Страница:
– Мне неожиданно пришло в голову, что, если я убью одного из вас, другой наверняка наградит меня, даст мне поесть… а может быть, и пару монет. – Клод кивнул своей встрепанной головой в сторону Ивейна. – Вы повернулись ко мне спиной. Если б не это…
– И все только ради того, чтобы завладеть тем, что вам не принадлежит? – с отвращением спросила Анья.
Ивейн молча разглядывал злосчастного пленника.
– Я ведь уже сказал, – проворчал Клод, досадуя, по всей видимости, что снова выставляется напоказ и его неуклюжесть, и ложь. – Я назвал свое имя, – сказал он раздраженно, – теперь вы тоже должны назвать себя.
Точеное лицо Ивейна оставалось бесстрастным, но он кивнул головой, признавая справедливость такого требования, невзирая на то, что говоривший покушался на его жизнь.
– Меня зовут Ивейн.
То, как расширились глаза злополучного пленника, доказывало, что ему знакомо и это имя, и слава Ивейна как колдуна и друида.
– Я понятия не имел, что это вы, – Клод просто затрясся от ужаса, – Клянусь могилой моей матери, я ничего не знал.
Ивейн снова невозмутимо кивнул. Чувствуя на себе жесткий и пристальный взгляд его синих глаз, Клод в замешательстве переступил с ноги на ногу и злобно взглянул на прелестную девушку, которая с такой легкостью одолела его – взрослого, здорового мужчину.
– Меня зовут Анья.
Невзирая на свой растерзанный вид, девушка расправила худенькие плечи и, гордо вскинув голову, добавила:
– И я правнучка Глиндора, прославленного жреца друидов.
Ивейн про себя рассмеялся, увидев, как слова Аньи еще больше напугали их поверженного врага. Без сомнения, в конце концов он утешится, решив, что именно поэтому девушке удалось помешать ему и загнать его в эту ловушку.
– Ну а теперь, когда вы знаете, кто мы… убирайтесь отсюда! – сказал Ивейн спокойно, но приказ его прогремел, словно гром.
В мгновение ока Клод побелел, как свежевыпавший снег, кадык на его горе отчаянно дернулся, точно он пытался сглотнуть.
– Боюсь, что я не…
Он неожиданно бросился на траву, примятую недавней борьбой. Сидя среди раскиданных обломков лука и стрел, он закрыл впалые щеки руками.
Сознавая, в каком отчаянном положении находится их недавний противник, Ивейн снова обратился к нему:
– Оставайтесь здесь, в лесу, если хотите, или отправляйтесь, куда вам заблагорассудится. Но помните: если вы только последуете за нами и я вас увижу еще раз, вам придется горько пожалеть об этом.
Сжав тоненькие пальчики Аньи, Ивейн повернулся, собираясь увести ее прочь, но задержался, добавив:
– Если вы как следует поищите, то найдете кинжал в кустах, справа от вас. Я его туда забросил.
Бедняга был настолько беспомощен, что Ивейн просто не мог оставить его посреди леса без какого-либо орудия защиты.
Ивейн знаком приказал Анье следовать за ним нарочно петляя в зеленом лесном полумраке. Время от времени он возвращался назад, чтобы оставить фальшивые, неожиданно обрывающиеся следы – лучшее средство запутать преследователей, без сомнения, идущих за ними.
Девушка понимала, для чего он так делает. Не отрывая глаз от блестящих черных кудрей, ниспадавших на широкие плечи, она улыбнулась, и в улыбке ее – поначалу горькой – засветилась радость. Хочет того Ивейн или нет, но ей-таки удалось оказаться с ним рядом – чего она больше всего желала. За это она готова была отдать все на свете.
Наконец Ивейн остановился у чистого журчащего ручейка. Опустившись на колени на мягкий, поросший мхом берег, он легонько подтолкнул Анью вниз, приглашая ее тоже попить, набирая прозрачной воды в ладони.
Быстро, украдкой взглянув на непроницаемое лицо Ивейна, Анья вдруг поняла, что с тех пор как они отошли от Клода, он не произнес ни единого слова, ни разу не обратился к ней. Девушка чувствовала, что грядет неминуемое объяснение, и, хотя внешне оставалась спокойной, мысленно отчаянно старалась утвердиться в собственной правоте, готовясь стойко отразить негодование друида.
– Ну что ж, пора объясниться. – Поднявшись на ноги и возвышаясь над Аньей, скрестив руки на мощной груди, сдержанно обратился Ивейн к маленькой, хрупкой девушке, которая, словно бы и не замечая его, скинула туфли, чтобы охладить свои натруженные ножки в ласковых струях ручья. – Скажи мне, какой безрассудный порыв увлек тебя? Как могла ты решиться стать для меня обузой и затруднить поиски?
– Обузой? – Анья ожидала упреков, но не подобного пренебрежения и оскорблений. И это после того, что она сделала для него! Она вскочила. Стоять на мшистом берегу босиком было скользко, но девушка, не обращая на это внимания, взорвалась, позабыв обо всей своей сдержанности: – Я спасла тебе жизнь!
– Вот как?
С насмешливой полуулыбкой Ивейн окинул ее взглядом от крохотных пальчиков на ногах, видневшихся из-под подола зеленого платья, до изумрудного пламени в огромных тазах. Они были чуть ли не в половину ее нежного личика, обрамленного вьющимися золотистыми прядями, выбившимися из кос, когда она так храбро защищала его.
– Было бы вернее сказать, что твоя неуместная помощь помешала мне броситься в погоню за человеком, без сомнения, очень опасным для меня, и успешно выполнить возложенное на меня поручение.
– Ах вот как! – фыркнула Анья, сжав кулаки и уперев их в стройные бедра. – Стрела, нацеленная тебе в спину, навеки помешала бы тебе успешно справиться с этим или с любым другим поручением!
Внешне невозмутимый, Ивейн чувствовал, как смущает и неудержимо влечет его пламя, пылавшее в этой хрупкой и маленькой девушке. Жар этот, вырывавшийся на поверхность, манил его заглянуть поглубже, узнать, какой еще скрытый и запретный огонь он может разжечь в ней.
Не в силах двинуться под жестким, неумолимым взглядом голубых глаз, Анья почувствовала, что быть презираемой Ивейном – новое и ужасно неприятное для нее ощущение. Хуже того, она была уверена, что он смотрит на нее лишь как на отбившегося от рук несмышленыша. Неожиданно сообразив, что злость и несдержанность покажутся только лишним доказательством ее ребячества, девушка опустила глаза, так что тень от густых ресниц легла на нежные щеки, потом заставила себя разжать руки и глубоко вздохнула. Ради того, чтобы разубедить Ивейна, она станет вести себя впредь еще более сдержанно, чем когда-либо раньше.
