Не сразу. Когда он уснет. Попрошу не убивать до утра. Я должна измотать убийцу, выжать из него все силы. Прошлой ночью я блаженствовала, впитывала в себя наслаждение, в этот раз, наоборот, дарить буду я. Чувствую легкий завод. Да! Он придет и будет меня насиловать. Как на тех фотографиях. Давно, еще совсем девчонкой видела журнал, где двое здоровенных мужчин насилуют хрупкую с длинными белыми волосами женщину. Самым удивительным на этих фотографиях было лицо жертвы. Растерянность и испуг с каждым новым кадром вытеснялись возбуждением страсти. Из неприметной, будничной женщина превращалась в обалденную красавицу. Ее огромные глаза желали боли, силы, безумия. Привязанная к стулу, она выгибалась навстречу своим насильникам. Несколько дней спустя, во время одной потасовки один мальчишка схватил меня сзади за руки и стал выкручивать. Я кричала, но не вырывалась. Неведомое мне еще сладостное желание мучительно томило своей неосуществимостью. Когда он отпустил и убежал, я чуть не упала от головокружения. Нечто подобное, зарождаясь в перетянутых запястьях, накатывает на меня. Страх отступает. Безнадежно стремлюсь притянуть руки.
Бессилие рождает агрессивную покорность. Хлопает дверь. Валерий медлит. «Иди ко мне», — шепчу я. Тело мое дергается. Одна совладать с ним не могу. Глаза закрыты. Ожидание завораживает. Легко и плавно без всяких предварительных ласк он входит в меня. Какое-то время ничего не соображаю. Жду. Жду вчерашнего…
Вдруг все стихает… Внутренне сжимаюсь в отчаянии удержать вялое безжизненное тело, выскальзывающее из меня. Все?! Открываю глаза. Валерий сидит в ногах и нервно закуривает сигарету. Оба молчим. Во мне опустошенность и беспокойство. В нем — злость.
— Я что-то сделала не так?
— Бывает — не получается.
— А вчера? — вопрос слетел с моих губ непроизвольно, и от страха они задрожали. Прикусываю, чтобы скрыть.
— Вчера я работал. Работа через день на третий.
Боже! Не он… Почему я, дура, не спросила, где он был вчера?
Боялась. А если специально врет? Поди проверь, особенно в моем положении. Надо еще раз испытать. «Иди, я хочу тебя». Он бросает сигарету прямо на пол и ложится рядом. Начинает ласкать. Совсем другие руки. Жесткие, неумелые. Мне больно. Молчу. Очевидно, он чувствует мою отстраненность. Но завестись не получается. Снова входит в меня. Не так входит. Поздно рассуждать. Имитирую восторг. Тихо постанываю. Прижимаю ногами к себе. Дурак, зачем он меня связал?
Могла бы помочь. Опять внутри затихло. Желание исчезло окончательно. Осталась мука. Слава Богу… отстал. Глаза боюсь открывать. По телевизору поет Маша Распутина. Ей хорошо. Неужели всю ночь он будет пытаться? Надо с ним поговорить. Успокоить. Пусть кончает как угодно, лишь бы отпустил. Медленно открываю глаза. Стараюсь придать взгляду мягкость и понимание. Валерий стоит рядом с кроватью. В руке длинный кухонный нож. Комната поплыла вбок. Страх возник тяжелой болью в затылке. Еще немного, и голова перевесит тело. Дальше — разверзшийся мрак пропасти. Страх потерять сознание сильнее. Поэтому улыбаюсь, вернее — растягиваю губы и молю: «Не надо. Давай попробуем еще раз. Я постараюсь». Он кидает нож в пол, и лезвие вонзается в половицу. Опять эта пытка. Только бы не обмяк. Его рука ползает по моему лицу. Я не понимаю, чего он хочет. Ведь мы должны оба постараться продлить его состояние. Ладонь ложится мне на рот, пальцы зажимают мне нос. Я задыхаюсь. Кручу головой, несмотря на резкую боль. Бьюсь всем телом. Пытаюсь сбросить его. Он разжимает пальцы. Боже, какое счастье дышать! Рот плотно закрыт. Не получается зубами вцепиться в его ладонь. Немного прихожу в себя и вспоминаю, что он еще во мне. Не успеваю порадоваться, нос снова зажат. Опять бьюсь в конвульсиях. Пальцы разжимаются.
Понимаю — нужно притворяться. Набираю побольше воздуха. Теперь буду делать вид, что задыхаюсь раньше, чем начнет подступать удушье. Поверил. Дает немного подышать. Пусть душит. Главное — ощущаю в себе его силу. Когда же он кончит?
Идиот. Ой, как больно. Тычет куда-то вбок. И снова душит… Все! Рот и нос свободны. Орет прямо в ухо. Неужели отмучилась? Ужасно хочется писать. Валерий лежит на мне. Не дышит. Сползает. Ложится рядом. Жду, когда придет в себя. Все время приходится терпеть.
— Я хочу писать. Слышишь?
Молчит. Буду повторять, пока не поймет. Больше связанной меня держать ни к чему. Только теперь поняла, что не чувствую рук. Затекли. Валерий встает. Что-то ищет под кроватью. Достает банку. Вставляет мне между ног.
Совсем сдурел?
— Я не сумею.
— Приспичит — получится. Как стыдно! Лучше терпеть.
— Давай-давай. Развязывать тебя не собираюсь. Еще есть чем с тобой заняться.
Молчу. Это выше моих сил. Что ему еще нужно? Тянется рукой к банке. Странно… думала, не получится. Закрываю глаза, чтобы не было так омерзительно. Может, он и от этого получает удовольствие? Слава Богу! Забирает банку и выходит из комнаты. Спасибо, поухаживал. На экране телевизора пьют шампанское. Терпеть не могу шампанское! Возвращается Валерий.
— Развяжи меня. Я никуда не денусь. Мне нравится с тобой.
— Не ври. Со мной никому не нравится. Одна дегенератка дверь топором рубила. Но не смогла убежать. А другой я влил в рот целую бутылку водки. Смеху было! Ты мне больше, чем они, нравишься… Поэтому я начну тебя расчленять…
Он взял торчащий в полу нож и подошел ко мне. Но мне не страшно.
Безразличие подавило мою волю. Он водит холодным лезвием по моему животу. Мышцы невольно подрагивают. По телу бегут мурашки. Он смеется. Я молча наблюдаю. Его злит мое спокойствие. Проводит ножом по лобку. Берет завиток, распрямляет его и отрезает. Совсем не больно. Лезвие острое. Увлекается этим занятием. Намеренно тянет волосы вверх. Молчу, уставясь в потолок. Боже, лучше бы сбрила сама!
— Дай мне воды. Умираю — хочу пить. Ну, пожалуйста…
Бросает нож на мой живот. Плашмя. Ужасно неприятно ощущать лезвие телом. Хочется сбросить его. Словно холодную мерзкую змею. Сдерживаю себя. Ведь мне безразлично. Мне все равно. Он оказался не тем. Мой убийца еще не найден.
