Страница:
Роэн Майкл Скотт
Наковальня Льда (Зима Мира - 1)
Майкл Скотт Роэн
Наковальня Льда
(Зима Мира - 1)
Пер. с англ. К.А. Савельева
Кузнец-чародей, несущий высокий жребий Последнего из рода древних королей... Гордый воин, не страшащийся ни людей, ни богов, ни демонов... Веселый бродяга, верящий в удачу - и словно бы удачу притягивающий... Странная женщина из "народа холмов", обладающая мистическим даром...
Таковы последние из защитников Добра в мире, уже попросту разучившемся противостоять Злу... Такова четверка храбрецов, готовых встать на пути у безжалостной силы Льда, поглощающего все новые и новые мирные королевства...
Мечом ли, магией ли - но они ОБЯЗАНЫ ПОБЕДИТЬ!
ГЛАВА 1
НАЧАЛО
Его разбудили предрассветный холод и сопение огромного быка, беспокойно топтавшегося в своем стойле. Впрочем, в период Долгой Зимы рассветы всегда были холодными, независимо от времени года. Так утверждается в старых хрониках, и хотя они многократно переписывались, голос неведомого автора, жившего в те дни, по-прежнему звучит с пожелтевших страниц. Но сейчас, ранней весной, воздух был по-особенному пронзительно свеж, и быку не терпелось вволю порезвиться на пастбище, среди своих коров. Мальчик проворно выполз из-под кучи шкур, поморщившись от укусов мороза, и начал одеваться. Если он позволит быку устроить переполох в такую рань, то ему не избежать взбучки. Накинув на плечи побитый молью меховой плащ, он снял со стены длинное бодило. Странные знаки, выгравированные на ледяном металле, обожгли его пальцы неведомой мудростью.
Запрокинутая голова быка с длинными рогами была не более чем светлым пятном в темноте наверху, но мальчик с легкостью, рожденной долгой практикой, пробежал вдоль стены стойла - цельной плиты песчаника, отколотой от прибрежной скалы - и быстро продел бодило в резное кольцо в носу у быка. Устрашающие рога моментально перестали бодать воздух; огромное животное опустило голову и стояло смирно, пока мальчик отвязывал его, а затем коров. Стадо почти не нуждалось в понукании. Молочно-белые, в черных и коричневых пятнах, коровы выходили наружу: их дыхание облачками пара клубилось в морозном воздухе, копыта крошили застывшую грязь. Этот день, изменивший все остальные дни, начинался для юного пастуха точно так же, как и любой другой.
Маленький городок Эшенби еще не пробудился к жизни. Казалось, спят и сами дома, накрепко запертые от стужи на улице; даже лица с широко распахнутыми глазами, нарисованные ярко-красной и черной краской на деревянных стенах, выглядели озадаченными и не вполне проснувшимися. Проходя мимо дома городского старшины - четырехэтажного, с остроконечной крышей и резным парадным крыльцом, обрамленным изображениями китов, мальчик скорчил веселую рожицу и слегка подергал за бодило. Бык громко, протестующе замычал; остальное стадо не замедлило присоединиться к своему вожаку. Когда наверху захлопали ставни, пастух уже завернул за угол, направляясь к городским воротам, в противоположную от моря сторону.
Из окон старого высокого дома на углу струился мягкий свет, золотивший лужи на мостовой. Изнутри доносились приглушенные звуки песнопения. Мальчик снова скорчил гримасу, на этот раз мрачную и суровую, и подвел быка ближе, чтобы хотя бы мельком заглянуть в приоткрытую дверь. Да, Хервар был на месте: его искаженная тень танцевала на стене кузницы, а сам он сидел на корточках перед наковальней, ритмично напевая и постукивая по кусочку черненого металла. Он ковал новые наконечники для мотыг, которые скоро вонзятся в девственную весеннюю почву. В работе по металлу и в рокоте монотонного напева был заложен потенциал, высвобождавшийся личной силой и искусством кузнеца. Наконечники мотыг становились настоящим орудием плодородия для полей, а возможно, и для женщин, работающих в поле. Мальчик знал это, но не более того - как бы сильно он ни желал узнать, как бы ни стремился разгадать смысл знаков, выгравированных на своем бодиле. Умудренный годами кузнец отказывал ему в этом знании, даже в простейших навыках письма и чтения, которым он обучал каждого ребенка в городе.
Кузнец поднял голову, смерил мальчика холодным взглядом и повелительно махнул рукой, ни на секунду не прерывая своего песнопения. Его низенький подмастерье выступил вперед, выразительно поигрывая длинными железными щипцами.
- Пошел вон, Альв, - прошипел он. - Иначе я пощекочу твою бледную шкуру этими щипцами. Отродье Тинкеров!
Мальчишка ощерился и внезапно дернул за бодило. Бык замычал и мотнул головой; заостренный кончик его рога промелькнул в нескольких дюймах от приплюснутого носа подмастерья. Тот панически взвизгнул и отступил. Коровы, собравшиеся вокруг, начали напирать на стены дома и с тупым любопытством заглядывать внутрь. Песнопение внутри оборвалось на высокой, скрежещущей ноте.
Это было уже слишком. Альв торопливо отогнал коров к центру улицы, шлепая их по грязным бокам. Он мог не беспокоиться за быка: бодило, продетое в кольцо, надежно смиряло свирепый нрав животного.
Городская стена была внушительным сооружением, окружавшим группу извилистых улочек со стороны суши и уходившим прямо в море с обеих сторон маленькой гавани, наподобие волнореза. Насколько Альв себя помнил, горожане неустанно укрепляли и перестраивали стену, расширяли каменное основание, наращивая двойной ряд могучих сосновых стволов наверху и добавляя башенки и бастионы, откуда велось постоянное наблюдение как за морем, так и за сушей.
Стражник в привратной башне широко зевнул, когда Альв окликнул его, и без особенной спешки поднял огромные засовы на противовесах, открыв узкие ворота. Другие пастухи еще даже не проснулись, хотя это не было бы оправданием для Альва, если бы он опоздал.
Животные попарно вышли наружу. Ворота за ними начали закрываться. Альв смутно припоминал то время, когда ворота не запирались на ночь. Но теперь наступили тревожные дни; даже повозки бродячих торговцев все реже проезжали по городской дороге.
