— Просто подумалось: все здесь просчитано… Как ни крутись, ничего не выиграешь.
Теперь ноющая боль сконцентрировалась в паху. Столь мучительно, что он едва сдерживался.
— Пойдем. Нечего тут делать.
— Они убили Твистера…
Беккет медленно опустился в кресло.
— Это невозможно!
— Стилетом. Как и Адамса, — от отчаяния Джордан с трудом ворочал языком. — Очень жаль, Джордж. Не могу представить, мы все время были рядом, не оставляли ни на секунду… Сегодня там было столько людей!..
Внезапно Беккет все понял.
— Слушай, перезвони через час. Нужно срочно связаться с Майами.
Он бросил трубку и тут же поднял снова.
— Соедините меня со специальным агентом Стенли в Майами-Бич.
«Они знали, кто свидетели! — думал он, ожидая связи. — Знали с самого начала. Все хлопоты и предосторожности — все впустую!»
Они знали.
Глава седьмая
Глава восьмая
Глава девятая
Теперь ноющая боль сконцентрировалась в паху. Столь мучительно, что он едва сдерживался.
— Пойдем. Нечего тут делать.
* * *
Беккет уже уходил, когда на столе заверещал телефон. Пришлось вернуться. Звонил Джордан. Голос в трубке подрагивал:— Они убили Твистера…
Беккет медленно опустился в кресло.
— Это невозможно!
— Стилетом. Как и Адамса, — от отчаяния Джордан с трудом ворочал языком. — Очень жаль, Джордж. Не могу представить, мы все время были рядом, не оставляли ни на секунду… Сегодня там было столько людей!..
Внезапно Беккет все понял.
— Слушай, перезвони через час. Нужно срочно связаться с Майами.
Он бросил трубку и тут же поднял снова.
— Соедините меня со специальным агентом Стенли в Майами-Бич.
«Они знали, кто свидетели! — думал он, ожидая связи. — Знали с самого начала. Все хлопоты и предосторожности — все впустую!»
Они знали.
Глава седьмая
В комнате было совсем тихо. Ни звука — лишь легкое дыхание Барбары возле плеча. Он лежал навзничь, глядя в потолок широко открытыми глазами. Как много лет прошло — почти забытое чувство… Война! С тех пор он не испытывал ничего подобного!
Все остальное было суррогатом, жалким суррогатом смерти… Чувство опасности, страшного волнения, ощущение могущества и власти, разлитое во всем теле, сознание таящейся в нем и рвущейся на волю смертоносной силы — неистовой и жуткой, повелевающей твоей судьбой!..
Он улыбнулся в темноте и потянулся к ночному столику за сигаретой. Пачка была пуста. Выскользнув из постели, он подошел к шкафу с одеждой и закурил.
Через раскрытую дверь террасы проступали серые полосы рассвета.
— Чезарио, — шепотом позвала Барбара.
— Да? — он обернулся, хотя и не мог ее видеть.
— Открой вторую бутылку шампанского, — хрипловатым со сна голосом попросила она.
— Мы ее уже открыли.
— Но я хочу пить! — повторила она голосом капризного ребенка. Что же мне делать?
Он засмеялся.
— Похоже, что ничего.
Она села. Тихо зашуршали простыни. Чезарио вышел на террасу и облокотился о перила.
Ночь еще не ушла, но небо уже бледнело на востоке. Он молча вглядывался в темноту и не обернулся, когда она подошла и прижалась, опустив голову на его обнаженную спину.
— Скоро утро. — Да.
Она потрогала губами его плечо.
— Какая у тебя нежная кожа. Кто бы поверил, что под ней — сила и страсть победителя автогонок!..
— Должно быть, это от вина, которое я пил в детстве! Говорят, вино Сицилии улучшает кровь и кожу, — усмехнулся он.
Она всматривалась в его лицо и снова видела в нем нечто непонятное для нее.
— Скажи, Чезарио, — недоуменно произнесла она, — почему ты всегда говоришь: «Я умираю!», когда занимаешься любовью?
— Так уж у нас говорят… Итальянцы называют это — «маленькая смерть».
— Но зачем, тот миг, когда что-то рвется из тебя и рождается, называть «смертью»? — не унималась она.
Улыбка испарилась с его лица.
— Разве это не одно и тоже? Разве не всегда рождение — начало смерти? И разве тебе не бывает больно?
Она удивленно покачала головой:
— Нет… Я только чувствую, как радость растет изнутри, поднимается волной… — она помолчала и подняла глаза. — А вдруг именно это и разделяет нас? Не могу отделаться от чувства, что ты бесконечно далеко… Я совсем ничего не знаю о тебе.
— Глупости, — отмахнулся он.
— Нет, Чезарио, нет! Помнишь, я испугалась, как ты смотрел, когда выносили того беднягу из казино? В этот миг я словно слилась с тобой, словно ты вошел в меня прямо там, в зале. Потом все задвигались — и ты ушел… Он был мертв, правда?
— С чего ты взяла?
— Он был мертв… — прошептала она. — Я смотрела на тебя и поняла: ты знал. Еще никто вокруг не знал, только ты…
— Глупышка, — улыбнулся он, — откуда мне было знать.
Она задумалась.
— Не понимаю… Но у тебя было точно такое же лицо, как в день перед поездкой, когда ты зашел за документами в окружной суд. Потом в самолете сообщили: в зале суда был убит человек. И это произошло… — Она спрятала голову у него на груди и не видела, как затвердели его черты. — Понимаешь, я могу даже не читать завтрашних газет. Я и так знаю: того человека убили. Интересно, что ждет нас в Майами?
Слышно ли ей, как стучит сердце в его груди. Заглушая удары, он заговорил громче:
— Что и везде. Солнце, прозрачная вода… Она подняла глаза.
— Я о другом, милый. А вдруг там вот так же кто-то умрет.
Глаза его странно прояснились. Ей показалось — она тонет в их притягивающей жуткой глубине, впадая в транс.
— Люди умирают всегда и везде, — проговорил он.
— Мне часто кажется… Скажи, быть может, ты — Ангел Смерти?
Глаза его вдруг потеряли завораживающую прозрачность. Он рассмеялся.
— Не могла придумать ничего сумасбродней!
— Я не придумала, — медленно проговорила она. — Я где-то читала рассказ о девушке, которая влюбилась в Ангела Смерти.
Он мягко притянул ее к себе.
— И что было дальше?
Барбара тихонько поцеловала его в грудь.
— Она умерла. Он взял ее с собой, когда понял, что она знает.
Взглянув на него исподлобья, она вдруг спросила:
— Возьмешь меня с собой, Чезарио?
