Страница:
Вместо ответа Анжи положила ладонь на его широкое плечо. Делакруа, высокий стройный брюнет с небольшими усиками, к его чести, вел себя безупречно и не пытался притянуть ее слишком близко, пока они вальсировали. Хорош собой, хотя, по ее мнению, немного приторный. Все же Анжеле были приятны его комплименты.
— Я счастлив, что вы приехали в Новый Орлеан, мадемуазель, — восхищенно шептал он. — Наш город украсился нежным цветком.
— Как вы любезны, месье, — обронила Анжи, с заученной грацией двигаясь в танце и тайком оглядывая остальные пары.
— О нет, я сама искренность! Никогда еще не встречал таких роскошных волос и столь необычных глаз… сияют, словно драгоценные камни.
— Merci, — пробормотала она нахмурившись, когда он незаметно притянул ее к себе. От него пахло бриолином и чем-то, напоминавшим мускус, и девушка немедленно постаралась отодвинуться на почтительное расстояние, чем вызвала новый поток признаний.
— Ах, ваша красота — совсем как солнце: слепит и обжигает. Посмею ли я открыть, что уже успел потерять голову?
Что, спрашивается, она может ответить на столь цветистую тираду? Анжи всегда становилось неловко, когда ей так откровенно льстили.
Но как выяснилось, ответа от нее и не требовалось. Делакруа принялся распространяться о том важном положении, которое занимает в городе. По его словам, он был одним из самых уважаемых и богатых граждан.
— Я пришел сюда прямо с политического собрания в ротонде, и теперь, когда власть в Новом Орлеане постепенно возвращается к тем, кому принадлежала прежде, до поражения в войне, мы возлагаем на Луизиану большие надежды. Слишком долго здесь правили пришельцы с Севера, хищники и мародеры, захватившие самые плодородные плантации, бессовестные спекулянты, едва не погубившие наш прекрасный город. Но теперь мы получили большинство в сенате штата и вскоре места и в конгрессе.
— Как интересно, — вежливо пролепетала Анжи, чем обрушила на свою голову новый поток откровений, от которых у нее заныли виски.
Но музыка наконец смолкла, и месье Делакруа проводил девушку к длинному, покрытому полотном столу, на котором красовались искусно сделанные из льда скульптуры и хрустальные чаши с пуншем. По скатерти были рассыпаны кремовые душистые цветы магнолии с блестящими листьями, распространявшие сладкий, чем-то напоминавший лимонный аромат. В чашах плавали тонкие ломтики апельсина, и официант налил месье Делакруа и его даме большие бокалы.
— Может, вы не найдете Новый Орлеан слишком красивым и сразу же решите нас покинуть? — улыбнулся креол, протягивая Анжи бокал. — Могу я надеяться, что разрешите приехать к вам с визитом?
Несмотря на его безупречную вежливость, в Анжи все нарастало раздражение. О да, он довольно красив, но чересчур уж назойлив. Наверное, она просто дурочка, но ее не оставляет подозрение, что им движут какие-то скрытые мотивы. Недаром она не терпит слишком вежливых и галантных людей. Стоит лишь вспомнить, как набросился на нее месье Боло, как только тетя Мария отвернулась. Вот когда он показал свою истинную натуру! С тех пор она относилась с подозрением к такого рода поклонникам.
Но пришлось заученно улыбаться, учтиво бормотать что-то в ответ, хотя Анжелика не позволила месье Делакруа увести себя на балкон, выходящий на Ройял-стрит, и, побыв еще несколько минут в его обществе, непреклонно потребовала проводить ее к матери.
Делакруа поклонился Миньон и поцеловал руку. Та, в свою очередь, одарила его ослепительной улыбкой, а оставшись наедине с дочерью, удовлетворенно заметила:
— Месье Делакруа — очаровательный молодой человек, Анжелика, не находишь? И так богат! Мне сказали, что у него блестящие связи в Париже. По всему видно, что он увлечен тобой.
— А еще больше собой, — процедила Анжи и принялась обмахиваться веером, делая вид, что не замечает хмурого лица матери. — Здесь ужасно душно. Пожалуй, выйду-ка на балкон, подышу свежим воздухом.
— Не сейчас, Анжелика. Месье Гравье хочет представить нас губернатору Уормоту, так что мы должны произвести на него неотразимое впечатление. А вот и они. Прямее спину, малышка.
Анжи, смирившись с неизбежным, вздохнула и присела в изящном реверансе.
— Как мило! — с улыбкой заметил губернатор. — Прелестно, поистине прелестно. Ну, Гравье, теперь я вижу, почему вы с такой охотой взялись помогать этим леди. Ничего не скажешь, самые изумительные создания, почтившие своим появлением Новый Орлеан!
Он говорил чересчур громко, ничуть не стесняясь окружающих, и Анжи заметила, как в их сторону начали поворачиваться головы присутствующих. Губернатор показался ей напыщенным, самодовольным человеком, из тех, кто не постесняется набить свои карманы за счет простых сограждан.
Миньон протянула руку, и Уормот почтительно склонился над ней.
— Я сам готов все для вас сделать, миссис Линдси, — с широкой улыбкой пообещал он. — Рассчитывайте на меня без всяких церемоний.
— Воспользуюсь вашим предложением, губернатор, — промурлыкала Миньон, не отнимая пальцев. Анжи показалось, что Уормот задержал ее ладонь дольше, чем позволяли приличия. Наконец Миньон отняла руку и обратилась к месье Гравье: — Вы уже уведомили его превосходительство о нашей просьбе?
— Разумеется, мадам.
— Нам стоило бы обсудить это в более подходящей обстановке, — вмешался Уормот. — Вы, конечно, понимаете.
— Естественно, — кивнула Миньон. — Но моей дочери лучше остаться здесь. Месье Гравье, вероятно, тот молодой человек, что встречал пароход вместе с вами, будет так добр позаботиться о ней, пока мы с губернатором беседуем?
— Месье Анри Делакруа… еще бы, мадам! Тем более что он без ума от мадемуазель Линдси! Он будет счастлив стать ее кавалером на время вашего отсутствия!
Анжи была вне себя от возмущения. Подумать только, никто не позаботился спросить, нравится ли ей общество этого павлина Делакруа! Но что она могла поделать! Оставалось молча повиноваться. Кроме того, неплохо остаться без присмотра матери, пусть и ненадолго!
Делакруа появился немедленно, рассыпая улыбки и слова благодарности. Анжи рассеянно взяла его под руку, вполуха слушая бесконечную льстивую трескотню.
— Месье Делакруа, — вставила она наконец, прерывая длинную фразу, в которой ее сравнивали с луной и звездным небом, — не будете так любезны принести мне еще пунша? Здесь слишком жарко и чересчур много народа.
