я доволен своей, – Ден с любопытством изучал хирурга. Отличный медик и талантливый музыкант – не того сорта личность, с которой можно надеяться столкнуться на галактических задворках. Почему он, или его семья не могли устроить Янту освобождение от военной службы? Богатство и власть имеют свои преимущества, все это знают. Не могло ли быть, что Янт пошел добровольцем? Если так, то уважение Дена к нему подскочило на ступеньку.
Прежде, чем он смог закончить мысль, хирург спросил:
– И как продвигается святой поход по информированию публики?
– Хорошо, – Ден ухмыльнулся. – И собирается стать еще лучше.
– А. Горячая история?
– Именно. Я еще не могу о ней рассказывать – ну, ты понимаешь, не хочу выпускать крила из клетки – но я ей доволен. Думаю, она произведет фурор в определенных кругах.
– Это здорово, как полагаю, – Зан прожевал еще кусок червя и улыбнулся. – Совсем неплохо. – Он чуть помедлил, испытующе глядя на Дена. – Есть вопрос, если ты не против.
– Я весь внимание.
– Я и остальные медики здесь – по призыву. По своей воле – мы были бы в дюжине парсеков в любом направлении от Дронгара. Но ты немобилизованный. Тебе тут быть не обязательно, ты мог бы вести репортажи с цивилизованной планеты, находясь в относительном комфорте и безопасности. Так почему ты здесь? Что тебя потянуло на эту работу?
Такого он не ожидал. Уже много лет никто не задавал ему подобных вопросов. Ответов, разумеется, было множество – у каждого репортера по несколько. Приключения; шанс быть там где происходят события; желание служить публике. Может быть, они в это даже и верили – как он когда-то, давным-давно.
А сейчас?
Неожиданно, сам того не желая, Ден понял, что отвечает искренне:
– Войны созданы для великих историй, док. Здесь все крутится вокруг важных вещей. Жизнь, смерть, честь, любовь… это топливо, рудная жила и тигель. Ты видишь тонущих в этом подобии огня, пытающихся вырваться, пытающихся спасти других, и ты понимаешь, для чего мы созданы на самом деле.
Представь – ты берешь интервью у местного политика, и он плетет паутину из слов, словно опытный шелковый червяк: все гладко, все блестит, но никакой реальной ценности. Верно, это его работа, и он за нее держится – и, может быть, он даже и впрямь работает ради общего блага, случаются и более странные вещи – но его, на самом деле, ничто не торопит, так что у него есть время подготовить свое вранье и сделать его красивым и аккуратным.
Но если ты встречаешь командира, чей отряд только что был разорван в кровавые клочья без шансов на спасение, под приближающимся вражеским огнем? Он скажет то, что он думает, и не будет заботиться о последствиях. Война жестока, друг мой, жестока, болезненна и ужасна – но она срывает прочь покровы, она обнажает истину, в этом-то все и дело.
Зан кивнул, задумчиво пережевывая очередной кусок.
– Но ты видишь столько смертей. Не говоря уж о том, что можешь погибнуть сам.
Ден пожал плечами.
– Ты видел эпидемию лихорадки Роджо, ты видел множество тел. И тебя может задавить какой-нибудь пустоголовый юнец, в первый раз приехавший в город на ладнспидере. Когда названо твое имя, ты идешь – где бы ты ни был, не так ли?
Зан хмыкнул.
– Нет. Не важно где, но ты всегда в первых рядах.
Ден тоже хмыкнул, и следующие несколько минут они молча жевали, доедая свои порции. В конце концов саллюстианец допил остатки эля, рыгнул и откинулся на спинку стула.
– Позволь мне рассказать тебе историю, – сказал он. – Давным-давно меня командировали собирать материал по участникам небольшой заварушки на какой-то забытой богом планете посереди гордианской сферы. Я болтался на эрзац-базе – реквизированной заготовительной станции, где солдаты, улетающие домой, останавливались перед отправкой на орбиту. Она была в тылу, в дне перехода хромой банты от всякой стрельбы; безопасно, как у мамки под юбкой, в яслях, за пазухой и так далее…
Так вот, я трепался там с человеческим детенышем. Очень молодой, но высокий – я ему и до груди не доставал. Похоже, он соврал насчет возраста, чтобы попасть в армию, ему вряд ли было больше шестнадцати стандартных лет. И по милости Создателя он пережил всю свою смену без царапины – посереди очень бурных боевых действий. Семьдесят процентов его отряда вернулись оттуда чернее карбонита – а он все еще дышал и был на пути к дому. Просто ребенок. Ребенок, который теперь знал войну.
