Страница:
–Мой дом тоже сгорел… и все мои близкие. А у вас есть семья?
– Моя жена умерла прошлым летом, при рождении нашего первенца.
Пряча огонек возбуждения за притворной гримасой уныния, Торвин взглянул на белокурого мальчугана, которого не приметил ранее, и медленно покачал головой.
Он понял, что перед ним тот самый мальчишка, исчезновение которого так удручало и принца, и епископа. Теперь он, Торвин, нашел его и уж наверное получит награду от них обоих. Торвину нередко говорили, что ему следовало бы стать лицедеем, так ловко он умел притворяться и скрывать свои чувства. Этот дар как нельзя более пригодился ему сейчас, когда нужно было скрыть свое глубокое удовлетворение при мысли об открывавшихся перед ним возможностях. Он заслужил похвалу и, без сомнения, удостоится чести расположения и покровительства самого короля. Теперь, к тому же, он с полным правом сможет потребовать вознаграждения от епископа. И он потребует.
– Клод! Садитесь и откушайте с нами. – Анья решила, что вряд ли они дождутся от Ивейна подобного приглашения.
Мора настояла, чтобы они взяли с собой побольше еды, оставшейся от их вчерашнего обильного ужина, так что им ничего не стоило поделиться с этим беднягой.
– Благодарю вас, милостивая леди. Ваша щедрость и милосердие не уступают вашей чудной красоте и очарованию.
Взяв изящную ручку девушки, Клод с жаром поцеловал ее. Анья застенчиво улыбнулась, а Ивейн еще больше нахмурился.
Друид никак не мог отделаться от предчувствия, что тут что-то не так. И все-таки – что случалось не часто – он сомневался в своих ощущениях, опасаясь, что острота их притупилась при виде Аньи, улыбнувшейся другому мужчине. Быть может, это присутствие Клода он постоянно ощущал за собой? Вероятнее всего, так и есть. Не чувствуя угрожающих токов, Ивейн решил, что угроза, наверное, скрывается в нем самом – в его негодовании на то, что чужой, посторонний мужчина посмел прикоснуться к возлюбленной.
Ивейну даже думать не хотелось о том, что он может испытывать ревность. Такие чувства, как учил Глиндор, для слабовольных. А он, без сомнения, не из таких. И все-таки Ивейн втайне желал эту девушку, жаждал страстно, всем сердцем, чтобы она принадлежала ему одному. Он крепко зажмурился. Необходимо побороть эти чувства. Предназначение жреца друидов не позволяет ему даже думать об Анье. Он должен оставить ее. От этой мысли ему стало невыносимо горько, сердце его пронзила мучительная, острая боль. Нет, даже хуже того – ему придется быть рядом и видеть, как Анья навеки свяжет себя с другом человеком.
Анья заметила, как Ивейн сжал кулаки, но подумала, что он сердится из-за того, что к ним вторгся этот чужак. Чтобы предупредить столкновение, она потянулась к мешку с провизией и достала оттуда лепешку, большой кусок сыра и еще один мешочек, поменьше, который наполняла все утро. В нем были сладкие лесные ягоды.
Ивейн постарался улыбнуться, и лицо его стало ласковым, когда он подошел к девушке. Он протянул всем нарезанные куски солонины из запаса, который они взяли с собой по настоянию Дарвина. Ивейну было немного совестно брать его; вряд ли хозяева были бы столь щедры, знай они, кто их гости.
Когда с едой было покончено, каждый запил ее чистой родниковой водой, набранной из протекавшего рядом ручья. Торвин с жадностью следил, как Ивейн снова наполнял великолепный, отделанный серебром рог для питья. И, так как никто не прогнал его, этот не слишком желанный спутник пристроился в конце маленькой процессии, двинувшейся вслед за друидом по незаметной тропинке, ведущей на юго-запад.
Они шли весь день, до тех пор, пока заходящее солнце не пробилось-таки сквозь плотные облака, окрасив их бледно-розовым. Ивейну не терпелось дойти до цели, но он понимал, что после целого дня на ногах Анья и Киэр утомлены до предела. Жрец чувствовал, как в них с каждым часом нарастает усталость. Он опасался, что из-за этого их внимание рассеется, и тогда неизвестно, что может произойти. А потому, когда сумрак сгустился, он сделал им знак остановиться. Порыв ветра подхватил его черный плащ, взметнув его ввысь, точно вороново крыло.
Все четверо расселись на небольшой полянке и снова разделили еду. Все устали и ели в молчании. Анья улыбнулась, заметив, что Киэр поделил свою порцию с Нодди. Лисенок, по всей видимости, устал не меньше, чем люди, и прикорнул рядом с мальчиком, когда Киэр, насытившись, закутался в плащ и, пристроив под голову мешочек с пожитками, сладко заснул.
Сочтя это самым разумным, Клод также запахнулся в свой плащ, вытянулся на мягкой траве и закрыл глаза. Но Ивейн поднялся и, отойдя, остановился, глядя в непроглядную тьму, в ту сторону, куда они шли. Анья, наблюдавшая за возлюбленным, подумала, что он ни за что не остановился бы, если бы не усталость спутников. А значит, все-таки Ивейн был прав, не желая никого брать с собой. Анья была уверена, что, если бы не препятствия, друид за это время успел бы дойти до крепости, освободить Адама, и они, целы и невредимы, уже вернулись бы обратно в Нортумбрию.
У Аньи было не только отважное сердце, не страшившееся любых испытаний, но и внутренняя сила, позволявшая ей признаваться в своих ошибках. А потому она снова почувствовала себя ответственной за их неудачи. Сначала она, со своим упрямством, вынудила Ивейна взять ее с собой, А если бы она не упала с лошади, Киэр, наверное, никогда не повстречался бы Ивейну на пути. Вдобавок ко всему, она не только потеряла кобылу, но виновата еще и в том, что Клод теперь с ними.
Анья совсем позабыла об усталости, расстроившись, что не может немедленно что-либо предпринять, чтобы исправить причиненное зло и помочь Ивейну. И все же девушка не сомневалась, что в конце концов ей это удастся. Но как? Для того чтобы обдумать все это как следует, ей необходимо было хоть ненадолго остаться одной, среди духов, населявших природу, вдали от чьих-либо любопытных взглядов. Сознавая, что никто не станет ее задерживать, думая, что ей надо уединиться, Анья встала и тихонько скользнула в ночную тьму.