Пальцы, гладившие ее по голове, замерли. Внезапно он запустил пятерню ей в волосы и потянул назад, запрокидывая лицо.
— Я возьму тебя с собой, — проговорил он, грубо целуя ее в губы, и, ощутив, как она вздрогнула от боли, свободной рукой стиснул ее грудь. Барбара вскрикнула, пытаясь вырваться:
— Чезарио! Что ты делаешь?!
Он прижал ее лицо к своей груди и принялся крутить ее голову, медленно расширяя круги и все сильнее сжимая грудь. Он слышал ее глухие стоны и чувствовал, как огненная лава заливает его изнутри. Круг становился все шире. Обессиленная, она уже склонилась к его коленям, не переставая стонать и всхлипывать.
— Чезарио! Чезарио, остановись! Я не выдержу! Мне больно!
Он только улыбался. Его переполняло, рвалось наружу упоительное ощущение власти и силы. Ощущение жизни… и смерти. Голос девушки доносился будто издалека.
— Теперь, дорогая моя, ты узнаешь, какое наслаждение приносят муки…
— Нет, Чезарио, нет! — тело ее вздрагивало. — Не могу! Больно!.. Я умираю!
Он поглядел на нее сверху и внезапно отпустил, так что она чуть не упала. Стоя на коленях, она обняла и прижалась к нему, плача навзрыд.
— Я люблю тебя, Чезарио! Люблю тебя!
Все остальное было суррогатом, жалким суррогатом смерти… Чувство опасности, страшного волнения, ощущение могущества и власти, разлитое во всем теле, сознание таящейся в нем и рвущейся на волю смертоносной силы — неистовой и жуткой, повелевающей твоей судьбой!..
Он улыбнулся в темноте и потянулся к ночному столику за сигаретой. Пачка была пуста. Выскользнув из постели, он подошел к шкафу с одеждой и закурил.
Через раскрытую дверь террасы проступали серые полосы рассвета.
— Чезарио, — шепотом позвала Барбара.
— Да? — он обернулся, хотя и не мог ее видеть.
— Открой вторую бутылку шампанского, — хрипловатым со сна голосом попросила она.
— Мы ее уже открыли.
— Но я хочу пить! — повторила она голосом капризного ребенка. Что же мне делать?
Он засмеялся.
— Похоже, что ничего.
Она села. Тихо зашуршали простыни. Чезарио вышел на террасу и облокотился о перила.
Ночь еще не ушла, но небо уже бледнело на востоке. Он молча вглядывался в темноту и не обернулся, когда она подошла и прижалась, опустив голову на его обнаженную спину.
— Скоро утро. — Да.
Она потрогала губами его плечо.
— Какая у тебя нежная кожа. Кто бы поверил, что под ней — сила и страсть победителя автогонок!..
— Должно быть, это от вина, которое я пил в детстве! Говорят, вино Сицилии улучшает кровь и кожу, — усмехнулся он.
Она всматривалась в его лицо и снова видела в нем нечто непонятное для нее.
— Скажи, Чезарио, — недоуменно произнесла она, — почему ты всегда говоришь: «Я умираю!», когда занимаешься любовью?
— Так уж у нас говорят… Итальянцы называют это — «маленькая смерть».
— Но зачем, тот миг, когда что-то рвется из тебя и рождается, называть «смертью»? — не унималась она.
Улыбка испарилась с его лица.
— Разве это не одно и тоже? Разве не всегда рождение — начало смерти? И разве тебе не бывает больно?
Она удивленно покачала головой:
— Нет… Я только чувствую, как радость растет изнутри, поднимается волной… — она помолчала и подняла глаза. — А вдруг именно это и разделяет нас? Не могу отделаться от чувства, что ты бесконечно далеко… Я совсем ничего не знаю о тебе.
— Глупости, — отмахнулся он.
— Нет, Чезарио, нет! Помнишь, я испугалась, как ты смотрел, когда выносили того беднягу из казино? В этот миг я словно слилась с тобой, словно ты вошел в меня прямо там, в зале. Потом все задвигались — и ты ушел… Он был мертв, правда?
— С чего ты взяла?
— Он был мертв… — прошептала она. — Я смотрела на тебя и поняла: ты знал. Еще никто вокруг не знал, только ты…
— Глупышка, — улыбнулся он, — откуда мне было знать.
Она задумалась.
— Не понимаю… Но у тебя было точно такое же лицо, как в день перед поездкой, когда ты зашел за документами в окружной суд. Потом в самолете сообщили: в зале суда был убит человек. И это произошло… — Она спрятала голову у него на груди и не видела, как затвердели его черты. — Понимаешь, я могу даже не читать завтрашних газет. Я и так знаю: того человека убили. Интересно, что ждет нас в Майами?
Слышно ли ей, как стучит сердце в его груди. Заглушая удары, он заговорил громче:
— Что и везде. Солнце, прозрачная вода… Она подняла глаза.
— Я о другом, милый. А вдруг там вот так же кто-то умрет.
Глаза его странно прояснились. Ей показалось — она тонет в их притягивающей жуткой глубине, впадая в транс.
— Люди умирают всегда и везде, — проговорил он.
— Мне часто кажется… Скажи, быть может, ты — Ангел Смерти?
Глаза его вдруг потеряли завораживающую прозрачность. Он рассмеялся.
— Не могла придумать ничего сумасбродней!
— Я не придумала, — медленно проговорила она. — Я где-то читала рассказ о девушке, которая влюбилась в Ангела Смерти.
Он мягко притянул ее к себе.
— И что было дальше?
Барбара тихонько поцеловала его в грудь.
— Она умерла. Он взял ее с собой, когда понял, что она знает.
Взглянув на него исподлобья, она вдруг спросила:
— Возьмешь меня с собой, Чезарио?
Пальцы, гладившие ее по голове, замерли. Внезапно он запустил пятерню ей в волосы и потянул назад, запрокидывая лицо.
— Я возьму тебя с собой, — проговорил он, грубо целуя ее в губы, и, ощутив, как она вздрогнула от боли, свободной рукой стиснул ее грудь. Барбара вскрикнула, пытаясь вырваться:
— Чезарио! Что ты делаешь?!
Он прижал ее лицо к своей груди и принялся крутить ее голову, медленно расширяя круги и все сильнее сжимая грудь. Он слышал ее глухие стоны и чувствовал, как огненная лава заливает его изнутри. Круг становился все шире. Обессиленная, она уже склонилась к его коленям, не переставая стонать и всхлипывать.
— Чезарио! Чезарио, остановись! Я не выдержу! Мне больно!