Судьба не может подослать мне двух убийц… Это уж слишком. Но страшно. Валерий берет чайник, демонстративно пьет долго из носика. Глазами прищуренно исподтишка наблюдает за мной. Я не сглатываю слюну. Ее нет. Комок в горле сменился болью, Валерий поливает меня водой из чайника. Инстинктивно открываю рот. Он хватает нож и вкладывает мне в пересохший бесчувственный рот с одеревенелым языком. Острие слабым уколом уперлось в небо. Кажется, все тело ощущает широкую смертельную тяжесть ножа. Мне больше не хочется пить. Хочется одного — чтобы все кончилось… неважно, как. Боже! Он раздвигает мои ноги! От испуга приподнимаю язык и упираюсь им в лезвие ножа. Иначе от любого толчка он обязательно сорвется в горло. Внизу, между ног, что-то неприятное, холодное.
Мерзавец, он засунул мне внутрь носик чайника и льет воду. А я не могу даже пикнуть. Простыня становится мокрой.
Вода стекает по ногам, словно кровь. Очень трудно дышать. Нельзя терять сознание. Ему надоест. На многое фантазии не хватит. Нужно осторожно сопротивляться ногами. Сильнее упираюсь языком в широкое лезвие. Его острие прорывает кожу неба. Во рту ощущается солоновато-металлический привкус. Сжимаю ногами чайник. Валерий смеется. Вот чего он ждал! Вырывает чайник и ставит на пол. Рискую наклонить голову в сторону тупого ребра лезвия. И это нравится Валерию. Забирает нож. Все…
— Дурак… — не столько шепчу, сколько выдыхаю из пересохшего рта.
В ответ льет воду на лицо. Боже! Дождалась. Даже не глотаю. Вода сама струйками течет в горло. Подольше бы. Он льет и смеется. Мне кажется, я тоже улыбаюсь… Ублюдок.
— Давай немного поспим, а потом начну тебя расчленять, — резким голосом сообщает он.
— На мокрых простынях?
— Это же вода.
— Противно.
— Ух, изнеженная…
Он берет ватное одеяло в пододеяльнике и подсовывает под меня. Не раздеваясь и не выключив свет, ложится рядом с ножом в руке. Зубами кусает сосок. Нож держит возле горла. В любой момент проведет по нему, и я отправлюсь вслед за Наташкой. Бедная Наташка, как же страшно умирать… Скорей бы он заснул… И он действительно заснул! Храп раздался неожиданно резко. Я вздрогнула. Но храп продолжается равномерно, хотя все так же противно. Как будто по терке стремительно проводят чем-то железным. Дура, если не воспользуюсь. Рука, сжимавшая нож, вяло раскрылась. Осторожно приподнимаю голову. Ой, как болит затылок. От него боль кантуется к глазам. Наваливается на лоб. Не зацикливаться на ней. Упираюсь подбородком в грудную клетку и тянусь зубами к лежащему на выпуклости груди ножу. Храп продолжается. Вдруг он прикидывается? Эта мысль заставляет откинуться на подушку. Валерий недвижим.
Его тело, привалившееся ко мне, давит неестественной тяжестью. Вроде не притворяется. Рискну. Опять медленно приподнимаюсь. Тянусь губами к лезвию.
Совсем недавно оно торчало во рту. А теперь приходится самой стараться.
Наконец, сначала губы, а потом и зубы ощутили сталь. Легким движением — хотя какое оно легкое? — бросаю в сторону правой руки. Не долетает… Замираю и ищу спасительную подушку. Валерий продолжает храпеть. Его голова мягко устраивается у меня под мышкой. Как достать нож? Начинаю шевелить пальцами правой руки.
Трудно. Затекли. Сперва их вообще не чувствую. Но вот начинается покалывание, ломота, тягучая боль. И кисть с трудом поддается вращению. Смотрю на нее.
Гипнотизирую: ну, миленькая, тянись… тянись… в тебе одной спасение… И рука начинает сгибаться. Бинт потерял свою жесткость. Очевидно, во время удушения я сумела, дрыгая руками, его растянуть. Хватаю! Правильно хватаю — лезвием вниз. Теперь не спеша, чтобы не нарушить храп, нужно резать. Ох, он совсем не поддается! Приходится тянуть руку к себе и в это же время не то резать, не то пилить, не то давить. Самое трудное — сделать надрез. Рука устает. Лежу не двигаясь. Перевожу дух. В такие минуты особенно страшно, что проснется. Он убьет, наверняка убьет. Храп успокаивается. Начинаю все сначала.
Пошло… Пошло! Неожиданно легко. Нож скользит… Все! Рука свободна. А значит, и вторая? Не знаю. Не могу двинуть. К тому же под мышкой голова Валерия. Так и жду, что она внезапно поднимется. С каким же восторгом перерезала бы его гладкую длинную худую шею, способную носить такую дурацкую голову. Но не получится. Я убить не смогу. Так будет всегда — одни убийцы, другие — жертвы. И местами им поменяться невозможно. Левую руку тяну прямо над его головой. Храп стихает. Влажные губы касаются моего тела. Целует… по-моему, во сне. Его рука, недавно державшая нож, сползла к низу живота. Тело какое-то неповоротливое. Если проснется — ударю. Он бурчит неразборчиво. Дергается телом. Уверена, ему снится, что убивает меня. Пусть подольше снится. Ногой и рукой касаюсь пола. Соскальзываю вниз. На четвереньках огибаю кровать. Боже!
Видел бы кто меня! Левая рука до сих пор бесчувственная. Подгибается. Тянет ватной тяжестью. Храп Валерия успокаивается. Куда они дели мое платье? Дубленку вижу, а белья нет. Задеваю ногой стул. Пригибаюсь к полу. Храп прекращается.
Валерий хлопает рукой по кровати. Боже! Убьет! Вскакиваю. Нет… Выпрыгиваю и висну на дверной ручке, поворачиваю ключ. Сзади скрипит кровать, и тяжелый удар ногами об пол. Он встал! Дубленка висит на двери. Тяну ее вниз. Рву подкладку и босиком проскальзываю в коридор. Хочу закрыть дверь, но сильная мужская рука не позволяет. Валерий тянет на себя. Упираюсь в косяк ногой. Сопротивляемся в полной тишине. Сил не хватает. Размахиваюсь рукой с ножом и бью в расширяющийся проем двери. Он мгновенно отпускает дверь. Она легко захлопывается. Оторвавшись от ручки, по инерции отлетаю к противоположной стене коридора. Удерживаю равновесие и бегу к выходу. В ушах отдается шлепанье собственных босых ног.
Лихорадочно щелкаю всеми замками. Наконец здоровенная дверь поддается… Боже!
Я на лестничной клетке. Бегу, вернее, прыгаю через несколько ступенек. Вниз!
Вниз! Вниз! Проношусь мимо почтовых ящиков. Наверху хлопнула дверь. Это он!
Ничего не видя перед собой, буквально вываливаюсь на улицу. Почему-то бегу по сугробам. Увязаю по колено. Перед глазами прыгает свет фар. В машине кто-то сидит. Еще чуть-чуть — и я плюхаюсь на переднее сиденье. Смотрю в удивленные глаза парня и от бега, страха, исступления не могу произнести ни слова. Он тоже молчит. Уставился, идиот. Ах, да! Дубленка распахнулась и открыла грудь. Резко запахиваюсь.
— Едем… Меня хотят убить!
Поздно. В лучах фар возникает фигура Валерия.