Девушка рассеянно углублялась все дальше в лесную чашу, безмолвно взывая к невидимым силам, умоляя их помочь ей придумать, как облегчить путь Ивейна. Вскоре послышалось тихое, непрестанное журчание воды. Это мирное бормотание манило, побуждая ее продираться сквозь заросли. Зачарованная песней потока, Анья не раздумывала, как ей поступить и куда ей идти. Огибая стволы могучих деревьев, девушка шла на звук, но в ту минуту, когда ей показалось, что речка уже совсем рядом, она вдруг очутилась перед непроходимыми, плотными, как стена, зарослями. Это были на удивление высокие кусты роз, сплошь усеянные не только благоухающими цветами, но и шипами; между их ветвями густо переплетались побеги пышно разросшегося плюша.
Анья, пораженная, остановилась на мгновение, не двигаясь, и тут один из вьющихся побегов плюща сорвался откуда-то с высоты и повис перед нею, покачиваясь. Девушка, не колеблясь, ухватилась за него и слегка потянула. Плотная завеса из душистых цветов и зеленых блестящих листьев раздвинулась. Анья шагнула в проем и выпустила из рук лозу. Стена сомкнулась за ней. Перед Аньей струился ручей; хотя луна была скрыта за тучами, его струйки поблескивали и искрились отблесками, а по обоим берегам его естественным полукругом замыкали цветочные заросли. Вновь преисполнившись ощущением покоя, Анья подумала, что этот чудесный, укрытый от всех уголок был послан ей духами в ответ на ее мольбы. Она тотчас же вознесла благодарственную триаду за то, что ей было ниспослано то уединение, в котором, без сомнения, было бы отказано тем, кто не умел говорить со стихией. А ей, хоть и далеко ей было до матери или Ивейна, даровано было умение.
Укрытая от мира, не опасаясь здесь ничьих любопытных взглядов, девушка распустила косы и пальцами провела по сияющим волосам. Затем отстегнула усыпанную жемчугом брошь, скреплявшую ее плащ у ворота. Он соскользнул с ее плеч, и Анья опустилась на мягкий, поросший мхом берег.
Смочив подол платья в прохладной воде, девушка освежила лицо и шею – тем сильнее ей захотелось освежиться самой. Тихий плеск воды вызывал нестерпимое желание окунуться в нее целиком. Но, сознавая, что Ивейн непременно отправится искать ее, если она слишком задержится, Анья поборола в себе это желание. Она и сейчас уже чувствовала приближение друида, вероятно, оттого, что ее сердце тянулось к нему. Ну что же, по крайней мере, она может умыться.
Хорошо это или плохо, но между Ивейном и девушкой, дорогой его сердцу, существовала незримая связь и жрец почувствовал, что она удалилась, стоило ей отойти от стоянки. Он терпеливо дожидался ее возвращения, пока ему не показалось, что Аньи нет уже слишком долго. Ивейн, правда, не ощущал, чтобы девушке грозила опасность, но чувства его из-за близости Аньи были теперь столь сумбурны, что он боялся на них положиться и тем подвергнуть ее ненужному риску. Взяв посох и безошибочно чувствуя, где она, друид отправился вслед за ней.
Жрец редко удивлялся, но на этот раз его поразило, что он нашел Анью таком месте, которое обычно скрыто от глаз тех, кто не обладает знанием друидов. Глядя на хрупкую фигурку, присевшую у воды, Ивейн недоумевал, как могла она попасть в это убежище. Быть может, охранявшие его духи природы признали в ней дочь жрицы друидов? Или она набрела на него случайно? Он знал, что это невозможно для тех, кто не умеет общаться с духами. Но после странного появления Киэра в такой же укромной пещере ему приходилось либо подвергать сомнению этот закон, либо опасаться, что вторжение саксонцев настолько ослабило природные силы, что теперь они позволяют то, чего никогда бы не позволили раньше.
Все эти серьезные мысли мгновенно вылетели у друида из головы при виде Аньи, скидывающей длинное темно-зеленое платье: ее руки потянулись к горлу, развязывая тесемки рубашки. Девушка, похоже, собиралась снять с себя все, чтобы искупаться. Опасения из-за собственной нестойкости, терзавшие Ивейна, смешивались с яростно вспыхнувшим негодованием. Как могла она быть столь наивной, не думать об опасностях, грозивших со всех сторон? Непосвященная, она, конечно, не знала о заговорах, скрывавших ее от хитрых и злобных взглядов рыщущих повсюду врагов и о коварном и подозрительном Клоде, шныряющем поблизости. Мало того, по опыту ей следовало бы догадаться о приближении человека, представлявшего угрозу ее невинности, – самого Ивейна.
– Даже и не думай о том, чтобы опять искупаться здесь, в глуши, беззащитной.
При звуке голоса возлюбленного – низкого, бархатистого, грозного, – раздавшегося внезапно так близко, Анья вздрогнула. К несчастью, мшистый берег речушки был влажный и скользкий. Она упала на него, вернее, села с размаху, очень больно ударившись.
– Ох, малышка! – Ивейн бросился к ней и, опустившись на колени, обнял несчастную девушку. – Тебе больно? Это из-за меня?
Вопрос был излишним. Он и так понимал, что виновата во всем его несдержанность. И вот теперь эта маленькая, невинная чаровница страдает. Полный раскаяния, он сел и, положив ее к себе на колени, стал машинально поглаживать то место, которым девушка ударилась.
Конечно, обычно так успокаивают ребенка, но Анья не стала об этом раздумывать и, свернувшись клубочком, уткнулась в ложбинку у горла Ивейна. Страшась, что эта близость продлится недолго, девушка закрыла глаза, безраздельно отдавшись нахлынувшим на нее ощущениям. Касаясь шеи возлюбленного, запылавшей от ее прикосновения, она покрывала ее легкими, частыми поцелуями, все острее ощущая их сладость и кончиком языка пытаясь полнее вобрать ее. Анья почувствовала вкус его кожи и трепет, прошедший по горлу Ивейна от вырвавшегося из глубины его стона и, опустившись чуть ниже, нашла губами завязки его короткой рубашки-туники.
От этих легких, дразнящих прикосновений по жилам у Ивейна пробежал огонь. Он поднял руку к густым, млечно сияющим волосам девушки и, чуть отклонив ее голову назад, ртом нашел ее губы. Ивейн поймал ее озорной, шаловливый язычок, и, растворившись в исступленном желании, девушка позабыла обо всем на свете.
Анья самозабвенно выгнулась, стараясь как можно теснее прижаться к могучей груди возлюбленного, и нежный, еле слышный стон вырвался откуда-то из самой глубины ее существа. Но ей показалось мало и этой близости. Тоненькие пальчики проникли под ткань рубашки, лаская плечи и спину Ивейна, наслаждаясь ощущением жара и железной твердости мускулов.
