Страница:
Поужинав, они принялись собираться. Ивейн, уже имевший сноровку, быстро уложил свои вещи в котомку. Анье потребовалось несколько больше времени, чтобы сложить все в мешок, который снова прикрепили к седлу. Пока она торопливо заканчивала сборы, Ивейн взял посох и затянул печальную, протяжную песнь, вздымавшуюся, казалось, из потаенных глубин души. Он трижды повторил ее строфы. Это не было мольбой о прикрытии. Чтобы заклинание могло сохранять свою силу, потребовалось бы невероятное напряжение. Оно вконец истощило бы его. силы, а этого ни в коем случае нельзя было допустить, поскольку опасности подстерегали их на каждом шагу. Ивейн просто просил духов природы вести их и охранять в пути.
С сияющим кристаллом, освещавшим дорогу в сгущавшихся сумерках, они снова двинулись в путь. К заклинанию, произнесенному вслух, Ивейн добавил еще безмолвную просьбу даровать ему силы не думать об этой маленькой изящной красавице, опасаясь, что ее близость рассеет его – столь необходимую жрецу – сосредоточенность.
Анья, с лисенком на руках ехавшая чуть позади, в свете его магического кристалла не отрывала глаз от могучей широкой спины. Внезапно ее охватило отчаяние. Ивейн был рядом, но девушке вдруг показалось, что ее покинул единственный, самый главный для нее человек на свете, тот, кто до сих пор был счастьем всей ее жизни.
Все вперед и вперед, с той минуты как опустились сумерки и позднее, в полночной тьме, они двигались через лес без единого слова, ни на секунду не останавливаясь.
ГЛАВА ПЯТАЯ
ГЛАВА ШЕСТАЯ
С сияющим кристаллом, освещавшим дорогу в сгущавшихся сумерках, они снова двинулись в путь. К заклинанию, произнесенному вслух, Ивейн добавил еще безмолвную просьбу даровать ему силы не думать об этой маленькой изящной красавице, опасаясь, что ее близость рассеет его – столь необходимую жрецу – сосредоточенность.
Анья, с лисенком на руках ехавшая чуть позади, в свете его магического кристалла не отрывала глаз от могучей широкой спины. Внезапно ее охватило отчаяние. Ивейн был рядом, но девушке вдруг показалось, что ее покинул единственный, самый главный для нее человек на свете, тот, кто до сих пор был счастьем всей ее жизни.
Все вперед и вперед, с той минуты как опустились сумерки и позднее, в полночной тьме, они двигались через лес без единого слова, ни на секунду не останавливаясь.
ГЛАВА ПЯТАЯ
С Ивейном, освещавшим дорогу кристаллом, Анье нечего было бояться беспросветной ночной тьмы. Время шло, и душа ее постепенно наполнялась покоем. Легкий ветерок шелестел в густой листве над головой, донося до нее ароматы цветов, робко пробивавшихся в траве под ногами. Умиротворенная, почти как лисенок, задремавший у нее на руках, Анья напомнила себе, что обрела драгоценнейший из даров – минуты, проведенные рядом с возлюбленным. Правда, он не хотел брать ее с собой, но Анья не сомневалась, что отправилась с ним не напрасно.
Ивейн, подавляя досаду, старался убавить шаг, подлаживаясь к неторопливой трусце Ягодки. Спиной он чувствовал пристальный, почти неотрывный взгляд девушки, и от этого ему было еще больше не по себе. Ее постоянная близость влекла и в то же время пугала его. Ивейн боялся, что, очарованный, позабудет рядом с ней обо всем на свете и на заметит засады, пока не окажется слишком поздно…
Внезапно какая-то птица, всполошившись, захлопала крыльями, и это так напугало Ягодку, что она в панике заметалась. Шум тотчас же отвлек Ивейна от его невеселых раздумий.
Лисенок повизгивал, лошадь заржала, и Ивейн, обернувшись, увидел, как Ягодка поднялась на .дыбы, передними копытами молотя воздух, точно пытаясь защититься от испуганной птицы, оберегавшей свое гнездо. Ивейн не ожидал, что старая лошадь еще способна на нечто подобное.
– Не-е-ет! – тихо вскрикнула девушка и тут же, почти неслышно, упала на землю.
Ивейн замер. На земле, между двумя валунами, лежала маленькая скорченная фигурка. И, что самое страшное, она не двигалась.
Бросившись к Анье, Ивейн почувствовал, как сердце его словно сжимает гигантская рука великана, стремящегося раздавить его в наказание за небрежение. Да, он был слишком рассеян, задумался, а расплачиваться приходится девушке. Разве виновата она в том, что так обольстительна? Он мог только молить духов стихии спасти его маленькую, чистую фею и не наказывать ее за его прегрешения.
Ивейн поставил посох на землю, туда, где золотистым потоком струились волосы Аньи, рассыпавшиеся при падении. Лисенок с присущим животным проворством вскочил на лапки, но тут же, поскуливая, подполз и уткнулся мордочкой в плечо своей раненой хозяйки. К счастью, он, видимо, почувствовал намерение человека помочь и, хотя зарычал, но не препятствовал ему подойти. Так что Ивейну не пришлось тратить время на возню со зверьком.
Сбросив котомку, юноша опустился на колени. Земля была мягкой, как губка, под толстым слоем прошлогодней листвы и под свежей, зеленой травой и папоротниками. Жрец осторожно ощупал голову девушки. Анья еле слышно застонала, когда пальцы его наткнулись на громадную шишку. Хотя и не столь искусный во врачевании, как Брина или сестра, Ивейн понимал в этом толк и нередко оказывал помощь не только при несчастных случаях, но даже при ранениях на поле боя.
Сдерживая волнение, жрец бережно поднял девушку из расщелины между камнями и уложил ее на мягкую, как ковер, траву. Осторожно, едва касаясь, он провел по зеленой материи платья от плеча до бедра, с той стороны, куда пришелся удар при падении. Анья, не приходя в сознание, застонала.
Ивейн присел на корточки. Ребра или сломаны, или сильно ушиблены. Как бы там ни было, нужно перенести ее в какое-нибудь безопасное место и там заняться лечением. Ивейна тревожили не столько поврежденные ребра девушки, сколько то, что она сильно ударилась головой. От Аньи нельзя отходить ни на минуту, пока она не очнется. Он попросит духов стихии помочь ей прийти в себя.