Коровы сбились в кучу на тропе, ведущей вверх по склону холма. Они стремились поскорее добраться до пастбища. Достигнув верховых лугов, откуда открывался вид на город и часть побережья, животные разбрелись в разные стороны, иногда спотыкаясь и сталкиваясь друг с другом, словно неуклюжие телята. Альв забрался на свой излюбленный валун и ловким движением вынул бодило из кольца в носу у быка. Какое-то мгновение огромный зверь глядел на него с яростью и замешательством, потом негодующе фыркнул и побрел прочь. Альв достал черствую кукурузную лепешку, полученную вчера вечером, и полоску вяленой рыбы, украденную на кухне. Повернувшись к морю, он всмотрелся в спокойные свинцово-серые воды залива. Скоро взойдет солнце и принесет тепло - мелкие птахи уже щебетали в кустах, небо на востоке начинало алеть, над городскими крышами поплыли первые дымки от кухонных очагов. Однако мирное зрелище наполняло его душу горечью. Сколько раз он сидел здесь и молил неведомые силы о том, чтобы безмятежное море восстало и обрушило свой гнев на эти крыши!
Альв поежился. Ветер с моря постепенно крепчал, нагоняя рваные клочья облаков. Становилось все светлее, и облака отбрасывали на воду причудливые колышущиеся тени. Какое-то время мальчик развлекался, глядя на них, а затем резко вскочил. В тенях, пляшущих под облаками, скрывались другие, более темные силуэты, скользившие по волнам к берегу. Один, другой, третий, четвертый... Они низко сидели в воде, и наблюдатель в сторожевой башне вполне мог проглядеть их в смутном, неверном предутреннем свете. Не задумываясь о том, что он делает, Альв сложил ладони рупором и громко закричал. Ничего не произошло. Если он ошибся, с него сдерут кожу заживо. Он снова завопил и увидел, как стражник в привратной башне небрежно машет ему рукой.
- Нет! - выкрикнул Альв так громко, что его голос сорвался. - Посмотри туда, идиот! Туда!
Мальчик снова и снова указывал в сторону моря. Стражник повернулся. Подавшись вперед, он приложил руку козырьком ко лбу и вгляделся в неясные тени. Затем он выпрямился, схватил большой рог, свисавший на цепи с потолка, и протрубил зычный сигнал. Бык, бродивший на лугу, ответил вызывающим ревом и поскреб землю копытом. Снизу донеслись тревожные крики и топот множества ног; секунду спустя на одной из морских стен-волнорезов снова затрубил рог. Забили барабаны. Во всем городке распахивались ставни, звучали пронзительные голоса, мужчины и женщины полуодетыми выскакивали на улицу, сталкивались друг с другом и падали в грязь. Вереницы блестящих точек более целенаправленно продвигались по улицам к крепостному валу: одетые в доспехи городские стражники маршировали на свои посты. Как и Альв, все они смотрели в сторону моря.
Теперь он мог видеть корабли более ясно. На их низких мачтах вздувались паруса, вдоль бортов закипала пена - длинные ряды весел поднимались и опускались в быстром, слаженном ритме. Когда один из кораблей поднялся на гребне волны, мальчик увидел длинный, вытянутый нос с небольшой платформой позади. На черном корпусе под платформой виднелось изображение хищного зверя, разинувшего клыкастую пасть.
Внизу царило смятение. Из нестройного хора голосов выделялось одно название, повторяемое со страхом и ненавистью:
- Эквеш! Эквешские рейдеры!
Какое-то время Альв стоял на месте и смотрел как зачарованный. Эквешские рейдеры, так далеко на побережье? Но потом он вспомнил об опасности, грозившей ему самому. Он бросился вниз по склону, забыв о тропинке, лихорадочно размахивая руками, чтобы сохранить равновесие, и скользя на влажной траве. Но когда он обогнул холм, то услышал глухой, тяжелый стук и увидел, как ворота вздрогнули, подпираемые изнутри тяжелыми бревнами.
- Подождите! - во все горло завопил он, негодуя на свой тонкий, мальчишеский голос. - Пустите меня! Откройте ворота! Подождите...
На крепостном валу появилась дородная фигура в кольчуге и шлеме.
- Ты опоздал, парень! - прогремел старшина. - Тебе следовало вернуться немедленно. Убегай, спрячься где-нибудь снаружи... и не забудь о стаде!
Но я же поднял тревогу! Я предупредил вас! От такой несправедливости глаза мальчика наполнились слезами, руки непроизвольно сжались в кулаки. Но он прекрасно понимал, что просить бессмысленно: если старшина не рискнул открыть ворота ради своего драгоценного скота, то разве он сделает это ради одного маленького раба? Здравый смысл превыше всего.
И зачем он только предупредил их? Разве не пришла на их головы та самая погибель, которую он так долго призывал? Пусть попробуют избежать ее, если сумеют! А он... где ему спрятаться? Где, на этих голых холмах?
Немного выше по склону росли заросли колючего кустарника. Укрытие не хуже любого другого; по крайней мере отсюда он сможет насладиться зрелищем.
Корабли приближались. Рейдеры, должно быть, услышали тревогу и устремились в атаку с удвоенной энергией, понимая, что уже не успеют захватить защитников врасплох. Долгая осада была не в их правилах. На крепостном валу толпились лучники, но корабли находились еще вне досягаемости. Альв наблюдал за происходящим широко распахнутыми глазами: ему еще никогда не приходилось видеть такой могучей, грозной силы. Каждый корабль имел не менее тридцати весел с одной стороны, и на борту находились отнюдь не только гребцы: за низким планширом мальчик различал другие фигуры, сидевшие на корточках и поднимавшие ярко раскрашенные щиты для защиты гребцов от стрел. Внезапно, явно по команде, все весла поднялись в воздух слитным движением, напоминавшим взмах огромного рыбьего плавника. В этот момент Альв увидел три странные фигуры, выступившие на носовые платформы кораблей. Весла заработали снова, в еще более стремительном ритме, и над водой разнесся низкий, рокочущий звук, напоминавший бой больших барабанов. Ему вторил хор грубых голосов. Корабли рванулись вперед, и фигуры на платформах закружились в диком, причудливом танце. У Альва пересохло во рту. Даже он слышал о шаманах Эквеши. Одетые как духи-хранители своих кланов, они исполняли боевой танец перед сражением, дабы вселить отвагу в сердца соплеменников и посеять ужас в рядах противника. А если слухи были правдивы, сильнейшие из шаманов были способны на гораздо большие дела...
