Родионов Андрей. Святой воин

   Я морщусь недовольно, отчего-то мне чудится, что ветер прямо в лицо швыряет запахи гари и свежей крови. Придется сообщить Жанне, что сезон сбора трав затягивается. Нельзя оставлять в тылу нерешенные проблемы, аукнется так, что потом и костей не соберешь. Итак, пастушка Жанна д'Арк и барон де Рэ, барон де Рэ и графиня Клод Баварская. С одной стороны, в наличии повышенный интерес к девушке, назойливые знаки внимания, подаренный перстень знаменитого предка, с другой – подозрительно близкие отношения с баварцами-телохранителями. Что же ты задумал, дьяволопоклонник и любитель юных пажей?
   Человек – животное социальное, а потому весьма дорожит мнением окружающих о себе, пусть внешне и делает вид, что ему все до фонаря. Вдобавок людям интересно все происходящее вокруг, так уж сложилось, что нелюбопытные и необщительные особи попросту вымерли, не оставив потомства. Остальные вместе гонялись за мамонтами, дружной компанией удирали от саблезубых тигров и, путем демократического голосования, избирали наименее ценных членов коллектива, тех, кого не жаль бросить в котел в голодный год. Самые проницательные из людей давным-давно открыли азбучную истину: хочешь узнать, что в самом деле происходит вокруг, – подслушивай. В глаза обязательно соврут, приукрасят, умолчат, но правды ни за что не скажут.
   Труднее всех приходилось правителям. Опасаясь заговоров, они лично, не доверяя никому, долгими часами бродили по потайным ходам, то и дело прикипали глазом или ухом к специальным отверстиям, просверленным в стенах. Долгие столетия тайных войн, заговоров и интриг привели к тому, что внутренние стены средневековых замков стали напоминать решето, вдобавок из дыр немилосердно сквозило. А что еще оставалось делать десяткам поколений бдительных сеньоров, как не сверлить все новые и новые дыры, если специальная подслушивающая техника появилась лишь в двадцатом веке?
   Что ж, лично мне незачем часами сверлить неподатливый камень, достаточно припомнить навыки лазания по деревьям. Утешив себя подобной мыслью, я с повышенным интересом присматриваюсь к хорошо знакомым мне людям. От дерева, к стволу которого я прилип крепче лианы, до распахнутого окна кабинета чуть меньше трех ярдов. Единственная опасность для меня – потерять равновесие и грохнуться вниз. Вряд ли из хорошо освещенной комнаты заговорщики смогут различить мой силуэт среди колышущейся листвы, все-таки ночь на дворе. А в том, что здесь зреет заговор, я уже не сомневаюсь. Четверо мужчин, сидящих за щедро накрытым столом, в окно и не смотрят. Есть они тоже не спешат, общаются.
   – Итак, – с вызовом заявляет барон Жиль де Рэ. – Я хотел бы услышать все подробности!
   Несколько секунд кузен дофина любуется золотым кубком искусной работы, затем ставит его на стол, так и не отхлебнув, и красное как кровь вино выплескивается на узорчатую белую скатерть. Барон переводит тяжелый взгляд с одного из «братьев» Жанны на другого, наконец старший баварец решительно кивает, мол, мы не против.
   – Что вас конкретно интересует? – басит Жак де Ли.
   – Когда мне будет оказана помощь, и в чем именно она будет заключаться? – сварливо отзывается барон. – Вы тянете, а между тем все больше лиц вовлекается в заговор. Боюсь, скоро настанет момент, когда кто-нибудь из них может проговориться, и тогда... Вы же знаете графа Дюшателя, это страшный человек! Танги не поглядит ни на мой титул, ни на ваше родство с Девой.
   – Барон, – торжественно заявляет старший из «братьев». – Мне понятны ваши сомнения. Чтобы их окончательно развеять, я открою вам маленькую тайну. Итак, разрешите представить среднего сына герцога Людовика Баварского – Фердинанда, маркграфа Бранденбургского!