Он только улыбался. Его переполняло, рвалось наружу упоительное ощущение власти и силы. Ощущение жизни… и смерти. Голос девушки доносился будто издалека.
— Теперь, дорогая моя, ты узнаешь, какое наслаждение приносят муки…
— Нет, Чезарио, нет! — тело ее вздрагивало. — Не могу! Больно!.. Я умираю!
Он поглядел на нее сверху и внезапно отпустил, так что она чуть не упала. Стоя на коленях, она обняла и прижалась к нему, плача навзрыд.
— Я люблю тебя, Чезарио! Люблю тебя!
Глава восьмая
Майами-Бич — город, залитый ослепительным солнцем, расположенный на узкой полоске чистого песчаного пляжа на побережье Флориды. Отели вырастают здесь каждый год, будто грибы после дождя. И «Сент— Тропес» был тоже только что построен: он вознесся ввысь своими одиннадцатью этажами невдалеке от «Иден-Рок» и «Фонтенбло» и внешне, пожалуй, напоминал фантазии Пикассо. Однако обитатели Флориды, обыкновенно оценивающие красоту гостиницы согласно размеру платы за номер в купальный сезон (восемьдесят долларов в сутки) считали его одним из прекраснейших зданий в мире.
Океанский пляж перед отелем был доступен лишь живущим в нем туристам. К их услугам был также причудливый бассейн в виде клеверного листа — величайший в мире из всех искусственных бассейнов, как уверяла реклама.
В каждой кабине — ванная, телефон, удобные кресла, столики для карточной игры и небольшие холодильники. В три часа дня включались игральные машины, и обитатели отеля могли прямо в купальных костюмах делать свои ставки. В шезлонгах, расставленных по периметру бассейна, любители позагорать, натертые кремами и маслами, лениво перелистывали страницы журналов и рекламных буклетов.
— Развлекаемся? — раздраженно проговорил Ваникола. Спецагент Стенли поднял голову.
— Ты же знаешь, Сэм, приказ.
— Знаем мы ваши приказы, — проворчал Ваникола. — Эба Рильса в свое время вот так же замуровали в Бруклинском отеле… Ну и что? Уберегли его? Как бы не так! Если надо, они кого угодно из-под земли достанут.
— Сэм, тебе прекрасно известно: Рильс выбросился из окна, и суд установил факт самоубийства, — спокойно заметил Стенли.
— Не смешите, — возразил Ваникола. — Парня я отлично знал. Он никогда бы этого не сделал!
— Но с тех пор прошло двадцать лет, — не сдавался Стенли. — Многое изменилось.
Ваникола захохотал.
— Это уж точно! — мстительно парировал он. Динки Адамса пришили на пути в суд. Твистера достали в казино, на глаза у кучи людей. Рассказывайте вашей бабушке, будто что-то изменилось!
Стенли промолчал и переглянулся с товарищами. Те не решались вступать в перепалку.
Ваникола вынул сигару и, откусив кончик, выплюнул его на пол. Прикурив, плюхнулся на диван и, посмотрев на своих телохранителей, заговорил примирительным тоном:
— Рассудите сами, парни. Я, как и все, плачу налоги. И правительство тратит приличную часть моих денег, чтобы держать меня в таком месте. Ну и стоит шиковать, если от этого — никакого толку?
— Почему нет толку? Здесь ты надежно защищен… — откликнулся Стенли, вставая.
— Не валяй дурака, Стенли! — снова взорвался Ваникола. Прекрасно знаешь, не можете вы меня защитить.
— Не понимаю, Сэм, ты что же не надеешься остаться в живых? — Стенли был не на шутку встревожен.
Ваникола смотрел угрюмо и решительно.
— Вот что я вам скажу. Я умер уже давно — с той самой минуты, как попал в ваши руки. Если бы я продолжал запираться, меня посадили бы на электрический стул. А коль я раскололся, ребята достанут меня, и ничто им не сможет помешать. Это только вопрос времени. И время мое летит быстро. А раз так — вы могли бы позвонить своему шефу и попросить для меня разрешения поплескаться в бассейне часок-другой в день. Обещаю выполнять все ваши указания.
Стенли развернулся и ушел в соседнюю комнату, плотно прикрыв за собой дверь. Ваникола покосился на охранников. Те продолжали играть. Насупясь, он молчал, посасывая сигару.
Стенли вскоре возвратился и подошел к нему.
— Ладно, Сэм. Сделаем, как ты просишь. Но знай: с тобой ничего не должно произойти. А потому, как только заподозришь что-либо подозрительное, сообщи немедленно.
— Ладно-ладно, — проворчал Ваникола, подойдя к окну и снова поглядывая на бассейн, — чего уж болтать попусту.
Стенли снова уселся за карточный столик. Ваникола отвернулся от окна и улыбнулся, но это была мрачная улыбка.
— Теперь хоть в одном я могу быть уверен. Стенли вопросительно поднял глаза.
— Мне удастся загореть, и никто потом не сможет усомниться, где я провел эту зиму.
— Князя Кординелли вызывает Нью-Йорк. Она прикрыла рукой микрофон.
— Это тебя, дорогой!
Чезарио вошел в комнату. Он хорошо загорел за эти несколько дней: белый купальный костюм красиво оттенял золотистый цвет кожи. Она передала ему трубку.
— Кординелли слушает.
Из трубки доносился голос телефонистки.
— Хорошо, соедините, — сказал Чезарио и покосился на Барбару. — Это мисс Мартин — моя секретарша.
Барбара кивнула и снова вышла на балкон. Ей были слышны обрывки разговора о каком-то автомобиле, находящемся в Палм-Бич. Вскоре он положил трубку, но к ней не вышел. Она заглянула в комнату. Чезарио сидел за столом и что-то черкал в блокноте. Он поднял голову.
— Прости, пожалуйста. Дела.
Она печально кивнула. Сегодня кончалась неделя, которую они договорились провести вместе.
— Как было бы прекрасно, если бы наш праздник начинался только сегодня, — вздохнула она.
— Да, — коротко кивнул он.
— В Нью-Йорке теперь холодно и пасмурно… И до самого лета будут лить дожди. Не хочется и вспоминать. Как бы мне хотелось, чтобы мы остались здесь с тобой навсегда…
— Что же делать, — улыбнулся он. — Любой праздник когда-то начинается — и когда-то кончается.
— И наш?
— Конечно, — пожал он плечами, хотя прекрасно понимал, что она имела в виду, и добавил: — Я не могу оставить свои дела. И тебя ждет твоя работа. Ей стало грустно. Она ясно понимала теперь, что сама себя обманывала, согласившись на поездку. Для него это было не более, чем очередное развлечение.
