— М-м… жарковато, — пробормотал он. — Выпить не желаете?
Второго сидящего за столом, по прозвищу Толстяк, она узнала сразу. — Его физиономия достаточно примелькалась в еженедельных телеобозрениях. Несколько лет назад он снимался в одной довольно неудачной картине у Бейлиса, и теперь просто заглянул его проведать.
Третий, Джон Глиссен, — вдребезги пьяный длинный брюнет — был менеджером местной кинокомпании. Пытаясь приподняться, когда его представляли Барбаре, он едва не опрокинул стоящий перед ним кофейный столик. Джед тычком в плечо посадил его обратно и успокаивающе улыбнулся Барбаре.
— Мы начали с утра и пьем без передышки, — извиняющимся тоном проговорил он.
Барбара вежливо улыбнулась, как если бы это было в порядке вещей, и попыталась перевести разговор на деловую тему:
— В агентстве сказали, что вы ищете девушку для рекламы кино…
— Точно, — подтвердил Джед. — Нам нужна девушка для «Никогда-никогда».
— Как? — переспросила она изумленно.
— Это название нашего фильма. «Никогда-никогда», — объяснил он.
— А вы высокая! Какой у вас рост? — вмешался Бейлис.
— Пять футов девять дюймов.
— А ну-ка снимите обувь, — распорядился он, поднимаясь с кресла.
Она скинула туфли, Бейлис, подошел и стал рядом.
— Мой рост пять одиннадцать, — проговорил он самодовольно. — А вам придется носить туфли на низком каблуке. Не годится, чтобы на фото и в газетах девушка выглядела выше нас…
— Хорошо, сэр, — торопливо согласилась она.
Он снова расположился в кресле, не переставая оценивающе ее оглядывать.
— Купальник с собой? — спросил он.
— Да, сэр.
Стандартный купальный костюм манекенщицы лежал в рабочей коробке, которую она всегда брала, отправляясь на деловые встречи.
— Наденьте, — приказал он. — Надо на вас глянуть. Толстяк в восторге вскочил и вперевалку подбежал к Барбаре, оглядывая ее и расплываясь в довольной улыбке.
— И мы бы не возражали, деточка, если б ты показалась нам вовсе без купальника, — проговорил он вполголоса, но довольно отчетливо, так что слышали остальные.
Мучительно краснея, Барбара оглянулась на Джеда, как бы ища поддержки. Тот снова улыбнулся своей доброй улыбкой и повел ее в ванную.
— Здесь вы можете переодеться, — он пропустил ее вперед и закрыл за ней дверь.
Она наскоро привела себя в порядок, лишь на минутку заглянув в зеркало, и мельком поблагодарила бога, что сохранился ее ровный золотистый загар. Промокнув салфеткой верхнюю губу, она вышла в комнату. Все взгляды моментально обратились к ней. Вообразив себя манекенщицей во время показа модной одежды, она грациозно и не спеша вышла на середину, повернулась вокруг и замерла.
— Хм… фигурка ничего себе, — промычал Бейлис.
— Плосковата… — хрюкнул Толстяк со смешком. — Обожаю пышных женщин.
Продюсер продолжал исследовать ее, бормоча себе под нос:
— Собственно, что нужно от манекенщицы? Чтобы одежда, ниспадая с ее плеч, казалась гораздо красивей, чем есть… Хм… По-моему, это лучшее, из виденного нами! — изрек он наконец и глянул на ее грудь в упор: — Тридцать пять дюймов.
Она кивнула. Продюсер поднялся с кресла, самодовольно ухмыляясь.
— Лучший глаз во всем Голливуде! За двадцать лет ни одной ошибки — он повернулся к Джеду — Годится. Берем ее.
Толстяк приблизился к Барбаре и, плотоядно глядя на нее, пропел фальшивым фальцетом:
— За удовольствие спаси-бо. Бейлис хохотнул.
— Ну, будет дурака валять. Пора и перекусить, — решительно проговорил он, направляясь к двери. У выхода обернулся к Джеду: — Объясни ей, что надо делать. А в пять часов покажи газетчикам.
Он вышел, и остальные потащились следом. Дверь за ними закрылась. Барбара и Джед посмотрели друг на друга. Он понимающе улыбнулся.
— Хотите присесть на минутку?
Она действительно чувствовала слабость в ногах и, поблагодарив его взглядом, опустилась в предложенное кресло.
Джед бросил в стакан лед, добавил коктейль из бутылки и протянул ей.
— Спасибо, — она отпила немного.
Белый купальник и длинные загорелые ноги притягивали его взгляд. Он поднял глаза и сказал извиняющимся тоном:
— Они просто дурачатся.
— И всегда таким образом?
Джед немного помолчал, невесело улыбаясь, потом ответил:
— Всегда, — в его голосе слышалась горечь. — Большие люди. Делают, что хотят.
Всю следующую неделю она была самой известной девушкой в Буффало. Газеты каждый день печатали ее фотографии. Ее имя звучало по радио, она участвовала в передачах местного телевидения, ей устраивали интервью с газетчиками, с местными знаменитостями.
Джед все время был рядом. Организовывал встречи с продюсерами, групповые и одиночные фотосъемки… В тот первый день она вернулась домой почти под утро, а на следующую ночь не пришла совсем — провела ее с Джедом.
Это были сумасшедшие дни: постоянное внимание, необыкновенные встречи, интересные знакомства… Но вот неделя кончилась, и все ее головокружительные события прекратились разом, как не бывало. Казалось, ни один из тех, кого она встречала на банкетах и вечерах, не помнил о ней. Даже дамы, которые помогали устраивать демонстрацию мод в большом универмаге, где она работала раньше, теперь не узнавали ее.
И тогда она вспомнила, что сказал ей Джед в их последнюю ночь:
— Это захолустье не для тебя, Барбара! Такой девушке, как ты — место в Нью-Йорке.
Он дал ей две визитки — свою и знакомого фотографа. И вот через полгода она действительно очутилась в Нью-Йорке. Джед к тому времени переехал в Калифорнию. Но фотограф оказался на месте. Интересно то, что Джед попал в точку: это действительно оказался город, предназначенный для нее. Через полмесяца ее фотографии заказывал для обложки «Вог», а через год она уже была одной из ведущих моделей в придирчивой и требовательной нью-йоркской рекламе. Она получала шестьдесят долларов в час и зарабатывала около двадцати тысяч в год.
Однако такая работа требовала полной самоотдачи: приходилось постоянно держать себя в форме, времени на развлечения почти не оставалось. Она купила для матери домик в Буффало и по воскресеньям летала туда, чтобы отдохнуть.
