Страница:
Ну, француз-то из Жана де Ли сомнительный, он и говорит с акцентом. Не беда, половина присутствующих рыцарей, особенно из южных провинций, изъясняются так, будто каши в рот набрали. Северяне, напротив, порыкивают, а бургундцы ставят неожиданные акценты. Ни за что не расскажу соседям, что на самом деле Жан баварец, а не галл, к чему портить людям радость. Ее и так мало бывает в жизни, вряд ли у каждого наберется полный месяц счастья. Ох, не врал классик, сказавший, что человек рожден для счастья, как олень для охоты, а рыба – для ухи.
Главный судья турнира повторно воздел к небу белый жезл, и не успели горнисты вскинуть трубы к губам, как кони сами ринулись в бой. С грохотом взорвавшегося снаряда разлетелись копья, всадники едва заметно пошатнулись в седлах. Трибуны взорвались радостным криком, мужчины тыкали пальцами – во французского богатыря, смеялись и били руг друга по плечам, девицы вовсю строили глазки отважному поединщику. Молящийся позади меня рыцарь резко усилил нажим на Господа, во весь голос обещая сжечь дотла две английские церкви месте с мерзкими островными священниками-еретиками при первом же удобном случае. Взамен за вой богоугодный подвиг шевалье просил Всевышнего всего лишь даровать победу достойному рыцарю, что защищает честь милой Франции. Судя по тому, как хитро молящийся поглядывал в небо, Бог явно колебался и вот-вот должен был сдаться. В третий раз судья вскинул жезл, торжественно запели трубы, и разгоряченные кони, набрав невиданную скорость, в момент домчались до середины турнирного поля. Всадники столкнулись с оглушительным лязгом рухнувшего с моста бронепоезда, копья толщиной в руку взрослого мужчины треснули, разлетевшись сотнями осколков. Машинально выкинув руку, я поймал один прямо перед лицом, плотный, с острым расщепленным краем. Всадники оглушенно покачнулись, но усидели в седлах, ни один не выпустил вдребезги разбитого щита. Трибуны в общем порыве рыдали от радости, девицы восторженно визжали, махая шелковыми платочками так, будто передавали флажковой азбукой целые любовные поэмы.
Я кинул быстрый взгляд на судейскую трибуну. Главный герольдмейстер, забавно шевеля седыми пышными усами, о чем-то выспрашивал дофина Карла, тот в сомнении морщил лоб, косился вправо, где мстительно улыбался герцог Алансонский, настаивал на чем-то, рубя воздух ладонью. Вот герцог с откровенной ненавистью глянул на Черного Барона, который бок о бок с Жаном де Ли застыл напротив королевской ложи, молча ожидая решения судей, тут же скривил рожу, будто куснул лимон. Боевые Жеребцы под рыцарями замерли, словно каменные изваяния, лишь злобно поблескивали их огненные глаза да раздувались широкие ноздри.
Главный герольдмейстер, набычившись, ткнул большим пальцем за спину, указывая на трибуны, затем махнул жезлом в сторону турнирного поля. Дофин покачал головой. Герцог Алансонский, побагровев, выпятил нижнюю челюсть, вскинул голову, как норовистый жеребец, и, скрестив руки на груди, гордо бросил нечто явно вызывающее, но отсюда неслышное. Кое-кто все же ухитрился расслышать. Граф Танги Дюшатель, стоящий в углу королевской ложи, пошевелился, медленно опустив руку на эфес меча. Как ни плавно он это проделал, герцог Алансонский заметил опасное движение и, резко развернувшись, что-то выкрикнул. Несколько секунд они с графом ломали друг друга взглядами, затем герцог, побледнев как снег, сделал шаг назад и, осознав, что потерял перед всеми лицо, тут же вспылил настолько, что потянул из ножен меч. В ответ граф Дюшатель опустил забрало шлема, а я скептически поджал губы.
Если герцог забудется настолько, что обнажит меч в опасной близости от дофина, я не дам за его жизнь ломаного медяка. Вопрос в том, успеет ли Алансон проделать этот трюк? Японцы из молниеносного выхватывания меча целую науку создали, но поверьте на слово, европейцы ничуть не уступают им в скорости реакции. Другое дело, что у нас принято вытаскивать меч медленно, красиво, чтобы сверкающее на солнце лезвие бросало в лицо врага пламенеющие отблески, заставляя его недовольно морщиться, даже ежиться от страха. И вообще, есть лишь три вещи на свете, что по-настоящему веселят сердце истинного рыцаря: вид горящего замка соседа, несущийся во весь опор боевой жеребец и собственный меч, гордо воздетый к самому небу!
Тут в дело вмешался дофин и разогнал спорщиков по углам, не допустив смертоубийства. Граф Дюшатель поднял забрало и вновь замер в углу ложи, словно изваяние. Герцог, обиженно надув губы, уселся рядом с Карлом. Судя по кислой улыбке, вельможа благоразумно решил, что худой мир лучше доброй ссоры, тем более что граф Танги Дюшатель запросто рубил головы принцам крови еще тогда, когда герцог под стол пешком ходил. Несмотря на бурную молодость, граф все еще жив и вполне здоров, судя по виду, он троих таких герцогов переживет.
Главный герольдмейстер турнира, терпеливо ждавший завершения дискуссии, снова повернулся к дофину. Тот, незаметно вздохнув, наконец кивнул. Судья, расплывшийся в широкой улыбке, трижды хлопнул в ладоши, трубачи тут же вскинули горны, блестящие расплавленным золотом, и, изо всех сил надув щеки, заиграли: «Внимание, внимание, внимание всем»! Публика замерла, осознав, что сейчас последует нечто необычное. Главный герольдмейстер вскинул в воздух длинный белый жезл, символ судейской власти, обильно украшенный золотой резьбой, и грохочущим голосом объявил:
– Поскольку ни один из рыцарей не выказал превосходства в поединке на копьях, его королевское величество дофин Франции Карл Седьмой Валуа решил: исход поединка определится в битве на мечах! – и, мстительно глянув на английского барона, добавил: – Поединок продлится до тех пор, пока один из рыцарей не признает себя побежденным!
Зрители пораженно выдохнули. Обычно в турнирах именно судьи определяют победителя и останавливают поединок прежде, чем один из рыцарей серьезно ранит или даже убьет другого. К лицу ли герольдам самоустраняться от исполнения прямых обязанностей?
– Что значит признает себя побежденным? – капризно бросила смазливая молодка позади меня.
Помолчав, худой как щепка старик, сидящий рядом с красоткой, то ли отец, то ли муж, нехотя буркнул:
– Вряд ли кто-то из этих шевалье попросит пощады у всех на глазах. Один из них сегодня умрет, а возможно, что и оба.