   Я, изумленно присвистнув, впиваюсь взглядом в дверь, что вот-вот распахнется, явив нам дорогого гостя. Но как, интересно, сын баварского герцога смог незаметно прибыть в набитый войсками Божанси?
   – Что за глупая шутка? – рявкает барон, и золотой кубок сминается в его кулаке, окончательно залив вином некогда белую скатерть.
   Я и сам щелкаю отпавшей челюстью, что никак не желает вернуться на свое законное место. Ведь перед бароном стоит средний из баварских «братьев», Жан. Полно, да он ли это? Откуда только взялась гордая поза, рука, небрежно брошенная на эфес меча, поблескивает перстнем с камешком, стоящим немалых денег. Так вот что все время смущало меня в Жане! Ведь он – вылитая копия герцога Баварского, только повыше да лет на тридцать моложе.
   – Мало кто во Франции знает меня в лицо, – скалит зубы новоявленный маркграф. – Так уж вышло, что по поручению императора последние пять лет я провел в сражениях с «сиротками» Яна Гуса. Потому-то отец и выбрал меня для сопровождения Клод, о чем, признаюсь, я нимало не пожалел. Будучи не узнанным, получаешь превосходную возможность поближе познакомиться с окружающими тебя людьми и событиями.
   Фердинанд достает из поясного кошеля какой-то свиток и с любезной улыбкой протягивает его барону. Тот принимает письмо, но печати срывать не торопится.
   – Здесь предложения моего отца. Он хочет, чтобы вы стали королем Франции! – Голос маркграфа серьезен, даже торжествен, но в его глазах на мгновение мелькает какая-то искра.
   Ручаюсь, Жиль де Рэ ничего не заметил, но я-то успел узнать баварца получше!
   Пока барон пристально осматривает сургучные печати, Жак де Ли почтительно пододвигает господину маркграфу кресло. Фердинанд, не чинясь, наливает себе вина из узорчатого серебряного кувшина, но пить не спешит, не желает дурманить голову. Барон де Рэ внимательно вчитывается в послание, брови его ползут все выше, словно желая слиться с волосами, в стылых глазах проступает изумление пополам с гневом. Скомкав письмо, Жиль де Рэ швыряет его на стол и фыркает презрительно:
   – Вы что, с ума сошли? Отдать вам просто так, за здорово живешь, всю Фландрию и половину герцогства Бургундского? Да это просто курам на смех!
   – Послушайте, барон, – в голосе маркграфа сквозит явная усмешка, – сегодня вы один из знатнейших дворян французского королевства, вы богаче самого государя, но что с того? Вы навсегда остаетесь всего лишь вассалом, никогда вам не подняться до собственного королевства. А мы предлагаем вам за мелочь, за сущую безделицу, которая все равно не принадлежит Франции, королевскую корону! Вдумайтесь только – вы, Жиль де Лаваль де Рэ, станете монархом!
   – Ха, всего лишь мужем королевы, проще говоря – принцем-консортом! – яростно парирует барон.
   – Не придирайтесь к словам. Что значит ярлык в сравнении с действительным положением вещей? – тут же возражает Фердинанд. – Пусть ваша супруга по-прежнему слушает голоса святых, посещает монастыри и аббатства, править-то будете вы!
   – Ну, допустим, – с неохотой соглашается Жиль де Рэ. – Но ведь мне потребуется уйма денег!
   – Это уже ваши проблемы, – пожимает плечами маркграф. – Собственное королевство дорогого стоит, не так ли? Но не огорчайтесь, получив корону, вы с лихвой вернете все истраченные средства. Итак, по рукам?
   Барон, зыркнув по сторонам, ухмыляется совсем по-мальчишечьи и заявляет:
   – Конечно!