— О, мадемуазель, вы правы. Не хотите выйти на балкон?
— Нет, достаточно выпить чего-нибудь похолоднее.
Делакруа оставил ее у высокой пальмы в горшке, и девушка принялась лениво обмахиваться веером. Она не солгала Делакруа. Духота была невыносимой, и, кроме того, ей было не по себе от злости и раздражения.
Анжи облокотилась о тонкую колонну искусственного мрамора рядом с пальмой и стала наблюдать за танцующими. Музыканты играли медленный вальс, но музыка внезапно смолкла, и центр зала опустел. Только тогда Анжи заметила девушку в алой юбке и блузке с широкими рукавами, стоявшую в гордом одиночестве. Незнакомка показалась ей похожей на испанскую цыганку, которых она навидалась во Франции.
Девушка с прирожденной грацией скользнула вперед, уверенно шлепая босыми ногами по натертому паркету, и встала в центре зала. Зачарованная Анжи не сводила с нее глаз. Пульсирующий ритм дроби маленького барабана пронесся по залу, немедленно подхваченный гитарами. Девушка, прищелкивая в такт пальцами, начала покачиваться под рыдающую экзотическую мелодию, сначала медленно, извиваясь всем телом, потом чуть быстрее. Волосы цвета воронова крыла, словно обретя собственную жизнь, вырвались на свободу и рассыпались смоляным каскадом до самой талии. Подол юбки вздувался все выше, обнажая загорелые стройные ноги в черном кружеве нижней юбки. Чужеземная песнь лилась и лилась, и гости невольно притихли при виде необычайного зрелища.
Анжи вздохнула, завидуя танцовщице. Чего бы она не отдала, чтобы оказаться на ее месте и плясать так же беззаботно и самозабвенно, с лениво-чувственной грацией, как цыганки, которыми она втайне восхищалась!
Сзади раздался тихий голос Анри Делакруа:
— Ее зовут Эжени. Она мулатка, хотя выдает себя за квартеронку. Я уже видел ее раньше.
— Она прекрасна. Что это за национальность — мулаты?
— Не национальность, а раса, — негромко засмеялся Анри. — Мулатом называют ребенка, один из родителей которого черный, а другой — белый. Квартероны — те, в ком всего лишь четверть негритянской крови.
Анжи недоуменно уставилась на собеседника, но тот впился взглядом в танцовщицу.
— Не понимаю. Разве она не американка?
— Верно. Но по общественному положению стоит куда ниже креолов или англичан. Здесь свои традиции, мадемуазель. И классовые различия достаточно остры, впрочем, как и во Франции, где аристократы смотрят свысока на простолюдинов. Подобные неписаные законы сушествуют во всем мире. Всегда найдутся те, кто стоит на самой верхней или нижней ступеньке.
— Я думала, что в Америке все равны. Разве мулаты теперь не свободны?
— И да и нет. Верно, что после войны цветные получили некоторые права, а рабство отменено. Мужчинам, однако, приходится из кожи вон лезть, чтобы чего-то достичь.
Он красноречиво пожал плечами и скептически усмехнулся.
— Впрочем, Пинкни Пинчбек, избранный в сенат штата два года назад, председатель республиканского клуба «Форт Уорд», родился свободным негром и поднялся до самых вершин. Но он исключение.
— Значит, угнетение черных продолжается? Делакруа с усмешкой показал на танцовщицу:
— Взгляните, по-моему, она не жалуется на свою участь.
Анжи, нахмурившись, присмотрелась к Эжени. Лицо мулатки лоснилось от пота, красноватая кожа блестела полированным янтарем. Тонкие точеные черты лица, кудрявые волосы… нетрудно догадаться, что каждый мужчина в этом зале хотел бы добиться ее благосклонности. Их глаза сверкали алчным желанием. Очевидно, Эжени прекрасно это понимала, потому что медленно раздвинула губы в улыбке, открывая жемчужины белых ровных зубов.
По-прежнему покачивая бедрами, она подняла руки над головой, словно предлагая себя, и вдруг изящно, по-балетному, нагнулась, подметая длинными прядями пол, прежде чем выпрямиться и снова закружиться, отталкивая и маня одновременно.
Некоторые мужчины бросали ей цветы; красные и белые розы усыпали паркет у ее ног. Эжени ловко подхватила один цветок, прикусила стебель и, подняв юбку до колен, вызывающе тряхнула головой, так что локоны черной вуалью на миг закрыли лицо.
Под неустанное биение музыки танцовщица откинула голову, повела плечами и на миг остановилась перед высоким человеком, прислонившимся к колонне. Он не пошевелился, только продолжал смотреть на нее внезапно сузившимися глазами, чуть скривив рот в подобии усмешки. Несмотря на сложенные на груди руки и небрежную позу, даже неопытную Анжи поразила его непонятная настороженность. Незнакомец явно был начеку. Чего же он опасается?
Пока Эжени старалась привлечь внимание мужчины, маняще колыхая грудью, Анжи изучала предмет ее симпатии. Его кожа была почти такой же красноватой, как у девушки, длинные черные волосы доходили до низкого воротника. Одетый в облегающие желтовато-коричневые брюки, черную визитку, белую сорочку и короткий галстук, он производил довольно приятное впечатление. Однако Анжи он напомнил туго сжатую пружину, которая в любой момент может высвободиться и нанести сокрушительный удар, или тигра, готового вот-вот напасть на ничего не подозревающую жертву.
Анжи неожиданно осознала, что сердце бешено колотится, а монотонная доселе барабанная дробь все убыстряется. Эжени сладострастно вращала бедрами, одновременно притопывая ногами, напомнив Анжи узкую парижскую улицу, где находилось кабаре и девушки на сцене бесстыдно задирали ноги. Туда тоже приходили мужчины, в основном затем, чтобы выбрать хорошенькую любовницу. О да, она знала о таких вещах, о развратниках, заводивших содержанок, которых осыпали подарками и даже покупали дома… словом, забавлялись новой игрушкой, пока та не надоедала. Во Франции такое положение дел было общепринятым.
— Вон тот мужчина, — прошептала она Анри, беря протянутый бокал с пуншем, — он покровитель Эжени?
Делакруа сухо и как-то зло рассмеялся:
— О нет. По крайней мере не в том смысле, что вы имеете в виду. Я познакомился с ним во время войны, когда он служил у северян. Правда, я слышал, что он до сих пор не расстался с армией, вместо того чтобы по крайней мере хоть притвориться джентльменом.
— Неужели? Он не похож на военного.
— Потому что не носит мундира? Это чистый маскарад. Правда, при нем нет оружия, но от этого он не менее опасен.