— Он — убийца!
Валерий размахивает ножом и кричит:
— Вылезай!
Пытается открыть дверь. Парень протягивает руку и нажимает кнопку на моей двери. Теперь ее не открыть. Валерий обегает машину и дергает его дверь:
— Выпусти ее! Она меня обокрала!
Парень вопросительно смотрит на меня. В растерянности раскрываю дубленку. Он понимающе улыбается. Машет Валерию в знак несогласия головой. Тот показывает нож. Сплошной угрожающий мат. Парень спокойно лезет в бардачок и достает что-то черное. Пистолет! Валерий замолкает, словно его выключили из розетки.
— Она мне самому нравится, — как-то ласково сообщает парень. — Не мешай нам больше.
Еле себя сдерживаю, чтобы не броситься ему на шею. В раскалывающейся голове поскрипывает мольба: «Выстрели, ну один разочек. Попади куда угодно». Но это лишнее. Валерий пропадает в темноте. Кошмар исчез так же, как и возник. Закрываю глаза. Меня бьет колотун. Даже дубленка трясется.
— Замерзла? Ничего, устроим Африку, — двигает рычагом печки до упора. — Куда едем?
— Подальше, — выдавливаю из себя.
Машина мягко трогается. Темная улица… но мне не страшно. Парень гладит меня по голове. Спокойная, уверенная мужская рука. Пусть гладит. Боль медленно отступает. Дрожь проходит. Мерно покачиваясь, засыпаю. По-моему, с улыбкой.
Жарко! Чувствую, как по телу скатываются капельки пота. Они щекочут низ живота. Боже, до чего хорошо сидеть перед камином и подставлять жару свое усталое расслабленное тело. Бесконечный покой и сладкая дрема.
Неужели все хорошо? Кошмар, мучивший меня, исчез. Наверное, я проснулась… Но ужасно не хочется открывать глаза. Дурочка, ведь совсем не страшно. И рядом этот… ну, этот, похож на Шварценеггера, нет — на другого… ну, тоже такой же. Да, да, да… Вспоминаю. Я в его машине. Значит, нет никакого камина.
Почему же я голая и мне замечательно жарко? Он меня спас. Все! В голове пересортица закончилась. Сегодня меня первый раз в жизни изнасиловали.
Противно. Раньше представлялось иначе. Сама придумала и возбуждалась.
Оказалось, подло. Ничего не помню, кроме завораживающего страха. До сих пор кажется, что острие ножа царапает небо. Мой спаситель рядом. Какой он спаситель? Сама вскочила в его машину. Может, и спас, чтобы воспользоваться.
Совершенно не помню, как он выглядит. Перед глазами почему-то Шварценеггер, нет, другой, но похожий. Если будет требовать, я из благодарности должна дать?
Если бы он знал, как не хочется. Вот так бы ехать и ехать. Но мы, кажется, стоим на месте. Слегка приоткрываю глаза, стремясь выяснить, что ждет меня еще.
За окном темнота. Зеленым светом тускло, будто светлячки, светятся приборы. Он сидит рядом. Курит. По запаху — американские. Знает, что я в его власти, и ждет. Странно, почему его рука не лежит на моей груди. Или уж во всяком случае на коленке? Нужно что-то делать.
— Мы приехали?
— Куда?
В самом деле — куда? Я незаметно заснула, а он не разбудил.
Сжалился. Ночь. Наверное, самому домой давно пора, а пришлось ждать, пока я оклемаюсь.
— Разбудил бы…
— Бесполезно. Ты впала в забытье. Кто такой Юрик?
— А что?
— Во сне называла его гнидой.
— Гнида и есть.
— Это он тебя изнасиловал?
Я чувствую смущение. Голой быть не стыдно, а признаться, что над тобой надругались, неприлично.
— У меня подруга умерла. Ее убили. Вернее — задушили. Я должна найти убийцу. Юрик позвонил и сказал, что мной интересуется один человек.
Думала, убийца решил со мной встретиться. Оказалось, не он, а так, мерзавец, садист.
— При чем же тут Юрик?
— Он меня обманул. Наверное, под рукой не было свободной девчонки, вот он меня и подставил.
— Так ты работаешь по вызовам?
— Нет, что ты! Наташка иногда пользовалась его предложениями.
Теперь-то я понимаю. Ни одна дура Ни за какие деньги с этим Валерием не согласится встречаться. Вот Юрик меня и использовал.
— Интересный, однако, человек…
В интонации прозвучали заинтересованные нотки. С недоумением смотрю на своего спасителя. И только сейчас вспоминаю, что даже не спросила, как его зовут.
— Борис.
— Ольга.
Борис предлагает немедленно ехать к Юрику. Мне и самой не терпится расцарапать его гнусную морду. Но страшно. Кто такой этот Борис? Спросить — язык не поворачивается. Какое мне дело? Лишь бы не приставал. Едем к Юрику. Но он испугается ночью открывать дверь. К тому же Валерий, как пить дать, ему позвонил. Но Борис настаивает. Крутой парень. Да он и не парень. На вид лет под сорок. А может, просто жизнью измордованный. Ладно, едем. Кутаюсь в дубленку.
Жалко, платье хорошее было и белье французское — Наташкин подарок. Хорошо хоть сама жива осталась. Страсть как хочется узнать, что за подарок этот Борис. Но сдерживаюсь. Подумает, заинтересовал своей персоной. Лучше прикинуться совсем немощной. Потом когда-нибудь. А может, и так расстанемся.
— Смотри, у Юрика горит свет.
Борис притормаживает. Тихо, пользуясь тенью, пробираемся к подъезду. Юрик ни за что двоим не откроет. Борис прячется за косяк. Звоню.
Долго звоню. Тишина. Вдруг голос Юрика:
— Чего надо?
Значит, стоял под дверью.
— Открой, это Ольга.
— Приходи утром.
— Нет. Боюсь. Меня хотят убить. Если не откроешь, пойду в милицию…
Молчание. Наверняка смотрит в глазок и прислушивается. Мне самой страшно. Что будет дальше — понятия не имею.
— Не открою. Я слышал, из лифта вышли двое. Кто второй?
— Я одна. Если бы со мной кто-нибудь был, я бы не пришла к тебе.
Меня могут убить в любую минуту. Открой, иначе буду кричать.
Вру и сама верю. Испуг до сих пор не прошел. Голос дрожит. Тело снова охватил озноб. Ноги свело, ведь я босиком. Юрик медленно щелкает замками и слегка приоткрывает дверь. Моментально Борис рукой загребает меня в сторону и ногой резко распахивает дверь. Слышно, как падает Юрик. Борис входит первым. Не обращает внимания на лежащего. Я наклоняюсь над Юриком. Испуг сделал его глаза стеклянными. Хочется плюнуть в эту гнусную рожу. Но во рту пересохло. Тянет ко мне руки в надежде, что помогу ему подняться.
— Обойдешься.
Вхожу в комнату, Борис сидит за столом и без всякого любопытства разглядывает обои.
— Здорово ты его, — вместо благодарности сообщаю я.
— Пустяки…
В полусогнутом положении в дверном проеме появляется Юрик. Он долго молча смотрит на меня, потом на Бориса и вдруг начинает истошно кричать:
— Подлец! Ты мне ответишь! У меня достаточно денег, чтобы заплатить за твое убийство! Знаешь, мерзавец, на кого руку поднял? Да за меня тебя сегодня пришьют!