Грузный дворянин с давним белым шрамом поперек лица, что устроился справа от старика, задумчиво пробасил:
– В позапрошлом году на турнире в Милане победитель точно такого же поединка прожил всего на час дольше, чем побежденный. Тот умер от удара мизерикордией, а триумфатор, раненный в бок, погиб от потери крови, которую лекари-коновалы так и не сумели остановить. А вот еще был подобный случай...
Я злобно фыркнул и, с силой постучав по скамье, чуть не с головой нырнул в сумку, в который раз проверяя, готов ли я остановить кровотечение и зашить любую рану. Да, как и любой лекарь, я немного суеверен. В конце концов, еще ни одному больному не стало хуже оттого, что его лечащий врач сплюнул через плечо или постучал по дереву. Врачи ведь тоже не дураки: не помогай больным плевки через плечо, стали бы они корчить из себя дураков, а? Вот то-то и оно, что не стали бы! Через минуту я вернулся к окружающей действительности, немного успокоившись. Иглы, шовный материал, перевязка – все оказалось на месте, никуда не исчезло за прошедшие десять минут.
– Теперь дело за тобой, Жан, – пробормотал я. – Ты уж постарайся, чтобы тебя не задели.
Баварец легко спрыгнул с коня и вскинул руку, приветствуя трибуны, зрители заревели в ответ, с готовностью вскакивая с мест. Англичанин медленно слез, холодно оглядел присутствующих, словно порицая их за то, что симпатии толпы так легко перекинулись к его противнику. Подбежавшие конюхи подхватили жеребцов под уздцы. Те, упрямясь, вскидывали головы и протестующе ржали. Не выпуская конкурента из поля зрения, они явно собирались устроить небольшую разборку, не сходя с места. К каждому жеребцу подлетели еще по паре конюхов и кое-как развели их в разные стороны. Жеребцы упрямо выворачивали головы, цепляя врага налитыми кровью глазами, гневно ржали, вызывая на смертельный поединок.
Из восточных ворот выскочили оруженосцы Черного Барона, высокие, широкоплечие мужчины. Судя по толстым мускулистым рукам и упрямым, волевым лицам, это были настоящие воины, – один с красным от напряжения лицом нес меч, второй, отдуваясь, тащил огромный щит. Закусив от напряжения губу, первый подал клинок барону. Тот ухватился за рукоять и медленно потащил бесконечно длинный меч из ножен. Англичанин не спеша воздел клинок к самому солнцу, лезвие словно вспыхнуло под яркими лучами, рассыпая бесчисленные зайчики, на трибунах раздался вздох восхищения.
Рыцарь, который сидел позади меня, громко сглотнул и, ухватив одной рукой крест, вновь забубнил что-то вроде «и обещаю вдобавок сжечь три деревни поганых бриташек». Повеселевший оруженосец англичанина чуть не бегом удалился, размахивая пустыми ножнами, за ним поспешил второй. Я перевел взгляд на Черного Барона, тот неотрывно глядел на противника. Непохоже, чтобы англичанин замечал тяжесть меча и щита, которые еле тащили двое крепких мужчин. Достойный противник! Жану щит и меч подал младший брат, Пьер. Безразлично оглядев длинный клинок барона, Жан выхватил собственный меч, небрежно отбросив ножны в сторону.
– Да, о Боже! – в восторге рыкнул рыцарь, сидящий впереди меня, звонко впечатав кулак правой руки в ладонь левой.
Клинок Жана ничуть не уступал мечу барона, а если и был короче, то лишь на пару пальцев.
Наконец турнирное поле опустело, с грохотом захлопнулись ворота за каким-то замешкавшимся конюхом, и рыцари молча уставились друг на друга. Словно две металлические статуи, черная и серебристая, они замерли неподвижно, ожидая только сигнала, чтобы взорваться вихрем смертоносных движений. А весенний ветер, баловник, знай себе поигрывал колышущимися разноцветными перьями на шлемах изготовившихся к бою шевалье. Король, чуть повернув голову, бросил главному судье несколько слов. Тот внимательно выслушал, пожевал губами, что-то переспросил, кивнул почтительно и, перекрыв голосом шум трибун, рыкнул:
– Сэр Хьюго де Вальдок и шевалье де Ли, подойдите ближе, с вами будет говорить его королевское величество!
Все тут же замолчали, развернувшись лицом к королевской трибуне. Заскрипели вытягиваемые шеи, задвигались уши, один из оруженосцев, зазевавшись, уронил шлем, который задребезжал вниз по ступенькам, пока его не поймал какой-то расторопный паж. Окружающие тут же зашикали, ожигая нарушителя тишины огненными взглядами, кое-кто из рыцарей глянул со значением, грозя пудовым кулаком. Покраснев как помидор, оруженосец выхватил шлем у мальчишки и спрятался за трибуну, но далеко не ушел, боясь пропустить нечто такое, о чем впоследствии можно будет рассказывать внукам.
Карл встал, оба рыцаря, как по сигналу, сняли шлемы, прижав их к груди, коротко поклонились, выказывая уважение. Англичанин в лакированном черном доспехе смотрелся настоящим рыцарем смерти. На полторы головы выше самого высокого из рыцарей, с толстенными руками и бочкообразной грудью, он больше напоминал быка, вставшего на задние ноги, чем человека. Когда он снял шлем, все пораженно ахнули. Голова у англичанина прочно сидит прямо на плечах, не сковырнешь. Нижняя челюсть выдвинута вперед, как таран, об нее только кулаки разбивать, дробя собственные фаланги в мелкое костяное крошево. Маленькие горящие глаза надежно упрятаны под низкий тяжелый лоб, а тот, отсюда видно, не разбить ни булавой, ни боевым молотом. Да есть ли на свете топор, что с одного раза сможет разрубить прочную как камень лобную кость?
Баварец совсем теряется на его фоне, он на полголовы ниже, на целый фут уже в плечах. Это рядом с любым из французских шевалье Жан де Ли кажется гигантом, но англичанин – настоящее чудовище, вроде сказочных троллей.
– Так как сегодня пред нами сошлись славнейшие из рыцарей, – Карл поочередно оглядел обоих бойцов, пытливо заглядывая им в глаза, – то мной, королем Франции, принято следующее решение. Победитель сегодняшнего поединка получит право на баннер из моих рук!
При этих словах толпа ошеломленно загудела, затем взорвалась приветственными воплями, а рыцари, стоящие на турнирном поле, быстро переглянулись. На твердом, словно высеченном из камня, лице англичанина проступила суровая ухмылка, он свысока оглядел баварца, словно говоря: «Давай, малыш, покажи, на что ты способен».
Жан спокойно встретил взгляд Черного Барона, коротко кивнул, будто бросил: «Сейчас увидишь».