Джейк Брейден из тех людей, с кем бы я не хотел столкнуться в темном переулке… впрочем, и на людях тоже. Представить не могу, что он здесь делает, если только не возжелал сговориться с Эжени… Господи Боже! Простите, мадемуазель, я непростительно забылся, рассуждая с вами о столь вульгарных вещах. Мне не следовало даже упоминать о подобном человеке при даме, поскольку он всего-навсего полукровка, низкий распутник, под учтивой миной которого скрывается полное отсутствие совести и моральных принципов.
— Полукровка? Что это означает?
— Говорят, что он плод союза индианки из племени команчей и мексиканца, хотя это, разумеется, всего лишь слухи. Никто не посмеет справиться у него, правда ли это, а сам он не собирается распространяться на эту тему, так что пока эту тайну никто не разгадал.
— Интересно, — протянула заинтригованная девушка. — Команчи, кажется, живут где-то на западе? И считаются примитивными…
— Дикарями, совершенно верно. Но думаю, отцовская кровь все же разбавила то буйное пламя, которое пылает в жилах этих разбойников, так что он, если пожелает, вполне способен вести себя как джентльмен.
Теперь Анжи просто жаждала побольше узнать о Джейке Брейдене. Как, должно быть, он опасен… вот и Анри Делакруа тоже так думает. Именно о подобных людях с горечью и презрением высказывалась мать.
Все же Миньон никогда не упоминала, что внешне они кажутся вполне цивилизованными, а модная дорогая одежда придает им достаточно приличный вид. Возможно, Анри прав и это всего лишь фасад, а воображение снова сыграло с ней плохую шутку.
Да и сейчас Джейк Брейден ведет себя безупречно, хотя Эжени беззастенчиво дразнит его, водя бархатистыми лепестками розы по широкой груди, пока длинные ноги взбивают пену нижних юбок. Но объект ее внезапной прихоти так и не двинулся с места, и танцовщица наконец уплыла в вихре танца с прощальным, откровенно зовущим взглядом.
Анжи поднесла к губам бокал, все еще наблюдая за Брейденом. Чем так уж заинтересовал ее этот человек, репутация которого, очевидно, далеко не безупречна?
Джейк вдруг резко вскинул голову и, кажется, вонзился в нее взглядом. Душа девушки ушла в пятки. Неужели он смотрит на нее? Нет, этого просто быть не может! Должно быть, смотрит на месье Делакруа, ведь они давние знакомые!
— Sacrebleu![3] Какая наглость!
— Месье? — удивленно пролепетала Анжи, испуганная ненавистью в голосе новообретенного поклонника. Анри вымучил улыбку, но в темных глазах сверкнула ярость.
— Прошу прощения, мадемуазель, сорвалось с языка. Старые обиды надо забывать. Сегодня мне следовало бы не думать ни о ком, кроме вас.
Девушка растерянно оглянулась, но Брейден уже исчез. И ей отчего-то показалось, что бал потерял свою привлекательность. Вероятно, она слишком ревностно ищет новых впечатлений, опасностей и авантюр, считая свою жизнь слишком унылой и тоскливой. Вне всякого сомнения, повстречайся ей на самом деле человек, не слишком ладивший с законами и правилами, вряд ли Анжи нашла бы его столь уж привлекательным. Но пока этого не произошло, девушку так и тянуло к неизведанному.
— Мадемуазель, вы находите танец Эжени интригующим? Вопрос Делакруа вернул Анжелу к действительности, и девушка досадливо поморщилась. Неужели ее лицо настолько выразительно?
— О нет, — пренебрежительно бросила она, — женщине неприлично и унизительно выставлять себя напоказ подобным образом.
— Вы, конечно, правы. И должно быть, шокированы этим небольшим развлечением. Но здесь, в Новом Орлеане, мы привыкли к такого рода представлениям. Пойдемте, я провожу вас к матушке. Видите, она возвращается вместе с месье Гравье и губернатором Уормотом.
Направляясь в другой конец зала, Анжи не смогла устоять перед искушением обернуться и посмотреть, присоединился ли к Эжени ее неотразимый любовник. Но ни той ни другого уже не было видно. Они наверняка сейчас вместе, и Анжи никогда больше его не увидит, что, возможно, к лучшему. Но все же легкое непонятное разочарование сверлило сердце. Как жаль, что это волнующее видение так быстро исчезло!
Странно обескураженная, она пожаловалась на головную боль, и Миньон, хоть и нахмурилась, все же разрешила дочери вернуться к себе.
— Проводить тебя, Анжелика?
— Нет, не хочу отнимать тебя у таких очаровательных джентльменов. Ничего со мной не случится, мама. Бетт даст мне отвар от головной боли и поможет лечь.
— Ну хорошо. Вероятно, всему виной чрезмерное возбуждение после такого долгого путешествия. Тебе следует отдохнуть.
Мужчины выразили сожаление столь внезапной болезнью и надежды на быстрое выздоровление. Анжи с величайшим облегчением покинула душный зал с его давящей жарой. В широких коридорах оказалось прохладнее, и девушка быстро спустилась вниз, на первый этаж, где находилась ее спальня, но остановилась у широко открытой двери, ведущей на веранду, откуда дул свежий ветерок. Повинуясь внезапному порыву, она переступила порог, вышла в сад, остановилась у беседки, увитой цветущими лианами, и вдохнула нежное благоухание. В центре сада возвышался фонтан: изо рта огромной каменной рыбы в широкую чашу лилась вода.
Приблизившись к фонтану, девушка залюбовалась игрой света на прозрачных струях. Висевший на стене фонарь отбрасывал причудливые отблески на окружающий пейзаж. Из бального зала доносились едва слышные аккорды шопеновского ноктюрна, которому аккомпанировали трели маленькой ночной птички, примостившейся среди листьев, затенявших беседку. Вечерние тени окутали девушку синеватым покрывалом. Впервые с той минуты, как судно подошло к пристани, ее охватило чувство умиротворенности, словно родина наконец-то признала и приветствовала ее.
И когда музыканты заиграли популярную мелодию, Анжи тихо запела, вдруг вспомнив слова сентиментальной баллады:
Когда черты любимого лица
Вдруг растворятся в памяти моей…
Птичка, словно поняв, что творится на душе у девушки, вторила ей, и обе безмерно наслаждались необычным дуэтом. Но тут музыка смолкла, и крылатая певунья с громким чириканьем упорхнула из сада, оставив Анжи в одиночестве. Несколько минут она молчаливо прислушивалась к журчанию воды, падавшей с верхнего яруса на нижний, тихо радуясь своей свободе.