К счастью, кобыла – хотя у Ивейна и не было времени ее утихомиривать – обрела уже свое обычное невозмутимое спокойствие. Он закинул торбу Ягодке на спину, и та спокойно ждала, пока друид возносил триады благоговения и просил даровать ему правильный путь. По мере того как протяжные слова срывались с губ Ивейна, кристалл на набалдашнике посоха разгорался все ярче, и наконец от него пролег луч света, еще более ослепительный, чем светящийся круг, что сиял для них на протяжении всего перехода.
Ивейн бережно поднял девушку и, держа ее одной рукой, стараясь не причинить ей боли, взял посох и пошел за лучом назад, по уже пройденному пути. Когда луч света переместился вправо, жрец тотчас повиновался и свернул. Через несколько шагов он наткнулся на монолитную скалу – так, во всяком случае, ему показалось в первый момент.
Ивейна ничуть не смутило, что мольба об укрытии завела его в тупик. С минуту он пристально разглядывал скалу, затем, пригнувшись, нырнул во мрак, очутившись в пещере, невидимой снаружи. Лошадь остановилась около узкого входа, но лисенок не отставал и держался у ног друида.
Ивейн обнаружил, что в пещере, хотя и пустой, совсем недавно были люди. Ее невозможно было найти. И все-таки кто-то нашел. Об этом говорили холодные угли костра, помятый пустой котелок, рваное одеяло, сложенное у дальней стены, и горстка костей какого-то животного.
Ивейн прислонил посох с по-прежнему сиявшим кристаллом к шершавой стене и расстегнул черный плащ. Сбросив его на каменный пол, жрец бережно уложил на него Анью. Он мог бы привести ее в чувство, но лучше ей побыть без сознания, чтобы не чувствовать боли. Сломаны ее ребра или ушиблены, их надо осмотреть. Ивейн сознавал это, но не мог решиться. Нужно снять с нее платье и нижнюю рубашку, нужно раздеть ее… и увидеть то, что он не сможет забыть до смерти. Но разве у него есть выбор? Он должен сделать это ради нее.
Отстегнув и отложив меч в сторону, друид снова опустился на колени рядом с девушкой и неловкими пальцами стал распутывать шнуровку на платье. Расстегивая ремень, опоясывающий узкие бедра, Ивейн заметил привязанный к нему маленький мешочек. Черные брови жреца слегка сошлись к переносице. Любопытно, какие амулеты и снадобья могут храниться у очаровательной маленькой феи, не обладающей знанием друидов? Ивейн отложил мешочек в сторону, решив заглянуть в него позже, когда покончит с более важным делом. Напомнив себе, что состояние девушки может быть очень тяжелым, он постарался не думать о том, что ему предстояло сделать. Только после этого Ивейн бережно приподнял Анью, снимая с нее одежды.
Когда нагота ее открылась его пылающему синему взору, даже стойкость друида не могла удержать его от созерцания этого чудного зрелища. Ее светлые золотистые волосы сияющей волною рассыпались по складкам темного шерстяного плаща, а теплые кремовые и нежно-розовые тона обнаженного тела таили то сладостное очарование, которого он так опасался. То, что он увидел, превосходило все образы, давно уже являвшиеся ему в воображении и в снах.
Ивейн застонал. Влекомый силой, превосходившей все те, какие были ему подвластны, жрец наклонился и чуть коснулся щеки Аньи губами. Он и не думал позволять себе большего, но девушка, не приходя в сознание, повернулась и губами нашла его рот. Ивейн замер. Искушение было слишком велико. Не в силах воспротивиться соблазну, он наслаждался, впивая нектар ее губ.
Послышалось негромкое рычание. Маленькая лисичка припала к земле рядом с Аньей и человеком, склонившимся над ее безжизненным телом.
Предостережение, столь своевременно прозвучавшее, тотчас же охладило пыл Ивейна, уступив место раскаянию. Он отшатнулся, ощущая невыразимое отвращение к себе. Он вообще не смел целовать ее, и уж тем более тогда, когда беспомощная девушка лежала без сознания. Несколько раз глубоко вздохнув, Ивейн попытался приглушить муки совести, уверяя себя, что ни за что бы не причинил Анье зла.
Что верно, то верно, подумал жрец с невеселой иронией, он ничем не угрожал этой девушке. Скорее уж она, бессознательно откликнувшись на его поцелуй, представляла для него большую угрозу. Ему вдруг с полной ясностью открылась ужасная истина: куда бы ни бежал он от этой маленькой стройной красавицы, образ ее вечно будет являться ему во сне. Такой отчетливый, будто созданный из плоти и крови. Эту девушку он не должен любить… но любит.
Волна яростного негодования к себе захлестнула Ивейна. Как мог он похитить поцелуй у лежавшей в беспамятстве девушки! Подавив и желание, и гнев, жрец обратил свои мысли на то, ради чего обнажил ее. Друид поднялся и, выйдя из пещеры, снял свой дорожный мешок с седла Ягодки. Вернувшись, он порылся в котомке, пока не отыскал там свернутый бинт. Ивейну так часто приходилось перевязывать раненых, что он взял за правило всегда брать бинты в дорогу.
Бережно, но с намеренным безразличием он туго перетянул грудь Аньи. Затем, стараясь не поддаться искушению, он отвернулся и поднял ее плащ. Ивейн с облегчением накинул его на девушку, прикрыв ее от подбородка до маленьких пальцев ног.
Пытаясь не думать ни о наготе девушки, ни о ее состоянии, жрец поднял тот мешочек, который снял с ее пояса. Он распустил стягивавший его шнурок и, подставив ладонь, перевернул и потряс над нею мешочек.
Кремень, первым упавший в подставленную ладонь, не удивил Ивейна: в дороге это самая необходимая вещь. Два последовавшие за ним пузырька вызвали у него легкую улыбку. Зная о даре врачевания матери Аньи, он мог предвидеть, что обнаружит их здесь. В мешочке оставался теперь только какой-то странный, довольно большой предмет. Отложив в сторону первые три находки, жрец сунул руку в мешочек и вытащил то, что там было.
Глаза его потеплели – это был тот самый кристалл, который он некогда подарил настырной малышке Анье. Ивейи в этом не сомневался. Радость, вызванная открытием, что Анья не расстается с его талисманом, слегка померкла. Острые края камня слегка сгладились. Ивейн по опыту знал, как долго и часто нужно обкатывать камень в ладонях, пока он не станет гладким, и понял, что девушка, несомненно, пыталась приобщиться к таинствам друидов. Ему стало грустно, так как он был уверен, что смешанная кровь Аньи заранее обрекала эти попытки на неудачу.