Так вот, я включаю походную камеру, снимаю мальчишку, задаю для зрителей какие-то стандартные вопросы "как-вы-чувствуете-себя-отправляясь-до мой". Совершенно внезапно – "бааах-зззап!" – кто-то выхватывает пульс-винтовку и просто водит ей туда-сюда, как поливочным шлангом, и косит солдат налево и направо. Один из мятежников, пробравшийся на базу для самоубийственной акции.
К нему бросились парни из охраны, но они не успевали. Стрелок шел прямо на нас, он видел меня, я видел, что он видит меня, и я знал, что близок к тому, чтоб меня списали в архив. Все мне орали "Беги!" Шутили, наверное. Я так перепугался, что дышать не мог, не то что бежать.
И тут этот парень, который даже не был вооружен, совершенно сознательно бросился передо мной. Он получил в живот заряд, предназначенный для моей головы, и упал. Это оказался последний заряд в винтовке стрелка, охрана подстрелила его, и на этом все кончилось.
Я присел рядом с этим несчастным мальчишкой и понял, что он не выкарабкается. Тогда я спросил его: "Почему ты это сделал?" И мальчишка сказал: "Ты такой маленький".
Зан перестал жевать и озадаченно взглянул на Дена.
– Думаю, он понимал, что я взрослый – умом, – продолжил Ден. – Но в тот момент, когда грозила опасность, он приравнял маленький рост к молодости. Он закрыл меня собой – как будто защищал своего ребенка… Я успел поблагодарить его перед тем, как он умер, – Ден помолчал. – Знаешь, что он сказал?
Янт мотнул головой.
– Он сказал: "Ничего. Ты передашь моей маме, что я люблю ее?".
С минуту они оба молчали. Янт легонько провел одной рукой по своим коротким рожкам и вздохнул.
– Это так печально.
– Это не все, – Ден уставился себе на руки, изучая, как они сцеплены между собой. Он расплел пальцы, почувствовав, как они хрустнули.
– Стрелок. Он тоже был человеком. Ему было четырнадцать. Я не подходил к нему, перед тем как он умер, но это сделал один из охранников. Последними его слова были: "Скажите моей матери, что я люблю ее". Побратавшись смертью, дети прощались со своими матерями.
Янт еще раз дернул головой.
– Вот истории, которые ты приносишь с фронта, друг мой. Это истории, которые люди должны знать, – Ден пожал плечами. – Не то чтоб они остановили войну хоть на микросекунду, но люди хотя бы будут знать, что это совсем не забава – когда дети убивают друг друга, и от этого разбиваются сердца их матерей.
Почему-то возможное свежевание Фильбы уже не выглядело таким красочным и привлекательным, как в тот момент, когда Ден садился обедать.
– Мне жаль, – проговорил Янт.
– Угу, – отозвался Ден. – Как и всем нам.
Но сегодня Джос стоял под пульсирующими ударами выкачанной из глубокой скважины холодной воды. Достаточно холодной, чтобы по коже побежали мурашки, достаточно холодной, чтобы сделать его дыхание тяжелей обычного.
Но вода была недостаточно холодна, чтобы заморозить мысли – мысли о Толк. Толк, которая явно разглядела его интерес к ней. И которая явно решила устроить себе небольшое развлечение.
Поток воды разбивался о голову, ледяные струйки и ручейки текли в глаза и уши, но они были недостаточно холодны, чтобы прогнать воспоминания о нынешнем утре из горячечных мыслей…
…Он зашел в раздевалку переодеться – его хирургический костюм залило фонтаном крови, забившим посреди пересадки вены. Раздевалка медиков была общей, и, чтобы не устраивать ненужных сюрпризов, в дверь был вмонтирован индикатор. Убедившись, что светодиод "занято" выключен, Джос хлопнул по дверному замку и ввалился в комнату.