При этом Юрик по-петушиному задирал голову и дергал руками в такт крику. Я чуть не рассмеялась. Но на Бориса старческие угрозы произвели внезапное впечатление. Он виновато вскочил со стула и даже несколько раз попятился. Юрик, чувствуя возникшую слабинку соперника, зашелся в угрозах с новой силой. Борис переминается с ноги на ногу и пытается вставить какие-то хилые слова. Боже мой! Как обидно… Спас, думала — мужик крепкий, а он Юрика испугался.
— Вон отсюда, мерзавец! — победоносно брызгал во все стороны слюной Юрик.
— Да я что… вашу девушку привез… над ней издевались. Думал, и вы заодно с бандитами. Однако ошибся. Извините, коли не так обошелся. Нервы ни к черту, — при этом Борис, обходя Юрика, совершенно забыв про меня, стал пробираться к выходу. Полный прикол!
Юрику обидчик стал неинтересен, и весь театральный гнев он обратил на меня. Дурак старый! После того, что со мной произошло, напугать меня словами невозможно. Борис уже из коридора крикнул, что подождет меня в машине, и хлопнул дверью. Вот так спаситель! Усрался. Как только посторонний исчез, эта гнида замолкла. Подбежал и заискивающе принялся суетиться возле меня.
— Ужасно! Мне звонил этот садист! Какое счастье, что тебе удалось вырваться. Все девушки на него жалуются. Но у меня не было другого выхода, я, признаться, его сам побаиваюсь. И тебе, как понимаю, теперь особенно деньги нужны. Так я дам, не обижу…
Юрик, не прекращая сюсюкать что-то вроде «лапочка, умничка, удачница», скрылся в туалете. Послышался слив воды, и он вернулся в комнату с несколькими крупными купюрами в руках. Хотя деньги предназначались мне, держал он их, прижимая почти к сердцу. Бумажки были такие же замасленные и наверняка вонючие, как и все вокруг. Я подхожу к Юрику, плюю в его возбужденно хитрые глаза и выбегаю из квартиры. Борис в машине спокойно ждет. Ни о чем не хочу с ним говорить. Называю адрес и закрываю глаза. Говорить не о чем. Так, молча, и подъехали к моему дому. Вернее, Наташкиному… Нет, теперь хозяин в нем Пат.
Единственное, о чем не могу не спросить, пистолет. Откуда? Борис пожимает плечами:
— Обычная игрушка — пугач.
Я в этом и не сомневалась…
Юрик лежал на диване, укрывшись старым засаленным бабкиным ватным одеялом. Считал шепотом деньги, чтобы заснуть. Не получалось, хотя перевалил за второй миллион. И тут… В замочную скважину кто-то вставил ключ. От страха Юрику показалось, будто его из-под жаркого одеяла бросили в ванну со льдом.
Замер, превратившись в слух. Тишина. Слава Богу, померещилось. Но дет… Еще раз ключ дьявольски щелкнул. «Все» — не слово, а ощущение, выражаемое им, иголкой пронеслось по телу. Юрик накрыл голову одеялом. Стало еще страшнее, и он резко сел, спустив ноги на холодный линолеум пола. Хотя не раздалось больше ни скрипа, Юрик был уверен, что входная дверь медленно открывается. Да! Вот и тонкая полоска света ударила из коридора. Сейчас раздастся выстрел… В голове сводника мгновенно перетасовались все возможные варианты непрошеных гостей и выпал один — Валерий… В коридоре раздались осторожные тихие шаги.
— Валерий, это ты?! — взвизгнул Юрик и замер, испугавшись собственного голоса. Фигура пришельца темным пятном застыла в серовато-липком предрассветном мареве.
Побыстрее прошмыгнуть мимо и спрятаться в своем углу. Но что-то держит и подталкивает к скомканному одеялу в темно-синем пододеяльнике. Непонятно, почему мной овладевает неодолимое желание сбросить дубленку и, уткнувшись лицом в Наташкину подушку, закутаться ее одеялом. Боже! Без ужаса и содрогания ложусь в постель задушенной подруги. Мое тело ощущает прохладные складки синих простыней. В подушке глубокая выемка. На ней лежала Наташкина голова… Я ворочаюсь и, кажется, ощущаю рядом Наташку. И еще! В этой же постели лежал и он. Ведь не сразу же набросился и задушил. А может, он не виноват? Может, страсть ударила в голову, и он обезумел? Нет… Он нормальный. Меня же не пытался душить. А я не хуже Наташки. Конечно, не такая… Наташка не могла минуты прожить без наслаждения. У нее прямо какая-то потребность была. Она не могла заниматься ничем, что не приносило наслаждения. Поэтому полдня проводила в ванной и упивалась своим телом, потом долго, медленно и сладострастно, ела, поглядывая на свое отражение в зеркале, стоящем на столе среди кучи тарелок и бокалов. После завтрака или, вернее, обеда, она тщательно одевалась, будто собиралась в шикарный ресторан. Примеряла то одно платье, то другое, прохаживалась в них по комнатам и укладывалась в таком наряде на диван, забрасывая ноги в туфлях на высокую спинку и царапая острыми каблуками обои. В таком положении она часами болтала по телефону, а в перерывах вытягивала ноги и любовалась их стройными формами.
Я думаю о Наташке, лежу в ее постели и в данную минуту совершенно не воспринимаю ее мертвой. Сколько раз мы вместе валялись, прижавшись друг к другу, и спорили, кому вылезать из-под теплого одеяла и идти на кухню варить кофе! Я уже давно кутаюсь в одеяло, но только сейчас замечаю дрожь, охватывающую все тело. Это не от холода, это та самая чувственная, затаенная провозвестница колобродящего желания. Однажды мелкая дергающая дрожь охватила нас двоих. Наташка инстинктивно прижалась ко мне, и я почувствовала, как на ее бедре пульсирует жилка. Мне захотелось потрогать ее. Моя рука скользнула по шелку рубашки и разрезу, обнажившему горячее, покрытое мелкими пупырышками тело. Почувствовав мою руку, Наташка благодарно еще больше подалась ко мне. Я провела рукой по ее коленке и вдруг захотела потрогать нежную кожу под ней.
Пальцы ощутили испарину, и безумно захотелось прикоснуться к этому месту губами. Мне понравилось целовать ее ноги. Они слегка дергались. В этот момент Наташкины ноги мне показались бесконечно длинными. Она схватила меня за руки и сама подтянула их к своим грудям. Помню удивление, которое возникло во мне, когда ее грудь не вместилась в моей ладони. Она, как упругий мячик, норовила выскочить, я с азартом впивалась всеми пальцами, стараясь ее удержать. Ее тяжесть приятно раздражала меня. Дразнила, вызывая истому в моих маленьких и беспомощных грудях. Мне захотелось доставить ей удовольствие. Для этого я должна была проникнуть внутрь. Язык натолкнулся на что-то мокрое и немного кислое. Было сложно разобраться во всех складках, скрываемых жесткими волосами, обмазанными слизью. Наконец я ощутила то, что искала. Возникла ассоциация с недоразвитым членом. Нечто маленькое, округлое, постоянно ускользающее. Меня раздосадовало отсутствие полноты и волнительного скольжения по губам. Наташка завелась. Стонала: «Еще, еще…», а я устала. Но поняла, что останавливаться нельзя, иначе Наташка начнет делать со мной то же самое. Этого не хотелось.