– Мне приснилось, что ты поцеловал меня.
Слабый, но ясный голосок Аньи застал друида врасплох, что совершенно не подобало жрецу. Все еще сжимая кристалл в руке, он обернулся, глядя в большие затуманенные глаза, в которых застыл вопрос.
Увидев, как темная краска волной залила щеки Ивейна, Анья догадалась, что это был вовсе не сон. Нежная улыбка расцвела на губах, словно вновь ощутивших на себе его губы. Опасаясь, что прежде она почти принуждала Ивейна целовать себя, Анья необычайно обрадовалась этому тайному поцелую и сразу простила жрецу ту угрюмость, что тотчас же омрачила его лицо.
– Ты упала с лошади и ударилась головой о камень. Удар был так силен, что я боялся, как бы он навсегда не лишил тебя чувств. – Ивейн на мгновение умолк, мысленно возвращаясь к тревогам за девушку. – Я так рад, что ты вернулась ко мне.
В тот миг, когда эти искренние слова сорвались с губ жреца, он понял, что допустил оплошность, высказав то, о чем следовало молчать. В словах его не было ничего дурного, он просто неправильно выразился, но Ивейн рассердился на себя еще больше за это необдуманное высказывание. Сунув все вещи он поспешно поправился:
– Я возблагодарю все природные силы за то, что они вернули тебе сознание.
Улыбка на лице Аньи стала еще шире и такой ослепительной, что могла бы поспорить с сиянием кристалла на посохе. Девушка понимала его опасения. Ивейн боялся, как бы она не подумала, что он рад этому только из себялюбия. И все-таки Анье были дороги эти слова, ведь она верила, что он сказал их от чистого сердца.
– Итак, они попались на мой крючок, м-м-м?
Епископ Уилфрид был доволен, но к удовлетворению примешивалась язвительность.
– Я беспокоился, не слишком ли мы его замаскировали. Ну что же, я рад, что чутье меня не подвело. Чем больше потребуется трудов и лишений, тем большую ценность эта цель приобретает в глазах друида и тем упорнее он будет стремиться к ее достижению.
Рольфу, не одаренному особой сообразительностью, было не по себе от этих иносказаний епископа, и он беспрестанно неуклюже переступал с ноги на ногу.
– Мне кажется, что вы правы.
Хотя и не уверенный, что уловил смысл сказанного, Рольф чувствовал, что именно это хотелось бы услышать его собеседнику.
– Как я уже сказал, я столкнулся с ним, когда он шел по дороге на юг, на расстоянии дневного перехода от его жилища.
– Столкнулся с ним? – подчеркнуто упирая на эти слова, переспросил Уилфрид своего незадачливого приспешника. Всем, кого епископ посылал в лес, он приказывал следить за жрецом и его передвижениями – только следить. Он четко объяснил им, что какие-либо столкновения исключены и виновных ждет суровое наказание.
– Ну да.
Мысленно проклиная соглашение, из-за которого их король отдал его под начало епископа, Рольф набрал в грудь побольше воздуха. Он попытался придумать достоверное объяснение, чтобы не вызвать ярость священника, признавшись, что его втянули в столкновение.
– Мужчина, за которым я следовал, обернулся и заметил меня… но мельком.
Епископ выразил недовольство даже этой короткой встречей, если, конечно, все и вправду ограничилось этим. Он не доверял этому воину, который проявлял себя храбрым в бою, но беспомощным в интригах, где требовалась не сила, а нечто другое.
Несмотря на неповоротливый ум, инстинкты у Рольфа были достаточно развиты. Он чувствовал, что допустил непростительную оплошность, но вовсе не собирался усугублять положение. Рольф стоял неподвижно, как вкопанный, с улыбкой глядя в подозрительные глаза епископа.
Уилфрвд хлопнул в ладоши, и звук этот гулко прокатился в каменных стенах.
– Что бы ты там ни натворил, мои расчеты оправдались, и я достигну желаемого.
Мысль о том, что связи и союзы, заключенные им в нескольких саксонских королевствах за это десятилетие, принесут скоро желаемые плоды, порадовала Уилфрида: он и не думал признавать греховность содеянного. Епископ находил себе оправдание в том, что не только будет покончено с двумя илдорменами и прервется династия королей Нортумбрии, так долго досаждавших ему, но исчезнут с лица земли и опозорившие его друиды-язычники. И – он весело и самодовольно потер ладони – уничтожение язычников вполне можно рассматривать как священную войну, развязанную во славу Господа.
Рольф видел, что епископа распирают самодовольство и радость, но чувствовал, что за всем этим скрывается личная месть и холодная злоба. Возблагодарив Создатели за то, что ожесточение это направлено не против него, Рольф порадовался, что не заговорил о странном происшествии с лошадью и всадницей, исчезнувшими в мгновение ока.
Ивейн, подавляя досаду, старался убавить шаг, подлаживаясь к неторопливой трусце Ягодки. Спиной он чувствовал пристальный, почти неотрывный взгляд девушки, и от этого ему было еще больше не по себе. Ее постоянная близость влекла и в то же время пугала его. Ивейн боялся, что, очарованный, позабудет рядом с ней обо всем на свете и на заметит засады, пока не окажется слишком поздно…
Внезапно какая-то птица, всполошившись, захлопала крыльями, и это так напугало Ягодку, что она в панике заметалась. Шум тотчас же отвлек Ивейна от его невеселых раздумий.
Лисенок повизгивал, лошадь заржала, и Ивейн, обернувшись, увидел, как Ягодка поднялась на .дыбы, передними копытами молотя воздух, точно пытаясь защититься от испуганной птицы, оберегавшей свое гнездо. Ивейн не ожидал, что старая лошадь еще способна на нечто подобное.
– Не-е-ет! – тихо вскрикнула девушка и тут же, почти неслышно, упала на землю.
Ивейн замер. На земле, между двумя валунами, лежала маленькая скорченная фигурка. И, что самое страшное, она не двигалась.
Бросившись к Анье, Ивейн почувствовал, как сердце его словно сжимает гигантская рука великана, стремящегося раздавить его в наказание за небрежение. Да, он был слишком рассеян, задумался, а расплачиваться приходится девушке. Разве виновата она в том, что так обольстительна? Он мог только молить духов стихии спасти его маленькую, чистую фею и не наказывать ее за его прегрешения.
