Страница:
– Кенни рассказывал, что раньше у них с Томом была очень серьезная имиджмейкерская фирма, но Том ввязался в какое-то темное дело, они погорели и обанкротились. Теперь им во что бы то ни стало нужно выкарабкаться, и для них жизненно важен успех нашей кампании.
Теперь, когда Tea увела разговор в сторону от интимной жизни Тома, Ронни решилась поднять глаза. То, о чем говорила Tea, объясняло многое: и очевидное материальное неблагополучие Тома, и отчаянный энтузиазм в работе.
– Что еще за темное дело? – вырвалось у Ронни.
Tea пожала плечами:
– Не знаю. Кенни ничего не говорил, а я не спрашивала. Может…
Внезапно на столе Ронни вдруг зазвонил телефон.
– Подойти?
Tea поднялась с места еще до того, как Ронни успела кивнуть.
– Офис миссис Ханнигер. Нет, сейчас ее нет. – Tea слушала сообщение, постукивая пальцами по столу, что обычно означало нервозность. – Завтра в девять сорок пять? Обязательно передам. Отлично. Пока, Мойра.
– Что такое? – нетерпеливо спросила Ронни.
– Это Мойра из Вашингтона, – зачем-то пояснила Tea и, поколебавшись, сказала: – Интервью для “Женского домашнего журнала” перенесено на завтра, на десять утра. Надо полагать, Том перезвонил им, сказал, что произошло недоразумение, и они согласились прислать человека. Но теперь они хотят говорить не только с тобой, но и с сенатором. С вами обоими. Мойра сказала, что сенатор не сможет сегодня быть дома, но завтра он будет ждать тебя в библиотеке в девять сорок пять. Он будет в темно-синем костюме. Голубая рубашка и желтый галстук. Подбери что-нибудь подходящее. Так сказала Мойра.
ГЛАВА 22
Матовые стекла по обе стороны входной двери пропускали яркие лучи утреннего солнца. Хрустальная люстра сверкала, и золотые пылинки плясали в воздухе. Отделанные мрамором стены сияли чистотой, и немудрено: Селма старательно вымыла их накануне.
Оглядевшись, Ронни убедилась, что Том был один. Он стоял у входа, засунув руки в карманы. На нем был темно-серый костюм и тот же галстук, что и в понедельник. Этот галстук отлично гармонировал с цветом его манящих глаз.
При виде его Ронни ощутила новый прилив ярости. Накануне вечером она пообещала себе, что будет вести себя с Томом сдержанно и холодно, несмотря ни на что, но выполнить обещание оказалось так же невозможно, как взлететь.
– Надоедливая скотина, – пробормотала она вполголоса.
– Доброе утро, миссис Ханнигер.
Тягучее произношение, любезная улыбка и издевательское “миссис Ханнигер” немедленно вывели ее из себя.
– Как вы посмели через мою голову обратиться к моему мужу, чтобы интервью, которое я уже отменила, состоялось?
Она приближалась к нему, грозно наставив на него указательный палец. По опыту Ронни знала, что этот прием заставляет мужчин отступить, но с Томом он почему-то не сработал. Том продолжал стоять и смотреть ей в глаза.
– Вам никто не мешает отменить его вновь. Правда, на этот раз о причинах такого решения вам придется объясняться с мужем.
Он перехватил направленный на него указательный палец и задержал его в руке, теплой и твердой. Жесткая усмешка тронула его губы.
– Едва ли вы захотите выложить ему все как есть: вы захотели меня, я вас отверг, и вы в отместку готовы на что угодно, лишь бы уязвить меня. – Том помолчал, сверля ее взглядом. – Кстати, позавчера вы с вашим Майклом играли только в теннис? Или вам удалось вовлечь его в другую игру?
Ронни вспыхнула и отдернула руку. В ту же минуту входная дверь отворилась, и вошел Кенни. На нем были брюки со стрелками, но поверх рубашки он накинул зеленую спортивную куртку. На поводке он вел неуклюжее приземистое существо, скорее всего помесь пуделя с сенбернаром. От головы до кончика хвоста животное было покрыто крупными черными и белыми пятнами. Черных глаз почти не было видно из-за длинной кудрявой шерсти.
– Это еще что? – выдохнула Ронни.
– У нас в Миссисипи такие штуки обычно называют собаками, – насмешливо отозвался Том.
Ронни не успела отомстить за издевательский ответ уничтожающим взглядом, так как на лестнице показался Льюис. На нем, как и говорила Tea, был темно-синий костюм с желтым галстуком. Его серебристые волосы были тщательно зачесаны назад. Никто не решился бы отрицать, что у него представительный вид. Ронни пришло в голову исчерпывающее определение: государственный муж.
В последний раз она видела Льюиса в воскресенье утром. Потом он улетел в Вашингтон, и нельзя сказать, что Ронни по нему скучала.
– Как дела, солнышко?
Льюис обнял жену за плечи и поцеловал в щеку. Она улыбнулась и вдруг поняла, что давно не улыбалась Льюису так тепло. Выходит, Том добился своего.
Улыбка тут же увяла.
– А, собака уже тут? У нее есть кличка? – спросил Льюис у Тома.
Том кивнул на Кенни, и тот ответил:
– Его зовут Джефферсон Дэвис[4], господин сенатор.
– Мы его нашли в приюте для бездомных животных, – объяснил Том. – Тактика следующая: миссис Ханнигер увидела его там, пожалела, заплатила за него деньги и привезла в Седжли. И спасла таким образом собаку от неминуемого усыпления.
Ронни неодобрительно посмотрела на Тома. Выходит, теперь он предлагает ей солгать насчет приобретения этой… собаки.
– Пожалуйста, извините меня, – выдавила из себя Ронни и направилась в комнату, где должно было состояться интервью.
Эта комната некогда представляла собой нечто вроде салона. Обставлена она была старинной мебелью. На стенах висели картины. Восемь окон высотой от пола до потолка делали ее торжественной и светлой. Всякий раз, когда Ронни входила в эту комнату, ей чудилось, что она попала в музей или павильон, где снимается исторический фильм. Да и никто из домочадцев, за исключением Дороти, не представлял себе, что в такой комнате могут обитать обыкновенные люди. Обычно эта комната служила для торжественных приемов. Кроме того, с ее помощью Льюис успешно пускал пыль в глаза многочисленным посетителям, прежде всего журналистам.
– Имя для собаки я тоже сама придумала? – бросила через плечо Ронни. – Как ее там? Джефферсон Дэвис?