За беседкой, у дальней стены, стояла скамейка из кованого железа, и девушка уселась, тщательно расправив юбки, чтобы не смять оборку. Занятая собой, она ничего не замечала вокруг, а когда подняла глаза, замерла от страха: из темноты появилась чья-то высокая фигура и ступила в полосу света. Анжи закричала бы, но горло намертво перехватило. Только сейчас она узнала человека, потревожившего ее уединение.
Джейк Брейден…
Глава 5
— Я счастлив, что вы приехали в Новый Орлеан, мадемуазель, — восхищенно шептал он. — Наш город украсился нежным цветком.
— Как вы любезны, месье, — обронила Анжи, с заученной грацией двигаясь в танце и тайком оглядывая остальные пары.
— О нет, я сама искренность! Никогда еще не встречал таких роскошных волос и столь необычных глаз… сияют, словно драгоценные камни.
— Merci, — пробормотала она нахмурившись, когда он незаметно притянул ее к себе. От него пахло бриолином и чем-то, напоминавшим мускус, и девушка немедленно постаралась отодвинуться на почтительное расстояние, чем вызвала новый поток признаний.
— Ах, ваша красота — совсем как солнце: слепит и обжигает. Посмею ли я открыть, что уже успел потерять голову?
Что, спрашивается, она может ответить на столь цветистую тираду? Анжи всегда становилось неловко, когда ей так откровенно льстили.
Но как выяснилось, ответа от нее и не требовалось. Делакруа принялся распространяться о том важном положении, которое занимает в городе. По его словам, он был одним из самых уважаемых и богатых граждан.
— Я пришел сюда прямо с политического собрания в ротонде, и теперь, когда власть в Новом Орлеане постепенно возвращается к тем, кому принадлежала прежде, до поражения в войне, мы возлагаем на Луизиану большие надежды. Слишком долго здесь правили пришельцы с Севера, хищники и мародеры, захватившие самые плодородные плантации, бессовестные спекулянты, едва не погубившие наш прекрасный город. Но теперь мы получили большинство в сенате штата и вскоре места и в конгрессе.
— Как интересно, — вежливо пролепетала Анжи, чем обрушила на свою голову новый поток откровений, от которых у нее заныли виски.
Но музыка наконец смолкла, и месье Делакруа проводил девушку к длинному, покрытому полотном столу, на котором красовались искусно сделанные из льда скульптуры и хрустальные чаши с пуншем. По скатерти были рассыпаны кремовые душистые цветы магнолии с блестящими листьями, распространявшие сладкий, чем-то напоминавший лимонный аромат. В чашах плавали тонкие ломтики апельсина, и официант налил месье Делакруа и его даме большие бокалы.
— Может, вы не найдете Новый Орлеан слишком красивым и сразу же решите нас покинуть? — улыбнулся креол, протягивая Анжи бокал. — Могу я надеяться, что разрешите приехать к вам с визитом?
Несмотря на его безупречную вежливость, в Анжи все нарастало раздражение. О да, он довольно красив, но чересчур уж назойлив. Наверное, она просто дурочка, но ее не оставляет подозрение, что им движут какие-то скрытые мотивы. Недаром она не терпит слишком вежливых и галантных людей. Стоит лишь вспомнить, как набросился на нее месье Боло, как только тетя Мария отвернулась. Вот когда он показал свою истинную натуру! С тех пор она относилась с подозрением к такого рода поклонникам.
Но пришлось заученно улыбаться, учтиво бормотать что-то в ответ, хотя Анжелика не позволила месье Делакруа увести себя на балкон, выходящий на Ройял-стрит, и, побыв еще несколько минут в его обществе, непреклонно потребовала проводить ее к матери.
Делакруа поклонился Миньон и поцеловал руку. Та, в свою очередь, одарила его ослепительной улыбкой, а оставшись наедине с дочерью, удовлетворенно заметила:
— Месье Делакруа — очаровательный молодой человек, Анжелика, не находишь? И так богат! Мне сказали, что у него блестящие связи в Париже. По всему видно, что он увлечен тобой.
— А еще больше собой, — процедила Анжи и принялась обмахиваться веером, делая вид, что не замечает хмурого лица матери. — Здесь ужасно душно. Пожалуй, выйду-ка на балкон, подышу свежим воздухом.
— Не сейчас, Анжелика. Месье Гравье хочет представить нас губернатору Уормоту, так что мы должны произвести на него неотразимое впечатление. А вот и они. Прямее спину, малышка.
Анжи, смирившись с неизбежным, вздохнула и присела в изящном реверансе.
— Как мило! — с улыбкой заметил губернатор. — Прелестно, поистине прелестно. Ну, Гравье, теперь я вижу, почему вы с такой охотой взялись помогать этим леди. Ничего не скажешь, самые изумительные создания, почтившие своим появлением Новый Орлеан!
Он говорил чересчур громко, ничуть не стесняясь окружающих, и Анжи заметила, как в их сторону начали поворачиваться головы присутствующих. Губернатор показался ей напыщенным, самодовольным человеком, из тех, кто не постесняется набить свои карманы за счет простых сограждан.
Миньон протянула руку, и Уормот почтительно склонился над ней.
— Я сам готов все для вас сделать, миссис Линдси, — с широкой улыбкой пообещал он. — Рассчитывайте на меня без всяких церемоний.
— Воспользуюсь вашим предложением, губернатор, — промурлыкала Миньон, не отнимая пальцев. Анжи показалось, что Уормот задержал ее ладонь дольше, чем позволяли приличия. Наконец Миньон отняла руку и обратилась к месье Гравье: — Вы уже уведомили его превосходительство о нашей просьбе?
— Разумеется, мадам.
— Нам стоило бы обсудить это в более подходящей обстановке, — вмешался Уормот. — Вы, конечно, понимаете.
— Естественно, — кивнула Миньон. — Но моей дочери лучше остаться здесь. Месье Гравье, вероятно, тот молодой человек, что встречал пароход вместе с вами, будет так добр позаботиться о ней, пока мы с губернатором беседуем?
— Месье Анри Делакруа… еще бы, мадам! Тем более что он без ума от мадемуазель Линдси! Он будет счастлив стать ее кавалером на время вашего отсутствия!
Анжи была вне себя от возмущения. Подумать только, никто не позаботился спросить, нравится ли ей общество этого павлина Делакруа! Но что она могла поделать! Оставалось молча повиноваться. Кроме того, неплохо остаться без присмотра матери, пусть и ненадолго!
Делакруа появился немедленно, рассыпая улыбки и слова благодарности. Анжи рассеянно взяла его под руку, вполуха слушая бесконечную льстивую трескотню.
— Месье Делакруа, — вставила она наконец, прерывая длинную фразу, в которой ее сравнивали с луной и звездным небом, — не будете так любезны принести мне еще пунша? Здесь слишком жарко и чересчур много народа.