Ивейн поставил посох на землю, туда, где золотистым потоком струились волосы Аньи, рассыпавшиеся при падении. Лисенок с присущим животным проворством вскочил на лапки, но тут же, поскуливая, подполз и уткнулся мордочкой в плечо своей раненой хозяйки. К счастью, он, видимо, почувствовал намерение человека помочь и, хотя зарычал, но не препятствовал ему подойти. Так что Ивейну не пришлось тратить время на возню со зверьком.
Сбросив котомку, юноша опустился на колени. Земля была мягкой, как губка, под толстым слоем прошлогодней листвы и под свежей, зеленой травой и папоротниками. Жрец осторожно ощупал голову девушки. Анья еле слышно застонала, когда пальцы его наткнулись на громадную шишку. Хотя и не столь искусный во врачевании, как Брина или сестра, Ивейн понимал в этом толк и нередко оказывал помощь не только при несчастных случаях, но даже при ранениях на поле боя.
Сдерживая волнение, жрец бережно поднял девушку из расщелины между камнями и уложил ее на мягкую, как ковер, траву. Осторожно, едва касаясь, он провел по зеленой материи платья от плеча до бедра, с той стороны, куда пришелся удар при падении. Анья, не приходя в сознание, застонала.
Ивейн присел на корточки. Ребра или сломаны, или сильно ушиблены. Как бы там ни было, нужно перенести ее в какое-нибудь безопасное место и там заняться лечением. Ивейна тревожили не столько поврежденные ребра девушки, сколько то, что она сильно ударилась головой. От Аньи нельзя отходить ни на минуту, пока она не очнется. Он попросит духов стихии помочь ей прийти в себя.
К счастью, кобыла – хотя у Ивейна и не было времени ее утихомиривать – обрела уже свое обычное невозмутимое спокойствие. Он закинул торбу Ягодке на спину, и та спокойно ждала, пока друид возносил триады благоговения и просил даровать ему правильный путь. По мере того как протяжные слова срывались с губ Ивейна, кристалл на набалдашнике посоха разгорался все ярче, и наконец от него пролег луч света, еще более ослепительный, чем светящийся круг, что сиял для них на протяжении всего перехода.
Ивейн бережно поднял девушку и, держа ее одной рукой, стараясь не причинить ей боли, взял посох и пошел за лучом назад, по уже пройденному пути. Когда луч света переместился вправо, жрец тотчас повиновался и свернул. Через несколько шагов он наткнулся на монолитную скалу – так, во всяком случае, ему показалось в первый момент.
Ивейна ничуть не смутило, что мольба об укрытии завела его в тупик. С минуту он пристально разглядывал скалу, затем, пригнувшись, нырнул во мрак, очутившись в пещере, невидимой снаружи. Лошадь остановилась около узкого входа, но лисенок не отставал и держался у ног друида.
Ивейн обнаружил, что в пещере, хотя и пустой, совсем недавно были люди. Ее невозможно было найти. И все-таки кто-то нашел. Об этом говорили холодные угли костра, помятый пустой котелок, рваное одеяло, сложенное у дальней стены, и горстка костей какого-то животного.
Ивейн прислонил посох с по-прежнему сиявшим кристаллом к шершавой стене и расстегнул черный плащ. Сбросив его на каменный пол, жрец бережно уложил на него Анью. Он мог бы привести ее в чувство, но лучше ей побыть без сознания, чтобы не чувствовать боли. Сломаны ее ребра или ушиблены, их надо осмотреть. Ивейн сознавал это, но не мог решиться. Нужно снять с нее платье и нижнюю рубашку, нужно раздеть ее… и увидеть то, что он не сможет забыть до смерти. Но разве у него есть выбор? Он должен сделать это ради нее.
Отстегнув и отложив меч в сторону, друид снова опустился на колени рядом с девушкой и неловкими пальцами стал распутывать шнуровку на платье. Расстегивая ремень, опоясывающий узкие бедра, Ивейн заметил привязанный к нему маленький мешочек. Черные брови жреца слегка сошлись к переносице. Любопытно, какие амулеты и снадобья могут храниться у очаровательной маленькой феи, не обладающей знанием друидов? Ивейн отложил мешочек в сторону, решив заглянуть в него позже, когда покончит с более важным делом. Напомнив себе, что состояние девушки может быть очень тяжелым, он постарался не думать о том, что ему предстояло сделать. Только после этого Ивейн бережно приподнял Анью, снимая с нее одежды.
Когда нагота ее открылась его пылающему синему взору, даже стойкость друида не могла удержать его от созерцания этого чудного зрелища. Ее светлые золотистые волосы сияющей волною рассыпались по складкам темного шерстяного плаща, а теплые кремовые и нежно-розовые тона обнаженного тела таили то сладостное очарование, которого он так опасался. То, что он увидел, превосходило все образы, давно уже являвшиеся ему в воображении и в снах.
Ивейн застонал. Влекомый силой, превосходившей все те, какие были ему подвластны, жрец наклонился и чуть коснулся щеки Аньи губами. Он и не думал позволять себе большего, но девушка, не приходя в сознание, повернулась и губами нашла его рот. Ивейн замер. Искушение было слишком велико. Не в силах воспротивиться соблазну, он наслаждался, впивая нектар ее губ.
Послышалось негромкое рычание. Маленькая лисичка припала к земле рядом с Аньей и человеком, склонившимся над ее безжизненным телом.
Предостережение, столь своевременно прозвучавшее, тотчас же охладило пыл Ивейна, уступив место раскаянию. Он отшатнулся, ощущая невыразимое отвращение к себе. Он вообще не смел целовать ее, и уж тем более тогда, когда беспомощная девушка лежала без сознания. Несколько раз глубоко вздохнув, Ивейн попытался приглушить муки совести, уверяя себя, что ни за что бы не причинил Анье зла.
Что верно, то верно, подумал жрец с невеселой иронией, он ничем не угрожал этой девушке. Скорее уж она, бессознательно откликнувшись на его поцелуй, представляла для него большую угрозу. Ему вдруг с полной ясностью открылась ужасная истина: куда бы ни бежал он от этой маленькой стройной красавицы, образ ее вечно будет являться ему во сне. Такой отчетливый, будто созданный из плоти и крови. Эту девушку он не должен любить… но любит.