– Такое имя должно польстить избирателям вашего супруга, – пояснил Том. – Видите ли, мы все здесь – южане, а поскольку вы прибыли с Севера, то вам важно показать, что вы близко к сердцу принимаете наши интересы…
Льюис двинулся вслед за Ронни. За ним – Том. Кенни с собакой на поводке замыкал шествие.
– Его можно звать просто Дэвисом, – сказал Кенни. – Он отзывается.
Ронни фыркнула.
– Он на любую кличку отзовется. Вы не пробовали называть его собачкой?
– Знаешь, Ронни, – заговорил Льюис, – мы тут поговорили с Томом, и ему пришла в голову одна мысль, на мой взгляд, очень удачная. Эта собака должна привлечь на нашу сторону симпатии всех избирателей Миссисипи. Том советует тебе рассказать, что ты увидела эту вот собаку в приюте для бездомных животных, пожалела ее и привела к нам. И назвала ее в честь героя Юга. Ты сразу станешь как бы ближе жителям штата. И вообще я давно везде говорю, что хочу завести собаку.
Ничего подобного на памяти Ронни Льюис не говорил. В течение тридцати восьми лет ни о каких собаках в Седжли не могло быть и речи, так как Элеонор страдала аллергией на собачью шерсть. Судя по всему, всех обитателей дома такое положение вполне устраивало. Но ради Его Величества Успеха Льюис готов был предоставить кров хоть слону.
– Хорошо. Как скажешь, – буркнула Ронни.
Злоба на Тома застилала ей глаза. Не желая выдать себя, она поспешно открыла тяжелую дверь полированного красного дерева и вошла в комнату, где на розовом парчовом диване сидела Дороти, элегантная дама в летнем зеленом костюме.
– Доброе утро, Дороти, – с улыбкой сказала Ронни.
– Здравствуй, Ронни.
– Здравствуй, мама.
При виде вошедшего вслед за женой Льюиса лицо Дороти осветила улыбка.
– Сынок, ты сегодня ослепительно выглядишь.
Льюис ничего не сказал, а только наклонился к матери и поцеловал ее в щеку. Когда он выпрямился, Дороти взглянула на Ронни, которая отошла к столику возле окна, чтобы налить себе чашку кофе.
– Ты, Ронни, тоже хороша сегодня.
– Спасибо, Дороти. И вы великолепно выглядите.
Ронни знала, что свекровь не льстит ей. На ней было бледно-желтое, почти кремовое платье (его подобрал для сегодняшнего интервью один из советников Тома), облегающее фигуру, но не вызывающее, с небольшими вырезами спереди и сзади. На шею она надела тройную жемчужную нитку, подаренную в свое время Льюисом. Кожаные туфли бежевого цвета на двухдюймовых каблуках дополняли наряд.
В таком платье и Дороти выглядела бы столь же безупречно.
– Боже мой, что это за чудовище? – воскликнула Дороти при виде входящего в комнату Дэвиса.
Когти собаки громко стучали по паркету.
Кенни, державший пса на поводке, хотел было ответить, но его опередил Льюис:
– Мама, мы решили взять собаку специально для интервью. Это идея Тома, и она мне понравилась. Собак любят все. А еще Том придумал для моей кампании забавный девиз. – Он обернулся к Тому: – Повтори, пожалуйста.
– ХРУ, – отозвался Том. – Ханнигер Разобьет Уорда.
– ХРУ, – повторил Льюис, обращаясь к матери. – Ханнигер Разобьет Уорда. Мы выпустим наклейки для бамперов с этим лозунгом.
Джордж Уорд был когда-то депутатом законодательного собрания штата. Согласно опросам общественного мнения, его популярность заметно выросла после второй женитьбы Льюиса, когда сенатор стал терять очки. Судя по всему, именно Уорд должен был стать главным соперником Льюиса на выборах в сенат.
– Уорда мы разобьем без труда, если будем продолжать в том же духе, – улыбнулся Том.
– Я тоже так считаю, – покровительственно произнес Льюис.
– Как его зовут? – поинтересовалась Дороти, имея в виду пса.
– Джефферсон Дэвис, – сухо ответила Ронни. – Можно звать просто Дэвис.
Услышав свое имя, Дэвис вильнул хвостом и едва не смахнул с низкого столика фарфоровую пастушку. Ценная вещица была спасена только благодаря быстроте реакции Кенни.
– Хорошая собака, – сказал Льюис и погладил Дэвиса.
– Господин сенатор, миссис Ханнигер, миссис Льюис! Прибыла мисс Кембридж, а с ней мисс Топал и мистер Фолджер из журнала, – объявила возникшая в дверях Селма.
Все головы повернулись к ней. Первой в комнату вошла Tea, за ней мужчина с собранными в хвостик волосами и с фотоаппаратом через плечо и дама средних лет, одетая в бежевый костюм делового покроя и очень тщательно причесанная. В одной руке у нее был кожаный чемоданчик, в другой – надкушенный жареный пирожок.
Дэвис молнией метнулся к пирожку. Мисс Топал взвизгнула и выронила портфель. Настольная лампа полетела на пол. С пирожком во рту Дэвис устремился в холл. Кенни, Tea и Селма бросились в погоню.
– Возьмите, – прошипел Том на ухо Ронни и сунул ей в руку что-то холодное и скользкое.
Ронни взглянула на этот непонятный предмет и поморщилась. Том передал ей кусочек ветчины, снятый с одного из бутербродов.
Какого черта?..
Она непонимающе взглянула на Тома. Удивление ее было так велико, что она даже позабыла про свой гнев.
– Дэвис, ко мне! – донесся из холла голос Кенни.
Когти застучали по паркету, и несколько секунд спустя пес опять появился в комнате. Несчастная мисс Топал едва успела отпрыгнуть от двери, пропуская животное и его преследователей.
Собака задержалась на пороге, огляделась, понюхала воздух, после чего уверенно направилась к Ронни.
Как загипнотизированная, Ронни следила за ней.
– Позовите его по имени, – прошептал Том так требовательно, что она не могла не послушаться.
– Дэвис! – выдавила она из себя.
Собака немедленно остановилась перед ней, вильнула хвостом и принялась лизать ее ладонь. Фотограф извлек свой аппарат из футляра.
– Улыбнитесь, – услышала Ронни последнее наставление Тома, и затвор защелкал.
ГЛАВА 23
ГЛАВА 24
Теперь, когда Tea увела разговор в сторону от интимной жизни Тома, Ронни решилась поднять глаза. То, о чем говорила Tea, объясняло многое: и очевидное материальное неблагополучие Тома, и отчаянный энтузиазм в работе.
– Что еще за темное дело? – вырвалось у Ронни.