Анья хотела вернуть своему лицу выражение обычного безмятежного спокойствия и постараться отвлечь мысли от их ссоры. Обратив оружие друида против него самого, она неожиданно сменила ярость на любопытство и перевела разговор с себя на других.
– Как ты думаешь, они оба лесные разбойники? Из тех, чьи злодеяния так часто дают пищу для рассказов странников, заглядывающих в наш замок?
Ивейн понял уловку Аньи, и она его позабавила, но он скрыл улыбку за маской бесстрастия.
– Именно это, как ты слышала, и утверждал наш пленник.
Чтобы не напугать Анью, он предпочел не говорить ей, что первый из нападавших явно не был простым разбойником. Его одежда и оружие были слишком изысканны; без всякого сомнения, они принадлежали воину.
Глубоко сожалея, что его милая Анья оказалась вовлеченной в эту бешеную, дикую схватку, Ивейн хотел отвлечь ее от воспоминаний о недавних жестокостях.
– Каковы бы ни были мотивы твоего истинного появления здесь, ты не оставила мне иного выбора, как только взять тебя с собой, подвергая всем опасностям пути.
В его словах прозвучало раздражение, снова вспыхнувшее в нем при мысли о невеселой действительности. Во время обряда в дубовом лесу Трокенхольта жрец узнал об опасностях этого путешествия: они таятся теперь на каждом шагу. Для того чтобы победить всех тех, кто желает его погибели, ему нужна была незамутненная ясность ума и кристальная отточенность чувств. Но его грешная любовь к Анье и так уже затрудняла достижение этой цели, А теперь ее близость делала это почти невозможным. Лицо его но прежнему оставалось бесстрастным, словно высеченным из гранита, а глаза казались осколками синего льда, когда он мрачно добавил:
– Твое присутствие увеличивает опасность, но я не смею терять драгоценное время, сопровождая тебя назад, в Трокенхольт.
Анья сдерживалась, стараясь не показать, как ей больно. В эту минуту она еще сильнее страдала от угрюмого тона Ивейна, придававшего его глубокому мягкому голосу тысячи различных оттенков – от легкого недовольства до сурового осуждения. Она хотела помочь, а не быть обузой. И именно это она уже сделала, хоть он и отказывался это признать. Но если он не захочет понять, ей будет так горько… Если он считает ее присутствие наказанием…
Неожиданно длинная лошадиная морда появилась между ними, и напряжение ссоры тотчас рассеялось.
Несмотря на неспешную трусцу Ягодки и на то, что они виляли из стороны в сторону, заметая следы, кобыле удалось-таки отыскать хозяйку. Ивейн тихонько рассмеялся, радуясь столь своевременному вмешательству животного. Однако, опасаясь, что и люди, идущие по их следу, тоже могут настигнуть их, он тотчас помог Анье вскочить в седло и пошел впереди, прокладывая дорогу к желанной цели.
Ночь черным покрывалом опустилась на лес. Анья, свернувшись калачиком, лежала, закутавшись в темный плащ и подложив ладони под голову.
Вдыхая свежий запах листвы, в который вплетался острый и терпкий аромат жимолости, девушка прислушивалась. Она вспоминала проникновенный голос Ивейна, когда вечером, перед сном, он возносил благодарственный гимн природе. Потом, набрав свежей травы и набросав ее поверх опавших еще осенью листьев, друид устроил постель для Аньи. Воспоминание о песнопении жарким восторгом наполнило душу девушки.
Ивейн лежал растянувшись по другую сторону потухающего костра. Мысль о его мощном теле, находящемся совсем рядом, так близко от нее, оживила волнующие воспоминания об их объятии в дубовом лесу Трокенхольта… и ей еще острее захотелось опять испытать эту близость. Она с горечью вспомнила, как он совершенно ясно дал ей понять, что вовсе не разделяет ее желания, и одинокая слеза скатилась по нежной щеке. Анья знала, что должна сделать, знала давно, с той минуты, как они поссорились. Ивейн лежал, не двигаясь, но по страсти, бурлившей в ее крови, Анья чувствовала, что он не спит. Время, как ей казалось, тянулось бесконечно. Разделавшись с незадачливым Клодом, они проделали свой путь через лес в молчании. Ивейн произнес несколько самых необходимых слов, объявив, что пора отдохнуть, и развел костер на ночь.
Желая попросить у него прощения, она, чтобы добавить что-нибудь к его ужину, протянула ему хлебную лепешку из своего мешочка с провизией. Он поблагодарил ее с ледяной вежливостью – и все. Это открыло Анье глаза. Как глупо было с ее стороны надеяться переубедить неумолимого жреца и добиться, чтобы он обрадовался ее присутствию!
Только теперь, когда последний отблеск неяркого лунного света скользнул по небу, дыхание Ивейна стало размеренным, спокойным и сонным. И только теперь могла она рискнуть и исполнить еще один смелый план, придуманный ради блага любимого, чтобы исправить зло, которое, как он думал, она ему причинила.
Радуясь, что оказалась предусмотрительной, не расплетя перед сном толстые косы, девушка осторожно встала. Мешочек с припасами она оставила Ивейну. Потом неслышно подняла котомку со сменой одежды и постаралась как можно тише сделать самое трудное – тихонько разбудить Ягодку и вывести ее в лес.
С решимостью, подкреплявшейся горестным сознанием того, что Ивейн видит в ней лишь обузу, Анья сунула руку в маленький мешочек, по-прежнему висевший у пояса, и вынула кристалл. Она принялась медленно катать его в своих гладких ладошках, мысленно нараспев произнося заговор о прикрытии. Анья надеялась, что хорошо помнит слова. Она слышала их только дважды, да и то в раннем детстве.
Девушка чуть не вскрикнула, когда впервые в ответ на ее призью белый камешек у нее в ладонях начал светиться. Свет был неяркий, мерцающий, и все-таки это был свет. Боясь, как бы неловкое движение или запинка не рассеяли чары, лишив ее этого маленького успеха, Анья бережно зажала кристалл в руке и направилась к Ягодке.
Характер у лошади был покладистый, но кто знает, как она поведет себя, если поднять ее и направить в обратную сторону. Кобыла может наделать столько шума, что разбудит Ивейна, воина и жреца, привыкшего спать очень чутко. Анья решила, хотя и не могла быть уверена, что заговор о прикрытии делает не только людей, но и животных, – всех, кто находится в кругу света кристалла, – невидимыми. И, что было еще важнее в эту минуту, она надеялась, что их будет не только не видно, но и не слышно.