В один из выходных ей пришлось отменить поездку домой, чтобы принять участие в показе новых моделей одежды в отеле «Плацца». Некоторые модели демонстрировались на фоне роскошного спортивного автомобиля марки «альфа-ромео».
Она позировала, открывая дверцу машины, когда к ней подошел распорядитель съемки и с ним — высокий худощавый человек, похожий на иностранца. Незнакомец был красив, но что-то диковатое проступало в его внешности. Он широко улыбался, сверкая превосходными крупными зубами.
— Барбара, — сказал распорядитель, — хочу представить тебе князя Кординелли. Князь был так добр, позволив воспользоваться для съемок своей машиной.
Барбара подняла глаза. Князь Кординелли. Это имя — одно из тех, что постоянно мелькали на страницах газет, — было знакомо. Но встретиться с таким человеком в жизни представлялось чем-то совсем нереальным.
— Рад познакомиться! — он улыбнулся, взял ее руку и поцеловал.
Барбара ответила улыбкой, и он отошел, а она продолжила работу. Вечером того же дня, когда она отдыхала, устроившись перед телевизором, зазвонил телефон.
— Барбара? — Странно, но по телефону его иностранный акцент проступал сильнее. — Говорит Чезарио Кординелли. Какие планы на вечер? Не хотите поужинать со мной сегодня?
— Не знаю… — она совсем растерялась. — Я собиралась просто немного отдохнуть.
— Тогда договорились, — голос в трубке был уверен и тверд. — Жду вас в одиннадцать в ресторане «Эль— Маррокко».
И прежде чем она успела что-нибудь сообразить, раздались гудки.
Она почти автоматически поднялась, пошла в ванную и только стоя под душем, поняла, что пойдет на эту встречу.
Потом, когда они уже сидели за столиком и она протянула к нему бокал с шампанским, он совершенно серьезным тоном произнес:
— Барбара, ходят слухи, будто вы становитесь неразборчивы в знакомствах. Должен признаться, мне это очень по душе. Скажу больше: буду счастлив, если позволите мне помочь вам по этой части.
— Что?! — она опешила, но, увидев его озорную улыбку, быстро сообразила и засмеялась розыгрышу. Они чокнулись и стали пить шампанское.
Он успел изучить натуру американских девушек.
— Я буду у тебя в половине десятого. Заедем в Дом Правосудия — мне надо получить кое-какие бумаги, а потом — прямо в аэропорт.
— Хорошо, — кивнула она. — В девять тридцать я буду готова.
Глава третья
Глава четвертая
Второго сидящего за столом, по прозвищу Толстяк, она узнала сразу. — Его физиономия достаточно примелькалась в еженедельных телеобозрениях. Несколько лет назад он снимался в одной довольно неудачной картине у Бейлиса, и теперь просто заглянул его проведать.
Третий, Джон Глиссен, — вдребезги пьяный длинный брюнет — был менеджером местной кинокомпании. Пытаясь приподняться, когда его представляли Барбаре, он едва не опрокинул стоящий перед ним кофейный столик. Джед тычком в плечо посадил его обратно и успокаивающе улыбнулся Барбаре.
— Мы начали с утра и пьем без передышки, — извиняющимся тоном проговорил он.
Барбара вежливо улыбнулась, как если бы это было в порядке вещей, и попыталась перевести разговор на деловую тему:
— В агентстве сказали, что вы ищете девушку для рекламы кино…
— Точно, — подтвердил Джед. — Нам нужна девушка для «Никогда-никогда».
— Как? — переспросила она изумленно.
— Это название нашего фильма. «Никогда-никогда», — объяснил он.
— А вы высокая! Какой у вас рост? — вмешался Бейлис.
— Пять футов девять дюймов.
— А ну-ка снимите обувь, — распорядился он, поднимаясь с кресла.
Она скинула туфли, Бейлис, подошел и стал рядом.
— Мой рост пять одиннадцать, — проговорил он самодовольно. — А вам придется носить туфли на низком каблуке. Не годится, чтобы на фото и в газетах девушка выглядела выше нас…
— Хорошо, сэр, — торопливо согласилась она.
Он снова расположился в кресле, не переставая оценивающе ее оглядывать.
— Купальник с собой? — спросил он.
— Да, сэр.
Стандартный купальный костюм манекенщицы лежал в рабочей коробке, которую она всегда брала, отправляясь на деловые встречи.
— Наденьте, — приказал он. — Надо на вас глянуть. Толстяк в восторге вскочил и вперевалку подбежал к Барбаре, оглядывая ее и расплываясь в довольной улыбке.
— И мы бы не возражали, деточка, если б ты показалась нам вовсе без купальника, — проговорил он вполголоса, но довольно отчетливо, так что слышали остальные.
Мучительно краснея, Барбара оглянулась на Джеда, как бы ища поддержки. Тот снова улыбнулся своей доброй улыбкой и повел ее в ванную.
— Здесь вы можете переодеться, — он пропустил ее вперед и закрыл за ней дверь.
Она наскоро привела себя в порядок, лишь на минутку заглянув в зеркало, и мельком поблагодарила бога, что сохранился ее ровный золотистый загар. Промокнув салфеткой верхнюю губу, она вышла в комнату. Все взгляды моментально обратились к ней. Вообразив себя манекенщицей во время показа модной одежды, она грациозно и не спеша вышла на середину, повернулась вокруг и замерла.
— Хм… фигурка ничего себе, — промычал Бейлис.
— Плосковата… — хрюкнул Толстяк со смешком. — Обожаю пышных женщин.
Продюсер продолжал исследовать ее, бормоча себе под нос:
— Собственно, что нужно от манекенщицы? Чтобы одежда, ниспадая с ее плеч, казалась гораздо красивей, чем есть… Хм… По-моему, это лучшее, из виденного нами! — изрек он наконец и глянул на ее грудь в упор: — Тридцать пять дюймов.
Она кивнула. Продюсер поднялся с кресла, самодовольно ухмыляясь.
— Лучший глаз во всем Голливуде! За двадцать лет ни одной ошибки — он повернулся к Джеду — Годится. Берем ее.
Толстяк приблизился к Барбаре и, плотоядно глядя на нее, пропел фальшивым фальцетом:
— За удовольствие спаси-бо. Бейлис хохотнул.
— Ну, будет дурака валять. Пора и перекусить, — решительно проговорил он, направляясь к двери. У выхода обернулся к Джеду: — Объясни ей, что надо делать. А в пять часов покажи газетчикам.