Tea пожала плечами:
– Не знаю. Кенни ничего не говорил, а я не спрашивала. Может…
Внезапно на столе Ронни вдруг зазвонил телефон.
– Подойти?
Tea поднялась с места еще до того, как Ронни успела кивнуть.
– Офис миссис Ханнигер. Нет, сейчас ее нет. – Tea слушала сообщение, постукивая пальцами по столу, что обычно означало нервозность. – Завтра в девять сорок пять? Обязательно передам. Отлично. Пока, Мойра.
– Что такое? – нетерпеливо спросила Ронни.
– Это Мойра из Вашингтона, – зачем-то пояснила Tea и, поколебавшись, сказала: – Интервью для “Женского домашнего журнала” перенесено на завтра, на десять утра. Надо полагать, Том перезвонил им, сказал, что произошло недоразумение, и они согласились прислать человека. Но теперь они хотят говорить не только с тобой, но и с сенатором. С вами обоими. Мойра сказала, что сенатор не сможет сегодня быть дома, но завтра он будет ждать тебя в библиотеке в девять сорок пять. Он будет в темно-синем костюме. Голубая рубашка и желтый галстук. Подбери что-нибудь подходящее. Так сказала Мойра.
ГЛАВА 22
Среда, 6 августа, 9 часов 30 минут
Спустившись по центральной лестнице дома в холл, Ронни увидела Тома.Матовые стекла по обе стороны входной двери пропускали яркие лучи утреннего солнца. Хрустальная люстра сверкала, и золотые пылинки плясали в воздухе. Отделанные мрамором стены сияли чистотой, и немудрено: Селма старательно вымыла их накануне.
Оглядевшись, Ронни убедилась, что Том был один. Он стоял у входа, засунув руки в карманы. На нем был темно-серый костюм и тот же галстук, что и в понедельник. Этот галстук отлично гармонировал с цветом его манящих глаз.
При виде его Ронни ощутила новый прилив ярости. Накануне вечером она пообещала себе, что будет вести себя с Томом сдержанно и холодно, несмотря ни на что, но выполнить обещание оказалось так же невозможно, как взлететь.
– Надоедливая скотина, – пробормотала она вполголоса.
– Доброе утро, миссис Ханнигер.
Тягучее произношение, любезная улыбка и издевательское “миссис Ханнигер” немедленно вывели ее из себя.
– Как вы посмели через мою голову обратиться к моему мужу, чтобы интервью, которое я уже отменила, состоялось?
Она приближалась к нему, грозно наставив на него указательный палец. По опыту Ронни знала, что этот прием заставляет мужчин отступить, но с Томом он почему-то не сработал. Том продолжал стоять и смотреть ей в глаза.
– Вам никто не мешает отменить его вновь. Правда, на этот раз о причинах такого решения вам придется объясняться с мужем.
Он перехватил направленный на него указательный палец и задержал его в руке, теплой и твердой. Жесткая усмешка тронула его губы.
– Едва ли вы захотите выложить ему все как есть: вы захотели меня, я вас отверг, и вы в отместку готовы на что угодно, лишь бы уязвить меня. – Том помолчал, сверля ее взглядом. – Кстати, позавчера вы с вашим Майклом играли только в теннис? Или вам удалось вовлечь его в другую игру?
Ронни вспыхнула и отдернула руку. В ту же минуту входная дверь отворилась, и вошел Кенни. На нем были брюки со стрелками, но поверх рубашки он накинул зеленую спортивную куртку. На поводке он вел неуклюжее приземистое существо, скорее всего помесь пуделя с сенбернаром. От головы до кончика хвоста животное было покрыто крупными черными и белыми пятнами. Черных глаз почти не было видно из-за длинной кудрявой шерсти.
– Это еще что? – выдохнула Ронни.
– У нас в Миссисипи такие штуки обычно называют собаками, – насмешливо отозвался Том.
Ронни не успела отомстить за издевательский ответ уничтожающим взглядом, так как на лестнице показался Льюис. На нем, как и говорила Tea, был темно-синий костюм с желтым галстуком. Его серебристые волосы были тщательно зачесаны назад. Никто не решился бы отрицать, что у него представительный вид. Ронни пришло в голову исчерпывающее определение: государственный муж.
В последний раз она видела Льюиса в воскресенье утром. Потом он улетел в Вашингтон, и нельзя сказать, что Ронни по нему скучала.
– Как дела, солнышко?
Льюис обнял жену за плечи и поцеловал в щеку. Она улыбнулась и вдруг поняла, что давно не улыбалась Льюису так тепло. Выходит, Том добился своего.
Улыбка тут же увяла.
– А, собака уже тут? У нее есть кличка? – спросил Льюис у Тома.
Том кивнул на Кенни, и тот ответил:
– Его зовут Джефферсон Дэвис[4], господин сенатор.
– Мы его нашли в приюте для бездомных животных, – объяснил Том. – Тактика следующая: миссис Ханнигер увидела его там, пожалела, заплатила за него деньги и привезла в Седжли. И спасла таким образом собаку от неминуемого усыпления.
Ронни неодобрительно посмотрела на Тома. Выходит, теперь он предлагает ей солгать насчет приобретения этой… собаки.
– Пожалуйста, извините меня, – выдавила из себя Ронни и направилась в комнату, где должно было состояться интервью.
Эта комната некогда представляла собой нечто вроде салона. Обставлена она была старинной мебелью. На стенах висели картины. Восемь окон высотой от пола до потолка делали ее торжественной и светлой. Всякий раз, когда Ронни входила в эту комнату, ей чудилось, что она попала в музей или павильон, где снимается исторический фильм. Да и никто из домочадцев, за исключением Дороти, не представлял себе, что в такой комнате могут обитать обыкновенные люди. Обычно эта комната служила для торжественных приемов. Кроме того, с ее помощью Льюис успешно пускал пыль в глаза многочисленным посетителям, прежде всего журналистам.
– Имя для собаки я тоже сама придумала? – бросила через плечо Ронни. – Как ее там? Джефферсон Дэвис?
– Такое имя должно польстить избирателям вашего супруга, – пояснил Том. – Видите ли, мы все здесь – южане, а поскольку вы прибыли с Севера, то вам важно показать, что вы близко к сердцу принимаете наши интересы…
Льюис двинулся вслед за Ронни. За ним – Том. Кенни с собакой на поводке замыкал шествие.
– Его можно звать просто Дэвисом, – сказал Кенни. – Он отзывается.
Ронни фыркнула.
– Он на любую кличку отзовется. Вы не пробовали называть его собачкой?