А там стояла Толк, наполовину закончившая переодеваться. Иначе говоря, не совсем одетая. Или, если уж совсем точно – практически голая. Обнаженная. Просто великолепно…
За свою карьеру хирурга Джос повидал множество тел – и мужских, и женских, и прочих. Это просто часть твоей работы – и у тебя не возникает нескромных мыслей о том, чьи внутренности ты потрошишь. Но зайти в комнату и застать почти обнаженной твою несомненно прекрасную помощницу, на которую ты недавно стал обращать внимание – это совершенно другое дело…
Все было бы не так плохо – ну, если честно, это не было плохо, это было просто чертовски неожиданно – он пытался подобрать отвалившуюся челюсть всего-то секунду… две… или три, прежде чем залиться краской и развернуться, выдавив "Ой… извиняюсь!".
Но вот что задержало его взгляд на те лишние секунды – это выражение лица Толк. Ну… вместе с прочим.
Она улыбалась. Неспешно, томно – в этом не было сомнения.
– Привет, Джос. Я забыла включить сигнал? Какая беспечность!
Джос выбрался наружу и захлопнул дверь, образ почти нагой Толк отпечатался в памяти – и он был совершенно уверен, что навечно. Но улыбка… о, от этой улыбки ком вставал в горле. И когда он думал о ней – не меньше двух десятков раз за то время, пока они работали вместе – он продолжал удивляться: "Как это она могла забыть включить сигнал?"
Даже настолько холодная вода не могла унести прочь этот вопрос.
"Ты уже полночи здесь, Джос! Сколько еще ты собираешься мыться?"
Тоже очень хороший вопрос…
***
Ден Дхур сидел за столом в столовой и радовался жизни. Хотя его радужное настроение никак не было связано с тем, что он собирался есть. Он наслаждался вкусом надвигающейся холодной мести, ибо скоро – очень скоро, сейчас – он выбьет чурбак из-под Фильбы, этого хитрого, гнусного хатта. У недовольного капрала Ден только что добыл еще один камень для могильной насыпи хатту – и вскоре он закопает Фильбу, как боевой пес старую кость.
Мысль заставила его улыбнуться. Не связывайся с прессой, никак и никогда, особенно, если ты грязный, как коренные зубы ранкора. Почти у каждого есть что-то, что не хотелось бы увидеть сверкающим по голосетям, но если ты подлец – то у тебя таких вещей больше. Гораздо больше.
И он нашел их.
Фильбу выпотрошат и повесят на солнцепек для просушки, туда ему и дорога. Ден хохотнул себе под нос и с удовольствием принялся кромсать ножом еду. Месть – прекрасная приправа к обеду.
К необычным обедам он привык, когда начал мотаться по всяческим планетам. Одно из первых правил, которые Ден усвоил еще юным репортером, гласило – если не научишься есть и пить приготовленное из флоры и фауны того мира, куда прискакал вслед за военными, то быстро начнешь страдать от голода и жажды. Место на борту межзвездного военного транспорта в большой цене, и его редко тратят на экзотическую пищу. Ден слышал, что клон-солдаты запрограммированы получать удовольствие от простой пищи, но даже при этом разнообразие рас в республиканской армии и флоте оказывалось столь велико, что обеспечить всех едой по вкусу просто нереально. Даже офицеров, которым, как всегда, положены привилегии.
Солдатам в поле полагался СП – сухой паек, который представлял собой загущенное пюре, содержащее достаточно питательных веществ для представителей всех рас. По цвету он обычно варьировался от неаппетитного до отвратительного, по фактуре и вкусу – от старой пластоидной подметки до чего-то, чем может подавиться и неймодианец. Понимая это, военные повара, попав на новую планету, первым делом рассылали фуражиров – найти и притащить что-нибудь, что может оказаться съедобным. Ден побывал в нескольких мирах, где было не найти местной растительности или дичи и где солдаты худели из-за постоянной диеты из сухпаев. Он сам терял в весе в таких командировках.
К счастью, если что-то на Дронгаре и заслуживало доброго слова, так это обилие того, что можно поймать, собрать, срезать или выкопать, и хотя вряд ли местные кушанья удовлетворили бы изысканного гурмана, в общем-то, кухня Ремсо была совсем неплоха. Ден заказал тарелку местной сухопутной креветки – существа размером с руку, которое, будучи зажарено с травами и специями, по вкусу удивительно напоминало нетопырку, только чуть острее. Его подали с каким-то ярко-оранжевым протертым корнем, у которого оказалась нежная фактура и приятный запах корицы. Обед запивался местным же элем, и – что ж, ему приходилось есть много худшее. Пока кто-то, в конце концов, не придумает, как сделать машинку, которая сможет в мгновение ока собирать еду из атомов – вроде тех, что вечно используют путешественники из футуристических голодрам – военная пища всегда будет оставлять желать лучшего.