   – Тогда сверим наши планы, – деловито предлагает маркграф. – После коронации Карла Валуа в Реймском соборе армия двинется к столице. Сейчас англичанам нечем остановить французское войско, потому они бросят Париж на произвол судьбы. Скорее всего, парижане откажутся сдать город, будут сопротивляться, но мои люди сумеют открыть ворота. Затем, сразу после взятия столицы, король должен быть убит! – И Фердинанд жестко добавляет, глядя прямо в глаза барону: – Вот это – уже ваша забота.
   Жиль де Рэ, помедлив, кивает:
   – Карл доверяет мне, как самому себе. На грядущей коронации я буду стоять по правую руку от дофина!
   – Прекрасно! – говорит маркграф. – Лучший друг, доверенное лицо, все это нам еще не раз пригодится. Так вот, дальше. Как только короля убьют, следует немедленно объявить, что это чудовищное злодеяние произошло по наущению герцога Бургундского, а затем срочно созвать Генеральные Штаты.
   – А как быть с сыном Карла? – любопытствует барон.
   Фердинанд пожимает плечами и холодно замечает:
   – Очевидно, с ребенком приключится тяжелая форма кори, оспы или свинки, причем со смертельным исходом. Но беспокоиться не стоит, столь юное безгрешное создание непременно попадет прямо в рай. Как бы то ни было, после смерти Карла Валуа Франции понадобится король. Претендентов будет несколько, но когда Изабелла Баварская объявит Деву Жанну своей дочерью, потерянной и вновь обретенной, а вас, героя освободительного похода, ее будущим мужем и главным защитником королевства...
   Жак и Поль, до того сидевшие неподвижно, словно их здесь и нет, быстро переглядываются. Глаза у баварцев словно рдеющие угли, взгляд остер, как наконечник копья. А господин маркграф плавно продолжает:
   – Не думаю, что кто-то станет особенно возражать против этого. В любом случае у нас будет армия под рукой. Да, кстати, кто из полководцев на нашей стороне?
   – Это сложный и деликатный вопрос, – подумав немного, отзывается барон. – Мне предстоит выбрать одного из тех двоих, что обладают реальной силой и авторитетом в среде французского рыцарства.
   – Значит, это правда. – В голосе маркграфа я различаю удовлетворение. – До меня доходили смутные слухи...
   – Истинная правда, – со вздохом отвечает Жиль де Рэ. – Герцог Алансон и Орлеанский Бастард терпеть не могут друг друга, причем до такой степени, что, стань один из них нашим союзником, второй, не раздумывая, выступит против. Как истые вельможи, оба искусно скрывают неприязнь, на людях обмениваясь любезностями. А на самом деле их отношения можно смело назвать взаимной ненавистью.
   Баварец коротко кивает, плеснув в кубок вина, пододвигает его к Жилю де Рэ. Барон поднимает налитый кубок, заговорщики с силой чокаются, так, что вино из обоих кубков смешивается. Я зло ухмыляюсь. Достойные дворяне не то что опасаются друг друга, отнюдь нет. Просто это движение вбито в них на уровне безусловного рефлекса, ведь яд в бокале – столь же действенное оружие, как копья и мечи.
   – У меня сложилось определенное мнение о каждом из этих господ, – мягко замечает маркграф. – Если вы не против, я с интересом сравнил бы его с вашим.
   – Ни для кого в королевстве не секрет, что герцог Алансон весьма нуждается в деньгах, – начинает барон. – После битвы при Вернейле он попал в плен к англичанам, и лишь недавно его жена смогла собрать гигантский выкуп, продав и заложив все, вплоть до собственных фамильных драгоценностей. Но Алансон весьма и весьма себе на уме, готов ли он из-за денежных затруднений предать сюзерена, вдобавок родственника и друга? Я в этом не уверен.
   – А граф Дюнуа, Орлеанский Бастард? – любопытствует Фердинанд.