– Знаешь, Ронни, – заговорил Льюис, – мы тут поговорили с Томом, и ему пришла в голову одна мысль, на мой взгляд, очень удачная. Эта собака должна привлечь на нашу сторону симпатии всех избирателей Миссисипи. Том советует тебе рассказать, что ты увидела эту вот собаку в приюте для бездомных животных, пожалела ее и привела к нам. И назвала ее в честь героя Юга. Ты сразу станешь как бы ближе жителям штата. И вообще я давно везде говорю, что хочу завести собаку.
Ничего подобного на памяти Ронни Льюис не говорил. В течение тридцати восьми лет ни о каких собаках в Седжли не могло быть и речи, так как Элеонор страдала аллергией на собачью шерсть. Судя по всему, всех обитателей дома такое положение вполне устраивало. Но ради Его Величества Успеха Льюис готов был предоставить кров хоть слону.
– Хорошо. Как скажешь, – буркнула Ронни.
Злоба на Тома застилала ей глаза. Не желая выдать себя, она поспешно открыла тяжелую дверь полированного красного дерева и вошла в комнату, где на розовом парчовом диване сидела Дороти, элегантная дама в летнем зеленом костюме.
– Доброе утро, Дороти, – с улыбкой сказала Ронни.
– Здравствуй, Ронни.
– Здравствуй, мама.
При виде вошедшего вслед за женой Льюиса лицо Дороти осветила улыбка.
– Сынок, ты сегодня ослепительно выглядишь.
Льюис ничего не сказал, а только наклонился к матери и поцеловал ее в щеку. Когда он выпрямился, Дороти взглянула на Ронни, которая отошла к столику возле окна, чтобы налить себе чашку кофе.
– Ты, Ронни, тоже хороша сегодня.
– Спасибо, Дороти. И вы великолепно выглядите.
Ронни знала, что свекровь не льстит ей. На ней было бледно-желтое, почти кремовое платье (его подобрал для сегодняшнего интервью один из советников Тома), облегающее фигуру, но не вызывающее, с небольшими вырезами спереди и сзади. На шею она надела тройную жемчужную нитку, подаренную в свое время Льюисом. Кожаные туфли бежевого цвета на двухдюймовых каблуках дополняли наряд.
В таком платье и Дороти выглядела бы столь же безупречно.
– Боже мой, что это за чудовище? – воскликнула Дороти при виде входящего в комнату Дэвиса.
Когти собаки громко стучали по паркету.
Кенни, державший пса на поводке, хотел было ответить, но его опередил Льюис:
– Мама, мы решили взять собаку специально для интервью. Это идея Тома, и она мне понравилась. Собак любят все. А еще Том придумал для моей кампании забавный девиз. – Он обернулся к Тому: – Повтори, пожалуйста.
– ХРУ, – отозвался Том. – Ханнигер Разобьет Уорда.
– ХРУ, – повторил Льюис, обращаясь к матери. – Ханнигер Разобьет Уорда. Мы выпустим наклейки для бамперов с этим лозунгом.
Джордж Уорд был когда-то депутатом законодательного собрания штата. Согласно опросам общественного мнения, его популярность заметно выросла после второй женитьбы Льюиса, когда сенатор стал терять очки. Судя по всему, именно Уорд должен был стать главным соперником Льюиса на выборах в сенат.
– Уорда мы разобьем без труда, если будем продолжать в том же духе, – улыбнулся Том.
– Я тоже так считаю, – покровительственно произнес Льюис.
– Как его зовут? – поинтересовалась Дороти, имея в виду пса.
– Джефферсон Дэвис, – сухо ответила Ронни. – Можно звать просто Дэвис.
Услышав свое имя, Дэвис вильнул хвостом и едва не смахнул с низкого столика фарфоровую пастушку. Ценная вещица была спасена только благодаря быстроте реакции Кенни.
– Хорошая собака, – сказал Льюис и погладил Дэвиса.
– Господин сенатор, миссис Ханнигер, миссис Льюис! Прибыла мисс Кембридж, а с ней мисс Топал и мистер Фолджер из журнала, – объявила возникшая в дверях Селма.
Все головы повернулись к ней. Первой в комнату вошла Tea, за ней мужчина с собранными в хвостик волосами и с фотоаппаратом через плечо и дама средних лет, одетая в бежевый костюм делового покроя и очень тщательно причесанная. В одной руке у нее был кожаный чемоданчик, в другой – надкушенный жареный пирожок.
Дэвис молнией метнулся к пирожку. Мисс Топал взвизгнула и выронила портфель. Настольная лампа полетела на пол. С пирожком во рту Дэвис устремился в холл. Кенни, Tea и Селма бросились в погоню.
– Возьмите, – прошипел Том на ухо Ронни и сунул ей в руку что-то холодное и скользкое.
Ронни взглянула на этот непонятный предмет и поморщилась. Том передал ей кусочек ветчины, снятый с одного из бутербродов.
Какого черта?..
Она непонимающе взглянула на Тома. Удивление ее было так велико, что она даже позабыла про свой гнев.
– Дэвис, ко мне! – донесся из холла голос Кенни.
Когти застучали по паркету, и несколько секунд спустя пес опять появился в комнате. Несчастная мисс Топал едва успела отпрыгнуть от двери, пропуская животное и его преследователей.
Собака задержалась на пороге, огляделась, понюхала воздух, после чего уверенно направилась к Ронни.
Как загипнотизированная, Ронни следила за ней.
– Позовите его по имени, – прошептал Том так требовательно, что она не могла не послушаться.
– Дэвис! – выдавила она из себя.
Собака немедленно остановилась перед ней, вильнула хвостом и принялась лизать ее ладонь. Фотограф извлек свой аппарат из футляра.
– Улыбнитесь, – услышала Ронни последнее наставление Тома, и затвор защелкал.
ГЛАВА 23
– Сынок, с собакой ты гениально придумал!
С веселым смешком сенатор хлопнул Тома по плечу. Они входили в столовую, где Селма уже накрывала на стол.
Том сразу отметил про себя, что столовая не изменилась ни на йоту по сравнению с теми временами, когда он гостил у своего товарища по колледжу, а с тех пор минуло почти два десятилетия. На стенах оставались все те же обои, какие-то сказочно дорогие китайские обои, расписанные вручную. Высокие окна скрывались за золотыми парчовыми шторами, отделанными бахромой. Темная массивная мебель – стол на десять персон, буфет, стулья – была украшена резьбой. Даже тарелки на столе стояли как будто те самые, какие подавались в давние времена. Белая фарфоровая посуда с золотой каймой была такой старой, что казалась почти прозрачной. Том припомнил, как он, бедный студент, садясь за стол с могущественным семейством своего друга, страшно боялся поцарапать ножом тарелку. Мясо он резал с чрезвычайной осторожностью, а с овощами обращался так, словно они были начинены нитроглицерином.