Волна яростного негодования к себе захлестнула Ивейна. Как мог он похитить поцелуй у лежавшей в беспамятстве девушки! Подавив и желание, и гнев, жрец обратил свои мысли на то, ради чего обнажил ее. Друид поднялся и, выйдя из пещеры, снял свой дорожный мешок с седла Ягодки. Вернувшись, он порылся в котомке, пока не отыскал там свернутый бинт. Ивейну так часто приходилось перевязывать раненых, что он взял за правило всегда брать бинты в дорогу.
Бережно, но с намеренным безразличием он туго перетянул грудь Аньи. Затем, стараясь не поддаться искушению, он отвернулся и поднял ее плащ. Ивейн с облегчением накинул его на девушку, прикрыв ее от подбородка до маленьких пальцев ног.
Пытаясь не думать ни о наготе девушки, ни о ее состоянии, жрец поднял тот мешочек, который снял с ее пояса. Он распустил стягивавший его шнурок и, подставив ладонь, перевернул и потряс над нею мешочек.
Кремень, первым упавший в подставленную ладонь, не удивил Ивейна: в дороге это самая необходимая вещь. Два последовавшие за ним пузырька вызвали у него легкую улыбку. Зная о даре врачевания матери Аньи, он мог предвидеть, что обнаружит их здесь. В мешочке оставался теперь только какой-то странный, довольно большой предмет. Отложив в сторону первые три находки, жрец сунул руку в мешочек и вытащил то, что там было.
Глаза его потеплели – это был тот самый кристалл, который он некогда подарил настырной малышке Анье. Ивейи в этом не сомневался. Радость, вызванная открытием, что Анья не расстается с его талисманом, слегка померкла. Острые края камня слегка сгладились. Ивейн по опыту знал, как долго и часто нужно обкатывать камень в ладонях, пока он не станет гладким, и понял, что девушка, несомненно, пыталась приобщиться к таинствам друидов. Ему стало грустно, так как он был уверен, что смешанная кровь Аньи заранее обрекала эти попытки на неудачу.
– Мне приснилось, что ты поцеловал меня.
Слабый, но ясный голосок Аньи застал друида врасплох, что совершенно не подобало жрецу. Все еще сжимая кристалл в руке, он обернулся, глядя в большие затуманенные глаза, в которых застыл вопрос.
Увидев, как темная краска волной залила щеки Ивейна, Анья догадалась, что это был вовсе не сон. Нежная улыбка расцвела на губах, словно вновь ощутивших на себе его губы. Опасаясь, что прежде она почти принуждала Ивейна целовать себя, Анья необычайно обрадовалась этому тайному поцелую и сразу простила жрецу ту угрюмость, что тотчас же омрачила его лицо.
– Ты упала с лошади и ударилась головой о камень. Удар был так силен, что я боялся, как бы он навсегда не лишил тебя чувств. – Ивейн на мгновение умолк, мысленно возвращаясь к тревогам за девушку. – Я так рад, что ты вернулась ко мне.
В тот миг, когда эти искренние слова сорвались с губ жреца, он понял, что допустил оплошность, высказав то, о чем следовало молчать. В словах его не было ничего дурного, он просто неправильно выразился, но Ивейн рассердился на себя еще больше за это необдуманное высказывание. Сунув все вещи он поспешно поправился:
– Я возблагодарю все природные силы за то, что они вернули тебе сознание.
Улыбка на лице Аньи стала еще шире и такой ослепительной, что могла бы поспорить с сиянием кристалла на посохе. Девушка понимала его опасения. Ивейн боялся, как бы она не подумала, что он рад этому только из себялюбия. И все-таки Анье были дороги эти слова, ведь она верила, что он сказал их от чистого сердца.
– Итак, они попались на мой крючок, м-м-м?
Епископ Уилфрид был доволен, но к удовлетворению примешивалась язвительность.
– Я беспокоился, не слишком ли мы его замаскировали. Ну что же, я рад, что чутье меня не подвело. Чем больше потребуется трудов и лишений, тем большую ценность эта цель приобретает в глазах друида и тем упорнее он будет стремиться к ее достижению.
Рольфу, не одаренному особой сообразительностью, было не по себе от этих иносказаний епископа, и он беспрестанно неуклюже переступал с ноги на ногу.
– Мне кажется, что вы правы.
Хотя и не уверенный, что уловил смысл сказанного, Рольф чувствовал, что именно это хотелось бы услышать его собеседнику.
– Как я уже сказал, я столкнулся с ним, когда он шел по дороге на юг, на расстоянии дневного перехода от его жилища.
– Столкнулся с ним? – подчеркнуто упирая на эти слова, переспросил Уилфрид своего незадачливого приспешника. Всем, кого епископ посылал в лес, он приказывал следить за жрецом и его передвижениями – только следить. Он четко объяснил им, что какие-либо столкновения исключены и виновных ждет суровое наказание.
– Ну да.
Мысленно проклиная соглашение, из-за которого их король отдал его под начало епископа, Рольф набрал в грудь побольше воздуха. Он попытался придумать достоверное объяснение, чтобы не вызвать ярость священника, признавшись, что его втянули в столкновение.
– Мужчина, за которым я следовал, обернулся и заметил меня… но мельком.
Епископ выразил недовольство даже этой короткой встречей, если, конечно, все и вправду ограничилось этим. Он не доверял этому воину, который проявлял себя храбрым в бою, но беспомощным в интригах, где требовалась не сила, а нечто другое.
Несмотря на неповоротливый ум, инстинкты у Рольфа были достаточно развиты. Он чувствовал, что допустил непростительную оплошность, но вовсе не собирался усугублять положение. Рольф стоял неподвижно, как вкопанный, с улыбкой глядя в подозрительные глаза епископа.
Уилфрвд хлопнул в ладоши, и звук этот гулко прокатился в каменных стенах.
– Что бы ты там ни натворил, мои расчеты оправдались, и я достигну желаемого.
Мысль о том, что связи и союзы, заключенные им в нескольких саксонских королевствах за это десятилетие, принесут скоро желаемые плоды, порадовала Уилфрида: он и не думал признавать греховность содеянного. Епископ находил себе оправдание в том, что не только будет покончено с двумя илдорменами и прервется династия королей Нортумбрии, так долго досаждавших ему, но исчезнут с лица земли и опозорившие его друиды-язычники. И – он весело и самодовольно потер ладони – уничтожение язычников вполне можно рассматривать как священную войну, развязанную во славу Господа.