– Итак, начинайте схватку. – Карл плавно сел в высокое, словно трон, резное кресло, подлетевший паж почтительно сунул в протянутую руку дофина золотой кубок, что от обилия драгоценных камней сиял, как новогодняя елка.
По сигналу герольда рыцари сходятся. Пока они медленно двигаются по кругу, обмениваясь первыми, еще легкими ударами, прощупывают оборону и пытаются выявить слабые места друг друга, я, затаив дыхание, любуюсь великолепными бойцами. Дух захватывает, когда видишь схватку настоящих мастеров! Да, чтобы так вот научиться владеть оружием, готовиться надо с раннего детства. Не скрою, в эти минуты я смертельно завидую обоим. Никогда в жизни мне уже не научиться махать тяжеленным мечом с такой легкостью. Нет, ухватив его обеими руками, я еще смогу изобразить что-то нескладное, к примеру, запугать пару забитых сервов, что по какой-то нелепой ошибке судьбы сдуру вообразят себя крутыми бандитами, грозой большой дороги.
Но махать длинным, как оглобля, клинком с такой скоростью одной рукой, когда в другой зажат тяжеленный щит, а на плечи давит броня весом чуть не в три пуда... Уважаю. Даже жаль, что подобное умение скоро пропадет, сгинет в никуда. Порох отменит броню и мечи, щиты и кольчуги, а мы еще затоскуем по временам, когда рыцари разгуливали по земле, подобно динозаврам и прочим вымершим диковинкам.
Между тем страсти накаляются, тяжелые мечи мелькают с умопомрачительной скоростью, порой превращаясь в смазанные сверкающие полукружья. Рыцари лупят по щитам не жалея сил, звон над турнирным полем стоит просто оглушающий, будто в гигантской кузнице одновременно бьют тяжеленными молотами несколько дюжих кузнецов. А иначе нельзя, легкими восточными сабельками супротив толстой рыцарской брони ничего не сделаешь. Когда на поле боя выходит тяжелая рыцарская кавалерия, прочим делать там совершенно нечего. Я упоминал уже, как арабскую конницу перемололи франки? Ну а про то, что даже тяжелой конницей надо пользоваться с умом, а не как в битве при Азенкуре, я умалчиваю. Сдуру не только сами знаете что сломать можно, но даже и города начать штурмовать танками. Примеров масса.
Рыцари взрываются серией молниеносных ударов, затем, словно по команде, оба отпрыгивают назад. Барон с проклятием отбрасывает расколотый щит в сторону, Жан, помедлив, делает то же самое. Ударившись о твердую, утоптанную до плотности камня землю, щит с готовностью трескается пополам. Сходиться бойцы не торопятся, дышат тяжело, из щелей доспехов вырываются струйки перегретого воздуха. Сейчас заметно, что доспехи у обоих утратили былую новизну, покрылись царапинами и сколами, кое-где разрублены на всю глубину, оттуда редкими пока каплями сочится густая темная кровь. Перехватив мечи обеими руками, рыцари сближаются вновь, оглушительно звеня оружием. Толпа на трибунах замерла, боясь упустить малейшую деталь схватки.
Вот поединщики замерли на месте, уперев меч в меч. Подобно двум быкам, сцепившимся рогами, каждый из них пытается сломить противника силой. И вдруг барон, с диким выкриком отпихнув Жана, ловко перехватывает меч левой рукой, а кулаком правой с силой бьет баварца в забрало шлема. Жан отшатывается, барон с торжествующим ревом прыгает вперед, стремясь немедленно добить ошеломленного противника. Толпа взрывается возмущенными воплями, рыцари вскакивают с мест, гневно потрясая кулаками. Но Жан не так прост, чтобы его уложили ударом кулака, пусть даже и таким, которым можно убить быка-трехлетку. Человек-то гораздо крепче любого животного! Баварец пару минут с трудом парирует удары Черного Барона, постепенно его движения становятся все увереннее, наконец он полностью приходит в себя.
Внезапно Жан срывает шлем с помятым забралом и небрежно откидывает его в сторону. Лицо баварца разбито в кровь, но светлые, как небо, глаза смотрят твердо, цепко держат барона в перекрестье взгляда. Наконец я замечаю, что барон начал выдыхаться. Раз за разом он промахивается, не успевая зацепить Жана, а тот, уловив момент, переходит в атаку.
– Барону конец, – скрипит из-за моей спины пожилой рыцарь. – Ставлю два золотых, он продержится еще пять обменов ударами.
– Семь, – помедлив, отзывается его сосед.
Оба азартно комментируют каждое движение поединщиков, но ни один из них не угадывает. Практически сразу барон пропускает сильнейший удар по шлему и грузно рушится на колени, оглушенно мотая головой, его меч отлетает далеко в сторону. Жан с силой бьет англичанина ногой в забрало, я удовлетворенно киваю. Поступи баварец иначе, я мог бы решить, что в душе он грязный язычник, ведь око за око, а зуб за зуб – принцип библейский. А потому, ударив противника по правой, тут же лупи его и по левой щеке, пока он, гад, не опомнился и не пожелал воздать тебе сторицей!
Черный Барон рушится с таким грохотом, будто обвалился дом, место схватки окутывает облако пыли. Наклонившись к поверженному противнику, Жан говорит ему что-то, неслышное за торжествующим ревом толпы. Затем, равнодушно пожав плечами, баварец втыкает меч в землю и, вытащив из ножен мизерикордию – кинжал, которым рыцари добивают поверженных противников сквозь щели забрала, – склоняется к англичанину. Примеривается, как ловчее вбить лезвие, чтобы, не дай бог, оно не застряло в кости. Толпа замирает в сладостном предвкушении, лица зрителей горят ожиданием чужой смерти. Принципу «умри ты сегодня, а я – завтра» даже не тысячи лет, миллионы. Он заложен у нас в генах, так глубоко, что не выкорчуешь никаким воспитанием. Даже юные девушки, почти дети, пылающими глазами следят за происходящим, дышат часто, лица их разрумянились так, словно по щекам мазнули свеклой.
– Стой!
От пронзительного крика все вздрагивают, суматошно оглядываясь. Из ложи короля выбегает Жанна. Лицо ее бледно, но решительно, самые зеленые в мире глаза ослепительно пылают. Подлетев к брату, Дева твердо говорит ему:
– Стой, не марай свою победу убийством!
Жан, помедлив, кивает, не глядя вставляет кинжал в ножны и, наклонившись к поверженному, сухо бросает:
– Скажи спасибо, что моя сестра вступилась за тебя. Дарю тебе жизнь. – Затем, повернувшись к дофину Карлу, он громко, на все турнирное поле, объявляет: – Сегодня любовь и забота Жанны принесли мне победу. Завтра любовь моей сестры принесет победу всему королевству. Вив ля Франс!