Годы сделали Тома другим человеком, а над Седжли они оказались не властны.
Сенатор жизнерадостно добавил:
– Материал выйдет отменный. А какие снимки! Ронни с собакой – это колоссально!
– Я рад, что все прошло удачно, – скромно ответил Том, остановившись перед стулом, на который радушным жестом указал ему сенатор.
Сам Льюис прошел к своему законному месту во главе стола.
Когда интервью было закончено, он пригласил Тома, Кенни и Tea отобедать в семейном кругу, и все трое охотно приняли приглашение.
А теперь, оказавшись за столом напротив Ронни, Том внутренне пожалел о том, что согласился остаться. Даже в очень простом платье от Нордстрома Ронни выглядела роскошной и невероятно привлекательной. При свете люстры ее волосы приобрели рубиновый оттенок. Кожа на вид была гладкой и нежной, такой, какой ее навсегда запомнил Том. Бледно-розовая помада не скрадывала, а, наоборот, подчеркивала полноту губ, как и платье скромного покроя подчеркивало фигуру. Глаза, совсем чуть-чуть тронутые тенями, казались глубокими и исполненными тайны. На ней было то самое жемчужное ожерелье, которое Том расстегивал на ней в день их знакомства. И он мог бы поклясться, что чувствовал легкий призывный запах тех самых духов – хотя, конечно же, на таком расстоянии уловить запах невозможно.
Злоба полностью захватила ее. Когда она видела Тома, глаза ее метали искры, яркие, как фейерверки в День Четвертого июля. Тому оставалось надеяться, что никто, кроме него, не замечает ее состояния.
Сейчас она смотрела прямо на него. Она стояла, положив руки на резную спинку стула, и смотрела ему в глаза.
– ХРУ… – произнесла она тихо, чтобы никто ее не услышал. – Джефферсон Дэвис… Никогда не поверю, что вот этим вы зарабатываете на жизнь.
Том пожал плечами.
– У каждого своя профессия, – сказал он и опустился на стул.
Для себя он принял решение: никакой конфронтации. Ни сегодня, ни завтра, ни вообще когда-либо. Пусть бьет по левой щеке – он будет подставлять правую, пока не пройдет время и бушующее внутри ее пламя ненависти не остынет.
После этой вспышки Ронни попросту игнорировала его, и он решил, что это лучшее, на что он может рассчитывать при данных обстоятельствах. Но по ее напряженному выражению лица он видел, что Ронни едва сдерживает готовый вырваться наружу гнев. Если бы здесь оказался хоть один зрячий человек, он понял бы смысл происходящего мгновенно.
Слава богу, за столом в Седжли собрались слепцы.
Внимание Тома отвлекла Селма, вкатившая в столовую тележку с дымящимися тарелками супа. Обед – вот на чем следует сосредоточиться. Вкусная еда – в ней нет недомолвок и подводных течений. Томатный суп-пюре со сметаной и веточкой укропа.
Рубиновый и кремовый – цвета Ронни.
Не надо об этом. Это суп, не более того.
Роскошный суп, если судить по соблазнительному запаху. К тому же этот запах, сильный и острый, перекрывает аромат любых духов.
Изумительный суп. Теперь его надо съесть.
Взяв ложку, Ронни заговорила язвительным тоном:
– Бедная собака сыграла свою роль в политической игре. После этого, как я понимаю, мы должны отправить ее обратно в приют. Тебе не кажется… – Она подчеркнуто обращалась только к мужу; на лице Тома ее взгляд, больно хлестнувший его, остановился не более чем на секунду. – Тебе не кажется, что это было бы жестоко?
Яд в ее голосе предназначался исключительно для Тома. Том был в этом абсолютно уверен. Только бы больше никто не догадался!
Он окинул взглядом стол. Если кто-то из присутствующих догадался о том, что Ронни только что сделала выпад против Тома, ему нужно присудить премию Театральной академии за мастерское притворство.
Нет. Таких блестящих актеров за этим столом нет.
– Ронни, солнышко, у нас в Седжли достаточно места. Если хочешь, давай оставим собаку у нас. Она никому не будет мешать, а тебя развлечет.
Говорил Льюис спокойно, мягко и улыбался жене, хотя от его улыбки напряженное Выражение с ее лица не сходило.
Далеко не в первый раз за последние дни Том задумался над вопросом, каковы в действительности отношения Ронни с сенатором. Невольно он перевел взгляд с Льюиса на Ронни. Она разговаривает с мужем холодно, а он ведет себя так, как если бы он был молодым человеком, добивающимся ее благосклонности. Том напомнил себе, что все это вполне естественно в свете последних событий. Сенатора уличили в супружеской неверности, поэтому понятно, что Ронни держится отчужденно, а провинившийся муж старается быть к ней особенно внимательным.
А может, ее поведение по отношению к Тому вызвано желанием отомстить мужу за измену?
Эта мысль окончательно испортила Тому настроение. Он хмуро посмотрел на Ронни, не отдавая себе в том отчета, и спохватился только тогда, когда Ронни ответила ему таким же взглядом.
Сандвич с цыпленком-гриль ничем не уступал супу.
Льюис и Ронни явно не похожи на любящих супругов, пусть и переживающих кризис в отношениях. Когда они рядом, между ними не чувствуется… пыла.
А Ронни свойственен пыл – Том знал об этом по собственному опыту.
И вновь Том оказался в тупике: что представляет собой интимная жизнь супругов Ханнигер? Сенатор – пожилой человек, у него молодая жена, следовательно, он наверняка желает получить…
Том с силой нажал на нож, которым разрезал сандвич. Нож проскрежетал по тарелке.
Он тряхнул головой, чтобы избавиться от посетивших его мыслей.
– Не люблю, когда в доме собака, – заговорила Дороти, и Том понял, что за столом уже довольно долго продолжается обсуждение вопроса о дальнейшей судьбе Джефферсона Дэвиса. – Собаки линяют.
– Если хотите, я собаку заберу, – вступил Том в разговор, делая вид, что внимательно следил за развернувшейся дискуссией. – Я отвезу ее к своей матери. Там у нее хватит места для Дэвиса.
Взгляд Ронни вдруг встретился с его взглядом, и Том подумал, что если с сенатором Ронни неизменно холодна, то с ним самим – иное дело. Она… пылает. Он послал ей молчаливый сигнал: осторожно! Как ему, так и ей придется несладко, если досточтимый сенатор – или кто-нибудь из его окружения – узнает, что миссис Ханнигер связывают с Томом Куинланом не только деловые отношения.