— Интересно, Чезарио, кто-нибудь на этом свете знает, кто ты на самом деле?
Он удивленно поднял брови.
— Какой странный вопрос.
Ей вдруг нестерпимо захотелось прижаться к нему, обнять, почувствовать всем телом. Но она лишь отошла на шаг, чтобы ненароком не коснуться его рукой.
— Нет, нет, не странный… — говорила она. — Все считают тебя богатым любителем развлечений, плейбоем. Но ведь ты не плейбой!
Чезарио подошел к ней.
— Я просто всегда делаю, что хочу, и это не вредит, а наоборот, помогает моему бизнесу.
— Понятно, — проговорила она медленно, не отводя глаз. — Предпочитаешь делать карьеру в одиночестве, связывая свою судьбу только с гоночными машинами. Похоже, ты всегда это говоришь девушкам вроде меня.
— Девушек «вроде тебя» нет, — он взял ее за руку.
— Нет?! — потеряв самообладание, она осыпала его упреками: — А что же тогда та баронесса? Де Бронски, или как ее там?! Только месяц назад все газеты писали: ты собираешься совершить с нею турне по Европе!
— Илина? — он иронически хмыкнул. — Да она была еще ребенком, когда мы познакомились. Она сейчас в Калифорнии с одним техасским миллионером. Ей всегда нравились техасские миллионеры.
Досадуя на свою несдержанность, она опустила голову.
Чезарио осторожно приподнял за подбородок ее лицо, заглянул в глаза.
— У меня идея. В Палм-Бич есть машина, которую я должен посмотреть. Что, если вместо того чтобы сегодня вечером лететь в Нью-Йорк, возьмем и поедем на ней? Сможем продлить отдых… Я устал от самолетов.
— Изумительно!..
Он взглянул на часы.
— Сейчас три часа. У нас еще есть время искупаться. Мы можем поужинать в Палм-Бич и уже к утру будем в Джексонвилле.
— Ну что? Могу я получить свою порцию загара?
Агенты переглянулись. Стенли обернулся к охранникам, стоявшим у входов и выходов. Те, поймав его взгляд, едва заметно кивнули в ответ.
— Вроде все о'кей. — хмуро отозвался он. Два других агента поднялись, и Ваникола направился к бассейну, осторожно обходя шезлонги с растянувшимися на них купальщиками. Агенты следовали за ним. Он снял с полки прозрачный пластиковый плотик и, пройдя несколько шагов по воде, лег на него и поплыл.
Стенли с берега наблюдал за ним и рассматривал людей вокруг. Младший из агентов поинтересовался:
— Что-нибудь видите, шеф? Стенли отрицательно качнул головой.
— Да нет, похоже, все в порядке. Ни у кого нет достаточно одежды, чтобы можно было спрятать оружие.
Молодой человек усмехнулся, кивнув на группу девушек у края бассейна.
— Кое у кого из этих малюток одежды недостаточно даже для того, чтобы спрятать оружие, которое у них не отнять!
Стенли не улыбнулся.
Ваникола, лежа на плотике, подал из воды голос:
— Я же говорил — все будет о'кей. Мы уже третий день здесь, и ничего не случилось. Скажите мне, когда пройдет десять минут, чтобы я перевернулся. Я хочу поджариться равномерно.
— Ладно, — Стенли опустился в кресло у края бассейна. Скорей бы закончить эту муторную работу!
Ваникола отплыл подальше от берега. Детективы лениво оглядывали купальщиков. Напряжение понемногу отпускало.
Чезарио наблюдал за ними с другой стороны бассейна. Он оглянулся на Барбару: та лежала на животе, подставив спину солнцу и закрыв глаза. Он почувствовал, как тревожно забило в груди, и снова бросил взгляд на ту сторону.
Ваникола лежал на плотике посреди бассейна. Рядом несколько парней и девушек, смеясь, барахтались в воде. Чезарио слышал их молодые беззаботные голоса. Рука непроизвольно скользнула к бедру, где в специально сшитом кармане скрывался стилет.
Один из охранников подошел к воде и что-то крикнул Ваниколе. Тот повернулся и лег на живот. Охранник снова сел в кресло.
Чезарио еще раз оглянулся на Барбару. Та попрежнему нежилась на солнце, закрыв глаза. Он стремительно поднялся, набрал в легкие воздух и глубоко нырнул. Он плыл с открытыми глазами, направляясь к середине бассейна.
Услышав всплеск, Барбара подняла голову.
— Чезарио!
Но тот был уже далеко, и только воздушные пузыри на поверхности указывали его путь.
Она поморгала глазами и улыбнулась. Он опять напоминал ей мальчишку: все три дня упорно тренировался, переплывая бассейн под водой. Она взглянула на часы: двадцать минут четвертого. Пора было покидать этот райский уголок.
Она села и потянулась за губной помадой. Из воды показалась голова Чезарио: рот приоткрыт, глаза глядят куда-то вдаль, на губах — блуждающая улыбка.
— Ну как, — со смехом спросила она, — получилось?
— Да, — ответил он, вылезая из воды. — Получилось.
— Чезарио! — окликнула она. Он вздрогнул и коснулся рукой бедра. Искра страха, мелькнувшая в глазах, исчезла — стилет был на месте. Он понял, что она просто торопит его надеть халат, который держала в руках,
— Чезарио! Ты просто как мальчик. Возбуждаешься в самом неподходящем месте. — Говорила она с улыбкой, глядя как он закутывается в мохнатую ткань.
Он облегченно засмеялся и, поймав ее руку, балуясь, потянул вниз, к своим коленям.
— Я же говорил тебе, что сицилийцы все делают как следует?
Она подхватила свою пляжную сумку, и они, все еще смеясь, направились в отель.
— Не спускайте с него глаз, — бросил он охранникам, направляясь к аппарату.
Те кивнули и переглянулись между собой.
— Вот бы приехать сюда как-нибудь в другой раз, когда не надо будет работать, — мечтательно проговорил один.
— Нам с тобой не по зубам, — усмехнулся другой. — Слишком дорого.
Вернулся Стенли. Впервые за много дней он широко улыбался.
— Вставайте, — скомандовал он. — И Сэм пусть тоже гребет к берегу. Возвращаемся в Нью-Йорк!
Агенты поднялись. Голос Стенли звонко и весело прозвучал над водой.
— О'кей, Сэм. Выходи! Десять минут прошли.