Вообще-то, даже сухпай он ел бы с удовольствием – чувствуя себя так, как сегодня. Без ложного цинизма – хорошая история проходит долгий путь к тому, чтобы репортер почувствовал себя достойным своей зарплаты… даже если она очень мала…
Он поднял взгляд и заметил Зана Янта, отошедшего от прилавка с подносом. Ден махнул забраку.
– Эй, это флик-угорь? – спросил он, взглянув в тарелку хирурга. – Я его в меню не замечал.
– Нет. Это вертячка, гигантский червяк, тушеный в соке красных фруктов и приправленный жареными светляками.
– А. Звучит… аппетитно.
– Ну, конечно, это не ресторанчик на Манараи, – ответил Зан, – но всяко лучше сухпая.
Дхур озадаченно уставился на Янта.
– Ты ел на Манараи?
– Я не родился на этом комке грязи, дружище Дхур. Один из моих учителей – профессор К. У. Школы Музыки. Я время от времени навещал его.
– Все равно, дороговатое место для студента.
– Моя семья… неплохо обеспечена, – проговорил Зан, отрезая хороший кусок червя и запихивая его в рот. – Хм… Этот чарбодианский повар действительно знает свое дело. Хочешь попробовать?
– Нет, спасибо. Я доволен своей, – Ден с любопытством изучал хирурга. Отличный медик и талантливый музыкант – не того сорта личность, с которой можно надеяться столкнуться на галактических задворках. Почему он, или его семья не могли устроить Янту освобождение от военной службы? Богатство и власть имеют свои преимущества, все это знают. Не могло ли быть, что Янт пошел добровольцем? Если так, то уважение Дена к нему подскочило на ступеньку.
Прежде, чем он смог закончить мысль, хирург спросил:
– И как продвигается святой поход по информированию публики?
– Хорошо, – Ден ухмыльнулся. – И собирается стать еще лучше.
– А. Горячая история?
– Именно. Я еще не могу о ней рассказывать – ну, ты понимаешь, не хочу выпускать крила из клетки – но я ей доволен. Думаю, она произведет фурор в определенных кругах.
– Это здорово, как полагаю, – Зан прожевал еще кусок червя и улыбнулся. – Совсем неплохо. – Он чуть помедлил, испытующе глядя на Дена. – Есть вопрос, если ты не против.
– Я весь внимание.
– Я и остальные медики здесь – по призыву. По своей воле – мы были бы в дюжине парсеков в любом направлении от Дронгара. Но ты немобилизованный. Тебе тут быть не обязательно, ты мог бы вести репортажи с цивилизованной планеты, находясь в относительном комфорте и безопасности. Так почему ты здесь? Что тебя потянуло на эту работу?
Такого он не ожидал. Уже много лет никто не задавал ему подобных вопросов. Ответов, разумеется, было множество – у каждого репортера по несколько. Приключения; шанс быть там где происходят события; желание служить публике. Может быть, они в это даже и верили – как он когда-то, давным-давно.
А сейчас?
Неожиданно, сам того не желая, Ден понял, что отвечает искренне:
– Войны созданы для великих историй, док. Здесь все крутится вокруг важных вещей. Жизнь, смерть, честь, любовь… это топливо, рудная жила и тигель. Ты видишь тонущих в этом подобии огня, пытающихся вырваться, пытающихся спасти других, и ты понимаешь, для чего мы созданы на самом деле.
Представь – ты берешь интервью у местного политика, и он плетет паутину из слов, словно опытный шелковый червяк: все гладко, все блестит, но никакой реальной ценности. Верно, это его работа, и он за нее держится – и, может быть, он даже и впрямь работает ради общего блага, случаются и более странные вещи – но его, на самом деле, ничто не торопит, так что у него есть время подготовить свое вранье и сделать его красивым и аккуратным.
Но если ты встречаешь командира, чей отряд только что был разорван в кровавые клочья без шансов на спасение, под приближающимся вражеским огнем? Он скажет то, что он думает, и не будет заботиться о последствиях. Война жестока, друг мой, жестока, болезненна и ужасна – но она срывает прочь покровы, она обнажает истину, в этом-то все и дело.
Зан кивнул, задумчиво пережевывая очередной кусок.
– Но ты видишь столько смертей. Не говоря уж о том, что можешь погибнуть сам.