Бессилие рождает агрессивную покорность. Хлопает дверь. Валерий медлит. «Иди ко мне», — шепчу я. Тело мое дергается. Одна совладать с ним не могу. Глаза закрыты. Ожидание завораживает. Легко и плавно без всяких предварительных ласк он входит в меня. Какое-то время ничего не соображаю. Жду. Жду вчерашнего…
Вдруг все стихает… Внутренне сжимаюсь в отчаянии удержать вялое безжизненное тело, выскальзывающее из меня. Все?! Открываю глаза. Валерий сидит в ногах и нервно закуривает сигарету. Оба молчим. Во мне опустошенность и беспокойство. В нем — злость.
— Я что-то сделала не так?
— Бывает — не получается.
— А вчера? — вопрос слетел с моих губ непроизвольно, и от страха они задрожали. Прикусываю, чтобы скрыть.
— Вчера я работал. Работа через день на третий.
Боже! Не он… Почему я, дура, не спросила, где он был вчера?
Боялась. А если специально врет? Поди проверь, особенно в моем положении. Надо еще раз испытать. «Иди, я хочу тебя». Он бросает сигарету прямо на пол и ложится рядом. Начинает ласкать. Совсем другие руки. Жесткие, неумелые. Мне больно. Молчу. Очевидно, он чувствует мою отстраненность. Но завестись не получается. Снова входит в меня. Не так входит. Поздно рассуждать. Имитирую восторг. Тихо постанываю. Прижимаю ногами к себе. Дурак, зачем он меня связал?
Могла бы помочь. Опять внутри затихло. Желание исчезло окончательно. Осталась мука. Слава Богу… отстал. Глаза боюсь открывать. По телевизору поет Маша Распутина. Ей хорошо. Неужели всю ночь он будет пытаться? Надо с ним поговорить. Успокоить. Пусть кончает как угодно, лишь бы отпустил. Медленно открываю глаза. Стараюсь придать взгляду мягкость и понимание. Валерий стоит рядом с кроватью. В руке длинный кухонный нож. Комната поплыла вбок. Страх возник тяжелой болью в затылке. Еще немного, и голова перевесит тело. Дальше — разверзшийся мрак пропасти. Страх потерять сознание сильнее. Поэтому улыбаюсь, вернее — растягиваю губы и молю: «Не надо. Давай попробуем еще раз. Я постараюсь». Он кидает нож в пол, и лезвие вонзается в половицу. Опять эта пытка. Только бы не обмяк. Его рука ползает по моему лицу. Я не понимаю, чего он хочет. Ведь мы должны оба постараться продлить его состояние. Ладонь ложится мне на рот, пальцы зажимают мне нос. Я задыхаюсь. Кручу головой, несмотря на резкую боль. Бьюсь всем телом. Пытаюсь сбросить его. Он разжимает пальцы. Боже, какое счастье дышать! Рот плотно закрыт. Не получается зубами вцепиться в его ладонь. Немного прихожу в себя и вспоминаю, что он еще во мне. Не успеваю порадоваться, нос снова зажат. Опять бьюсь в конвульсиях. Пальцы разжимаются.
Понимаю — нужно притворяться. Набираю побольше воздуха. Теперь буду делать вид, что задыхаюсь раньше, чем начнет подступать удушье. Поверил. Дает немного подышать. Пусть душит. Главное — ощущаю в себе его силу. Когда же он кончит?
Идиот. Ой, как больно. Тычет куда-то вбок. И снова душит… Все! Рот и нос свободны. Орет прямо в ухо. Неужели отмучилась? Ужасно хочется писать. Валерий лежит на мне. Не дышит. Сползает. Ложится рядом. Жду, когда придет в себя. Все время приходится терпеть.
— Я хочу писать. Слышишь?
Молчит. Буду повторять, пока не поймет. Больше связанной меня держать ни к чему. Только теперь поняла, что не чувствую рук. Затекли. Валерий встает. Что-то ищет под кроватью. Достает банку. Вставляет мне между ног.
Совсем сдурел?
— Я не сумею.
— Приспичит — получится. Как стыдно! Лучше терпеть.
— Давай-давай. Развязывать тебя не собираюсь. Еще есть чем с тобой заняться.
Молчу. Это выше моих сил. Что ему еще нужно? Тянется рукой к банке. Странно… думала, не получится. Закрываю глаза, чтобы не было так омерзительно. Может, он и от этого получает удовольствие? Слава Богу! Забирает банку и выходит из комнаты. Спасибо, поухаживал. На экране телевизора пьют шампанское. Терпеть не могу шампанское! Возвращается Валерий.
— Развяжи меня. Я никуда не денусь. Мне нравится с тобой.
— Не ври. Со мной никому не нравится. Одна дегенератка дверь топором рубила. Но не смогла убежать. А другой я влил в рот целую бутылку водки. Смеху было! Ты мне больше, чем они, нравишься… Поэтому я начну тебя расчленять…
Он взял торчащий в полу нож и подошел ко мне. Но мне не страшно.
Безразличие подавило мою волю. Он водит холодным лезвием по моему животу. Мышцы невольно подрагивают. По телу бегут мурашки. Он смеется. Я молча наблюдаю. Его злит мое спокойствие. Проводит ножом по лобку. Берет завиток, распрямляет его и отрезает. Совсем не больно. Лезвие острое. Увлекается этим занятием. Намеренно тянет волосы вверх. Молчу, уставясь в потолок. Боже, лучше бы сбрила сама!
— Дай мне воды. Умираю — хочу пить. Ну, пожалуйста…
Бросает нож на мой живот. Плашмя. Ужасно неприятно ощущать лезвие телом. Хочется сбросить его. Словно холодную мерзкую змею. Сдерживаю себя. Ведь мне безразлично. Мне все равно. Он оказался не тем. Мой убийца еще не найден.
Судьба не может подослать мне двух убийц… Это уж слишком. Но страшно. Валерий берет чайник, демонстративно пьет долго из носика. Глазами прищуренно исподтишка наблюдает за мной. Я не сглатываю слюну. Ее нет. Комок в горле сменился болью, Валерий поливает меня водой из чайника. Инстинктивно открываю рот. Он хватает нож и вкладывает мне в пересохший бесчувственный рот с одеревенелым языком. Острие слабым уколом уперлось в небо. Кажется, все тело ощущает широкую смертельную тяжесть ножа. Мне больше не хочется пить. Хочется одного — чтобы все кончилось… неважно, как. Боже! Он раздвигает мои ноги! От испуга приподнимаю язык и упираюсь им в лезвие ножа. Иначе от любого толчка он обязательно сорвется в горло. Внизу, между ног, что-то неприятное, холодное.
Мерзавец, он засунул мне внутрь носик чайника и льет воду. А я не могу даже пикнуть. Простыня становится мокрой.