Ивейн замер под этими прикосновениями. Он испытывал невероятное и опасное наслаждение от этих ласк, ощущая в то же время все изгибы ее прекрасного тела. Он отчетливо вспомнил их последнюю встречу, когда даже через рубашку прикосновение словно жгло ему грудь. Больше всего на свете ему хотелось бы сбросить одежду, насладиться сполна ощущением слияния их тел…
Эта игра, такая сладостная и жгучая, неожиданно заставила его осознать, что происходит: все это было чудесно, но совершенно невероятно. Тихонько бормоча непонятные Анье проклятия, жрец крепко зажмурился, прогоняя соблазнительные видения, грозившие лишить его последних крупиц самообладания, и, оторвав от себя руки девушки, мягко, но решительно отстранил ее.
Анья, по-прежнему лежа у него на коленях, почувствовала, каких усилий ему стоит сдержаться. И, так как он сказал, что завтра утром они прибудут на место, она подумала, что это скорее всего ее последняя возможность преодолеть сопротивление друида, изведать тайные радости, которых ей никогда не узнать с другим.
– Я люблю тебя, – не пытаясь сопротивляться державшим ее сильным рукам, просто сказала Анья. – Я любила тебя всегда и буду любить всю жизнь.
Ивейн широко открыл глаза. Он хотел было сказать Анье, что она еще ребенок и слишком неопытна, чтобы так говорить, но слова ее были так искренни, и так бескорыстна была эта любовь, которой она одаряла его, что Ивейн не решился отвергнуть драгоценное признание. Это был дар, которым он жаждал обладать так же неистово, как и любовью ее чудесного тела. Однако, сознавая, что никогда не сможет принять его, он надеялся хотя бы избавить любимую от той горечи безнадежной любви, на которую самого его обрекало предназначение жреца.
Анья заметила, как синие глаза Ивейна потемнели, став почти черными от невысказанной боли. Стремясь вернуться в его объятия, девушка обвила его шею руками и положила голову ему на плечо.
Ивейн крепко прижал ее к себе. Зарывшись лицом в ее душистые локоны, он хрипло шепнул:
– Мой долг не позволяет мне связать свою жизнь с тобой.
Это было признанием в мучительной, непоправимой утрате, и он боялся, что не найдет в себе сил ее вынести.
– Нет, это неправда. Мы связаны с тобой навеки.
Может быть, ей все-таки удастся изменить его мнение и он поверит, что Анья достойна стать супругой друида? Но даже если этого не случится, она не может потерять столь драгоценных и столь редких минут, не насладившись тем счастьем, какое может дать лишь любовь.
– И в эту ночь я желаю не этих уз.
Ее откровенность потрясла Ивейна и он чуть-чуть улыбнулся, а Анья вновь стала ласкать его. – Остерегись искушать жреца невинными хитростями!
Сильные руки слегка отстранили голову девушки, чтобы Ивейн смог заглянуть ей в лицо. Синее пламя полыхало в глазах жреца.
– Бурю, когда ее вызовешь, нелегко укротить.
– Тогда возьми меня. Подари мне мгновение, которым я смогу дорожить потом, в одиночестве. – В словах девушки прозвучала тихая безнадежность отчаяния.
Стараясь не думать, что может принести им впоследствии это «мгновение», Анья прижалась губами к его губам с нежностью любви и огнем необузданной страсти.
Ивейну нелегко было призывать ее к сдержанности, и это самозабвенное желание возлюбленной, неискушенной и чистой, отдать ему себя без остатка разрушило и смело оставшиеся преграды. Руки Ивейна, словно сами по себе, обняли ее, он с жаром ответил на ее поцелуй, раздвигая полуоткрытые губы. Юноша покрывал поцелуями ее шею, спускаясь все ниже, до той ложбинки, где были тесемки рубашки, – Анья как раз их развязывала, когда друид появился, – и жаркое, неистовое пламя охватило невинную девушку, она вся выгнулась, прижимаясь теснее к Ивейну. Судорожная, невыразимая сладость волной прокатилась по ее телу.
Почувствовав эту дрожь, Ивейн и сам содрогнулся от страсти. Он уложил ее на спину, на пушистый ковер из мха, устилавший укрытие. Голос разума потонул в безрассудном тумане желания, он не противился, с радостью подчиняясь тому, к чему так страстно стремился. Жрец знал, что совершает ошибку, знал, что позднее пожалеет об этом, но он решил подарить им обоим этот единственный час безнадежной любви, хоть ненадолго утолив полыхавший в них страстный огонь.
Торопливо, неловкими пальцами юноша стал расстегивать ее платье. Взгляд его с наслаждением скользил по ее пышной груди. Он тотчас же, как накануне, обнажил ее плечи – но душа его теперь полнилась не запретными искушениями, а обещанием высшего, сладчайшего удовлетворения.
Синий горячий взгляд Ивейна, полыхнув, точно молния, предвещавшая бурю, обжег Анью, закрутил ее в огненном вихре, а когда пальцы юноши с нежностью, легонько касаясь, провели по ее щекам, по набухшим от страсти полуоткрытым губам, девушка слабо вскрикнула. Тонкие руки взметнулись в безмолвной мольбе, но Ивейн не хотел торопиться, уступая ее неискушенным желаниям. Он не был по природе себялюбив и теперь, в этом слиянии с возлюбленной, хотел обуздать свою жажду свершения. Он должен сделать так, чтобы единственный час их любви стал столь незабываемым, столь прекрасным, что им до самой смерти хватило бы воспоминаний о нем.
Ивейн попытался утишить отчаянное биение сердца, а руки его уже начали свою волнующую игру. Чуть касаясь, лаская и обжигая, они поднимались вверх – от первых, еле заметных округлостей бедер до нежных ямочек под мышками рук, обвивавших его широкие плечи. Вверх и вниз они скользили легко и проворно. Жрец улыбался, но возбуждение его все росло. Вновь и вновь, пока руки его не тронули грудей.
Когда наконец пальцы Ивейна скользнули по шелковистому атласу груди – томительно, легонько, чуть заметно касаясь, – Анья вскрикнула и инстинктивно попыталась притянуть их поближе. Но Ивейн тут же отдернул их, и из горла девушки вырвался тихий стон. Потом она поняла, что он только хотел сбросить свою рубашку одним легким, неуловимым движением. Зеленые глаза с любопытством наблюдали за Ивейном, но все произошло так быстро, что Анья едва успела заметить широкую обнаженную грудь и мощные бугры мускулов. И все же ее поразила суровая мужская красота Ивейна.
Жрец тотчас же опустился рядом с Аньей на землю и крепко обнял ее. Она чувствовала, как ее тело плавится, словно податливый воск в лучах жаркого солнца. Закрыв глаза, он наслаждался осуществлением своих долгих и страстных грез, – наконец-то ее тело, столь несказанно грациозное, нежное, полностью отдавалось, приникая к его твердому, мускулистому. Но и этого еще было мало. Губы его скользнули, легонько касаясь всех изящных изгибов ее стройного тела, и сладостный, безумный, неистовый вихрь подхватил Анью, сердце ее зашлось, и она только коротко, прерывисто втягивала в себя воздух.