Что творилось на трибунах после тех слов, просто не передать словами! Вскочившие на ноги люди что есть сил кричали, обнимались и даже рыдали от счастья. Тяжело отдуваясь и пыхтя, сразу шестеро слуг ухватили Черного Барона и, постанывая от натуги, уволокли его к палаткам. О поверженном исполине французы тут же забыли, а англичане, сидевшие обособленной группкой, молча собрались и тихо уехали. Всем уже было не до них, каждый из присутствующих желал пробиться к Жану и пожать ему правую руку или хотя бы просто подержаться за длинное копье, зажатое в левой, так, на счастье. Ведь на самой его вершине, сразу под холодно сверкающим лезвием, трепетал на ветру вымпел, недавно треугольный, а теперь безжалостно обрезанный рукой самого дофина и превращенный им в высший символ рыцарской доблести – баннер!
Глава 3
К назначенному на субботу параду я успел вовремя. Пришлось загнать пару лошадей по пути в аббатство и обратно, зато теперь в числе прочей поклажи, что нес на себе вьючный конь, ехала одна очень интересная штуковина. В длинном деревянном ящике, набитом стружкой, был надежно упакован «Зверобой», наш с Марком Бюро ответ английским лучникам. Понятно, это опытный образец, в регулярной армии такие если и появятся, то еще очень нескоро. Весь вчерашний день я провел на стрельбище, привыкая к оружию, а сегодня уши заметно побаливали от ватных пробок, что берегли барабанные перепонки.
Другой вопрос, а стоило ли так спешить? Оказалось – стоило! Донельзя довольный итогами турнира, Карл Валуа изменил первоначальный план, пожелав лично приветствовать армию, собранную для похода. Я сокрушенно оглядел дорожный костюм, щедро усыпанный дорожной пылью, кинул оценивающий взгляд на выстроенное к параду войско и понял, что переодеться уже не успеваю. Что ж, придется держаться в задних рядах. Это, кстати, и для здоровья весьма полезно, ведь моя работа требует максимальной скромности и даже некоторой анонимности. Я не из тех государственных служащих, которых прилюдно награждают орденами и осыпают милостями.
Стараясь вести себя как можно незаметнее, я смешался с нестройными рядами сводного отряда армейских писарей, лекарей и военных ветеринаров. Этим громким словом во Франции называют людей, умеющих лечить боевых коней и волов. Эти огромнейшие зверюги очень важны – только они и могут перевозить громоздкие осадные орудия. Двигаются волы хоть и медленно, зато уверенно, рано или поздно доволокут тяжеленный груз куда надо. С другой стороны, особо спешить и некуда. Уже седьмое поколение галлов живет в условиях нескончаемой войны, и нет пока никаких признаков, что та не продлится еще столько же.
Стоящие в задних рядах презрительно покосились на мое скромное платье, отметив и поникшее перо на шляпе, и затертые обшлага, кое-кто даже недовольно фыркнул, мол, всю красоту строя порчу. Люди они хоть и не военные, одно слово – армейские интеллигенты, но так себя разукрасили экзотическими перьями и яркими лентами, что человек неподготовленный сразу скажет, что именно тут собрались первые рыцари и герои!
Звонко пропели серебряные трубы королевских герольдов, и перед выстроившимся войском медленно проехала Жанна д'Арк, цепко всматриваясь в лица воинов. Громадный белый жеребец-трехлетка, подаренный дофином, бережно нес предсказанную Деву мимо затаивших дыхание французов, а та была прекрасна, как никогда. В ослепительно белом доспехе без шлема, с распущенными по плечам длинными волосами, она словно спустилась к нам, грешным, с небес. В правой руке Жанна держала усыпанное золотыми лилиями белое знамя, на котором крупными буквами было вышито «Иисус», левой теребила поводья. На секунду войско затихло, ошеломленное, но тут же грянула буря приветственных криков и восторженного свиста. Белый как снег жеребец и ухом не повел, продолжал выступать все так же торжественно, – будто знал, что за драгоценность несет в высоком седле.
Жанна подъехала к высокому деревянному помосту, покрытому коврами, над которым гордо реяли флаги с золотыми лилиями, властно натянула поводья. Жеребец встал как вкопанный, кинул самодовольный взгляд по сторонам, явно презирая прочих коней. Ведь они несут на спинах всего лишь графьев и прочих маркизов, и только он, самый чудесный из коней Франции, служит Орлеанской Деве. Такова жизнь: самый лакомый кусочек всегда достается наиболее достойным, расторопным и умным красавцам!
На помосте в золоченом кресле сидел дофин Карл, слева и справа от него стояли придворные числом не менее двух дюжин, сверху над помостом натянули легкое полотно для защиты от обжигающих лучей солнца. Оно, родимое, явно не с той ноги встало, с раннего утра разогнало все облака, затем стало пыхать чуть ли не живым пламенем, словно огнедышащий дракон. Даже ветер вместо желанной прохлады приносил лишь сухой жар. Одни насекомые были в восторге от установившейся погоды – слепней и мух налетело видимо-невидимо.
Как только Жанна остановила жеребца у помоста, его королевское величество дофин Франции Карл VII властно вскинул руку, столпившиеся за высоким креслом вельможи тут же замолчали, волшебный перезвон труб мигом стих, будто отрезали, замерли в напряжении воины. В воцарившейся мертвой тишине прозвучал звонкий девичий голос:
– Ваше королевское величество и вы, свободные люди великой Франции! Только что мне было видение. Святая Катерина говорила со мной и указала, где лежит волшебный меч, что поведет нас к победе!
Воины зашушукались, в нетерпении приподнимаясь на цыпочках, вытягивали шеи, стараясь получше разглядеть, что же происходит у королевского помоста. Счастливчики, стоящие в первых рядах, то и дело оглядывались назад, скороговоркой пересказывая товарищам то, что успели расслышать, те тут же передавали новости дальше. Глаза французов разгорались в ожидании чуда. Не обращая внимания на взбудораженных воинов, Жанна продолжала:
– В маленьком городке Фьербуа, лежащем в пяти милях отсюда, есть церковь Святой Екатерины. Там за алтарем, в старом сундуке, что вот уже пять веков не открывали, и сберегла хранительница земли французской чудесный клинок, которому суждено спасти королевство!
Поднявшийся гомон заглушил последние слова, воины подскакивали на месте, подбрасывали шлемы в воздух, оглушительно свистели и кричали. Я кинул быстрый взгляд на Карла, тот, бросив пару слов герцогу Алансонскому, с ласковой улыбкой повернулся к Жанне. Ловко спрыгнув с коня, девушка поднялась на помост. На фоне ее чистой и строгой красоты вельможи, разодетые в бархат и шелка, сразу же потускнели и поблекли. Тем временем с десяток людей герцога сорвались с места, торопясь исполнить приказ. Нещадно нахлестывая лошадей, они мигом растворились в тучах поднятой пыли, словно кусок сахара в кипятке.