— О, мадемуазель, вы правы. Не хотите выйти на балкон?
— Нет, достаточно выпить чего-нибудь похолоднее.
Делакруа оставил ее у высокой пальмы в горшке, и девушка принялась лениво обмахиваться веером. Она не солгала Делакруа. Духота была невыносимой, и, кроме того, ей было не по себе от злости и раздражения.
Анжи облокотилась о тонкую колонну искусственного мрамора рядом с пальмой и стала наблюдать за танцующими. Музыканты играли медленный вальс, но музыка внезапно смолкла, и центр зала опустел. Только тогда Анжи заметила девушку в алой юбке и блузке с широкими рукавами, стоявшую в гордом одиночестве. Незнакомка показалась ей похожей на испанскую цыганку, которых она навидалась во Франции.
Девушка с прирожденной грацией скользнула вперед, уверенно шлепая босыми ногами по натертому паркету, и встала в центре зала. Зачарованная Анжи не сводила с нее глаз. Пульсирующий ритм дроби маленького барабана пронесся по залу, немедленно подхваченный гитарами. Девушка, прищелкивая в такт пальцами, начала покачиваться под рыдающую экзотическую мелодию, сначала медленно, извиваясь всем телом, потом чуть быстрее. Волосы цвета воронова крыла, словно обретя собственную жизнь, вырвались на свободу и рассыпались смоляным каскадом до самой талии. Подол юбки вздувался все выше, обнажая загорелые стройные ноги в черном кружеве нижней юбки. Чужеземная песнь лилась и лилась, и гости невольно притихли при виде необычайного зрелища.
Анжи вздохнула, завидуя танцовщице. Чего бы она не отдала, чтобы оказаться на ее месте и плясать так же беззаботно и самозабвенно, с лениво-чувственной грацией, как цыганки, которыми она втайне восхищалась!
Сзади раздался тихий голос Анри Делакруа:
— Ее зовут Эжени. Она мулатка, хотя выдает себя за квартеронку. Я уже видел ее раньше.
— Она прекрасна. Что это за национальность — мулаты?
— Не национальность, а раса, — негромко засмеялся Анри. — Мулатом называют ребенка, один из родителей которого черный, а другой — белый. Квартероны — те, в ком всего лишь четверть негритянской крови.
Анжи недоуменно уставилась на собеседника, но тот впился взглядом в танцовщицу.
— Не понимаю. Разве она не американка?
— Верно. Но по общественному положению стоит куда ниже креолов или англичан. Здесь свои традиции, мадемуазель. И классовые различия достаточно остры, впрочем, как и во Франции, где аристократы смотрят свысока на простолюдинов. Подобные неписаные законы сушествуют во всем мире. Всегда найдутся те, кто стоит на самой верхней или нижней ступеньке.
— Я думала, что в Америке все равны. Разве мулаты теперь не свободны?
— И да и нет. Верно, что после войны цветные получили некоторые права, а рабство отменено. Мужчинам, однако, приходится из кожи вон лезть, чтобы чего-то достичь.
Он красноречиво пожал плечами и скептически усмехнулся.
— Впрочем, Пинкни Пинчбек, избранный в сенат штата два года назад, председатель республиканского клуба «Форт Уорд», родился свободным негром и поднялся до самых вершин. Но он исключение.
— Значит, угнетение черных продолжается? Делакруа с усмешкой показал на танцовщицу:
— Взгляните, по-моему, она не жалуется на свою участь.
Анжи, нахмурившись, присмотрелась к Эжени. Лицо мулатки лоснилось от пота, красноватая кожа блестела полированным янтарем. Тонкие точеные черты лица, кудрявые волосы… нетрудно догадаться, что каждый мужчина в этом зале хотел бы добиться ее благосклонности. Их глаза сверкали алчным желанием. Очевидно, Эжени прекрасно это понимала, потому что медленно раздвинула губы в улыбке, открывая жемчужины белых ровных зубов.
По-прежнему покачивая бедрами, она подняла руки над головой, словно предлагая себя, и вдруг изящно, по-балетному, нагнулась, подметая длинными прядями пол, прежде чем выпрямиться и снова закружиться, отталкивая и маня одновременно.
Некоторые мужчины бросали ей цветы; красные и белые розы усыпали паркет у ее ног. Эжени ловко подхватила один цветок, прикусила стебель и, подняв юбку до колен, вызывающе тряхнула головой, так что локоны черной вуалью на миг закрыли лицо.
Под неустанное биение музыки танцовщица откинула голову, повела плечами и на миг остановилась перед высоким человеком, прислонившимся к колонне. Он не пошевелился, только продолжал смотреть на нее внезапно сузившимися глазами, чуть скривив рот в подобии усмешки. Несмотря на сложенные на груди руки и небрежную позу, даже неопытную Анжи поразила его непонятная настороженность. Незнакомец явно был начеку. Чего же он опасается?
Пока Эжени старалась привлечь внимание мужчины, маняще колыхая грудью, Анжи изучала предмет ее симпатии. Его кожа была почти такой же красноватой, как у девушки, длинные черные волосы доходили до низкого воротника. Одетый в облегающие желтовато-коричневые брюки, черную визитку, белую сорочку и короткий галстук, он производил довольно приятное впечатление. Однако Анжи он напомнил туго сжатую пружину, которая в любой момент может высвободиться и нанести сокрушительный удар, или тигра, готового вот-вот напасть на ничего не подозревающую жертву.
Анжи неожиданно осознала, что сердце бешено колотится, а монотонная доселе барабанная дробь все убыстряется. Эжени сладострастно вращала бедрами, одновременно притопывая ногами, напомнив Анжи узкую парижскую улицу, где находилось кабаре и девушки на сцене бесстыдно задирали ноги. Туда тоже приходили мужчины, в основном затем, чтобы выбрать хорошенькую любовницу. О да, она знала о таких вещах, о развратниках, заводивших содержанок, которых осыпали подарками и даже покупали дома… словом, забавлялись новой игрушкой, пока та не надоедала. Во Франции такое положение дел было общепринятым.
— Вон тот мужчина, — прошептала она Анри, беря протянутый бокал с пуншем, — он покровитель Эжени?
Делакруа сухо и как-то зло рассмеялся:
— О нет. По крайней мере не в том смысле, что вы имеете в виду. Я познакомился с ним во время войны, когда он служил у северян. Правда, я слышал, что он до сих пор не расстался с армией, вместо того чтобы по крайней мере хоть притвориться джентльменом.
— Неужели? Он не похож на военного.
— Потому что не носит мундира? Это чистый маскарад. Правда, при нем нет оружия, но от этого он не менее опасен.