Наслаждение потрясло Анью, пальцы ее вцепились в черные, как вороново крыло, кудри Ивейна, притягивая его еще ближе. Друид все глубже увлекал ее в пучину сладостного, жаркого безумия, все ярче, все неумолимее разжигая это вспыхнувшее в ней пламя, пока оно, разгоревшись, не поглотило ее целиком, и девушка привстала, желая быть к нему еще ближе, желая чего-то большего, уверенная, что только возлюбленный может ей это дать. Лаская кончиками пальцев мускулистую спину, она ощутила, как гулко колотится его сердце. Приникнув к Ивейну, сжигаемая неистовым жаром, Анья медленно изгибалась в его крепких объятиях, все теснее и теснее прижимаясь к возлюбленному, всем существом своим стремясь слиться с ним воедино.
Сдавленный стон вырвался из груди Ивейна, и руки его скользнули вниз по ее узкой спине, чтобы прижать ее крепче. Чувствуя, как изгибается и трепещет тело девушки, он почти потерял над собой власть. Забыв обо всем, Ивейн вместе с Аньей раскачивался в волшебном, магическом ритме, вечном, как сама жизнь, и, когда она бессознательно откликнулась, отозвалась на его движение, он почувствовала, что кульминация угрожающе близка.
Вырвавшись из объятий девушки, Ивейн торопливо скинул с себя последние, мешавшие ему покровы. Анья, ощутив, что он встал, и увидев его крепко зажмуренные глаза, решила, что жрец снова отвергает ее. Она вскрикнула:
– Не покидай меня!
Подхваченная вихрем темных, неистовых чувств, девушка пыталась удержать возлюбленного, обхватив его за шею руками и выгибаясь, касаясь своим нежным и стройным телом его широкой, могучей груди, покрывавших ее жестких завитков и чувствительных гладких сосков.
– Пожалуйста, Ивейн, не покидай меня теперь!
– Я бы не мог, даже если бы и захотел.
Ивейн чувствовал, как огненная волна накатывает, накрывая его с головой. Сдерживая дрожь нетерпения, он мягко увлек Анью обратно на землю. Затем, раздвинув ногой ее бедра, он вытянулся над ней, опираясь на локти.
Постанывая от томительного наслаждения, Анья чувствовала лишь нежные, едва заметные касания тела возлюбленного. Девушка попыталась притянуть его ближе, но, невзирая на сжигавшее его неодолимое желание немедленно и полностью слиться с ней, Ивейн еще на миг овладел собой, чтобы легко и незаметно ввести ее в волшебное королевство страсти. Он видел, как потемнели ее глаза от желания, заметил, как она чуть поморщилась при первых признаках боли…
Подхваченная яростным вихрем, ввергнувшим ее в темный, первозданный хаос ослепительных чувств, Анья смотрела прямо в синие, широко раскрытые, пылавшие, как огонь, глаза Ивейна. Желая, чтобы этот огненный, неистовый смерч поднял ее к самым звездам, она придвинулась к жрецу еще ближе, вскинув вверх ноги в отчаянном, безумном порыве. Внезапно пронзившая ее боль была точно яркая, вспышка молнии, блеснувшая среди туч бушевавшего шторма. И она тут же потонула в раскатах грома – властных, все заглушающих, когда стремительными, мощными толчками Ивейн увлек их обоих еще глубже в полыхающую бездну желания. Его хриплое, сдавленное дыхание перешло в низкие стоны, и он раскачивал ее вое сильнее, в безумном порыве все глубже погружая в пучину, где шторм и пламя встречаются, сталкиваясь и взрываясь ослепительным фейерверком непостижимого, немыслимого наслаждения.
Покачиваясь в блаженной дымке сладчайшего удовлетворения, неведомого ей прежде, Анья шептала слова любви. Для Ивейна они были драгоценнее всех королевских сокровищ, и все-таки они звучали для него обвинительным приговором. Тем не менее, он нежно поцеловал ее в спутанные шелковистые локоны и крепче сжал ее трепещущее тело в объятиях – в ожидании, пока она не вернется с вершин надзвездной, ослепительной страсти.
Анья еще витала в тумане удовлетворенных желаний, а действительность – холодная, отрезвляющая – уже обдала Ивейна волной сожаления. Он слишком неосторожно приблизился к огню, и преграды – величайшие и неодолимые, – воздвигавшиеся на протяжении всей жизни, рухнули, занялись и сгорели дотла. Ради того чтобы достигнуть желаемого – не важно, какой ценой, – он принял доводы, заведомо неоправданные и ложные. Шторм, прогремевший над ними, ничуть не утолит его боли. Напротив, расплата за содеянное станет еще мучительнее. Теперь, когда он изведал всю полноту утоленной страсти, столь долго им отвергаемой, воспоминания о ней лишь усилят отчаяние невосполнимой утраты.
Когда дыхание Аньи стало ровным, спокойным и сонным, Ивейн осторожно высвободился и стал одеваться. Остановившись рядом с возлюбленной и глядя, как невинно и безмятежно она разметалась во сне, Ивейн еще острее ощутил свою вину. Он был близок со многими женщинами, но никогда эти связи не грозили его предназначению. Он забывал о них тотчас же после ночи любви, да и они искали его общества лишь ради минутного наслаждения или возможности похвалиться потом вниманием жреца. Анья – другое дело: ее он любил. И только эта хрупкая девушка могла сломить волю друида.
Ивейн бережно накинул на любимую плащ – вечерний воздух становился прохладнее. К тому же он уже понимал, что не может рядом с ней совладать со своим желанием. И все-таки… он должен это сделать. Не может он допустить, чтобы это сладостное безумие повторилось.
Когда Ивейн стал плотнее укутывать плащом ее плечи, Анья шевельнулась, чуть потершись щекой о его ладонь, ласковая улыбка приподняла уголки ее губ. Жрец тотчас же отдернул руку, словно обжегшись. Еще в полусне, в обволакивавшем ее дивном тумане воспоминаний, Анья быстро открыла таза, взглянув на возлюбленного, в полном облачении возвышавшегося над нею.
– Мое существование – лишь звено в непрерывной цепи, вечной череде, куда более значительное, чем любое из ее звеньев, – слегка отступив назад, скрестив руки на широкой груди, как будто обороняясь, попытался объяснить Ивейн. – И эту цепь я не смею прервать, ведь тогда я предал бы всех тех, кто пришел до меня, и всех тех, кто придет после.
– Я понимаю.
Анья хотела уверить любимого, что знает все это и ничего от него больше не ждет, но туг же умолкла под его пристальным, синим, точно лед, взглядом.