Вода стекает по ногам, словно кровь. Очень трудно дышать. Нельзя терять сознание. Ему надоест. На многое фантазии не хватит. Нужно осторожно сопротивляться ногами. Сильнее упираюсь языком в широкое лезвие. Его острие прорывает кожу неба. Во рту ощущается солоновато-металлический привкус. Сжимаю ногами чайник. Валерий смеется. Вот чего он ждал! Вырывает чайник и ставит на пол. Рискую наклонить голову в сторону тупого ребра лезвия. И это нравится Валерию. Забирает нож. Все…
— Дурак… — не столько шепчу, сколько выдыхаю из пересохшего рта.
В ответ льет воду на лицо. Боже! Дождалась. Даже не глотаю. Вода сама струйками течет в горло. Подольше бы. Он льет и смеется. Мне кажется, я тоже улыбаюсь… Ублюдок.
— Давай немного поспим, а потом начну тебя расчленять, — резким голосом сообщает он.
— На мокрых простынях?
— Это же вода.
— Противно.
— Ух, изнеженная…
Он берет ватное одеяло в пододеяльнике и подсовывает под меня. Не раздеваясь и не выключив свет, ложится рядом с ножом в руке. Зубами кусает сосок. Нож держит возле горла. В любой момент проведет по нему, и я отправлюсь вслед за Наташкой. Бедная Наташка, как же страшно умирать… Скорей бы он заснул… И он действительно заснул! Храп раздался неожиданно резко. Я вздрогнула. Но храп продолжается равномерно, хотя все так же противно. Как будто по терке стремительно проводят чем-то железным. Дура, если не воспользуюсь. Рука, сжимавшая нож, вяло раскрылась. Осторожно приподнимаю голову. Ой, как болит затылок. От него боль кантуется к глазам. Наваливается на лоб. Не зацикливаться на ней. Упираюсь подбородком в грудную клетку и тянусь зубами к лежащему на выпуклости груди ножу. Храп продолжается. Вдруг он прикидывается? Эта мысль заставляет откинуться на подушку. Валерий недвижим.
Его тело, привалившееся ко мне, давит неестественной тяжестью. Вроде не притворяется. Рискну. Опять медленно приподнимаюсь. Тянусь губами к лезвию.
Совсем недавно оно торчало во рту. А теперь приходится самой стараться.
Наконец, сначала губы, а потом и зубы ощутили сталь. Легким движением — хотя какое оно легкое? — бросаю в сторону правой руки. Не долетает… Замираю и ищу спасительную подушку. Валерий продолжает храпеть. Его голова мягко устраивается у меня под мышкой. Как достать нож? Начинаю шевелить пальцами правой руки.
Трудно. Затекли. Сперва их вообще не чувствую. Но вот начинается покалывание, ломота, тягучая боль. И кисть с трудом поддается вращению. Смотрю на нее.
Гипнотизирую: ну, миленькая, тянись… тянись… в тебе одной спасение… И рука начинает сгибаться. Бинт потерял свою жесткость. Очевидно, во время удушения я сумела, дрыгая руками, его растянуть. Хватаю! Правильно хватаю — лезвием вниз. Теперь не спеша, чтобы не нарушить храп, нужно резать. Ох, он совсем не поддается! Приходится тянуть руку к себе и в это же время не то резать, не то пилить, не то давить. Самое трудное — сделать надрез. Рука устает. Лежу не двигаясь. Перевожу дух. В такие минуты особенно страшно, что проснется. Он убьет, наверняка убьет. Храп успокаивается. Начинаю все сначала.
Пошло… Пошло! Неожиданно легко. Нож скользит… Все! Рука свободна. А значит, и вторая? Не знаю. Не могу двинуть. К тому же под мышкой голова Валерия. Так и жду, что она внезапно поднимется. С каким же восторгом перерезала бы его гладкую длинную худую шею, способную носить такую дурацкую голову. Но не получится. Я убить не смогу. Так будет всегда — одни убийцы, другие — жертвы. И местами им поменяться невозможно. Левую руку тяну прямо над его головой. Храп стихает. Влажные губы касаются моего тела. Целует… по-моему, во сне. Его рука, недавно державшая нож, сползла к низу живота. Тело какое-то неповоротливое. Если проснется — ударю. Он бурчит неразборчиво. Дергается телом. Уверена, ему снится, что убивает меня. Пусть подольше снится. Ногой и рукой касаюсь пола. Соскальзываю вниз. На четвереньках огибаю кровать. Боже!
Видел бы кто меня! Левая рука до сих пор бесчувственная. Подгибается. Тянет ватной тяжестью. Храп Валерия успокаивается. Куда они дели мое платье? Дубленку вижу, а белья нет. Задеваю ногой стул. Пригибаюсь к полу. Храп прекращается.
Валерий хлопает рукой по кровати. Боже! Убьет! Вскакиваю. Нет… Выпрыгиваю и висну на дверной ручке, поворачиваю ключ. Сзади скрипит кровать, и тяжелый удар ногами об пол. Он встал! Дубленка висит на двери. Тяну ее вниз. Рву подкладку и босиком проскальзываю в коридор. Хочу закрыть дверь, но сильная мужская рука не позволяет. Валерий тянет на себя. Упираюсь в косяк ногой. Сопротивляемся в полной тишине. Сил не хватает. Размахиваюсь рукой с ножом и бью в расширяющийся проем двери. Он мгновенно отпускает дверь. Она легко захлопывается. Оторвавшись от ручки, по инерции отлетаю к противоположной стене коридора. Удерживаю равновесие и бегу к выходу. В ушах отдается шлепанье собственных босых ног.
Лихорадочно щелкаю всеми замками. Наконец здоровенная дверь поддается… Боже!
Я на лестничной клетке. Бегу, вернее, прыгаю через несколько ступенек. Вниз!
Вниз! Вниз! Проношусь мимо почтовых ящиков. Наверху хлопнула дверь. Это он!
Ничего не видя перед собой, буквально вываливаюсь на улицу. Почему-то бегу по сугробам. Увязаю по колено. Перед глазами прыгает свет фар. В машине кто-то сидит. Еще чуть-чуть — и я плюхаюсь на переднее сиденье. Смотрю в удивленные глаза парня и от бега, страха, исступления не могу произнести ни слова. Он тоже молчит. Уставился, идиот. Ах, да! Дубленка распахнулась и открыла грудь. Резко запахиваюсь.
— Едем… Меня хотят убить!
Поздно. В лучах фар возникает фигура Валерия.
— Он — убийца!
Валерий размахивает ножом и кричит:
— Вылезай!
Пытается открыть дверь. Парень протягивает руку и нажимает кнопку на моей двери. Теперь ее не открыть. Валерий обегает машину и дергает его дверь:
— Выпусти ее! Она меня обокрала!
Парень вопросительно смотрит на меня. В растерянности раскрываю дубленку. Он понимающе улыбается. Машет Валерию в знак несогласия головой. Тот показывает нож. Сплошной угрожающий мат. Парень спокойно лезет в бардачок и достает что-то черное. Пистолет! Валерий замолкает, словно его выключили из розетки.
— Она мне самому нравится, — как-то ласково сообщает парень. — Не мешай нам больше.
Еле себя сдерживаю, чтобы не броситься ему на шею. В раскалывающейся голове поскрипывает мольба: «Выстрели, ну один разочек. Попади куда угодно». Но это лишнее. Валерий пропадает в темноте. Кошмар исчез так же, как и возник. Закрываю глаза. Меня бьет колотун. Даже дубленка трясется.