Джейк Брейден из тех людей, с кем бы я не хотел столкнуться в темном переулке… впрочем, и на людях тоже. Представить не могу, что он здесь делает, если только не возжелал сговориться с Эжени… Господи Боже! Простите, мадемуазель, я непростительно забылся, рассуждая с вами о столь вульгарных вещах. Мне не следовало даже упоминать о подобном человеке при даме, поскольку он всего-навсего полукровка, низкий распутник, под учтивой миной которого скрывается полное отсутствие совести и моральных принципов.
— Полукровка? Что это означает?
— Говорят, что он плод союза индианки из племени команчей и мексиканца, хотя это, разумеется, всего лишь слухи. Никто не посмеет справиться у него, правда ли это, а сам он не собирается распространяться на эту тему, так что пока эту тайну никто не разгадал.
— Интересно, — протянула заинтригованная девушка. — Команчи, кажется, живут где-то на западе? И считаются примитивными…
— Дикарями, совершенно верно. Но думаю, отцовская кровь все же разбавила то буйное пламя, которое пылает в жилах этих разбойников, так что он, если пожелает, вполне способен вести себя как джентльмен.
Теперь Анжи просто жаждала побольше узнать о Джейке Брейдене. Как, должно быть, он опасен… вот и Анри Делакруа тоже так думает. Именно о подобных людях с горечью и презрением высказывалась мать.
Все же Миньон никогда не упоминала, что внешне они кажутся вполне цивилизованными, а модная дорогая одежда придает им достаточно приличный вид. Возможно, Анри прав и это всего лишь фасад, а воображение снова сыграло с ней плохую шутку.
Да и сейчас Джейк Брейден ведет себя безупречно, хотя Эжени беззастенчиво дразнит его, водя бархатистыми лепестками розы по широкой груди, пока длинные ноги взбивают пену нижних юбок. Но объект ее внезапной прихоти так и не двинулся с места, и танцовщица наконец уплыла в вихре танца с прощальным, откровенно зовущим взглядом.
Анжи поднесла к губам бокал, все еще наблюдая за Брейденом. Чем так уж заинтересовал ее этот человек, репутация которого, очевидно, далеко не безупречна?
Джейк вдруг резко вскинул голову и, кажется, вонзился в нее взглядом. Душа девушки ушла в пятки. Неужели он смотрит на нее? Нет, этого просто быть не может! Должно быть, смотрит на месье Делакруа, ведь они давние знакомые!
— Sacrebleu![3] Какая наглость!
— Месье? — удивленно пролепетала Анжи, испуганная ненавистью в голосе новообретенного поклонника. Анри вымучил улыбку, но в темных глазах сверкнула ярость.
— Прошу прощения, мадемуазель, сорвалось с языка. Старые обиды надо забывать. Сегодня мне следовало бы не думать ни о ком, кроме вас.
Девушка растерянно оглянулась, но Брейден уже исчез. И ей отчего-то показалось, что бал потерял свою привлекательность. Вероятно, она слишком ревностно ищет новых впечатлений, опасностей и авантюр, считая свою жизнь слишком унылой и тоскливой. Вне всякого сомнения, повстречайся ей на самом деле человек, не слишком ладивший с законами и правилами, вряд ли Анжи нашла бы его столь уж привлекательным. Но пока этого не произошло, девушку так и тянуло к неизведанному.
— Мадемуазель, вы находите танец Эжени интригующим? Вопрос Делакруа вернул Анжелу к действительности, и девушка досадливо поморщилась. Неужели ее лицо настолько выразительно?
— О нет, — пренебрежительно бросила она, — женщине неприлично и унизительно выставлять себя напоказ подобным образом.
— Вы, конечно, правы. И должно быть, шокированы этим небольшим развлечением. Но здесь, в Новом Орлеане, мы привыкли к такого рода представлениям. Пойдемте, я провожу вас к матушке. Видите, она возвращается вместе с месье Гравье и губернатором Уормотом.
Направляясь в другой конец зала, Анжи не смогла устоять перед искушением обернуться и посмотреть, присоединился ли к Эжени ее неотразимый любовник. Но ни той ни другого уже не было видно. Они наверняка сейчас вместе, и Анжи никогда больше его не увидит, что, возможно, к лучшему. Но все же легкое непонятное разочарование сверлило сердце. Как жаль, что это волнующее видение так быстро исчезло!
Странно обескураженная, она пожаловалась на головную боль, и Миньон, хоть и нахмурилась, все же разрешила дочери вернуться к себе.
— Проводить тебя, Анжелика?
— Нет, не хочу отнимать тебя у таких очаровательных джентльменов. Ничего со мной не случится, мама. Бетт даст мне отвар от головной боли и поможет лечь.
— Ну хорошо. Вероятно, всему виной чрезмерное возбуждение после такого долгого путешествия. Тебе следует отдохнуть.
Мужчины выразили сожаление столь внезапной болезнью и надежды на быстрое выздоровление. Анжи с величайшим облегчением покинула душный зал с его давящей жарой. В широких коридорах оказалось прохладнее, и девушка быстро спустилась вниз, на первый этаж, где находилась ее спальня, но остановилась у широко открытой двери, ведущей на веранду, откуда дул свежий ветерок. Повинуясь внезапному порыву, она переступила порог, вышла в сад, остановилась у беседки, увитой цветущими лианами, и вдохнула нежное благоухание. В центре сада возвышался фонтан: изо рта огромной каменной рыбы в широкую чашу лилась вода.
Приблизившись к фонтану, девушка залюбовалась игрой света на прозрачных струях. Висевший на стене фонарь отбрасывал причудливые отблески на окружающий пейзаж. Из бального зала доносились едва слышные аккорды шопеновского ноктюрна, которому аккомпанировали трели маленькой ночной птички, примостившейся среди листьев, затенявших беседку. Вечерние тени окутали девушку синеватым покрывалом. Впервые с той минуты, как судно подошло к пристани, ее охватило чувство умиротворенности, словно родина наконец-то признала и приветствовала ее.
И когда музыканты заиграли популярную мелодию, Анжи тихо запела, вдруг вспомнив слова сентиментальной баллады:
Когда черты любимого лица
Вдруг растворятся в памяти моей…
Птичка, словно поняв, что творится на душе у девушки, вторила ей, и обе безмерно наслаждались необычным дуэтом. Но тут музыка смолкла, и крылатая певунья с громким чириканьем упорхнула из сада, оставив Анжи в одиночестве. Несколько минут она молчаливо прислушивалась к журчанию воды, падавшей с верхнего яруса на нижний, тихо радуясь своей свободе.