– Моя жена умерла прошлым летом, при рождении нашего первенца.
Пряча огонек возбуждения за притворной гримасой уныния, Торвин взглянул на белокурого мальчугана, которого не приметил ранее, и медленно покачал головой.
Он понял, что перед ним тот самый мальчишка, исчезновение которого так удручало и принца, и епископа. Теперь он, Торвин, нашел его и уж наверное получит награду от них обоих. Торвину нередко говорили, что ему следовало бы стать лицедеем, так ловко он умел притворяться и скрывать свои чувства. Этот дар как нельзя более пригодился ему сейчас, когда нужно было скрыть свое глубокое удовлетворение при мысли об открывавшихся перед ним возможностях. Он заслужил похвалу и, без сомнения, удостоится чести расположения и покровительства самого короля. Теперь, к тому же, он с полным правом сможет потребовать вознаграждения от епископа. И он потребует.
– Клод! Садитесь и откушайте с нами. – Анья решила, что вряд ли они дождутся от Ивейна подобного приглашения.
Мора настояла, чтобы они взяли с собой побольше еды, оставшейся от их вчерашнего обильного ужина, так что им ничего не стоило поделиться с этим беднягой.
– Благодарю вас, милостивая леди. Ваша щедрость и милосердие не уступают вашей чудной красоте и очарованию.
Взяв изящную ручку девушки, Клод с жаром поцеловал ее. Анья застенчиво улыбнулась, а Ивейн еще больше нахмурился.
Друид никак не мог отделаться от предчувствия, что тут что-то не так. И все-таки – что случалось не часто – он сомневался в своих ощущениях, опасаясь, что острота их притупилась при виде Аньи, улыбнувшейся другому мужчине. Быть может, это присутствие Клода он постоянно ощущал за собой? Вероятнее всего, так и есть. Не чувствуя угрожающих токов, Ивейн решил, что угроза, наверное, скрывается в нем самом – в его негодовании на то, что чужой, посторонний мужчина посмел прикоснуться к возлюбленной.
Ивейну даже думать не хотелось о том, что он может испытывать ревность. Такие чувства, как учил Глиндор, для слабовольных. А он, без сомнения, не из таких. И все-таки Ивейн втайне желал эту девушку, жаждал страстно, всем сердцем, чтобы она принадлежала ему одному. Он крепко зажмурился. Необходимо побороть эти чувства. Предназначение жреца друидов не позволяет ему даже думать об Анье. Он должен оставить ее. От этой мысли ему стало невыносимо горько, сердце его пронзила мучительная, острая боль. Нет, даже хуже того – ему придется быть рядом и видеть, как Анья навеки свяжет себя с другом человеком.
Анья заметила, как Ивейн сжал кулаки, но подумала, что он сердится из-за того, что к ним вторгся этот чужак. Чтобы предупредить столкновение, она потянулась к мешку с провизией и достала оттуда лепешку, большой кусок сыра и еще один мешочек, поменьше, который наполняла все утро. В нем были сладкие лесные ягоды.
Ивейн постарался улыбнуться, и лицо его стало ласковым, когда он подошел к девушке. Он протянул всем нарезанные куски солонины из запаса, который они взяли с собой по настоянию Дарвина. Ивейну было немного совестно брать его; вряд ли хозяева были бы столь щедры, знай они, кто их гости.
Когда с едой было покончено, каждый запил ее чистой родниковой водой, набранной из протекавшего рядом ручья. Торвин с жадностью следил, как Ивейн снова наполнял великолепный, отделанный серебром рог для питья. И, так как никто не прогнал его, этот не слишком желанный спутник пристроился в конце маленькой процессии, двинувшейся вслед за друидом по незаметной тропинке, ведущей на юго-запад.
Они шли весь день, до тех пор, пока заходящее солнце не пробилось-таки сквозь плотные облака, окрасив их бледно-розовым. Ивейну не терпелось дойти до цели, но он понимал, что после целого дня на ногах Анья и Киэр утомлены до предела. Жрец чувствовал, как в них с каждым часом нарастает усталость. Он опасался, что из-за этого их внимание рассеется, и тогда неизвестно, что может произойти. А потому, когда сумрак сгустился, он сделал им знак остановиться. Порыв ветра подхватил его черный плащ, взметнув его ввысь, точно вороново крыло.
Все четверо расселись на небольшой полянке и снова разделили еду. Все устали и ели в молчании. Анья улыбнулась, заметив, что Киэр поделил свою порцию с Нодди. Лисенок, по всей видимости, устал не меньше, чем люди, и прикорнул рядом с мальчиком, когда Киэр, насытившись, закутался в плащ и, пристроив под голову мешочек с пожитками, сладко заснул.
Сочтя это самым разумным, Клод также запахнулся в свой плащ, вытянулся на мягкой траве и закрыл глаза. Но Ивейн поднялся и, отойдя, остановился, глядя в непроглядную тьму, в ту сторону, куда они шли. Анья, наблюдавшая за возлюбленным, подумала, что он ни за что не остановился бы, если бы не усталость спутников. А значит, все-таки Ивейн был прав, не желая никого брать с собой. Анья была уверена, что, если бы не препятствия, друид за это время успел бы дойти до крепости, освободить Адама, и они, целы и невредимы, уже вернулись бы обратно в Нортумбрию.
У Аньи было не только отважное сердце, не страшившееся любых испытаний, но и внутренняя сила, позволявшая ей признаваться в своих ошибках. А потому она снова почувствовала себя ответственной за их неудачи. Сначала она, со своим упрямством, вынудила Ивейна взять ее с собой, А если бы она не упала с лошади, Киэр, наверное, никогда не повстречался бы Ивейну на пути. Вдобавок ко всему, она не только потеряла кобылу, но виновата еще и в том, что Клод теперь с ними.
Анья совсем позабыла об усталости, расстроившись, что не может немедленно что-либо предпринять, чтобы исправить причиненное зло и помочь Ивейну. И все же девушка не сомневалась, что в конце концов ей это удастся. Но как? Для того чтобы обдумать все это как следует, ей необходимо было хоть ненадолго остаться одной, среди духов, населявших природу, вдали от чьих-либо любопытных взглядов. Сознавая, что никто не станет ее задерживать, думая, что ей надо уединиться, Анья встала и тихонько скользнула в ночную тьму.
Девушка рассеянно углублялась все дальше в лесную чашу, безмолвно взывая к невидимым силам, умоляя их помочь ей придумать, как облегчить путь Ивейна. Вскоре послышалось тихое, непрестанное журчание воды. Это мирное бормотание манило, побуждая ее продираться сквозь заросли. Зачарованная песней потока, Анья не раздумывала, как ей поступить и куда ей идти. Огибая стволы могучих деревьев, девушка шла на звук, но в ту минуту, когда ей показалось, что речка уже совсем рядом, она вдруг очутилась перед непроходимыми, плотными, как стена, зарослями. Это были на удивление высокие кусты роз, сплошь усеянные не только благоухающими цветами, но и шипами; между их ветвями густо переплетались побеги пышно разросшегося плюша.