Как бы там ни было, все шло как по маслу, пока в мерцающем сиянии кристалла Анья выбирала дорогу, обходя камешки, о которые можно споткнуться, и сучья, которые наверняка хрустнут, если на них наступить. Подойдя к дереву, где была оставлена Ягодка, Анья удивилась, что кобыла стоит и смотрит на приближающуюся хозяйку так, точно ожидает ее появления. Вместе они направились обратно по дороге, пройденной днем.
Анья не решалась прекратить свое беззвучное песнопение, пока не оседлала кобылу и они не отошли достаточно далеко от спящего Ивейна. Когда она наконец перестала повторять слова заклинания, кристалл тотчас же остыл и померк. Наскоро пробормотав трижды благодарственную молитву, девушка бережно опустила камень обратно в мешочек, затем вскочила на широкую спину лошади и подхлестнула неторопливое животное.
Заехав в лесную чашу, где ветви деревьев, сплетаясь, не позволяли рассеянному звездному свету проникнуть сквозь них, Анья уже ничего не могла разглядеть, и ей пришлось положиться на инстинкт Ягодки. Стараясь не думать об опасностях пути, девушка не могла тем не менее подавить неожиданное дурное предчувствие. Это не было ни боязнью кромешного мрака, ни страхом перед лесными зверями. Она вобрала в себя слишком много любви своей матери ко всему живому, чтобы страшиться этого. Скорее, Анья чувствовала некоторое беспокойство, словно бы за ней наблюдали глаза человека.
«Не будь дурочкой, какой считает тебя Ивейн, – молча одернула себя Анья. – Даже лесные разбойники должны спать по ночам, чтобы бодрствовать днем и не упустить добычу».
Желая поверить собственным утешениям, девушка попыталась заглушить опасения, заключив себя в раковину спокойствия, как делала многие годы. А лошадь, лишенная человеческого воображения, тем временем трусила себе потихоньку, не задумываясь ни о глубоком сумраке ночи, ни о зверях, шныряющих в чаще, ни о недобрых взглядах людей, притаившихся, быть может, в лесу.
Обгоревшее полено в потухающем костре треснуло и рассыпалось, искры фонтаном взлетели в ночное небо. Потянувшись, Ивейн повернул голову на треск и взметнувшуюся россыпь искр. Крохотные огоньки взвились, танцуя и переливаясь, и в то же мгновение погасли, превращаясь в холодный пепел и опускаясь на землю. На пустую землю!
Ивейн мгновенно вскочил, гибкий и грациозный, как пума. Анья исчезла. Он должен был догадаться, что она сбежит! Более всего его тревожило то, что, если они слишком долго будут наедине, он может не удержаться и уступит ее невинному искушению. Поэтому он был с нею слишком суров. Разумеется, своей холодностью – ни капли нежности, которую она так привыкла от него видеть, – он все равно, что приказал ей уйти.
Схватив посох, Ивейн, понизив голос до мрачных, бездонных глубин, начал нараспев произносить слова заклинания. Подвластный мелодии могучих триад, кристалл на рукояти загорелся ярким сиянием, и при этом таинственном свете Ивейн быстро зашагал по тропинке, пройденной ранее.
Сознавая ответственность за бегство Аньи, жрец чувствовал также, что он в ответе за любое несчастье, которое может постигнуть девушку по его вине. Он несомненно был прав, упрекая ее в безрассудстве, вот только сказать об этом нужно было совсем по-другому.
Внезапно устрашающее видение возникло перед его внутренним взором: он увидел Анью танцующей золотой искоркой, взлетевшей в черное небо, ослепительным всполохом мелькнувшую во тьме его жизни, чтобы осыпаться хладным пеплом, упасть в руки хищников в человеческом облике, в чьи расставленные капканы он сам подтолкнул ее. От этих мрачных мыслей Ивейн зашагал еще быстрее.
По счастью, Ягодка трусила так медленно, что ему удалось настигнуть всадницу. Призвав на помощь все самообладание друида, он стал дышать ровно и размеренно, подавляя желание упрекнуть ее. – Итак, ты надумала покинуть меня? Ласковый и насмешливый укор Ивейна, словно бальзамом, омыл опечаленную душу Аньи. Опасаясь, что этот голос – плод ее воображения, Анья все-таки остановила лошадь, но не осмеливалась оглянуться.
Быстро и широко шагая, Ивейн подошел к девушке. Прислонив посох к ветке могучего дерева, из тех, что росли по сторонам тропинки, он протянул руки, помогая маленькой наезднице спешиться. Уютно, как ребенок, притулившись к его могучей груди, Анья чувствовала, что готова одолеть теперь любого врага. Сердце ее отчаянно колотилось. Она прижалась к возлюбленному, не желая задумываться над тем, благодаря какому капризу судьбы он оказался здесь.
Ощутив ее нежное, стройное тело, такое мягкое и податливое, в своих руках, Ивейн понял, что его худшие опасения сбываются. Ни один его мускул не дрогнул, но оковы благоразумия, сдержанности и чести казались тонкими, словно цепи, сплетенные из травинок. Синий огонь его глаз ласкал тонкое личико невинной чаровницы, с этой дымкой в зеленых очах и нежнейшими лепестками губ, чей сладостный вкус он не мог бы забыть никогда. Эти губы теперь были полуоткрыты, обращенные в молчаливой мольбе к его устам. Лицо Ивейна напряглось, стало жестким; он боролся с неистовой жаждой опять ощутить вкус ее губ.
Воспоминания об их первом поцелуе нахлынули на Анью – жгучие, опьяняющие… Ладонь ее лежала у Ивейна на груди, и девушка остро, до боли, ощущала его твердые мускулы и глухое биение сердца; она смотрела, не отрываясь, на губы возлюбленного, скользя по ним взглядом, обжигающим, как поцелуй.
Кляня свое малодушие и неумение устоять перед хрупкой и нежной девушкой и не задумываясь о муках совести, которые неминуемо повлечет за собою Недозволенный поцелуй, Ивейн прижал ее к себе. Он беспрестанно пытался убедить себя в том, что Анья еще ребенок, но иллюзии эти рассеивались всякий раз, когда девушка оказывалась в его объятиях, так тесно прижимаясь к его мощному торсу, что он не мог не ощутить прекрасные формы юной женщины. Он совершил ошибку, поддавшись очарованию этих губ, не ведавших иных поцелуев. Медленно, чувственно касаясь губами ее рта, Ивейн лгал себе, что ничего не случится, если он похитит всего крупицу да, да, только эту крупицу ее невинности – частичку той нежности, которая всегда будет принадлежать лишь ему одному. Безумство его стало очевидным, когда – точно огонь, охвативший лесные кущи, – поцелуй вырвался из оков благоразумия.