   Сбросив маску храброго и нерассуждающего рыцаря, он и говорить стал иначе. Глядя на маркграфа, я отчетливо понимаю, что он гораздо опаснее барона, этот хищник из иной весовой категории. Как ни странно, баварец по-прежнему нравится мне, причем чуть ли не сильнее, чем прежде!
   – Граф Дюнуа... На первый взгляд с ним бесполезно даже обсуждать эту тему, глупец фанатично предан Валуа, – пожимает плечами Жиль де Рэ. – Он спит и видит, как его обожаемый братец возвращается обратно из английского плена. Все время ходит в темно-зеленом... – Поймав недоуменный взгляд старшего из «братьев», барон поясняет: – Это цвет траура в Орлеанском доме. На самом деле Бастард весьма хитер и честолюбив. Не знаю, не знаю. Мне нужно еще немного времени, чтобы определиться.
   – Хорошо, – кивает Фердинанд. – Но постарайтесь сделать выбор как можно быстрее. Итак, – продолжает он, – на собрании трех сословий французского королевства следует объявить Жанну принцессой королевского дома Валуа. Единственной, кто имеет законное право на престол! А верные нам войска не оставят депутатам иного выхода.
   – А если Изабелла Баварская заупрямится, не захочет признавать Жанну д'Арк дочерью? – уточняет Жиль де Рэ.
   – Я очень ее попрошу, – с волчьей улыбкой отвечает маркграф Бранденбургский. – Так убедительно, что тетушка не сможет мне отказать!
   – Есть еще одно препятствие, – помявшись, бросает барон.
   Глаза Фердинанда блестят обнаженными клинками, губы изогнуты в ухмылке.
   – Салическое право? – спрашивает он. – Тысячелетний закон, по которому женщина не имеет право вступать на трон?
   Жиль де Рэ кивает.
   – К черту эту замшелую дрянь! – рычит баварец. – Объявите, что отныне во Франции действует новый закон, и все дела! Сразу после коронации Жанны всю армию следует немедленно бросить в Бургундию, жечь и разрушать ее безжалостно. В это же время баварское войско численностью в двадцать пять тысяч человек вторгнется в мятежное герцогство с востока. Одновременного удара с двух направлений Бургундии не выдержать, а англичане просто не успеют помочь союзнику. Разумеется, герцог Филипп погибнет в бою. Надеюсь, по этому вопросу разногласий не будет?
   – Как сам герцог, так и вся его семья, вместе с дядьями, племянниками и престарелыми кузинами, – в тон ему добавляет барон де Рэ.
   Я тихо фыркаю. Уж кто-кто, а эти господа понимают друг друга с полуслова!
   – Захватив Бургундию, соединенное войско без передышки двинется на запад, очищая от англичан оккупированные города. Следует объявить помилование всем французам, честным, но заблудшим, которые служат в оккупационной армии, – напористо продолжает маркграф. – Не все на это клюнут, понятно, но часть британского войска точно дезертирует. Ну а после того, как мы вышвырнем захватчиков на их остров, следует вновь созвать Генеральные Штаты, обсудить новые границы королевства, а заодно и объявить о грядущей свадьбе. Думаю, все честные французы с радостью поддержат победителя, одержавшего верх в бесконечной войне!
   – А когда баварская армия вернется назад, в Германскую империю? – В голосе Жиля де Рэ чувствуется искреннее любопытство.
   – Когда мы получим твердые и незыблемые гарантии того, что обещанные земли станут нашими по закону, а не по праву завоевателя, – скалит зубы Фердинанд. – Нам вовсе не улыбается через десяток лет, когда французское королевство укрепится, начинать за них войну.
   Лицо Жиля де Рэ темнеет, на секунду он досадливо поджимает губы. Похоже, барон всерьез рассчитывал обмануть баварцев. Как же! У тех, как я понимаю, все давным-давно просчитано. Германцы просто выбирали подходящий момент, чтобы как можно выгоднее вмешаться в драку соседей. Кто-кто, а баварцы внакладе не останутся. Получить графство Фландрийское и часть Бургундии – значит стать намного сильнее и могущественнее. Если уже сейчас в герцогство Баварское входит добрая треть населения и территории Священной Римской империи, то тогда станет входить аж половина. Кто после этого будет безраздельно властвовать в Германии? Угадайте с одного раза, не ошибетесь!