Главный судья турнира повторно воздел к небу белый жезл, и не успели горнисты вскинуть трубы к губам, как кони сами ринулись в бой. С грохотом взорвавшегося снаряда разлетелись копья, всадники едва заметно пошатнулись в седлах. Трибуны взорвались радостным криком, мужчины тыкали пальцами – во французского богатыря, смеялись и били руг друга по плечам, девицы вовсю строили глазки отважному поединщику. Молящийся позади меня рыцарь резко усилил нажим на Господа, во весь голос обещая сжечь дотла две английские церкви месте с мерзкими островными священниками-еретиками при первом же удобном случае. Взамен за вой богоугодный подвиг шевалье просил Всевышнего всего лишь даровать победу достойному рыцарю, что защищает честь милой Франции. Судя по тому, как хитро молящийся поглядывал в небо, Бог явно колебался и вот-вот должен был сдаться. В третий раз судья вскинул жезл, торжественно запели трубы, и разгоряченные кони, набрав невиданную скорость, в момент домчались до середины турнирного поля. Всадники столкнулись с оглушительным лязгом рухнувшего с моста бронепоезда, копья толщиной в руку взрослого мужчины треснули, разлетевшись сотнями осколков. Машинально выкинув руку, я поймал один прямо перед лицом, плотный, с острым расщепленным краем. Всадники оглушенно покачнулись, но усидели в седлах, ни один не выпустил вдребезги разбитого щита. Трибуны в общем порыве рыдали от радости, девицы восторженно визжали, махая шелковыми платочками так, будто передавали флажковой азбукой целые любовные поэмы.
Я кинул быстрый взгляд на судейскую трибуну. Главный герольдмейстер, забавно шевеля седыми пышными усами, о чем-то выспрашивал дофина Карла, тот в сомнении морщил лоб, косился вправо, где мстительно улыбался герцог Алансонский, настаивал на чем-то, рубя воздух ладонью. Вот герцог с откровенной ненавистью глянул на Черного Барона, который бок о бок с Жаном де Ли застыл напротив королевской ложи, молча ожидая решения судей, тут же скривил рожу, будто куснул лимон. Боевые Жеребцы под рыцарями замерли, словно каменные изваяния, лишь злобно поблескивали их огненные глаза да раздувались широкие ноздри.
Главный герольдмейстер, набычившись, ткнул большим пальцем за спину, указывая на трибуны, затем махнул жезлом в сторону турнирного поля. Дофин покачал головой. Герцог Алансонский, побагровев, выпятил нижнюю челюсть, вскинул голову, как норовистый жеребец, и, скрестив руки на груди, гордо бросил нечто явно вызывающее, но отсюда неслышное. Кое-кто все же ухитрился расслышать. Граф Танги Дюшатель, стоящий в углу королевской ложи, пошевелился, медленно опустив руку на эфес меча. Как ни плавно он это проделал, герцог Алансонский заметил опасное движение и, резко развернувшись, что-то выкрикнул. Несколько секунд они с графом ломали друг друга взглядами, затем герцог, побледнев как снег, сделал шаг назад и, осознав, что потерял перед всеми лицо, тут же вспылил настолько, что потянул из ножен меч. В ответ граф Дюшатель опустил забрало шлема, а я скептически поджал губы.
Если герцог забудется настолько, что обнажит меч в опасной близости от дофина, я не дам за его жизнь ломаного медяка. Вопрос в том, успеет ли Алансон проделать этот трюк? Японцы из молниеносного выхватывания меча целую науку создали, но поверьте на слово, европейцы ничуть не уступают им в скорости реакции. Другое дело, что у нас принято вытаскивать меч медленно, красиво, чтобы сверкающее на солнце лезвие бросало в лицо врага пламенеющие отблески, заставляя его недовольно морщиться, даже ежиться от страха. И вообще, есть лишь три вещи на свете, что по-настоящему веселят сердце истинного рыцаря: вид горящего замка соседа, несущийся во весь опор боевой жеребец и собственный меч, гордо воздетый к самому небу!
Тут в дело вмешался дофин и разогнал спорщиков по углам, не допустив смертоубийства. Граф Дюшатель поднял забрало и вновь замер в углу ложи, словно изваяние. Герцог, обиженно надув губы, уселся рядом с Карлом. Судя по кислой улыбке, вельможа благоразумно решил, что худой мир лучше доброй ссоры, тем более что граф Танги Дюшатель запросто рубил головы принцам крови еще тогда, когда герцог под стол пешком ходил. Несмотря на бурную молодость, граф все еще жив и вполне здоров, судя по виду, он троих таких герцогов переживет.
Главный герольдмейстер турнира, терпеливо ждавший завершения дискуссии, снова повернулся к дофину. Тот, незаметно вздохнув, наконец кивнул. Судья, расплывшийся в широкой улыбке, трижды хлопнул в ладоши, трубачи тут же вскинули горны, блестящие расплавленным золотом, и, изо всех сил надув щеки, заиграли: «Внимание, внимание, внимание всем»! Публика замерла, осознав, что сейчас последует нечто необычное. Главный герольдмейстер вскинул в воздух длинный белый жезл, символ судейской власти, обильно украшенный золотой резьбой, и грохочущим голосом объявил:
– Поскольку ни один из рыцарей не выказал превосходства в поединке на копьях, его королевское величество дофин Франции Карл Седьмой Валуа решил: исход поединка определится в битве на мечах! – и, мстительно глянув на английского барона, добавил: – Поединок продлится до тех пор, пока один из рыцарей не признает себя побежденным!
Зрители пораженно выдохнули. Обычно в турнирах именно судьи определяют победителя и останавливают поединок прежде, чем один из рыцарей серьезно ранит или даже убьет другого. К лицу ли герольдам самоустраняться от исполнения прямых обязанностей?
– Что значит признает себя побежденным? – капризно бросила смазливая молодка позади меня.
Помолчав, худой как щепка старик, сидящий рядом с красоткой, то ли отец, то ли муж, нехотя буркнул:
– Вряд ли кто-то из этих шевалье попросит пощады у всех на глазах. Один из них сегодня умрет, а возможно, что и оба.
Грузный дворянин с давним белым шрамом поперек лица, что устроился справа от старика, задумчиво пробасил:
– В позапрошлом году на турнире в Милане победитель точно такого же поединка прожил всего на час дольше, чем побежденный. Тот умер от удара мизерикордией, а триумфатор, раненный в бок, погиб от потери крови, которую лекари-коновалы так и не сумели остановить. А вот еще был подобный случай...