За беседкой, у дальней стены, стояла скамейка из кованого железа, и девушка уселась, тщательно расправив юбки, чтобы не смять оборку. Занятая собой, она ничего не замечала вокруг, а когда подняла глаза, замерла от страха: из темноты появилась чья-то высокая фигура и ступила в полосу света. Анжи закричала бы, но горло намертво перехватило. Только сейчас она узнала человека, потревожившего ее уединение.
Джейк Брейден…
Глава 5
— Сэр! Вам следовало бы дать знать о своем присутствии…
— И лишиться столь очаровательного концерта?
Он подошел ближе, и девушка затаила дыхание, потрясенная собственной реакцией на его внезапное появление. Сердце больно колотилось о ребра, а руки тряслись так, что она поспешно спрятала их в складки юбки.
Джейк навис над ней, показавшись при мутном свечении луны куда более зловещим, чем в людном бальном зале. Анжи с трудом различала черты смуглого лица, на котором сверкали обрамленные длинными ресницами львиные глаза под косо поставленными бровями. Эти глаза пристально смотрели на нее. Откровенно. Дерзко.
Анжи негодующе выпрямилась и, вздернув подбородок, встала.
— Думаю, будет лучше, если вы немедленно удалитесь, сэр.
— Мне так не кажется, — возразил он и коварно усмехнулся, услышав негодующий возглас. — Жаль разочаровывать вас, мадам. Очевидно, что вы привыкли любым способом добиваться своего.
— А мне очевидно, что передо мной грубый варвар!
— Если предполагаете, будто подобная отповедь должна превратить меня в вашу послушную комнатную собачку вроде Анри Делакруа, вас ждет второе жестокое разочарование за вечер, — саркастически сообщил Джейк. Совсем не тот вежливый тон, каким с ней обычно говорили мужчины!
Анжи растерянно захлопала глазами. К тому же к злости примешивалось непонятное возбуждение, причину которого она никак не могла угадать, волнение, смущавшее ее, лишавшее способности ясно мыслить, наполнявшее предчувствием чего-то необыкновенного. Чего именно? И он еще смеет нагло пялиться на нее, как… Господи, совсем как на ту мулатку!
— Ошибаетесь, сэр. Вы не разочаровали меня. Просто укрепили мое мнение о вас как о невоспитанном хаме. Если вы не уйдете, значит, это сделаю я. Пожалуйста, посторонитесь и дайте пройти.
Она почти ожидала, что Джейк откажется, но тот с издевательской почтительностью отступил, и Анжи проплыла мимо него к двери, ощущая неотступный взгляд. У самого порога девушка обернулась и отметила, что он все еще смотрит ей вслед.
Снова обернувшись, она оказалась лицом к лицу с Эжени и замерла как вкопанная. Мулатка окинула взглядом сначала Анжи, потом Джейка и побагровела от злости.
— Именно это ты хотел мне сказать? Черт бы тебя побрал! Что ты делаешь здесь с этой…
— Замолчи, Эжени! Леди уже уходит. Не мы одни выбрали это место, чтобы спокойно посидеть, — не повышая голоса, но так непререкаемо-властно перебил Джейк, что Эжени мгновенно успокоилась. Подняв брови и надменно тряхнув головой, она заметила по-французски, что ей следовало бы знать: такой человек, как Брейден, вряд ли обратит внимание на столь бледное, покорное и немощное создание.
— Придется извиниться, чтобы поскорее отделаться от нее, любовь моя, — добавила она и с фальшивой улыбкой объяснила Анжи на плохом английском: — Простите, мадемуазель, я приняла вас за другую. Здесь слишком темно.
Она явно хотела загладить свою грубость, но Анжи уже невозможно было утихомирить.
— Жаль, что ваш характер далеко не столь очарователен, как ваши танцы, — бросила она по-французски, злорадствуя при виде виноватого румянца на щеках соперницы. — От души надеюсь никогда вас больше не видеть, ни при свете, ни в темноте. Доброй ночи.
Джейк негромко рассмеялся. Эжени охнула от неожиданности и, наверное, бросилась бы на Анжи, но Брейден резко приказал:
— И думать не смей, Эжени, тем более что я не разделяю твоей уверенности в ее немощности и покорности. Пусть идет, иначе ты поднимешь на ноги весь отель.
Анжи не обернулась и хотя понимала, что мулатка ни перед чем не остановится, но вынудила себя не убыстрять шага, словно происходящее совершенно ее не касалось. Только сердце тревожно билось и во рту пересохло.
К счастью, Бетт оказалась на месте и ждала госпожу.
— Вы здоровы? — встревожилась маленькая горничная, когда Анжела захлопнула за собой дверь и глубоко вздохнула, чтобы прийти в себя.
— Нет, голова болит. Наверное, слишком много шампанского. Ты приготовишь мне отвар, Бетт?
Пока горничная возилась с травами, Анжи неустанно металась по комнате. Сверху доносилась музыка, ветерок играл с газовыми занавесками. Девушка пошире открыла двери на балкон и, прислонившись к косяку, подняла глаза на усыпанное звездами небо.
Как отважилась эта девчонка так ее оскорбить? Пусть она красива и талантлива, но все же не поднялась в жизни выше содержанки человека, чья репутация по меньшей мере сомнительна, если верить Анри!
Может, Америка не так уж и отличается от Франции, ибо и здесь ей пришлось столкнуться с теми же предрассудками. Покорная и немощная? Эжени определенно ошибается на ее счет, ибо никто и никогда не считал Анжи покорной.
Девушка со вздохом подошла к зеркалу. Ничего не скажешь, она определенно бледна… если не считать красных пятен гнева на щеках… лицо белое как простыня. Неужели она настолько непривлекательна? Эжени считала именно так… а Джейк Брейден? Очевидно, он предпочитает смуглых брюнеток, иначе не назначил бы свидание мулатке, как заверил Делакруа. Разумеется, Анжи должно быть совершенно все равно. Какое ей дело до мнения и морали человека, подобного Брейдену?
Все это ужасно неприятно, тем более что Эжени оказалась настолько груба, чтобы бесцеремонно унизить незнакомого человека, словно Анжи показалась ей достаточно глупой и неспособной распознать оскорбление. Но даже если девушка и не совсем поняла креольское наречие, которым пользовалась Эжени, пренебрежительный тон был очевиден, как, впрочем, и высокомерный тон мулатки, особенно когда та попыталась избавиться от Анжи, как от не стоящей внимания служанки.
Можно подумать, Анжи действительно отправилась в сад, чтобы встретиться с Джейком. Дурацкая случайность угораздила ее оказаться в уединенном местечке, где он ждал свою любовницу. Какая чушь! Почему Эжени взбрело в голову, что Анжи хотя бы отдаленно заинтересуется Джейком Брейденом? Он интриговал ее лишь потому, что казался одним из тех безнравственных негодяев, каких, по словам матушки, в этой стране немало. Только по этой причине она так пристально рассматривала Брейдена.