Он вышел, и остальные потащились следом. Дверь за ними закрылась. Барбара и Джед посмотрели друг на друга. Он понимающе улыбнулся.
— Хотите присесть на минутку?
Она действительно чувствовала слабость в ногах и, поблагодарив его взглядом, опустилась в предложенное кресло.
Джед бросил в стакан лед, добавил коктейль из бутылки и протянул ей.
— Спасибо, — она отпила немного.
Белый купальник и длинные загорелые ноги притягивали его взгляд. Он поднял глаза и сказал извиняющимся тоном:
— Они просто дурачатся.
— И всегда таким образом?
Джед немного помолчал, невесело улыбаясь, потом ответил:
— Всегда, — в его голосе слышалась горечь. — Большие люди. Делают, что хотят.
Всю следующую неделю она была самой известной девушкой в Буффало. Газеты каждый день печатали ее фотографии. Ее имя звучало по радио, она участвовала в передачах местного телевидения, ей устраивали интервью с газетчиками, с местными знаменитостями.
Джед все время был рядом. Организовывал встречи с продюсерами, групповые и одиночные фотосъемки… В тот первый день она вернулась домой почти под утро, а на следующую ночь не пришла совсем — провела ее с Джедом.
Это были сумасшедшие дни: постоянное внимание, необыкновенные встречи, интересные знакомства… Но вот неделя кончилась, и все ее головокружительные события прекратились разом, как не бывало. Казалось, ни один из тех, кого она встречала на банкетах и вечерах, не помнил о ней. Даже дамы, которые помогали устраивать демонстрацию мод в большом универмаге, где она работала раньше, теперь не узнавали ее.
И тогда она вспомнила, что сказал ей Джед в их последнюю ночь:
— Это захолустье не для тебя, Барбара! Такой девушке, как ты — место в Нью-Йорке.
Он дал ей две визитки — свою и знакомого фотографа. И вот через полгода она действительно очутилась в Нью-Йорке. Джед к тому времени переехал в Калифорнию. Но фотограф оказался на месте. Интересно то, что Джед попал в точку: это действительно оказался город, предназначенный для нее. Через полмесяца ее фотографии заказывал для обложки «Вог», а через год она уже была одной из ведущих моделей в придирчивой и требовательной нью-йоркской рекламе. Она получала шестьдесят долларов в час и зарабатывала около двадцати тысяч в год.
Однако такая работа требовала полной самоотдачи: приходилось постоянно держать себя в форме, времени на развлечения почти не оставалось. Она купила для матери домик в Буффало и по воскресеньям летала туда, чтобы отдохнуть.
В один из выходных ей пришлось отменить поездку домой, чтобы принять участие в показе новых моделей одежды в отеле «Плацца». Некоторые модели демонстрировались на фоне роскошного спортивного автомобиля марки «альфа-ромео».
Она позировала, открывая дверцу машины, когда к ней подошел распорядитель съемки и с ним — высокий худощавый человек, похожий на иностранца. Незнакомец был красив, но что-то диковатое проступало в его внешности. Он широко улыбался, сверкая превосходными крупными зубами.
— Барбара, — сказал распорядитель, — хочу представить тебе князя Кординелли. Князь был так добр, позволив воспользоваться для съемок своей машиной.
Барбара подняла глаза. Князь Кординелли. Это имя — одно из тех, что постоянно мелькали на страницах газет, — было знакомо. Но встретиться с таким человеком в жизни представлялось чем-то совсем нереальным.
— Рад познакомиться! — он улыбнулся, взял ее руку и поцеловал.
Барбара ответила улыбкой, и он отошел, а она продолжила работу. Вечером того же дня, когда она отдыхала, устроившись перед телевизором, зазвонил телефон.
— Барбара? — Странно, но по телефону его иностранный акцент проступал сильнее. — Говорит Чезарио Кординелли. Какие планы на вечер? Не хотите поужинать со мной сегодня?
— Не знаю… — она совсем растерялась. — Я собиралась просто немного отдохнуть.
— Тогда договорились, — голос в трубке был уверен и тверд. — Жду вас в одиннадцать в ресторане «Эль— Маррокко».
И прежде чем она успела что-нибудь сообразить, раздались гудки.
Она почти автоматически поднялась, пошла в ванную и только стоя под душем, поняла, что пойдет на эту встречу.
Потом, когда они уже сидели за столиком и она протянула к нему бокал с шампанским, он совершенно серьезным тоном произнес:
— Барбара, ходят слухи, будто вы становитесь неразборчивы в знакомствах. Должен признаться, мне это очень по душе. Скажу больше: буду счастлив, если позволите мне помочь вам по этой части.
— Что?! — она опешила, но, увидев его озорную улыбку, быстро сообразила и засмеялась розыгрышу. Они чокнулись и стали пить шампанское.
Он успел изучить натуру американских девушек.
* * *
Теперь голос Чезарио прервал ее сумбурные мечты:— Я буду у тебя в половине десятого. Заедем в Дом Правосудия — мне надо получить кое-какие бумаги, а потом — прямо в аэропорт.
— Хорошо, — кивнула она. — В девять тридцать я буду готова.
Глава третья
Чезарио поставил машину на служебной автостоянке и с улыбкой повернулся к Барбаре.
— Я оставлю тебя ненадолго, о'кей? Дело одной минуты — только заберу свои документы.
Она согласно кивнула и все же, с опаской покосившись на запрещающую табличку, попросила:
— Только поскорей. Мне не хочется, чтобы меня отсюда прогнали.
— Все будет в порядке, — успокоил ее Чезарио, вышел из машины и направился к двери с надписью: «Департамент иммиграции и натурализации». Она проводила его взглядом: лихо заломленная альпийская шляпа бутылочного цвета сидела на нем вызывающе. Временами он напоминал ей мальчишку-сорванца.
Впервые такое впечатление возникло у нее совсем недавно. Он только что вернулся из Европы, где, по его словам, побывал в родовом имении. После поездки он окончательно утвердился в намерении стать американским подданным и предложил, когда это событие свершится, отпраздновать его вместе — в путешествии по местам, где светит горячее солнце и плещет синяя вода.
Она тут же согласилась. Положив трубку, чуть улыбнулась про себя. А вдруг на сей раз это будет не просто развлекательная поездка? Она была наслышана о его многочисленных похождениях. Но целая неделя!.. За семь дней многое может случиться.
— Вы надолго здесь, мисс?..
— Нет-нет, офицер, — поспешно заверила она. — Мой приятель зашел получить документы о натурализации. Сейчас вернется, и мы уедем!