Анья, пораженная, остановилась на мгновение, не двигаясь, и тут один из вьющихся побегов плюща сорвался откуда-то с высоты и повис перед нею, покачиваясь. Девушка, не колеблясь, ухватилась за него и слегка потянула. Плотная завеса из душистых цветов и зеленых блестящих листьев раздвинулась. Анья шагнула в проем и выпустила из рук лозу. Стена сомкнулась за ней. Перед Аньей струился ручей; хотя луна была скрыта за тучами, его струйки поблескивали и искрились отблесками, а по обоим берегам его естественным полукругом замыкали цветочные заросли. Вновь преисполнившись ощущением покоя, Анья подумала, что этот чудесный, укрытый от всех уголок был послан ей духами в ответ на ее мольбы. Она тотчас же вознесла благодарственную триаду за то, что ей было ниспослано то уединение, в котором, без сомнения, было бы отказано тем, кто не умел говорить со стихией. А ей, хоть и далеко ей было до матери или Ивейна, даровано было умение.
Укрытая от мира, не опасаясь здесь ничьих любопытных взглядов, девушка распустила косы и пальцами провела по сияющим волосам. Затем отстегнула усыпанную жемчугом брошь, скреплявшую ее плащ у ворота. Он соскользнул с ее плеч, и Анья опустилась на мягкий, поросший мхом берег.
Смочив подол платья в прохладной воде, девушка освежила лицо и шею – тем сильнее ей захотелось освежиться самой. Тихий плеск воды вызывал нестерпимое желание окунуться в нее целиком. Но, сознавая, что Ивейн непременно отправится искать ее, если она слишком задержится, Анья поборола в себе это желание. Она и сейчас уже чувствовала приближение друида, вероятно, оттого, что ее сердце тянулось к нему. Ну что же, по крайней мере, она может умыться.
Хорошо это или плохо, но между Ивейном и девушкой, дорогой его сердцу, существовала незримая связь и жрец почувствовал, что она удалилась, стоило ей отойти от стоянки. Он терпеливо дожидался ее возвращения, пока ему не показалось, что Аньи нет уже слишком долго. Ивейн, правда, не ощущал, чтобы девушке грозила опасность, но чувства его из-за близости Аньи были теперь столь сумбурны, что он боялся на них положиться и тем подвергнуть ее ненужному риску. Взяв посох и безошибочно чувствуя, где она, друид отправился вслед за ней.
Жрец редко удивлялся, но на этот раз его поразило, что он нашел Анью таком месте, которое обычно скрыто от глаз тех, кто не обладает знанием друидов. Глядя на хрупкую фигурку, присевшую у воды, Ивейн недоумевал, как могла она попасть в это убежище. Быть может, охранявшие его духи природы признали в ней дочь жрицы друидов? Или она набрела на него случайно? Он знал, что это невозможно для тех, кто не умеет общаться с духами. Но после странного появления Киэра в такой же укромной пещере ему приходилось либо подвергать сомнению этот закон, либо опасаться, что вторжение саксонцев настолько ослабило природные силы, что теперь они позволяют то, чего никогда бы не позволили раньше.
Все эти серьезные мысли мгновенно вылетели у друида из головы при виде Аньи, скидывающей длинное темно-зеленое платье: ее руки потянулись к горлу, развязывая тесемки рубашки. Девушка, похоже, собиралась снять с себя все, чтобы искупаться. Опасения из-за собственной нестойкости, терзавшие Ивейна, смешивались с яростно вспыхнувшим негодованием. Как могла она быть столь наивной, не думать об опасностях, грозивших со всех сторон? Непосвященная, она, конечно, не знала о заговорах, скрывавших ее от хитрых и злобных взглядов рыщущих повсюду врагов и о коварном и подозрительном Клоде, шныряющем поблизости. Мало того, по опыту ей следовало бы догадаться о приближении человека, представлявшего угрозу ее невинности, – самого Ивейна.
– Даже и не думай о том, чтобы опять искупаться здесь, в глуши, беззащитной.
При звуке голоса возлюбленного – низкого, бархатистого, грозного, – раздавшегося внезапно так близко, Анья вздрогнула. К несчастью, мшистый берег речушки был влажный и скользкий. Она упала на него, вернее, села с размаху, очень больно ударившись.
– Ох, малышка! – Ивейн бросился к ней и, опустившись на колени, обнял несчастную девушку. – Тебе больно? Это из-за меня?
Вопрос был излишним. Он и так понимал, что виновата во всем его несдержанность. И вот теперь эта маленькая, невинная чаровница страдает. Полный раскаяния, он сел и, положив ее к себе на колени, стал машинально поглаживать то место, которым девушка ударилась.
Конечно, обычно так успокаивают ребенка, но Анья не стала об этом раздумывать и, свернувшись клубочком, уткнулась в ложбинку у горла Ивейна. Страшась, что эта близость продлится недолго, девушка закрыла глаза, безраздельно отдавшись нахлынувшим на нее ощущениям. Касаясь шеи возлюбленного, запылавшей от ее прикосновения, она покрывала ее легкими, частыми поцелуями, все острее ощущая их сладость и кончиком языка пытаясь полнее вобрать ее. Анья почувствовала вкус его кожи и трепет, прошедший по горлу Ивейна от вырвавшегося из глубины его стона и, опустившись чуть ниже, нашла губами завязки его короткой рубашки-туники.
От этих легких, дразнящих прикосновений по жилам у Ивейна пробежал огонь. Он поднял руку к густым, млечно сияющим волосам девушки и, чуть отклонив ее голову назад, ртом нашел ее губы. Ивейн поймал ее озорной, шаловливый язычок, и, растворившись в исступленном желании, девушка позабыла обо всем на свете.
Анья самозабвенно выгнулась, стараясь как можно теснее прижаться к могучей груди возлюбленного, и нежный, еле слышный стон вырвался откуда-то из самой глубины ее существа. Но ей показалось мало и этой близости. Тоненькие пальчики проникли под ткань рубашки, лаская плечи и спину Ивейна, наслаждаясь ощущением жара и железной твердости мускулов.