Рольф видел, что епископа распирают самодовольство и радость, но чувствовал, что за всем этим скрывается личная месть и холодная злоба. Возблагодарив Создатели за то, что ожесточение это направлено не против него, Рольф порадовался, что не заговорил о странном происшествии с лошадью и всадницей, исчезнувшими в мгновение ока.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Длинный, тонкий солнечный луч проник в неровное отверстие пещеры, скользнул по каменному полу и чуть поднялся по шершавой стене. Анья смотрела на него пристально, не отрывая глаз, пытаясь вырваться из смутных, безрадостных сновидений. Прежде чем ей это удалось окончательно, перед ее мысленным взором возникли одно за другим два очень непохожих события, и девушка догадалась, что это не сон, а воспоминания.
Анья вспомнила, как испуганная лошадь рванулась, взвилась на дыбы и – тотчас же вслед за этим – пронзившую ее острую боль. Эти неясные, расплывчатые образы увлекли девушку в бездонную и страшную пустоту, где ее носило, беспомощную, пока нежное прикосновение губ Ивейна не вызволило ее оттуда. Анья не могла объяснить, откуда у нее это чувство, но она не сомневалась что именно безмолвный, быть может, бессознательный зов друида поднял ее из кромешной бездны, вернув в мир ясных мыслей и спокойного сна.
Чуть-чуть подвинувшись, Анья посмотрела на мужчину, прикорнувшего у стены; его черные густые ресницы лежали на полукружиях твердых скул. То, что он спас ее теперь, было не удивительно: он не впервые прибегал ради нее к своему магическому искусству. Когда Анья была еще девочкой, Ивейн вызволил ее из цепких объятий смертельного сна.
Глаза Ивейна мгновенно раскрылись в ответ на шорох. Чтобы не пропустить той минуты, когда Анья очнется, друид позволил себе погрузиться лишь в очень легкий, поверхностный сон на грани сознания. Он тотчас же встал и подошел к ней.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил он тихо, с глубокой нежностью.
Несмотря на пульсирующую боль в голове, Анья попыталась храбро улыбнуться и сесть, но тут же вскрикнула от неожиданно резкой боли в боку. Девушка упала на подстилку, отчего плащ, накинутый на нее, чуть сполз. Новое, еще более ужасное открытие поразило ее: она была нагая! Совершенно нагая! Ахнув, Анья поспешно рванула на себя темную шерстяную материю, стыдливо натянув ее до самого подбородка. Алая краска залила ее нежные щеки, и она крепко зажмурила вспыхнувшие изумрудным огнем глаза.
– Лежи спокойно.
Как бы желая подкрепить это требование, Ивейн ласково придержал девушку за плечо; уголки его губ немного приподнялись в насмешливой полуулыбке. Скромность Аньи была похвальна… но несколько запоздала. Единственное, чем он мог ей помочь, это крепко перевязать ее грудь, и за это он обречен теперь расплачиваться день за днем, до конца своей жизни, безнадежными воспоминаниями.
Придя в сознание, Анья вскоре опять заснула, теперь уже более спокойным, здоровым сном. И все-таки Ивейн тревожился, глядя, как прерывисто она дышит, страдая от боли в голове и в груди. Бели бы она не ударилась головой, он напоил бы ее одной из своих настоек, той, что снимает боль и дарует глубокий сон. Но, зная, какие опасности таятся в подобном снадобье, друид поставил посох у входа в пещеру, всей душой заклиная духов природы вернуть девушке спокойствие и здоровье.
Послушавшись Ивейна, Анья лежала, не двигаясь. Хотя она и редко подчинялась чьим-либо приказаниям беспрекословно, теперь, очутившись в таком положении, она впервые не решилась его ослушаться. Ей пришлось напрячь все свои силы, чтобы не думать о том, что именно Ивейн снимал с нее одежду. Девушка решила отложить неприятные размышления до того времени, пока ей не станет лучше, и уж тогда обо всем поразмыслить. Сейчас нужно было придумать, как бы ей незаметно выведать, куда подевалось платье. Незаметно? У нее нет иного выхода, как только спросить прямо:
– А где, скажи на милость, моя одежда?
Несмотря на румянец, по-прежнему заливавший ей щеки, Анья постаралась, чтобы вопрос ее прозвучал уверенно и спокойно.
Ивейн с сожалением покачал головой, но тут же широко улыбнулся, не в силах дальше притворяться серьезным.
– Там, где она и останется, пока ты не поправишься окончательно.
Густые ресницы девушки опустились, скрывая негодование, вспыхнувшее в зеленых глазах; она пыталась сдержаться, замкнуться в своей невидимой раковине спокойствия. Это оказалось труднее, чем она ожидала. Ее редко кто так выводил из себя, как этот мужчина, так часто подвергавший искушению ее вспыльчивый нрав.
Почувствовав смятение девушки, Ивейн раскаялся… но лишь настолько, чтобы смягчить свое заявление:
– Ты в самом деле скорее поправишься, если постараешься поменьше вставать.
Еще ночью спасительная мысль осенила Ивейна. Это будет хоть небольшим утешением за будущие одинокие годы, которыми придется платить за мучительное наслаждение, испытанное, пока он созерцал и прикасался к чудесной запретной плоти, снимая одежду с Аньи. Расплаты не избежать, но, если платье исчезнет, то своевольной упрямице не удастся ничего предпринять и раньше времени встать с постели. К тому же друид понимал, что нужно что-то придумать с кобылой. Лошадь, пасущаяся у входа в пещеру, может открыть врагам их убежище.
Чтобы решить обе эти проблемы разом, Ивейн в глухую полночь свернул в тугой узелок зеленое платье Аньи и вышел, намереваясь отвести лошадь подальше, в заросшую лесом долину. По дороге он, не раздумывая, забросил в кусты узелок с одеждой. В долине, среди громадных деревьев, с ее обильной травой под ногами и ручейком, стекавшим сверху с крутого склона в прозрачное озерцо, он снял с кобылы седло и упряжь. Заметив, что маленький мешочек Аньи лежит у него в котомке и не желая признаваться ей в своем любопытстве, жрец быстро переложил его туда, где лежала ее смена одежды, оставив ее рядом с седлом. Мешок с провизией он перенес обратно в пещеру, лишь ненадолго остановившись, чтобы ополоснуться в прохладной воде ручейка, струившегося неподалеку от входа.