Полицейский кивнул и направился к толпе, но она окликнула его:
— Что там случилось?
— Сегодня начинается процесс по делу мафии. Понятно, народ сходит с ума. Чуть не половина Нью-Йорка хочет попасть в зал, где будет слушание.
— Мое имя Чезарио Кординелли, — проговорил тот. — Я хочу получить свои документы.
— Вам нужны подлинники? — Да.
Клерк кивнул, порылся в картотеке и вынул маленькую карточку.
— Мистер Кординелли, документы будут готовы в течение десяти минут. Если угодно, вы можете пока присесть и отдохнуть.
— Хорошо! — улыбнулся Чезарио. Чуть помешкав, он приблизился и вполголоса спросил: — Простите, где-нибудь поблизости есть туалет?
Пряча улыбку, клерк объяснил: .
— Этажом ниже, слева от лестницы…
— Благодарю, — проговорил Чезарио, направляясь к выходу. — Я сейчас вернусь!
Он спустился вниз и, остановившись перед мужской комнатой, огляделся. Никого Он вернулся на лестницу и, прыгая через три ступени, бросился наверх.
— А вы— важная птица!
Динки Адамс — свидетель, худой человек с длинным лошадиным лицом, — передернув плечами, вжался в сиденье и надвинул шляпу на глаза.
— Нечего сказать, — не принял он шутки, — как только узнают, кто я такой, моя жизнь не будет стоить ломаного гроша.
— Вас никто не тронет, — ободряюще проговорил Беккет. — Мы обещали, оградить вас от любого посягательства, и мы это сделаем.
К тому времени пространство перед входом в суд было расчищено отрядом полицейских, и в машину заглянул капитан Стрэнг.
— Все в порядке! Можно идти.
За Беккетом из автомобиля вышли три агента. Они внимательно огляделись, затем Беккет дал знак, и свидетель тоже выбрался из машины. Толпа загудела и стала надвигаться, так что агенты и полиция с трудом прокладывали себе дорогу. Газетчики, репортеры, фотографы, выкрикивая вопросы, неотвязно следовали за ними по ступеням подъезда и ввалились вместе с ними в коридор.
— Сюда! — позвал Стрэнг. — Лифт ждет.
Когда дверцы лифта захлопнулись, все облегченно вздохнули.
— Ну наконец-то! — Беккет переглянулся с капитаном и засмеялся.
— Да, главное позади, — кивнул Стрэнг. — Осталось отбиться от репортеров наверху, и дело в шляпе.
Динки Адамс затравленно озирался. Лицо его было серым от страха.
— Если и вправду обойдется, весь остаток жизни буду за вас молиться, братцы, — проговорил он сдавленным голосом.
Беккет тотчас посерьезнел. Детективы переглянулись, и лица их снова напряглись: дверцы лифта начали открываться.
Болезненная усмешка пробежала по губам. Будто набат, тревожно и гулко стучало сердце. Он глубоко вздохнул. Лицо застыло в странной гримасе. Двери первого лифта стали отворяться, и толпа ринулась туда, но Чезарио не двинулся. Он знал — те были в Другой кабине. Он знал все до мельчайших подробностей, но у него не было ни секунды на подготовку. Он приник к простенку между вторым и третьим лифтами.
Наконец двери второго лифта открылись. Охранники вышли, окружая свидетеля плотным кольцом. Чезарио быстро шагнул к ним — и через мгновение нахлынула толпа, так что ему оставалось только предоставить ей вплотную притиснуть его к группе детективов. Но шансов не было. Детективы стояли стеной и все время заслоняли свидетеля. Вопросы репортеров, перекрикивающих друг друга, повисали в воздухе. Вспышки фотоаппаратов слепили. Оставалось надеяться на удачу: как только свидетель переступит порог зала заседаний, будет поздно.
Они были теперь возле самой двери. Чезарио давно уже не дышал: переполнивший легкие воздух, казалось, давил на уши. Все вокруг двигалось будто в замедленной съемке. Стилет холодил разгоряченную ладонь.
Перед закрытой дверью произошла заминка. Детективы слегка расступились. Внезапно воздух, распиравший легкие Чезарио, вырвался наружу, и он разразился страшным кашлем. Толпа еще раз толкнула его вперед… Сейчас!
Все произошло будто само собой. Чезарио показалось, что рука, сжимавшая стилет, — самостоятельное существо. Кинжал вошел в спину свидетеля легко, будто нагретый нож в масло. Чезарио только выдернул лезвие и ослабил ладонь — пружина тотчас втянула стилет обратно в рукав.
Маттео глянул на других подсудимых. Большой Датчанин дергал себя за кончик галстука. Эллис Фарго грыз ноготь. Денди Ник — и тот ковырял обивку барьера скамьи подсудимых. Шум за дверью нарастал.
Большой Датчанин наклонился к нему.
— Интересно, кого они притащат? — тревожно прошептал он.
— Сейчас посмотришь! — скривился Денди Ник. Лицо его то и дело покрывала испарина.
Маттео жестом приказал им замолчать. Он неотрывно смотрел на дверь, и остальные тоже уставились туда.
Наконец она открылась, показались два детектива, за ними — Динки Адамс. У порога он споткнулся, и охранник, шедший сзади, подхватил его под руку.
— Это же Динки Адамс, сукин сын! — Большой Датчанин даже вскочил со скамьи и перегнулся через барьер.
Судья призвал к порядку, стукнув молотком.
Тем временем свидетель сделал еще несколько неверных шагов… Вдруг лицо его исказилось мукой. Он снова споткнулся, посмотрел на судей, перевел взгляд на подсудимых… Пошевелил губами, будто силился что-то сказать, но не издал ни звука. Тонкая струйка крови выбежала из уголка рта, потекла по подбородку. Взгляд его остановился, на лице застыла страдальческая маска. Он стал медленно оседать, хватаясь за рукав пиджака Беккета. Потом пальцы разжались, обессиленные, и он рухнул на пол.
Поднялась паника. Люди вскакивали с мест. Судья стучал молотком, тщетно пытаясь утихомирить зал.
— Закрыть двери! — заорал Стрэнг.
Большой Датчанин повернулся к Маттео, собираясь что-то сказать.
— Тихо! — процедил тот сквозь зубы. Лицо его было непроницаемо, и только глаза торжествующе светились.
— Ваши бумаги, мистер Кординелли. Пожалуйста, подпишитесь вот здесь.
Чезарио черкнул свое имя, забрал бумаги.