– У вашей матери… – протянула Ронни.
Для уроженки Бостона она здорово сымитировала южный выговор, и Том мысленно поздравил ее с победой. Теперь лицо ее сделалось мягче, и Том знал, что она вспоминает вечер, проведенный на ферме миссис Макгир. В тот вечер они были друзьями.
– Прекрасная мысль! – радостно воскликнул Кенни. – Там ей будет хорошо. Она будет жить на ферме, – пояснил он для непосвященных.
– Мне бы не хотелось обременять вашу маму, – возразила Ронни и опять посмотрела Тому в глаза. Ненависть с прежней силой вспыхнула в ее взгляде. Затем она повернулась к сенатору и почти нежно проговорила: – Льюис, очень мило с твоей стороны, что ты не возражаешь против собаки. Я хочу оставить собаку.
Том удивился ее елейному тону. Впервые он понял, что до сих пор Ронни была учтива с мужем – и только.
Но они – муж и жена. Иногда, при каких-то обстоятельствах они должны быть страстными любовниками.
Сенатор уже был немолод, когда Том учился в колледже. Во всяком случае, Том тогда воспринимал его как старика. Для Тома он был богатым и влиятельным отцом друга. В течение какого-то времени Том смотрел на него как на возможного тестя. Но ни в каком сне ему бы не приснилось, что Льюис Ханнигер станет для него мужем женщины, которую ему самому безумно хочется затащить в постель.
Даже учась в колледже, и Том, и Марсден, и его сестры называли Льюиса “стариком”. Теперь Том не мог вообразить старика, занимающегося любовью с Ронни. Не стоило и пытаться.
Но беда в том, что мысли об этом навязчиво преследуют его.
То, что сенатор и его жена делают – или чего не делают – в постели, Тома Куинлана не касается.
Льюис ответил Ронни лучезарной улыбкой. Так улыбается человек, перед которым забрезжил свет в конце тоннеля. И еще кое-что понял Том: слащавый тон Ронни в обращении с сенатором на самом деле предназначен для него, Тома.
Молния пронзила его мозг: если он не уйдет из жизни Ронни, катастрофа рано или поздно разразится.
Он слишком сильно желает ее. Хуже того, он знает, что и ее столь же страстно влечет к нему.
– Ронни, ты уверена, что в самом деле хочешь собаку? – с сомнением спросила Дороти. – Ну что ж, давайте попробуем.
– Ну, собака замечательная, – оживился Кенни. – Вы ее полюбите.
– Она нуждается в дрессировке, – заметила Tea.
– Будем водить ее к кинологу. – Ронни улыбнулась. – Кенни, сможете устроить нас в кинологическую школу? У вас ведь все получается.
Она взмахнула длинными ресницами – и ошарашила Кенни, не ожидавшего внезапной и мощной атаки на него как на мужчину.
Да эта женщина – чума! Подумать только, она способна флиртовать с добрым, безобидным Кенни только ради того, чтобы уязвить Тома!
Тому захотелось встряхнуть ее так, чтобы лязгнули зубы. Зацеловать ее до полусмерти. Вернуться в прошлое, в Тьюпило, в отель. Рухнуть в постель рядом с ней и входить в нее до тех пор, пока она не запросит пощады.
Но хотя у него заныло в паху, мозг отдал четкий приказ: убираться от нее подальше.
С веселым смешком сенатор хлопнул Тома по плечу. Они входили в столовую, где Селма уже накрывала на стол.
Том сразу отметил про себя, что столовая не изменилась ни на йоту по сравнению с теми временами, когда он гостил у своего товарища по колледжу, а с тех пор минуло почти два десятилетия. На стенах оставались все те же обои, какие-то сказочно дорогие китайские обои, расписанные вручную. Высокие окна скрывались за золотыми парчовыми шторами, отделанными бахромой. Темная массивная мебель – стол на десять персон, буфет, стулья – была украшена резьбой. Даже тарелки на столе стояли как будто те самые, какие подавались в давние времена. Белая фарфоровая посуда с золотой каймой была такой старой, что казалась почти прозрачной. Том припомнил, как он, бедный студент, садясь за стол с могущественным семейством своего друга, страшно боялся поцарапать ножом тарелку. Мясо он резал с чрезвычайной осторожностью, а с овощами обращался так, словно они были начинены нитроглицерином.
Годы сделали Тома другим человеком, а над Седжли они оказались не властны.
Сенатор жизнерадостно добавил:
– Материал выйдет отменный. А какие снимки! Ронни с собакой – это колоссально!
– Я рад, что все прошло удачно, – скромно ответил Том, остановившись перед стулом, на который радушным жестом указал ему сенатор.
Сам Льюис прошел к своему законному месту во главе стола.
Когда интервью было закончено, он пригласил Тома, Кенни и Tea отобедать в семейном кругу, и все трое охотно приняли приглашение.
А теперь, оказавшись за столом напротив Ронни, Том внутренне пожалел о том, что согласился остаться. Даже в очень простом платье от Нордстрома Ронни выглядела роскошной и невероятно привлекательной. При свете люстры ее волосы приобрели рубиновый оттенок. Кожа на вид была гладкой и нежной, такой, какой ее навсегда запомнил Том. Бледно-розовая помада не скрадывала, а, наоборот, подчеркивала полноту губ, как и платье скромного покроя подчеркивало фигуру. Глаза, совсем чуть-чуть тронутые тенями, казались глубокими и исполненными тайны. На ней было то самое жемчужное ожерелье, которое Том расстегивал на ней в день их знакомства. И он мог бы поклясться, что чувствовал легкий призывный запах тех самых духов – хотя, конечно же, на таком расстоянии уловить запах невозможно.
Злоба полностью захватила ее. Когда она видела Тома, глаза ее метали искры, яркие, как фейерверки в День Четвертого июля. Тому оставалось надеяться, что никто, кроме него, не замечает ее состояния.
Сейчас она смотрела прямо на него. Она стояла, положив руки на резную спинку стула, и смотрела ему в глаза.
– ХРУ… – произнесла она тихо, чтобы никто ее не услышал. – Джефферсон Дэвис… Никогда не поверю, что вот этим вы зарабатываете на жизнь.
Том пожал плечами.
– У каждого своя профессия, – сказал он и опустился на стул.
Для себя он принял решение: никакой конфронтации. Ни сегодня, ни завтра, ни вообще когда-либо. Пусть бьет по левой щеке – он будет подставлять правую, пока не пройдет время и бушующее внутри ее пламя ненависти не остынет.