— Замерзла? Ничего, устроим Африку, — двигает рычагом печки до упора. — Куда едем?
— Подальше, — выдавливаю из себя.
Машина мягко трогается. Темная улица… но мне не страшно. Парень гладит меня по голове. Спокойная, уверенная мужская рука. Пусть гладит. Боль медленно отступает. Дрожь проходит. Мерно покачиваясь, засыпаю. По-моему, с улыбкой.
Жарко! Чувствую, как по телу скатываются капельки пота. Они щекочут низ живота. Боже, до чего хорошо сидеть перед камином и подставлять жару свое усталое расслабленное тело. Бесконечный покой и сладкая дрема.
Неужели все хорошо? Кошмар, мучивший меня, исчез. Наверное, я проснулась… Но ужасно не хочется открывать глаза. Дурочка, ведь совсем не страшно. И рядом этот… ну, этот, похож на Шварценеггера, нет — на другого… ну, тоже такой же. Да, да, да… Вспоминаю. Я в его машине. Значит, нет никакого камина.
Почему же я голая и мне замечательно жарко? Он меня спас. Все! В голове пересортица закончилась. Сегодня меня первый раз в жизни изнасиловали.
Противно. Раньше представлялось иначе. Сама придумала и возбуждалась.
Оказалось, подло. Ничего не помню, кроме завораживающего страха. До сих пор кажется, что острие ножа царапает небо. Мой спаситель рядом. Какой он спаситель? Сама вскочила в его машину. Может, и спас, чтобы воспользоваться.
Совершенно не помню, как он выглядит. Перед глазами почему-то Шварценеггер, нет, другой, но похожий. Если будет требовать, я из благодарности должна дать?
Если бы он знал, как не хочется. Вот так бы ехать и ехать. Но мы, кажется, стоим на месте. Слегка приоткрываю глаза, стремясь выяснить, что ждет меня еще.
За окном темнота. Зеленым светом тускло, будто светлячки, светятся приборы. Он сидит рядом. Курит. По запаху — американские. Знает, что я в его власти, и ждет. Странно, почему его рука не лежит на моей груди. Или уж во всяком случае на коленке? Нужно что-то делать.
— Мы приехали?
— Куда?
В самом деле — куда? Я незаметно заснула, а он не разбудил.
Сжалился. Ночь. Наверное, самому домой давно пора, а пришлось ждать, пока я оклемаюсь.
— Разбудил бы…
— Бесполезно. Ты впала в забытье. Кто такой Юрик?
— А что?
— Во сне называла его гнидой.
— Гнида и есть.
— Это он тебя изнасиловал?
Я чувствую смущение. Голой быть не стыдно, а признаться, что над тобой надругались, неприлично.
— У меня подруга умерла. Ее убили. Вернее — задушили. Я должна найти убийцу. Юрик позвонил и сказал, что мной интересуется один человек.
Думала, убийца решил со мной встретиться. Оказалось, не он, а так, мерзавец, садист.
— При чем же тут Юрик?
— Он меня обманул. Наверное, под рукой не было свободной девчонки, вот он меня и подставил.
— Так ты работаешь по вызовам?
— Нет, что ты! Наташка иногда пользовалась его предложениями.
Теперь-то я понимаю. Ни одна дура Ни за какие деньги с этим Валерием не согласится встречаться. Вот Юрик меня и использовал.
— Интересный, однако, человек…
В интонации прозвучали заинтересованные нотки. С недоумением смотрю на своего спасителя. И только сейчас вспоминаю, что даже не спросила, как его зовут.
— Борис.
— Ольга.
Борис предлагает немедленно ехать к Юрику. Мне и самой не терпится расцарапать его гнусную морду. Но страшно. Кто такой этот Борис? Спросить — язык не поворачивается. Какое мне дело? Лишь бы не приставал. Едем к Юрику. Но он испугается ночью открывать дверь. К тому же Валерий, как пить дать, ему позвонил. Но Борис настаивает. Крутой парень. Да он и не парень. На вид лет под сорок. А может, просто жизнью измордованный. Ладно, едем. Кутаюсь в дубленку.
Жалко, платье хорошее было и белье французское — Наташкин подарок. Хорошо хоть сама жива осталась. Страсть как хочется узнать, что за подарок этот Борис. Но сдерживаюсь. Подумает, заинтересовал своей персоной. Лучше прикинуться совсем немощной. Потом когда-нибудь. А может, и так расстанемся.
— Смотри, у Юрика горит свет.
Борис притормаживает. Тихо, пользуясь тенью, пробираемся к подъезду. Юрик ни за что двоим не откроет. Борис прячется за косяк. Звоню.
Долго звоню. Тишина. Вдруг голос Юрика:
— Чего надо?
Значит, стоял под дверью.
— Открой, это Ольга.
— Приходи утром.
— Нет. Боюсь. Меня хотят убить. Если не откроешь, пойду в милицию…
Молчание. Наверняка смотрит в глазок и прислушивается. Мне самой страшно. Что будет дальше — понятия не имею.
— Не открою. Я слышал, из лифта вышли двое. Кто второй?
— Я одна. Если бы со мной кто-нибудь был, я бы не пришла к тебе.
Меня могут убить в любую минуту. Открой, иначе буду кричать.
Вру и сама верю. Испуг до сих пор не прошел. Голос дрожит. Тело снова охватил озноб. Ноги свело, ведь я босиком. Юрик медленно щелкает замками и слегка приоткрывает дверь. Моментально Борис рукой загребает меня в сторону и ногой резко распахивает дверь. Слышно, как падает Юрик. Борис входит первым. Не обращает внимания на лежащего. Я наклоняюсь над Юриком. Испуг сделал его глаза стеклянными. Хочется плюнуть в эту гнусную рожу. Но во рту пересохло. Тянет ко мне руки в надежде, что помогу ему подняться.
— Обойдешься.
Вхожу в комнату, Борис сидит за столом и без всякого любопытства разглядывает обои.
— Здорово ты его, — вместо благодарности сообщаю я.
— Пустяки…
В полусогнутом положении в дверном проеме появляется Юрик. Он долго молча смотрит на меня, потом на Бориса и вдруг начинает истошно кричать:
— Подлец! Ты мне ответишь! У меня достаточно денег, чтобы заплатить за твое убийство! Знаешь, мерзавец, на кого руку поднял? Да за меня тебя сегодня пришьют!
При этом Юрик по-петушиному задирал голову и дергал руками в такт крику. Я чуть не рассмеялась. Но на Бориса старческие угрозы произвели внезапное впечатление. Он виновато вскочил со стула и даже несколько раз попятился. Юрик, чувствуя возникшую слабинку соперника, зашелся в угрозах с новой силой. Борис переминается с ноги на ногу и пытается вставить какие-то хилые слова. Боже мой! Как обидно… Спас, думала — мужик крепкий, а он Юрика испугался.
— Вон отсюда, мерзавец! — победоносно брызгал во все стороны слюной Юрик.
— Да я что… вашу девушку привез… над ней издевались. Думал, и вы заодно с бандитами. Однако ошибся. Извините, коли не так обошелся. Нервы ни к черту, — при этом Борис, обходя Юрика, совершенно забыв про меня, стал пробираться к выходу. Полный прикол!