Ден пожал плечами.
– Ты видел эпидемию лихорадки Роджо, ты видел множество тел. И тебя может задавить какой-нибудь пустоголовый юнец, в первый раз приехавший в город на ладнспидере. Когда названо твое имя, ты идешь – где бы ты ни был, не так ли?
Зан хмыкнул.
– Нет. Не важно где, но ты всегда в первых рядах.
Ден тоже хмыкнул, и следующие несколько минут они молча жевали, доедая свои порции. В конце концов саллюстианец допил остатки эля, рыгнул и откинулся на спинку стула.
– Позволь мне рассказать тебе историю, – сказал он. – Давным-давно меня командировали собирать материал по участникам небольшой заварушки на какой-то забытой богом планете посереди гордианской сферы. Я болтался на эрзац-базе – реквизированной заготовительной станции, где солдаты, улетающие домой, останавливались перед отправкой на орбиту. Она была в тылу, в дне перехода хромой банты от всякой стрельбы; безопасно, как у мамки под юбкой, в яслях, за пазухой и так далее…
Так вот, я трепался там с человеческим детенышем. Очень молодой, но высокий – я ему и до груди не доставал. Похоже, он соврал насчет возраста, чтобы попасть в армию, ему вряд ли было больше шестнадцати стандартных лет. И по милости Создателя он пережил всю свою смену без царапины – посереди очень бурных боевых действий. Семьдесят процентов его отряда вернулись оттуда чернее карбонита – а он все еще дышал и был на пути к дому. Просто ребенок. Ребенок, который теперь знал войну.
Так вот, я включаю походную камеру, снимаю мальчишку, задаю для зрителей какие-то стандартные вопросы "как-вы-чувствуете-себя-отправляясь-до мой". Совершенно внезапно – "бааах-зззап!" – кто-то выхватывает пульс-винтовку и просто водит ей туда-сюда, как поливочным шлангом, и косит солдат налево и направо. Один из мятежников, пробравшийся на базу для самоубийственной акции.
К нему бросились парни из охраны, но они не успевали. Стрелок шел прямо на нас, он видел меня, я видел, что он видит меня, и я знал, что близок к тому, чтоб меня списали в архив. Все мне орали "Беги!" Шутили, наверное. Я так перепугался, что дышать не мог, не то что бежать.
И тут этот парень, который даже не был вооружен, совершенно сознательно бросился передо мной. Он получил в живот заряд, предназначенный для моей головы, и упал. Это оказался последний заряд в винтовке стрелка, охрана подстрелила его, и на этом все кончилось.
Я присел рядом с этим несчастным мальчишкой и понял, что он не выкарабкается. Тогда я спросил его: "Почему ты это сделал?" И мальчишка сказал: "Ты такой маленький".
Зан перестал жевать и озадаченно взглянул на Дена.
– Думаю, он понимал, что я взрослый – умом, – продолжил Ден. – Но в тот момент, когда грозила опасность, он приравнял маленький рост к молодости. Он закрыл меня собой – как будто защищал своего ребенка… Я успел поблагодарить его перед тем, как он умер, – Ден помолчал. – Знаешь, что он сказал?
Янт мотнул головой.
– Он сказал: "Ничего. Ты передашь моей маме, что я люблю ее?".
С минуту они оба молчали. Янт легонько провел одной рукой по своим коротким рожкам и вздохнул.
– Это так печально.
– Это не все, – Ден уставился себе на руки, изучая, как они сцеплены между собой. Он расплел пальцы, почувствовав, как они хрустнули.
– Стрелок. Он тоже был человеком. Ему было четырнадцать. Я не подходил к нему, перед тем как он умер, но это сделал один из охранников. Последними его слова были: "Скажите моей матери, что я люблю ее". Побратавшись смертью, дети прощались со своими матерями.
Янт еще раз дернул головой.
– Вот истории, которые ты приносишь с фронта, друг мой. Это истории, которые люди должны знать, – Ден пожал плечами. – Не то чтоб они остановили войну хоть на микросекунду, но люди хотя бы будут знать, что это совсем не забава – когда дети убивают друг друга, и от этого разбиваются сердца их матерей.
Почему-то возможное свежевание Фильбы уже не выглядело таким красочным и привлекательным, как в тот момент, когда Ден садился обедать.
– Мне жаль, – проговорил Янт.