Я злобно фыркнул и, с силой постучав по скамье, чуть не с головой нырнул в сумку, в который раз проверяя, готов ли я остановить кровотечение и зашить любую рану. Да, как и любой лекарь, я немного суеверен. В конце концов, еще ни одному больному не стало хуже оттого, что его лечащий врач сплюнул через плечо или постучал по дереву. Врачи ведь тоже не дураки: не помогай больным плевки через плечо, стали бы они корчить из себя дураков, а? Вот то-то и оно, что не стали бы! Через минуту я вернулся к окружающей действительности, немного успокоившись. Иглы, шовный материал, перевязка – все оказалось на месте, никуда не исчезло за прошедшие десять минут.
– Теперь дело за тобой, Жан, – пробормотал я. – Ты уж постарайся, чтобы тебя не задели.
Баварец легко спрыгнул с коня и вскинул руку, приветствуя трибуны, зрители заревели в ответ, с готовностью вскакивая с мест. Англичанин медленно слез, холодно оглядел присутствующих, словно порицая их за то, что симпатии толпы так легко перекинулись к его противнику. Подбежавшие конюхи подхватили жеребцов под уздцы. Те, упрямясь, вскидывали головы и протестующе ржали. Не выпуская конкурента из поля зрения, они явно собирались устроить небольшую разборку, не сходя с места. К каждому жеребцу подлетели еще по паре конюхов и кое-как развели их в разные стороны. Жеребцы упрямо выворачивали головы, цепляя врага налитыми кровью глазами, гневно ржали, вызывая на смертельный поединок.
Из восточных ворот выскочили оруженосцы Черного Барона, высокие, широкоплечие мужчины. Судя по толстым мускулистым рукам и упрямым, волевым лицам, это были настоящие воины, – один с красным от напряжения лицом нес меч, второй, отдуваясь, тащил огромный щит. Закусив от напряжения губу, первый подал клинок барону. Тот ухватился за рукоять и медленно потащил бесконечно длинный меч из ножен. Англичанин не спеша воздел клинок к самому солнцу, лезвие словно вспыхнуло под яркими лучами, рассыпая бесчисленные зайчики, на трибунах раздался вздох восхищения.
Рыцарь, который сидел позади меня, громко сглотнул и, ухватив одной рукой крест, вновь забубнил что-то вроде «и обещаю вдобавок сжечь три деревни поганых бриташек». Повеселевший оруженосец англичанина чуть не бегом удалился, размахивая пустыми ножнами, за ним поспешил второй. Я перевел взгляд на Черного Барона, тот неотрывно глядел на противника. Непохоже, чтобы англичанин замечал тяжесть меча и щита, которые еле тащили двое крепких мужчин. Достойный противник! Жану щит и меч подал младший брат, Пьер. Безразлично оглядев длинный клинок барона, Жан выхватил собственный меч, небрежно отбросив ножны в сторону.
– Да, о Боже! – в восторге рыкнул рыцарь, сидящий впереди меня, звонко впечатав кулак правой руки в ладонь левой.
Клинок Жана ничуть не уступал мечу барона, а если и был короче, то лишь на пару пальцев.
Наконец турнирное поле опустело, с грохотом захлопнулись ворота за каким-то замешкавшимся конюхом, и рыцари молча уставились друг на друга. Словно две металлические статуи, черная и серебристая, они замерли неподвижно, ожидая только сигнала, чтобы взорваться вихрем смертоносных движений. А весенний ветер, баловник, знай себе поигрывал колышущимися разноцветными перьями на шлемах изготовившихся к бою шевалье. Король, чуть повернув голову, бросил главному судье несколько слов. Тот внимательно выслушал, пожевал губами, что-то переспросил, кивнул почтительно и, перекрыв голосом шум трибун, рыкнул:
– Сэр Хьюго де Вальдок и шевалье де Ли, подойдите ближе, с вами будет говорить его королевское величество!
Все тут же замолчали, развернувшись лицом к королевской трибуне. Заскрипели вытягиваемые шеи, задвигались уши, один из оруженосцев, зазевавшись, уронил шлем, который задребезжал вниз по ступенькам, пока его не поймал какой-то расторопный паж. Окружающие тут же зашикали, ожигая нарушителя тишины огненными взглядами, кое-кто из рыцарей глянул со значением, грозя пудовым кулаком. Покраснев как помидор, оруженосец выхватил шлем у мальчишки и спрятался за трибуну, но далеко не ушел, боясь пропустить нечто такое, о чем впоследствии можно будет рассказывать внукам.
Карл встал, оба рыцаря, как по сигналу, сняли шлемы, прижав их к груди, коротко поклонились, выказывая уважение. Англичанин в лакированном черном доспехе смотрелся настоящим рыцарем смерти. На полторы головы выше самого высокого из рыцарей, с толстенными руками и бочкообразной грудью, он больше напоминал быка, вставшего на задние ноги, чем человека. Когда он снял шлем, все пораженно ахнули. Голова у англичанина прочно сидит прямо на плечах, не сковырнешь. Нижняя челюсть выдвинута вперед, как таран, об нее только кулаки разбивать, дробя собственные фаланги в мелкое костяное крошево. Маленькие горящие глаза надежно упрятаны под низкий тяжелый лоб, а тот, отсюда видно, не разбить ни булавой, ни боевым молотом. Да есть ли на свете топор, что с одного раза сможет разрубить прочную как камень лобную кость?
Баварец совсем теряется на его фоне, он на полголовы ниже, на целый фут уже в плечах. Это рядом с любым из французских шевалье Жан де Ли кажется гигантом, но англичанин – настоящее чудовище, вроде сказочных троллей.
– Так как сегодня пред нами сошлись славнейшие из рыцарей, – Карл поочередно оглядел обоих бойцов, пытливо заглядывая им в глаза, – то мной, королем Франции, принято следующее решение. Победитель сегодняшнего поединка получит право на баннер из моих рук!
При этих словах толпа ошеломленно загудела, затем взорвалась приветственными воплями, а рыцари, стоящие на турнирном поле, быстро переглянулись. На твердом, словно высеченном из камня, лице англичанина проступила суровая ухмылка, он свысока оглядел баварца, словно говоря: «Давай, малыш, покажи, на что ты способен».
Жан спокойно встретил взгляд Черного Барона, коротко кивнул, будто бросил: «Сейчас увидишь».
– Итак, начинайте схватку. – Карл плавно сел в высокое, словно трон, резное кресло, подлетевший паж почтительно сунул в протянутую руку дофина золотой кубок, что от обилия драгоценных камней сиял, как новогодняя елка.