Альв услышал барабанный бой в городе. Посмотрев в сторону гавани, он увидел, как Хервар, облаченный в мантию своей гильдии, с железным посохом в руке, выходит на узкий галечный пляж, где стояли вытащенные из воды рыбацкие лодки. Он тоже что-то декламировал, нагибался и раскачивался из стороны в сторону. Внезапно он пустился в гротескный пляс, состоявший из прыжков и приседаний. Он стучал посохом по гальке и разбрызгивал воду на мелководье. Альв наблюдал с раскрытым ртом: он никогда не видел ничего подобного. Волны перед Херваром, в проеме морской стены, казалось, замедлили свой бег. Потом они застыли и повернули вспять, словно наткнувшись на подводный риф. Хервар танцевал все быстрее, прыгая взад-вперед мелкими, напряженными шажками, доводя себя до исступления и одновременно до высшей степени сосредоточенности. Вода вспенилась и с шипением схлынула в стороны над чем-то, поднявшимся из глубин, облепленным космами водорослей, словно спина гигантского кракена, бессчетные годы лежавшего на морском дне. То был огромный, окованный металлом ствол дерева, вырезанный наподобие высокой колонны с литой металлической капителью, откуда свисала сеть, сплетенная из цепей. Сеть бешено дергалась и болталась в бурлящем море. Цепи внезапно натянулись, затем снова ослабли, когда справа и слева поднялись другие колонны - всего числом пять, - закрывшие широкий проем в морской стене и наполнившие его переплетением цепей, усаженных острыми зубьями и крюками, смертоносными для любого судна, которое отважится проплыть над ними. Альв присвистнул от изумления: это были Морские Врата, гордость города, творение многих поколений кузнецов, защищенное их искусством от тления на морском дне. Раньше он видел Врата лишь однажды, совсем маленьким ребенком, когда они с огромным эффектом были использованы против единственной корсарской галеры, буквально разодрав на части ее корпус и отдав команду на волю бушующих волн.
С эквешских кораблей донесся нестройный хор воплей, приветствовавших этот вызов, и впервые в жизни Альв ощутил напряжение противоборствующих магических сил. Упустив преимущество внезапности, рейдеры оказались перед выбором: либо испытать на себе мощь Морских Врат, либо убираться несолоно хлебавши. Альв знал, что последнее не в их обычаях. Теперь корабли настолько приблизились, что он мог ясно видеть шаманов, притопывавших и кружившихся на узких платформах. Одна из фигур изображала Медведя в меховом костюме, с огромными когтистыми лапами. Маска разевала пасть с длинными челюстями и ловила невидимую рыбу каждый раз, когда фигура подпрыгивала в воздух. Справа приплясывало жуткое подобие Осы, вонзавшей свое жало в поверженных врагов. На флагманском корабле, вырвавшемся вперед, раскинула широкие крылья самая странная фигура, на маске изогнутый птичий клюв и огромный гребень высотой с вытянутую руку. То была Громовая Птица, чье изображение красовалось и на борту судна.
Лучники городской стражи спустили тетивы, и рой стрел со свистом пронесся над водой. Одна вонзилась в бортик передней платформы, подрагивая там, но Громовая Птица продолжала танцевать все быстрее и быстрее, пока не начало казаться, будто она парит в воздухе наподобие альбатроса снежно-белого на фоне темных облаков, наползавших с моря. Со стены донесся крик. Лучники дали еще один залп: стрелы дождем сыпались на вражеские суда. Альв, подпрыгивавший от возбуждения, увидел, как навстречу им воздвиглась стена щитов. Он заметил, как пошатнулась фигура Медведя, а Оса, ужаленная стрелами в горло и грудь, свалилась через край платформы и упала в море. Громовая Птица застыла, широко раскинув крылья. Внезапно огромная маска раскололась надвое и упала, открыв другую - чудовищную, искаженную голову самой Смерти, закованную в голубую сталь. Последовала вспышка, оглушительный треск, и из серого облака над головой ударила ветвистая молния. Она поразила фигуру с железным посохом в руке, одиноко стоявшую на галечном пляже. Землю потряс раскат грома, заглушивший барабанный бой. Жгучий, нестерпимо яркий свет опалил берег и исчез, оставив после себя почерневшее, лишившееся волос тело старого кузнеца. Некоторое время оно стояло неподвижно, сжимая в скрюченных пальцах раскаленный добела посох, а затем пальцы рассыпались в прах, и металл с шипением упал в воду. Труп Хервара рухнул как головешка, выброшенная из костра, и остался лежать на гальке. У входа в гавань неожиданно раздался зловещий скрип. Альв увидел, как Морские Врата содрогнулись и начали опускаться на дно, лишившись поддерживавшей их силы. Защитники стены устремились вперед с пиками, копьями и секирами, стремясь зацепить тонущие колонны и каким-то образом удержать их на плаву. С одной стороны они подхватили цепь ближайшей колонны и дружно потянули за нее; с другой стороны они вонзили в дерево боевые секиры. Но тут ударила приливная волна. Вся масса цепей всколыхнулась, и центральная колонна с жутким скрежетом перевернулась, увлекая за собой остальные. Одна пошла на дно, увлекая секирщиков в кипящую воду, другая внезапно дернулась в том направлении, куда ее тянули, и врезалась в стену. Бревна раскололись, часть крепостного вала обвалилась, тела в тяжелых доспехах полетели вниз. Колонна катком прошла над ними, тщетно пытавшимися выбраться наружу, и скрыла их из виду. На какое-то время ее облепленное водорослями основание появилось на свет, мелькнуло и исчезло.
Рейдерский флагман входил в бурлящий пролом. Шаман, изображавший Громовую Птицу, ничком распростерся на платформе. Черно-белый нос со скрежетом врезался в прибрежную гальку, вздрогнул и замер. Эквешские воины один за другим начали прыгать через планшир. Но вместо того, чтобы сразу устремиться вперед, они остановились у линии воды и опустились на колени под прикрытием своих щитов. Затем, когда защитники города с лязгом и топотом спустились со стен и вышли из промежутков между домами, гребцы поднялись со своих скамей с луками в руках, и в воздухе засвистели длинные эквешские стрелы. Некоторые горожане упали, остальные замешкались, и тут воины, прятавшиеся за щитами, разом встали и бросились в атаку. Два других корабля вплывали в Морские Врата. Немногочисленные лучники, оставшиеся на морской стене, погибли, едва успев спустить тетиву, а затем на галечном пляже завязался рукопашный бой. Из массы темных облаков, сгустившихся над побережьем, хлынул холодный дождь.
Для Альва, наблюдавшего с высоты, все казалось уменьшившимся и искаженным за колышущейся серой завесой, превратилось в массу неопределенных фигур, постоянно менявшихся местами. Группы сталкивались и смешивались в яростном порыве, но он уже не мог различить, где нападавшие, где защитники и кто одерживает верх. Лишь когда группы распались, он увидел тела, бьющиеся в агонии или неподвижно лежащие в грязи.