Когда язык его начал упоительный танец, скользя меж губами, ныряя, подрагивая и выныривая вновь, впивая сладостную глубь ее рта, сознание Аньи исчезло, растаяло; словно вихрь подхватил ее, вихрь яростного, бесконечного наслаждения, вздымающий, возносящий ее все выше. Он жег ее безмерным, неутолимым томлением, и она ахнула, задохнулась под его жадным, неистовым натиском. Тысячи огненных поцелуев пылали, обжигая ей губы, и для нее исчезло все, кроме желания возлюбленного и ее собственной нарастающей страсти. Анья самозабвенно обвила его шею руками, пальцы ее запутались в черных густых кудрях.
Ивейн, задыхаясь, на секунду оторвался от ее рта и, увидев ее вспухшие от неистовых поцелуев губы, затуманенные глаза, услышав ее прерывистое дыхание, понял, что он наделал. И все-таки только благодаря своей воле смог он обуздать безрассудную страсть и осторожно высвободить пальчики девушки из своих кудрей. Ивейн не хотел огорчить Анью еще больше, чем накануне; тогда он всячески старался показать, как тягостно ему ее присутствие, поэтому она убежала от него в ночь, в чащу леса. Теперь он ласково улыбнулся девушке и бережно поставил ее на землю. Потом легонько поцеловал в обе ладошки, прежде чем опустить руки Аньи и чуть-чуть отступить назад.
Когда Ивейн разжал объятия, Анья почувствовала холод куда страшнее, чем от свежего воздуха ночи, и все же не могла оторваться от его таких пронзительно синих глаз.
Сверкнув насмешливой улыбкой, Ивейн вдруг задал неожиданный вопрос:
– Как там мои волосы, не поседели?
Он счел это как нельзя более подходящей минутой для применения искусства друидов – сбить с толку молниеносной переменой настроения.
Это была хитрость, и девушка прекрасно об этом знала, но не сумела ей противостоять. Анья бессознательно взглянула на кудри, черные, как тьма вокруг них, но глаза ее сузились от досады: она распознала уловку жреца. Девушка тихонько покачала головой. Посох Ивейна по-прежнему стоял, прислоненный к дереву, и неяркое сияние кристалла на набалдашнике вспыхнуло ослепительным ореолом вокруг золотистых прядей, выбившийся из кос во время объятия.
– Странно. Я был уверен, что поседею, после того как ты напугала меня сегодня, – насмешливо улыбнулся Ивейн. Улыбка его была просто неотразимой.
Анья помнила, как Ивейн мечом отражал нападение противника, видела нацеленную ему в спину стрелу, так что ей впору было сказать ему то же самое, но она подавила обиду. Чувство ее к Ивейну было слишком глубоким, чтобы поддаться уязвленному самолюбию из-за его колдовских уловок.
– Тебя воспитали любящие родители, ты выросла, защищенная силой отца и магическим оберегом матери.
Ивейн, слегка наклонившись к Анье, осторожно пытался открыть ей глаза на суровую действительность. Юноша предпочел бы, чтобы хрупкая и нежная Анья продолжала витать в своих заоблачных грезах, но понимал, что должен предостеречь и подготовить ее.
– Естественно, тебе трудно осознать всю глубину опасностей, подстерегающих тебя в мире за пределами Трокенхольта.
Девушка уже набрала в грудь побольше воздуха и выпрямилась, намереваясь горячо защищаться, разубедить его в том, что она лишь капризный ребенок, не способный постичь мир мужчины. Но тут же остановила себя. Холодная сдержанность, словно масло, пролитое на кипящую воду, смягчила ее слова, придав им лишь едва уловимый оттенок иронии.
– Ты опять собираешься пугать меня лесными разбойниками? Я думала, мы покончили с этим вопросом, после того как я помогла тебе одолеть их, – а я действительно тебе помогла. Рассердившись на себя то, что не сумел открыть ей глаза на грозящие им опасности, Ивейн взъерошил черные, как вороново крыло, волосы, точно пытаясь таким образом обрести спокойствие – то спокойствие, которое только Анья то и дело умудрялась нарушать. Он был в затруднении: как убедить девушку, что опасности грозят им со всех сторон, не лишая ее при этом безмятежности и покоя? Однако, раз начал, придется договаривать до конца.
– Лесные разбойники тут ни при чем. Уже произнося эти слова, Ивейн сообразил, что она потребует объяснений.
– Ты думаешь, – спокойно спросила Анья, – что я забыла истории об опасностях, с которыми сталкивались мама, и ты, и Ллис, когда обращали целые армии в бегство? Ты не веришь, что я способна постигнуть, какие трудности преодолели позднее вы с Ллис, ради того чтобы покончить с врагами, грозившими Трокенхольту? – Девушка говорила с нарастающей горечью. То, что он видит в ней лишь ребенка, отозвалось болью в ее вопросе. – Или ты думаешь, что, если я росла под родительским крылом, то, значит, я труслива и ни на что не способна?
– Уже потому, что ты выросла в такой семье, я никак не могу обвинять тебя в трусости.
Глаза Ивейна потемнели, откликаясь на горесть Аньи, и он поспешил разуверить ее. Но он все сильнее запутывался, не зная, что делать теперь, когда она так нежданно оказалась с ним рядом, и с собственным непрерывно возраставшим желанием уберечь ее от всего дурного. Как мог он поведать ей о своих опасениях, что все эти истории о героических деяниях, так часто звучавшие во многих замках, создают только ложное ощущение неуязвимости?
– Я просто боюсь, что рассказы о прошлых победах ввели тебя в заблуждение и заставили поверить, что справедливость всегда торжествует. – Он ненадолго умолк, и глаза его стали жесткими.
– А ведь для нас все может закончиться поражением для нас.
Анья чуть повернула голову и принялась ласково поглаживать морду кобылы. Вне всякого сомнения – несмотря на их страстные объятия, а быть может, как раз из-за них, – Ивейн видит в ней только назойливого ребенка, от которого одни хлопоты. Он явно считает ее слишком наивной, чтобы понять всю глубину опасности, таившейся в прежних или теперешнем путешествии. Он думает, что она не справится с настоящим делом. Все в ней так и кипело, но девушка тотчас же притушила в себе пламя возмущения, сообразив, что это вряд ли подействует на могучего мага – ведь он полагает, что она лишена даже крохотной искорки тех достоинств, какими обладает он сам. Но он ошибается! Сияние, которое она вызвала из своего необработанного кристалла, доказывало это. В задумчивости прикусив губу, Анья тихо покачала головой.
Заметив, как блеснули при этом ее светлые волосы, и решив, что она не согласна с ним, друид продолжал:
– Это так. Там, где имеются победители, бывают и побежденные. И в нынешнем поединке, быть может, настал мой черед проиграть. – Словно бы сама по себе, рука его коснулась нежной щеки Аньи. – И я сожалею о том, что ты здесь, только из опасения, что ты вместе со мной можешь попасть в проигравшие.