– Угу, – отозвался Ден. – Как и всем нам.
Глава 19
Иногда – не слишком часто в эти дни – Джос чувствовал себя так, словно мог вернуть умирающего пациента к жизни, одной лишь чистой волей мог удержать на этом свете критически раненого, отказать Смерти в праве на него.
Такое получалось, разумеется, если имели успех медицинские процедуры. Хотя порой, даже если операция была технически безупречна, что-то шло не так, и неважно, насколько упорно он пытался, неважно, как он желал иного, пациент угасал.
Как угасал сейчас солдат на столе. Операция была относительно проста – шрапнель надорвала перикард, началось кровотечение в сердечную сумку и связанное с ним сдавление сердца. Кровь откачали, раны заштопали – и на этом все проблемы должны были закончиться. Но тем не менее – солдат перестал дышать, залатанное сердце остановилось, и все попытки заставить его биться вновь провалились. Будь Джос религиозен – он сказал бы, что из человека просто ушла душа.
Хотя на сегодня это был последний пациент, и ему удалось удержать среди живых пятерых предыдущих, даже солдата с тяжелыми повреждениями сразу трех органов, потребовавших пересадки: изрешеченное и схлопнувшееся легкое, пробитую селезенку и жестоко разорванную почку.
Почему тот выжил, а этот умер? Это было совершенно непредсказуемо, совершенно необъяснимо и совершенно выбивало из колеи.
Джос знал, что медицина – далеко не точная наука, пациенты частенько приводили врачей в замешательство. Считается, что генетически идентичные клоны должны показывать одинаковые реакции на физические раздражители, но в случае этих двоих такого явно не наблюдалось.
Когда-то, только начиная учиться в медшколе, Джос был завсегдатаем басманианского ресторанчика, популярного среди его сокурсников. Еда была дешевой, но вкусной, а порции – большими; находился он на расстоянии пешей прогулки от студенческого жилого комплекса и работал круглосуточно – что весьма ценилось студентами. Басманианская кухня была разнообразной – то весьма пикантной, то более привычной – и Джосу нравилось. В конце каждой трапезы подавался традиционный десерт – сладкое печеное колечко примерно с браслет размером. В угощение запекался одноразовый органический голопроектор. Когда ты разламывал кольцо – проектор выдавал частичку басманианской мудрости, которая повисала в воздухе и светилась несколько секунд – пока не распадались органические схемы. Афоризмы забавляли студентов-медиков, предпочитавших есть группами – ради "семейных" скидок. Обычно они ломали все колечки зараз и пытались прочесть поучения прежде, чем те растают. Некоторые были довольно забавны: "Избегай темных переулков в дурной компании". Или "Быть богатым и несчастным лучше, чем быть просто несчастным". Или "Опасайся улыбчивых политиков"…
Однажды вечером, Джос, вымотанный бесконечной чередой экзаменов и мудреных тестов, которые он сдавал почти наугад, перегруженный вещами, о которых не имел понятия и даже не предполагал, что они могут входить в его обучение, разломил сладкое печеное колечко и получил послание, казалось, приготовленное лично для него: "Умерь ожидания, чтобы избежать разочарования".
Оно поразило его своей неожиданной практичностью, если не сказать – мудростью. Если ты ничего не ждешь – ты не будешь горевать, если это "что-то" не случилось. Он попробовал руководствоваться этим правилом в жизни и нашел его весьма полезным. Конечно, иногда он забывался. Иногда он верил, что способен спасти всех. Он был хорошим хирургом; может быть – учитывая обстоятельства – даже великим хирургом, и никогда не ожидал потерять пациента, у которого был хотя бы крошечный шанс на выживание. Но такое случалось – и всегда становилось потрясением. И всегда – разочарованием.
Трудно было признаться – даже самому себе – но были времена, когда он замечал, что обижен на бесконечный поток раненых и умирающих клонов. И когда им привозили тви'лека с почти оторванными лекку или деваронианца, которому продырявили одну из печенок, – какая-то частичка его души радовалась возможности делать что-то новенькое. Потому что к тому времени он чувствовал себя так, словно сложил возносящуюся в стратосферу башню из шрапнели, которую вытащил из клон-солдат. Не говоря уж о том, что выкрасил ее в красное их кровью.