Девушка понимала, что с помощью этой уловки он хочет заключить ее в тюрьму без решеток, и все в ней так и кипело, пока Ивейн заботливо, с чуть насмешливой нежностью, подтыкал вокруг нее плащ.
Анью удивляло, куда девалась обычная проницательность Ивейна. Наверное, он и в самом деле очень встревожился из-за ее болезни, иначе бы непременно подумал о том, о чем должен был знать лучше кого бы то ни было: терпение ее велико, но не безгранично.
Немощь тела не притупила сообразительности Аньи, и, задумавшись на мгновение, она с трудом подавила удовлетворенную улыбку. Есть вещи, над которыми даже друид не властен. Пусть это небольшая победа, но девушка и такой была рада.
– Что ж, может быть, ты и прав, но ты не можешь запретить мне выходить ради естественных надобностей.
Придерживая плащ, оберегая свою стыдливость, Анья попыталась подняться, правда, на этот раз с предосторожностями, помня, какой болезненной была ее первая неудавшаяся попытка.
Возразить было нечего, и Ивейн без слов согласился. К тому же он понимал смущение Аньи – ведь он видел ее наготу. Чтобы избежать еще большей неловкости, Ивейн поборол в себе желание помочь девушке, опасаясь, что опять может ненароком увидеть ее обнаженное тело. Напротив, он отвернулся от нее, лишь по прерывистыми вздохам и по шуршанию плаща понимая, что Анья встала и отошла в полумрак, в дальний угол пещеры, чтобы из складок широкой накидки соорудить себе достойное одеяние.
Пока ее спутник смотрел на луч света, искоса проникавший в пещеру, девушка с возможной поспешностью поправляла на себе плащ, не обращая внимания на боль в груди, с каждой минутой усиливавшуюся. Наконец одеяние опустилось с плеч до самого пола. Обычно Анья застегивала накидку брошью у горла, но тут она передвинула ее разрезом к правому плечу и там уже застегнула изящной серебряной пряжкой, усыпанной крохотными жемчужинами. Затем, подхватив подол сзади, так где плащ расходился, она подвернула его, придерживая левой рукой. Таким образом, получилось хоть какое-то подобие платья, хотя правая рука ее была обнажена и свободна. Ивейн, без сомнения, сочтет его вполне подходящим, для того чтобы девушка могла на минутку отлучиться. При этой мысли Анья даже застонала от досады.
Услышав этот стон возмущения, Ивейн снова улыбнулся. Он сочувствовал девушке, но вовсе не собирался ей уступать. Хотя она частенько доказывала, что может играть на его чувствах, на этот раз он ей не поддастся. Тем более теперь, когда пришлось бы позволить ей то, чего позволять не следовало.
Когда Анья остановилась у выхода из пещеры, Ивейн отвел глаза и, опустившись на колени на плащ, расстеленный на полу, извлек из него две золотые булавки. Каждая была длиной с его ладонь, заостренная с одного конца; с другой стороны они заканчивались золотым завитком, в центре которого красовался большой, кроваво-красный гранат. Вытащив их, он взглянул на Анью.
– Я вижу, ты хорошо приспособила брошь. – Ивейн рассеянно кивнул своей маленькой нежной фее, очаровательной даже в широком темно-коричневом плаще. По правде говоря, одеяние лишь ярче оттеняло ее млечно сиявшие волосы. – Но если ты захочешь поплотнее прикрыться, то могу подарить тебе вот это. – Он встал и протянул ей на ладони булавки, предлагая принять или отказаться.
– Премного благодарна за щедрость.
Анья чуть присела в реверансе, изящном, насколько позволяло ее причудливое одеяние и острая боль в боку.
Анья вспомнила, как испуганная лошадь рванулась, взвилась на дыбы и – тотчас же вслед за этим – пронзившую ее острую боль. Эти неясные, расплывчатые образы увлекли девушку в бездонную и страшную пустоту, где ее носило, беспомощную, пока нежное прикосновение губ Ивейна не вызволило ее оттуда. Анья не могла объяснить, откуда у нее это чувство, но она не сомневалась что именно безмолвный, быть может, бессознательный зов друида поднял ее из кромешной бездны, вернув в мир ясных мыслей и спокойного сна.
Чуть-чуть подвинувшись, Анья посмотрела на мужчину, прикорнувшего у стены; его черные густые ресницы лежали на полукружиях твердых скул. То, что он спас ее теперь, было не удивительно: он не впервые прибегал ради нее к своему магическому искусству. Когда Анья была еще девочкой, Ивейн вызволил ее из цепких объятий смертельного сна.
Глаза Ивейна мгновенно раскрылись в ответ на шорох. Чтобы не пропустить той минуты, когда Анья очнется, друид позволил себе погрузиться лишь в очень легкий, поверхностный сон на грани сознания. Он тотчас же встал и подошел к ней.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил он тихо, с глубокой нежностью.
Несмотря на пульсирующую боль в голове, Анья попыталась храбро улыбнуться и сесть, но тут же вскрикнула от неожиданно резкой боли в боку. Девушка упала на подстилку, отчего плащ, накинутый на нее, чуть сполз. Новое, еще более ужасное открытие поразило ее: она была нагая! Совершенно нагая! Ахнув, Анья поспешно рванула на себя темную шерстяную материю, стыдливо натянув ее до самого подбородка. Алая краска залила ее нежные щеки, и она крепко зажмурила вспыхнувшие изумрудным огнем глаза.
– Лежи спокойно.
Как бы желая подкрепить это требование, Ивейн ласково придержал девушку за плечо; уголки его губ немного приподнялись в насмешливой полуулыбке. Скромность Аньи была похвальна… но несколько запоздала. Единственное, чем он мог ей помочь, это крепко перевязать ее грудь, и за это он обречен теперь расплачиваться день за днем, до конца своей жизни, безнадежными воспоминаниями.
Придя в сознание, Анья вскоре опять заснула, теперь уже более спокойным, здоровым сном. И все-таки Ивейн тревожился, глядя, как прерывисто она дышит, страдая от боли в голове и в груди. Бели бы она не ударилась головой, он напоил бы ее одной из своих настоек, той, что снимает боль и дарует глубокий сон. Но, зная, какие опасности таятся в подобном снадобье, друид поставил посох у входа в пещеру, всей душой заклиная духов природы вернуть девушке спокойствие и здоровье.