Юрику обидчик стал неинтересен, и весь театральный гнев он обратил на меня. Дурак старый! После того, что со мной произошло, напугать меня словами невозможно. Борис уже из коридора крикнул, что подождет меня в машине, и хлопнул дверью. Вот так спаситель! Усрался. Как только посторонний исчез, эта гнида замолкла. Подбежал и заискивающе принялся суетиться возле меня.
— Ужасно! Мне звонил этот садист! Какое счастье, что тебе удалось вырваться. Все девушки на него жалуются. Но у меня не было другого выхода, я, признаться, его сам побаиваюсь. И тебе, как понимаю, теперь особенно деньги нужны. Так я дам, не обижу…
Юрик, не прекращая сюсюкать что-то вроде «лапочка, умничка, удачница», скрылся в туалете. Послышался слив воды, и он вернулся в комнату с несколькими крупными купюрами в руках. Хотя деньги предназначались мне, держал он их, прижимая почти к сердцу. Бумажки были такие же замасленные и наверняка вонючие, как и все вокруг. Я подхожу к Юрику, плюю в его возбужденно хитрые глаза и выбегаю из квартиры. Борис в машине спокойно ждет. Ни о чем не хочу с ним говорить. Называю адрес и закрываю глаза. Говорить не о чем. Так, молча, и подъехали к моему дому. Вернее, Наташкиному… Нет, теперь хозяин в нем Пат.
Единственное, о чем не могу не спросить, пистолет. Откуда? Борис пожимает плечами:
— Обычная игрушка — пугач.
Я в этом и не сомневалась…
* * *
Борис попрощался с девушкой, не глядя в ее сторону. Гулко хлопнула в предрассветной тишине дверь подъезда. Немного посидев в задумчивости, Борис нажал на газ.Юрик лежал на диване, укрывшись старым засаленным бабкиным ватным одеялом. Считал шепотом деньги, чтобы заснуть. Не получалось, хотя перевалил за второй миллион. И тут… В замочную скважину кто-то вставил ключ. От страха Юрику показалось, будто его из-под жаркого одеяла бросили в ванну со льдом.
Замер, превратившись в слух. Тишина. Слава Богу, померещилось. Но дет… Еще раз ключ дьявольски щелкнул. «Все» — не слово, а ощущение, выражаемое им, иголкой пронеслось по телу. Юрик накрыл голову одеялом. Стало еще страшнее, и он резко сел, спустив ноги на холодный линолеум пола. Хотя не раздалось больше ни скрипа, Юрик был уверен, что входная дверь медленно открывается. Да! Вот и тонкая полоска света ударила из коридора. Сейчас раздастся выстрел… В голове сводника мгновенно перетасовались все возможные варианты непрошеных гостей и выпал один — Валерий… В коридоре раздались осторожные тихие шаги.
— Валерий, это ты?! — взвизгнул Юрик и замер, испугавшись собственного голоса. Фигура пришельца темным пятном застыла в серовато-липком предрассветном мареве.
* * *
Странно, но в карманах дубленки я нашла нетронутыми кошелек и кожаный футляр с ключами. Значит, не придется трезвонить и будить Пата. Уж сейчас-то его видеть — совсем тошно. В Наташкиной комнате горит свет. Но в ней никого нет. Дверь в комнату плотно прикрыта. В глаза чем-то несвоевременным бросилась так и не убранная постель. На этих простынях была задушена Наташка.Побыстрее прошмыгнуть мимо и спрятаться в своем углу. Но что-то держит и подталкивает к скомканному одеялу в темно-синем пододеяльнике. Непонятно, почему мной овладевает неодолимое желание сбросить дубленку и, уткнувшись лицом в Наташкину подушку, закутаться ее одеялом. Боже! Без ужаса и содрогания ложусь в постель задушенной подруги. Мое тело ощущает прохладные складки синих простыней. В подушке глубокая выемка. На ней лежала Наташкина голова… Я ворочаюсь и, кажется, ощущаю рядом Наташку. И еще! В этой же постели лежал и он. Ведь не сразу же набросился и задушил. А может, он не виноват? Может, страсть ударила в голову, и он обезумел? Нет… Он нормальный. Меня же не пытался душить. А я не хуже Наташки. Конечно, не такая… Наташка не могла минуты прожить без наслаждения. У нее прямо какая-то потребность была. Она не могла заниматься ничем, что не приносило наслаждения. Поэтому полдня проводила в ванной и упивалась своим телом, потом долго, медленно и сладострастно, ела, поглядывая на свое отражение в зеркале, стоящем на столе среди кучи тарелок и бокалов. После завтрака или, вернее, обеда, она тщательно одевалась, будто собиралась в шикарный ресторан. Примеряла то одно платье, то другое, прохаживалась в них по комнатам и укладывалась в таком наряде на диван, забрасывая ноги в туфлях на высокую спинку и царапая острыми каблуками обои. В таком положении она часами болтала по телефону, а в перерывах вытягивала ноги и любовалась их стройными формами.
Я думаю о Наташке, лежу в ее постели и в данную минуту совершенно не воспринимаю ее мертвой. Сколько раз мы вместе валялись, прижавшись друг к другу, и спорили, кому вылезать из-под теплого одеяла и идти на кухню варить кофе! Я уже давно кутаюсь в одеяло, но только сейчас замечаю дрожь, охватывающую все тело. Это не от холода, это та самая чувственная, затаенная провозвестница колобродящего желания. Однажды мелкая дергающая дрожь охватила нас двоих. Наташка инстинктивно прижалась ко мне, и я почувствовала, как на ее бедре пульсирует жилка. Мне захотелось потрогать ее. Моя рука скользнула по шелку рубашки и разрезу, обнажившему горячее, покрытое мелкими пупырышками тело. Почувствовав мою руку, Наташка благодарно еще больше подалась ко мне. Я провела рукой по ее коленке и вдруг захотела потрогать нежную кожу под ней.
Пальцы ощутили испарину, и безумно захотелось прикоснуться к этому месту губами. Мне понравилось целовать ее ноги. Они слегка дергались. В этот момент Наташкины ноги мне показались бесконечно длинными. Она схватила меня за руки и сама подтянула их к своим грудям. Помню удивление, которое возникло во мне, когда ее грудь не вместилась в моей ладони. Она, как упругий мячик, норовила выскочить, я с азартом впивалась всеми пальцами, стараясь ее удержать. Ее тяжесть приятно раздражала меня. Дразнила, вызывая истому в моих маленьких и беспомощных грудях. Мне захотелось доставить ей удовольствие. Для этого я должна была проникнуть внутрь. Язык натолкнулся на что-то мокрое и немного кислое. Было сложно разобраться во всех складках, скрываемых жесткими волосами, обмазанными слизью. Наконец я ощутила то, что искала. Возникла ассоциация с недоразвитым членом. Нечто маленькое, округлое, постоянно ускользающее. Меня раздосадовало отсутствие полноты и волнительного скольжения по губам. Наташка завелась. Стонала: «Еще, еще…», а я устала. Но поняла, что останавливаться нельзя, иначе Наташка начнет делать со мной то же самое. Этого не хотелось.