Джос вздохнул и двинулся в раздевалку. Как плохо, что сейчас нет басманианского печеного колечка, чтобы хоть немного его подбодрить…
Пересекая зал, примыкающий к главной операционной, Баррис заметила солдата, который стоял, пристально разглядывая пустую стену. На неискушенный взгляд все клоны кажутся одинаковыми, но не для того, кто связан с Силой. Этого она знала. Он был ее пациентом.
Падаван притормозила.
– КС-девять-один-четыре, – позвала она.
Он оторвал взгляд от стены:
– Да?
Баррис почувствовала невысказанный вопрос и улыбнулась.
– Вы все выглядите похоже, но все же вы не одинаковы. Опыт формирует человека так же, как и наследственность. Сила может распознать это.
Клон кивнул. Джедай внимательно оглядела его.
– У вас нет проблем с кровяным давлением, – сказала она, и это не было вопросом – она знала что это так.
– Нет. Я чувствую себя отлично – физически.
– Тогда почему вы здесь?
Не оборачиваясь, она почувствовала, что Джос Вондар, вышедший из операционной, прислушается к разговору.
– Я помогал перевозить сюда другого солдата, КС-девять-один-пять
– А. И как у него дела?
– Не знаю. Он все еще на операции.
Джос подошел ближе.
– Девять-один-пять? Он… да, он не выбрался.
Волна горя вырвалась из КС-914 и обрушилась на Баррисс. Хотя, глядя на его лицо, едва ли можно было понять, как он потрясен.
– Бедняга, – пробормотал он. – Он был…- клон запнулся лишь на один или два удара сердца, – хорошим солдатом. Потеря так хорошо обученного бойца… прискорбна.
Баррисс видела, что даже без Силы Джос что-то почувствовал либо в голосе КС-914, либо в языке тела, хотя это "что-то" и было едва уловимым.
– Ты знал его? – спросил хирург.
– Он был извлечен сразу после меня. Мы тренировались вместе, были направлены сюда вместе, мы были частью одного отряда, – КС-914 запнулся снова. – Он… я думал о нем, как о своем брате.
Джос сдвинул брови.
– Но вы в некотором смысле все братья.
– Верно, – Клон-солдат выпрямился. – Благодарю вас за попытку спасти его, доктор. Теперь я отправляюсь к своему отряду.
Он повернулся и зашагал прочь. Врачи смотрели ему вслед.
– Если бы я не знал, что такого не может быть, – пробормотал Джос, – то решил бы, что он расстроен.
Такое получалось, разумеется, если имели успех медицинские процедуры. Хотя порой, даже если операция была технически безупречна, что-то шло не так, и неважно, насколько упорно он пытался, неважно, как он желал иного, пациент угасал.
Как угасал сейчас солдат на столе. Операция была относительно проста – шрапнель надорвала перикард, началось кровотечение в сердечную сумку и связанное с ним сдавление сердца. Кровь откачали, раны заштопали – и на этом все проблемы должны были закончиться. Но тем не менее – солдат перестал дышать, залатанное сердце остановилось, и все попытки заставить его биться вновь провалились. Будь Джос религиозен – он сказал бы, что из человека просто ушла душа.
Хотя на сегодня это был последний пациент, и ему удалось удержать среди живых пятерых предыдущих, даже солдата с тяжелыми повреждениями сразу трех органов, потребовавших пересадки: изрешеченное и схлопнувшееся легкое, пробитую селезенку и жестоко разорванную почку.
Почему тот выжил, а этот умер? Это было совершенно непредсказуемо, совершенно необъяснимо и совершенно выбивало из колеи.
Джос знал, что медицина – далеко не точная наука, пациенты частенько приводили врачей в замешательство. Считается, что генетически идентичные клоны должны показывать одинаковые реакции на физические раздражители, но в случае этих двоих такого явно не наблюдалось.