Послушавшись Ивейна, Анья лежала, не двигаясь. Хотя она и редко подчинялась чьим-либо приказаниям беспрекословно, теперь, очутившись в таком положении, она впервые не решилась его ослушаться. Ей пришлось напрячь все свои силы, чтобы не думать о том, что именно Ивейн снимал с нее одежду. Девушка решила отложить неприятные размышления до того времени, пока ей не станет лучше, и уж тогда обо всем поразмыслить. Сейчас нужно было придумать, как бы ей незаметно выведать, куда подевалось платье. Незаметно? У нее нет иного выхода, как только спросить прямо:
– А где, скажи на милость, моя одежда?
Несмотря на румянец, по-прежнему заливавший ей щеки, Анья постаралась, чтобы вопрос ее прозвучал уверенно и спокойно.
Ивейн с сожалением покачал головой, но тут же широко улыбнулся, не в силах дальше притворяться серьезным.
– Там, где она и останется, пока ты не поправишься окончательно.
Густые ресницы девушки опустились, скрывая негодование, вспыхнувшее в зеленых глазах; она пыталась сдержаться, замкнуться в своей невидимой раковине спокойствия. Это оказалось труднее, чем она ожидала. Ее редко кто так выводил из себя, как этот мужчина, так часто подвергавший искушению ее вспыльчивый нрав.
Почувствовав смятение девушки, Ивейн раскаялся… но лишь настолько, чтобы смягчить свое заявление:
– Ты в самом деле скорее поправишься, если постараешься поменьше вставать.
Еще ночью спасительная мысль осенила Ивейна. Это будет хоть небольшим утешением за будущие одинокие годы, которыми придется платить за мучительное наслаждение, испытанное, пока он созерцал и прикасался к чудесной запретной плоти, снимая одежду с Аньи. Расплаты не избежать, но, если платье исчезнет, то своевольной упрямице не удастся ничего предпринять и раньше времени встать с постели. К тому же друид понимал, что нужно что-то придумать с кобылой. Лошадь, пасущаяся у входа в пещеру, может открыть врагам их убежище.
Чтобы решить обе эти проблемы разом, Ивейн в глухую полночь свернул в тугой узелок зеленое платье Аньи и вышел, намереваясь отвести лошадь подальше, в заросшую лесом долину. По дороге он, не раздумывая, забросил в кусты узелок с одеждой. В долине, среди громадных деревьев, с ее обильной травой под ногами и ручейком, стекавшим сверху с крутого склона в прозрачное озерцо, он снял с кобылы седло и упряжь. Заметив, что маленький мешочек Аньи лежит у него в котомке и не желая признаваться ей в своем любопытстве, жрец быстро переложил его туда, где лежала ее смена одежды, оставив ее рядом с седлом. Мешок с провизией он перенес обратно в пещеру, лишь ненадолго остановившись, чтобы ополоснуться в прохладной воде ручейка, струившегося неподалеку от входа.
Девушка понимала, что с помощью этой уловки он хочет заключить ее в тюрьму без решеток, и все в ней так и кипело, пока Ивейн заботливо, с чуть насмешливой нежностью, подтыкал вокруг нее плащ.
Анью удивляло, куда девалась обычная проницательность Ивейна. Наверное, он и в самом деле очень встревожился из-за ее болезни, иначе бы непременно подумал о том, о чем должен был знать лучше кого бы то ни было: терпение ее велико, но не безгранично.
Немощь тела не притупила сообразительности Аньи, и, задумавшись на мгновение, она с трудом подавила удовлетворенную улыбку. Есть вещи, над которыми даже друид не властен. Пусть это небольшая победа, но девушка и такой была рада.
– Что ж, может быть, ты и прав, но ты не можешь запретить мне выходить ради естественных надобностей.
Придерживая плащ, оберегая свою стыдливость, Анья попыталась подняться, правда, на этот раз с предосторожностями, помня, какой болезненной была ее первая неудавшаяся попытка.
Возразить было нечего, и Ивейн без слов согласился. К тому же он понимал смущение Аньи – ведь он видел ее наготу. Чтобы избежать еще большей неловкости, Ивейн поборол в себе желание помочь девушке, опасаясь, что опять может ненароком увидеть ее обнаженное тело. Напротив, он отвернулся от нее, лишь по прерывистыми вздохам и по шуршанию плаща понимая, что Анья встала и отошла в полумрак, в дальний угол пещеры, чтобы из складок широкой накидки соорудить себе достойное одеяние.
Пока ее спутник смотрел на луч света, искоса проникавший в пещеру, девушка с возможной поспешностью поправляла на себе плащ, не обращая внимания на боль в груди, с каждой минутой усиливавшуюся. Наконец одеяние опустилось с плеч до самого пола. Обычно Анья застегивала накидку брошью у горла, но тут она передвинула ее разрезом к правому плечу и там уже застегнула изящной серебряной пряжкой, усыпанной крохотными жемчужинами. Затем, подхватив подол сзади, так где плащ расходился, она подвернула его, придерживая левой рукой. Таким образом, получилось хоть какое-то подобие платья, хотя правая рука ее была обнажена и свободна. Ивейн, без сомнения, сочтет его вполне подходящим, для того чтобы девушка могла на минутку отлучиться. При этой мысли Анья даже застонала от досады.
Услышав этот стон возмущения, Ивейн снова улыбнулся. Он сочувствовал девушке, но вовсе не собирался ей уступать. Хотя она частенько доказывала, что может играть на его чувствах, на этот раз он ей не поддастся. Тем более теперь, когда пришлось бы позволить ей то, чего позволять не следовало.
Когда Анья остановилась у выхода из пещеры, Ивейн отвел глаза и, опустившись на колени на плащ, расстеленный на полу, извлек из него две золотые булавки. Каждая была длиной с его ладонь, заостренная с одного конца; с другой стороны они заканчивались золотым завитком, в центре которого красовался большой, кроваво-красный гранат. Вытащив их, он взглянул на Анью.
– Я вижу, ты хорошо приспособила брошь. – Ивейн рассеянно кивнул своей маленькой нежной фее, очаровательной даже в широком темно-коричневом плаще. По правде говоря, одеяние лишь ярче оттеняло ее млечно сиявшие волосы. – Но если ты захочешь поплотнее прикрыться, то могу подарить тебе вот это. – Он встал и протянул ей на ладони булавки, предлагая принять или отказаться.
– Премного благодарна за щедрость.
Анья чуть присела в реверансе, изящном, насколько позволяло ее причудливое одеяние и острая боль в боку.