Но Сэму суждено было греться на солнце подольше, чем десять минут. Сэм Ваникола, лежащий на своем пластиковом плотике, погруженном в воду, был мертв. Прижавшись щекой к плексигласовому щитку, он невидящими глазами смотрел в воду. Последние образы: зловеще улыбающееся лицо Чезарио, возникшее из глубины бассейна, и последовавшая затем острая, никогда прежде не испытанная боль — теперь оставили его.
Океанский пляж перед отелем был доступен лишь живущим в нем туристам. К их услугам был также причудливый бассейн в виде клеверного листа — величайший в мире из всех искусственных бассейнов, как уверяла реклама.
В каждой кабине — ванная, телефон, удобные кресла, столики для карточной игры и небольшие холодильники. В три часа дня включались игральные машины, и обитатели отеля могли прямо в купальных костюмах делать свои ставки. В шезлонгах, расставленных по периметру бассейна, любители позагорать, натертые кремами и маслами, лениво перелистывали страницы журналов и рекламных буклетов.
* * *
Стоя у раскрытого окна, Сэм Ваникола глядел вниз на бассейн. Его фигура на фоне оконного проема выглядела внушительно: при росте шесть футов он весил двести сорок фунтов. Сэм презрительно фыркнул и вернулся в номер, где еще три человека, расположившись у маленького столика, играли в карты.— Развлекаемся? — раздраженно проговорил Ваникола. Спецагент Стенли поднял голову.
— Ты же знаешь, Сэм, приказ.
— Знаем мы ваши приказы, — проворчал Ваникола. — Эба Рильса в свое время вот так же замуровали в Бруклинском отеле… Ну и что? Уберегли его? Как бы не так! Если надо, они кого угодно из-под земли достанут.
— Сэм, тебе прекрасно известно: Рильс выбросился из окна, и суд установил факт самоубийства, — спокойно заметил Стенли.
— Не смешите, — возразил Ваникола. — Парня я отлично знал. Он никогда бы этого не сделал!
— Но с тех пор прошло двадцать лет, — не сдавался Стенли. — Многое изменилось.
Ваникола захохотал.
— Это уж точно! — мстительно парировал он. Динки Адамса пришили на пути в суд. Твистера достали в казино, на глаза у кучи людей. Рассказывайте вашей бабушке, будто что-то изменилось!
Стенли промолчал и переглянулся с товарищами. Те не решались вступать в перепалку.
Ваникола вынул сигару и, откусив кончик, выплюнул его на пол. Прикурив, плюхнулся на диван и, посмотрев на своих телохранителей, заговорил примирительным тоном:
— Рассудите сами, парни. Я, как и все, плачу налоги. И правительство тратит приличную часть моих денег, чтобы держать меня в таком месте. Ну и стоит шиковать, если от этого — никакого толку?
— Почему нет толку? Здесь ты надежно защищен… — откликнулся Стенли, вставая.
— Не валяй дурака, Стенли! — снова взорвался Ваникола. Прекрасно знаешь, не можете вы меня защитить.
— Не понимаю, Сэм, ты что же не надеешься остаться в живых? — Стенли был не на шутку встревожен.
Ваникола смотрел угрюмо и решительно.
— Вот что я вам скажу. Я умер уже давно — с той самой минуты, как попал в ваши руки. Если бы я продолжал запираться, меня посадили бы на электрический стул. А коль я раскололся, ребята достанут меня, и ничто им не сможет помешать. Это только вопрос времени. И время мое летит быстро. А раз так — вы могли бы позвонить своему шефу и попросить для меня разрешения поплескаться в бассейне часок-другой в день. Обещаю выполнять все ваши указания.
Стенли развернулся и ушел в соседнюю комнату, плотно прикрыв за собой дверь. Ваникола покосился на охранников. Те продолжали играть. Насупясь, он молчал, посасывая сигару.
Стенли вскоре возвратился и подошел к нему.
— Ладно, Сэм. Сделаем, как ты просишь. Но знай: с тобой ничего не должно произойти. А потому, как только заподозришь что-либо подозрительное, сообщи немедленно.
— Ладно-ладно, — проворчал Ваникола, подойдя к окну и снова поглядывая на бассейн, — чего уж болтать попусту.
Стенли снова уселся за карточный столик. Ваникола отвернулся от окна и улыбнулся, но это была мрачная улыбка.
— Теперь хоть в одном я могу быть уверен. Стенли вопросительно поднял глаза.
— Мне удастся загореть, и никто потом не сможет усомниться, где я провел эту зиму.
* * *
Барбара стояла на балконе и смотрела на океан, когда в комнате зазвонил телефон. Она вернулась и взяла трубку.— Князя Кординелли вызывает Нью-Йорк. Она прикрыла рукой микрофон.
— Это тебя, дорогой!
Чезарио вошел в комнату. Он хорошо загорел за эти несколько дней: белый купальный костюм красиво оттенял золотистый цвет кожи. Она передала ему трубку.
— Кординелли слушает.
Из трубки доносился голос телефонистки.
— Хорошо, соедините, — сказал Чезарио и покосился на Барбару. — Это мисс Мартин — моя секретарша.
Барбара кивнула и снова вышла на балкон. Ей были слышны обрывки разговора о каком-то автомобиле, находящемся в Палм-Бич. Вскоре он положил трубку, но к ней не вышел. Она заглянула в комнату. Чезарио сидел за столом и что-то черкал в блокноте. Он поднял голову.
— Прости, пожалуйста. Дела.
Она печально кивнула. Сегодня кончалась неделя, которую они договорились провести вместе.
— Как было бы прекрасно, если бы наш праздник начинался только сегодня, — вздохнула она.
— Да, — коротко кивнул он.
— В Нью-Йорке теперь холодно и пасмурно… И до самого лета будут лить дожди. Не хочется и вспоминать. Как бы мне хотелось, чтобы мы остались здесь с тобой навсегда…
— Что же делать, — улыбнулся он. — Любой праздник когда-то начинается — и когда-то кончается.
— И наш?
— Конечно, — пожал он плечами, хотя прекрасно понимал, что она имела в виду, и добавил: — Я не могу оставить свои дела. И тебя ждет твоя работа. Ей стало грустно. Она ясно понимала теперь, что сама себя обманывала, согласившись на поездку. Для него это было не более, чем очередное развлечение.
— Интересно, Чезарио, кто-нибудь на этом свете знает, кто ты на самом деле?
Он удивленно поднял брови.
— Какой странный вопрос.
Ей вдруг нестерпимо захотелось прижаться к нему, обнять, почувствовать всем телом. Но она лишь отошла на шаг, чтобы ненароком не коснуться его рукой.