Когда-то, только начиная учиться в медшколе, Джос был завсегдатаем басманианского ресторанчика, популярного среди его сокурсников. Еда была дешевой, но вкусной, а порции – большими; находился он на расстоянии пешей прогулки от студенческого жилого комплекса и работал круглосуточно – что весьма ценилось студентами. Басманианская кухня была разнообразной – то весьма пикантной, то более привычной – и Джосу нравилось. В конце каждой трапезы подавался традиционный десерт – сладкое печеное колечко примерно с браслет размером. В угощение запекался одноразовый органический голопроектор. Когда ты разламывал кольцо – проектор выдавал частичку басманианской мудрости, которая повисала в воздухе и светилась несколько секунд – пока не распадались органические схемы. Афоризмы забавляли студентов-медиков, предпочитавших есть группами – ради "семейных" скидок. Обычно они ломали все колечки зараз и пытались прочесть поучения прежде, чем те растают. Некоторые были довольно забавны: "Избегай темных переулков в дурной компании". Или "Быть богатым и несчастным лучше, чем быть просто несчастным". Или "Опасайся улыбчивых политиков"…
Однажды вечером, Джос, вымотанный бесконечной чередой экзаменов и мудреных тестов, которые он сдавал почти наугад, перегруженный вещами, о которых не имел понятия и даже не предполагал, что они могут входить в его обучение, разломил сладкое печеное колечко и получил послание, казалось, приготовленное лично для него: "Умерь ожидания, чтобы избежать разочарования".
Оно поразило его своей неожиданной практичностью, если не сказать – мудростью. Если ты ничего не ждешь – ты не будешь горевать, если это "что-то" не случилось. Он попробовал руководствоваться этим правилом в жизни и нашел его весьма полезным. Конечно, иногда он забывался. Иногда он верил, что способен спасти всех. Он был хорошим хирургом; может быть – учитывая обстоятельства – даже великим хирургом, и никогда не ожидал потерять пациента, у которого был хотя бы крошечный шанс на выживание. Но такое случалось – и всегда становилось потрясением. И всегда – разочарованием.
Трудно было признаться – даже самому себе – но были времена, когда он замечал, что обижен на бесконечный поток раненых и умирающих клонов. И когда им привозили тви'лека с почти оторванными лекку или деваронианца, которому продырявили одну из печенок, – какая-то частичка его души радовалась возможности делать что-то новенькое. Потому что к тому времени он чувствовал себя так, словно сложил возносящуюся в стратосферу башню из шрапнели, которую вытащил из клон-солдат. Не говоря уж о том, что выкрасил ее в красное их кровью.
Джос вздохнул и двинулся в раздевалку. Как плохо, что сейчас нет басманианского печеного колечка, чтобы хоть немного его подбодрить…
***
Пересекая зал, примыкающий к главной операционной, Баррис заметила солдата, который стоял, пристально разглядывая пустую стену. На неискушенный взгляд все клоны кажутся одинаковыми, но не для того, кто связан с Силой. Этого она знала. Он был ее пациентом.
Падаван притормозила.
– КС-девять-один-четыре, – позвала она.
Он оторвал взгляд от стены:
– Да?
Баррис почувствовала невысказанный вопрос и улыбнулась.
– Вы все выглядите похоже, но все же вы не одинаковы. Опыт формирует человека так же, как и наследственность. Сила может распознать это.
Клон кивнул. Джедай внимательно оглядела его.
– У вас нет проблем с кровяным давлением, – сказала она, и это не было вопросом – она знала что это так.
– Нет. Я чувствую себя отлично – физически.
– Тогда почему вы здесь?
Не оборачиваясь, она почувствовала, что Джос Вондар, вышедший из операционной, прислушается к разговору.
– Я помогал перевозить сюда другого солдата, КС-девять-один-пять
– А. И как у него дела?
– Не знаю. Он все еще на операции.
Джос подошел ближе.
– Девять-один-пять? Он… да, он не выбрался.
Волна горя вырвалась из КС-914 и обрушилась на Баррисс. Хотя, глядя на его лицо, едва ли можно было понять, как он потрясен.
– Бедняга, – пробормотал он. – Он был…- клон запнулся лишь на один или два удара сердца, – хорошим солдатом. Потеря так хорошо обученного бойца… прискорбна.
Баррисс видела, что даже без Силы Джос что-то почувствовал либо в голосе КС-914, либо в языке тела, хотя это "что-то" и было едва уловимым.
– Ты знал его? – спросил хирург.
– Он был извлечен сразу после меня. Мы тренировались вместе, были направлены сюда вместе, мы были частью одного отряда, – КС-914 запнулся снова. – Он… я думал о нем, как о своем брате.
Джос сдвинул брови.
– Но вы в некотором смысле все братья.
– Верно, – Клон-солдат выпрямился. – Благодарю вас за попытку спасти его, доктор. Теперь я отправляюсь к своему отряду.
Он повернулся и зашагал прочь. Врачи смотрели ему вслед.
– Если бы я не знал, что такого не может быть, – пробормотал Джос, – то решил бы, что он расстроен.