   Закончив торговаться, высокие договаривающиеся стороны решают заморить червячка, а я ловкой белкой соскальзываю вниз и незаметной тенью пробираюсь по улицам Божанси в снятый накануне дом. Конечно, всегда можно вернуться в комнату, выделенную мне поблизости от покоев Жанны, но ведь я, по легенде, в настоящий момент вовсю добываю лекарственные травы, как же объясню девушке неожиданное появление? Поэтому и приходится подбирать конспиративные квартиры, благо платит за все дофин. Полночи я не могу уснуть, мечусь из угла в угол, обдумывая сложившуюся ситуацию.
   Вот и разъяснилась тайна неожиданной дружбы телохранителей Жанны и барона де Рэ. Они вздумали учинить банальнейший заговор! Убийство Карла VII «агентами» герцога Бургундского вызовет бурю негодования во всей Франции, но одновременно и чувство растерянности, ведь прервется правящая династия. И вдруг выяснится, что ничего еще не потеряно. Ведь, символ и надежда побеждающей Франции, некая пастушка Жанна д'Арк – самая натуральная принцесса! Как сказал маркграф Фердинанд, к черту салическое право! Что ж, в этом есть здравое зерно. Как можно ссылаться на законы, пришедшие из тысячелетней глубины? Верные барону войска окружат собранные Генеральные Штаты и заставят депутатов принять нужное решение. Сам Жиль де Рэ, который является богатейшим и самым влиятельным из вельмож Франции, по праву рождения не может претендовать на трон. Зато он может быть мужем королевы!
   Ныне на границе с Францией сконцентрировалось двадцатипятитысячное баварское войско, сила, способная решить исход войны. А расплачиваться за помощь Жиль де Рэ будет землями, ничего иного герцогу Людовику Виттельсбаху не надо. Очевидно, его средний и младший сыновья станут вассалами французской короны, получив во владение по солидному куску королевства. Понятно, что такие влиятельные вассалы подчиняются королю лишь на словах. Вот английский монарх, к примеру, тоже является вассалом французского самодержца по факту владения графством Пуатье, а толку? И уйдет ли баварское войско обратно, как это пообещал маркграф Фердинанд? Боюсь, Франции грозит распад, растаскивание по кусочкам, а сама Жанна будет всего лишь безвольной марионеткой на троне.
   Знает ли сама девушка об уготованной ей роли? Ох, непохоже! Мне кажется, что ее используют втемную, планируют поставить перед фактом. Острое сочувствие раскаленной иглой пронзает грудь, я бухаюсь на табурет, прячу лицо в ладони. Две равные по мощи силы борются во мне: чувство долга и опасение за жизнь Жанны. Медленно текут минуты, а я никак не могу ни на что решиться, разрываюсь на части, сердце молотит, будто бегу марафон на рекордное время. Минул уже час, как я обязан, бросив все, мчаться в королевскую резиденцию со срочным докладом о раскрытом мною заговоре.
   Я вспоминаю ледяные глаза начальника королевской стражи графа Танги Дюшателя, и по спине тут же начинают бегать холодные мурашки. Этот человек сотню девиц под нож пустит, неважно, благородные они или не очень, едва лишь заподозрит угрозу обожаемому дофину. Какое решение будет принято насчет Жанны, вот в чем вопрос? Не сочтут ли в королевском совете, что разрубить гордиев узел – наилучшее из решений? В самом деле, стоит Деве погибнуть в бою от предательской стрелы, как все связанные с ней проблемы немедленно закончатся. Сейчас Жанна – знамя, символ победы, за ней пойдут, не задумываясь, без нее заговор тут же распадется.