— Нет, нет, не странный… — говорила она. — Все считают тебя богатым любителем развлечений, плейбоем. Но ведь ты не плейбой!
Чезарио подошел к ней.
— Я просто всегда делаю, что хочу, и это не вредит, а наоборот, помогает моему бизнесу.
— Понятно, — проговорила она медленно, не отводя глаз. — Предпочитаешь делать карьеру в одиночестве, связывая свою судьбу только с гоночными машинами. Похоже, ты всегда это говоришь девушкам вроде меня.
— Девушек «вроде тебя» нет, — он взял ее за руку.
— Нет?! — потеряв самообладание, она осыпала его упреками: — А что же тогда та баронесса? Де Бронски, или как ее там?! Только месяц назад все газеты писали: ты собираешься совершить с нею турне по Европе!
— Илина? — он иронически хмыкнул. — Да она была еще ребенком, когда мы познакомились. Она сейчас в Калифорнии с одним техасским миллионером. Ей всегда нравились техасские миллионеры.
Досадуя на свою несдержанность, она опустила голову.
Чезарио осторожно приподнял за подбородок ее лицо, заглянул в глаза.
— У меня идея. В Палм-Бич есть машина, которую я должен посмотреть. Что, если вместо того чтобы сегодня вечером лететь в Нью-Йорк, возьмем и поедем на ней? Сможем продлить отдых… Я устал от самолетов.
— Изумительно!..
Он взглянул на часы.
— Сейчас три часа. У нас еще есть время искупаться. Мы можем поужинать в Палм-Бич и уже к утру будем в Джексонвилле.
* * *
Ваникола вышел из душевой. Яркий гавайский орнамент красовался на его плавках. Стоя в тени под навесом, он повернулся к детективам, не спускавшим с него глаз.— Ну что? Могу я получить свою порцию загара?
Агенты переглянулись. Стенли обернулся к охранникам, стоявшим у входов и выходов. Те, поймав его взгляд, едва заметно кивнули в ответ.
— Вроде все о'кей. — хмуро отозвался он. Два других агента поднялись, и Ваникола направился к бассейну, осторожно обходя шезлонги с растянувшимися на них купальщиками. Агенты следовали за ним. Он снял с полки прозрачный пластиковый плотик и, пройдя несколько шагов по воде, лег на него и поплыл.
Стенли с берега наблюдал за ним и рассматривал людей вокруг. Младший из агентов поинтересовался:
— Что-нибудь видите, шеф? Стенли отрицательно качнул головой.
— Да нет, похоже, все в порядке. Ни у кого нет достаточно одежды, чтобы можно было спрятать оружие.
Молодой человек усмехнулся, кивнув на группу девушек у края бассейна.
— Кое у кого из этих малюток одежды недостаточно даже для того, чтобы спрятать оружие, которое у них не отнять!
Стенли не улыбнулся.
Ваникола, лежа на плотике, подал из воды голос:
— Я же говорил — все будет о'кей. Мы уже третий день здесь, и ничего не случилось. Скажите мне, когда пройдет десять минут, чтобы я перевернулся. Я хочу поджариться равномерно.
— Ладно, — Стенли опустился в кресло у края бассейна. Скорей бы закончить эту муторную работу!
Ваникола отплыл подальше от берега. Детективы лениво оглядывали купальщиков. Напряжение понемногу отпускало.
Чезарио наблюдал за ними с другой стороны бассейна. Он оглянулся на Барбару: та лежала на животе, подставив спину солнцу и закрыв глаза. Он почувствовал, как тревожно забило в груди, и снова бросил взгляд на ту сторону.
Ваникола лежал на плотике посреди бассейна. Рядом несколько парней и девушек, смеясь, барахтались в воде. Чезарио слышал их молодые беззаботные голоса. Рука непроизвольно скользнула к бедру, где в специально сшитом кармане скрывался стилет.
Один из охранников подошел к воде и что-то крикнул Ваниколе. Тот повернулся и лег на живот. Охранник снова сел в кресло.
Чезарио еще раз оглянулся на Барбару. Та попрежнему нежилась на солнце, закрыв глаза. Он стремительно поднялся, набрал в легкие воздух и глубоко нырнул. Он плыл с открытыми глазами, направляясь к середине бассейна.
Услышав всплеск, Барбара подняла голову.
— Чезарио!
Но тот был уже далеко, и только воздушные пузыри на поверхности указывали его путь.
Она поморгала глазами и улыбнулась. Он опять напоминал ей мальчишку: все три дня упорно тренировался, переплывая бассейн под водой. Она взглянула на часы: двадцать минут четвертого. Пора было покидать этот райский уголок.
Она села и потянулась за губной помадой. Из воды показалась голова Чезарио: рот приоткрыт, глаза глядят куда-то вдаль, на губах — блуждающая улыбка.
— Ну как, — со смехом спросила она, — получилось?
— Да, — ответил он, вылезая из воды. — Получилось.
— Чезарио! — окликнула она. Он вздрогнул и коснулся рукой бедра. Искра страха, мелькнувшая в глазах, исчезла — стилет был на месте. Он понял, что она просто торопит его надеть халат, который держала в руках,
— Чезарио! Ты просто как мальчик. Возбуждаешься в самом неподходящем месте. — Говорила она с улыбкой, глядя как он закутывается в мохнатую ткань.
Он облегченно засмеялся и, поймав ее руку, балуясь, потянул вниз, к своим коленям.
— Я же говорил тебе, что сицилийцы все делают как следует?
Она подхватила свою пляжную сумку, и они, все еще смеясь, направились в отель.
* * *
В кабине зазвонил телефон. Стенли поднялся.— Не спускайте с него глаз, — бросил он охранникам, направляясь к аппарату.
Те кивнули и переглянулись между собой.
— Вот бы приехать сюда как-нибудь в другой раз, когда не надо будет работать, — мечтательно проговорил один.
— Нам с тобой не по зубам, — усмехнулся другой. — Слишком дорого.
Вернулся Стенли. Впервые за много дней он широко улыбался.
— Вставайте, — скомандовал он. — И Сэм пусть тоже гребет к берегу. Возвращаемся в Нью-Йорк!
Агенты поднялись. Голос Стенли звонко и весело прозвучал над водой.
— О'кей, Сэм. Выходи! Десять минут прошли.
Но Сэму суждено было греться на солнце подольше, чем десять минут. Сэм Ваникола, лежащий на своем пластиковом плотике, погруженном в воду, был мертв. Прижавшись щекой к плексигласовому щитку, он невидящими глазами смотрел в воду. Последние образы: зловеще улыбающееся лицо Чезарио, возникшее из глубины бассейна, и последовавшая затем острая, никогда прежде не испытанная боль — теперь оставили его.