Стараясь скрыть свой ужас, он громко рассмеялся. Он твердил себе, что ему все равно, кто победил. Они называли его отродьем Тинкеров! Что ж, может быть, - но сейчас потомок одного из несчастных бродяг без рода и племени ничем не отличался от любого из жителей Эшенби. С какой стати ему беспокоиться об их судьбе? Они не его родичи. Стройный, с каштановыми волосами и мелкими, правильными чертами бледного лица, он совершенно не походил на смуглых, черноволосых уроженцев здешних мест с их склонностью к полноте. До сих пор Альв не видел никого, похожего на него, хотя торговцы утверждали, будто далеко на юге живут бледнокожие люди. Южанин... хорошо, пусть так. Он не испытывал теплых чувств к неизвестным родителям, бросившим его перед городскими воротами. Здесь его назвали Альвом - гоблином, ублюдком на местном наречии. Старшина взял его к себе и воспитал не столько из жалости, сколько из желания иметь дешевого раба. Сколько Альв себя помнил, он всегда работал: на кухне, в поле вместе с женщинами, а с девяти лет - три или четыре года назад - его сделали пастухом. И все это время он оставался чужаком, гонимым и презираемым другими детьми, неспособным забыть горькую издевку, воплощенную в его имени. Альв! Сам он никогда не называл себя так. Но злобное лукавство, якобы присущее альвам, на поверку обернулось правдой: он научился отплачивать им сотнями мелких пакостей и неудобств. Это было его единственной защитой. С какой стати ему теперь страдать из-за них или оплакивать их? Мальчик наблюдал и изо всех сил старался веселиться.
Когда облака немного разошлись и в просвете засияло яркое солнце, все было кончено. Над городскими крышами поднимался дым, но вовсе не от каминных труб, и никто не спешил тушить пожары. Три эквешских корабля стояли у берега. Высокие воины неторопливо, деловито расхаживали взад-вперед, нося тяжелые тюки и ящики с поживой. Альв мог ясно видеть рисунки на черных корпусах судов, очень напоминавшие изображения на стенах домов, теперь почерневшие и потрескавшиеся от жара. Эквешцы были близкими родичами северян, походили на них обликом и сложением, но за исключением нескольких слов их язык отличался от северного, и они были не простыми фермерами или торговцами. Они приплывали с запада, из-за моря - никто не знал откуда, - жгли, грабили и возвращались обратно. По слухам, их родная земля напоминала их сердца - такая же жесткая и безжалостная, пышущая жаром или опаляющая холодом со сменой сезонов, дикая и яростная, под стать их нраву. Они были великими моряками и воителями, но не уважали ничего, что не принадлежало им, - ни земли, ни собственности, ни самой жизни. Ходили и более мрачные слухи...
Кусты за спиной Альва зашуршали. Он приподнялся, повернулся, краешком глаза успел заметить черные доспехи... а потом на него обрушился огромный вес, вдавивший его лицом в землю. Задохнувшийся, ослепленный, он почти не осознавал, что ему связывают руки за спиной. Затем сильная рука вцепилась ему в волосы, рывком поставила на ноги и послала вниз по склону холма.
Он вспомнил, что сначала видел четыре корабля; должно быть, один пристал к берегу немного дальше, чтобы перехватить возможных гонцов или беженцев. Когда зрение Альва немного прояснилось, он уже был в городе и, спотыкаясь, брел по улицам, которые совсем недавно покинул.
Перед ним развернулась кошмарная картина. В теплом воздухе висели клочья едкого дыма, и вовсе не солнце окрашивало лужи в ярко-алый цвет. Разрисованные стены обгорели или обрушились; те, кто жил внутри, лежали среди развалин, мертвые и застывшие. Под окном первого дома свернулся клубком мужчина в кольчуге, обнимавший стрелу, пронзившую его насквозь. На ступенях крыльца распростерлась женщина с нелепо вывернутыми конечностями, из-под которой натекла красно-коричневая лужа. В грязи в центре улицы лежал маленький ребенок, все еще слабо шевелившийся, с отпечатком сапога по всей длине его тела. Альв был вынужден переступить через него и чуть не споткнулся. Он знал этих людей, видел их еще вчера; он помнил рождение ребенка и праздник, устроенный родителями, когда даже для него, маленького изгоя, нашлось место за столом и миска еды. И такое творилось повсюду. Каждое следующее зрелище было чудовищнее предыдущего, наполняя душу мальчика жалостью и ужасом превыше его понимания.
Они подошли к дому старшины, возле которого валялось особенно много трупов. Сам хозяин лежал под руинами своего некогда гордого резного крыльца. Его тело, пропоротое копьями с широким лезвием, напоминало вскрытую раковину, голова наполовину отделилась от туловища. Глядя на него, Альв тщетно пытался пробудить в себе ту ненависть, которую когда-то чувствовал. Да, старшина был груб и несправедлив, но он никому не причинил большого зла и, конечно, не заслуживал такого конца. Его дела бледнели по сравнению с тем, что было сделано с ним. При виде гибели и разрушения Альв горько сожалел о своем недавнем смехе и мстительных мыслях, которые теперь казались ему ребяческой глупостью.
Его вывели на площадь возле главного городского колодца. К своему удивлению, он увидел, что кое-кто из жителей остался в живых, в основном молодые женщины и дети. Десятка полтора эквешцев остались охранять пленников, и Альв впервые смог ясно рассмотреть их. Они носили кожаные килты, короткие куртки и шлемы из дубленой кожи с металлическими заклепками - доспехи моряков, достаточно легкие, чтобы не утянуть человека на дно. На их руках и в волосах поблескивали украшения из янтаря и драгоценных металлов, однако лица опровергали малейшее подозрение в мягкотелости: неподвижные, мрачные маски с холодными глазами, исполосованные шрамами, даже у самых молодых воинов.
У колодца стоял сутулый человек в длинном черном балахоне и круглой шляпе с широкими полями, опиравшийся на толстую белую палку. Человек отдавал команды отрывистым, лающим голосом, рассылая солдат налево и направо и время от времени подкрепляя приказ хрустким ударом палки по голове или плечу. Двое эквешцев подтащили к нему пленницу - пожилую женщину, в которой Альв узнал жену городского кондитера. Они швырнули ее на колени у его ног; шляпа на мгновение склонилась над ней, затем человек выпрямился и пренебрежительно махнул рукой. Один из эквешцев ударил ее древком копья в основание черепа, другой отбросил в сторону и отработанным движением вспорол ей живот. Кучка пленных жутко заголосила.
Настала очередь Альва. Жесткая ладонь легла ему на загривок, толкнув на колени. Лицо, склонившееся над ним в тени полей шляпы, было мрачным и обветренным, покрытым шрамами, как и остальные. Но страшнее всего были глаза: ярко-желтые, кошачьи, под нависающими кустистыми бровями, они цепко впивались в жертву, оценивая ее.