— Благодарю вас, — проговорил он и не торопясь вышел. Когда он очутился снаружи и яркий дневной свет ударил в глаза, грудь все еще сжимал металлический обруч, тесня дыхание. Барбара помахала из машины.
Чезарио засмеялся и тоже помахал ей бумагами: белой вспышкой они блеснули на солнце. Он пересек площадь и подошел к автомобилю..
— Поздравляю, князь Кординелли! — сказала она, озорно и пленительно улыбаясь.
Он снова засмеялся и, садясь за руль, возразил:
— Дорогая, ты просто не читала этих бумаг. Князя Кординелли больше не существует. Отныне я — просто мистер Чезарио Кординелли.
— Просто Чезарио? Превосходно! Так даже лучше. И для нашего путешествия больше подходит.
Выруливая на дорогу, Чезарио покосился на нее.
— Смеешься надо мной?
— Нет-нет, что ты! — поспешно возразила она. — Я горжусь тобой и радуюсь.
Они свернули за угол, и он слегка, вздохнул: отпустило мучительное давящее ощущение в животе.
— Будь добра, прикури мне сигарету, — попросил он, чувствуя, как по телу разливается тепло.
Она подала ему сигарету и продолжала беспечно болтать:
— Что станется с моей мамой, когда она узнает: я на целую неделю отправилась в путешествие с мужчиной, даже не обрученным со мной?..
Он краем глаза наблюдал за ней и видел, как она улыбается.
— Я думаю, твоя мама не Узнает. А раз так, ничего страшного с ней не случится, — парировал он.
— Быть может, она бы поняла меня, — не унималась Барбара, — если бы а встречалась с князем, с европейцем. Но с обыкновенным мистером…
— Знаешь, что я думаю? — перебил он.
— Не-ет… — она удивленно повернулась к нему. Страшное напряжение оставило его и сменилось возбуждением, таким сильным, что Чезарио едва не застонал от боли в связках бедер и живота. Он взял ее руку и положил себе на затвердевшую плоть. Беспечная улыбка мигом слетела с ее лица. Он смотрел ей в глаза… Мгновение ей чудилось — века глядят ей в душу… Но лишь мгновение — и снова будто дымкой затянуло его зрачки.
— Так вот, я думаю, что твоя мама — сноб! — проговорил он торжественно, и они оба расхохотались.
Дорога свернула в туннель Мидл-Таун. Отсюда до аэропорта была прямая дорога. Теперь они молчали. Чезарио автоматически управлял автомобилем, а мысли его были далеко. Он думал о своем доме в Сицилии и о том, что всего несколько дней, как он возвратился оттуда, а кажется, будто прошли долгие годы…
И как это вышло, что дон Эмилио стал его «дядей»? Шейлок! Он хмыкнул про себя. Интересно, что теперь думает «дядя»?
Там, позади, остался мертвый человек. Долг выплачен. Впереди — еще двое. В счет доходов, полученных им за двенадцать лет. Три жизни за одну. Чезарио снова хмыкнул. Такими процентами должен быть доволен самый скаредный ростовщик.
Ему припомнился вечер, когда дон Эмилио посетил его, чтобы предложить свою сделку.
— Я оставлю тебя ненадолго, о'кей? Дело одной минуты — только заберу свои документы.
Она согласно кивнула и все же, с опаской покосившись на запрещающую табличку, попросила:
— Только поскорей. Мне не хочется, чтобы меня отсюда прогнали.
— Все будет в порядке, — успокоил ее Чезарио, вышел из машины и направился к двери с надписью: «Департамент иммиграции и натурализации». Она проводила его взглядом: лихо заломленная альпийская шляпа бутылочного цвета сидела на нем вызывающе. Временами он напоминал ей мальчишку-сорванца.
Впервые такое впечатление возникло у нее совсем недавно. Он только что вернулся из Европы, где, по его словам, побывал в родовом имении. После поездки он окончательно утвердился в намерении стать американским подданным и предложил, когда это событие свершится, отпраздновать его вместе — в путешествии по местам, где светит горячее солнце и плещет синяя вода.
Она тут же согласилась. Положив трубку, чуть улыбнулась про себя. А вдруг на сей раз это будет не просто развлекательная поездка? Она была наслышана о его многочисленных похождениях. Но целая неделя!.. За семь дней многое может случиться.
* * *
Из-за угла доносился гул голосов. Она оглянулась. У входа в суд сгрудилась толпа. Полицейский, дефилирующий перед зданием, остановился у ее машины и наклонился к окошку.— Вы надолго здесь, мисс?..
— Нет-нет, офицер, — поспешно заверила она. — Мой приятель зашел получить документы о натурализации. Сейчас вернется, и мы уедем!
Полицейский кивнул и направился к толпе, но она окликнула его:
— Что там случилось?
— Сегодня начинается процесс по делу мафии. Понятно, народ сходит с ума. Чуть не половина Нью-Йорка хочет попасть в зал, где будет слушание.
* * *
Клерк, сидевший за конторкой, поднял голову и выжидательно посмотрел на Чезарио.— Мое имя Чезарио Кординелли, — проговорил тот. — Я хочу получить свои документы.
— Вам нужны подлинники? — Да.
Клерк кивнул, порылся в картотеке и вынул маленькую карточку.
— Мистер Кординелли, документы будут готовы в течение десяти минут. Если угодно, вы можете пока присесть и отдохнуть.
— Хорошо! — улыбнулся Чезарио. Чуть помешкав, он приблизился и вполголоса спросил: — Простите, где-нибудь поблизости есть туалет?
Пряча улыбку, клерк объяснил: .
— Этажом ниже, слева от лестницы…
— Благодарю, — проговорил Чезарио, направляясь к выходу. — Я сейчас вернусь!
Он спустился вниз и, остановившись перед мужской комнатой, огляделся. Никого Он вернулся на лестницу и, прыгая через три ступени, бросился наверх.
* * *
Едва крытая черная автомашина остановилась у входа в окружной суд, ее обступила плотная толпа. Глянув в окно, Беккет повернулся к свидетелю и улыбнулся:— А вы— важная птица!
Динки Адамс — свидетель, худой человек с длинным лошадиным лицом, — передернув плечами, вжался в сиденье и надвинул шляпу на глаза.
— Нечего сказать, — не принял он шутки, — как только узнают, кто я такой, моя жизнь не будет стоить ломаного гроша.
— Вас никто не тронет, — ободряюще проговорил Беккет. — Мы обещали, оградить вас от любого посягательства, и мы это сделаем.
К тому времени пространство перед входом в суд было расчищено отрядом полицейских, и в машину заглянул капитан Стрэнг.