– И все только ради того, чтобы завладеть тем, что вам не принадлежит? – с отвращением спросила Анья.
Ивейн молча разглядывал злосчастного пленника.
– Я ведь уже сказал, – проворчал Клод, досадуя, по всей видимости, что снова выставляется напоказ и его неуклюжесть, и ложь. – Я назвал свое имя, – сказал он раздраженно, – теперь вы тоже должны назвать себя.
Точеное лицо Ивейна оставалось бесстрастным, но он кивнул головой, признавая справедливость такого требования, невзирая на то, что говоривший покушался на его жизнь.
– Меня зовут Ивейн.
То, как расширились глаза злополучного пленника, доказывало, что ему знакомо и это имя, и слава Ивейна как колдуна и друида.
– Я понятия не имел, что это вы, – Клод просто затрясся от ужаса, – Клянусь могилой моей матери, я ничего не знал.
Ивейн снова невозмутимо кивнул. Чувствуя на себе жесткий и пристальный взгляд его синих глаз, Клод в замешательстве переступил с ноги на ногу и злобно взглянул на прелестную девушку, которая с такой легкостью одолела его – взрослого, здорового мужчину.
– Меня зовут Анья.
Невзирая на свой растерзанный вид, девушка расправила худенькие плечи и, гордо вскинув голову, добавила:
– И я правнучка Глиндора, прославленного жреца друидов.
Ивейн про себя рассмеялся, увидев, как слова Аньи еще больше напугали их поверженного врага. Без сомнения, в конце концов он утешится, решив, что именно поэтому девушке удалось помешать ему и загнать его в эту ловушку.
– Ну а теперь, когда вы знаете, кто мы… убирайтесь отсюда! – сказал Ивейн спокойно, но приказ его прогремел, словно гром.
В мгновение ока Клод побелел, как свежевыпавший снег, кадык на его горе отчаянно дернулся, точно он пытался сглотнуть.
– Боюсь, что я не…
Он неожиданно бросился на траву, примятую недавней борьбой. Сидя среди раскиданных обломков лука и стрел, он закрыл впалые щеки руками.
Сознавая, в каком отчаянном положении находится их недавний противник, Ивейн снова обратился к нему:
– Оставайтесь здесь, в лесу, если хотите, или отправляйтесь, куда вам заблагорассудится. Но помните: если вы только последуете за нами и я вас увижу еще раз, вам придется горько пожалеть об этом.
Сжав тоненькие пальчики Аньи, Ивейн повернулся, собираясь увести ее прочь, но задержался, добавив:
– Если вы как следует поищите, то найдете кинжал в кустах, справа от вас. Я его туда забросил.
Бедняга был настолько беспомощен, что Ивейн просто не мог оставить его посреди леса без какого-либо орудия защиты.
Ивейн знаком приказал Анье следовать за ним нарочно петляя в зеленом лесном полумраке. Время от времени он возвращался назад, чтобы оставить фальшивые, неожиданно обрывающиеся следы – лучшее средство запутать преследователей, без сомнения, идущих за ними.
Девушка понимала, для чего он так делает. Не отрывая глаз от блестящих черных кудрей, ниспадавших на широкие плечи, она улыбнулась, и в улыбке ее – поначалу горькой – засветилась радость. Хочет того Ивейн или нет, но ей-таки удалось оказаться с ним рядом – чего она больше всего желала. За это она готова была отдать все на свете.
Наконец Ивейн остановился у чистого журчащего ручейка. Опустившись на колени на мягкий, поросший мхом берег, он легонько подтолкнул Анью вниз, приглашая ее тоже попить, набирая прозрачной воды в ладони.
Быстро, украдкой взглянув на непроницаемое лицо Ивейна, Анья вдруг поняла, что с тех пор как они отошли от Клода, он не произнес ни единого слова, ни разу не обратился к ней. Девушка чувствовала, что грядет неминуемое объяснение, и, хотя внешне оставалась спокойной, мысленно отчаянно старалась утвердиться в собственной правоте, готовясь стойко отразить негодование друида.
– Ну что ж, пора объясниться. – Поднявшись на ноги и возвышаясь над Аньей, скрестив руки на мощной груди, сдержанно обратился Ивейн к маленькой, хрупкой девушке, которая, словно бы и не замечая его, скинула туфли, чтобы охладить свои натруженные ножки в ласковых струях ручья. – Скажи мне, какой безрассудный порыв увлек тебя? Как могла ты решиться стать для меня обузой и затруднить поиски?
– Обузой? – Анья ожидала упреков, но не подобного пренебрежения и оскорблений. И это после того, что она сделала для него! Она вскочила. Стоять на мшистом берегу босиком было скользко, но девушка, не обращая на это внимания, взорвалась, позабыв обо всей своей сдержанности: – Я спасла тебе жизнь!
– Вот как?
С насмешливой полуулыбкой Ивейн окинул ее взглядом от крохотных пальчиков на ногах, видневшихся из-под подола зеленого платья, до изумрудного пламени в огромных тазах. Они были чуть ли не в половину ее нежного личика, обрамленного вьющимися золотистыми прядями, выбившимися из кос, когда она так храбро защищала его.
– Было бы вернее сказать, что твоя неуместная помощь помешала мне броситься в погоню за человеком, без сомнения, очень опасным для меня, и успешно выполнить возложенное на меня поручение.
– Ах вот как! – фыркнула Анья, сжав кулаки и уперев их в стройные бедра. – Стрела, нацеленная тебе в спину, навеки помешала бы тебе успешно справиться с этим или с любым другим поручением!
Внешне невозмутимый, Ивейн чувствовал, как смущает и неудержимо влечет его пламя, пылавшее в этой хрупкой и маленькой девушке. Жар этот, вырывавшийся на поверхность, манил его заглянуть поглубже, узнать, какой еще скрытый и запретный огонь он может разжечь в ней.
Не в силах двинуться под жестким, неумолимым взглядом голубых глаз, Анья почувствовала, что быть презираемой Ивейном – новое и ужасно неприятное для нее ощущение. Хуже того, она была уверена, что он смотрит на нее лишь как на отбившегося от рук несмышленыша. Неожиданно сообразив, что злость и несдержанность покажутся только лишним доказательством ее ребячества, девушка опустила глаза, так что тень от густых ресниц легла на нежные щеки, потом заставила себя разжать руки и глубоко вздохнула. Ради того, чтобы разубедить Ивейна, она станет вести себя впредь еще более сдержанно, чем когда-либо раньше.