Наковальня Льда
(Зима Мира - 1)
Пер. с англ. К.А. Савельева
Кузнец-чародей, несущий высокий жребий Последнего из рода древних королей... Гордый воин, не страшащийся ни людей, ни богов, ни демонов... Веселый бродяга, верящий в удачу - и словно бы удачу притягивающий... Странная женщина из "народа холмов", обладающая мистическим даром...
Таковы последние из защитников Добра в мире, уже попросту разучившемся противостоять Злу... Такова четверка храбрецов, готовых встать на пути у безжалостной силы Льда, поглощающего все новые и новые мирные королевства...
Мечом ли, магией ли - но они ОБЯЗАНЫ ПОБЕДИТЬ!
ГЛАВА 1
НАЧАЛО
Его разбудили предрассветный холод и сопение огромного быка, беспокойно топтавшегося в своем стойле. Впрочем, в период Долгой Зимы рассветы всегда были холодными, независимо от времени года. Так утверждается в старых хрониках, и хотя они многократно переписывались, голос неведомого автора, жившего в те дни, по-прежнему звучит с пожелтевших страниц. Но сейчас, ранней весной, воздух был по-особенному пронзительно свеж, и быку не терпелось вволю порезвиться на пастбище, среди своих коров. Мальчик проворно выполз из-под кучи шкур, поморщившись от укусов мороза, и начал одеваться. Если он позволит быку устроить переполох в такую рань, то ему не избежать взбучки. Накинув на плечи побитый молью меховой плащ, он снял со стены длинное бодило. Странные знаки, выгравированные на ледяном металле, обожгли его пальцы неведомой мудростью.
Запрокинутая голова быка с длинными рогами была не более чем светлым пятном в темноте наверху, но мальчик с легкостью, рожденной долгой практикой, пробежал вдоль стены стойла - цельной плиты песчаника, отколотой от прибрежной скалы - и быстро продел бодило в резное кольцо в носу у быка. Устрашающие рога моментально перестали бодать воздух; огромное животное опустило голову и стояло смирно, пока мальчик отвязывал его, а затем коров. Стадо почти не нуждалось в понукании. Молочно-белые, в черных и коричневых пятнах, коровы выходили наружу: их дыхание облачками пара клубилось в морозном воздухе, копыта крошили застывшую грязь. Этот день, изменивший все остальные дни, начинался для юного пастуха точно так же, как и любой другой.
Маленький городок Эшенби еще не пробудился к жизни. Казалось, спят и сами дома, накрепко запертые от стужи на улице; даже лица с широко распахнутыми глазами, нарисованные ярко-красной и черной краской на деревянных стенах, выглядели озадаченными и не вполне проснувшимися. Проходя мимо дома городского старшины - четырехэтажного, с остроконечной крышей и резным парадным крыльцом, обрамленным изображениями китов, мальчик скорчил веселую рожицу и слегка подергал за бодило. Бык громко, протестующе замычал; остальное стадо не замедлило присоединиться к своему вожаку. Когда наверху захлопали ставни, пастух уже завернул за угол, направляясь к городским воротам, в противоположную от моря сторону.
Из окон старого высокого дома на углу струился мягкий свет, золотивший лужи на мостовой. Изнутри доносились приглушенные звуки песнопения. Мальчик снова скорчил гримасу, на этот раз мрачную и суровую, и подвел быка ближе, чтобы хотя бы мельком заглянуть в приоткрытую дверь. Да, Хервар был на месте: его искаженная тень танцевала на стене кузницы, а сам он сидел на корточках перед наковальней, ритмично напевая и постукивая по кусочку черненого металла. Он ковал новые наконечники для мотыг, которые скоро вонзятся в девственную весеннюю почву. В работе по металлу и в рокоте монотонного напева был заложен потенциал, высвобождавшийся личной силой и искусством кузнеца. Наконечники мотыг становились настоящим орудием плодородия для полей, а возможно, и для женщин, работающих в поле. Мальчик знал это, но не более того - как бы сильно он ни желал узнать, как бы ни стремился разгадать смысл знаков, выгравированных на своем бодиле. Умудренный годами кузнец отказывал ему в этом знании, даже в простейших навыках письма и чтения, которым он обучал каждого ребенка в городе.
Кузнец поднял голову, смерил мальчика холодным взглядом и повелительно махнул рукой, ни на секунду не прерывая своего песнопения. Его низенький подмастерье выступил вперед, выразительно поигрывая длинными железными щипцами.
- Пошел вон, Альв, - прошипел он. - Иначе я пощекочу твою бледную шкуру этими щипцами. Отродье Тинкеров!
Мальчишка ощерился и внезапно дернул за бодило. Бык замычал и мотнул головой; заостренный кончик его рога промелькнул в нескольких дюймах от приплюснутого носа подмастерья. Тот панически взвизгнул и отступил. Коровы, собравшиеся вокруг, начали напирать на стены дома и с тупым любопытством заглядывать внутрь. Песнопение внутри оборвалось на высокой, скрежещущей ноте.
Это было уже слишком. Альв торопливо отогнал коров к центру улицы, шлепая их по грязным бокам. Он мог не беспокоиться за быка: бодило, продетое в кольцо, надежно смиряло свирепый нрав животного.
Городская стена была внушительным сооружением, окружавшим группу извилистых улочек со стороны суши и уходившим прямо в море с обеих сторон маленькой гавани, наподобие волнореза. Насколько Альв себя помнил, горожане неустанно укрепляли и перестраивали стену, расширяли каменное основание, наращивая двойной ряд могучих сосновых стволов наверху и добавляя башенки и бастионы, откуда велось постоянное наблюдение как за морем, так и за сушей.
Стражник в привратной башне широко зевнул, когда Альв окликнул его, и без особенной спешки поднял огромные засовы на противовесах, открыв узкие ворота. Другие пастухи еще даже не проснулись, хотя это не было бы оправданием для Альва, если бы он опоздал.
Животные попарно вышли наружу. Ворота за ними начали закрываться. Альв смутно припоминал то время, когда ворота не запирались на ночь. Но теперь наступили тревожные дни; даже повозки бродячих торговцев все реже проезжали по городской дороге.