— Все в порядке! Можно идти.
За Беккетом из автомобиля вышли три агента. Они внимательно огляделись, затем Беккет дал знак, и свидетель тоже выбрался из машины. Толпа загудела и стала надвигаться, так что агенты и полиция с трудом прокладывали себе дорогу. Газетчики, репортеры, фотографы, выкрикивая вопросы, неотвязно следовали за ними по ступеням подъезда и ввалились вместе с ними в коридор.
— Сюда! — позвал Стрэнг. — Лифт ждет.
Когда дверцы лифта захлопнулись, все облегченно вздохнули.
— Ну наконец-то! — Беккет переглянулся с капитаном и засмеялся.
— Да, главное позади, — кивнул Стрэнг. — Осталось отбиться от репортеров наверху, и дело в шляпе.
Динки Адамс затравленно озирался. Лицо его было серым от страха.
— Если и вправду обойдется, весь остаток жизни буду за вас молиться, братцы, — проговорил он сдавленным голосом.
Беккет тотчас посерьезнел. Детективы переглянулись, и лица их снова напряглись: дверцы лифта начали открываться.
* * *
Взлетев на третий этаж, Чезарио тотчас направился к лифтам. Мельком глянул на толпу у входа в зал заседаний, отметил в ней двоих полицейских. Втянув правое запястье в рукав дорожного пиджака, нащупал стилет.Болезненная усмешка пробежала по губам. Будто набат, тревожно и гулко стучало сердце. Он глубоко вздохнул. Лицо застыло в странной гримасе. Двери первого лифта стали отворяться, и толпа ринулась туда, но Чезарио не двинулся. Он знал — те были в Другой кабине. Он знал все до мельчайших подробностей, но у него не было ни секунды на подготовку. Он приник к простенку между вторым и третьим лифтами.
Наконец двери второго лифта открылись. Охранники вышли, окружая свидетеля плотным кольцом. Чезарио быстро шагнул к ним — и через мгновение нахлынула толпа, так что ему оставалось только предоставить ей вплотную притиснуть его к группе детективов. Но шансов не было. Детективы стояли стеной и все время заслоняли свидетеля. Вопросы репортеров, перекрикивающих друг друга, повисали в воздухе. Вспышки фотоаппаратов слепили. Оставалось надеяться на удачу: как только свидетель переступит порог зала заседаний, будет поздно.
Они были теперь возле самой двери. Чезарио давно уже не дышал: переполнивший легкие воздух, казалось, давил на уши. Все вокруг двигалось будто в замедленной съемке. Стилет холодил разгоряченную ладонь.
Перед закрытой дверью произошла заминка. Детективы слегка расступились. Внезапно воздух, распиравший легкие Чезарио, вырвался наружу, и он разразился страшным кашлем. Толпа еще раз толкнула его вперед… Сейчас!
Все произошло будто само собой. Чезарио показалось, что рука, сжимавшая стилет, — самостоятельное существо. Кинжал вошел в спину свидетеля легко, будто нагретый нож в масло. Чезарио только выдернул лезвие и ослабил ладонь — пружина тотчас втянула стилет обратно в рукав.
* * *
В зале судебных заседаний было тихо. Но вот за дверью послышался гул толпы. Он все приближался…Маттео глянул на других подсудимых. Большой Датчанин дергал себя за кончик галстука. Эллис Фарго грыз ноготь. Денди Ник — и тот ковырял обивку барьера скамьи подсудимых. Шум за дверью нарастал.
Большой Датчанин наклонился к нему.
— Интересно, кого они притащат? — тревожно прошептал он.
— Сейчас посмотришь! — скривился Денди Ник. Лицо его то и дело покрывала испарина.
Маттео жестом приказал им замолчать. Он неотрывно смотрел на дверь, и остальные тоже уставились туда.
Наконец она открылась, показались два детектива, за ними — Динки Адамс. У порога он споткнулся, и охранник, шедший сзади, подхватил его под руку.
— Это же Динки Адамс, сукин сын! — Большой Датчанин даже вскочил со скамьи и перегнулся через барьер.
Судья призвал к порядку, стукнув молотком.
Тем временем свидетель сделал еще несколько неверных шагов… Вдруг лицо его исказилось мукой. Он снова споткнулся, посмотрел на судей, перевел взгляд на подсудимых… Пошевелил губами, будто силился что-то сказать, но не издал ни звука. Тонкая струйка крови выбежала из уголка рта, потекла по подбородку. Взгляд его остановился, на лице застыла страдальческая маска. Он стал медленно оседать, хватаясь за рукав пиджака Беккета. Потом пальцы разжались, обессиленные, и он рухнул на пол.
Поднялась паника. Люди вскакивали с мест. Судья стучал молотком, тщетно пытаясь утихомирить зал.
— Закрыть двери! — заорал Стрэнг.
Большой Датчанин повернулся к Маттео, собираясь что-то сказать.
— Тихо! — процедил тот сквозь зубы. Лицо его было непроницаемо, и только глаза торжествующе светились.
* * *
Когда Чезарио вернулся к конторке, клерк поднял голову, улыбнулся и протянул документы:— Ваши бумаги, мистер Кординелли. Пожалуйста, подпишитесь вот здесь.
Чезарио черкнул свое имя, забрал бумаги.
— Благодарю вас, — проговорил он и не торопясь вышел. Когда он очутился снаружи и яркий дневной свет ударил в глаза, грудь все еще сжимал металлический обруч, тесня дыхание. Барбара помахала из машины.
Чезарио засмеялся и тоже помахал ей бумагами: белой вспышкой они блеснули на солнце. Он пересек площадь и подошел к автомобилю..
— Поздравляю, князь Кординелли! — сказала она, озорно и пленительно улыбаясь.
Он снова засмеялся и, садясь за руль, возразил:
— Дорогая, ты просто не читала этих бумаг. Князя Кординелли больше не существует. Отныне я — просто мистер Чезарио Кординелли.
— Просто Чезарио? Превосходно! Так даже лучше. И для нашего путешествия больше подходит.
Выруливая на дорогу, Чезарио покосился на нее.
— Смеешься надо мной?
— Нет-нет, что ты! — поспешно возразила она. — Я горжусь тобой и радуюсь.
Они свернули за угол, и он слегка, вздохнул: отпустило мучительное давящее ощущение в животе.
— Будь добра, прикури мне сигарету, — попросил он, чувствуя, как по телу разливается тепло.