Анья хотела вернуть своему лицу выражение обычного безмятежного спокойствия и постараться отвлечь мысли от их ссоры. Обратив оружие друида против него самого, она неожиданно сменила ярость на любопытство и перевела разговор с себя на других.
– Как ты думаешь, они оба лесные разбойники? Из тех, чьи злодеяния так часто дают пищу для рассказов странников, заглядывающих в наш замок?
Ивейн понял уловку Аньи, и она его позабавила, но он скрыл улыбку за маской бесстрастия.
– Именно это, как ты слышала, и утверждал наш пленник.
Чтобы не напугать Анью, он предпочел не говорить ей, что первый из нападавших явно не был простым разбойником. Его одежда и оружие были слишком изысканны; без всякого сомнения, они принадлежали воину.
Глубоко сожалея, что его милая Анья оказалась вовлеченной в эту бешеную, дикую схватку, Ивейн хотел отвлечь ее от воспоминаний о недавних жестокостях.
– Каковы бы ни были мотивы твоего истинного появления здесь, ты не оставила мне иного выбора, как только взять тебя с собой, подвергая всем опасностям пути.
В его словах прозвучало раздражение, снова вспыхнувшее в нем при мысли о невеселой действительности. Во время обряда в дубовом лесу Трокенхольта жрец узнал об опасностях этого путешествия: они таятся теперь на каждом шагу. Для того чтобы победить всех тех, кто желает его погибели, ему нужна была незамутненная ясность ума и кристальная отточенность чувств. Но его грешная любовь к Анье и так уже затрудняла достижение этой цели, А теперь ее близость делала это почти невозможным. Лицо его но прежнему оставалось бесстрастным, словно высеченным из гранита, а глаза казались осколками синего льда, когда он мрачно добавил:
– Твое присутствие увеличивает опасность, но я не смею терять драгоценное время, сопровождая тебя назад, в Трокенхольт.
Анья сдерживалась, стараясь не показать, как ей больно. В эту минуту она еще сильнее страдала от угрюмого тона Ивейна, придававшего его глубокому мягкому голосу тысячи различных оттенков – от легкого недовольства до сурового осуждения. Она хотела помочь, а не быть обузой. И именно это она уже сделала, хоть он и отказывался это признать. Но если он не захочет понять, ей будет так горько… Если он считает ее присутствие наказанием…
Неожиданно длинная лошадиная морда появилась между ними, и напряжение ссоры тотчас рассеялось.
Несмотря на неспешную трусцу Ягодки и на то, что они виляли из стороны в сторону, заметая следы, кобыле удалось-таки отыскать хозяйку. Ивейн тихонько рассмеялся, радуясь столь своевременному вмешательству животного. Однако, опасаясь, что и люди, идущие по их следу, тоже могут настигнуть их, он тотчас помог Анье вскочить в седло и пошел впереди, прокладывая дорогу к желанной цели.
Ночь черным покрывалом опустилась на лес. Анья, свернувшись калачиком, лежала, закутавшись в темный плащ и подложив ладони под голову.
Вдыхая свежий запах листвы, в который вплетался острый и терпкий аромат жимолости, девушка прислушивалась. Она вспоминала проникновенный голос Ивейна, когда вечером, перед сном, он возносил благодарственный гимн природе. Потом, набрав свежей травы и набросав ее поверх опавших еще осенью листьев, друид устроил постель для Аньи. Воспоминание о песнопении жарким восторгом наполнило душу девушки.
Ивейн лежал растянувшись по другую сторону потухающего костра. Мысль о его мощном теле, находящемся совсем рядом, так близко от нее, оживила волнующие воспоминания об их объятии в дубовом лесу Трокенхольта… и ей еще острее захотелось опять испытать эту близость. Она с горечью вспомнила, как он совершенно ясно дал ей понять, что вовсе не разделяет ее желания, и одинокая слеза скатилась по нежной щеке. Анья знала, что должна сделать, знала давно, с той минуты, как они поссорились. Ивейн лежал, не двигаясь, но по страсти, бурлившей в ее крови, Анья чувствовала, что он не спит. Время, как ей казалось, тянулось бесконечно. Разделавшись с незадачливым Клодом, они проделали свой путь через лес в молчании. Ивейн произнес несколько самых необходимых слов, объявив, что пора отдохнуть, и развел костер на ночь.
Желая попросить у него прощения, она, чтобы добавить что-нибудь к его ужину, протянула ему хлебную лепешку из своего мешочка с провизией. Он поблагодарил ее с ледяной вежливостью – и все. Это открыло Анье глаза. Как глупо было с ее стороны надеяться переубедить неумолимого жреца и добиться, чтобы он обрадовался ее присутствию!
Только теперь, когда последний отблеск неяркого лунного света скользнул по небу, дыхание Ивейна стало размеренным, спокойным и сонным. И только теперь могла она рискнуть и исполнить еще один смелый план, придуманный ради блага любимого, чтобы исправить зло, которое, как он думал, она ему причинила.
Радуясь, что оказалась предусмотрительной, не расплетя перед сном толстые косы, девушка осторожно встала. Мешочек с припасами она оставила Ивейну. Потом неслышно подняла котомку со сменой одежды и постаралась как можно тише сделать самое трудное – тихонько разбудить Ягодку и вывести ее в лес.
С решимостью, подкреплявшейся горестным сознанием того, что Ивейн видит в ней лишь обузу, Анья сунула руку в маленький мешочек, по-прежнему висевший у пояса, и вынула кристалл. Она принялась медленно катать его в своих гладких ладошках, мысленно нараспев произнося заговор о прикрытии. Анья надеялась, что хорошо помнит слова. Она слышала их только дважды, да и то в раннем детстве.
Девушка чуть не вскрикнула, когда впервые в ответ на ее призью белый камешек у нее в ладонях начал светиться. Свет был неяркий, мерцающий, и все-таки это был свет. Боясь, как бы неловкое движение или запинка не рассеяли чары, лишив ее этого маленького успеха, Анья бережно зажала кристалл в руке и направилась к Ягодке.
Характер у лошади был покладистый, но кто знает, как она поведет себя, если поднять ее и направить в обратную сторону. Кобыла может наделать столько шума, что разбудит Ивейна, воина и жреца, привыкшего спать очень чутко. Анья решила, хотя и не могла быть уверена, что заговор о прикрытии делает не только людей, но и животных, – всех, кто находится в кругу света кристалла, – невидимыми. И, что было еще важнее в эту минуту, она надеялась, что их будет не только не видно, но и не слышно.
Как бы там ни было, все шло как по маслу, пока в мерцающем сиянии кристалла Анья выбирала дорогу, обходя камешки, о которые можно споткнуться, и сучья, которые наверняка хрустнут, если на них наступить. Подойдя к дереву, где была оставлена Ягодка, Анья удивилась, что кобыла стоит и смотрит на приближающуюся хозяйку так, точно ожидает ее появления. Вместе они направились обратно по дороге, пройденной днем.