   Так ничего и не придумав, я обессиленно падаю в кровать и тут же засыпаю, даже не успев раздеться. Просыпаюсь я в прескверном настроении, поскольку сразу понимаю, что все уже решил, только пока не осмеливаюсь в том себе признаться. Найденное решение относится к разряду капитулянтских: до поры до времени я не буду ничего сообщать о раскрытом заговоре. Сначала постараюсь разузнать все подробности, а позже, возможно, придумаю что-нибудь столь хитроумное, что проблема рассосется сама собой. Эх, а ведь учила меня мама не откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня! Вот он, недостаток системы воспитания. Наряду с поистине ценными и нужными советами, родители изрекают столько лишнего, что редкие драгоценные крупицы попросту теряются в бесконечных нотациях, поэтому мы все постигаем на собственной шкуре. Доживу ли я до момента, когда надо будет передать накопленную мудрость детям?
 
   Через три дня заговорщики встречаются вновь, на сей раз в каком-то загородном охотничьем домике. Оставив коня недалеко от проселочной дороги, я пробираюсь в глубь леса. Сумерки медленно перетекают в ночь, небо чисто и прозрачно. Пылающие звезды величиной с кулак, а луна такого сочно-желтого оттенка, что так и тянет намазать ее на хлеб вместо масла. Прогретый солнцем воздух медленно остывает, одуряюще пахнет травами и цветами, птицы, рассевшись по веткам, вяло перекликаются, желают друг другу спокойной ночи. Я беззвучно скольжу к ярким огонькам далеких пока окон, то и дело прилипая к шершавым стволам деревьев. Напрягая глаза, вглядываюсь в густые кусты, чтобы ненароком не напороться на охрану. Вояки маркграфа Фердинанда не будут брать меня в плен и долго выяснять, какого лешего меня здесь носит. Насадят на копье, и поминай как звали.
   Пару раз я едва не натыкаюсь на затаившихся стражей. Обходить их долго, а потому приходится обползать по-пластунски. Из-за этого я нервничаю, боюсь опоздать на встречу. Обидно же будет, если пропущу все самое интересное!
   Вблизи охотничий домик поразительно напоминает небольшой замок, разве что сложен он не из камня, а из толстенных неошкуренных бревен, да отсутствует глубокий ров перед оградой. С легкостью преодолев трехметровый забор, я оказываюсь в пустынном дворе, за несколько минут нахожу нужное мне окно, аккуратно заглядываю внутрь, и на лицо сама собой наползает широкая улыбка. Успел! Похоже, заговорщики уже договорились о разделе будущей добычи, поскольку в их стане царит полное согласие. На лицах благородных дворян играют благодушные улыбки, в руках – полные кубки, а на столе громоздится внушительного вида кабанчик. Под немалым весом столешница заметно прогнулась, а запах, идущий от хорошо прожаренного мяса, так аппетитен, что у меня немедленно начинает урчать в желудке. Неплохо они тут устроились, что там дальше по программе, баня с девками?
   – Но самое главное – устранение дофина! – увесисто роняет Фердинанд. – Нам к нему не подобраться, вам же он доверяет, как себе.
   – Важнее, что мне доверяет его цепной пес Таити Дюшатель, – ухмыляется барон де Рэ, глаза его черны так же, как и его душа.
   – Вы продумали, как все сделаете?
   – Разумеется! Я предлагаю изменить прежний план, все должно случиться прямо на коронации в Реймском соборе.
   Жиль де Рэ наклоняется к уху баварца, что-то долго ему шепчет. Тот расплывается в широкой улыбке, глаза аж искрятся, и вскрикивает одобрительно:
   – И впрямь мы в вас не ошиблись! А главное, господин барон, что сами вы останетесь непричастны к смерти Карла, вдобавок скомпрометируете этого святошу.