Она подала ему сигарету и продолжала беспечно болтать:
— Что станется с моей мамой, когда она узнает: я на целую неделю отправилась в путешествие с мужчиной, даже не обрученным со мной?..
Он краем глаза наблюдал за ней и видел, как она улыбается.
— Я думаю, твоя мама не Узнает. А раз так, ничего страшного с ней не случится, — парировал он.
— Быть может, она бы поняла меня, — не унималась Барбара, — если бы а встречалась с князем, с европейцем. Но с обыкновенным мистером…
— Знаешь, что я думаю? — перебил он.
— Не-ет… — она удивленно повернулась к нему. Страшное напряжение оставило его и сменилось возбуждением, таким сильным, что Чезарио едва не застонал от боли в связках бедер и живота. Он взял ее руку и положил себе на затвердевшую плоть. Беспечная улыбка мигом слетела с ее лица. Он смотрел ей в глаза… Мгновение ей чудилось — века глядят ей в душу… Но лишь мгновение — и снова будто дымкой затянуло его зрачки.
— Так вот, я думаю, что твоя мама — сноб! — проговорил он торжественно, и они оба расхохотались.
Дорога свернула в туннель Мидл-Таун. Отсюда до аэропорта была прямая дорога. Теперь они молчали. Чезарио автоматически управлял автомобилем, а мысли его были далеко. Он думал о своем доме в Сицилии и о том, что всего несколько дней, как он возвратился оттуда, а кажется, будто прошли долгие годы…
И как это вышло, что дон Эмилио стал его «дядей»? Шейлок! Он хмыкнул про себя. Интересно, что теперь думает «дядя»?
Там, позади, остался мертвый человек. Долг выплачен. Впереди — еще двое. В счет доходов, полученных им за двенадцать лет. Три жизни за одну. Чезарио снова хмыкнул. Такими процентами должен быть доволен самый скаредный ростовщик.
Ему припомнился вечер, когда дон Эмилио посетил его, чтобы предложить свою сделку.
Глава четвертая
Чезарио подъехал к замку и остановился у парадного входа! Двор был безлюден и тих. Отворилась дверь, и на пороге появился дряхлый старик. Он узнал гостя, и радостная улыбка осветила его морщины.
— Дон Чезарио! Дон Чезарио! — вскричал он дребезжащим старческим голосом, торопясь навстречу, спотыкаясь на ступеньках и кланяясь.
— Гио! — воскликнул Чезарио, приветствуя старого слугу.
А тот уже укоризненно качал головой.
— Как же вы не предупредили о своем приезде, дон Чезарио! Мы бы приготовились к достойной встрече!
— Сам не знал, что заеду сюда, Гио, — улыбнулся гость.
— Я только на одну ночь. Завтра отправляюсь домой.
Старик помрачнел.
— Как же так, дон Чезарио? Разве ваш дом не здесь?
Чезарио смотрел на тяжелые каменные плиты, лестницей ведущие в замок.
— Да… — голос его смягчился, — все забываю. Но теперь я живу в Америке…
Гио вынул из машины чемоданы и поплелся вслед за хозяином.
— Как последние гонки, дон Чезарио? Победили? Чезарио отрицательно дернул головой.
— Нет, Гио. Пришлось прервать гонку — перегорел двигатель. Потому и заехал сюда.
Он прошел через громадный нетопленый зал и остановился перед портретом отца. Благородное лицо патриция глядело на него с холста. Война уничтожила отца духовно и физически. Он не считал нужным прятать свое презрительное отношение к немцам, и дуче приказал конфисковать его земли. Вскоре отца не стало.
— Какая жалость, что вам не повезло с машиной… — все еще сокрушался Гио.
— С машиной? Ах, да, да!.. — Чезарио развернулся и. направился в библиотеку.
Теперь он ни о чем не думал и только отмечал про себя перемены, происшедшие в замке за последние годы.
Вот так же было после войны. Он вернулся тогда и понял: прошлое исчезло без следа. Все, что у них было — и банк Кординелли, и земли, — все, кроме замка и громкого титула, перешло во владение дяди, который тем не менее не мог простить брату, что тот официально признал Чезарио своим сыном и таким образом лишил его самого права на наследование княжеского титула.
Все вокруг знали, какой мерзавец и негодяй завладел банком Кординелли, но сказать об этом вслух никто бы не решился. Чезарио вспомнил свою встречу с дядей, и горькая складка пролегла на его щеке.
— Синьор Раймонди, — Чезарио держался вызывающе надменно, — мне стало известно, что отец передал вам на хранение некоторую сумму…
Раймонди холодно прищурился. Сутулясь, он сидел за пыльным черным столом.
— Тебе сказали неправду, дорогой племянник, — проскрипел он в ответ. — К сожалению, мой брат, князь Кординелли, покинул нас, оставшись должником. Вот здесь, — он похлопал ладонью по столу, — здесь лежат закладные на земли и замок.
Он не солгал. Все бумаги были в порядке. Владельцем замка был теперь Раймонди Кординелли.
И три года после войны Чезарио жил под властью старого скряги. Приходилось выпрашивать деньги даже для того, чтобы оплатить занятия в фехтовальной школе…
В один из вечеров Чезарио был в банке, в дядином кабинете. В коридоре поднялась какая-то суматоха. Через стеклянную дверь он и увидел, как в кабинет направляется хорошо одетый седой незнакомец — и все встречные останавливаются перед ним и почтительно раскланиваются.
— Кто это? — поинтересовался Чезарио.
— Эмилио Маттео, — коротко ответил дядя, поднимаясь навстречу гостю.
Чезарио удивленно поднял брови. Имя ничего ему не говорило.
— Матйтео — один из донов Общества, — объяснил дядя. — Только что из Америки.
Чезарио усмехнулся.
«Общество» — название мафии. Взрослые люди, а играют, как мальчишки смешивают кровь, приносят обеты, называют друг друга «дядями», «племянниками», «кузенами»… Какая чушь.
— Ничего смешного, — прикрикнул Раймонди. — «Общество» имеет большое влияние в Америке. А Маттео — из первых людей на Сицилии.
Дверь отворилась, и гость появился на пороге.
— Здравствуйте, синьор Кординелли, — проговорил он с сильным американским акцентом.
— Ваше посещение — большая честь для меня, — поклонился Раймонди. — Чем могу быть полезен?
Маттео покосился на Чезарио, и Раймонди торопливо добавил:
— Позвольте представить вам моего племянника, князя Кординелли. — И повернулся к Чезарио: — Синьор Маттео из Америки.
Маттео смотрел испытующе и как бы оценивая.