Анья не решалась прекратить свое беззвучное песнопение, пока не оседлала кобылу и они не отошли достаточно далеко от спящего Ивейна. Когда она наконец перестала повторять слова заклинания, кристалл тотчас же остыл и померк. Наскоро пробормотав трижды благодарственную молитву, девушка бережно опустила камень обратно в мешочек, затем вскочила на широкую спину лошади и подхлестнула неторопливое животное.
Заехав в лесную чашу, где ветви деревьев, сплетаясь, не позволяли рассеянному звездному свету проникнуть сквозь них, Анья уже ничего не могла разглядеть, и ей пришлось положиться на инстинкт Ягодки. Стараясь не думать об опасностях пути, девушка не могла тем не менее подавить неожиданное дурное предчувствие. Это не было ни боязнью кромешного мрака, ни страхом перед лесными зверями. Она вобрала в себя слишком много любви своей матери ко всему живому, чтобы страшиться этого. Скорее, Анья чувствовала некоторое беспокойство, словно бы за ней наблюдали глаза человека.
«Не будь дурочкой, какой считает тебя Ивейн, – молча одернула себя Анья. – Даже лесные разбойники должны спать по ночам, чтобы бодрствовать днем и не упустить добычу».
Желая поверить собственным утешениям, девушка попыталась заглушить опасения, заключив себя в раковину спокойствия, как делала многие годы. А лошадь, лишенная человеческого воображения, тем временем трусила себе потихоньку, не задумываясь ни о глубоком сумраке ночи, ни о зверях, шныряющих в чаще, ни о недобрых взглядах людей, притаившихся, быть может, в лесу.
Обгоревшее полено в потухающем костре треснуло и рассыпалось, искры фонтаном взлетели в ночное небо. Потянувшись, Ивейн повернул голову на треск и взметнувшуюся россыпь искр. Крохотные огоньки взвились, танцуя и переливаясь, и в то же мгновение погасли, превращаясь в холодный пепел и опускаясь на землю. На пустую землю!
Ивейн мгновенно вскочил, гибкий и грациозный, как пума. Анья исчезла. Он должен был догадаться, что она сбежит! Более всего его тревожило то, что, если они слишком долго будут наедине, он может не удержаться и уступит ее невинному искушению. Поэтому он был с нею слишком суров. Разумеется, своей холодностью – ни капли нежности, которую она так привыкла от него видеть, – он все равно, что приказал ей уйти.
Схватив посох, Ивейн, понизив голос до мрачных, бездонных глубин, начал нараспев произносить слова заклинания. Подвластный мелодии могучих триад, кристалл на рукояти загорелся ярким сиянием, и при этом таинственном свете Ивейн быстро зашагал по тропинке, пройденной ранее.
Сознавая ответственность за бегство Аньи, жрец чувствовал также, что он в ответе за любое несчастье, которое может постигнуть девушку по его вине. Он несомненно был прав, упрекая ее в безрассудстве, вот только сказать об этом нужно было совсем по-другому.
Внезапно устрашающее видение возникло перед его внутренним взором: он увидел Анью танцующей золотой искоркой, взлетевшей в черное небо, ослепительным всполохом мелькнувшую во тьме его жизни, чтобы осыпаться хладным пеплом, упасть в руки хищников в человеческом облике, в чьи расставленные капканы он сам подтолкнул ее. От этих мрачных мыслей Ивейн зашагал еще быстрее.
По счастью, Ягодка трусила так медленно, что ему удалось настигнуть всадницу. Призвав на помощь все самообладание друида, он стал дышать ровно и размеренно, подавляя желание упрекнуть ее. – Итак, ты надумала покинуть меня? Ласковый и насмешливый укор Ивейна, словно бальзамом, омыл опечаленную душу Аньи. Опасаясь, что этот голос – плод ее воображения, Анья все-таки остановила лошадь, но не осмеливалась оглянуться.
Быстро и широко шагая, Ивейн подошел к девушке. Прислонив посох к ветке могучего дерева, из тех, что росли по сторонам тропинки, он протянул руки, помогая маленькой наезднице спешиться. Уютно, как ребенок, притулившись к его могучей груди, Анья чувствовала, что готова одолеть теперь любого врага. Сердце ее отчаянно колотилось. Она прижалась к возлюбленному, не желая задумываться над тем, благодаря какому капризу судьбы он оказался здесь.
Ощутив ее нежное, стройное тело, такое мягкое и податливое, в своих руках, Ивейн понял, что его худшие опасения сбываются. Ни один его мускул не дрогнул, но оковы благоразумия, сдержанности и чести казались тонкими, словно цепи, сплетенные из травинок. Синий огонь его глаз ласкал тонкое личико невинной чаровницы, с этой дымкой в зеленых очах и нежнейшими лепестками губ, чей сладостный вкус он не мог бы забыть никогда. Эти губы теперь были полуоткрыты, обращенные в молчаливой мольбе к его устам. Лицо Ивейна напряглось, стало жестким; он боролся с неистовой жаждой опять ощутить вкус ее губ.
Воспоминания об их первом поцелуе нахлынули на Анью – жгучие, опьяняющие… Ладонь ее лежала у Ивейна на груди, и девушка остро, до боли, ощущала его твердые мускулы и глухое биение сердца; она смотрела, не отрываясь, на губы возлюбленного, скользя по ним взглядом, обжигающим, как поцелуй.
Кляня свое малодушие и неумение устоять перед хрупкой и нежной девушкой и не задумываясь о муках совести, которые неминуемо повлечет за собою Недозволенный поцелуй, Ивейн прижал ее к себе. Он беспрестанно пытался убедить себя в том, что Анья еще ребенок, но иллюзии эти рассеивались всякий раз, когда девушка оказывалась в его объятиях, так тесно прижимаясь к его мощному торсу, что он не мог не ощутить прекрасные формы юной женщины. Он совершил ошибку, поддавшись очарованию этих губ, не ведавших иных поцелуев. Медленно, чувственно касаясь губами ее рта, Ивейн лгал себе, что ничего не случится, если он похитит всего крупицу да, да, только эту крупицу ее невинности – частичку той нежности, которая всегда будет принадлежать лишь ему одному. Безумство его стало очевидным, когда – точно огонь, охвативший лесные кущи, – поцелуй вырвался из оков благоразумия.