   Жиль де Рэ довольно скалит зубы, с видом триумфатора произносит:
   – Как только дофин умрет, подготовленные люди тут же начнут распускать слухи, мол, Карла Валуа наказал сам Господь и все разговоры о том, что покойный – Бастард, а потому не имеет никаких прав на королевский престол, правдивы.
   – Пожалуй, это прокатит, – довольно подхватывает граф.
   Вот уроды! Я нервно передергиваю плечами, и только тут до меня доходит, что вот уже пару минут кто-то очень недобрый пристально разглядывает мою спину. Я мгновенно отпрыгиваю в сторону, резко крутанувшись, вжимаюсь спиной в стену дома. Меч сам прыгает в руку, готовый парировать удар или отбить стрелу. Я судорожно шарю глазами по сторонам, чутко вслушиваюсь, пытаясь понять, где же затаился наблюдатель. Мне почудилось, или на самом деле хрустнуло что-то? Да нет, кругом все тихо. Лес мирно спит, листья кустов и деревьев неподвижны, еле слышно вздыхают лошади в конюшне, переступая с ноги на ногу. Наконец, окончательно убедившись в том, что опасности нет, а враждебный взгляд мне просто померещился, я вновь подбираюсь к окну. Мне до смерти интересно, что же такое барон де Рэ шепнул на ухо господину маркграфу?
   – Теперь к делу, – продолжает Фердинанд. – Ваш друг должен будет поднять войско по первому сигналу. Он готов?
   – Не сомневайтесь, у него есть веская причина сделать это. Ведь...
   Чудовищной силы удар вдруг бросает меня вперед, на стену дома, в спину будто саданули осадным тараном. Я сползаю вниз, успев понять, что ничего мне не чудилось, просто враг оказался хитрее. Почти потеряв сознание, на одних рефлексах я с силой бью обеими ногами в нависший сверху силуэт, но удар выходит медленным и слабым, зато сдачу я получаю по полной программе и тут же отключаюсь.
   В себя я прихожу в какой-то небольшой комнате, тускло освещенной четырьмя подсвечниками. Несколько секунд я непонимающе пялюсь на толстые свечи, что медленно оплывают от пламени горящих фитилей, прозрачные капли воска тут же стекают вниз, где сразу застывают, желтея. Из мебели в комнате имеется лишь колченогий стол, сплошь заставленный тарелками с едой, да несколько тяжелых табуретов. Дощатые стены и низкий потолок потемнели от времени, окон нет совсем, зато я окружен знакомыми лицами. Младший «братец» Пьер столбом застыл у запертой двери, он плавно водит охотничьим кинжалом по оселку и то и дело отставляет клинок в сторону, любуясь узором стали. Широкий пояс баварца оттягивает странно знакомый мне меч, – похоже, булатному клинку суждено постоянно менять хозяев. Жак и Жан, а вернее, господин маркграф Бранденбургский и его преданный вассал сьер Жак де Ли сидят за столом напротив меня, задумчиво потягивая что-то из высоких кубков. Полагаю, что вино, а не пиво. Оба прямо из кожи вон лезут, лишь бы доказать французским рыцарям, что они такие же, свои в доску, и в битве удальцы, и на пиру молодцы. Завоевывают дешевую популярность.
   Едва придя в себя, я сразу оцениваю шансы на спасение. Итак, комната без окон, у единственной двери застыл Пьер. То, что он самый младший из «братьев», ничего не значит, в рукопашной баварец без особого труда одолеет троих таких, как я. Пока я был без сознания, меня гостеприимно усадили на стул и, чтобы не упал, заботливо к нему привязали. И кто их, гадов, надоумил связывать не одной веревкой, а двумя? Обнаружив, что гость очнулся, «братья» не спешат радоваться, не кидаются распутывать мне руки или хотя бы ноги. Казалось бы, откуда им знать, что со связанными руками я умею бегать так же быстро, как и с развязанными? Наверное, просто перестраховались.