— Майор Кординелли? — уточнил он. Чезарио утвердительно кивнул.
— Наслышан о вас…
На лице Чезарио отразилось недоумение. Во время войны о нем могли слышать очень немногие — лишь те, у кого был доступ к секретной информации. То, что сказал Маттео, показалось ему странным.
— Это честь для меня, сэр.
Раймонди между тем принял величественный вид и молвил:
— Приходи завтра, и мы утрясем все мелкие расходы по твоим фехтовальным упражнениям…
Чезарио не ответил, лишь на скулах проступили желваки и потемнели от гнева глаза. Он чувствовал, как тело наливается свинцом. Сегодня старик перешел все границы. Он и без того слишком много себе позволял. Чезарио направился к выходу, спиной ощущая испытующий взгляд Маттео.
Доверительное бормотание дяди сопровождало его до дверей:
— Чудный парень. Правда, дорого обходится. Осколок прошлого — ничему не обучен, дела никакого не знает… — и голос дяди стих за дверью.
Гио растопил в библиотеке камин, и Чезарио стоял у огня со стаканом бренди в руках.
— Дон Чезарио! Дон Чезарио! — вскричал он дребезжащим старческим голосом, торопясь навстречу, спотыкаясь на ступеньках и кланяясь.
— Гио! — воскликнул Чезарио, приветствуя старого слугу.
А тот уже укоризненно качал головой.
— Как же вы не предупредили о своем приезде, дон Чезарио! Мы бы приготовились к достойной встрече!
— Сам не знал, что заеду сюда, Гио, — улыбнулся гость.
— Я только на одну ночь. Завтра отправляюсь домой.
Старик помрачнел.
— Как же так, дон Чезарио? Разве ваш дом не здесь?
Чезарио смотрел на тяжелые каменные плиты, лестницей ведущие в замок.
— Да… — голос его смягчился, — все забываю. Но теперь я живу в Америке…
Гио вынул из машины чемоданы и поплелся вслед за хозяином.
— Как последние гонки, дон Чезарио? Победили? Чезарио отрицательно дернул головой.
— Нет, Гио. Пришлось прервать гонку — перегорел двигатель. Потому и заехал сюда.
Он прошел через громадный нетопленый зал и остановился перед портретом отца. Благородное лицо патриция глядело на него с холста. Война уничтожила отца духовно и физически. Он не считал нужным прятать свое презрительное отношение к немцам, и дуче приказал конфисковать его земли. Вскоре отца не стало.
— Какая жалость, что вам не повезло с машиной… — все еще сокрушался Гио.
— С машиной? Ах, да, да!.. — Чезарио развернулся и. направился в библиотеку.
Теперь он ни о чем не думал и только отмечал про себя перемены, происшедшие в замке за последние годы.
Вот так же было после войны. Он вернулся тогда и понял: прошлое исчезло без следа. Все, что у них было — и банк Кординелли, и земли, — все, кроме замка и громкого титула, перешло во владение дяди, который тем не менее не мог простить брату, что тот официально признал Чезарио своим сыном и таким образом лишил его самого права на наследование княжеского титула.
Все вокруг знали, какой мерзавец и негодяй завладел банком Кординелли, но сказать об этом вслух никто бы не решился. Чезарио вспомнил свою встречу с дядей, и горькая складка пролегла на его щеке.
— Синьор Раймонди, — Чезарио держался вызывающе надменно, — мне стало известно, что отец передал вам на хранение некоторую сумму…
Раймонди холодно прищурился. Сутулясь, он сидел за пыльным черным столом.
— Тебе сказали неправду, дорогой племянник, — проскрипел он в ответ. — К сожалению, мой брат, князь Кординелли, покинул нас, оставшись должником. Вот здесь, — он похлопал ладонью по столу, — здесь лежат закладные на земли и замок.
Он не солгал. Все бумаги были в порядке. Владельцем замка был теперь Раймонди Кординелли.
И три года после войны Чезарио жил под властью старого скряги. Приходилось выпрашивать деньги даже для того, чтобы оплатить занятия в фехтовальной школе…
В один из вечеров Чезарио был в банке, в дядином кабинете. В коридоре поднялась какая-то суматоха. Через стеклянную дверь он и увидел, как в кабинет направляется хорошо одетый седой незнакомец — и все встречные останавливаются перед ним и почтительно раскланиваются.
— Кто это? — поинтересовался Чезарио.
— Эмилио Маттео, — коротко ответил дядя, поднимаясь навстречу гостю.
Чезарио удивленно поднял брови. Имя ничего ему не говорило.
— Матйтео — один из донов Общества, — объяснил дядя. — Только что из Америки.
Чезарио усмехнулся.
«Общество» — название мафии. Взрослые люди, а играют, как мальчишки смешивают кровь, приносят обеты, называют друг друга «дядями», «племянниками», «кузенами»… Какая чушь.
— Ничего смешного, — прикрикнул Раймонди. — «Общество» имеет большое влияние в Америке. А Маттео — из первых людей на Сицилии.
Дверь отворилась, и гость появился на пороге.
— Здравствуйте, синьор Кординелли, — проговорил он с сильным американским акцентом.
— Ваше посещение — большая честь для меня, — поклонился Раймонди. — Чем могу быть полезен?
Маттео покосился на Чезарио, и Раймонди торопливо добавил:
— Позвольте представить вам моего племянника, князя Кординелли. — И повернулся к Чезарио: — Синьор Маттео из Америки.
Маттео смотрел испытующе и как бы оценивая.
— Майор Кординелли? — уточнил он. Чезарио утвердительно кивнул.
— Наслышан о вас…
На лице Чезарио отразилось недоумение. Во время войны о нем могли слышать очень немногие — лишь те, у кого был доступ к секретной информации. То, что сказал Маттео, показалось ему странным.
— Это честь для меня, сэр.
Раймонди между тем принял величественный вид и молвил:
— Приходи завтра, и мы утрясем все мелкие расходы по твоим фехтовальным упражнениям…
Чезарио не ответил, лишь на скулах проступили желваки и потемнели от гнева глаза. Он чувствовал, как тело наливается свинцом. Сегодня старик перешел все границы. Он и без того слишком много себе позволял. Чезарио направился к выходу, спиной ощущая испытующий взгляд Маттео.
Доверительное бормотание дяди сопровождало его до дверей:
— Чудный парень. Правда, дорого обходится. Осколок прошлого — ничему не обучен, дела никакого не знает… — и голос дяди стих за дверью.
Гио растопил в библиотеке камин, и Чезарио стоял у огня со стаканом бренди в руках.