— И лишиться столь очаровательного концерта?
Он подошел ближе, и девушка затаила дыхание, потрясенная собственной реакцией на его внезапное появление. Сердце больно колотилось о ребра, а руки тряслись так, что она поспешно спрятала их в складки юбки.
Джейк навис над ней, показавшись при мутном свечении луны куда более зловещим, чем в людном бальном зале. Анжи с трудом различала черты смуглого лица, на котором сверкали обрамленные длинными ресницами львиные глаза под косо поставленными бровями. Эти глаза пристально смотрели на нее. Откровенно. Дерзко.
Анжи негодующе выпрямилась и, вздернув подбородок, встала.
— Думаю, будет лучше, если вы немедленно удалитесь, сэр.
— Мне так не кажется, — возразил он и коварно усмехнулся, услышав негодующий возглас. — Жаль разочаровывать вас, мадам. Очевидно, что вы привыкли любым способом добиваться своего.
— А мне очевидно, что передо мной грубый варвар!
— Если предполагаете, будто подобная отповедь должна превратить меня в вашу послушную комнатную собачку вроде Анри Делакруа, вас ждет второе жестокое разочарование за вечер, — саркастически сообщил Джейк. Совсем не тот вежливый тон, каким с ней обычно говорили мужчины!
Анжи растерянно захлопала глазами. К тому же к злости примешивалось непонятное возбуждение, причину которого она никак не могла угадать, волнение, смущавшее ее, лишавшее способности ясно мыслить, наполнявшее предчувствием чего-то необыкновенного. Чего именно? И он еще смеет нагло пялиться на нее, как… Господи, совсем как на ту мулатку!
— Ошибаетесь, сэр. Вы не разочаровали меня. Просто укрепили мое мнение о вас как о невоспитанном хаме. Если вы не уйдете, значит, это сделаю я. Пожалуйста, посторонитесь и дайте пройти.
Она почти ожидала, что Джейк откажется, но тот с издевательской почтительностью отступил, и Анжи проплыла мимо него к двери, ощущая неотступный взгляд. У самого порога девушка обернулась и отметила, что он все еще смотрит ей вслед.
Снова обернувшись, она оказалась лицом к лицу с Эжени и замерла как вкопанная. Мулатка окинула взглядом сначала Анжи, потом Джейка и побагровела от злости.
— Именно это ты хотел мне сказать? Черт бы тебя побрал! Что ты делаешь здесь с этой…
— Замолчи, Эжени! Леди уже уходит. Не мы одни выбрали это место, чтобы спокойно посидеть, — не повышая голоса, но так непререкаемо-властно перебил Джейк, что Эжени мгновенно успокоилась. Подняв брови и надменно тряхнув головой, она заметила по-французски, что ей следовало бы знать: такой человек, как Брейден, вряд ли обратит внимание на столь бледное, покорное и немощное создание.
— Придется извиниться, чтобы поскорее отделаться от нее, любовь моя, — добавила она и с фальшивой улыбкой объяснила Анжи на плохом английском: — Простите, мадемуазель, я приняла вас за другую. Здесь слишком темно.
Она явно хотела загладить свою грубость, но Анжи уже невозможно было утихомирить.
— Жаль, что ваш характер далеко не столь очарователен, как ваши танцы, — бросила она по-французски, злорадствуя при виде виноватого румянца на щеках соперницы. — От души надеюсь никогда вас больше не видеть, ни при свете, ни в темноте. Доброй ночи.
Джейк негромко рассмеялся. Эжени охнула от неожиданности и, наверное, бросилась бы на Анжи, но Брейден резко приказал:
— И думать не смей, Эжени, тем более что я не разделяю твоей уверенности в ее немощности и покорности. Пусть идет, иначе ты поднимешь на ноги весь отель.
Анжи не обернулась и хотя понимала, что мулатка ни перед чем не остановится, но вынудила себя не убыстрять шага, словно происходящее совершенно ее не касалось. Только сердце тревожно билось и во рту пересохло.
К счастью, Бетт оказалась на месте и ждала госпожу.
— Вы здоровы? — встревожилась маленькая горничная, когда Анжела захлопнула за собой дверь и глубоко вздохнула, чтобы прийти в себя.
— Нет, голова болит. Наверное, слишком много шампанского. Ты приготовишь мне отвар, Бетт?
Пока горничная возилась с травами, Анжи неустанно металась по комнате. Сверху доносилась музыка, ветерок играл с газовыми занавесками. Девушка пошире открыла двери на балкон и, прислонившись к косяку, подняла глаза на усыпанное звездами небо.
Как отважилась эта девчонка так ее оскорбить? Пусть она красива и талантлива, но все же не поднялась в жизни выше содержанки человека, чья репутация по меньшей мере сомнительна, если верить Анри!
Может, Америка не так уж и отличается от Франции, ибо и здесь ей пришлось столкнуться с теми же предрассудками. Покорная и немощная? Эжени определенно ошибается на ее счет, ибо никто и никогда не считал Анжи покорной.
Девушка со вздохом подошла к зеркалу. Ничего не скажешь, она определенно бледна… если не считать красных пятен гнева на щеках… лицо белое как простыня. Неужели она настолько непривлекательна? Эжени считала именно так… а Джейк Брейден? Очевидно, он предпочитает смуглых брюнеток, иначе не назначил бы свидание мулатке, как заверил Делакруа. Разумеется, Анжи должно быть совершенно все равно. Какое ей дело до мнения и морали человека, подобного Брейдену?
Все это ужасно неприятно, тем более что Эжени оказалась настолько груба, чтобы бесцеремонно унизить незнакомого человека, словно Анжи показалась ей достаточно глупой и неспособной распознать оскорбление. Но даже если девушка и не совсем поняла креольское наречие, которым пользовалась Эжени, пренебрежительный тон был очевиден, как, впрочем, и высокомерный тон мулатки, особенно когда та попыталась избавиться от Анжи, как от не стоящей внимания служанки.
Можно подумать, Анжи действительно отправилась в сад, чтобы встретиться с Джейком. Дурацкая случайность угораздила ее оказаться в уединенном местечке, где он ждал свою любовницу. Какая чушь! Почему Эжени взбрело в голову, что Анжи хотя бы отдаленно заинтересуется Джейком Брейденом? Он интриговал ее лишь потому, что казался одним из тех безнравственных негодяев, каких, по словам матушки, в этой стране немало. Только по этой причине она так пристально рассматривала Брейдена.