Коровы сбились в кучу на тропе, ведущей вверх по склону холма. Они стремились поскорее добраться до пастбища. Достигнув верховых лугов, откуда открывался вид на город и часть побережья, животные разбрелись в разные стороны, иногда спотыкаясь и сталкиваясь друг с другом, словно неуклюжие телята. Альв забрался на свой излюбленный валун и ловким движением вынул бодило из кольца в носу у быка. Какое-то мгновение огромный зверь глядел на него с яростью и замешательством, потом негодующе фыркнул и побрел прочь. Альв достал черствую кукурузную лепешку, полученную вчера вечером, и полоску вяленой рыбы, украденную на кухне. Повернувшись к морю, он всмотрелся в спокойные свинцово-серые воды залива. Скоро взойдет солнце и принесет тепло - мелкие птахи уже щебетали в кустах, небо на востоке начинало алеть, над городскими крышами поплыли первые дымки от кухонных очагов. Однако мирное зрелище наполняло его душу горечью. Сколько раз он сидел здесь и молил неведомые силы о том, чтобы безмятежное море восстало и обрушило свой гнев на эти крыши!
Альв поежился. Ветер с моря постепенно крепчал, нагоняя рваные клочья облаков. Становилось все светлее, и облака отбрасывали на воду причудливые колышущиеся тени. Какое-то время мальчик развлекался, глядя на них, а затем резко вскочил. В тенях, пляшущих под облаками, скрывались другие, более темные силуэты, скользившие по волнам к берегу. Один, другой, третий, четвертый... Они низко сидели в воде, и наблюдатель в сторожевой башне вполне мог проглядеть их в смутном, неверном предутреннем свете. Не задумываясь о том, что он делает, Альв сложил ладони рупором и громко закричал. Ничего не произошло. Если он ошибся, с него сдерут кожу заживо. Он снова завопил и увидел, как стражник в привратной башне небрежно машет ему рукой.
- Нет! - выкрикнул Альв так громко, что его голос сорвался. - Посмотри туда, идиот! Туда!
Мальчик снова и снова указывал в сторону моря. Стражник повернулся. Подавшись вперед, он приложил руку козырьком ко лбу и вгляделся в неясные тени. Затем он выпрямился, схватил большой рог, свисавший на цепи с потолка, и протрубил зычный сигнал. Бык, бродивший на лугу, ответил вызывающим ревом и поскреб землю копытом. Снизу донеслись тревожные крики и топот множества ног; секунду спустя на одной из морских стен-волнорезов снова затрубил рог. Забили барабаны. Во всем городке распахивались ставни, звучали пронзительные голоса, мужчины и женщины полуодетыми выскакивали на улицу, сталкивались друг с другом и падали в грязь. Вереницы блестящих точек более целенаправленно продвигались по улицам к крепостному валу: одетые в доспехи городские стражники маршировали на свои посты. Как и Альв, все они смотрели в сторону моря.
Теперь он мог видеть корабли более ясно. На их низких мачтах вздувались паруса, вдоль бортов закипала пена - длинные ряды весел поднимались и опускались в быстром, слаженном ритме. Когда один из кораблей поднялся на гребне волны, мальчик увидел длинный, вытянутый нос с небольшой платформой позади. На черном корпусе под платформой виднелось изображение хищного зверя, разинувшего клыкастую пасть.
Внизу царило смятение. Из нестройного хора голосов выделялось одно название, повторяемое со страхом и ненавистью:
- Эквеш! Эквешские рейдеры!
Какое-то время Альв стоял на месте и смотрел как зачарованный. Эквешские рейдеры, так далеко на побережье? Но потом он вспомнил об опасности, грозившей ему самому. Он бросился вниз по склону, забыв о тропинке, лихорадочно размахивая руками, чтобы сохранить равновесие, и скользя на влажной траве. Но когда он обогнул холм, то услышал глухой, тяжелый стук и увидел, как ворота вздрогнули, подпираемые изнутри тяжелыми бревнами.
- Подождите! - во все горло завопил он, негодуя на свой тонкий, мальчишеский голос. - Пустите меня! Откройте ворота! Подождите...
На крепостном валу появилась дородная фигура в кольчуге и шлеме.
- Ты опоздал, парень! - прогремел старшина. - Тебе следовало вернуться немедленно. Убегай, спрячься где-нибудь снаружи... и не забудь о стаде!
Но я же поднял тревогу! Я предупредил вас! От такой несправедливости глаза мальчика наполнились слезами, руки непроизвольно сжались в кулаки. Но он прекрасно понимал, что просить бессмысленно: если старшина не рискнул открыть ворота ради своего драгоценного скота, то разве он сделает это ради одного маленького раба? Здравый смысл превыше всего.
И зачем он только предупредил их? Разве не пришла на их головы та самая погибель, которую он так долго призывал? Пусть попробуют избежать ее, если сумеют! А он... где ему спрятаться? Где, на этих голых холмах?
Немного выше по склону росли заросли колючего кустарника. Укрытие не хуже любого другого; по крайней мере отсюда он сможет насладиться зрелищем.
Корабли приближались. Рейдеры, должно быть, услышали тревогу и устремились в атаку с удвоенной энергией, понимая, что уже не успеют захватить защитников врасплох. Долгая осада была не в их правилах. На крепостном валу толпились лучники, но корабли находились еще вне досягаемости. Альв наблюдал за происходящим широко распахнутыми глазами: ему еще никогда не приходилось видеть такой могучей, грозной силы. Каждый корабль имел не менее тридцати весел с одной стороны, и на борту находились отнюдь не только гребцы: за низким планширом мальчик различал другие фигуры, сидевшие на корточках и поднимавшие ярко раскрашенные щиты для защиты гребцов от стрел. Внезапно, явно по команде, все весла поднялись в воздух слитным движением, напоминавшим взмах огромного рыбьего плавника. В этот момент Альв увидел три странные фигуры, выступившие на носовые платформы кораблей. Весла заработали снова, в еще более стремительном ритме, и над водой разнесся низкий, рокочущий звук, напоминавший бой больших барабанов. Ему вторил хор грубых голосов. Корабли рванулись вперед, и фигуры на платформах закружились в диком, причудливом танце. У Альва пересохло во рту. Даже он слышал о шаманах Эквеши. Одетые как духи-хранители своих кланов, они исполняли боевой танец перед сражением, дабы вселить отвагу в сердца соплеменников и посеять ужас в рядах противника. А если слухи были правдивы, сильнейшие из шаманов были способны на гораздо большие дела...