Глава девятая
Освещенное ярким солнцем федеральное шоссе, соединяющее Майами с Форт-Плерком, пролегало среди болотистых равнин и цитрусовых рощ атлантического побережья Флориды. По ночам здесь ложились густые туманы, поднимающиеся от остывающих озерных вод. К ним примешивались дымы костров многочисленных контрабандистов, и тогда дорогу покрывала непроглядная мгла.
Мощный мотор послушно отозвался, когда Барбара сбавила газ. Она нажала кнопку приемника, и в шум двигателя ворвалась громкая музыка. Наклонившись к рулевому колесу, включила дальний свет.
— Туман сгущается…
— Давай, я сяду за руль, — предложил Чезарио.
— Ничего, я поведу еще немного. Пока еще не очень темно.
Какое-то время молчали. Музыка по радио прервалась, и диктор бойко объявил:
— Сейчас одиннадцать часов. Передаем последние новости из Майами.
Чезарио покосился на Барбару: та внимательно смотрела на дорогу. Голос в приемнике продолжал:
— Убийство Сэма Ваниколы, происшедшее сегодня в плавательном бассейне отеля «Сент-Тропес» около четырех часов дня, ставит правительство в затруднительное положение. Оно полностью лишает окружной суд Нью-Йорка возможности вынести обвинительный приговор четырем лидерам преступного синдиката. Установлено, что во всех случаях убийства свидетелей использовалось одно и то же оружие — стилет. Этот род кинжала — излюбленное орудие мести в средневековой Италии. Особенно часто им пользовались убийцы во времена правления Борджиа. Лезвие стилета устроено таким образом, что, произведя внутреннее кровотечение, оно заставляет рану закрыться, когда оружие вынуто из жертвы. Полиция и ФБР придают этому факту большое значение, полагая именно в нем найти ключ к установлению личности убийцы. Или группы убийц. Тем временем в Вашингтоне…
Чезарио потянулся и выключил радио.
— Только тоску наводит, — проговорил он со смешком. — Все преступления да убийства. Будто больше и новостей никаких…
Барбара молча вела машину. Он снова засмеялся.
— Ты не спишь? Очнись! Ты же за рулем!
— Я не сплю.
— Это хорошо. Так мне спокойней.
— Просто я думала…
— О чем?
— О человеке, который умер в бассейне… Почемуто мне захотелось представить себе, каким он был. Быть может, я видела его, а он — меня…
— Странная ты. Что это тебе вздумалось? Она по-прежнему смотрела на дорогу.
— Как знать, если бы мы заговорили друг с другом, я, может быть, могла бы его предупредить… предостеречь…
Он снова засмеялся:
— О чем?! Ты же не знала, что произойдет?
Она коротко взглянула на него и снова уставилась на дорогу.
— Я могла бы рассказать ему про Ангела Смерти, про то, как он преследовал нас в Нью-Йорке, в Лас-Вегасе, потом — в Майами… — Она зябко передернула плечами. — Тебе не кажется, Чезарио, он попрежнему с нами?
— Мне кажется, ты бредишь, — хохотнул он, — лучше давай-ка поменяемся местами, и я поведу машину, а то ты чересчур разволновалась из-за пустяков.
Барбара молча включила указатель поворота и стала тормозить. Машина выехала на обочину и остановилась.
— Вот умница. Я лучше знаю эту дорогу. Впереди узкий мост. Да и туман сгустился.
— Пожалуйста, веди сам. Только осторожней.
— Я буду крайне осторожен! — он привлек ее к себе и поцеловал. Ее губы были холодны, как лед.
— Будь ты и вправду Ангел Смерти, мне не страшно, — выдохнула она. — С тобой я испытала такое счастье…
Теперь он не смог удержаться от вопроса:
— А как бы ты поступила, будь я им на самом деле?
Смятение пронеслось в ее глазах.
— Похоже, теперь бредишь ты…
Ему не удавалось избавиться от подозрений. Могло ли это быть пустой болтовней? Вдруг она догадывается? Или может — знает?
— А ведь я действительно мог совершить все эти убийства, — задумчиво проговорил он. — Они случались всюду, где мы появлялись.
Она посмотрела на него долгим взглядом и нерешительно улыбнулась.
— Так же, как и многие другие. Ей-богу, Чезарио, я начинаю думать, что ты не менее сумасшедший, чем я!
Он засмеялся и стал выбираться из машины. Обойдя вокруг, подошел к левой дверце и нагнулся к Барбаре.
Та вынула губную помаду и повернула к себе зеркальце.
— Пожалуйста, посвети мне, а то я неровно накрашу. Он щелкнул зажигалкой. Неровное пламя выхватило из темноты се лицо. Будто что-то почувствовав, она подняла глаза.
— Чезарио, ты что так смотришь?
— Ты страшно красива, — осевшим голосом проговорил он.
— Тогда поцелуй меня, пока я не накрасила губы, — улыбнулась она. Он потянулся к ней — теперь ее губы были теплы и нежно отвечали ему.
— Мне страшно, Чезарио, — выдохнула она, — кажется, я люблю тебя сильнее, чем мне бы хотелось… И мне все равно, кто убил тех людей — ты или кто-то другой.
Он распрямился. Барбара повернулась к зеркалу, поднося к губам помаду. На шее, там, где легкие локоны свивались в кольца, виднелась белая полоска от купальника. Он занес правую руку, держа ладонь твердой и плоской, как доска. У него не было выбора. Она слишком много знает. Рука пошла вниз, и он нанес точный, сокрушительный удар ребром ладони.
Пенальчик с помадой пулей вылетел из ее руки, стукнулся о приборную доску, покатился по полу кабины и замер…
Несколько мгновений он стоял, слушая, как бешено грохочет в груди сердце и глядя на недвижное тело. Барбара лежала, навалившись грудью на рулевое колесо, все еще держась рукой за баранку и неестественно повернул голову. Теперь он был рад, что не видит ее лица.
Он быстро огляделся. Убедившись, что шоссе пустынно, обошел автомобиль и сел на прежнее место. Потянувшись, повернул ключ. Мотор отозвался глухим ворчанием. Еще раз оглянулся на дорогу и вынул из рукава стилет и пружинку, на которой он был прикреплен. Сильным движением отбросил оружие подальше от дороги. Из болота, вплотную подступавшего к шоссе, донесся короткий всплеск.
Чезарио включил двигатель и, управляя машиной со своего сидения, вывел ее на середину дороги. Вытянув ногу, он жал на акселератор. Автомобиль разогнался до восьмидесяти миль в час. Неподалеку Должен быть мост.