Ивейн замер под этими прикосновениями. Он испытывал невероятное и опасное наслаждение от этих ласк, ощущая в то же время все изгибы ее прекрасного тела. Он отчетливо вспомнил их последнюю встречу, когда даже через рубашку прикосновение словно жгло ему грудь. Больше всего на свете ему хотелось бы сбросить одежду, насладиться сполна ощущением слияния их тел…
Эта игра, такая сладостная и жгучая, неожиданно заставила его осознать, что происходит: все это было чудесно, но совершенно невероятно. Тихонько бормоча непонятные Анье проклятия, жрец крепко зажмурился, прогоняя соблазнительные видения, грозившие лишить его последних крупиц самообладания, и, оторвав от себя руки девушки, мягко, но решительно отстранил ее.
Анья, по-прежнему лежа у него на коленях, почувствовала, каких усилий ему стоит сдержаться. И, так как он сказал, что завтра утром они прибудут на место, она подумала, что это скорее всего ее последняя возможность преодолеть сопротивление друида, изведать тайные радости, которых ей никогда не узнать с другим.
– Я люблю тебя, – не пытаясь сопротивляться державшим ее сильным рукам, просто сказала Анья. – Я любила тебя всегда и буду любить всю жизнь.
Ивейн широко открыл глаза. Он хотел было сказать Анье, что она еще ребенок и слишком неопытна, чтобы так говорить, но слова ее были так искренни, и так бескорыстна была эта любовь, которой она одаряла его, что Ивейн не решился отвергнуть драгоценное признание. Это был дар, которым он жаждал обладать так же неистово, как и любовью ее чудесного тела. Однако, сознавая, что никогда не сможет принять его, он надеялся хотя бы избавить любимую от той горечи безнадежной любви, на которую самого его обрекало предназначение жреца.
Анья заметила, как синие глаза Ивейна потемнели, став почти черными от невысказанной боли. Стремясь вернуться в его объятия, девушка обвила его шею руками и положила голову ему на плечо.
Ивейн крепко прижал ее к себе. Зарывшись лицом в ее душистые локоны, он хрипло шепнул:
– Мой долг не позволяет мне связать свою жизнь с тобой.
Это было признанием в мучительной, непоправимой утрате, и он боялся, что не найдет в себе сил ее вынести.
– Нет, это неправда. Мы связаны с тобой навеки.
Может быть, ей все-таки удастся изменить его мнение и он поверит, что Анья достойна стать супругой друида? Но даже если этого не случится, она не может потерять столь драгоценных и столь редких минут, не насладившись тем счастьем, какое может дать лишь любовь.
– И в эту ночь я желаю не этих уз.
Ее откровенность потрясла Ивейна и он чуть-чуть улыбнулся, а Анья вновь стала ласкать его. – Остерегись искушать жреца невинными хитростями!
Сильные руки слегка отстранили голову девушки, чтобы Ивейн смог заглянуть ей в лицо. Синее пламя полыхало в глазах жреца.
– Бурю, когда ее вызовешь, нелегко укротить.
– Тогда возьми меня. Подари мне мгновение, которым я смогу дорожить потом, в одиночестве. – В словах девушки прозвучала тихая безнадежность отчаяния.
Стараясь не думать, что может принести им впоследствии это «мгновение», Анья прижалась губами к его губам с нежностью любви и огнем необузданной страсти.
Ивейну нелегко было призывать ее к сдержанности, и это самозабвенное желание возлюбленной, неискушенной и чистой, отдать ему себя без остатка разрушило и смело оставшиеся преграды. Руки Ивейна, словно сами по себе, обняли ее, он с жаром ответил на ее поцелуй, раздвигая полуоткрытые губы. Юноша покрывал поцелуями ее шею, спускаясь все ниже, до той ложбинки, где были тесемки рубашки, – Анья как раз их развязывала, когда друид появился, – и жаркое, неистовое пламя охватило невинную девушку, она вся выгнулась, прижимаясь теснее к Ивейну. Судорожная, невыразимая сладость волной прокатилась по ее телу.
Почувствовав эту дрожь, Ивейн и сам содрогнулся от страсти. Он уложил ее на спину, на пушистый ковер из мха, устилавший укрытие. Голос разума потонул в безрассудном тумане желания, он не противился, с радостью подчиняясь тому, к чему так страстно стремился. Жрец знал, что совершает ошибку, знал, что позднее пожалеет об этом, но он решил подарить им обоим этот единственный час безнадежной любви, хоть ненадолго утолив полыхавший в них страстный огонь.
Торопливо, неловкими пальцами юноша стал расстегивать ее платье. Взгляд его с наслаждением скользил по ее пышной груди. Он тотчас же, как накануне, обнажил ее плечи – но душа его теперь полнилась не запретными искушениями, а обещанием высшего, сладчайшего удовлетворения.
Синий горячий взгляд Ивейна, полыхнув, точно молния, предвещавшая бурю, обжег Анью, закрутил ее в огненном вихре, а когда пальцы юноши с нежностью, легонько касаясь, провели по ее щекам, по набухшим от страсти полуоткрытым губам, девушка слабо вскрикнула. Тонкие руки взметнулись в безмолвной мольбе, но Ивейн не хотел торопиться, уступая ее неискушенным желаниям. Он не был по природе себялюбив и теперь, в этом слиянии с возлюбленной, хотел обуздать свою жажду свершения. Он должен сделать так, чтобы единственный час их любви стал столь незабываемым, столь прекрасным, что им до самой смерти хватило бы воспоминаний о нем.
Ивейн попытался утишить отчаянное биение сердца, а руки его уже начали свою волнующую игру. Чуть касаясь, лаская и обжигая, они поднимались вверх – от первых, еле заметных округлостей бедер до нежных ямочек под мышками рук, обвивавших его широкие плечи. Вверх и вниз они скользили легко и проворно. Жрец улыбался, но возбуждение его все росло. Вновь и вновь, пока руки его не тронули грудей.
Когда наконец пальцы Ивейна скользнули по шелковистому атласу груди – томительно, легонько, чуть заметно касаясь, – Анья вскрикнула и инстинктивно попыталась притянуть их поближе. Но Ивейн тут же отдернул их, и из горла девушки вырвался тихий стон. Потом она поняла, что он только хотел сбросить свою рубашку одним легким, неуловимым движением. Зеленые глаза с любопытством наблюдали за Ивейном, но все произошло так быстро, что Анья едва успела заметить широкую обнаженную грудь и мощные бугры мускулов. И все же ее поразила суровая мужская красота Ивейна.
Жрец тотчас же опустился рядом с Аньей на землю и крепко обнял ее. Она чувствовала, как ее тело плавится, словно податливый воск в лучах жаркого солнца. Закрыв глаза, он наслаждался осуществлением своих долгих и страстных грез, – наконец-то ее тело, столь несказанно грациозное, нежное, полностью отдавалось, приникая к его твердому, мускулистому. Но и этого еще было мало. Губы его скользнули, легонько касаясь всех изящных изгибов ее стройного тела, и сладостный, безумный, неистовый вихрь подхватил Анью, сердце ее зашлось, и она только коротко, прерывисто втягивала в себя воздух.