После этой вспышки Ронни попросту игнорировала его, и он решил, что это лучшее, на что он может рассчитывать при данных обстоятельствах. Но по ее напряженному выражению лица он видел, что Ронни едва сдерживает готовый вырваться наружу гнев. Если бы здесь оказался хоть один зрячий человек, он понял бы смысл происходящего мгновенно.
Слава богу, за столом в Седжли собрались слепцы.
Внимание Тома отвлекла Селма, вкатившая в столовую тележку с дымящимися тарелками супа. Обед – вот на чем следует сосредоточиться. Вкусная еда – в ней нет недомолвок и подводных течений. Томатный суп-пюре со сметаной и веточкой укропа.
Рубиновый и кремовый – цвета Ронни.
Не надо об этом. Это суп, не более того.
Роскошный суп, если судить по соблазнительному запаху. К тому же этот запах, сильный и острый, перекрывает аромат любых духов.
Изумительный суп. Теперь его надо съесть.
Взяв ложку, Ронни заговорила язвительным тоном:
– Бедная собака сыграла свою роль в политической игре. После этого, как я понимаю, мы должны отправить ее обратно в приют. Тебе не кажется… – Она подчеркнуто обращалась только к мужу; на лице Тома ее взгляд, больно хлестнувший его, остановился не более чем на секунду. – Тебе не кажется, что это было бы жестоко?
Яд в ее голосе предназначался исключительно для Тома. Том был в этом абсолютно уверен. Только бы больше никто не догадался!
Он окинул взглядом стол. Если кто-то из присутствующих догадался о том, что Ронни только что сделала выпад против Тома, ему нужно присудить премию Театральной академии за мастерское притворство.
Нет. Таких блестящих актеров за этим столом нет.
– Ронни, солнышко, у нас в Седжли достаточно места. Если хочешь, давай оставим собаку у нас. Она никому не будет мешать, а тебя развлечет.
Говорил Льюис спокойно, мягко и улыбался жене, хотя от его улыбки напряженное Выражение с ее лица не сходило.
Далеко не в первый раз за последние дни Том задумался над вопросом, каковы в действительности отношения Ронни с сенатором. Невольно он перевел взгляд с Льюиса на Ронни. Она разговаривает с мужем холодно, а он ведет себя так, как если бы он был молодым человеком, добивающимся ее благосклонности. Том напомнил себе, что все это вполне естественно в свете последних событий. Сенатора уличили в супружеской неверности, поэтому понятно, что Ронни держится отчужденно, а провинившийся муж старается быть к ней особенно внимательным.
А может, ее поведение по отношению к Тому вызвано желанием отомстить мужу за измену?
Эта мысль окончательно испортила Тому настроение. Он хмуро посмотрел на Ронни, не отдавая себе в том отчета, и спохватился только тогда, когда Ронни ответила ему таким же взглядом.
Сандвич с цыпленком-гриль ничем не уступал супу.
Льюис и Ронни явно не похожи на любящих супругов, пусть и переживающих кризис в отношениях. Когда они рядом, между ними не чувствуется… пыла.
А Ронни свойственен пыл – Том знал об этом по собственному опыту.
И вновь Том оказался в тупике: что представляет собой интимная жизнь супругов Ханнигер? Сенатор – пожилой человек, у него молодая жена, следовательно, он наверняка желает получить…
Том с силой нажал на нож, которым разрезал сандвич. Нож проскрежетал по тарелке.
Он тряхнул головой, чтобы избавиться от посетивших его мыслей.
– Не люблю, когда в доме собака, – заговорила Дороти, и Том понял, что за столом уже довольно долго продолжается обсуждение вопроса о дальнейшей судьбе Джефферсона Дэвиса. – Собаки линяют.
– Если хотите, я собаку заберу, – вступил Том в разговор, делая вид, что внимательно следил за развернувшейся дискуссией. – Я отвезу ее к своей матери. Там у нее хватит места для Дэвиса.
Взгляд Ронни вдруг встретился с его взглядом, и Том подумал, что если с сенатором Ронни неизменно холодна, то с ним самим – иное дело. Она… пылает. Он послал ей молчаливый сигнал: осторожно! Как ему, так и ей придется несладко, если досточтимый сенатор – или кто-нибудь из его окружения – узнает, что миссис Ханнигер связывают с Томом Куинланом не только деловые отношения.
– У вашей матери… – протянула Ронни.
Для уроженки Бостона она здорово сымитировала южный выговор, и Том мысленно поздравил ее с победой. Теперь лицо ее сделалось мягче, и Том знал, что она вспоминает вечер, проведенный на ферме миссис Макгир. В тот вечер они были друзьями.
– Прекрасная мысль! – радостно воскликнул Кенни. – Там ей будет хорошо. Она будет жить на ферме, – пояснил он для непосвященных.
– Мне бы не хотелось обременять вашу маму, – возразила Ронни и опять посмотрела Тому в глаза. Ненависть с прежней силой вспыхнула в ее взгляде. Затем она повернулась к сенатору и почти нежно проговорила: – Льюис, очень мило с твоей стороны, что ты не возражаешь против собаки. Я хочу оставить собаку.
Том удивился ее елейному тону. Впервые он понял, что до сих пор Ронни была учтива с мужем – и только.
Но они – муж и жена. Иногда, при каких-то обстоятельствах они должны быть страстными любовниками.
Сенатор уже был немолод, когда Том учился в колледже. Во всяком случае, Том тогда воспринимал его как старика. Для Тома он был богатым и влиятельным отцом друга. В течение какого-то времени Том смотрел на него как на возможного тестя. Но ни в каком сне ему бы не приснилось, что Льюис Ханнигер станет для него мужем женщины, которую ему самому безумно хочется затащить в постель.
Даже учась в колледже, и Том, и Марсден, и его сестры называли Льюиса “стариком”. Теперь Том не мог вообразить старика, занимающегося любовью с Ронни. Не стоило и пытаться.
Но беда в том, что мысли об этом навязчиво преследуют его.
То, что сенатор и его жена делают – или чего не делают – в постели, Тома Куинлана не касается.
Льюис ответил Ронни лучезарной улыбкой. Так улыбается человек, перед которым забрезжил свет в конце тоннеля. И еще кое-что понял Том: слащавый тон Ронни в обращении с сенатором на самом деле предназначен для него, Тома.
Молния пронзила его мозг: если он не уйдет из жизни Ронни, катастрофа рано или поздно разразится.
Он слишком сильно желает ее. Хуже того, он знает, что и ее столь же страстно влечет к нему.