По сигналу герольда рыцари сходятся. Пока они медленно двигаются по кругу, обмениваясь первыми, еще легкими ударами, прощупывают оборону и пытаются выявить слабые места друг друга, я, затаив дыхание, любуюсь великолепными бойцами. Дух захватывает, когда видишь схватку настоящих мастеров! Да, чтобы так вот научиться владеть оружием, готовиться надо с раннего детства. Не скрою, в эти минуты я смертельно завидую обоим. Никогда в жизни мне уже не научиться махать тяжеленным мечом с такой легкостью. Нет, ухватив его обеими руками, я еще смогу изобразить что-то нескладное, к примеру, запугать пару забитых сервов, что по какой-то нелепой ошибке судьбы сдуру вообразят себя крутыми бандитами, грозой большой дороги.
Но махать длинным, как оглобля, клинком с такой скоростью одной рукой, когда в другой зажат тяжеленный щит, а на плечи давит броня весом чуть не в три пуда... Уважаю. Даже жаль, что подобное умение скоро пропадет, сгинет в никуда. Порох отменит броню и мечи, щиты и кольчуги, а мы еще затоскуем по временам, когда рыцари разгуливали по земле, подобно динозаврам и прочим вымершим диковинкам.
Между тем страсти накаляются, тяжелые мечи мелькают с умопомрачительной скоростью, порой превращаясь в смазанные сверкающие полукружья. Рыцари лупят по щитам не жалея сил, звон над турнирным полем стоит просто оглушающий, будто в гигантской кузнице одновременно бьют тяжеленными молотами несколько дюжих кузнецов. А иначе нельзя, легкими восточными сабельками супротив толстой рыцарской брони ничего не сделаешь. Когда на поле боя выходит тяжелая рыцарская кавалерия, прочим делать там совершенно нечего. Я упоминал уже, как арабскую конницу перемололи франки? Ну а про то, что даже тяжелой конницей надо пользоваться с умом, а не как в битве при Азенкуре, я умалчиваю. Сдуру не только сами знаете что сломать можно, но даже и города начать штурмовать танками. Примеров масса.
Рыцари взрываются серией молниеносных ударов, затем, словно по команде, оба отпрыгивают назад. Барон с проклятием отбрасывает расколотый щит в сторону, Жан, помедлив, делает то же самое. Ударившись о твердую, утоптанную до плотности камня землю, щит с готовностью трескается пополам. Сходиться бойцы не торопятся, дышат тяжело, из щелей доспехов вырываются струйки перегретого воздуха. Сейчас заметно, что доспехи у обоих утратили былую новизну, покрылись царапинами и сколами, кое-где разрублены на всю глубину, оттуда редкими пока каплями сочится густая темная кровь. Перехватив мечи обеими руками, рыцари сближаются вновь, оглушительно звеня оружием. Толпа на трибунах замерла, боясь упустить малейшую деталь схватки.
Вот поединщики замерли на месте, уперев меч в меч. Подобно двум быкам, сцепившимся рогами, каждый из них пытается сломить противника силой. И вдруг барон, с диким выкриком отпихнув Жана, ловко перехватывает меч левой рукой, а кулаком правой с силой бьет баварца в забрало шлема. Жан отшатывается, барон с торжествующим ревом прыгает вперед, стремясь немедленно добить ошеломленного противника. Толпа взрывается возмущенными воплями, рыцари вскакивают с мест, гневно потрясая кулаками. Но Жан не так прост, чтобы его уложили ударом кулака, пусть даже и таким, которым можно убить быка-трехлетку. Человек-то гораздо крепче любого животного! Баварец пару минут с трудом парирует удары Черного Барона, постепенно его движения становятся все увереннее, наконец он полностью приходит в себя.
Внезапно Жан срывает шлем с помятым забралом и небрежно откидывает его в сторону. Лицо баварца разбито в кровь, но светлые, как небо, глаза смотрят твердо, цепко держат барона в перекрестье взгляда. Наконец я замечаю, что барон начал выдыхаться. Раз за разом он промахивается, не успевая зацепить Жана, а тот, уловив момент, переходит в атаку.
– Барону конец, – скрипит из-за моей спины пожилой рыцарь. – Ставлю два золотых, он продержится еще пять обменов ударами.
– Семь, – помедлив, отзывается его сосед.
Оба азартно комментируют каждое движение поединщиков, но ни один из них не угадывает. Практически сразу барон пропускает сильнейший удар по шлему и грузно рушится на колени, оглушенно мотая головой, его меч отлетает далеко в сторону. Жан с силой бьет англичанина ногой в забрало, я удовлетворенно киваю. Поступи баварец иначе, я мог бы решить, что в душе он грязный язычник, ведь око за око, а зуб за зуб – принцип библейский. А потому, ударив противника по правой, тут же лупи его и по левой щеке, пока он, гад, не опомнился и не пожелал воздать тебе сторицей!
Черный Барон рушится с таким грохотом, будто обвалился дом, место схватки окутывает облако пыли. Наклонившись к поверженному противнику, Жан говорит ему что-то, неслышное за торжествующим ревом толпы. Затем, равнодушно пожав плечами, баварец втыкает меч в землю и, вытащив из ножен мизерикордию – кинжал, которым рыцари добивают поверженных противников сквозь щели забрала, – склоняется к англичанину. Примеривается, как ловчее вбить лезвие, чтобы, не дай бог, оно не застряло в кости. Толпа замирает в сладостном предвкушении, лица зрителей горят ожиданием чужой смерти. Принципу «умри ты сегодня, а я – завтра» даже не тысячи лет, миллионы. Он заложен у нас в генах, так глубоко, что не выкорчуешь никаким воспитанием. Даже юные девушки, почти дети, пылающими глазами следят за происходящим, дышат часто, лица их разрумянились так, словно по щекам мазнули свеклой.
– Стой!
От пронзительного крика все вздрагивают, суматошно оглядываясь. Из ложи короля выбегает Жанна. Лицо ее бледно, но решительно, самые зеленые в мире глаза ослепительно пылают. Подлетев к брату, Дева твердо говорит ему:
– Стой, не марай свою победу убийством!
Жан, помедлив, кивает, не глядя вставляет кинжал в ножны и, наклонившись к поверженному, сухо бросает:
– Скажи спасибо, что моя сестра вступилась за тебя. Дарю тебе жизнь. – Затем, повернувшись к дофину Карлу, он громко, на все турнирное поле, объявляет: – Сегодня любовь и забота Жанны принесли мне победу. Завтра любовь моей сестры принесет победу всему королевству. Вив ля Франс!