Когда язык его начал упоительный танец, скользя меж губами, ныряя, подрагивая и выныривая вновь, впивая сладостную глубь ее рта, сознание Аньи исчезло, растаяло; словно вихрь подхватил ее, вихрь яростного, бесконечного наслаждения, вздымающий, возносящий ее все выше. Он жег ее безмерным, неутолимым томлением, и она ахнула, задохнулась под его жадным, неистовым натиском. Тысячи огненных поцелуев пылали, обжигая ей губы, и для нее исчезло все, кроме желания возлюбленного и ее собственной нарастающей страсти. Анья самозабвенно обвила его шею руками, пальцы ее запутались в черных густых кудрях.
Ивейн, задыхаясь, на секунду оторвался от ее рта и, увидев ее вспухшие от неистовых поцелуев губы, затуманенные глаза, услышав ее прерывистое дыхание, понял, что он наделал. И все-таки только благодаря своей воле смог он обуздать безрассудную страсть и осторожно высвободить пальчики девушки из своих кудрей. Ивейн не хотел огорчить Анью еще больше, чем накануне; тогда он всячески старался показать, как тягостно ему ее присутствие, поэтому она убежала от него в ночь, в чащу леса. Теперь он ласково улыбнулся девушке и бережно поставил ее на землю. Потом легонько поцеловал в обе ладошки, прежде чем опустить руки Аньи и чуть-чуть отступить назад.
Когда Ивейн разжал объятия, Анья почувствовала холод куда страшнее, чем от свежего воздуха ночи, и все же не могла оторваться от его таких пронзительно синих глаз.
Сверкнув насмешливой улыбкой, Ивейн вдруг задал неожиданный вопрос:
– Как там мои волосы, не поседели?
Он счел это как нельзя более подходящей минутой для применения искусства друидов – сбить с толку молниеносной переменой настроения.
Это была хитрость, и девушка прекрасно об этом знала, но не сумела ей противостоять. Анья бессознательно взглянула на кудри, черные, как тьма вокруг них, но глаза ее сузились от досады: она распознала уловку жреца. Девушка тихонько покачала головой. Посох Ивейна по-прежнему стоял, прислоненный к дереву, и неяркое сияние кристалла на набалдашнике вспыхнуло ослепительным ореолом вокруг золотистых прядей, выбившийся из кос во время объятия.
– Странно. Я был уверен, что поседею, после того как ты напугала меня сегодня, – насмешливо улыбнулся Ивейн. Улыбка его была просто неотразимой.
Анья помнила, как Ивейн мечом отражал нападение противника, видела нацеленную ему в спину стрелу, так что ей впору было сказать ему то же самое, но она подавила обиду. Чувство ее к Ивейну было слишком глубоким, чтобы поддаться уязвленному самолюбию из-за его колдовских уловок.
– Тебя воспитали любящие родители, ты выросла, защищенная силой отца и магическим оберегом матери.
Ивейн, слегка наклонившись к Анье, осторожно пытался открыть ей глаза на суровую действительность. Юноша предпочел бы, чтобы хрупкая и нежная Анья продолжала витать в своих заоблачных грезах, но понимал, что должен предостеречь и подготовить ее.
– Естественно, тебе трудно осознать всю глубину опасностей, подстерегающих тебя в мире за пределами Трокенхольта.
Девушка уже набрала в грудь побольше воздуха и выпрямилась, намереваясь горячо защищаться, разубедить его в том, что она лишь капризный ребенок, не способный постичь мир мужчины. Но тут же остановила себя. Холодная сдержанность, словно масло, пролитое на кипящую воду, смягчила ее слова, придав им лишь едва уловимый оттенок иронии.
– Ты опять собираешься пугать меня лесными разбойниками? Я думала, мы покончили с этим вопросом, после того как я помогла тебе одолеть их, – а я действительно тебе помогла. Рассердившись на себя то, что не сумел открыть ей глаза на грозящие им опасности, Ивейн взъерошил черные, как вороново крыло, волосы, точно пытаясь таким образом обрести спокойствие – то спокойствие, которое только Анья то и дело умудрялась нарушать. Он был в затруднении: как убедить девушку, что опасности грозят им со всех сторон, не лишая ее при этом безмятежности и покоя? Однако, раз начал, придется договаривать до конца.
– Лесные разбойники тут ни при чем. Уже произнося эти слова, Ивейн сообразил, что она потребует объяснений.
– Ты думаешь, – спокойно спросила Анья, – что я забыла истории об опасностях, с которыми сталкивались мама, и ты, и Ллис, когда обращали целые армии в бегство? Ты не веришь, что я способна постигнуть, какие трудности преодолели позднее вы с Ллис, ради того чтобы покончить с врагами, грозившими Трокенхольту? – Девушка говорила с нарастающей горечью. То, что он видит в ней лишь ребенка, отозвалось болью в ее вопросе. – Или ты думаешь, что, если я росла под родительским крылом, то, значит, я труслива и ни на что не способна?
– Уже потому, что ты выросла в такой семье, я никак не могу обвинять тебя в трусости.
Глаза Ивейна потемнели, откликаясь на горесть Аньи, и он поспешил разуверить ее. Но он все сильнее запутывался, не зная, что делать теперь, когда она так нежданно оказалась с ним рядом, и с собственным непрерывно возраставшим желанием уберечь ее от всего дурного. Как мог он поведать ей о своих опасениях, что все эти истории о героических деяниях, так часто звучавшие во многих замках, создают только ложное ощущение неуязвимости?
– Я просто боюсь, что рассказы о прошлых победах ввели тебя в заблуждение и заставили поверить, что справедливость всегда торжествует. – Он ненадолго умолк, и глаза его стали жесткими.
– А ведь для нас все может закончиться поражением для нас.
Анья чуть повернула голову и принялась ласково поглаживать морду кобылы. Вне всякого сомнения – несмотря на их страстные объятия, а быть может, как раз из-за них, – Ивейн видит в ней только назойливого ребенка, от которого одни хлопоты. Он явно считает ее слишком наивной, чтобы понять всю глубину опасности, таившейся в прежних или теперешнем путешествии. Он думает, что она не справится с настоящим делом. Все в ней так и кипело, но девушка тотчас же притушила в себе пламя возмущения, сообразив, что это вряд ли подействует на могучего мага – ведь он полагает, что она лишена даже крохотной искорки тех достоинств, какими обладает он сам. Но он ошибается! Сияние, которое она вызвала из своего необработанного кристалла, доказывало это. В задумчивости прикусив губу, Анья тихо покачала головой.
Заметив, как блеснули при этом ее светлые волосы, и решив, что она не согласна с ним, друид продолжал:
– Это так. Там, где имеются победители, бывают и побежденные. И в нынешнем поединке, быть может, настал мой черед проиграть. – Словно бы сама по себе, рука его коснулась нежной щеки Аньи. – И я сожалею о том, что ты здесь, только из опасения, что ты вместе со мной можешь попасть в проигравшие.