– Ронни, ты уверена, что в самом деле хочешь собаку? – с сомнением спросила Дороти. – Ну что ж, давайте попробуем.
– Ну, собака замечательная, – оживился Кенни. – Вы ее полюбите.
– Она нуждается в дрессировке, – заметила Tea.
– Будем водить ее к кинологу. – Ронни улыбнулась. – Кенни, сможете устроить нас в кинологическую школу? У вас ведь все получается.
Она взмахнула длинными ресницами – и ошарашила Кенни, не ожидавшего внезапной и мощной атаки на него как на мужчину.
Да эта женщина – чума! Подумать только, она способна флиртовать с добрым, безобидным Кенни только ради того, чтобы уязвить Тома!
Тому захотелось встряхнуть ее так, чтобы лязгнули зубы. Зацеловать ее до полусмерти. Вернуться в прошлое, в Тьюпило, в отель. Рухнуть в постель рядом с ней и входить в нее до тех пор, пока она не запросит пощады.
Но хотя у него заныло в паху, мозг отдал четкий приказ: убираться от нее подальше.
ГЛАВА 24
Прошло уже две недели с тех пор, как Том испарился из жизни Ронни. Его место неизменного советника и спутника занял Кенни. Он появлялся вместе с ней практически на всех многочисленных официальных мероприятиях. И Tea, как правило, не покидала Ронни. В присутствии этой парочки Ронни порой ощущала себя третьей лишней. Она была очень одинока, несмотря на то что ее так часто окружала толпа. Особенно тогда, когда ее окружала толпа.
Ронни твердила себе, что только дура предпочла бы работать не с Кенни, а с его компаньоном. Трудно было бы найти двух людей, столь непохожих друг на друга. Кенни всегда пребывал в хорошем настроении. Он не критиковал стиль ее одежды, ее макияж, прическу, манеру держаться, содержание выступлений. Он вообще не делал ей никаких замечаний. Иногда он говорил ей, что хорошо бы во время предстоящей речи упомянуть о том-то и о том-то, но он только предлагал, а не приказывал. К тому же он не скупился на похвалы, преподнося свои советы.
Кенни был ей добрым, заботливым, понимающим товарищем.
Он нравился ей, но ни малейшего влечения к нему она не чувствовала.
Дни шли, и единственный вопрос все больше занимал ее мысли: куда делся Том?
В конце концов Ронни настолько устала от неизвестности, что переступила через свою гордость и спросила про Тома у Tea – разумеется, между прочим.
– Кенни сказал мне, что у них появились новые клиенты, и Том занимается ими, – ответила пресс-секретарь. – Разрабатывает для них стратегию. Наверное, он решил, что с тобой все в порядке, популярность неуклонно растет, так что он тебе уже не особенно нужен.
“Но он мне нужен”.
Эта фраза едва не сорвалась у Ронни с языка. К черту кампанию Льюиса. Ей нужен Том.
Насколько ей было известно, объявился он только однажды. Ронни сидела за столом у себя в кабинете, когда раздался телефонный звонок. Звонил ее личный телефон; на звонки по обычному домашнему телефону отвечала Селма. День клонился к вечеру. Tea уже ушла домой.
Вначале Ронни хотела прослушать сообщение на автоответчике, решив, что ее, должно быть, хотят пригласить на очередную публичную церемонию, но в последнюю секунду передумала. Впрочем, она решила сделать вид, что отвечает не она сама, а секретарь.
– Алло, – осторожно сказала она в трубку.
– Ронни?
Этот глубокий, тягучий голос она узнала бы, донесись он хоть с края света. Пальцы ее стиснули трубку.
– Том.
Она понимала, что должна сказать что-то еще, но сейчас ее хватило лишь на то, чтобы выдохнуть в микрофон его имя.
– Почему вы сами отвечаете?
“Это же мой телефон”, – хотела она сказать, но губы произнесли:
– Tea ушла домой.
– А-а.
Она слышала его медленное, ровное дыхание. Том не торопился продолжать разговор, она тоже не торопилась. Правда, она смертельно боялась, что он положит трубку.
– Как у вас дела? – спросил он.
Ронни твердила себе, что только дура предпочла бы работать не с Кенни, а с его компаньоном. Трудно было бы найти двух людей, столь непохожих друг на друга. Кенни всегда пребывал в хорошем настроении. Он не критиковал стиль ее одежды, ее макияж, прическу, манеру держаться, содержание выступлений. Он вообще не делал ей никаких замечаний. Иногда он говорил ей, что хорошо бы во время предстоящей речи упомянуть о том-то и о том-то, но он только предлагал, а не приказывал. К тому же он не скупился на похвалы, преподнося свои советы.
Кенни был ей добрым, заботливым, понимающим товарищем.
Он нравился ей, но ни малейшего влечения к нему она не чувствовала.
Дни шли, и единственный вопрос все больше занимал ее мысли: куда делся Том?
В конце концов Ронни настолько устала от неизвестности, что переступила через свою гордость и спросила про Тома у Tea – разумеется, между прочим.
– Кенни сказал мне, что у них появились новые клиенты, и Том занимается ими, – ответила пресс-секретарь. – Разрабатывает для них стратегию. Наверное, он решил, что с тобой все в порядке, популярность неуклонно растет, так что он тебе уже не особенно нужен.
“Но он мне нужен”.
Эта фраза едва не сорвалась у Ронни с языка. К черту кампанию Льюиса. Ей нужен Том.
Насколько ей было известно, объявился он только однажды. Ронни сидела за столом у себя в кабинете, когда раздался телефонный звонок. Звонил ее личный телефон; на звонки по обычному домашнему телефону отвечала Селма. День клонился к вечеру. Tea уже ушла домой.
Вначале Ронни хотела прослушать сообщение на автоответчике, решив, что ее, должно быть, хотят пригласить на очередную публичную церемонию, но в последнюю секунду передумала. Впрочем, она решила сделать вид, что отвечает не она сама, а секретарь.
– Алло, – осторожно сказала она в трубку.
– Ронни?
Этот глубокий, тягучий голос она узнала бы, донесись он хоть с края света. Пальцы ее стиснули трубку.
– Том.
Она понимала, что должна сказать что-то еще, но сейчас ее хватило лишь на то, чтобы выдохнуть в микрофон его имя.
– Почему вы сами отвечаете?
“Это же мой телефон”, – хотела она сказать, но губы произнесли:
– Tea ушла домой.
– А-а.
Она слышала его медленное, ровное дыхание. Том не торопился продолжать разговор, она тоже не торопилась. Правда, она смертельно боялась, что он положит трубку.
– Как у вас дела? – спросил он.