Что творилось на трибунах после тех слов, просто не передать словами! Вскочившие на ноги люди что есть сил кричали, обнимались и даже рыдали от счастья. Тяжело отдуваясь и пыхтя, сразу шестеро слуг ухватили Черного Барона и, постанывая от натуги, уволокли его к палаткам. О поверженном исполине французы тут же забыли, а англичане, сидевшие обособленной группкой, молча собрались и тихо уехали. Всем уже было не до них, каждый из присутствующих желал пробиться к Жану и пожать ему правую руку или хотя бы просто подержаться за длинное копье, зажатое в левой, так, на счастье. Ведь на самой его вершине, сразу под холодно сверкающим лезвием, трепетал на ветру вымпел, недавно треугольный, а теперь безжалостно обрезанный рукой самого дофина и превращенный им в высший символ рыцарской доблести – баннер!
Глава 3
Март—апрель 1429 года,
Жемчужина-на-Луаре.
Место встречи изменить нельзя
К назначенному на субботу параду я успел вовремя. Пришлось загнать пару лошадей по пути в аббатство и обратно, зато теперь в числе прочей поклажи, что нес на себе вьючный конь, ехала одна очень интересная штуковина. В длинном деревянном ящике, набитом стружкой, был надежно упакован «Зверобой», наш с Марком Бюро ответ английским лучникам. Понятно, это опытный образец, в регулярной армии такие если и появятся, то еще очень нескоро. Весь вчерашний день я провел на стрельбище, привыкая к оружию, а сегодня уши заметно побаливали от ватных пробок, что берегли барабанные перепонки.
Другой вопрос, а стоило ли так спешить? Оказалось – стоило! Донельзя довольный итогами турнира, Карл Валуа изменил первоначальный план, пожелав лично приветствовать армию, собранную для похода. Я сокрушенно оглядел дорожный костюм, щедро усыпанный дорожной пылью, кинул оценивающий взгляд на выстроенное к параду войско и понял, что переодеться уже не успеваю. Что ж, придется держаться в задних рядах. Это, кстати, и для здоровья весьма полезно, ведь моя работа требует максимальной скромности и даже некоторой анонимности. Я не из тех государственных служащих, которых прилюдно награждают орденами и осыпают милостями.
Стараясь вести себя как можно незаметнее, я смешался с нестройными рядами сводного отряда армейских писарей, лекарей и военных ветеринаров. Этим громким словом во Франции называют людей, умеющих лечить боевых коней и волов. Эти огромнейшие зверюги очень важны – только они и могут перевозить громоздкие осадные орудия. Двигаются волы хоть и медленно, зато уверенно, рано или поздно доволокут тяжеленный груз куда надо. С другой стороны, особо спешить и некуда. Уже седьмое поколение галлов живет в условиях нескончаемой войны, и нет пока никаких признаков, что та не продлится еще столько же.
Стоящие в задних рядах презрительно покосились на мое скромное платье, отметив и поникшее перо на шляпе, и затертые обшлага, кое-кто даже недовольно фыркнул, мол, всю красоту строя порчу. Люди они хоть и не военные, одно слово – армейские интеллигенты, но так себя разукрасили экзотическими перьями и яркими лентами, что человек неподготовленный сразу скажет, что именно тут собрались первые рыцари и герои!
Звонко пропели серебряные трубы королевских герольдов, и перед выстроившимся войском медленно проехала Жанна д'Арк, цепко всматриваясь в лица воинов. Громадный белый жеребец-трехлетка, подаренный дофином, бережно нес предсказанную Деву мимо затаивших дыхание французов, а та была прекрасна, как никогда. В ослепительно белом доспехе без шлема, с распущенными по плечам длинными волосами, она словно спустилась к нам, грешным, с небес. В правой руке Жанна держала усыпанное золотыми лилиями белое знамя, на котором крупными буквами было вышито «Иисус», левой теребила поводья. На секунду войско затихло, ошеломленное, но тут же грянула буря приветственных криков и восторженного свиста. Белый как снег жеребец и ухом не повел, продолжал выступать все так же торжественно, – будто знал, что за драгоценность несет в высоком седле.
Жанна подъехала к высокому деревянному помосту, покрытому коврами, над которым гордо реяли флаги с золотыми лилиями, властно натянула поводья. Жеребец встал как вкопанный, кинул самодовольный взгляд по сторонам, явно презирая прочих коней. Ведь они несут на спинах всего лишь графьев и прочих маркизов, и только он, самый чудесный из коней Франции, служит Орлеанской Деве. Такова жизнь: самый лакомый кусочек всегда достается наиболее достойным, расторопным и умным красавцам!
На помосте в золоченом кресле сидел дофин Карл, слева и справа от него стояли придворные числом не менее двух дюжин, сверху над помостом натянули легкое полотно для защиты от обжигающих лучей солнца. Оно, родимое, явно не с той ноги встало, с раннего утра разогнало все облака, затем стало пыхать чуть ли не живым пламенем, словно огнедышащий дракон. Даже ветер вместо желанной прохлады приносил лишь сухой жар. Одни насекомые были в восторге от установившейся погоды – слепней и мух налетело видимо-невидимо.
Как только Жанна остановила жеребца у помоста, его королевское величество дофин Франции Карл VII властно вскинул руку, столпившиеся за высоким креслом вельможи тут же замолчали, волшебный перезвон труб мигом стих, будто отрезали, замерли в напряжении воины. В воцарившейся мертвой тишине прозвучал звонкий девичий голос:
– Ваше королевское величество и вы, свободные люди великой Франции! Только что мне было видение. Святая Катерина говорила со мной и указала, где лежит волшебный меч, что поведет нас к победе!
Воины зашушукались, в нетерпении приподнимаясь на цыпочках, вытягивали шеи, стараясь получше разглядеть, что же происходит у королевского помоста. Счастливчики, стоящие в первых рядах, то и дело оглядывались назад, скороговоркой пересказывая товарищам то, что успели расслышать, те тут же передавали новости дальше. Глаза французов разгорались в ожидании чуда. Не обращая внимания на взбудораженных воинов, Жанна продолжала:
– В маленьком городке Фьербуа, лежащем в пяти милях отсюда, есть церковь Святой Екатерины. Там за алтарем, в старом сундуке, что вот уже пять веков не открывали, и сберегла хранительница земли французской чудесный клинок, которому суждено спасти королевство!
Поднявшийся гомон заглушил последние слова, воины подскакивали на месте, подбрасывали шлемы в воздух, оглушительно свистели и кричали. Я кинул быстрый взгляд на Карла, тот, бросив пару слов герцогу Алансонскому, с ласковой улыбкой повернулся к Жанне. Ловко спрыгнув с коня, девушка поднялась на помост. На фоне ее чистой и строгой красоты вельможи, разодетые в бархат и шелка, сразу же потускнели и поблекли. Тем временем с десяток людей герцога сорвались с места, торопясь исполнить приказ. Нещадно нахлестывая лошадей, они мигом растворились в тучах поднятой пыли, словно кусок сахара в кипятке.