Альв услышал барабанный бой в городе. Посмотрев в сторону гавани, он увидел, как Хервар, облаченный в мантию своей гильдии, с железным посохом в руке, выходит на узкий галечный пляж, где стояли вытащенные из воды рыбацкие лодки. Он тоже что-то декламировал, нагибался и раскачивался из стороны в сторону. Внезапно он пустился в гротескный пляс, состоявший из прыжков и приседаний. Он стучал посохом по гальке и разбрызгивал воду на мелководье. Альв наблюдал с раскрытым ртом: он никогда не видел ничего подобного. Волны перед Херваром, в проеме морской стены, казалось, замедлили свой бег. Потом они застыли и повернули вспять, словно наткнувшись на подводный риф. Хервар танцевал все быстрее, прыгая взад-вперед мелкими, напряженными шажками, доводя себя до исступления и одновременно до высшей степени сосредоточенности. Вода вспенилась и с шипением схлынула в стороны над чем-то, поднявшимся из глубин, облепленным космами водорослей, словно спина гигантского кракена, бессчетные годы лежавшего на морском дне. То был огромный, окованный металлом ствол дерева, вырезанный наподобие высокой колонны с литой металлической капителью, откуда свисала сеть, сплетенная из цепей. Сеть бешено дергалась и болталась в бурлящем море. Цепи внезапно натянулись, затем снова ослабли, когда справа и слева поднялись другие колонны - всего числом пять, - закрывшие широкий проем в морской стене и наполнившие его переплетением цепей, усаженных острыми зубьями и крюками, смертоносными для любого судна, которое отважится проплыть над ними. Альв присвистнул от изумления: это были Морские Врата, гордость города, творение многих поколений кузнецов, защищенное их искусством от тления на морском дне. Раньше он видел Врата лишь однажды, совсем маленьким ребенком, когда они с огромным эффектом были использованы против единственной корсарской галеры, буквально разодрав на части ее корпус и отдав команду на волю бушующих волн.
С эквешских кораблей донесся нестройный хор воплей, приветствовавших этот вызов, и впервые в жизни Альв ощутил напряжение противоборствующих магических сил. Упустив преимущество внезапности, рейдеры оказались перед выбором: либо испытать на себе мощь Морских Врат, либо убираться несолоно хлебавши. Альв знал, что последнее не в их обычаях. Теперь корабли настолько приблизились, что он мог ясно видеть шаманов, притопывавших и кружившихся на узких платформах. Одна из фигур изображала Медведя в меховом костюме, с огромными когтистыми лапами. Маска разевала пасть с длинными челюстями и ловила невидимую рыбу каждый раз, когда фигура подпрыгивала в воздух. Справа приплясывало жуткое подобие Осы, вонзавшей свое жало в поверженных врагов. На флагманском корабле, вырвавшемся вперед, раскинула широкие крылья самая странная фигура, на маске изогнутый птичий клюв и огромный гребень высотой с вытянутую руку. То была Громовая Птица, чье изображение красовалось и на борту судна.
Лучники городской стражи спустили тетивы, и рой стрел со свистом пронесся над водой. Одна вонзилась в бортик передней платформы, подрагивая там, но Громовая Птица продолжала танцевать все быстрее и быстрее, пока не начало казаться, будто она парит в воздухе наподобие альбатроса снежно-белого на фоне темных облаков, наползавших с моря. Со стены донесся крик. Лучники дали еще один залп: стрелы дождем сыпались на вражеские суда. Альв, подпрыгивавший от возбуждения, увидел, как навстречу им воздвиглась стена щитов. Он заметил, как пошатнулась фигура Медведя, а Оса, ужаленная стрелами в горло и грудь, свалилась через край платформы и упала в море. Громовая Птица застыла, широко раскинув крылья. Внезапно огромная маска раскололась надвое и упала, открыв другую - чудовищную, искаженную голову самой Смерти, закованную в голубую сталь. Последовала вспышка, оглушительный треск, и из серого облака над головой ударила ветвистая молния. Она поразила фигуру с железным посохом в руке, одиноко стоявшую на галечном пляже. Землю потряс раскат грома, заглушивший барабанный бой. Жгучий, нестерпимо яркий свет опалил берег и исчез, оставив после себя почерневшее, лишившееся волос тело старого кузнеца. Некоторое время оно стояло неподвижно, сжимая в скрюченных пальцах раскаленный добела посох, а затем пальцы рассыпались в прах, и металл с шипением упал в воду. Труп Хервара рухнул как головешка, выброшенная из костра, и остался лежать на гальке. У входа в гавань неожиданно раздался зловещий скрип. Альв увидел, как Морские Врата содрогнулись и начали опускаться на дно, лишившись поддерживавшей их силы. Защитники стены устремились вперед с пиками, копьями и секирами, стремясь зацепить тонущие колонны и каким-то образом удержать их на плаву. С одной стороны они подхватили цепь ближайшей колонны и дружно потянули за нее; с другой стороны они вонзили в дерево боевые секиры. Но тут ударила приливная волна. Вся масса цепей всколыхнулась, и центральная колонна с жутким скрежетом перевернулась, увлекая за собой остальные. Одна пошла на дно, увлекая секирщиков в кипящую воду, другая внезапно дернулась в том направлении, куда ее тянули, и врезалась в стену. Бревна раскололись, часть крепостного вала обвалилась, тела в тяжелых доспехах полетели вниз. Колонна катком прошла над ними, тщетно пытавшимися выбраться наружу, и скрыла их из виду. На какое-то время ее облепленное водорослями основание появилось на свет, мелькнуло и исчезло.
Рейдерский флагман входил в бурлящий пролом. Шаман, изображавший Громовую Птицу, ничком распростерся на платформе. Черно-белый нос со скрежетом врезался в прибрежную гальку, вздрогнул и замер. Эквешские воины один за другим начали прыгать через планшир. Но вместо того, чтобы сразу устремиться вперед, они остановились у линии воды и опустились на колени под прикрытием своих щитов. Затем, когда защитники города с лязгом и топотом спустились со стен и вышли из промежутков между домами, гребцы поднялись со своих скамей с луками в руках, и в воздухе засвистели длинные эквешские стрелы. Некоторые горожане упали, остальные замешкались, и тут воины, прятавшиеся за щитами, разом встали и бросились в атаку. Два других корабля вплывали в Морские Врата. Немногочисленные лучники, оставшиеся на морской стене, погибли, едва успев спустить тетиву, а затем на галечном пляже завязался рукопашный бой. Из массы темных облаков, сгустившихся над побережьем, хлынул холодный дождь.
Для Альва, наблюдавшего с высоты, все казалось уменьшившимся и искаженным за колышущейся серой завесой, превратилось в массу неопределенных фигур, постоянно менявшихся местами. Группы сталкивались и смешивались в яростном порыве, но он уже не мог различить, где нападавшие, где защитники и кто одерживает верх. Лишь когда группы распались, он увидел тела, бьющиеся в агонии или неподвижно лежащие в грязи.