Едва в тумане показались его контуры, Чезарио столкнул Барбару на пол и подобрал под себя обе ноги. Машина с бешеной скоростью неслась прямо на бетонное ограждение моста.
Мощный мотор послушно отозвался, когда Барбара сбавила газ. Она нажала кнопку приемника, и в шум двигателя ворвалась громкая музыка. Наклонившись к рулевому колесу, включила дальний свет.
— Туман сгущается…
— Давай, я сяду за руль, — предложил Чезарио.
— Ничего, я поведу еще немного. Пока еще не очень темно.
Какое-то время молчали. Музыка по радио прервалась, и диктор бойко объявил:
— Сейчас одиннадцать часов. Передаем последние новости из Майами.
Чезарио покосился на Барбару: та внимательно смотрела на дорогу. Голос в приемнике продолжал:
— Убийство Сэма Ваниколы, происшедшее сегодня в плавательном бассейне отеля «Сент-Тропес» около четырех часов дня, ставит правительство в затруднительное положение. Оно полностью лишает окружной суд Нью-Йорка возможности вынести обвинительный приговор четырем лидерам преступного синдиката. Установлено, что во всех случаях убийства свидетелей использовалось одно и то же оружие — стилет. Этот род кинжала — излюбленное орудие мести в средневековой Италии. Особенно часто им пользовались убийцы во времена правления Борджиа. Лезвие стилета устроено таким образом, что, произведя внутреннее кровотечение, оно заставляет рану закрыться, когда оружие вынуто из жертвы. Полиция и ФБР придают этому факту большое значение, полагая именно в нем найти ключ к установлению личности убийцы. Или группы убийц. Тем временем в Вашингтоне…
Чезарио потянулся и выключил радио.
— Только тоску наводит, — проговорил он со смешком. — Все преступления да убийства. Будто больше и новостей никаких…
Барбара молча вела машину. Он снова засмеялся.
— Ты не спишь? Очнись! Ты же за рулем!
— Я не сплю.
— Это хорошо. Так мне спокойней.
— Просто я думала…
— О чем?
— О человеке, который умер в бассейне… Почемуто мне захотелось представить себе, каким он был. Быть может, я видела его, а он — меня…
— Странная ты. Что это тебе вздумалось? Она по-прежнему смотрела на дорогу.
— Как знать, если бы мы заговорили друг с другом, я, может быть, могла бы его предупредить… предостеречь…
Он снова засмеялся:
— О чем?! Ты же не знала, что произойдет?
Она коротко взглянула на него и снова уставилась на дорогу.
— Я могла бы рассказать ему про Ангела Смерти, про то, как он преследовал нас в Нью-Йорке, в Лас-Вегасе, потом — в Майами… — Она зябко передернула плечами. — Тебе не кажется, Чезарио, он попрежнему с нами?
— Мне кажется, ты бредишь, — хохотнул он, — лучше давай-ка поменяемся местами, и я поведу машину, а то ты чересчур разволновалась из-за пустяков.
Барбара молча включила указатель поворота и стала тормозить. Машина выехала на обочину и остановилась.
— Вот умница. Я лучше знаю эту дорогу. Впереди узкий мост. Да и туман сгустился.
— Пожалуйста, веди сам. Только осторожней.
— Я буду крайне осторожен! — он привлек ее к себе и поцеловал. Ее губы были холодны, как лед.
— Будь ты и вправду Ангел Смерти, мне не страшно, — выдохнула она. — С тобой я испытала такое счастье…
Теперь он не смог удержаться от вопроса:
— А как бы ты поступила, будь я им на самом деле?
Смятение пронеслось в ее глазах.
— Похоже, теперь бредишь ты…
Ему не удавалось избавиться от подозрений. Могло ли это быть пустой болтовней? Вдруг она догадывается? Или может — знает?
— А ведь я действительно мог совершить все эти убийства, — задумчиво проговорил он. — Они случались всюду, где мы появлялись.
Она посмотрела на него долгим взглядом и нерешительно улыбнулась.
— Так же, как и многие другие. Ей-богу, Чезарио, я начинаю думать, что ты не менее сумасшедший, чем я!
Он засмеялся и стал выбираться из машины. Обойдя вокруг, подошел к левой дверце и нагнулся к Барбаре.
Та вынула губную помаду и повернула к себе зеркальце.
— Пожалуйста, посвети мне, а то я неровно накрашу. Он щелкнул зажигалкой. Неровное пламя выхватило из темноты се лицо. Будто что-то почувствовав, она подняла глаза.
— Чезарио, ты что так смотришь?
— Ты страшно красива, — осевшим голосом проговорил он.
— Тогда поцелуй меня, пока я не накрасила губы, — улыбнулась она. Он потянулся к ней — теперь ее губы были теплы и нежно отвечали ему.
— Мне страшно, Чезарио, — выдохнула она, — кажется, я люблю тебя сильнее, чем мне бы хотелось… И мне все равно, кто убил тех людей — ты или кто-то другой.
Он распрямился. Барбара повернулась к зеркалу, поднося к губам помаду. На шее, там, где легкие локоны свивались в кольца, виднелась белая полоска от купальника. Он занес правую руку, держа ладонь твердой и плоской, как доска. У него не было выбора. Она слишком много знает. Рука пошла вниз, и он нанес точный, сокрушительный удар ребром ладони.
Пенальчик с помадой пулей вылетел из ее руки, стукнулся о приборную доску, покатился по полу кабины и замер…
Несколько мгновений он стоял, слушая, как бешено грохочет в груди сердце и глядя на недвижное тело. Барбара лежала, навалившись грудью на рулевое колесо, все еще держась рукой за баранку и неестественно повернул голову. Теперь он был рад, что не видит ее лица.
Он быстро огляделся. Убедившись, что шоссе пустынно, обошел автомобиль и сел на прежнее место. Потянувшись, повернул ключ. Мотор отозвался глухим ворчанием. Еще раз оглянулся на дорогу и вынул из рукава стилет и пружинку, на которой он был прикреплен. Сильным движением отбросил оружие подальше от дороги. Из болота, вплотную подступавшего к шоссе, донесся короткий всплеск.
Чезарио включил двигатель и, управляя машиной со своего сидения, вывел ее на середину дороги. Вытянув ногу, он жал на акселератор. Автомобиль разогнался до восьмидесяти миль в час. Неподалеку Должен быть мост.
Едва в тумане показались его контуры, Чезарио столкнул Барбару на пол и подобрал под себя обе ноги. Машина с бешеной скоростью неслась прямо на бетонное ограждение моста.