Наслаждение потрясло Анью, пальцы ее вцепились в черные, как вороново крыло, кудри Ивейна, притягивая его еще ближе. Друид все глубже увлекал ее в пучину сладостного, жаркого безумия, все ярче, все неумолимее разжигая это вспыхнувшее в ней пламя, пока оно, разгоревшись, не поглотило ее целиком, и девушка привстала, желая быть к нему еще ближе, желая чего-то большего, уверенная, что только возлюбленный может ей это дать. Лаская кончиками пальцев мускулистую спину, она ощутила, как гулко колотится его сердце. Приникнув к Ивейну, сжигаемая неистовым жаром, Анья медленно изгибалась в его крепких объятиях, все теснее и теснее прижимаясь к возлюбленному, всем существом своим стремясь слиться с ним воедино.
Сдавленный стон вырвался из груди Ивейна, и руки его скользнули вниз по ее узкой спине, чтобы прижать ее крепче. Чувствуя, как изгибается и трепещет тело девушки, он почти потерял над собой власть. Забыв обо всем, Ивейн вместе с Аньей раскачивался в волшебном, магическом ритме, вечном, как сама жизнь, и, когда она бессознательно откликнулась, отозвалась на его движение, он почувствовала, что кульминация угрожающе близка.
Вырвавшись из объятий девушки, Ивейн торопливо скинул с себя последние, мешавшие ему покровы. Анья, ощутив, что он встал, и увидев его крепко зажмуренные глаза, решила, что жрец снова отвергает ее. Она вскрикнула:
– Не покидай меня!
Подхваченная вихрем темных, неистовых чувств, девушка пыталась удержать возлюбленного, обхватив его за шею руками и выгибаясь, касаясь своим нежным и стройным телом его широкой, могучей груди, покрывавших ее жестких завитков и чувствительных гладких сосков.
– Пожалуйста, Ивейн, не покидай меня теперь!
– Я бы не мог, даже если бы и захотел.
Ивейн чувствовал, как огненная волна накатывает, накрывая его с головой. Сдерживая дрожь нетерпения, он мягко увлек Анью обратно на землю. Затем, раздвинув ногой ее бедра, он вытянулся над ней, опираясь на локти.
Постанывая от томительного наслаждения, Анья чувствовала лишь нежные, едва заметные касания тела возлюбленного. Девушка попыталась притянуть его ближе, но, невзирая на сжигавшее его неодолимое желание немедленно и полностью слиться с ней, Ивейн еще на миг овладел собой, чтобы легко и незаметно ввести ее в волшебное королевство страсти. Он видел, как потемнели ее глаза от желания, заметил, как она чуть поморщилась при первых признаках боли…
Подхваченная яростным вихрем, ввергнувшим ее в темный, первозданный хаос ослепительных чувств, Анья смотрела прямо в синие, широко раскрытые, пылавшие, как огонь, глаза Ивейна. Желая, чтобы этот огненный, неистовый смерч поднял ее к самым звездам, она придвинулась к жрецу еще ближе, вскинув вверх ноги в отчаянном, безумном порыве. Внезапно пронзившая ее боль была точно яркая, вспышка молнии, блеснувшая среди туч бушевавшего шторма. И она тут же потонула в раскатах грома – властных, все заглушающих, когда стремительными, мощными толчками Ивейн увлек их обоих еще глубже в полыхающую бездну желания. Его хриплое, сдавленное дыхание перешло в низкие стоны, и он раскачивал ее вое сильнее, в безумном порыве все глубже погружая в пучину, где шторм и пламя встречаются, сталкиваясь и взрываясь ослепительным фейерверком непостижимого, немыслимого наслаждения.
Покачиваясь в блаженной дымке сладчайшего удовлетворения, неведомого ей прежде, Анья шептала слова любви. Для Ивейна они были драгоценнее всех королевских сокровищ, и все-таки они звучали для него обвинительным приговором. Тем не менее, он нежно поцеловал ее в спутанные шелковистые локоны и крепче сжал ее трепещущее тело в объятиях – в ожидании, пока она не вернется с вершин надзвездной, ослепительной страсти.
Анья еще витала в тумане удовлетворенных желаний, а действительность – холодная, отрезвляющая – уже обдала Ивейна волной сожаления. Он слишком неосторожно приблизился к огню, и преграды – величайшие и неодолимые, – воздвигавшиеся на протяжении всей жизни, рухнули, занялись и сгорели дотла. Ради того чтобы достигнуть желаемого – не важно, какой ценой, – он принял доводы, заведомо неоправданные и ложные. Шторм, прогремевший над ними, ничуть не утолит его боли. Напротив, расплата за содеянное станет еще мучительнее. Теперь, когда он изведал всю полноту утоленной страсти, столь долго им отвергаемой, воспоминания о ней лишь усилят отчаяние невосполнимой утраты.
Когда дыхание Аньи стало ровным, спокойным и сонным, Ивейн осторожно высвободился и стал одеваться. Остановившись рядом с возлюбленной и глядя, как невинно и безмятежно она разметалась во сне, Ивейн еще острее ощутил свою вину. Он был близок со многими женщинами, но никогда эти связи не грозили его предназначению. Он забывал о них тотчас же после ночи любви, да и они искали его общества лишь ради минутного наслаждения или возможности похвалиться потом вниманием жреца. Анья – другое дело: ее он любил. И только эта хрупкая девушка могла сломить волю друида.
Ивейн бережно накинул на любимую плащ – вечерний воздух становился прохладнее. К тому же он уже понимал, что не может рядом с ней совладать со своим желанием. И все-таки… он должен это сделать. Не может он допустить, чтобы это сладостное безумие повторилось.
Когда Ивейн стал плотнее укутывать плащом ее плечи, Анья шевельнулась, чуть потершись щекой о его ладонь, ласковая улыбка приподняла уголки ее губ. Жрец тотчас же отдернул руку, словно обжегшись. Еще в полусне, в обволакивавшем ее дивном тумане воспоминаний, Анья быстро открыла таза, взглянув на возлюбленного, в полном облачении возвышавшегося над нею.
– Мое существование – лишь звено в непрерывной цепи, вечной череде, куда более значительное, чем любое из ее звеньев, – слегка отступив назад, скрестив руки на широкой груди, как будто обороняясь, попытался объяснить Ивейн. – И эту цепь я не смею прервать, ведь тогда я предал бы всех тех, кто пришел до меня, и всех тех, кто придет после.
– Я понимаю.
Анья хотела уверить любимого, что знает все это и ничего от него больше не ждет, но туг же умолкла под его пристальным, синим, точно лед, взглядом.