Стараясь скрыть свой ужас, он громко рассмеялся. Он твердил себе, что ему все равно, кто победил. Они называли его отродьем Тинкеров! Что ж, может быть, - но сейчас потомок одного из несчастных бродяг без рода и племени ничем не отличался от любого из жителей Эшенби. С какой стати ему беспокоиться об их судьбе? Они не его родичи. Стройный, с каштановыми волосами и мелкими, правильными чертами бледного лица, он совершенно не походил на смуглых, черноволосых уроженцев здешних мест с их склонностью к полноте. До сих пор Альв не видел никого, похожего на него, хотя торговцы утверждали, будто далеко на юге живут бледнокожие люди. Южанин... хорошо, пусть так. Он не испытывал теплых чувств к неизвестным родителям, бросившим его перед городскими воротами. Здесь его назвали Альвом - гоблином, ублюдком на местном наречии. Старшина взял его к себе и воспитал не столько из жалости, сколько из желания иметь дешевого раба. Сколько Альв себя помнил, он всегда работал: на кухне, в поле вместе с женщинами, а с девяти лет - три или четыре года назад - его сделали пастухом. И все это время он оставался чужаком, гонимым и презираемым другими детьми, неспособным забыть горькую издевку, воплощенную в его имени. Альв! Сам он никогда не называл себя так. Но злобное лукавство, якобы присущее альвам, на поверку обернулось правдой: он научился отплачивать им сотнями мелких пакостей и неудобств. Это было его единственной защитой. С какой стати ему теперь страдать из-за них или оплакивать их? Мальчик наблюдал и изо всех сил старался веселиться.
Когда облака немного разошлись и в просвете засияло яркое солнце, все было кончено. Над городскими крышами поднимался дым, но вовсе не от каминных труб, и никто не спешил тушить пожары. Три эквешских корабля стояли у берега. Высокие воины неторопливо, деловито расхаживали взад-вперед, нося тяжелые тюки и ящики с поживой. Альв мог ясно видеть рисунки на черных корпусах судов, очень напоминавшие изображения на стенах домов, теперь почерневшие и потрескавшиеся от жара. Эквешцы были близкими родичами северян, походили на них обликом и сложением, но за исключением нескольких слов их язык отличался от северного, и они были не простыми фермерами или торговцами. Они приплывали с запада, из-за моря - никто не знал откуда, - жгли, грабили и возвращались обратно. По слухам, их родная земля напоминала их сердца - такая же жесткая и безжалостная, пышущая жаром или опаляющая холодом со сменой сезонов, дикая и яростная, под стать их нраву. Они были великими моряками и воителями, но не уважали ничего, что не принадлежало им, - ни земли, ни собственности, ни самой жизни. Ходили и более мрачные слухи...
Кусты за спиной Альва зашуршали. Он приподнялся, повернулся, краешком глаза успел заметить черные доспехи... а потом на него обрушился огромный вес, вдавивший его лицом в землю. Задохнувшийся, ослепленный, он почти не осознавал, что ему связывают руки за спиной. Затем сильная рука вцепилась ему в волосы, рывком поставила на ноги и послала вниз по склону холма.
Он вспомнил, что сначала видел четыре корабля; должно быть, один пристал к берегу немного дальше, чтобы перехватить возможных гонцов или беженцев. Когда зрение Альва немного прояснилось, он уже был в городе и, спотыкаясь, брел по улицам, которые совсем недавно покинул.
Перед ним развернулась кошмарная картина. В теплом воздухе висели клочья едкого дыма, и вовсе не солнце окрашивало лужи в ярко-алый цвет. Разрисованные стены обгорели или обрушились; те, кто жил внутри, лежали среди развалин, мертвые и застывшие. Под окном первого дома свернулся клубком мужчина в кольчуге, обнимавший стрелу, пронзившую его насквозь. На ступенях крыльца распростерлась женщина с нелепо вывернутыми конечностями, из-под которой натекла красно-коричневая лужа. В грязи в центре улицы лежал маленький ребенок, все еще слабо шевелившийся, с отпечатком сапога по всей длине его тела. Альв был вынужден переступить через него и чуть не споткнулся. Он знал этих людей, видел их еще вчера; он помнил рождение ребенка и праздник, устроенный родителями, когда даже для него, маленького изгоя, нашлось место за столом и миска еды. И такое творилось повсюду. Каждое следующее зрелище было чудовищнее предыдущего, наполняя душу мальчика жалостью и ужасом превыше его понимания.
Они подошли к дому старшины, возле которого валялось особенно много трупов. Сам хозяин лежал под руинами своего некогда гордого резного крыльца. Его тело, пропоротое копьями с широким лезвием, напоминало вскрытую раковину, голова наполовину отделилась от туловища. Глядя на него, Альв тщетно пытался пробудить в себе ту ненависть, которую когда-то чувствовал. Да, старшина был груб и несправедлив, но он никому не причинил большого зла и, конечно, не заслуживал такого конца. Его дела бледнели по сравнению с тем, что было сделано с ним. При виде гибели и разрушения Альв горько сожалел о своем недавнем смехе и мстительных мыслях, которые теперь казались ему ребяческой глупостью.
Его вывели на площадь возле главного городского колодца. К своему удивлению, он увидел, что кое-кто из жителей остался в живых, в основном молодые женщины и дети. Десятка полтора эквешцев остались охранять пленников, и Альв впервые смог ясно рассмотреть их. Они носили кожаные килты, короткие куртки и шлемы из дубленой кожи с металлическими заклепками - доспехи моряков, достаточно легкие, чтобы не утянуть человека на дно. На их руках и в волосах поблескивали украшения из янтаря и драгоценных металлов, однако лица опровергали малейшее подозрение в мягкотелости: неподвижные, мрачные маски с холодными глазами, исполосованные шрамами, даже у самых молодых воинов.
У колодца стоял сутулый человек в длинном черном балахоне и круглой шляпе с широкими полями, опиравшийся на толстую белую палку. Человек отдавал команды отрывистым, лающим голосом, рассылая солдат налево и направо и время от времени подкрепляя приказ хрустким ударом палки по голове или плечу. Двое эквешцев подтащили к нему пленницу - пожилую женщину, в которой Альв узнал жену городского кондитера. Они швырнули ее на колени у его ног; шляпа на мгновение склонилась над ней, затем человек выпрямился и пренебрежительно махнул рукой. Один из эквешцев ударил ее древком копья в основание черепа, другой отбросил в сторону и отработанным движением вспорол ей живот. Кучка пленных жутко заголосила.
Настала очередь Альва. Жесткая ладонь легла ему на загривок, толкнув на колени. Лицо, склонившееся над ним в тени полей шляпы, было мрачным и обветренным, покрытым шрамами, как и остальные. Но страшнее всего были глаза: ярко-желтые, кошачьи, под нависающими кустистыми бровями, они цепко впивались в жертву, оценивая ее.